— Погоди, так это же рядом с моей редакцией и с моим домом?! — Удивилась я настолько, что позволила себе прервать рассказ мужчины. — Мы что, соседи?!
— Вряд ли, — невесело усмехнулся Кареглазый. — Папуля у меня — слишком любит комфорт, потому, наверное, и предпочел поселиться на "территории мар" — на левом берегу, — после чего, немного помолчав, все же добавил со странной интонацией в голосе: — Даже удивительно.
— Территория мар?! — Зацепилась я за фразу, прозвучавшую как научный термин, и тем самым снова прерывая рассказ мужчины.
— Ага. В любом городе, где марам, суккубам и людям приходится жить бок о бок, есть разделение территорий и свои подразделения власти, контролирующие соблюдение границ. В нашем — левый берег реки отдан марам и суккубам, а правый — людям. Но с учетом того, что численность суккубов здесь незначительна, в основном правый берег принадлежит лишь нашей расе.
— И твой отец решил поселиться именно здесь?! — Удовлетворив собственное любопытство, я вернула разговор в изначальное русло. — А потом что?
— Ничего особенного, если честно, — опять с непонятным мне сарказмом, ответил Игорь. — Жизнь у них снова потекла по проторенной колее. Только увеличилось в этой колее количество борозд — вместо двух стало три.
...Мой старший брат, как и я, надо отметить, унаследовал внешность отца. Высокий рост, широкие плечи, спортивное телосложение, с первого взгляда казавшееся результатом долгих часов в качалке, темные карие глаза и вьющиеся каштановые волосы, которые он предпочитал сбривать практически налысо. Характером он тоже напоминал отца. Не по годам взрослый послушный и рассудительный мальчик с математическим складом ума и явными лидерскими чертами. От матери Олегу досталось разве что сострадание, да своеобразное чувство справедливости.
Но для надежд отца, направленных на воспитание наследника, способного с таким же рвением продолжить начатое его семьей дело, Олег был идеален. И когда в восемь месяцев смог самостоятельно сделать первый шаг, и когда в год начал, пусть и неразборчиво, но произносить свои первые слова, и когда в шесть лет принес из школы первую пятерку. Он восхищался моим братом во всем, ставя хорошего правильного мальчика в пример младшим несуразным детям.
Вскоре после того, как маленькому Олегу исполнилось три годика, мама родила еще одного ребенка — мою старшую сестру Аню — девочку с русыми волосами, задумчивыми опечаленными глазами, ровной улыбкой и консервативным взглядом на жизнь.
В отличие от брата, Аню отец не любил, хотя и выполнял все ее просьбы, а порой даже и подарками баловал. Вот только делал он это скорее из-за правильного воспитания — без тени обожания на лице, появляющейся у родителей во время общения со своими чадами.
Впрочем, и сама Аня девочкой была странной — меланхоличной, задумчивой, чем-то напоминающей заколдованную Марью-искусницу с ее одинаковым на все вопросы ответом: "Что воля, что не воля — все равно".
Она могла часами смотреть в окно, сидя на полу вокруг разбросанных кубиков, перелистывать толстенную книжку с огромным количеством непонятных ей буковок и совершенно не обращать внимания на специально купленные и разложенные на журнальном столике раскраски-картинки. И чем взрослее становилась Аня, тем сильнее увеличивалось количество странностей в ее поведении.
Друзей у моей сестры не было; в отличие от брата, успеваемостью в школе она похвастаться не могла; увлечения девушки сводились к книгам и многочасовым наблюдением за пейзажем в окне. Из одежды Аня предпочитала носить исключительно серые цвета, никогда не красилась, волосы оставляла распущенными. Ее спальня в родительской квартире тоже была полностью серой. И, насколько мне известно, сейчас, ее собственное жилье тоже полностью выкрашено в серый цвет. Если честно, я не удивлюсь, если узнаю, что и на похоронах брата, вместо траурной черной одежды она надела что-нибудь темно-серое...
И при всем при этом Аня не имела никаких физических отклонений и не страдала депрессией. Она просто была "серой".
Я появился на свет, когда Ане исполнилось пять, А Олегу — восемь. Третий ребенок в семье Исаевых оказался "пятым колесом в телеге" и, наверное, поэтому, стал для Нины Федоровны самым любимым, а для Ефима Алексеевича — самым ненавистным...
— Родители врут, когда говорят, что любят всех своих детей одинаково, — жестким циничным голосом, произнес Игорь, непроизвольно сжимая руки в кулаки. — На самом деле, если в семье больше одного ребенка, родительская любовь разделяется. Кому-то достается роль любимчиков и баловней, а кому-то приходиться довольствоваться лишь надписями в свидетельстве о рождении и вынужденном сожительством с лгунами, которым даже смелости не хватает, чтобы прямо заявить о своей симпатии/антипатии к тому или иному ребенку...
..Наша семья исключением не стала, разве что прямолинейностью, с которой отец с самого моего рождения поставил границы наших категорий. Они ведь действительно выбрали их для каждого — для меня, Олега и даже Ани. Пусть неосознанно и чересчур жестоко, но зато правдиво и потому правильно.
Любимчиком отца, как я уже сказал ранее, стал Олег, всюду возводимый им в пример, как образец лучшего сына на свете. Это, кстати, впоследствии на него сильно повлияло. Ведь, если в тебе видят чуть ли не гения, непроизвольно хочется соответствовать и стараться быть хоть на толику ближе к этому идеалу. И Олег это делал — учился на отлично, общался только с теми друзьями, на которых указывал отец, встречался лишь с угодными ему (отцу) девушками, даже профессию себе выбрал по совету папочки.
Я же был любимчиком матери. Ее персональным весенним лучиком солнца. Только вот в отличие от брата, гнета со стороны родительницы не испытывал — общался с кем хотел, дружил с местной шпаной, учился на тройки и влюблялся исключительно по велению собственного сердца. В этом была прелесть моей "категории" — мама никогда не ставила жестких рамок, прощала мне ошибки, позволяла набивать собственные шишки и на них же учиться. Правда в этом и заключался главный минус — любой мой проступок был оскоминой для отца, заставляющей его не на шутку срываться. А мой, папочка, знаешь ли, Лилька, в гневе довольно опасен. Тем более я — не девочка, которую априори пальцем тронуть нельзя. Вот и получалось так, что в детстве синяки на моих коленках появлялись не только из-за лазанья по деревьям и игры в войнушку.
С братом мы никогда не дружили. Сейчас, я бы посмел сказать, что виной всему отношения родителей, но в детстве... Тогда мне казалось, что наша дружба с Олегом не сложилась из-за разницы в возрасте. Восемь лет — это бездна для детей, в которой тонут любые точки соприкосновения. Ведь когда я родился, брат уже пошел в третий класс, а когда школьная пора наступила у меня, у Олега начиналась "весна" с девушками и первыми поцелуями.
Ну а уж после окончания школы, когда подобная разница в возрасте "размазалась", наступило несовпадение интересов. Разве у чинного юриста с красным дипломом и достойной невестой из влиятельной марской семьи могло быть что-то общее с грязным бедным механиком, увлекающимся стритрейсингом и девочками гоу-гоу из ночных клубов?...
Игорь закончил свой рассказ красноречивым молчанием, которое в гнетущей атмосфере кладбища воспринималось особенно тяжело. Руки мужчины продолжали покоиться у меня на талии, обнимая и прижимая к себе, защищая и согревая.
— Как он стал следователем Ордена? — Спустя несколько минут я решилась задать самый главный, по моему мнению, вопрос. — Как оказался в том лексусе и почему ты сказал, что он погиб вместо тебя?
— Помнишь, когда мы сидели с тобой в машине, и ты просила рассказать про Наташу?! — Вопросом на вопрос ответил Кареглазый. — Про мою первую любовь?! Про моих родителей...
-...про то, как ты жил, чем увлекался и с кем общался, — с улыбкой продолжила я. — Ага, помню. Ты тогда сказал, что начал встречаться с этой Наташей на спор, а после расстался из-за увлечения стритрэйсингом. Из-за этого пошел учиться на механика и поругался с родителями...
— Да, все произошло примерно в таком порядке, только... — Игорь запнулся, будто боясь вслух произнести какой-то особенной, в прошлый раз намеренно опущенный им факт.
Высвободившись из кольца его рук, я отошла на несколько шагов и развернулась лицом к мужчине. Выглядел он сейчас, надо признать, не лучшим образом — опущенные, будто от бессилия, руки, понурые плечи и очень грустный взгляд (нет, не такой как у кота из Шрека, а действительно грустный), присущий разве что побитым злыми детьми щенкам.
— Я должна знать, — тихим, но жестким голосом произнесла я. — И я хочу знать.
— Два года назад я... — Игорь с отчаянной решительностью в глубине карих глаз посмотрел на меня и уже более твердым уверенным голосом продолжил. — Я встретил одну девушку. Не мару, а человека. Она была танцовщицей в клубе — развлекала каждую ночь публику в ядерно-зеленых шортиках и таком же лифчике. Девочка-зажигалочка на одну ночь, как выразился в тот вечер, мой приятель, решивший снять ее и трахнуть в одной из ВИП-комнат. Мы с ним тогда вместе после гонок приехали в клуб. Моему другу хотелось развлечений — а мне попросту напиться из-за неудачной гонки. Заказав себе в тот вечер бутылку водки, я проводил приятеля бурными нелицеприятными комплиментами, суть которых заключалась в пожелании удачи, и начал напиваться. Но причиной плохого настроения был не только проигрыш, но и утренняя потасовка с отцом, который в очередной раз решил доказать на примере брата, каким я являюсь ничтожеством. В общем, причины в тот вечер напиться у меня были и план я этот осуществил. Чтобы опьянеть, марам обычно нужно довольно приличное количество алкоголя, но не переродившимся марам — хватит и бутылки водки. Итак, через пару часов я был в состоянии виденья зеленых чертей и решив, что на сегодня развлечений по мою душу хватит, пошел разыскивать друга, чтобы сообщить ему о своем намерении отправиться домой. Он нашелся, как я и предполагал в одной из ВИП-комнат, вместе с той девушкой, на которую положил глаз — танцовщицей в ядерно-зеленых шортиках. Только время они проводили отнюдь не весело. Мой бывший приятель, в то время как я напивался водкой, нажрался колес и изнасиловал отказавшуюся продаваться ему за деньги девушку. Более того, после этого он ее еще и зверски избил. В тот день, Лилька, у меня снесло крышу. При виде бессознательного кровавого месива в зеленых шортиках вместо девушки, и продолжающего ее... козла... В общем вопреки всем физическим законам я не протрезвел (хотя стресс, поверь мне, испытал довольно серьезный), а может быть даже наоборот — захмелев еще больше, я сбил эту сволочь ударом на пол и продолжал бить, пока он... не умер. — Игорь сглотнул, и видимо не выдержав моего взгляда, или побоясь увидеть в нем осуждение, отвернулся, но рассказывать не перестал. — Самое, ужасное из той истории, что парнем он был хорошим. Мы вместе с ним дружили с первого класса, именно он привел меня первый раз на трассу, он спасал меня от взбучек отца, давая временное убежище в своей квартире, а после того вечера, я даже другом его назвать не могу. И имя этого парня забыть хочу. Но, тем не менее, девушку ту я спас. После того, как наваждение с избиением этого козла прошло, а алкоголь из крови выветрился, я бросился к ней. Доставил эту танцовщицу в больницу и потом полночи вместе с ней провел в реанимации. А под утро вернулся домой и рассказал все отцу. Он прекрасно замел все следы, провел "профилактическую беседу" на тему напрасного убийства людей и попытался забыть эту историю как страшный сон. А с девушкой той я стал встречаться. Из клуба ее после того случая уволили, кстати. Так вот, история эта имела свое продолжение. Мы встречались с Фимой — ее на самом деле звали Серафима — практически два года. За это время она поступила в институт, сняла квартиру у нас в городе и устроилась на работу секретарем в приличную компанию, а я все так же продолжал дурачиться и гонять по ночам на треке. И закончилась бы наша история с Фимой присказкой "жили долго и счастливо", если бы была она марой. Но она ей не являлась, а мне было плевать... За неделю до своего двадцати пятилетия я сделал ей предложение. Но Фима решительно отказалась, потребовав для начала познакомить ее с моими родителями... — Игорь снова запнулся, но посмотреть мне в лицо не решился. — Это было моей самой главной ошибкой. Согласие на ее заявление гарантировано уничтожало наши отношения, но я все же решился и в этом плане пойти против воли родителей. Видимо понадеялся, что новость о моей женитьбе на человеческой женщине им придется принять, так же как и стритрэйсинг, и профессию механика... Я оказался не прав. Хоть ужин и состоялся, атмосфера того вечера была хуже кладбищенской тишины. Даже мать не пыталась привычно сгладить углы наших с братом и отцом недомолвок. А закончилось все и вовсе ужасно. Мой отец под конец вечера выудил и недр своего офисного портфеля папку с собранным на Фиму досье и зачитал, обвинив девушку и в проституции, и в торговле наркотиками и в терроризме, и в желании выйти за меня замуж из-за семейных денег. Он вылил столько грязи на Фиму, что не выдержав, она разрыдалась и убежала. А я впервые решил показать себя мужчиной и защитить честь своей избранницы. Сил, мне естественно не хватило, папуля испортил мне личико настолько, что сравнить его после того ужина можно было, разве что, с куском красного сочащегося кровью мяса... Но и это еще не конец, Лиля, — Кареглазый посмотрел мне в глаза. — На следующее утро я решил отомстить. Им обоим — отцу, избившему меня до такой степени и брату, не решившемуся ему помешать и потому просто стоящему в стороне и смотрящему на происходящее. Прокравшись в кабинет отца, я начал обыскивать его стол на наличие компромата, а обнаружил документы Ордена с подписью Исаева Е.А. Когда отец пришел в свой кабинет за портфелем, чтобы отправиться с ним на работу, у меня в руках уже скопилась огромная куча таких вот подписанных документов Исаева Е.А. Более того в этой куче нашлись даже парочка бумажек Исаева О. Е. Но апофеозом ситуации стали два белых альбомных листика, на которых сообщалось, что: "...на должность следователя Ордена Защиты Прав Человечества назначен Исаев Олег Ефимович...", "...генеральным директором Ордена Защиты Прав Человечества назначен Исаев Ефим Алексеевич..."
— Твой отец...
— ДА! — голосом раненого животного заорал Игорь, хватаясь руками за волосы, будто желая вырвать их с корнем из своей головы. — Мой отец, избивший меня за связь с человеком... Мой отец всю жизнь унижавший мою мать и живший по законам мар... Мой отец посмевший поселиться на территории мар и таким образом встать под защиту наших законов и Отдела безопасности... ДА, ЛИЛИТ! ОН ОКАЗАЛСЯ ПРЕДАТЕЛЕМ! Ради наживы, денег и власти, он продал свою расу, свою семью и возглавил фанатиков-фашистов, истребляющих мирное население из-за генетического различия!
Горькая, пропитанная ядом, фраза разорвалась в молчании кладбища ядерной бомбой, в то время как сам Игорь освободившись от тяжкой ноши, прислонился к оградке и опустил голову. Выглядел он при этом не столько расстроенным, сколько опустошенным и усталым. И если бы не всеми известная аксиома, я бы предположила, что Кареглазому просто необходимы хорошая истерика, пол ночи слез и концентрированный пузырек с настойкой валерьяны.
