— Рад был познакомиться... — Соломин вежливо наклонил голову, и в этот момент взвыла сирена. — Это что еще?
— Не знаю, — Гольдштейн защелкал переключателями своего пульта, но это, очевидно, не привело к требуемому результату. Тогда он пробкой выскочил из-за стола и совсем несвойственной ему несолидной трусцой побежал к двери. Было забавно наблюдать, как колышутся, наползая одна на другую, жировые складки — этого не мог скрыть даже дорогой и солидный деловой костюм. Подскочив к двери он распахнул ее и замер. Соломин заглянул поверх него (это было несложно, он был выше Гольдштейна на две головы) и увидел интересную картину — по приемной в живописных позах лежали шестеро охранников, секретарша забилась в угол, глядя на происходящее выпученными от ужаса глазами, а десантники сидели у стола и пили кофе. С плюшками.
— Я не понял! Это что здесь происходит? Встать! Смирно! — прорычал, ели сдерживая смех, Соломин.
Десантники повскакали с мест и вытянулись во фрунт — когда надо, они умели быть дисциплинированными. Джораев шагнул вперед и отрапортовал...
Пока он говорил, Гольдштейн медленно бледнел, а Соломин все более надувался от душившего его смеха. Нет, ну в самом-то деле, как дети прямо. Получили свое кофе с плюшками и, вместо того чтобы пить его спокойно, сдобрили это увлекательное занятие зубоскальством, причем на первом месте, как и прежде, была секретарша.
Самое интересное, что сама она к подначкам относилась уже спокойно — то ли привыкла, то ли просто решила не обращать внимания. Однако же надо было случиться такому, что в приемную по какой-то надобности зашел охранник, и то, что смеются над дамой, ему очень не понравилось. Это, кстати, вполне логично и правильно, однако дальнейшее поведение здоровенного мужика в униформе, но без мозгов, иначе чем глупостью назвать нельзя. Вместо того, чтобы вежливо попросить острословов помолчать (не факт, что помогла бы, но попытаться определенно стоило), он, похоже, обиделся за соотечественницу и, подойдя к десантникам, начал на них орать. Его честно выслушали, а после того, как охранник выдохся, Курбанов поманил его пальцем. А тот не нашел ничего лучшего, как нагнуться...
Дальнейшие события развивались молниеносно. Курбанов мгновенным, похожим на бросок кобры движением руки схватил охранника за галстук и с силой рванул того вниз. Силушки Курбанову было не занимать, и он придал мужику неплохое ускорение, от чего охранник врезался лицом в угол стола. Стол выдержал, переносица — нет, и потерявший сознание мужик отправился смотреть веселые, может быть даже эротические сны.
На том бы дело и кончилось, но секретарша сдуру нажала тревожную кнопку, и в приемную вломились еще пятеро. Как вломились — так и полегли. А вот нечего было за пушки свои хвататься. Десантники шуток не понимают в принципе, если, конечно, не кто-то из своих пошутить решил. В общем, лица набили, оружие отобрали — все как положено. Ну и сели пить кофе дальше, благо остыть не успел.
Как раз к моменту окончания монолога в приемную ворвались еще шестеро охранников, но Гольдштейн остановил их повелительным жестом. Потом повернулся к Соломину:
— Капитан, я всегда думал, что мои люди — лучшие.
— Могу вас обрадовать — так думали многие. Они тоже ошибались.
— В таком случае, мне только остается просить вас кого-либо из ваших людей в качестве инструктора.
— А что вы ко мне-то обращаетесь? Я вам не рабовладелец какой-нибудь. Предложите им сами.
Гольдштейн окинул взглядом нагло рассматривающих его десантников, моментально поскучнел и свернул разговор.
Спустя полчаса, когда город уже растаял на горизонте, Джораев спросил вольготно расположившегося в салоне флаера капитана:
— Вам не кажется, что этот пройдоха может захотеть нас надуть?
— Да в два счета. Почему, по вашему мнению, я приказал вам устроить эту дурацкую потасовку? Да чтоб он призадумался, стоит ли это делать. Сейчас он был не готов, что к нему явятся серьезные люди с серьезным товаром, а вот в следующий раз он будет готов. Сегодняшний случай был для него предупреждением.
— А если не понял?
— Понял, прекрасно понял, что мы опасны. Сейчас у него два пути — или честно расплатиться, или рискнуть, и я не знаю даже, что для нас лучше.
— В смысле?
— Ну, если он честно с нами расплатится и мы спокойно разойдемся, то в следующий раз организуем устойчивый канал продажи трофеев именно через него. Если нет... Ну, он заплатит за обиды столько, что нам на две жизни хватит, и ни одна сволочь не посмеет нам ничего сказать.
Вечером, когда они уже вернулись на крейсер и все, кроме вахтенных, спали, к Соломину прибыл посетитель. Среднего роста, среднего сложения, с незапоминающимся лицом... И все же капитан узнал его сразу.
Капитан второго ранга Петров... Соломин даже не знал, настоящая это фамилия или оперативный псевдоним, хотя знаком с ним был лет пятнадцать. Офицер разведки, командир подразделения, которое не раз прикрывал Соломин еще будучи офицером регулярного флота. Хороший... нет, не друг, но сослуживец, которому можно доверить спину. Они прошли вместе три компании, и Петрова перевели на другое место службы как раз за пару месяцев до их неудачной авантюры. Сейчас Петров отдыхал на этой планете. Точнее, для всех он отдыхал, а для самого себя в лучшем случае лишь совмещал приятное с полезным. Хотя в том, что совмещал успешно, можно было не сомневаться, Соломин хорошо знал опытного разведчика, перед которым любой Джеймс Бонд — обычный мальчик. Во всех смыслах мальчик, и в профессионализме, и в любвеобильности. А еще Петров курировал агентурную разведку в Греческой Конфедерации.
Соломин ждал его, они договорились о встрече заранее. Можно было, конечно, связаться через сеть, так даже вроде безопаснее, но в сети столько хакеров, что есть вероятность утечки. Зачем? Куда проще замаскировать встречу под торговый интерес, тем более что был и он.
Когда закончились радостные хлопки по спине и бутылка коллекционного коньяка, Петров с сожалением отставил в сторону рюмку, кинул в рот обильно посыпанный солью ломтик лимона, разжевал, морщась от удовольствия, и сказал:
— Должен сказать, что ты чертовски везучий сукин сын.
— Это с чего ты так решил? — Соломин повторил манипуляцию с лимоном (оба они не эстетствовали зря — такая закуска, простая, но вкусная была в свое время чем-то вроде традиции в их эскадре) и с интересом посмотрел на разведчика.
— Ну, во-первых, ты ухитрился оказаться в нужное время в нужном месте. Твой поступок оценили, можешь мне поверить. Сам, — тут Петров выразительно ткнул вверх пальцем, — просил передать личную благодарность.
— Очень рад. А что во-вторых?
— А во-вторых, твой заказ удалось выполнить. "Альбатрос" — пойдет тебе такой кораблик?
— Как тебе удалось? — Соломин аж в кресле привстал. — Это же...
— Ну да, именно так и есть. Можешь не благодарить, просто повезло, я же говорю... Кораблик неудачно совершил посадку, повреждения были невелики, но кто надо подсуетился, что надо преувеличили, и его было решено списать. Ну а дальше его продали, как металлолом, и подлатали на частной верфи. Хорошо подлатали, можешь не сомневаться. Тяжелее всего было сохранить оборудование и вооружение, но и это нам удалось устроить. Ну что, берешь?
— Спрашиваешь! — Соломин все же не удержался, встал, прошелся по каюте, снова бухнулся в кресло. — А как насчет людей?
— С людьми сложнее, но человек сто удалось собрать. Проверили — вроде все чистые. Правда, некоторые без опыта — молодежь, которых в военные училища не взяли, так что самим натаскивать придется.
— Натаскаем, — махнул рукой Соломин. В самом деле, конкурс даже в заштатное пехотное училище достигал порой двадцати человек на место, а значит, те, кто не прошли, не плохи, просто кто-то еще лучше. Свой минимум они в любом случае отслужили, так что неумехами и слабаками ребят не назовешь, а натаскать — натаскают, куда денутся. Русская система отбора кадров для армии и флота проста и незамысловата — берут только добровольцев (ну, в них-то как раз недостатка нет) на пол года. А там уж оставляют лучших, поэтому отсев огромен. Но кто сказал, что среди отсеявшихся нет фанатиков космоса, которые вопреки всему хотят летать?
— Ну и замечательно. Потом еще поищем, но действовать приходится осторожно, а ты совсем не дал нам времени.
— Ничего, и это более чем неплохо.
Конечно, неплохо. Сотня человек — это пусть и очень урезанный, но дееспособный экипаж базы, а главное, экипаж для второго корабля. Хорошего корабля — "Альбатрос" был крейсером первого ранга, как и "Эскалибур", дальним рейдером, только более легким. Зато он был на два поколения моложе — "Альбатрос" относился к серии крейсеров типа "Поморник", которые стояли на вооружении не так давно и еще практически не успели устареть. Имея такой довесок можно рассчитывать на большее, чем перехват купеческих судов.
— Если будет желание, через некоторое время подгоним еще пару эсминцев — вроде, наклевывается кое-что. Говорить пока не буду, чтобы не сглазить.
— Да уж, ты всегда был суеверен.
— Профессия такая. Это у вас все просто — орудия к бою и пошел крошить направо и налево. А у нас, сам понимаешь, Ласты склеить можно просто, и не одна ищейка следов потом не найдет. Будешь тут суеверным. И потом, ты ведь и сам знаешь — судьбу лучше лишний раз не гневить.
— Это точно.
— Так как, возьмешь эсминцы?
— Конечно. Что я, дурак, чтобы от такого отказываться?
— Очень хорошо. Теперь о деньгах. Что будем делать с оплатой?
— Да как обычно, — Соломин встал, извлек из сейфа банковские карточки и аккуратно положил их на стол. — Они на предъявителя, снимай, сколько надо. А вообще, снимай все — у меня кое-что еще остается, на неделю здесь хватит, а там получу за камушки...
Петров кивнул (Соломин даже не сомневался, что он в курсе ювелирной негоции, разведка зря хлеб не ела), извлек мобильный терминал, куда более продвинутую и миниатюрную модель, чем у давяшнего таможенника, быстро проверил состояние счетов и начал перевод денег. Ему торопиться было некуда — деньги могут идти и месяц, и два, до русских банков они дойдут в любом случае. А там уж они распределятся — что-то пойдет в оплату услуг верфи, что-то в оплату металлолома, которым числился "Альбатрос". Какая-то часть суммы потребуется для того, чтобы оплатить закупку оружия и боеприпасов, еще часть будет востребована для будущего перевооружения базы под русские стандарты. Еще часть суммы ляжет на личные счета экипажа, ну и самого капитана, естественно. А остальное, почти треть всех денег, пойдет в фонд ветеранов — от своих корней Соломин отрываться не собирался, и экипаж его в этом поддерживал.
Пожалуй, единственным, кто ничего с этого не имел, был Петров. Эта составляющая загадочной русской души так и не исчезла никуда. В России многое нельзя сделать за деньги, даже за очень большие деньги, но по дружбе... Впрочем, Соломин не хотел оставаться в долгу и знал, что рано или поздно найдет способ отблагодарить старого товарища.
Способ, кстати, нашелся сразу же. Закончив перевод денег, Петров спросил:
— Какие у тебя планы на ближайшее будущее?
— Пока отдыхаю, а дней через шесть отбываю по своим делам. Кстати, где я смогу принять корабль?
— Координаты я тебе сброшу. Думаю, к этому времени "Альбатрос" будет уже на месте. А к тебе у меня просьба.
— Говори, — Соломин внимательно посмотрел на собеседника.
— Возможно, мне потребуется помощь твоих костоломов.
— Когда? Где? Кого?
— Да нет, ты не так понял. У меня завтра встреча, серьезная встреча, и мне надо, чтобы меня подстраховали. На всякий случай — мутный тип, и ведет себя странно.
— Не вопрос, сделаем. А что твои люди?
— Тут деликатный вопрос. В общем, здесь мне нельзя привлекать своих людей.
— Понял, о нюансах не спрашиваю — твои дела. Что конкретно надо?
— У тебя разведботы есть?
— Обижаешь, начальник, — рассмеялся Соломин.
— Ну, тогда пускай одна такая машинка повисит над местом встречи. Я назначил ее за городом, так что визуально, думаю, ее не заметят, а от радаров местных она защищена.
— Сделаем, — серьезно кивнул капитан. — К чему готовиться?
— А хрен знает, честное слово. Если бы знал, то, скорее всего, обошелся бы без силовой поддержки.
— Понял тебя. Ладно, если что, постараемся не шуметь, но ничего не обещаю. Говори место.
— Скажу-скажу. И место, и время, и что делать — тоже скажу...
Через сутки после разговора (местные сутки, двадцатишестичасовые), два разведбота, включив на полную мощность маскировочное поле, отделились от борта крейсера и, отойдя на полторы тысячи километров к северу от позиции корабля, никем не замеченные скользнули в атмосферу. Там они на бреющем полете прошли еще километров триста, и зависли чуть в стороне от внушительного, в псевдовикторианском стиле, особняка, почти полностью скрытого лесом, местным лесом, изобилующим деревьями с густыми зеленовато-желтыми кронами и одновременно огромным количеством лиан. Дальше оставалось просто ждать да следить, чтобы в боты никто не врезался — мимикрирующая окраска и выключенные огни делали их практически невидимыми в стремительно сгущающемся сумраке, а паршивенькие греческие радары их и подавно не брали. Впрочем, место было чрезвычайно тихое.
А дальше все было, как в плохом боевике или детективе. Вначале рядом с домом опустился небольшой спортивный флаер, из которого вылез Петров и, небрежно помахивая пижонской тростью, вошел внутрь. Почти сразу заорал сигнал тревоги, после чего все понеслось в бешеном темпе.
Первый бот, очертания которого буквально размазались в воздухе, Сделал круг над домом, вываливая из своего вместительного брюха десантников. Те стремительно опускались вниз на гравитационных ранцах, в считанные секунды оцепив дом. Соломин же, вспомнив лихое прошлое, направил свой бот прямо к дому и с размаху проломил его фасад широкой тупой мордой тяжелой машины. Распахнулся передний пандус, и через пару секунд в доме уже хозяйничали шестеро закованных в боевые скафандры десантников. Короткий шум, чей-то истошный вопль, глухо пролаял крупнокалиберный пулемет, и все стихло. К тому моменту как Соломин, отстегнувшись от кресла, вошел в дом, последнее сопротивление было подавлено.
Брезгливо отпихнув носком щегольского лакированного сапога чью-то оторванную голову, валяющуюся у края пандуса, капитан вышел на место побоища. Иначе и не назовешь, все переломано, а что не переломано — то разбито. И среди всего этого, среди валяющихся трупов и замерших бронированными статуями десантников, абсолютно чужеродно смотрелся русский офицер в парадной форме, при кортике и бластере, в перчатках и фуражке, как будто сошедший с агитационного плаката. Однако так было надо по роли, и потому на несуразный вид было плевать.
Петров, с быстро наливающимся под левым глазом синяком и сочащейся из разбитой губы кровью, шагнул ему навстречу.
— Что вы так долго? Я, честно говоря, заждался, — сурово нахмурился он, но глаза смеялись.
