— Могу. Разумеется, могу. И назову, — усмехнулась Линнея. — Только что ваши охранники напали на меня и попытались убить. Я пришла требовать компенсации за нападение. А имя моё — Линнея.
— И где моя охрана? — взволнованно переспросил караванщик.
— Убита, — ласково ответила девушка, изобразив на своём лице такое выражение, что караванщик в испуге отшатнулся, — но вы же не хотите последовать её примеру и разделить её участь?
— И что вы хотите от меня? — побледневший мужчина всё еще пытался сохранить спокойствие.
— Немногого. Лошадь под седлом и заводную лошадь под поклажу, а также припасы для троих путников на две недели. Можете дать на три — если лошадь увезёт. И лошадей, и припасов у вас теперь явный избыток — охрану вам теперь не кормить.
— У убитых вами охранников остались семьи, — задумчиво пробормотал караванщик.
— И что? — тут же вскинулась Линнея. — У меня тоже семья! Этот факт не помешал вашим людям попытаться меня убить!
— Но вы живы, а они — нет.
— Поверьте, уважаемый, в том, что я жива — вовсе не их заслуга! — с сарказмом ответила Линнея.
— Вы можете забрать то, что требуете — раз вы справились с охраной, то воспрепятствовать вам я не смогу. Но я буду вынужден сообщить об убитых вами охранниках их знакомым и близким, а также доложить о нападении на караван эмиру.
— Да ради создателя, сообщайте! Если они не пожелают отомстить — останутся живы. Только эмиру своему советую сообщить правду — не на ваш караван напали, а совсем наоборот — ваши люди напали на мирных путников.
Тем временем караванщик заметил вышедших из леса Керта с Селеной, ведущих своих лошадей в поводу и тоже направлявшихся в сторону его каравана, и переспросил:
— Мужчина с женщиной, ведущие в поводу лошадей, с вами?
— Да, мы путешествуем втроём, — рассеянно ответила Линнея, уже подошедшая к каравану и начавшая выбирать для себя лошадей.
Караванщик, заметив, что незнакомка не проявляет агрессии, а её спутники, не дойдя до каравана шагов двадцать, остановились, отошёл к своим людям, тихо рассказав им неутешительные новости. Весть о гибели трёх десятков охранников мигом облетела весь караван, заставив людей неодобрительно смотреть на явившихся из леса чужаков и тихо между собой переговариваться. В повозках послышался ропот — некоторые особо горячие головы требовали наказать виновников смерти их друзей и знакомых, мотивируя своё требование тем, что путников всего трое. Тем временем Линнея, не обращая внимания на косые взгляды и ропот окружающих, выбрала для себя двух лошадей, нагрузив одну из них припасами в дорогу, и уже собралась уходить, как вдруг от одной из повозок в её сторону, схватив нож, с криками метнулась какая-то женщина. По-видимому, среди погибших оказался близкий ей человек — возможно, муж или брат, но выяснять это Линнея не стала — подпустив женщину на расстояние удара, она молниеносно выхватила из-за спины меч и, сделав плавный отшаг в сторону, одним быстрым движением опустила остро заточенную сталь на тонкую женскую шею. Голова женщины отлетела в сторону, покатившись по высокой траве, а само лишённое головы тело, сделав по инерции ещё пару шагов, упало на землю и забилось в конвульсиях. В повозках истошно заголосили...
Стряхнув с лезвия кровь и протерев меч пучком срезанной тут же травы, Линнея аккуратно вложила оружие обратно в ножны и, повернувшись лицом к каравану, небрежно спросила:
— Быть может, ещё кто-то хочет меня убить? Так подходите, не стесняйтесь!
— Я хочу! — грубо ответил высокий, кряжистый мужчина, одетый в хорошую, дорогую броню поверх такой же дорогой одежды и вооружённый большим полуторным мечом, — ты так легко лишаешь жизни беззащитных женщин, у которых только что убила их мужей, так сразись с настоящим мужчиной!
И с этими словами воин, подняв меч, начал осторожно приближаться к Линнее. Девушка, не доставая меча, ответила, усмехнувшись:
— Её муж стрелял в меня, когда у меня не было оружия — ему это почему-то не помешало! Почему же мне нельзя ответить тем же? Да и нож в руках разве теперь не считается оружием?
— Твои слова лживы, как и ты сама, тварь! И я благодарен тому человеку, что так разукрасил твою поганую рожу! Бери меч и сражайся, не то я зарублю тебя, как свинью! — воин, раскрутив свой меч, ускорился, намереваясь за пару прыжков сократить дистанцию и одним ударом покончить с незнакомкой. Но это ему не удалось — последнее, что мужчина увидел в своей жизни — это ухмылку на обезображенном жутким шрамом женском лице, и поляну огласил полный боли и ужаса вой. Никто не заметил, что сделала продолжавшая неподвижно стоять девушка, но мужчину с ног до головы охватило жаркое пламя, и, не добежав до своей несостоявшейся жертвы буквально пару шагов, он свалился на землю и затих, пожираемый яростно ревущим огнём. Над караваном нависла тишина, прерываемая лишь треском взметнувшегося в небеса пламени. По поляне поплыл запах палёной шерсти и сгоревшего мяса...
— Кто-нибудь ещё имеет желание меня убить? — громко обратилась к замершим людям Линнея. — Что, больше никого? Разумно, очень разумно с вашей стороны...
И, не говоря больше ни слова, девушка взяла под уздцы осёдланную лошадь и, обойдя караван, повела её по тропинке прочь со стоянки, к видневшемуся впереди тракту. Привязанная за седло заводная лошадь потрусила следом. Следом за ней поляну покинули и её путники, и только когда трое незнакомцев скрылись за деревьями, над караваном разнеслись горестные стенания...
* * *
Выехав на тракт, путники продолжили движение на запад — до захода солнца оставался как минимум час, и этот час можно было потратить с пользой. Керт двигался по середине дороги, Селена пристроилась справа, а Линнея с заводной лошадью — слева. Почти полчаса они ехали молча — говорить никто не хотел. Первым полог молчания разрушил Керт, обратившись к Линнее:
— Ты стала слишком жестокой, Линнея.
— И в чём ты нашёл жестокость? Я что, должна была спустить своим несостоявшимся убийцам с рук их поступок? Или вообще позволить себя убить?
— Но ведь ты осталась жива, и к этим людям могла проявить милосердие. Убийство должно быть не прихотью, а необходимостью — лишать человека жизни можно лишь тогда, когда не останется другого выхода. В человеческом сердце всегда должно оставаться место для сострадания.
— Вот смотрю я на тебя, Керт, и думаю, — как-то обиженно и зло ответила девушка, — хороший ты парень — сильный, красивый, умный, не зря к тебе Силька клеится... Только всю картину портит твоё непонятно откуда взявшееся человеколюбие. Только что, буквально десять минут назад, я едва избегла участи быть нашпигованной десятками стрел. Не просветишь ли меня, что было бы с обычным человеком, окажись он на моём месте и слови своей грудью все предназначавшиеся мне стальные подарки?
— Ты лучше меня знаешь ответ на этот вопрос, Линнея.
— То есть ты согласишься со мной в том, что обычный человек, будучи на моём месте, давно уже был бы мёртв?
— Обычный человек — да...
— И, следовательно, те люди, что стреляли в меня, ставили своей целью меня убить, и лишь мои ловкость и сила не позволили им меня прикончить. Ты станешь оспаривать эту простую истину, или согласишься, что имела место попытка моего убийства, неудачная лишь по причине моих защитных действий, а намерения убийц были абсолютно прозрачны и не допускали двоякого толкования?
— Но ведь тебя не убили...
— В этом нет их заслуги! Жива я или нет, все они — убийцы! Важен не результат, важно намерение.
— Ты могла бы проявить великодушие! Простить своего врага — это благородство. Простив, ты покажешь свою силу...
— С чего бы это? Я лишь вернула им обратно то, что они предназначили мне. В конце концов, они ведь тоже могли защититься от моего удара — щит там силовой воздвигнуть или ещё что-либо придумать.
— Ты же прекрасно понимаешь, что не смогли бы!
— Нет, не понимаю! Они стреляли в меня, желая убить и не зная, смогу ли я избежать уготованной мне участи. Почему я должна думать по-другому?
— Не уподобляйся убийцам, Линнея! Стоит только начать действовать так же, как они, как не заметишь, что и думать ты станешь так же. Это путь к разрушению, путь в никуда.
— Значит, я должна прощать своих врагов? А для чего, скажи мне? Чтобы они, выжив, ударили мне в спину? Прощать врагов — это не благородство, и не признак силы, это признак слабости, Керт! И я никогда не прощу ни одного своего врага!
— Мне жаль тебя, Линнея, — грустно ответил юноша.
— Не надо меня жалеть, Керт. Жалость — удел слабых. Лучше помоги мне стать сильной!
— Я помогу, если ты не потребуешь от меня участия в убийствах, которых на твоём пути, чувствую, будет достаточно.
— Не переживай, со своими врагами я справлюсь сама. Мне нужна лишь помощь в овладении магией. Ты согласен продолжить со мной занятия?
— Согласен, лэри Линнея.
— Ну, вот и договорились...
* * *
На ночёвку путники остановились, когда уже совсем стемнело. Удобных мест для стоянки рядом с дорогой не оказалось, поэтому ночевать остались прямо у дороги, привязав рассёдланных лошадей к придорожным кустам и завалившись спать тут же, возле лошадей, предварительно всухомятку перекусив. Линнея, посмотрев, как Керт нарезает траву для постели, попросила Селену посторожить её меч и одежду, после чего, абсолютно не стесняясь находящегося рядом юноши, разделась и, отойдя немного в сторону, чтобы не пугать лошадей, обернулась рурхом. Две лошади, взятые у караванщиков, испуганно вздрогнули и заржали, но, видя, что остальные лошади спокойно обрывают листья с кустов, не обращая внимания на внезапно появившегося зверя, начали потихоньку успокаиваться. Чтобы не пугать лошадей ещё больше, Линнея улеглась в траву там же, где и обратилась, и, немного поворочавшись, опустила голову на вытянутые передние лапы и, поджав хвост, закрыла глаза. Керт с удивлением обратил внимание, что в зверином облике девушка опять немного подросла — видимо, звериная ипостась Линнеи так до сих пор не набрала необходимой массы, и продолжала увеличиваться с каждым оборотом. Селена опять улеглась под одним плащом с Кертом, прижавшись грудью к его спине и закинув на юношу свою руку, чтобы посреди ночи тихо выползти из-под плаща и перебраться под тёплое пушистое брюхо своей сестры, укрывшись от ночного холода её же хвостом.
Рано утром, не найдя поблизости родника, Керт поднял сонных сестёр и, организовав холодный завтрак для троих, дождался, пока Селена и принявшая человеческий облик Линнея перекусят и совершат все положенные гигиенические процедуры, после чего оседлал лошадей и, дождавшись, пока зевающие сёстры запрыгнут на своих скакунов, вывел небольшой караван на пустынный тракт.
Дальнейшее движение на запад проходило спокойно и даже скучно, как и полагается хорошему путешествию. Дорога оставалась безлюдной, что в это время года считалось нормальным — регулярное караванное движение ещё не началось, а людского жилья в округе не было на сотню миль вокруг. Люди боялись селиться в окрестных лесах, где свирепствовали разбойники, над которыми не было никакой власти, кроме власти силы.
Селена во время пути преимущественно молчала, зато Линнея забрала себе всё свободное время Керта, заставив его выполнить данное ей обещание и обучить её основам магии. Юноша с утра до вечера рассказывал схватывающей на лету девушке всё, что знал, и прогресс не заставил себя долго ждать — Линнея в совершенстве освоила уже больше десятка базовых рун, а также внимательно прослушала подробную лекцию по общим основам их комбинаторики. Остальные руны девушка пока не выучила, но знала и могла при необходимости распознать — на очередном привале она потребовала от Керта, чтобы тот показал ей каждую руну, которую он знает, и одновременно объяснил, для чего она предназначена. После того, как Керт впервые увидел, как Линнея самостоятельно начала по памяти вырисовывать в воздухе перед собой показанные им накануне руны, он понял, что вскоре девушка овладеет магией в объёме как минимум выпускника Тарийской магической академии, и всё, что ей понадобится — это наработать необходимый опыт. С учётом феноменальной памяти, позволяющей девушке запоминать плетения чуть ли не с первого раза, и того просто невероятного факта, что некоторые плетения Линнея, как легендарные маги древности, может создавать интуитивно, вытягивая необходимую информацию из своего подсознания — тому яркий пример самостоятельно сгенерированные девушкой, не знающей ни одной руны, плетения воздушного щита и огненной стены, — обучать её магии скоро станет бессмысленно. Разобравшись с принципами управления энергией мира и переведя это управление на уровень подсознания, Линнея вскоре заткнёт за пояс именитых магов Лияры. Определённо, у девушки талант к магии — неплохо бы узнать, кто её родители, ведь тут наверняка не обошлось без хорошей наследственности. Тем более удивительно, что Селена, в отличие от своей сестры, так и осталась бездарем...
Через восемь дней путники добрались до предгорий, где им пришлось оставить уходящую на запад широкую дорогу и свернуть направо, в нехоженое бездорожье, продолжив движение по заросшим лесом холмам. Скорость движения сразу же упала — лошади не могли самостоятельно выбрать правильную дорогу в лесу, им требовалась помощь наездников. К тому же девственный лес, от рождения не знавший человека, был полон иных жителей — мягкую, засыпанную прелыми листьями податливую почву прорезали бесчисленные тропки лесных обитателей. Путникам попадались олени, кабаны, зайцы и множество другого зверья, не говоря уже о многочисленных обитателях деревьев — птицах. Встречались и хищники — волки, лисы, куницы, и даже спрятавшаяся в густых ветвях над оленьей тропой рысь, посчитавшая едущих на лошадях людей достойной добычей. Нападение рыси с треском провалилось — хищница, поджав куцый хвост, едва успела унести свои ноги, однако Линнея, стоило ей только успокоить напуганных нападением лошадей, тут же предложила Керту забрать их себе, загрузив поклажей и сделав заводными, а самой продолжить дальнейшее движение в облике рурха. После короткого совместного совещания, где были выслушаны различные мнения и рассмотрены все плюсы и минусы, общим решением предложение Линнеи было одобрено, и теперь колонну из четырёх лошадей возглавляла крадущаяся светло-серая огромная кошка. Скорость движения резко возросла — Линнея, будучи в зверином облике значительно более чувствительной к запахам, безошибочно выбирала наиболее удобную дорогу, используя уже натоптанные звериные тропы. Количество встреченных путниками зверей также резко поубавилось — осторожные звери старались заблаговременно убраться с дороги хищника, а те, что зазевались — улепётывали сломя ноги и не разбирая дорог, стоило только Линнее тихонько рыкнуть. Впрочем, и тут не обошлось без казусов — обезумевший от страха заяц, напуганный рыком рурха, не разобрал дороги и вылетел прямо на ошалевшую от подобной наглости Линнею. Той оставалось лишь прихлопнуть дурного зайца лапой, и на ужин у путников оказалась заячья мясная похлёбка.
