— Хоть какая-то польза от нее есть, — подсказала Зина.
— Вот именно. То есть, я не то имела ввиду...
— Я все поняла. Не волнуйтесь, я не обиделась.
Зина очаровательно улыбнулась и направилась в нашу комнату.
— Тебе действительно стало хуже? — спросил я маму.
Мама пожала плечами.
— Не то, чтобы сильно хуже... но уж точно не лучше! Ты не сходишь в аптеку? Я напишу, какие лекарства купить.
— Конечно, схожу, какие проблемы! Может, тебе еще в магазине что-нибудь купить?
— Ну... — замялась мама, — я бы лучше сама посмотрела...
— Конечно, мама! — воскликнул я. — Пяти тысяч тебе хватит?
— У нас же всего пять тысяч.
— Я имею ввиду рублей.
— Ну... и на этом спасибо...
— Сколько тебе нужно?
— Сколько не жалко.
Я сходил в нашу с Зиной комнату, открыл верхний ящик комода, отсчитал десять тысяч рублей под ехидным взглядом Зины, и выдал их маме. Мама сердечно поблагодарила меня, но все равно у меня осталось ощущение, что я не самый хороший сын во вселенной, а так, средненький, хороший сын дал бы маме чуть-чуть больше.
— Ты не обиделась? — спросил я Зину, когда мама ушла.
Зина тоненько захихикала.
— Было бы на что обижаться. Ты ведь не обижаешься на котенка, который нагадил тебе в ботинок.
— Моя мама — не котенок! Или... для тебя все люди как котята? Да, наверное. Ты умеешь проходить сквозь стены, летать, регенерировать, ты практически неуязвима. Какое тебе дело до обычных людей?
— Обычные люди могут испортить жизнь кому угодно. Не забывай, что Христа распяли обычные люди.
— Разве Христос не добровольно взошел на крест?
— Добровольно. Но кто его довел до такого поступка?
— Иуда.
— Ты евангелие давно читал?
— Давно.
— Перечитай еще раз, там все ясно написано. Иуда здесь совершенно ни при чем, если бы он не предал Христа, священники нашли бы другой способ.
— Давай лучше об этом потом поговорим. Ты знаешь, я, кажется, начал читать мысли.
— Чьи мысли?
— Твои. Когда вы разговаривали на кухне, я почувствовал, что ты улыбаешься.
— Это не мысли, это чувства, их гораздо проще ощущать на расстоянии. Ты чувствуешь только меня?
— Вроде да.
— Это хорошо, это означает, что у нас начинается эмпатия. Следующий шаг — любовь.
— Разве вампиры способны любить?
— Чем мы хуже людей?
— Мы убиваем, чтобы жить.
— Все убивают, чтобы жить, только некоторые убивают себя. Не грузись, Алексей, ты уже сделал выбор, теперь поздно менять стиль жизни, лучше сосредоточься на том, чтобы взять от жизни лучшее.
— Я не Алексей, я Сергей.
— Ты отрекаешься от церкви?
— Мне наплевать на церковь! Твоя церковь — сборище мерзавцев, которые думают только о том, как получить себе еще чуть-чуть могущества. А знаешь, почему они думают только о могуществе? Потому что все остальное у них уже есть.
— Верхушка любой большой организации состоит из подобных людей. Это естественный отбор, те, кто не готов посвятить жизнь карьерному росту, не поднимаются высоко, а те, кто готов, обычно имеют своеобразные свойства личности.
— Все равно! Ты меня извини, но твоя церковь меня совершенно не привлекает.
— Меня тоже.
— Как? Ты же...
— Да, я иеромонахиня. Но, думаешь, моя главная мечта — стать настоятельницей? Если ты так думаешь, ты ошибаешься.
— А какая у тебя главная мечта?
Зина улыбнулась.
— Главную мечту не так-то просто сформулировать. Но я попробую. Я хотела бы спокойно жить где-нибудь в тихом месте, рядом с человеком, которого люблю, я бы хотела, чтобы у нас были дети, немного, три-четыре, чтобы был дом и в нем все, что нужно. Чтобы были друзья, с которыми можно было посидеть за чашечкой кофе или стаканчиком вина, и чтобы никто не боялся того, что я вампир.
— Последнее, скорее всего, недостижимо.
— Я и сама знаю. Но кто сказал, что мечта должна быть достижимой? Кстати, сколько у вас стоит купить дом?
— Дом или квартиру?
— Дом.
— Смотря где. В Москве вообще нереально ни за какие деньги, а если в деревне километрах в ста отсюда... это сильно зависит от местности, есть места, где дом вообще ничего не стоит, есть целые деревни из заколоченных домов, приходи, открывай любой и живи.
— Проклятые места?
— Нет, не проклятые. Просто слишком далеко от дорог, ближайший магазин километрах в тридцати, в распутицу не дойдешь...
— Мы умеем летать.
— Ты предлагаешь переселиться в заброшенный дом?
— Ты против?
— Но сейчас зима, нужны дрова...
— В этом доме ты не топишь дровами.
— Заброшенных домов с центральным отоплением не бывает.
— Почему?
— Потому что никто не будет отапливать дом, в котором некому платить за отопление.
— Логично. Значит, придется нарубить дров.
— На двадцатиградусном морозе?
— Почему бы и нет? Чтобы растопить печку, много не нужно, а потом, когда согреешься, можно рубить не спеша, помаленьку. Кроме того, сильные морозы не будут стоять вечно.
— Ну, не знаю. Эта зима какая-то сумасшедшая.
— Надеюсь, это не фимбул-зима.
— Чего?
— Есть такое пророчество у норвежцев... А у вас правда все грамотные?
— В России — все.
— Все-все? Все до единого?
— Если не считать маленьких детей, стариков в маразме, чукчей всяких...
— Потрясающе! А кого в вашем мире больше, христиан или язычников?
— Язычников у нас почти нет. Только в Африке, да еще...
— Я имею ввиду, христиан или нехристиан?
— Хрен его знает. Примерно поровну. Думаю, христиан чуть-чуть меньше.
— А что означает число зверя, ты знаешь? Ты, вроде, уже говорил про какой-то штрих-код...
Я огляделся по сторонам и взял со стола пачку сигарет.
— Видишь? Полоски, а рядом с ними цифры.
— Зачем это?
— Чтобы кассиру в супермаркете было проще сосчитать стоимость покупки. Он проводит штрих-кодом мимо специального устройства, оно его считывает, находит в базе данных стоимость этого товара...
— Эта машина на кассе, она что, думающая?
— Да какая она думающая? У нее мозгов не больше, чем у червяка, она только и умеет, что считать цифры.
— Червяк считать не умеет.
— Зато червяк умеет многое другое. Нет, Зина, это не думающая машина.
— А причем тут три шестерки?
— Видишь слева две тонкие полоски?
— Вижу. Ну и что?
— Еще две справа и две посередине. Они нужны для удобства считывания, чтобы аппарату было проще понять, где начало и где конец штрих-кода.
— Они символизируют цифру шесть?
— Да.
— Но вот здесь есть цифра шесть и напротив нее совсем другие полоски.
— Ну... я точно не знаю, в чем тут дело, наверное, код цифры зависит еще от чего-то... нет, это точно шестерки! Даже патриарх возбухал пару лет назад, типа, надо запретить безобразие, потому что иначе конец света будет.
— Его не послушали?
— Если слушать каждого, кто предсказывает конец света... знаешь, сколько таких пророчеств делается каждый год?
— Догадываюсь. Слушай, а ведь это и есть печать зверя! Без штрих-кода нельзя ни покупать, ни продавать, правильно?
— Можно, закон это не запрещает. Другое дело, что со штрих-кодом удобнее.
— Может, ты еще знаешь, что такое зверь из моря и звезда-полынь?
— Где-то я читал, что зверь из моря — это атомная подводная лодка, а звезда-полынь — атомная бомба.
— А в долине Армагеддон у вас что творится?
— Разве армагеддон — это долина?
— Да. А ты думал, что?
— Конец света по-гречески.
— У пророка Иоанна написано, что конец света начнется оттуда.
— А где это?
— В Палестине. Там никакой войны нет?
— Есть. Уже полвека арабы дерутся с евреями.
— Откуда там евреи?
— В середине XX века в Палестине образовалось государство Израиль.
— Еще и евреи вернулись на родину! И ты берешься утверждать, что конец света в ближайшее время не предвидится?
— Я ничего не берусь утверждать. Но я не вижу, как эти пророчества влияют на реальную жизнь.
— Это потому что ты все еще не веришь в бога.
— Да, я не верю! Я стараюсь, но я не могу поверить! Я всегда думал, что те, кто верит в него, обретают счастье, но я смотрю на тебя, на Татьяну, на Дмитрия, на других, и мне кажется, что вы все прокляты.
— Мы все прокляты, и ты тоже. Первородный грех...
— Я плевал на первородный грех! Даже Сталин говорил, что сын за отца не отвечает, почему я должен отвечать за то, что Ева сожрала запретный плод, который ей подсунул змей, которого бог сотворил неизвестно с какого похмелья?
Зина расхохоталась.
— Думаешь, от тебя что-то зависит? Если так, ты думаешь о себе слишком много. Или ты считаешь, что ты — второй христианский мессия? А какой, если не секрет, светлый или темный?
— Да иди ты! Что, черт возьми, вообще происходит? Знаешь, Зина, я лучше схожу куда-нибудь, прогуляюсь.
— Не стоит. Лучше схожу я. Мне не мешало бы развеяться после этой ночи.
— Я так и не прибрался в квартире.
— Ты так хорошо спал, я не решилась тебя разбудить.
— Извини.
— Ерунда. Так я пойду?
— Покормиться хочешь?
— Нет, у меня еще неделя до кормления. Просто пройдусь.
9.
Зина вернулась только поздним вечером, уставшая, но довольная. Мы с мамой уже успели поужинать и теперь сидели перед телевизором, как овощи, и пялились в "Аншлаг". Ненавижу эту передачу, но маме она нравится, так же как и "Моя семья" и "Поле чудес". Может, Зина и права, наверное, нам с ней действительно стоит переехать отсюда куда-нибудь в другое место.
Мама стала чувствовать себя гораздо лучше. Уродливые прожилки на коже стали почти незаметны и вообще она теперь выглядит почти здоровой, и когда она ходит, она больше не боится сделать неосторожное движение, которое отзовется болью в пояснице. Да и вообще она теперь более бодрая и веселая. Пока мама не признается даже самой себе в том, как хорошо ей помогла Зина, но пройдет день-другой и, боюсь, Зине не избежать повторного сеанса.
В результате похода по магазинам мама накупила совсем немного, из дорогих покупок я заметил только гигантскую золотую гайку, появившуюся у нее на пальце. Интересно, когда она попросит следующую порцию денег? Говорят, аппетит приходит во время еды.
Зина материализовалась в прихожей, разделась, поприветствовала потенциальную свекровь и скрылась в нашей комнате, предварительно бросив в мою сторону чрезвычайно многозначительный взгляд. Я встал и пошел за ней.
— Как дела? — спросил я. — Как провела день?
— Великолепно. Я тут присмотрела нам с тобой уютную хижину...
— Где?
— Тут неподалеку одна высотка строится...
— Ты купила квартиру?!
— Пыталась. Но в этой конторе сидят такие идиоты! Представляешь, они потребовали справку, в которой было бы написано, откуда я взяла эти деньги. Я говорю, какая вам разница, может, я их украла, не все ли равно, деньги не пахнут, а они говорят, ничего не знаем, не положено и все, нет справки — нет квартиры.
— И что?
— Что-что... пришлось пойти к самому главному и вежливо попросить.
— Как попросить? Типа давай квартиру, а то укушу?
— Нет, что ты! — Зина ласково улыбнулась. — Я ему вообще не угрожала.
— И клыки не показывала?
— Клыки показала. Он сразу стал такой сговорчивый...
— И сразу выдал ордер?
— Ага. Очень мудро поступил, собственная жизнь должна быть дороже любых денег.
— Что за квартира?
— Дерьмо. Пустая каменная коробка, даже унитаза нет. Окна, правда, очень хорошие, уличного шума внутри вообще не слышно. А из обстановки ничего нет, ни мебели, ни обоев, я вообще не понимаю, за что они такие деньги берут.
— Сколько квартира стоила?
— Мне она бесплатно досталась, а так почти ста тысяч.
— Долларов?
— Ну не рублей же! Я в твоем мире не так давно обитаю, но в ценах уже ориентируюсь.
— Где ты взяла такую прорву денег?
— Нигде. Я же объясняю, эту квартиру мне подарили.
— А на какие шиши ты ее обставлять будешь?
— А в чем проблема? Обретаешь невидимость и нематериальность, заходишь в любой банк, забираешь деньги и уходишь. Кстати, в супермаркете мы с тобой зря кассы грабили, надо было пройтись по служебным помещениям, там где-то должна быть специальная комната, где хранят выручку...
— Ты так спокойно об этом говоришь! Воровать, между прочим, нехорошо, твой любимый Христос насчет этого ясно высказался.
— Убивать тоже нехорошо, но ты убиваешь.
— Я убиваю, чтобы жить. И это ты научила меня убивать.
— Я не заставляла тебя кусать меня, ты сам этого захотел.
— Если я перестану убивать людей, я умру?
— Ты не перестанешь убивать людей. Ни один вампир не в силах противостоять голоду, два-три дня ты сможешь продержаться, а потом крыша окончательно съедет и ты укусишь первого встречного прохожего и, скорее всего, будешь потом раскаиваться. Лучше утолять голод своевременно.
— Ты без меня справишься?
— Что ты имеешь ввиду?
— Ну, наворовать денег, обставить квартиру...
— Тебе не интересно поучаствовать?
— Совершенно не интересно. У меня на ближайшее время другие планы.
— Хочешь еще раз попробовать поверить в бога?
— Мысли читаешь?
— Эта мысль у тебя на лице написана. Давай, не буду мешать, мне тоже интересно, что у тебя получится.
10.
Это была церковь как церковь, не крутая и не отстойная, не сверкающая и не облупленная, самая обыкновенная церковь, каких в Москве за последние годы стало, наверное, несколько тысяч. Плохо отштукатуренное белое здание, окруженное новенькой чугунной оградой, узор которой почему-то изображал не фантазии на церковные темы, а совершенно обычный абстрактно-растительный рисунок, наверное, решетку делали не на заказ, а купили на оптовом складе. Метрах в пяти от парадного входа догнивал ЗИЛ-130, когда-то небесно-голубой, а теперь весь ржавый, если не считать деревянных частей кузова. Судя по тому, что видно сквозь прогнившие крылья, его внутренности еще не успели растащить, видать, святое место отпугивает не только нечистую силу, но и пионеров. Вот что крест животворящий делает.
Я открыл дверь и над головой звякнул колокольчик, как в аптеке или каком-нибудь цветочном магазинчике. В церкви никого не было. Никто не отреагировал на звук колокольчика, никто не вышел из подсобных помещений и не нарушил мое одиночество. Ах, да! При входе в церковь истинно верующий должен снять шапку, поклониться и перекреститься. Только где держать шапку, когда кланяешься? Прижать к груди — глупо, похоже то ли на официанта, то ли на беременного бобра, держать в руке, уподобляясь персонажу фильма про Ивана Васильевича, который меняет профессию — еще глупее. Положить куда-нибудь... а куда? И вообще, кому кланяться и на кого креститься?
После некоторых колебаний я сунул шапку под мышку, поклонился большому распятию в центре иконостаса и перекрестился. А потом перекрестился еще два раза, для верности.
Что полагается делать дальше? Вроде бы, надо кому-то свечку поставить. Кажется, свечки должны продаваться прямо здесь. Но не продаются. Значит, свечка в пролете.
