* * *
Следующий год прошел более-менее спокойно, не считая нескольких потрясений. Но были они не очень большие, можно сказать, лично Софьины.
Умерли Глеб и Борис Морозовы. Сначала Борис, а затем, в декабре убрался и Глеб.
Реакция близких была разной. Анна Морозова рыдала и стонала как белуга. Царица взяла ее к себе и всячески успокаивала сестру, но Софья подозревала, что больше там не горя, а игры на публику. Было б о ком плакать — не надо о покойных плохо, но ведь та еще сволота был? Ворюга, хапуга, властолюбец... раньше бы убрался — на жене бы меньше синяков осталось.
Феодосия же вроде как оплакивала мужа искренне. И то — характер у нее был сильнее, а Глеб умнее, так что сжились. Опять же, ребенка родила...
Ванечка ревел несколько дней подряд — царевны Анна и Татьяна отпаивали его успокоительными настойками, казаки сочувственно косились, а Алексей при всякой возможности заверял друга, что он-де не один на свете. И мать у него осталась, и они его не бросят...
Софья тоже старалась отвлекать парня, тем более, выяснилось, что у мальчишки потрясающие способности к математике. Не голова, а живой компьютер. А потом девочка принялась заниматься с приятелем. Пока еще ей многое было можно, пока еще — дети.
Алексею математика так легко не давалась, зато казаки были от него в восторге. Да и Ибрагим...
Тавлеи — это было то, что Алексею просто-таки сверху дано. Он был стратегом от Бога. Знал, как пойти, куда ударить, как шагнуть... воин.
Но в идеале не просто вояка, а полководец.
Софья иногда думала, что их трио складывается весьма неплохо.
Она знает, как и что по хозяйству. Алексей — война на нем. Иван — казначейство. Оставалось подобрать кого-нибудь по остальным приказам — и можно перевести дыхание. Потом пусть уже мальчишки подбирают свои команды, а она будет наблюдать, ну и контролировать по мере сил.
Пока это еще получается.
Хотя мальчишки и не подозревали о строгом контроле.
Предложили им?
Они и рады заниматься. Тем более — интересно, весело и без постоянного надзора взрослых. А к Софье и прислушаться можно, она ж это придумала...
И прислушивались.
Пару неприятных минут доставила только Феодосия Морозова, которая намеревалась сама сидеть в трауре и затянуть туда Ивана. То есть мальчишка год бы опять молился и постился, а для детского здоровья это не есть хорошо. Да, каждый случай индивидуален, некоторым посетителям Макдональдса и правда бы строгий пост не помешал — месяца три на пшенке и гречке, но в Ваньке-то и так — где душа держится?
Даже Алексей, который с детства, регулярно травился свинцом в Кремле (сейчас уже, слава Богу — водопровод почти разобрали и заменили на лиственничный, оставался только бак) выглядел крепче и сильнее. А Ванька — просто сдыхоть костлявая.
Более того, Феодосия начинала думать о монастыре.
Отстоять парня помог протопоп Аввакум, который узнав о намерении Феодосии запереться и посвятить себя молитвам, вознегодовал от всей души и врезал глаголом.
— не дело ты затеяла, дочь моя, не дело! Муж твой умер — так он теперь у престола небесного пребывает, а ты горевать о том вздумала?! Более того, силы в тебе много и жизни много, а ты собираешься дух свой молитвой да постом давить? Грех! Да еще какой грех!
Нет, сказано-то было много чего еще, но все Софья просто не запомнила. Зато по окончании разговора порадовалась, что Аввакум на их стороне. Феодосия не просто раскаялась в своих побуждениях. Она на полном серьезе собралась — заняться делом. А что?
У Морозовых есть земли и деньги.
А у Алексея есть скот, вывезенный из Англии. Пока его было мало — все было неплохо. Но ведь оно плодится! За овцами надо следить, за коровами, скрещивать надо, стричь, шерсть возить обрабатывать... дел — уйма. Так что вот тебе покаяние. Пока все не наладишь — и думать не смей, чтобы от мира затворяться. А сына и вовсе тащить забудь! Он здесь самое лучшее делает, что только можно! Будущему своему государю служит! Так что — цыть, баба! И пошла работать! Трудотерапия — лучшее лекарство от многих горестей и печалей.
Сам Аввакум тоже переменился за это время.
Неглупый и серьезный мужчина, несмотря на все характеристики. И даже его упор на религию... так простите — протопоп. Работа такая. А чего с Никоном не поделил да упирался... а вы б не уперлись на его месте?
Он себе выбрал цель — и все тут.
Чисто русская черта — встать и стоять насмерть. Зубами вцепиться и не разжимать их, даже когда тебе голову снесут. Но в войне она доблесть, а в мирной жизни? Почему-то не поняли.
В школе же Аввакум нашел себя в другом. Вырастить целый орден монахов-воинов, это ли не цель? Сделать так, чтобы несли веру православную? Чтобы помнили и верили правильно. Не по канону, нет... Есть такой грех, перевод тут, ошибка там — и вот оно, первое непонимание, второе — и побежала трещина, все ширясь и ширясь. Далеко и ходить не приходится, латиняне-то! Католик с гугенотом...
А вот понимать правильно, вот это протопоп и старался вложить в детские головы, тщательно отбирая учеников и стремясь добиться от них не тупой зубрежки, а понимания...
А параллельно еще выписал нескольких иноков из монастырей — Алексей Алексеевич в ноги отцу падал, чтобы тот патриарха попросил. Аввакум, хитрюга, не абы кого выписывал. Среда церковная — место узкое, все друг друга знают. Он и выбрал нескольких монахов из тех, кому мирское глубоко безразлично, а вот человеческие болезни...
Лекарей он выписал...
И в школе прибавился курс прикладной медицины.
Кое-что добавила Софья из своего опыта — и пошло-поехало. Аввакумовых ребят обучали по полной программе, остальных — оказывать первую помощь при ранениях. А что?
Воин все уметь должен, не только в красной шапке ходить, да пищаль таскать! Нет уж!
И языки знать, и лазутчика взять, и часового снять, и языка добыть, и товарища накормить, и палатку поставить... а вдруг рядом с тобой слуг-то и не окажется?
Ремесло у воина такое — многогранное!
А кому не нравится — пошел вон. Насильно тут никого учить не будут, других найдем. А вот вы так и пойдете, с позором! Так что скрипели боярские дети зубами, ругались, но учились изо всех сил. А когда учат серьезно, а ты серьезно учишься — тут, поверьте, ни права качать, ни высокомерие проявлять некогда. Да и сил нет.
Правильно поставленный учебный процесс длится от восхода до заката, и сил оставляет ровно столько, чтобы хватило умыться на ночь и одеяло натянуть. И в царевичевой школе он был, именно что, правильным.
Второе событие было жутким. Забеременела царевна Анна. Для Софьи-то все было нормально, но она сильно подозревала, что народ не одобрит. Хотя тетка держалась, сколько могла.
Живота почти заметно не было, тошнить ее не тошнило, один раз только в обморок упала... Софья догадалась случайно. Когда ее вместе с Воином увидела... вовсе не за чтением старинных книг. Так получилось...
Софья промолчала, но за теткой наблюдать стала пристальнее. Хвостатые — они, знаете ли, плавают, а залет всегда получается неожиданно. Потому и залет.
Так что в один прекрасный момент, когда они остались одни, Софья абсолютно спокойно поинтересовалась.
— Тетя, а скоро мне братика или сестренку ждать?
Анна где стояла, там в обморок от такого вопроса и упала. Пришлось приводить в чувство, успокаивать и заверять, что никто ничего не знает. А Анна боялась. Если узнают... грех-то какой!
Плод заставят травить, Воина казнят, ее в монастырь запрут... оказалось — седьмой месяц.
Чем думали? Ну, это понятно. Что делать? Рожать, конечно. Обратно-то не рассосется. Воин знает? Знает, конечно, волнуется, предлагает ее отсюда увезти, но — куда?! Хотя, наверное, и придется.
Софья вздохнула — и предложила свой вариант событий. Вроде бы ходила Анна нормально, хоть и поздняя первородка. Доносить ребенка она должна, если что — пусть тут же прячется в покоях, выгоняет всех, зовет ее с Алексеем, а там по ситуации разберемся.
Если же нет — месяц еще доходить, а там к Феодосии Морозовой в гости съездить.
Поплакать вместе об утрате для государства, помолиться, попоститься — никто и слова дурного не скажет. Здесь Татьяна за всем присмотрит, она-то в курсе?
Нет, если и подозревает чего, то молчит.
Софья только хмыкнула. Еще бы не подозревать, когда Анна мыльню стала посещать пореже и в гордом одиночестве. А уж париться — и вовсе ни-ни, вредно же...
А что молчит — ну, тут тоже неплохо. Значит, умная женщина.
С Феодосией?
Договоримся. И с Аввакумом. Обвенчать вас с Воином, герои! Тайно, но чтобы дитя незаконным не было!
Знают двое — знают все?
Так и пусть знают, главное, чтобы доказать не могли. Да и то... Аввакум — священнослужитель, ему молчать — чин велит. За блуд, конечно, епитимья, но это больше Воину отольется, он-то дитя не носит. Феодосия тоже промолчит. Кремень-баба. Ну а про Софью и вовсе поминать нечего. Она только рада и вообще — дай вам бог!
Рыдала Анна по итогам разговора долго и обильно, но все-таки другой хорошей идеи не было — и она отправилась к Аввакуму на исповедь.
Протопоп такой новости не обрадовался, но желание Анны все скрыть понял и поддержал. Узнай сейчас царь — головы полетят, да и его в том числе. А протопоп к ней как-то привык. Притерпелся. Опять же, и дело его загубят, так что молчать — и молчать! С чадом что делать?
Воин его себе заберет, кормилицу найдет, воспитывать будет. Скажет — нашел, усыновит. А там — кто его знает, что дальше будет. Зато и род не прервется...
Это Аввакум одобрил и с Феодосией сам пообещал поговорить. Хотя Анну песочил достаточно мягко, а вот Воину досталось по полной программе. Софья, конечно, не подслушала, хоть и жаль, но по данным разведки, мужчина долго ходил по школе с красными ушами и виноватыми глазами. И правильно!
Думать надо, а не только любить! И о последствиях — в том числе.
Потом Аввакум вызвал на беседу и саму Софью но тут уже коса нашла на камень. Софья понимала, что плохого мужчина не желает, что он неглуп, но и решила чуть показать зубки. Она — не абы кто, она — царевна, а здесь это не строчка в паспорте. Тоже мне, Иван Васильевич с его 'Очень приятно, царь...'. Здесь это приходится каждым жестом подтверждать, каждым словом. И если бы Софья в свое время не командовала и не привыкла держать язык за зубами — ох и плохо бы ей пришлось.
Впрочем, беседа с протопопом началась вполне спокойно. С чая и доброй улыбки.
Погода, здоровье, природа, леденцы — зубы протопоп заговаривать умел не хуже, чем матерущий дипломат. Но и Софья была не лыком шита. Светскую беседу она поддерживала, а вот стоило ему ненавязчиво перейти к допросу...
— Умница ты, Сонюшка. Никто, почитай, и не заметил, а вот ты, девчушка глазастая...
Софья промолчала. Хвалят — и пусть хвалят. А за что? Жираф длинней, ему видней...
— Ждешь братика или сестренку-то?
— Жду отче, — вполне живо ответила Софья. — Матушка, говорят, опять в тягости, молиться за нее буду... Пусть батюшку сыном порадует...
— А про тетушку не помолишься?
— я и так что ни день молюсь о своих родных и близких, — удивилась Соня. Шишку вам с ёлки, а не информацию!
Аввакум, не будь дурак, понял, что так они долго будут ходить вокруг да около, и попробовал прощупать почву сам.
— и за тетушку Анну?
— Разумеется! Как же иначе можно!
— А за ребеночка?
Софья округлила глаза по пятаку.
— Какого ребеночка, отче?
Аввакум погрозил девочке пальцем.
— Нехорошо это — лгать священнику...
— О чем, отче?
Софья решила валять дурака до последнего, пусть сам выскажется. Так проще будет. Аввакум и не подвел. Прищурился на малявку, встретил такой же спокойный взгляд темных глаз, дружелюбную улыбку — и даже слегка растерялся. Взрослые люди под его взором немели да метались, а тут — мелочь, от земли не видно! Форма настолько не соответствовала содержанию, что даже страшновато стало.
— а хоть бы и про тетку свою.
— а в чем я лгу, отче? Сие мне неведомо...
— Ты ведь знаешь, что непраздна она...
Софья пожала плечами.
— Я, отче, ничего не знаю и знать не желаю. Не мое это дело...
— Хорошо, царевна, что ты так думаешь, ибо от пустословия может быть тут беда великая. Сама ли ты додумалась — или надоумил кто?
Софья пожала плечами.
— У брата учусь, отче. Все благодаря Алешеньке, если б не он — глупой бы выросла.
— Не-ет... ты бы, царевна, точно глупой не была.
Аввакум смотрел пристально. Софья — невинными детскими глазенками. Ну да, соплюшка, шестой год пошел — и такие заявления?
Софья молчала. Взяла чашку, отпила чая, думая, что сыворотку правды еще долго не изобретут — и слава богу. Да и наркота... знает она, как хорошо действуют иные препараты. Все расскажешь, вплоть до цвета пеленок. Чего не помнишь — и то выдашь.
— Царевна, тетка твоя сказала мне, что ты ей идею подала...
Софья вздохнула, но тут уж отпираться было глупо.
— я, отче.
— Сама придумала?
— Лейла сказку рассказала. У них же, на востоке, часто такое бывало...
— Сказку, говоришь?
Софья закивала с самым серьезным видом. Аввакум понимал, что она понимала, что он понимал — и так до бесконечности. Софья признаваться не собиралась, мужчина ее расколоть не мог — патовая ситуация. То есть Аввакум мог бы, но пытать царевен как-то не принято, да и времени у него столько нет, и реакция у девчонки непредсказуема. Так что — покамест все остаются при своих. Разговор окончился на вполне мирной ноте.
А через два дня Анна зашла к девочке в комнату, присела рядом на кровать.
— Спишь, Софьюшка?
— Нет... случилось что?
— Вот так вот, не Романова я теперь...
— Тетушка, как же я за тебя рада! ОН доволен?
Кивок головой. И совершенно ошалелые от счастья глаза. Ладно, будем надеяться, она к утру успокоится, а то с таким лицом и стукачей не надо. Хотя где уж без этих тварей?
Надо бы проконтролировать и убедиться, что им ничего не известно. А не то...
Софья понимала, случись что — она спокойно приговорит человека к смерти. И рука у нее не дрогнет. Чай, не младенцев безвинных убивать надо — сволочей, которые отлично знают, на что идут.
А значит — и не жаль. Но проверить ей это довелось куда как раньше...
* * *
Малашка довольно потерла руки.
За такое дело Милославский ей, небось, бешеных денег отвалит! Такие новости!
Царевна Анна непраздна! Да от кого! От Ордина-Нащокина!
Грех-то какой! Царевна, да без венца, нагуляла... ой-ой-ой...
Осталась самая малость. Как стемнеет, выбраться из терема, да в деревню, а там напроситься к кому в попутчики до Москвы — и бегом к Илье Милославскому, тестю цареву! Небось, он рад-то будет важной весточке!
Она и не подозревала, что ее оставили в тереме исключительно с разрешения Софьи, которой проще было иметь под боком известных шпионов, чем искать неизвестное.
Захотел Милославский подкупить деревенскую девку — хорошо. Взяла она деньги от него — еще лучше. Принялась шпионить, даже не зная этого слова — вообще великолепно!
