Ну ничего, погодите, умники боярские, на каждую хитрую морду найдется свой кирпич... вы у меня научитесь с вечера сапоги чистить, а утром надевать на свежую голову. Что это значит, Алексей не знал, но Софья так часто приговаривала, со злостью глядя на какую-нибудь бумажку. И ведь помогало...
Так что царевич был готов каждому боярину свежевычищенные сапоги на макушку натянуть. Лично!
Вот езди, сиди рядом с отцом на этих заседаниях, еще и речи о его женитьбе заводят, невест потихоньку подсовывать начинают...
Сталина на них нету.
Кто это — Софья объяснять отказывалась, но пару раз упомянула, что данный человек правителем был и с казнокрадством и разгильдяйством боролся радикально — направляя таких товарищей или лес валить — или к Богу на отчет.
Алексей одобрил. Так вот. И даже сам готов был на те же меры.
Отца Алексей любил, но отчетливо видел его... одиночество.
Да-да. Мечтал мужчина о друге, на которого можно бы положиться в трудную минуту, а судьба такового не дала. То Морозов, то Никон, теперь вот Матвеев... а опереться не на кого, и чувствует это отец, и понимает, что вокруг трясина и сделать ничего не может.
Жалко его до слез.
Как же Алексей был благодарен сестрице. Софья — была. Она была — у него. Она все понимала, ни за что не осуждала и помогала справиться с любыми трудностями. И если он слышал от нее: 'Лешка, ты... герой!' — он даже не обижался. Может, и правда где-то косяк случился. Бывает ведь! Это ж не пустой лай! Это объяснение и помощь!
А еще у него были Ванька Морозов, на которого можно положиться, тетушки, опять же, Аввакум, Ордин-Нащокин со всем семейством, Морозовы — всем родом, была куча выпускников царевичевой школы, который за него в огонь и в воду, казаки, опять же, которые теперь кормились с его руки... царь-то им хлеб сеять запрещал на Дону, чтобы не стали слишком самостоятельными. Вот они и зависели от набегов. А Алексею-то деревни принадлежали. И зерно ему привозили. Да и не только зерно... Вот и отправлялась большая его часть на Дон, в качестве оплаты труда казаков. Сами и охраняли — и горе было тем разбойникам, которые налетали на казачий караван.
Алексей Михайлович это видел, но предпочитал оставлять заигрывания сына с казаками вне своего внимания. А куда их приспособить?
Они ведь тоже не дураки, на смерть не пойдут, а войны пока нет. Отдохнуть стране надо.
Приставил их царевич к делу?
Вот и ладненько. Заодно (политика) есть за что его взгреть, коли понадобится.
А с чего царь повадился таскать наследника в столицу?
Да подход к нему искал. Пытался (лучше поздно, чем никогда) понять, что выросло из сыночка. Вроде бы послушен, покорен, но так ожечь словом умеет, что лучше бы плетью вытянул. Матвеев, вон, сутки с красными ушами ходит, ежели на царевича наткнется. Ни на возраст сопляк не смотрит, ни на заслуги. Отца, правда, мальчишка чтит, но...
Приручать его надо. Приручать и ставить под свое крыло окончательно. А то и впрямь женить. Но действительно — лучше ведь на иноземной принцессе, а не на своей какой... тогда и отцовская свадьба легче пройдет?
Может и так быть.
Но развернуться в этом направлении Алексею Михайловичу не дали.
Заболел царевич Симеон.
В обед мальчик пожаловался, что животик болит, лекари сбежались, но никто ничего умного сказать так и не смог.
Болит, прикоснуться нельзя. Настойка опия боль утишает, но и только-то. А потом все опять возобновляется, мальчишка криком кричит. Царь молится, а сделать-то никто ничего и не может.
Будь Софья рядом — она бы сообщила народу об остром аппендиците. А заодно прибавила, что лечение бесполезно. Операция?
Ты ее еще проведи в этих условиях!
Впрочем, ее и так вызвали. Алексей, в первый же день, вместе с Ибрагимом. Зачем? Да потому, что лекции грека о ядах он слушал внимательно — и сейчас надеялся. Что это просто отрава, что малыша можно будет вылечить...
Господи, ну ведь только четыре года ребенку!
Всего четыре года!
Помилуй его!
Софья примчалась во дворец на третий день болезни, и осмотреть ребенка ей даже не дали. Всем и так было ясно, что царевич Симеон уже не жилец. Уже потом, расспросив о симптомах, Софья заподозрила острый аппендицит, перешедший в перитонит. Но потом.
Восемнадцатого июня замечательного четырехлетнего мальчишки Симеона, которого Софья про себя называла Семушкой, и к которому начинала приглядываться — не стало.
Спустя же пару дней царевна Софья стояла в церкви, смотрела на маленький гробик и грустила.
Ведь от такого никто не застрахован. Медицину надо развивать! Медицину! И одного Глаубера, который на ладан дышит, мало для научной базы! Так что она уже поговорила с алхимиком, он уже написал многим своим знакомым в странах Европы, обещая проезд, проживание и достойную оплату из труда на Руси. Кто согласен — пусть отпишет, царевич ему письмо пришлет со своей печатью.
А сама Софья думала сейчас о другом.
У нас осталось три царевича. Алексей, Федор, Иван. Пять царевен, не считая ее самой. Евдокия, Марфа, Екатерина, Мария и Феодосия. Это хорошо.
Если воспитывать детей в нужном ключе — тут хватит и на престол, и на соседние, да и породниться с кем... но надо и девчонок воспитывать в нужном духе, и мальчишек... пусть Лёшка намекнет отцу, что хорошо бы мелочь постепенно в царевичеву школу на обучение?
Федьку — так точно! Десять лет мальчишке скоро стукнет, а он все вялый да квелый, мамки-няньки с рук его не спускают, а вот воспитатели хвалят за светлую головушку. Надо, надо забрать с собой мальчишку.
Алексей согласился и решил переговорить с отцом спустя три дня после похорон. Но разговор пошел совсем не в ту сторону, в которую хотелось.
Нет, против отправки Федора под крыло старшего брата, Алексей Михайлович ничего не имел! Пусть едет.
А вот по поводу достаточного количества наследников...
Алексей Михайлович отчетливо намекнул, что ему бы надо еще раз жениться, потому как все под богом ходят, а Алексей Алексеевич так ошалел, что даже и не подумал возразить. Царь же, видя, что его идея не встречает сопротивления, порадовался и решил, что сын его сможет понять.
Сын не смог.
И позднее, оставшись наедине с сестрой, ругался и плевался так, что от крика стены дрожали. Но — тут ведь главное знать, что у царя возникла такая идея. А вот объект...
Кто?!
Софья дала бы себе косу остричь, лишь бы узнать заранее — на кого повелся ее папаша! И... а что делать с этой девицей?
А посмотреть пристальнее. Может, ее и можно потерпеть в качестве мачехи. Хотя лучше не надо!
Вот так и пожалеешь о французских нравах, где Людовики гребли под себя всех баб, а женились только на принцессах. Лучше б и папаша понравившуюся дамочку пригреб в фаворитки. Но... Это вечное но.
Кто?!
Софья дала задание всем своим людям — выяснить, у кого из бояр бывал Алексей Михайлович, и какие там есть молодые девушки. Но — время.
А с другой стороны, раньше, чем через год — батюшка и не дернется жениться, иначе позор! Клятый человеческий фактор! Засвербело! Знала бы — ртутные ванны бы прописала, чтобы настали для царя вечные стрелки на полшестого! Называется убрали свинцовое отравление.
Тьфу!
* * *
Все разрешилось раньше, чем думала Софья.
В один прекрасный день — они пока еще пребывали в Кремле — Алексей вошел к ней и протянул записку. Маленький листочек был обильно полит духами, и в нем затейливой латинской вязью сообщалось, что подательница сего будет ждать государя царевича каждый день на заутрене в Казанском соборе. И жизнь и счастие ее зависит от того, придет ли царевич на встречу.
Софья задумалась.
Мало ли влюбленных баб по Руси?
Много. И все же, Алексею стоило сходить. Много-то их, много, но ни одна до сих пор на такое не решалась. Эта либо умнее, либо смелее, либо...
Одним словом — недостаточно информации для полноценного вывода.
С другой стороны — а если это покушение?
Думали долго, но в конце концов, решили, что Алексею стоит сходить. Только не одному, а вместе с Ванечкой Морозовым. И кольчугу надеть. А еще — не давать к себе приближаться.
Так и порешили.
Алексей остался ночевать у боярыни Морозовой, а с утра направился вместе с верным другом в собор. Встал в углу и принялся разглядывать входящих.
И — увидел знакомое лицо.
Да-да, та самая девица, которая у Матвеева чуть поднос не опрокинула... как же ее звали?
Наталья, да...
Она тоже увидела царевича и так засияла, что храм освещать можно было вместо свечек. Даже шагнула к нему, но потом передумала и пошла чуть вперед и левее. Алексей поклясться был готов, что во время службы она чуть сместится так, чтобы они смогли поговорить в одном из сумрачных храмовых углов.
— Я с тобой, — непреклонно заявил Иван Морозов.
— Я и не спорю, — Алексей кивнул другу.
Наталья усердно крестилась, но мысли ее были далеки от благочестия.
Действительно, не было бы счастья, да несчастье помогло. Ей бы Алексея Алексеевича не застать, но на похороны брата он остался — и она смогла передать через верную служанку, которую еще из дома прихватила с собой, маленькую записочку.
А до того месяц вела себя ангелом небесным.
Неделю она поупрямилась, что было, то было. Потом со слезами сообщила Мэри, что любит своего Ираклия, просто жить без него не может. Матвеева взвилась и изругала Наташу по-всякому, говоря, что девка дура, раз оценить своего счастья не может. Да царицей став, она не то, что Ираклия — она кого хочешь получить сможет. А коли сына царю родит, там еще поглядеть надобно будет, кто на престол потом взойдет. Вон, Симеон преставился, так, может, и Алексей...
Чего стоило Наташе не вцепиться Мэри Гамильтон в бесстыжие глазоньки — знала только она сама. Но промолчала, поклявшись себе, что ежели она узнает — сама опекунов своих отравит и рука не дрогнет.
Ираклия вызвал к себе Матвеев и вежливо отказал мужчине от дома, сообщив, что царевич слишком вскружил голову его воспитаннице. Так что — извините, сударь, приятно было вас видеть, но еще приятнее будет вас не видеть. Примите уверения в совершеннейшем моем благорасположении — и проваливайте.
Наталья поплакала и согласилась на свидание с Алексеем Михайловичем.
Надо сказать, при второй встрече, она хотя бы на Царя всея Руси посмотрела. И все равно не впечатлилась. Мужчина, росту среднего, полный, борода окладистая, глаза голубые... снять с него кафтан драгоценный — никто и не отличит от купчины московского.
А с другой стороны, говорил он ласково, Наталья отвечала разумно, беседовали о Москве, о пьесе, у Матвеева тогда представленной, о театре — Наталья и начала понемногу оттаивать. Вроде как и не такой уж Алексей Михайлович тиран? Ежели она с любимым сбежит — не осудят же ее за это!
Царь-то явно доволен остался, потому как на следующий день дядюшка навестил Наташу, подарил дорогие подвески с лалами и сказал, что судьба ее обязательно будет в следующем году устроена. Наталья же воспользовалась случаем и попросила, чтобы милейший и добрейший дядюшка Артамон разрешил ей ходить хоть к вечерне, хоть к заутрене куда-нибудь в храм. А то ведь ежели она царицей станет...
Не гулять ей тогда по Москве более.
Артамон Матвеев разрешать сначала не собирался, но Наташа начала худеть и дурнеть, а потому он приставил к ней охрану и соглядатаев — и разрешил.
За месяц охранникам это надоело хуже горькой редьки.
Приходит, молится, кланяется, свечки ставит, после службы еще задерживается — черничка, да и только. Ее б не замуж, а в монастырь.
О чем Матвееву и донесли. И постепенно, через месяц, полтора, он и перестал опасаться подвоха. По-прежнему Наталья ходила с охраной, но уже не с тремя служанками, а с одной. И та — доверенная. Так что переглянуться с Алексеем Алексеевичем и потихоньку скользнуть в сторонку, где народу было поменьше, Наталье было несложно.
А вот с чего разговор начать — она и не знала. Начал Алексей.
— я помню вас. Вы — воспитанница боярина Матвеева.
— Да. Я написала вам письмо.
Голос у Натальи был приятным. Густым, звучным, завораживающим — и она отлично об этом знала. И пользовалась. Только вот царевич смотрел по-прежнему настороженно.
— И что вы хотите мне поведать красавица?
Много ли надо влюбленной девушке?
— дядюшка решил выдать меня замуж за государя...
Алексей едва рот шире ворот не распахнул, хорошо вовремя спохватился.
— Артамон Матвеев. Решил выдать вас замуж. За моего отца.
Наталья кивнула. Алексей принялся рассуждать дальше.
— Вам это неприятно. Вы хотите замуж за другого, иначе с радостью согласились бы. Так?
Опять кивок.
— Чем я могу помочь вам?
— В своем положении я не могу сопротивляться дядюшке. Он властен в моей судьбе.
— вы хотите, чтобы свадьба расстроилась.
— и меня с моим избранником связал священный Гименей.
Алексей задумался.
— Наталья, я не смогу дать вам ответ сразу. Это все слишком неожиданно. Но хочу заверить вас в своем искреннем расположении.
Наталья улыбнулась. Действительно, если бы царевич согласился на ее слова — она бы в нем разочаровалась. Ему же надо обдумать узнать, навести справки...
— Государь, как я смогу увидеться с вами вновь?
— вы часто ходите в этот храм, Наташа?
— Д-да...
— я постараюсь прийти сюда. Либо я, либо... посмотрите на моего друга. Он может прийти сюда — и вы можете передать ему все, что хотите сказать мне. Я верю Ивану, как самому себе.
Наталья чуть опустила ресницы, бросила взгляд на царевича...
Алексей смотрел спокойно и серьезно, а у бедной девушки сердце заходилось от радости.
Он здесь! Он рядом!
Но не бросаться же ему на шею!
И бросилась бы, и повисла, если была бы надежда, но пока ее нет — блюсти себя надобно. Честь девичья дороже золота! А значит — приближаться постепенно надо.
Вот что было непривычно Наташе. Самой на мужчину охотиться. Раньше-то ее внимания добивались, а Алексей Алексеевич смотрит спокойно, серьезно...
Когда-нибудь он станет великим государем. Но дядюшке лучше об этом не знать.
Отравят. И возможно — вместе с ней.
Слишком сильна Русь, чтобы на ее престоле еще и сильный государь воцарился.
* * *
Софья в ответ на такие новости зашипела гадюкой.
Информацию требовалось проверить, а Алексея — расспросить.
— а что ты скажешь об этой Наталье?
— может, она и не лгала. Она неглупа.
— но почему тогда отказывается? Любовь? Только к кому?
Для Софьи любовь была 'terra incognita', земля неизведанная. Теоретически она могла понять, что это и для чего надобно, а практически... идеальный инструмент для шантажа и нервотрепки ваша любовь! Но в то же время... какова вероятность того, что Матвеев не лжет?
Кто может знать о происходящем в доме?
Слуги и только они!
Вот так и получилось, что Филимон, молодой слуга боярина Матвеева, которого Мэри Гамильтон упорно называла Филиппом, случайно столкнулся на улице с прелестной девушкой.
