Иона не была глупа и осознавала сложности. Конечно, не все получится и не сразу. Не всех виновников удастся найти, не сразу леди Минерва обучится править, а уж о нехватке финансов и говорить не стоит. Будут препятствия, трудности, проволочки. Лишь через несколько лет Империя вернется к тому благоденствию, в каком жила при владыке Телуриане. Иона вполне понимала причины возможных задержек...
Но Эрвин не задерживался в пути, о нет. Он просто шел в другую сторону! После победы брат занимался следующим.
Первое. Предавался полному и безграничному самолюбованию. Постоянно бывал в людных местах и всегда — в центре внимания. Поощрял любую лесть в свой адрес, начиная от комплиментов и кончая поэмами о своих победах. Заказывал портным больше нарядов, чем иная модница. Выдумал себе новый громкий титул и ничуть не скрывал удовольствия, когда слышал: "Его светлость лорд-канцлер..."
Второе: окружал себя барышнями. Аланис Альмера была лишь верхушкой пирамиды. Высокородные дочки, чиновничьи сестры, вельможные кузины — женщин множество при дворе. Праздная их блестящая суета формировала водоворот, в центре которого был Эрвин. Вероятно, лишь одну Аланис он радовал любовными утехами. Но без малейшего стеснения поощрял всеобщий к себе интерес: откровенным взглядом, комплиментом, двусмысленной шуткой, теплой улыбкой... Боги, случалось даже, лорд-канцлер улыбался горничным!
Третье. Устраивал праздники. По каждому малейшему поводу, а если повода не было — изобретал его. "Таинство январского новолуния", "Большое открытие театрального сезона", "Фестиваль орджа", "Ночь фейерверков", "День печатной книги" — святые боги, слыхал ли раньше кто-нибудь о подобных праздниках!.. Половину из них Эрвин звал "добрыми традициями Севера, которые мы дарим столице". Ионе ли не знать: подлинные традиции Севера — игры с мечами, топорами, ледяной водой и медведями — всегда были Эрвину противны. То, чем он потчует столицу, — чистейшей воды выдумка. Но фантазия брата поистине неистощима! Даже снос лачуг на пустыре он планировал обратить в торжество: заложение первого камня в фундамент собора...
Четвертое. Эрвин тратил казенные деньги. Охотно, много, смело. Никогда — на справедливость, суды, хлеб для нищих, кров для бездомных. Изредка — на госпитали и лекарства для больных (только если больные — северяне). Часто — на искусство: баллады, картины, театры, фрески. Очень часто — на дорогие и блестящие начинания: собор Светлой Агаты; новый мост на Дворцовый Остров; театр Традиций Земель Империи; полное искровое освещение столицы. Подобные затеи близки и самой Ионе, она восторгалась бы ими, если б не видела: собор, мост, театр, тысяча фонарей — все это оценят и восславят потомки... Но современникам — сегодня, сейчас — нужно другое!
И вот что удивительно: все, кроме Ионы, одобряли действия Эрвина. Его самолюбование считали простительным капризом победителя. Дамский хоровод развлекал самих барышень, а офицеров и вассалов Эрвина приводил в полный восторг. Праздники радовали всех без исключения: как же не радоваться, когда праздник!.. Бешеные траты на искусство делали счастливой матушку. Узнав о новом театре, где будут ставиться не столичные пьесы, а представления из разных земель, леди София начала боготворить сына.
Столь общим и единодушным было это согласие, что Иона задумывалась: ошибается ли она? Видит ли брата в неверном свете? Быть может, сестринская любовь делает ее требовательной, заставляет ждать от Эрвина большего, чем способен сделать человек? Или, истощенный и измученный войною, он просто нуждается в душевном отдыхе? Или, возможно, Иона просто ничего не понимает в государственной власти? Быть может, вся эта пестрая суета нужна для политических целей — обеспечения верности вассалов, упрочения авторитета лорда-канцлера, установления дружеских связей?..
Единственным человеком, кто разделял тревоги Ионы, была императрица. Но и она изменилась после памятного театра: не то смирилась, не то сдалась. Повинуясь просьбе Ионы, Эрвин очень мягко сообщил Минерве о новой своей идее: провести реконструкцию дворца Пера и Меча — обновить оба тронных зала, приемные и императорские покои. Назвал предполагаемую стоимость работ — двадцать пять тысяч эфесов — и мягко спросил, не возражает ли ее величество. Говорил без капли нажима, и Иона была уверена: владычица откажет. Но Минерва с безукоризненной вежливостью ответила:
— Я всецело доверяю вашему вкусу, лорд-канцлер. Раз вы полагаете, что интерьеры дворца устарели, то, безусловно, так и есть. Буду очень рада, если и ваша леди-сестра примет участие в работе над проектом. Ее тонкое чувство красоты известно всем.
И вот у Ионы появилось дело. По утрам она принимала архитекторов, декораторов, скульпторов, художников. Рассматривала и выбирала эскизы, утверждала проекты с Эрвином и Минервой (брат проявлял живейший интерес и вносил массу правок, владычица вежливо на все соглашалась). А после обеда Иона устраивала обход — смотрела, как идут работы, многое исправляла на месте. По эскизу сложно понять, как впишется в интерьер тот или иной предмет мебели, драпировка, картина, скульптура. Нужно увидеть воочию, чтобы принять верное решение...
Дело увлекло Иону, дало простор для творчества. Она экспериментировала, пробовала новые стили и сочетания. В эркерах бального зала пускай будут окна от пола до потолка. Так никто не делал? Вот и прекрасно!.. Фонтан "Слезы Эмилии" в предпокое хорош, но стена за ним пускай будет грубой, из необработанного камня. Изящный мрамор скульптуры на фоне гранитных блоков — дивный контраст, особенно если украсить камни побегами плюща... Обстановка комнаты для чтения — возьмем мебель Третьей Династии Мириам. Янмэйцы избегают всего мириамского, но мебель-то хороша для читальни, где узкие окна и высокие потолки... Иона радовалась своим находкам и делилась с братом, он неизменно хвалил.
Вот дело дошло до малого тронного зала — сердца дворца. Здесь было неловко вносить изменения: вряд ли кто-то, кроме императрицы, имеет на это право. Но один штрих казался Ионе настолько удачным, что она решилась предложить: на стене за престолом сделать свободную драпировку из синего шелка с серебряным узором и кристаллами хрусталя. Это создаст эффект, словно за спиною владычицы — водопад! Он подчеркнет девичью красоту владычицы, а метафорически будет означать стихию воды: гибкое упорство, живительную силу. Сложно выдумать что-либо лучшее для Минервы, Несущей Мир.
Леди Минерва в изысканных выражениях одобрила идею — по эскизу, не глядя на живой интерьер. А Эрвин вместе с Ионой пришел смотреть "примерку". Слуги, стоя на лестничках за троном, развертывали разные образцы ткани, брат с сестрой один за другим отметали варианты: слишком темный фон, слишком редкий узор, слишком грубые складки... Лишь последний образец понравился обоим: Иона ахнула, Эрвин щелкнул пальцами.
— Вот то, что мы ищем! Нельзя не полюбить императрицу, если вокруг нее — такая краса!
Леди Аланис и министр двора были при этом, и оба высказали искренний восторг. Даже кайр Джемис одобрительно хмыкнул, хотя уж ему, казалось бы, вовсе нет дела до интерьеров. Иона подмигнула брату:
— Моя миссия — творить красоту. Я всегда тебе говорила!
Но миг ее торжества испортило внезапное вторжение. Роберт Ориджин стремительно вошел в зал, ведя за собой круглолицего мужчину в золотистом камзоле. То был Дрейфус Борн — министр налогов и сборов. Эрвин звал его самым полезным из чиновников, ведь именно Борн поставлял средства для всех эрвиновых затей.
— Милорд, миледи, миледи, — Роберт коротко кивнул вместо приветствия, и стало ясно, что дело серьезное. — В части Южного Пути, неподконтрольной нам, начался крестьянский бунт.
Эрвин кивнул в ответ:
— Восемь тысяч человек, меньше пяти тысяч боеспособных, вооружение легкое, организация слаба... Кузен, я знаю о бунте и не считаю нашей заботой. Пускай беспокоятся путевские лорды.
— Милорд, бунтари вошли в Земли Короны. Теперь они — забота престола.
— Хм, занятно. Почему они покинули Южный Путь?
— Якобы, идут в столицу, чтобы встретиться со своим герцогом.
— Вступали ли они в бои, убивали, грабили?
— Нет, милорд.
— Тогда почему это должно меня волновать?
Роберт кивнул в сторону Дрейфуса Борна, а тот с поклоном шагнул вперед:
— Ваша светлость, бунтари чинят препятствия сбору налогов. Войдя в первый же город — Лоувилль — они прогнали отряд сборщиков. И мещане одобрили произвол бунтарей, многие даже примкнули к ним!
Эрвин нахмурился:
— Вы хотите сказать, Лоувилль не уплатил налоги?
— Да, милорд. Не уплатил и остался безнаказан. Возник очень скверный прецедент. Другие города Земель Короны могут последовать примеру. Ваша светлость, я знаю этот народец! Мещане хитры и жадны, и делают все, чтобы утаить доходы. А что самое худшее, они очень сплочены и постоянно оглядываются друг на друга. Стоит одному не уплатить и избежать наказания, как платить перестанут все! Каждый подумает: "Ему сошло с рук, а я что, хуже?.."
Эрвин извлек черный блокнот и с показным равнодушием к словам Борна принялся зарисовывать что-то. Возможно, малый тронный зал, или еще один фрагмент будущего собора — Иона не смогла разглядеть, что именно
— Думаете, мещане могут объединиться с крестьянами? — скучливо спросил, не отрывая глаз от странички.
— Эти крысы из трущоб поддержат любого бандита, лишь бы не платить законную подать. Необходимо жестоко проучить их! Задушить бунт в зародыше!
Эрвин помолчал, несколькими штрихами докончил рисунок.
— Возможно, и необходимо, но...
Встрепенулся и вперил в Борна соколиный взгляд:
— Но почему вы пришли с этим ко мне?
— В ваших руках военная сила, милорд.
— Верно. Однако мы с вами договорились, господин Борн. Вы обещали один миллион сборов в год — и никаких проблем. Никаких проблем, господин Борн! Неужели эти два простых слова допускают разночтения?
— Милорд, города откажутся платить, если позволить восставшим крестьянам...
— Господин Борн, к вашему сведению, я люблю крестьян. Это честные простые работящие люди, не причинившие мне никакого зла. Вы говорите, что я должен взять батальон кайров, пойти и убить восемь тысяч крестьян? Зарубить мечами, растоптать конями, отдать воронам окровавленные трупы? Если придется это сделать, я очень расстроюсь. А я не люблю расстраиваться. Я рожден для радости, господин Борн! Когда я расстроен — это, тьма сожри, проблема! Вы же обещали — никаких проблем. Вы солгали мне!
Министр налогов покраснел и опустил плечи.
— Вы совершенно правы, милорд... Я приношу извинения, милорд... Но как прикажете поступить?
— Устранить эту крохотную неприятность без моей помощи! Договаривайтесь с городскими властями, убеждайте, взывайте к совести, подключайте полицию. Привезите чертовым бунтарям герцога Лабелина, раз уж они мечтают его видеть. Да что угодно делайте — но не отвлекайте меня! Сестра творит красоту, и я хочу любоваться этим!
— Ах, красота — это ффсе в нашшей суетной жизни! — вставил министр двора. — Што жизнь без красоты?.. Одно мучение!..
А леди Аланис тихо хлопнула в ладоши, обратив к себе Дрейфуса Борна:
— За беспокойство, причиненное лорду-канцлеру, на вас налагается штраф. Сбор налогов в феврале, марте и апреле должен вырасти на десять процентов. Как этого добиться — ваша забота, господин Борн.
— Но, миледи...
— Прекрасная мысль, — с ухмылкой кивнул Эрвин. — Лишние десять тысяч в месяц очень пригодятся государственной казне. А вас научат впредь держать свое слово.
— Но, милорд... — Борн осекся, напоровшись на острые взгляды агатовцев. — Гм... Да, милорд. Разрешите идти?
— Ступайте... Кузен, будь добр, проконтролируй получение казной повышенного сбора.
— Так точно, кузен.
Когда казначей и министр ушли, кайр Джемис сказал:
— Милорд, позвольте говорить при леди Аланис.
— Прошу.
— Ваша леди-сестра свидетель: положение путевских крестьян плачевно. Мы проезжали не одну деревню, люди всюду доведены до отчаяния. Сходная ситуация и в небольших городах Короны. Повышение налогов лишь озлобит их. Вот если ослабить давление...
— Джемис, мой наивный Джемис! Я давлю не на крестьян, а на налоговую службу. Они крадут добрую треть того, что собирают. А теперь украдут меньше — хорошо, не правда ли?
— Да и какое нам дело до бедняков?.. — изящно взмахнула рукой леди Аланис. — На то и нужны собачонки, вроде Борна, чтобы заниматься мужиками. Иона, дорогая, прошу тебя: продолжай!..
Иона хлопнула веками:
— Прости?..
Ей потребовалось время, чтобы понять: и брат, и Аланис, и министр двора уже выкинули бунт из головы. Все жаждут заняться интерьером и ждут от нее новых идей. Она откашлялась, потерла виски, силясь сосредоточиться. Почему-то крестьяне никак не шли из памяти...
— Кх-кх... простите, я очень рассеянна сегодня... Да... Нужно заменить ковровую дорожку ... Нет, что я говорю!.. Убрать вовсе, она слишком тяжела, без нее станет больше воздуха.
— О, да, миледи! Я ушше вижу это! Изящество и краткость, конешшно!
* * *
Ковровая дорожка важнее крестьянского восстания. Мудрость ли это?.. Зрелость?..
Или поступок капризного эгоистичного ребенка? Ребенка всеми любимого, потому уверенного, что все ему простится? Ионе ли не знать: в детстве она сама была такою!.. Боги, что же происходит с Эрвином?!
Не имея возможности задать вопрос богам, Иона говорила с теми, с кем могла. Чтобы не пошатнуть авторитет брата, она ничего не подвергала сомнению, ни о чем не спорила, лишь осторожно спрашивала мнения: во всем ли Эрвин прав, или что-то можно сделать лучше?
Матушка отвечала:
— Твой брат слишком много пережил. Дай ему найти отдохновение в творчестве! Радуйся тому, что Эрвин стал не только великим стратегом, но и покровителем искусств. Вторые не меньше первых нужны человечеству!
Аланис говорила:
— О чем ты, дорогая? Эрвин делает все как надо! Он отличный правитель — по правде, даже не ждала от него. Лишь немногим уступает моему покойному отцу. Правда, лорд Айден был жестче, но дай срок — Эрвин разовьет это в себе.
Кузен Роберт флегматично кивал: "Ага, бывает". Иона, чутко распознающая оттенки, не находила в данном "бывает" ни ноты осуждения.
Кайр Джемис, в отличие от прочих, хоть немного медлил с ответом.
— Да, миледи, на первый взгляд, вы правы. Положение крестьян плачевно, а повышение налога сделает его совсем отчаянным. Но, миледи... Я начал верить вашему брату, когда он был один, болен и обречен. С тех пор он часто принимал неоднозначные решения, и я позволял себе спорить с ним. Теперь в этом раскаиваюсь. Путь лорда Эрвина неуклонно шел вверх, победа за победой. Время доказало правильность его решений. Не вижу причин сомневаться в нем теперь, когда он — правитель Империи.
Лишь один человек сказал:
— Я понимаю вас, миледи.
Его звали отец Давид.
Он был непримечательным священником какой-то церкви, пока случай не свел его с леди Аланис. Обычно откровенная с Ионой, Аланис темнила на счет Давида, не выдавала обстоятельств знакомства. Однако было ясно: она полностью доверяет священнику. Это служило отменной рекомендацией: герцогиня Альмера полностью доверяет кому-либо, а тем более — низкородному!..
