— У нас не было лошадей, ни у кого, кроме старосты, и никто бы не пустил в седло пятилетнюю девочку. Но я один раз все же ее погладила... — ей стало смешно. Может быть, они двое просто немного сошли здесь с ума, виной опасность и горный воздух? И прежняя, до-городская жизнь вспоминается, как никогда.

Сборы оказались недолгими, и занимался ими Ариму, который уже привык, что господина носит по всей провинции, словно сухой лист. Собраться для Лайэнэ тоже труда не составило. Служанку, приехавшую с ней, пришлось оставить — в дороге молодой женщине придется обходиться без помощников.

Кэраи все-таки предложил ей проделать вместе лишь часть пути, а в Осорэи вернуться по отдельности; сказал, осторожно подбирая слова, уже зная, как она отважна, что опасней всего будет дорога, а не встреча с Нэйта.

— Существует возможность, что нам вообще не дадут добраться до города. Нападение якобы простых разбойников, несчастный случай, не знаю. Я не совсем понимаю, что задумал Суро; убить нас в пути было бы теперь слишком просто, хоть и удобней всего. За тобой они не станут следить...

— Поедем не по дороге, — она смотрела и улыбалась, словно верховая езда по диким местам была для нее привычным и весьма приятным занятием. А волосы она уже сейчас собрала так, что от скачки они не рассыплются — две косы, на затылке связанные в узел и перехваченные заколкой. Ей шло, как и все, что она делала со своей внешностью. Якобы небрежные жесты, словно и не задумывается, не пытается себя приукрасить — а выглядит безупречно. Наверное, этому тоже учили долго...

Но сказал Кэраи опять о Суро:

— Возможно, он постарается устроить, чтобы я сделал все сам за него. За мое самоубийство их Дом не осудят уж точно.

— Нет, — сказала она, и он не совсем понял, к чему относилось возражение. Но это уже не было важно.

— Смотри, — подвел ее к карте и показал предстоящий путь.

Когда выезжали, у ворот их с похоронными лицами провожали командиры и солдаты крепости, и Кэраи на миг засомневался, не передумают ли выпускать, ради его безопасности. Человек сам по себе очень слаб, если его не защищает ранг, якобы имеющий значение, а на деле придуманный такими же людьми. Ведь предки многих нынешних знатных господ были простыми воинами, у кого-то даже разбойниками. Очень давно...

Рииши тоже их провожал, высокий, тонкий и сумрачный, одетый как высшие офицеры. Он поклонился — неглубоко, но заметно — даже Лайэнэ, очень сдержанно, и с почтением, словно высокородной даме. Кэраи не мог сказать, о чем она думает в этот миг, но по лицу видел — она сильно расстроена, и ей жаль. Таких тонкостей он не понимал, хотя привык замечать.

Выезжая за ворота, посмотрел на оставшихся, а не на спутников-солдат — с ними все было ясно, они были готовы умереть скоро, вопрос оставался лишь в месте и способе. К этому — беспрекословной готовности — так и не смог привыкнуть, хотя был и Мелен, и север. Но все-таки он не воин, не командир, и предпочел бы, чтобы ему мирно служили, выполняли поручения и создавали домашний уют.

Тай-эн-Таала долго не скрывалась из глаз, обессилевший лебедь в ущелье. Кэраи часто исподволь оборачивался, и, как заметил, не он один.

Столько времени за последние полгода провел в седле, и так же торопился куда-то, и такой же — травы и пыли — был запах у ветра — а никогда еще не чувствовал себя таким свободным. Странно казалось порой — именно сейчас...

Он выбрал кружную дорогу — не потому, что боялся встретить убийц, хотя, разумеется, до города еще предстояло добраться; но он хотел посмотреть сам и показать Лайэнэ и эти места. Три гробницы: когда-то здесь были похоронены великие люди. Один завоевал территорию, сейчас носящую имя Хинаи. Другой был его сыном, и он отстоял эти земли при нападении — предательском, после мирного договора. Третьего родство не связывало с этими двумя, а они были из Дома Таэна, его основатели. Третий жил позже, и прославился не военными подвигами, а целительством. Его могила была в стороне, такая же ухоженная, с такой же красивой каменной стелой. Он спас людей провинции от мора, и правящий Дом Хинаи в том числе. Его сперва повелели похоронить в другом месте, но здесь он родился, и решение изменили. А сам по крови он был из потомков рухэй, когда-то перешедших горы Эннэ.

Всадники остановили коней сперва меж двумя небольшими холмами, облицованными темно-серым камнем: казалось, тут заснули две черепахи. Стела высилась на каждом "панцире", к ней можно было подняться, но этого делать не стали. Ветер шелестел высокой, нагретой солнцем травой, в ней сновали мыши или какие-то другие зверьки. Дорога, ведущая к могилам, была пуста, но она травой не заросла.

— Здесь никого не бывает? — спросила Лайэнэ.

— Не потому, что не помнят. Просто не хотят нарушать их покой. Но присматривают.

Постояв, направили коней на дальний край луговины. Здесь не было холма, лишь стела и каменная плита. На сером песчанике было выбито имя и какие-то знаки. Лайэнэ попросила помочь ей спуститься с седла, склонилась, проводя пальцами по выбоинкам.

— Не понимаю, — призналась она. — Это какой-то язык?

— Никто не знает, что это. А-Линь сам, умирая, нарисовал эти символы. Говорят, человек, сумеющий их прочесть, получит весь дар целительства. Пока таких не нашлось...

Лайэнэ выпрямилась, заметила полусухой букетик цветов, скинутый ветром с плиты. Кто-то сюда приходил... а дорога куда хуже, чем к могилам полководцев. За ней ухаживают меньше.

— Микеро был хорошим человеком, — сказала она, вспомнив. — Я не знаю, как обошлись с его телом.

Ариму — он оставался в отдалении, как и прочие спутники — кашлянул, указал на солнце, намекая, что пора ехать. Кэраи поднял ладонь, веля еще подождать, опять повернулся к молодой женщине.

Надо было как-то подобрать слова, но он сказал самое простое, что пришло в голову:

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

— Но это невозможно, — испугалась Лайэнэ.

— Почему? В законе ничего подобного не говорится.

— Кто я, и кто...

— Такие женщины, как ты, рождаются раз в столетие, и я не собираюсь тебя упускать. И так уже чуть не сделал этого.

— Но ваш Дом... Вы же не можете хотеть наследников от такой, как я.

— Предлагаешь мне хотеть чего-то иного? Но послушай... это еще не всё. Много бы отдал за твое "да". И все же спрашивать тебя сейчас об ответе я не имею права. И дело не только в Суро, даже если все обойдется. Столица будет решать, что ей выгодней. Останется ли цело наше семейство, еще неизвестно; не только я, но и мои близкие. Но потом, если все сложится хорошо, я спрошу.

— Нет, — вырвалось у Лайэнэ, глаза испуганно округлились и на миг она зажала ладонью рот. — То есть я хотела сказать — ждать с вопросом не нужно. Лучше потом задать еще один, но я отвечу так же.

— Ты согласна?

— Я буду счастлива.

Путники покинули ложбину. Их — при удаче — ждало трое суток дороги, а потом начнутся предместья, для жителей окраин слишком громкие и многолюдные, с горящими даже ночью огнями. Войдут ли затем в саму Осорэи, где еще больше огней, улочек и людей, пока было неясно. Все было неясно, кроме уже прозвучавшего. И того, что вслед им кто-то смотрел, то ли душа кого-то из тут погребенных, то ли какая-нибудь лисица, сама в траве невидимая. Долго смотрел.

Горные речки любят дожди, тогда они веселее несутся по каменистому дну, не боясь пораниться об острые обломки, и весело пенятся на многочисленных порогах. Это в предгорьях и среди холмов реки плавные даже во время ливней, а тут — бешеные и ледяные. От их воды ноют пальцы, когда умываешься, а узенький ручеек за несколько часов может стать полноводным потоком и смести все на своем пути.

Нээле не знала гор, не знала, как они бывают опасны, и в полном неведении все больше любила их. Рассказы крестьян в дальней зимней деревушке забылись, тем более что сейчас лето шло по земле, и она была не одна, совсем не одна.

Помнила, что идти еще пару дней, но все выглядывала в просветы между деревьями знакомые темные монастырские крыши, прислушивалась, пытаясь уловить бархатистые звуки гонга. И хотела, и не хотела окончания пути. Если бы не стрела...

Между ней и Лиани все крепче и сложнее плелась незримая паутина. Но с ними шел третий человек, да еще и из святого братства. Без него, верно, они бы уже по-другому держались. За эти дни она стала куда больше понимать оттенки того, что тянет друг к другу мужчину и женщину, и радовалась, что не ведала этого раньше. Иначе там, в домике в Осорэи, точно бы стала любовницей Энори. Сама бы пришла к нему.

Но не это заставляло ее краснеть и бледнеть от стыда. Смотрела на горы, и понимала — мысль о том, что она могла бы как-то изменить людские мнения и сердца была столь же дерзкой, как мысль об изменении этих вершин и ущелий. И как могла бы сделать это она, предавшая? Порой открывала рот, готовая признаться во всем, но не могла. То ли стыд мешал, то ли страх, то ли другое что, ей самой непонятное.

Гроза пронеслась очень застенчивая — всего пара раскатов и несколько молний. Зато ливень удался на славу, шел полдня, словно подняли и вылили на них небольшую речку. Путники прятались в шалаше, наскоро связанном под лапами огромной ели, но и двойная защита не помогла. И, хоть дождь закончился еще засветло, уже не было смысла идти дальше, пока все не просохнет хоть самую малость.

Лечь на промокшей земле, хоть бы и на охапке сосновых веток, оказалось невозможно; мужчины сделали небольшой настил из тонких бревен, набросав сверху лапника. Из-за сырости было зябко.

Ночью Нээле плохо спала. Порезанные руки болели, и, хоть сама в пути собрала травки, вызывающие крепкий сон, залила во флягу, так и не решилась выпить приготовленный отвар. Раз за разом прикасалась ко лбу — потом осознала, что это сама придумала — метка именно здесь. Мало ли какой жест был у Энори. Метка, может, и вовсе на всем ее теле сразу. Никто, в конце концов, не видел, что это такое.

Под утро все-таки задремала, и снились гибкие женщины в платьях, струящихся по полу, розовых и алых, красивая музыка и фонтаны. Проснувшись, подумала, что скоро умрет — разве не другой мир ей привиделся? Хотя слишком уж самонадеянно считать, что ее ждут в таком восхитительном месте.

Тропа, когда на нее вышли, уже подсохла настолько, что можно было не скользить по камням и грязи, а шагать уверенно. Повеселели, даже монах застенчиво принялся насвистывать какую-то песенку, делая вид, что лишь подражает птицам.

— А сейчас мы идем по ущелью Рыси и Сокола, — поведал он чуть торжественно, словно наставник учил детей важной истории. — Однажды, когда Хинаи и Мелен еще враждовали, накануне битвы один из солдат увидел...

— Нет! — взвизгнула Нээле, сама еще не поняв, что происходит, но брат Унно успел — чуть впереди камень скатился со склона, увлекая за собой осыпь других, поменьше, а те, стекая с пылью и грохотом, с корнями выдергивали траву и небольшие кусты. Дальше дороги не было.

Путники растерянно замерли.

— Придется обходить, — заметил Лиани, оглядываясь в поисках годного места. Довольно высоко, на другом склоне виднелась тропка, протоптанная, похоже, горными козами. Молодой человек вскарабкался туда, осмотрел ее. Можно пройти; а иначе возвращаться в начало ущелья, обходить гору и тратить еще сутки, а то и больше. Близость Эн-Хо манила уже нестерпимо, не хотелось медлить.

Они поднялись все трое, пошли медленно, и, наконец, миновали завал внизу. До удобного спуска оставалось еще немного. Девушка шла первой: случись что, ее подхватили бы. Но вот она, уже занеся ногу для следующего шага, остановилась и восхищено вздохнула: ущелье свернуло вбок, а в конце его открылась голубая долина, туманная от встающего с земли пара. Тихая и безлюдная с виду, она будто постепенно таяла, сливалась с облаками. Казалось, именно там проход в иные, лучшие земли. Лиани — он шел сзади — окликнул ее, Нээле не сразу опомнилась, и уже двинулась было дальше, когда жесткая рука дернула ее назад. На сей раз не осыпь — целый пласт земли съехал с места, где она безрассудно задержалась: будто кусок вырвали из горы. Еще пара шагов, и всем троим это ущелье стало бы могилой. Прибавилось бы в ночи призрачных голосов...

Когда поспешно спустились — уже как попало, она не думала о боли в запястьях. И лишь, оказавшись на твердой почке, оглянулась — нет, скрылась из глаз голубая долина.

Разговаривать никому не хотелось, а Нээле особенно. Несмотря на теплый вечерний свет, смягчавший изгибы самых угрюмых коряг, ей чудилось недоброе даже в цветочных венчиках. Улыбаются ехидно, заманивают, что-то знают... неудивительно после знакомства с Энори и его цветником подозревать каждую безобидную травку.

Брат Унно, конечно, тут же заметил, как Нээле оглядывается, да и лицо у нее, наверное, было странным:

— Это он сделал?

— Не знаю, — еле слышно ответила девушка. — Я ничего не знаю о горах. Но прошли такие дожди...

Было жарко и солнечно, но влажно, и мошкара вилась над землей. Ласточки охотились, чиркали воздух низко, по самым вершинам холмов.

Там, за холмами, стояли чужие отряды, уже бессильные, взявшие лишь короткую передышку. Как ни странно, сейчас он испытывал к Мэнго лишь что-то вроде любопытства: старый волк потерял молодого родича, У-Шена, что он будет делать теперь? Хитрый и умный, Мэнго был достойным противником. На родину вернется с позором, но вряд ли потеряет влияние, больно уж слаб нынешний их толон. Может быть, через несколько лет отважится на новую войну, лишь в Ожерелье. Сюда он не сунется долго, никто из них.

Я скоро вернусь домой, думал Тагари, глядя на вереницы своих воинов, уставших, в пыли и грязи, но оживленных, увидевших конец опустошившей сквер войны. И они тоже вернутся. Еще не совсем понимал, что будет делать дальше — сейчас, когда Хинаи наводнили чужие солдаты, но собирался разобраться с этим потом.

Смотрел на смятую, истоптанную копытами коней, изрытую сапогами, исколотую стрелами долину с жалостью — сперва по ней прошло войско рухэй, потом его собственное; не только для этих мест, для всего севера в этом году не было весны и лета. Пообещал себе, что вскоре все здесь восстановят, он не пожалеет собственных средств.

Неужели мог бы настать день и час, когда он защищал бы эти земли не для себя, не для памяти рода, а для человека, живущего за долгие недели пути отсюда, никогда не видавшего этих гор и не желавшего этого, лишь потому, что его предкам была дарована небесная власть?

Но Тагари знал, что этот день не настанет.

Прискакал вестник, запыхавшийся, будто сам бежал всю дорогу, и очень растерянный.

— Господин генерал, от левого крыла Мэнго отделилась конница и направилась к южному отрогу Медведя, они заметили след окаэрского отряда.

— Эти... — сейчас Тагари переплюнул прежние ругательства, срывавшиеся нечасто, но бурно. Недавно командир Кая уже угробил собственных людей, теперь ему снова неймется урвать хоть кусок славы напоследок.