Остров Луга

Он перевел взгляд на ближнюю руку, небрежно свисающую с ложа, и понял, что не с его жалкими силенками тягаться с таким противником — мощи в ней содержалось гораздо больше, чем во всем его никчемном существе.

"Да он меня, как таракана, прихлопнет!" — скользнула подлая мысль.

— И не тебя одного, — сказал вдруг Олекса. — Из нынешних — почти любого. А кого сразу не выйдет, все одно — недолго провозится! Но я-то еще жив, Велес! И Святогор ждет! И Варуна. И Белый Старец!

В голосе богатыря не было ненависти, в нем звучало непонятное Ярославу сочувствие и вызов, исполненный грусти. От тихого голоса старого богатыря зеленые полосы свечения задвигались по залу в медленном танце, то расплываясь по сторонам, то свиваясь над Спящим в змеиный клубок.

— Вот, — сказал Олекса Попович. — Вот пришел и еще один знаменитый противоборец Тьмы. Кровь Святогорова племени стучит в его жилах, испытай его, витязь!

Он взглянул на Ярослава и подтолкнул внутрь комнаты. Ярослав сделал несколько шагов, не отрывая глаз от распластанного тела. Со всех сторон зала зазмеились к ложу зеленые ленты, скручиваясь в огромный сияющий шар. В следующее мгнСвение волна физически непереносимого ужаса обрушилась на дерзкого пришельца, смяла защитные порядки его психологического настроя, отбросила к стене, размазала по шероховатой поверхности горячего камня.

Ничего не осталось в душе Ярослава, каждую клеточку его существа до краев заполнило желанием смерти. Вечный Мрак уже казался ему, нет, не бедствием даже, а просто досадной неприятностью. Он тосковал, он вожделел небытия с неутолимой страстью однолюба. И лишь какая-то подспудная темная злоба раздражала стремление к Отходу, мешала окунуться в блаженство вечного бесчувствия. Сгинь! Сгинь!

Веки Спящего дрогнули. Поток обморочной жути смел нахального человека с края бесконечно прекрасной бездны, доверчиво открытой страждущему, ноги до самого пояса ощутили восхитительный холод ее. Но ненавистный "червячок", прочно засевший где-то в груди, не позволил Ярославу окунуться в сладостный Океан Вечности. Утомленный, взбешенный несносной задержкой, он закрыл глаза, на ощупь отыскивая "занозу"...

Перед мысленным взором несчастного встало свирепое лицо Чаупьи. Черные кудри взбиты неистовым ветром. На обнаженной шее — оберег в зеленом огне изумруда. Дикие желтые глазищи полыхают безумным гневом. Оскаленный жемчуг крупных зубов — в рамке коричневых губ. По обнаженному торсу судорожно перекатываются желваки бронзовых мышц. Кто узнал бы скромного преподавателя биохимии в этом бестрепетном воине, достойном потомке Арьюны?

Рядом с Магистром — до боли знакомые черты ирландского ведуна. На узком румяном лице — беззаботный азарт фаталиста. Синими алмазами сверкают зоркие очи. Волосы факел, колеблемый ураганом. В квадратном вырезе алой рубахи — синий сапфир, рассыпающий яркие искры.

Впереди профили двух исполинов. Смоляное лицо Годо исполнено мрачным спокойствием. Лишь узкие ноздри горбатого носа вдыхают воздух со свистом, да кривятся толстые губы. На обнаженных плечах — гранатовые браслеты. Короткие пружины кудрей играют на лбу. В руке громада щита, заостренного с двух сторон.

У Света щит римского образца. Кожаная безрукавка топорщится от вздувшихся мышц. Синие вены на шее точно бельевые веревки. На цепочке — кровавый опал. Серое око медленно наливается кровью — берсеркер почуял забаву.

Позади горячее дыхание Стойчо. Час настал, и ведун не отступит. Когда нечисть прет напролом, ее сила разбивается о бесстрашие славянина. Ни в недрах Земли, ни в безднах Космоса нет ничего, что заставило бы его отступить. А что же рус?

Ярослав вздрогнул и поднял взор. Мальчик, сидящий у него на плече, нетерпеливо заерзал, не сводя глаз с того, что делалось впереди — за щитами. Там, сквозь тесный гористый разлом втекало в узкое лежбище каменистой безжизненной долины несметное воинство Зла. Колдуны и маньяки, чудища восставшего Праха и темные существа запредельных миров всех собрал под тяжелую руку могущественный Велес. И кто посмеет противиться силе его?

За спиной слышался приглушенный гул. Закаменевший Ярослав бросил взгляд за плечо, и сердце его забилось бешеной радостью и отвагой. В разношерстной толпе, скопившейся за Семеркой, мелькнули бесшабашные очи Виктории, решительное лицо Егора Буйкова. Там стояли плечом к плечу отчаюга Сингх и камикадзе Портнов, и Виктор Васильев с кувалдой в волосатой руке, и хмурый шофер Валентин — внук деревенского ведуна, и ослепительная Снежана, и сам Хозяин, и здоровяк Кручина — верный соратник великого атамана Михаилы Черкашенина... И сотни, сотни других, не знакомых ему, но готовых на все...

И все они: молодые и старые, черные и белокожие, большие и низкорослые смотрели на него — пестуна Михаила Козельского... Архангела Михаила.

Ужас все так же леденил его душу. Но пришло и другое свирепая, всепоглощающая жажда борьбы.

— Ну, наконец-то! услышал он ликующий голосок Михаила. — Теперь не сбегут! Вперед, Яра! На Вела! На Велеса!

Ярослав открыл глаза, преодолевая мороку страха, шагнул вперед, до боли сжав пальцы в кулак. Вопль, в котором слышался львиный рев и рычание тигра, всколыхнул высокие своды Усыпальницы Великого Пана:

— Я выйду на тебя, Вел! Прими вызов!

— Да не ори ты так! — сморщился Олекса. — Пожалей наши уши.

Полосы зеленоватого свечения вновь, как ни в чем не бывало, разбрелись по залу. Губы Спящего искривила саркастическая усмешка.

— Ну, пойдем, что ли? — буднично спросил Олекса, но в его голосе Ярослав уловил едва заметную теплоту сопричастности.

— Подожди, старый, — сказал он, утирая мокрое лицо. — Что это было?

— Жуть Велесова. Больше известная как панический ужас. Очень эффективная штучка.

— Да нет. Видение что означает? Я же знаю — ты у нас крутой телепат.

— Ах, это? Ну, скажем, одна из вероятностей развития событий. Как повернется, никто точно не знает. Может быть, так, а может, по-ивановски. Или по-водановски. Поздние веры горазды на предсказания. Вел — Велес — Пан — Баал — Рудра — Балор — Ахриман — так его звали старые люди. Новые зовут Люцифером, Артуром-Медведем, Сатаной. Долина, какую ты видел, у евреев зовется Хор-Маггедо, у греков — Армагеддон, у франков — Маг Твиред.

— Понятно, — сказал Ярослав. — А то, в чем я буду принимать участие, называется Страшным Судом, или, на германский лад, Рагнарек.

— Рагнарек, да, — поправил Олекса. — А дойдет ли дело до суда, это уже от вас зависит! Я же говорю — вероятностей пруд пруди.

Ярослав снова посмотрел на Спящего демона, он и сам чувствовал нечто вроде сонной одури. Может, действительно, не более чем затянувшийся кошмар? Незаметно ущипнул себя за руку... и услышал тяжелый вздох Олексы Поповича:

— Да, хорошо бы!

— Не понимаю я вас, — сказал Ярослав с ожесточением.

— Вот же он — дрыхнет без задних ног. Силы набирается, времечко выжидает. Чего не прихлопнуть-то?

— Лежачего-то? — обомлел Одекса. — Ты эту задумку забудь, паря!

— Он и лежачего не постесняется!

— То — он, — хмуро отрезал богатырь. — А то — мы!

Ярослав с подозрением глянул на боярина Поповича.

— Уж больно ты либерален с нелюдью, воевода! Жалеешь небось?

— Жалею, — твердо сказал Олекса. — Я сам витязь, и знаю, каково оно битым быть. Сколько веков прошло, а как вспомню, что за Бориса не рассчитался, сердце огнем палит!

— Всю планету под удар подставить — хороша плата за гонор!

— Ты ведун, Яра, — сказал Олекса, покачав Годовой. — Тебе не понять. А я — витязь. Я знаю, ради мести Земли не жаль!

— То-то на Армагеддоне тебя не видно было, — проворчал ведун.

— И напрасно, но будем надеяться, что привиделся тебе вариант, близкий к худшему. Уж я постараюсь не допустить никакого там Рагнарека!

Абдарат со Степаном, в ожидании исхода главного Испытания, играли в шахматы. Судя по довольной ухмылке младшего волхва, он определенно выигрывал.

— Что такое эта твоя староиндийская оборона супро—

тив волжского казака? — глумился он над несчастным

кшатрием, залихватски посвистывая. — Мы ребята не—

простые, мы Астрахань на пику брали!

— Да, да, конечно! — обидчиво огрызался профессор истории. — Думаешь, я не вижу, как ты мне на интеллектуальный центр помехи проецируешь? Жулик!

— Жулик, гулик, Гуляй-Поле, любо, братцы, жить... я тебе и говорю — мы, казаки, народ развеселый. А может, я по матушке Каспаров?

— А по батюшке Вор Багдадский?

— Не, профессор, тут ты не прав. Прецедент существует, стало быть, все по правилам. Это тебе любой юрист подтвердит. А батюшка мой рыболовством на жисть зарабатывал. Кто знает, может, от него не только волжские Кручины, но и заморские Фишеры род ведут? Ну, Олекса? Что я тебе говорил? У меня глаз — алмаз...

— И голова — кремень, — охотно подтвердил Олекса. — Для геологического бура весьма пригодная. Особливо ежели глазами вперед пустить.

— Видели его? — оживился Абдарат, воспользовавшись моментом, чтобы прекратить игру, и крепко пожимая руку Ярославу.

Ярослав кивнул и одним махом опорожнил свой кубок.

— Ну все, — сказал он, с грохотом ставя посудину на стол и усаживаясь. — С Вишну по-вашему, по-индусски, знаком, с Шивой повидался. Теперь очередь за последним членом Тримурти. Как его по-нашему, воевода?

— Отец, — откликнулся Попович. — Некоторые, правда, Сам называют.

Вино, смешанное с амритой, растекалось по жилочкам, выдавливая остатки ужаса, засевшего в теле малокалиберным "бекасином".

— А существует ли он вообще?

— Считается аксиомой, — спокойно сказал Олекса. — Да ты кури, Яра, вижу ведь — невтерпеж. А ты, Степка, не лезь!

— Не очень-то и хотелось, — буркнул Кручина.

— Для вас, отшельников, может, и аксиома. — Ярослав жадно затянулся щекочущим дымком. Сварог, например, не столь категоричен.

— У него дел невпроворот. Он один, а миров — и не счесть.

— Вам, домоседам, виднее, согласился Ярослав.

— Говорят, в Индии отшельники в горы уходят, чтобы мыслить без спешки. В Китае истину постигают методом мордобоя. Евреи — дискутируют. Вы, как погляжу, в мордобое большие специалисты. По-китайски не пробовали аксиому доказать?

— Балда ты, Яра! — беззлобно отозвался Попович. — В здешних местах истины другим путем находили. Методом погружения в монотонную механическую работу. Другие народы, о присутствующих умолчу, поиски истины ведут ради чисто утилитарных целей. Еврейский мудрец и в суде хорош. Китаец на ринге, в разведке, в армии. Индус — на кафедре. А наш мудрец в реальной жизни абсолютно бесполезен. Его истина интересует, а не применение ее.

— Ага, — сказал Ярослав. — Очень сильно понятно. Спасибо большое. Я вот что хотел прояснить перед уходом: насколько велика вероятность пробуждения Вела в наши дни?

Волхвы переглянулись. Степан ожесточенно поскреб косматый затылок раскрытой пятерней.

— Вероятнее некуда, Яра, сказал он со вздохом, от которого бокалы зашатались. — Что такое лазеры с ядерной накачкой, объяснять вам, думаю, надобности нет? Люди вплотную подобрались к опасной черте. Еще шажок-другой, и все полетит кверху тормашками. Жди нас тогда с Мишуткою в гости.

— А Белый Старец?

— Кто знает, на что он способен, — хмуро ответил Олекса Попович. Прежде был он могущественным ведуном, сильнейшим из всех, исключая Всеобщего. А ныне... Лет триста не виделись, сам понимаешь.

— Кто он вообще?

— Этого никто не знает, Яра. Иной раз подумывается, что и сам он того не ведает. Я с Повидом говорил на эту тему немало... Есть предположение, будто Белый Старец — земное воплощение Отца, но... — И Олекса развел руками, давая понять, что догадка так и осталась в стадии гипотезы. — Его не разберешь, говорит мало, больше молчит.

Все помолчали, цедя сквозь зубы чудесный напиток и переваривая услышанное. Разговаривать не хотелось, голова распухала от впечатлений. Под воздействием вина пещера казалась довольно уютным пристанищем, но переселиться сюда Ярослав не согласился бы ни за какие коврижки.

— Никто и не заставляет, — ухмыльнулся Степан, отрываясь от кубка. — Пещера зовет лишь тех, кто ей нужен. Волхв и ведун — понятия разные.

— Это верно, — согласился Ярослав. На часок-другой забежать любопытно. А так, представишь — тоска лютая.

Степан коротко хохотнул и подмигнул своему напарнику.

— Покажи ему, старшой, пущай подивится.

Скрывая лукавую усмешку в завитушках седых усищ, Олекса что-то прошептал слитной неразборчивой скороговоркой. Алым огоньком засветился яхонт на руке старого богатыря... В то же мгновение гладкая противоположная стена вдруг стада прозрачной... Патрик О'Халлаган лежал на диване, голову его венчали объемистые наушники, в зубах торчала тлеющая сигарета, а на журнальном столике рядом с фотографией Виктории валялись бутылки с яркой этикеткой и остатками коричневатой жидкости внутри. На бледном лице ирландского ведуна рыжели обычно незаметные маковые зерна веснушек, и по этой неестественной бледности Ярослав понял, что друг его не просто пьян, а пьян мертвецки.

— И так кажен божий день, — сказал Олекса. — Вторая неделя пошла. Здорово его ваша краля согнула! Зверь-девка!

Ярослав не произнес ни слова, но одного взгляда на его перекосившееся лицо было достаточно, чтобы все стало понятно.

— Ладно, забудь, — вздохнул Попович и что-то шепнул, гася экран.

И тут Ярослава будто шилом в бок саданули:

— Сидите тут! — заорал он в неудержимом бешенстве. — За людьми подглядываете, зубы мне заговариваете, сволочи! А кто скажет, что с Велом делать, когда проснется?! А?! Кто скажет, чего от него ожидать, к чему готовиться, как с нашими единомышленниками связь наладить?! Молчите?! Пошли отсюда, Абдарат! Пошли, не время сидеть, не время лясы точить, время думать, решать и действовать!

Волхвы молча поднялись с сидений, двинулись к выходу. Гости поплелись следом. Точнее сказать, плелся один Абдарат, Ярослав же выступал с гордой заносчивостью одногорбового верблюда. Иди двугорбого — кому как нравится.

— Знаете, Ярослав, — тихонько сказал ему профессор Сингх, — не мне, конечно, лезть в советчики такому человеку, как вы, но ей-богу, с нашей стороны, хлопнуть дверьми напоследок — не самый достойный вариант.

— А подглядывать за сорвавшимся человеком — это можно? Да? В Патрике не розовая водичка по жилам струится — гремучая ртуть пульсирует. Посмотришь со стороны — твердый, как бриллиант. А под оболочкой — динамит под завязку. Оттого и оболочка алмазная, чтобы искру не впустить. А эти — сидят, судачат, хихикают; волхвы, мать их вятскую так! Следят: как он там? Совсем поджарился? Или еще кусочек неподрумяненным остался? Да не надо глаз отводить, профессор! Знаю, о чем подумали, про то и речь веду. Для меня Вика — эклер с горчицей. Целиком не съешь — то слюнки текут, то во рту сохнет. Маршаку я ни на кого не променяю, но и перед Викторией себя виноватым чувствую. Вы думаете, они не знают? Знают, заразы! Патрик для меня меч ковал, он мне — побратим кровный, я за него кому хошь глотку перегрызу! А поглядел, как он там корчится, и вроде опять же я — причина. Ведь знаю же, что ни сном, ни духом, а по всему выходит — виновен. Да что я, в конце концов, железный, что-ли — всю тяжесть мира на себе волочь?!