Звездолет "Иосиф Сталин"

Федосей вытер губы.

— Может быть по этому поводу... — Он нерешительно протянул немцу флягу, но тот жестом отказался, и фляга вернулась к хозяину.

Легко перелетев от одной стены к другой, немец снял стальные заслонки с окон.

— Ух ты!

Агент Коминтерна не глядя завернул пробку и сунул коньяк обратно за пазуху. Такого они еще не видели. Такого еще никто не видел!

Раскрасневшийся профессор торжественно объявил:

— Мы с вами на круговой околоземной орбите! Поздравляю вас, товарищи! Будем считать, что первый этап нашего эксперимента прошел нормально!

Видно, что Ульриха Федоровича разбирало поговорить. С несколько глуповатой улыбкой он шевелил губами, глядя на Землю.

А колыбель человечества медленно кружилась у них под ногами. Там остались товарищи, еще не знавшие, что аппарат сделал то, для чего его создавали!

Федосей расправил плечи и запел "Вставай проклятьем заклейменный!...." Деготь подхватил со второй строки. Вытянув руки по швам, они висели в невесомости и пели главную песню революции. Профессор не пел, но Федосей видел на глазах у него слезы. В этот миг все тут было впервые. И корабль в космосе и "Интернационал" и слезы профессора.

Коснувшись ладонью глаз, профессор сиплым голосом сказал.

— Надо сообщить на Землю... Федосей, вызовите лабораторию....

Федосей подтянулся к радиостанции и застучал ключом. Несколько раз он вызывал стартовую площадку, прижимая эбонитовые кружки наушников к ушам, но тщетно.

— Связи нет, профессор.

Легко коснувшись рукой стены, профессор подлетел к Малюкову, подхватил наушник, хотя и без наушника слышалось, как воет там мировой эфир.

Несколько секунд профессор вертел рукоятки настройки, но вой не унимался. Угрюмый звук висел в кабине напоминанием об окружавшей корабль неизвестности.

— Голос мирового пространства! — торжественно сказал немец, подняв палец. — Мировая Пустота приветствует нас!

— Или антенну оторвало, — прозаически возразил Деготь. Коньяк уже разошелся по крови, и мир вокруг стал понятным. — Предлагаю выйти и посмотреть...

Федосей с удивлением посмотрел на товарища, мол что тот такое предлагает, но профессор удивил его еще больше. Он с воодушевлением отозвался:

— Отличная идея! Только надо прикрепить себя к кораблю...

Профессор отодвинул щиток в стене и оттуда выплыло несколько мотков... Да пожалуй что веревок. Они медленно, словно подталкиваемые слабым ветром пуховые комки, полетели по кабине. Федосей взлетел над креслом и поймал один. Скорее всего, все же не веревка, а трос. Гибкий, свитый из нескольких жил, правда, все-таки тонковатый... Из такого впору сеть на крупную рыбу плести, а не к кораблю привязываться.

— Это вот этим что ли к кораблю-то?

Деготь энергично кивнул, что мол не ошибся товарищ, именно этим.

— Именно,— подтвердил профессор.

Федосей смотрел то на одного, то на другого с удивлением.

— Так на этом хорошую рыбу на берег не вытянешь...

— Не забывайте, что веса в вас тут нет...

— А от холода не порвется? У нас в Сибири от холода, бывает, рельсы на железной дороге лопаются... А тут.

Он поднял брови, показывая, что не может подобрать определения к тому, что держал в руках.

— Вы же говорили что за бортом просто неестественный мороз чуть не 150 градусов...

— Нет, вы меня товарищ Малюков невнимательно слушали.

Профессор даже слегка огорчился, нахмурил брови.

— Есть места, где и за двести в минус по Цельсию. Но, разумеется, ничего не случится... В смысле не порвется... А что мороз... пусть. Там внутри проходит электрический ток и нагревает канат.

Продолжая с тем же сомнением глядеть на тонкую привязку, Федосей сказал:

— Ну, раз так, то давайте... Я вам, профессор, почему-то верю...

Он несколько раз согнул-разогнул трос, словно ждал, что тот разломится, но ничего такого с тем не произошло. Ну, хорошо, трос... Он посмотрел за стекло. За иллюминатором ничего не изменилось.

— Постойте, постойте... А в чем мы... В чем мы туда? Там же дышать нечем!

— О-о-о-о, не волнуйтесь. Об этом мы позаботились!

Профессор распахнул дверцу шкафа, и на свет явилась специальная космическая одежда — пустолазные костюмы. Разговоры о них Федосей слышал, хотя видеть своими глазами не довелось— их привезли когда он ездил в Москву. После разговоров они представлялась отчего-то похожими на водолазные скафандры.

Правда оказалась еще интереснее.

Костюм оказался похожим на коробку, спеленатую толстыми гофрированными трубами. Дёготь тряхнул её, и те развернулись, сразу став похожим на упитанных гусениц. В одном месте между шлангами поднимался стеклянный горб, похожий на шлем водолаза.

— Это...

— Показываю, — сказал Деготь, опережая вопросы. Он что-то нажал, и одна из стенок ящика откинулась вперед. Коминтерновец опустил ноги в открывшееся отверстие и, нелепо зависнув в воздухе, завозился, устраиваясь. Что-то у него не шло. Глухо ругнувшись, он, наконец, словно провалился, и голова его показалась в стеклянном колпаке. Федосей посмотрел вниз. Ног у одежды не было. Обитателю скафандра приходилось сидеть по-турецки, скрестив ноги. Предупреждая его вопрос, профессор объяснил.

— Нет необходимости. Там не ходят. Там — летают...

Тем временем Дёготь, сунув руки в перчатки на конце рукавов, потянул рукоять, что торчала сбоку. Передняя стенка бесшумно встала на место, изолировав человека от окружающего мира.

— Вот вам костюм для космических прогулок! Попробуйте?

Подплыв к шкафу Деготь, как ни в чем не бывало, выхватил еще один пустолазный костюм из зажимов и бросил его Федосею. Губы товарища шевелились, но ни звука оттуда не доносилось. Он снова дернул за рычаг, дверца на брюхе открылась, и оттуда донеслось:

— Шевелись Федосей Петрович. Ждать не буду. Один в Историю войду...

Если с высоты четырех-пяти верст Земля больше казалась шарообразной — напичканный нужными знаниями мозг сам подсказывал, как нужно воспринимать планету — то тут её шарообразность просто била в глаза.

Из иллюминатора профессорского аппарата Земная поверхность ощущалась огромным шаром, а уж когда они вылетели из него...

Самый большой в мире глобус занимал почти весь мир — он простирался и вниз и влево и вправо. На его фоне даже многометровый корабль казался маленьким.

Земля полыхала мягкими оттенками белого, зеленого и голубого и Федосей подумал, что они первыми видят эту красоту. Он, Деготь и Ульрих Федорович. От этой мысли, словно кто-то по спине маленьким коготками провел.

В эти минуты они летели над освещенной стороной Земли, и Солнце находилось у них за спиной. Придерживаясь руками за длинную скобу, Федосей повернулся так, чтоб видеть. Жаркий поток яркого света ударил в глаза и он, зажмурившись, отвернул голову, но не тут-то было. По инерции его еще развернуло так, что ослепительный свет полной силой ударил в лицо.

Сработал инстинкт. Защищая глаза, Федосей инстинктивно выпустил поручень и загородился рукой. Мир вокруг, только что неподвижный вдруг закрутился. Сердце сбилось с ритма, когда он понял, что оторвался от корабля и теперь словно радиограмма, плывет по волнам эфира.

Чекист считал себя человеком не робкого десятка.

Он воевал, горел и падал на землю в горящих аэропланах, в него стреляли... Только новый страх оказался куда больше прошлых страхов.

Страх пустоты оказался не похож на страх воды и огня. Это страх абсолютного одиночества, страх пылинки перед огромным и безразличным к её судьбе миром, в котором хороводы далеких звезд нескончаемым потоком бежали перед её глазами.

Он не помнил, сколько пробыл в этом состоянии.

Разум ему вернул толчок. Что-то дернуло его, и мир вокруг остановил вращение.

"Веревка!" — сообразил он. Покрутившись в своем ящике, Федосей нащупал свою связь с кораблем и, сдерживая желание дернуть её изо всех сил, осторожно потянул себя к борту.

Движение развернуло от темноты к свету. Теперь он видел и корабль, и Землю под ним. На фоне полузанавешенной облаками Африки, Деготь, нелепый в своем скафандре, похожем на ящик с руками, осторожно перебирая привязь, двигался к "Иосифу Сталину".

Под ногами был дом, а все остальное мироздание оставалось за спиной. Там пылали миллионы звезд, крутились миллионы планет, на которых кипели свои классовые битвы.

Но главная битва только-только начиналась.