Спасатель. Книга вторая. Великий княжич

— О Кириос!

Благочестивые соратники преклонили головы и по очереди приняли руку архиерея, почтительно поцеловав ее.

Напутствовав командиров дружины, епископ потребовал мула и немедля отправился с Мануилом Контофре в Молос, чтобы наставить Михаила Пиргоса на путь праведный.

Между тем именитый пират, о котором слыхали даже в Генуе, пребывал в душевном смятении, и от наставлений мудрого человека действительно не отказался бы.

Хотя Михаил вернулся из трудного похода только накануне, но, услышав о большой войне, он всю ночь не мог сомкнуть глаз. Конечно, капитану корабля, если он не хочет раньше времени сгинуть в пучине, спать приходится совсем мало, но после плаванья можно было бы и позволить себе небольшой отдых. Однако весть о вторжении латинян в никейские владения заставила его потерять сон.

То, что никейцы давно и всерьез занялись Фессалией, Пиргос хорошо знал, но он полагал, что франкские княжества сохранят нейтралитет и не станут вмешиваться в дела православных. И вдруг поди-ка, рыцари не утерпели и решили поживиться фессалийскими землями.

Кое-кто из команды Михаила собрался наутро присоединиться к армии афинского герцога, но Пиргос им отсоветовал, а своему сыну Димитрию прямо приказал не лезть в войну со своими единоверцами. Пираты ворчали, но, привыкнув в море беспрекословно слушаться начальника, остались дома.

А утром началось нечто несуразное. Через Молос вдруг стали спешно проезжать всадники, возвращавшиеся с севера, и они отнюдь не выглядели гонцами, везущими победные реляции. Встревоженный непонятным явлением, Михаил велел созвать свою команду к придорожному трактиру.

Усевшись за столиками на улице, в тени деревьев, пираты потягивали ретсину и ждали вестей, гадая, что же происходит за Сперхиосом. К ним потихоньку прибивались почтенные горожане, тоже немало встревоженные. Уже ходили слухи о половецкой орде, захлестнувшей Грецию, о пятитысячной дружине рязанского эпарха, пришедшей на помощь Ватацу, и даже о монгольском тумене, присланном ханом своему зятю Ярославу. Князь же, не будь дурак, этот опасный подарочек переправил греческому базилевсу от греха подальше. Так или иначе, но несомненно, что кто-то уже гоняет франкских рыцарей по всей долине, и те мечтают лишь о том, как бы унести ноги.

Обсуждая слухи, молосцы искоса поглядывали на Михаила, полагая его сведущем в военном деле. Но Пиргос не имел привычки рассуждать о том, о чем еще не разузнал в точности, и больше молчал. Помалкивал и местный священник, забредший в трактир, принадлежащий его церкви, под предлогом проверки счетов, а потом подсевший к уважаемому навклиру, да так и оставшийся сидеть рядом с ним.

Солнце уже изрядно поднялось к зениту, когда на дороге запылилось облако, и из него показался отряд всадников человек двадцать. Ветер дул им в спину и, потянув носом, Михаил невольно вздрогнул. Кроме обычного зловония — смеси миазмов от кислого пота и горького лука, от франков разило еще сильным запахом, который старый пират хорошо знал — запахом крови.

Но раны, это ладно. На то и война, чтобы получать увечья. Однако латиняне выглядели не просто побежденными, или даже подавленными. Нет, они казались потерянными, как будто им уже нечего ждать и не на что надеяться. Такие пустые лица Михаил наблюдал в детстве, когда схизматики захватили Элладу. И слава Всевышнему, теперь пришел черед латинян, возомнивших себя вечными хозяевами Греции.

Пока франки пили, кто холодную воду, кто вино, они кратко поведали о своем бедствии, но сочувствия у слушателей не нашли.

Ну что же, рыцари побеждены, и поделом им. Однако, грекам, состоящим на службе у маркграфа, тоже лучше не становиться на пути у победителей. Сборы были минутными. Пираты брали с собой только мешочки с серебром, а у кого были семьи, еще жен и детей, и мчались с ними на пристань. Через полчаса пиратский корабль поднял парус и направился к морю. Но путь оказался закрыт. В том месте, где Малиакский залив сужается, воды караулили два длинных дромона. Один из них Михаил узнал сразу, благо солнце светило ему в спину, и хорошо освещало галеры. Это был личный корабль никейского мегадуки флота Мануила Контофре.

Появление военных кораблей привело пиратов в уныние. Рисковать собой им не впервой, но у них на борту еще дети и женщины. Что же делать? Роптать никто, конечно, не роптал, и лишь Димитрий осмелился вполголоса спросить у отца:

— Пропустят?

Михаил в ответ лишь недовольно сверкнул взглядом и полез в воронье гнездо, оценить обстановку. Но забраться наверх он не успел. Его остановил громовой голос, раздавшийся, казалось, над самым ухом:

— Эй Пиргос, чего на мачту лезешь? Ты и сам длинный как мачта. Тебе с высоты такого роста и так хорошо видать, ха-ха.

Голос, смутно знакомый, явно вещал со стороны никейской флотилии. Однако греческие корабли находились слишком далеко, чтобы с них можно было докричаться. Но вот докричались же.

— А ну, ступай на корму, — скомандовал громогласный никеец, — бери весло и разворачивай свою посудину. Это я, магадука, тебе говорю.

Точно, среди никейских капитанов только Контофре разговаривает так вульгарно. И голос действительно похож, хотя и искажен расстоянием.

Поняв, что имеет дело не с чудом, а с обычным человеком, хотя и флотоводцем, Михаил успокоился и деловито отдал распоряжения поворачивать домой. Высадив в порту семьи пиратов и большую часть экипажа, Пиргос отвел корабль от берега и сбросил якорь. Подождав, пока судно развернет ветром, он спустил шлюпку и с парой человек переправился на берег, оставив пятерых в карауле. Вполне возможно, что беглецы из разбитой армии попробуют спастись морем, и лучше поберечь ценное имущество.

В Молос Михаил успел вернуться вовремя. Люди маркграфа уже начали поджигать дома, чтобы ничего не оставить никейцам.

Местный бальи Роберт де Тур, даром, что благородный, был человеком ответственным. Он не стеснялся презренной должности и всегда старался честно выполнять свои обязанности. Даже верные сведенья о гибели Убертино Паллавичини и всего войска не могли заставить Роберта все бросить и уйти просто так, не выполнив своего долга. Собрав своих оставшихся стражников, тех, что не ушли в поход, и присовокупив к ним дюжину водоницких лучников, бежавших с поля битвы, де Тур приказал им реквизировать лошадей и запалить город.

Безоружные горожане Молоса, запуганные франками, и совершенно неорганизованные, оказать сопротивление не могли. У них своих воинов не было. Ну, разве что, пираты Пиргоса.

До сих пор Роберт и Михаил старались не конфликтовать, и у обоих на это имелись веские причины — они друг друга побаивались. Пират имел репутацию отчаянного удальца, рядом с ним всегда находилось несколько человек из его шайки, и ему за долю добычи покровительствовал водоницкий сеньор. Бальи же слыл человеком безжалостным, и когда он действовал от имени маркграфа, с ним тоже лучше было не ссориться. Впрочем, до сих пор поводов для ссоры у двух почтеннейших людей городка и не возникало. Конечно, иногда кому-то из моряков случалось пошалить в Молосе — подрезать кошелек, к примеру, или во время пьяной драки схватиться за нож. Но в таких случаях Пиргос вдруг вспоминал, что ему срочно нужно выйти в море, и ни темная ночь, ни шторм не могли ему помешать, благо, что в уютном заливе большие волны не ходили. И как-то так получалось, что разбойник, разыскиваемый властями, из плаванья уже не возвращался. Если же провинившийся не успевал скрыться в безопасном море и попадал в руки бальи, то Пиргос, не пытаясь чинить препятствия правосудию, с философским спокойствием заранее заказывал священнику заупокойную службу, а в храмовом трактире выставлял угощение для поминок души усопшего.

Но в этот раз дело дошло до раздора. Увидав пожары, разгорающиеся на дальней окраине Молоса, пиратский капитан показал своим ребятам на поднимающиеся к небу дымы, и его команда, привычно сплотившись вокруг главаря, быстрым шагом направилась в указанном направлении. По пути к морякам присоединялись молосцы — кто с топором, кто просто с дубиной и ножом, а кто и с луком.

Грекам уже осточертело жестокое господство латинян, безжалостно помыкающих своими православными подданными, и требовался лишь вождь, который поднял бы эллинов, чтобы изгнать захватчиков.

Никакого определенного плана действий Михаил Пиргос придумать не успел, да он и не потребовался. Завидев негодующую толпу, возглавляемую пиратами, Роберт де Тур заливисто свистнул, подавая знак своим лучникам, и спокойно вышел вперед один, показывая, как мало он боится разъяренных греков. Впрочем, прикинув численность вероятного противника, и учтя, что не меньше дюжины из эллинов были облачены в добрые доспехи и знали, как пользоваться копьем или абордажным топориком, бальи понял, что время для битвы не самое подходящее.

Михаил тоже придержал свое воинство и подошел к Роберту в одиночку. Высокий пират возвышался над франком словно башня, но бальи, расставив ноги пошире и положив ладони на рукояти меча и кинжала, держался совершенно спокойно.

Бывалые воины коротко кивнули друг другу, и Михаил заговорил первым:

— Мне никто сегодня еще не привез достоверных вестей. Ты не знаешь, что случилось за рекой?

— Фессалийцы победили, — не стал юлить де Тур. — Это разгром. Полный. Наши спасаются бегством. Если тебе дорого твое добро, собирай его и иди с нами в Менденицу. Сейчас каждый меч на счету, и тебя примут, как барона.

— Мое добро в море, у пристани — горько усмехнулся пират. — Его я забрать не смогу, и бросить тоже.

— Дело твое, — сочувственно проворчал де Тур, — а мы, пожалуй, поспешим. Скоро сюда подойдет куманская конница, а у степняков лучники такие, что мои стрелки им и в подметки не годятся. Зато в горах преимущество будет на нашей стороне.

— Ты собираешься продолжать войну? — изумился Пиргос. — После того, как сюда явится тысячное войско?

— Жизнь не вся розовая, — философски заметил франк. — Но ахейский герцог не станет спокойно наблюдать за гибелью соседей, и наш день еще придет. Ну, прощай Михаил. Если не сможешь столковаться с новой властью, уходи к нам в горы. Только иди не по дороге, где будут разъезжать дозоры, а по неугодьям.

Бальи махнул рукой оруженосцу, чтобы тот подавал коня, и все франки, бросив на землю факелы, поспешили прочь из города. В глубине души Роберт был даже рад такой оказии. Ему не доставляло никакого удовольствия сжигать городишко, которым он так долго управлял, да и никейцы действительно могли нагрянуть в любую минуту.

Проводив латинян ненавидящими взглядами, молосцы немедля принялись за борьбу с огнем. Не успевшее хорошенько разгореться пламя заливали водой, а вокруг пылающих домов, потушить которые было уже невозможно, спешно растаскивали все постройки, снося сарайчики с заборами, и срубая деревья.

К вечеру, когда очаги возгораний были успешно локализованы, жители не спешили расходиться по своим домам. Одни молосцы стояли кучками у дороги, судача о том, какие перемены их вскоре ждут, другие собрались в любимом трактире и в компании пиратов спорили, отойдет ли их округ фессалийскому деспоту, или же император поставит здесь своего дукса.

Правда, никейцы, видимо занятые разбором трофеев, в Молос все никак не заглядывали, но после заката все же добрались и сюда. Почти полсотни всадников, многие из которых держали факелы, проехали мелкой рысью через неукрепленный город. Никейцы не стали рыскать по улицам, и кавалькада целеустремленно направилась к православной церкви.

Один из всадников направил коня прямо к столикам у дверей таверны и, подъехав вплотную, зычно крикнул:

— Православные, кто из вас Михаил по прозванию Пиргос?

Молосцы не ответили, но все взгляды устремились к капитану, и тот, не собираясь скрываться, молча ударил кулаком себя в грудь.

— Михаил, — также громко, словно находился в сотне шагов, а не совсем рядом, проорал посланец, — мегадука и преосвященнейший велят тебе явиться к ним.

Пиргос без возражений поднялся и зашагал к дороге, у которой остался никейский отряд. Флотоводца капитан не боялся, он уже несколько лет имел с ним деловые отношения, выгодные для обеих сторон. Да и сегодня Мануил Контофре при желании мог легко потопить его посудину, но не стал. А уж от священнослужителя никаких каверз ожидать не приходилось. С церковью Михаил никогда не конфликтовал. А кстати, кто из этого отряда иерарх? Вот на муле восседает почтенный седобородый старец, но из под плаща у него блестит кольчуга, да и в храм он даже не зашел.

Увидев приближающегося Пиргоса, глава отряда спрыгнул с коня, лично подал руку старцу, помогая слезть с мула, и они вдвоем отделились от прочих, желая поговорить с Михаилом наедине.

Высокий, не такой, правда, как Пиргос, но все же шести поусов ростом, Мануил Контофре смотрел в глаза пирату, почти не поднимая головы:

— Рад тебя видеть, Михаил.

— Я тоже рад и тебе, и православному войску. А где иерарх, о котором сказывал гонец?

— Да, — хлопнул флотоводец себя по лбу, — ты же еще не знаешь. Ну так знай, вот это тот самый русский епископ, который поднял фессалийцев на войну.

Бывалого пирата мало что могло удивить, но тут он изумился:

— Я в молодости плавал на север. Бывал в Киеве, и даже в Смоленске. Но тогда русский православный клир, как и наш, еще не надевал доспехи, и не брали в руки оружия.

О том, что он не вооружен, отец Григорий спорить не стал, и, лишь едва заметно усмехнувшись, серьезно ответил:

— Времена меняются. Никогда доселе набеги степняков не были столь разорительными. Но ныне татары сожгли несколько княжеств, могли уничтожить и наш Козельск. И чтобы выжить, нам приходится меняться свои привычки.

Мануил коротко кашлянул, напоминая, что нечего отвлекаться, и перешел к сути вопроса:

— Михаил, хочешь помочь нашему императору?

Пират выразительно повел плечами, дескать, кто же против, но так как отблески факелов и фонарей давали мало света и его жест мог остаться незамеченным, подтвердил устно:

— Конечно.

— А хочешь ли ты хочешь освободить от латинян еще одну область? — продолжал допрос Контофре.

— А то ж. Могу и в морском бою пригодиться, а если надо, мои люди и на суше сражаются неплохо.

— Сражаться не нужно. Требуется всего лишь доставить эпистолию. Вот эту. Взгляни-ка.

Покрутив в руках свернутый рулон пергамента, Пиргос взял висящую на шнурке печать и повернул ее к свету:

— Ого, печать афинского герцога. Покойного, как я полагаю.

— Верно, — подтвердил Контофре. — И то, и другое верно. Печать настоящая, а мегаскир убит.

— Наверно, — продолжил пират свои умозаключения, — в послании написано о победе франков.

— Ага, — улыбнулся во весь рот мегадукс флота, радуясь догадливости своего протеже.

— И верно, предлагается устроить совместную вылазку, чтобы отнять у Ватаца побольше земли, пока он еще не собрал новой армии?

— Все так и есть. Франки спешно уплывут, а тут явимся мы, о-ха-ха. Михаил, если тебе удастся обхитрить латинян, ты получишь столько золота, что будешь до конца жизни сидеть на берегу в своем имении. Хочешь, основывай свой монастырь. Хочешь, займись морской торговлей, благо, венецианцев мы прижмем. Главное, чтобы тебе поверили.