— А на помощь позвать?
— Я позвала, — сказала Утрата, — но никто не пришёл. А моего мужа убили, кажется...
— Печальная история, конечно. Одного не пойму: вот старейшина был инкой и воевал. Так почему же заранее не подумал о том, что скоро могут прийти бандиты и надо подумать о самозащите хотя бы?
— На войне он исполнял приказ, — сказал Целебный Бальзам, — а тут ему кто мог приказать?
Инти ответил:
— Ну, на войне не всегда есть приказ сверху, часто надо по обстановке ориентироваться. Я ведь тоже ту войну тоже помню. Но да, на войне есть свои и есть враги, а тут он мог просто не ожидать удара. Хотя для инки такая наивность всё-таки непростительна.
Инти не зря беспокоился, что его люди примут гостей не очень вежливо. Утром он уехал с Морским Ежом ещё до завтрака и не знал, что без него с утра начались ссоры. Завтрак надо было кому-то готовить. Инти не считал справедливым, чтобы готовка ложилась исключительно на плечи его жены, и на случай стоянок в поле существовал график дежурств, с которым на сей раз случился сбой.
Что и говорить, никто из путешественников не рассчитывал на столь долгое продолжение их кочевого состояния. Собственно, по графику получалось так, что готовить должен Морской Ёж, но так как он ушёл в разведку, то следующим должен был быть Ворон. Однако он воспротивился, требуя, чтобы готовили или Уайн, или Заря. Последняя и рада была бы взять на себя эту обязанность, но ей мешал Томасик, которого надо было покормить грудью и обстирать. Да и Пчёлка требовала внимания. Морская Волна, понимая этот нюанс, резко воспротивилась тому, чтобы нагружать готовкой Зарю. Уайн сказал, что может взять на себя разожжение костра и постановку каши на огонь, но на сам завтрак не останется, так как ему надо спешить к звездочётам. Ворон возмутился, сказав, что звездочёты подождут, а Уайн должен не только приготовить завтрак, но и помыть посуду после него. Или пусть его жена помоет.
Женщина в шрамах возразила:
— Ворон, так нельзя! Вчера ты вообще не хотел его принимать к нам, а сегодня уже им командуешь! Саири сказал ему ехать к звездочётам, и ему самому виднее, когда к ним ехать и как договариваться. Знаешь, давай-ка не командуй, а готовь завтрак сам!
— А ты тут тоже раскомандовалась. Я же вас тогда в палатке видел. Ни стыда, ни совести!
Щеки женщины в шрамах тут же залились алой краской стыда:
— А ты, значит, подглядывал?! И ещё скромника из себя строишь! Запомни, наконец, что мы муж и жена. И мы не виноваты, что не можем оформить наш брак как положено.
— Пока вы брак не оформите, вы не муж и жена! И вообще, люди женятся, чтобы детей заводить. А так как вы не сдержались до брака и теперь не можете сыграть свадьбу из-за траура, вы можете родить незаконного ребёнка, и этим сломав ему жизнь.
— У меня не может быть уже детей.
— Ну, тогда вообще зачем вам жениться и спать вместе?
— Ну мы любим друг друга, понимаешь? А ты... ты никогда никого не любил! — и она всхлипнула.
— Да уж... любовь у вас... никогда не поверю. Любовь — это когда чистый и невинный юноша встречает чистую и непорочную девушку. И не трогает её до брака. А потом они живут вместе, оба трудятся и рожают много детей. А у вас что? Разве у вас так?!
"Как хорошо, что он не знает моей тайны", — подумала Заря.
— Послушай, чего ты от нас добиваешься? — Морская Волна уже явно начинала терять терпение.
— Нравственного поведения. Вы не должны касаться друг друга.
— Мы что, так сильно мешаем тебе, что спим друг с другом? Тебе дай волю, ты бы Саири оскопил. Небось, в глубине души досадуешь, что Ловкий Змей этого не сделал. Неужели ты от такого был бы счастлив?!
— Ну, конечно, калечить Саири я бы не стал. Но ему пора понять, что с таким делом стоит завязывать. Сам ведь себя стариком называет.
— Думаю, он тут обойдётся без твоих советов. Дел полно, а у нас ещё конь не валялся!
— Давайте я возьму на себя завтрак, — сказал Коралл, — а Ворон пусть факелов нарубит из кустарника. Ведь Саири говорил, что они нам могут быть нужны.
— Интересно, зачем? Он что, собрался нападать на замок ночью? — спросил Ворон. — Так я этого не одобряю.
— Иди, делай, что сказали, — ответил Коралл, — факелы лишними точно не будут. И запомни, для всех они должны быть муж и жена. Ты не должен их выдавать. От этого наша безопасность зависит.
Ворон скривился, но смолчал.
Кое-как всё-таки позавтракали (Уайн не стал дожидаться), и мужчины ушли за дровами.
Сперва Заря и не думала расспрашивать таинственную "жену Инти" о том, кто она и где так сильно пострадала. Меньше знаешь — меньше из тебя на допросе вытянуть можно. Да и без того работы хватало — надо было стирать одёжку Томаса, надо было позаботиться о том, чтобы покормить малыша протёртой кукурузной кашей, так как молока мало, а Пчёлка ещё и капризничает по пустякам. То кашу есть не буду, то ножку чуть-чуть поцарапала, то причёсываться неохота.
Утеша сказала ей:
— Как тебе не стыдно хныкать! У тебя есть и всегда были отец и мать. Ты не знаешь что такое голод, холод и рабство!
— А ты знаешь, да?
— Знаю. У меня в рабстве всё детство прошло, пока не пришёл мой отец и не освободил нас с матерью.
Заря удивлённо посмотрела на девочку, не зная верить ей или нет. "Жена Инти" сказала:
— Всё это правда. Я 14 лет провела в рабстве, а мой супруг считал меня мёртвой. Вот почему моя дочь из-за постоянного голода выглядит как десятилетняя и при этом не умеет читать и писать.
— Уже умею. Ты мне все буквы показала.
Утеша взяла книжку и стала что-то произносить по складам.
— Бедное моё дитя. Жесткий хозяин даже не позволял мне учить её. Видно боялся, что она в Тавантисуйю напишет...
Помолчав, женщина добавила:
— Именно в этом и причина, почему Ворон меня так не любит. Ведь я в рабстве была наложницей. Пока меня не изуродовал несчастный случай, я была очень красива. С его точки зрения, Инти поступил дурно, взяв меня такую в жёны. Даже если бы он узнал, что мы были в разлуке долгие годы и тайно любили друг друга, и что мы на самом деле муж и жена по закону, он едва бы изменил своё мнение...
— Инти?! Неужели ты — та самая Морская Волна, первая красавица Чимора?! — выдохнув, спросила Заря. — Но ведь ты умерла, тебя же похоронили....
— Да, это я. Я специально проговорилась, зная, кто ты. Инти вчера вечером сказал мне. Да, я не умерла. Это был лишь сон, подобный смерти. Люди Ловкого Змея подлили мне специальный яд...
— Да, Инти потом догадался, что ты была отравлена. Он очень тосковал по тебе все эти годы, и какой радостью для него должно было быть найти тебя живой. А что до Ворона — так я ему и сама не доверяю из-за того, что он так к тебе относится.
После этого женщины почувствовали друг к другу такое доверие, что поведали о себе почти всё, хотя Заря понимала, что её муж точно не будет доволен.
Рядом с Морской Волной Заря почувствовала себя почти как с родной, однако этот день опять принёс ей неприятный сюрприз. Вдруг дверь хижины отворилась, и на пороге показалась Уака с двумя тюками продуктов. На губах её змеилась торжествующая улыбка.
— Ага, нашла я вас! Думали от меня скрыться!
— Как... как ты нас обнаружила? — спросила оторопевшая Заря.
— Да очень просто. Я, в отличие от твоего мужа, умею говорить с людьми. Порасспрашивала кое-кого, кто вас видел. Ну и нашла дорогу до вас.
Заря побледнела. Кто их выдал? Ведь дальше Рубежа они никого не встречали... Хотя... ведь могла же она увидеть тех, кто отправился за дровами? Но неужели профессиональные разведчики так себя выдали? Может, кто-то из них хотел от них избавиться таким образом?
Но спрашивать вслух всего этого Заря не стала. Раз рядом мать — так нужно всё внимание, чтобы её не разозлить. И слушаться, слушаться, слушаться... пока она, наконец, не свалит.
Не то, что Уака была по природе какой-то особенно глупой или злой, но дочь и зять её откровенно раздражали, и причину этого раздражения она не вполне понимала сама. Ей казалось, что причина в поведении дочери и зятя, она тщетно упрекала их, требовала вести себя иначе, но всё было бесполезно, так как дело было совсем не в мелочах поведения — дело в том, что изначально Уака смотрела на дочь как на уникальный проект, план, который надо пошагово воплотить в жизнь, также как шаг за шагом возводят плотину (впрочем, если бы Уака занималась бы возведением плотин, она бы знала, как часто приходится отступать от первоначального плана, но её представления об этом были чисто умозрительными). Но дочь, а точнее жизнь, раз за разом рушили этот план, а вносить в него коррективы Уаке никак не хотелось.
Уака была всегда крайне недовольна своим мужем, но когда приходится выбирать из одного, то трудно ожидать удачного выбора. Как бы то ни было, Уака запланировала для своей дочери другое: как только та достигнет цветущей поры юности, та начинает вести бурную личную жизнь, в которую посвящает свою мать и советуется по поводу каждого мало-мальски значимого события, набирается опыта и отхватывает самого лучшего мужа. Однако Заря фактически обломала этот блестящий план. Во-первых, ещё совсем юной, не вполне "дозревшей" девушкой она заявила, что выходит замуж за соседского юношу Уайна, который по меркам Уаки "лучшим мужем" считаться никак не мог, пусть и был красивым, талантливым и с твёрдыми моральными устоями. Дело было даже не в том, что он был слишком юн, а после провала экзаменов должен был на пять лет уйти армию — Уаке не хотелось в принципе, чтобы дочь выходила замуж за первого, кого полюбит. Ведь таким образом дочь лишала её интересных переживаний и возможности сравнивать разных женихов. А уж решение дочери ждать жениха из армии все те годы, когда можно было бы присматриваться к разным претендентам... Словом, когда пришло известие о смерти Уайна, то мать Зари вздохнула с облегчением, уверенная, что теперь можно вернуться к первоначальному плану, и не пожелала обращать внимание на такую мелочь, как чувства девушки, желавшей по-человечески оплакать свою любовь. Уака не знала, что Заря обещала в любом случае ждать пять лет, а если бы знала, это бы ничего не поменяло: свои планы Уака не любила даже временно откладывать на небольшой срок.
Потом была оспа, изуродовавшая девушку до того, что даже Уака поняла — план под названием "Конкурс женихов для дочери" уже неосуществим. Ну ладно, пусть тогда дочь будет Девой Солнца, тем более и сама туда тянется... Но тут дочь самым глупейшим образом потеряла книгу, была изгнана из обители, да ещё и не пожелала возвращаться к матери, а зачем-то умотала в Тумбес. Уака планировала заехать туда разбираться с дочерью, однако всё как-то не получалось выбить себе поездку (на самом деле, мешали люди Инти), а через год с небольшим Заря сама вернулась оттуда под руку с воскресшим Уайном и огромным животом. От таких зигзагов у Уаки и вовсе голова пошла кругом. И раздражали именно резкие повороты в судьбе дочери. Хотя с чисто прагматической точки зрения даже Уака не могла не признать, что дела обернулись не так уж плохо: на безнадёжную дочь отыскался хоть такой жених — больной, не сделавший карьеры, лучшие годы проведший в рабстве и вообще во всех отношениях "бросовый". Такого отношения Уака к зятю поначалу и не скрывала, потом же, когда он оправился от кашля и стал работать и учиться, оценку его можно было бы и изменить, но, вопреки желанию тёщи, он не забыл, как на него смотрели раньше. Он уже не мог уважать её.
Разумеется, Уака не удержалась от язвительной тирады (впрочем, зачем бы ей удерживаться, если она считала такого рода тирады полезными для тех, к кому они обращены?):
— Думали от меня спрятаться, да? А вот и не получилось? Это всё фокусы твоего муженька, очень в его духе — взять, потихоньку собрать вещи и уехать. А я потом ищи вас! Это он хочет мне видеться с внуками помешать.
Заря лишь пожала плечами: если её матери не нравились какие-то действия дочери или зятя, то бесполезно объяснять, что они действовали в первую очередь исходя из своих соображений, а не с целью ей насолить. Уака продолжила:
— Я вообще не понимаю, что у этого человека в голове. Хочу знать, что у него там творится, и не могу узнать! Меня это напрягает. Этот человек не доведёт тебя до добра!
В этот момент в хижину заглянула Пчёлка и неуверенно посмотрела на бабушку. Та всплеснула руками:
— Так, а почему у тебя ребёнок здесь в сандалиях бегает? На такой высоте! Здесь же холод от камней идёт! Надень на неё сапожки немедленно. С тёплыми носками! На босу ногу ходить тут Уайн придумал? Да он просто изверг и тиран! Где Пчёлкины сапожки?! Носков нет? Ну, я так и знала, что ты их забудешь. Я сама думала взять, да закрутилась в последний момент. А ты — балбесина!
На самом деле Заря нарочно не стала доставать носки. Раз уж от переодевания Пчёлки в сапожки не отвертеться, иначе разбушевавшаяся маманя не успокоится, то без носков вполне можно обойтись — зачем же ребёнка мучить, пока ведь ещё тепло.
Когда Заря вышла из хижины, бывшая невольной свидетельницей этой сцены Морская Волна шепнула ей:
— Не понимаю, как твоя мать так может при чужих людях. У меня отец тоже порой скандалы закатывал, но старался, чтобы без посторонних...
— Значит, она так уверена в своей правоте, что присутствие чужих её не смущает. Уверена, что её поведение должны одобрять.
Заря села чистить картошку, чтобы сделать пюре Томасику. Заметив это, её мать тут же закричала:
— Ты какую картошку чистишь? Зелёную? Так она на пюре не годится, её только жарить хорошо. Идиот твой муж, что нормальной картошки не взял, я ему сколько раз говорила, чтобы брал не зелёную, а фиолетовую! Но ему лишь бы жарить себе, а о детях своих он не думает. Хорошо я фиолетовой картошки принесла, вот держи, чисти!
Заря только пожала плечами. Из зелёной картошки тоже можно сварить пюре, особенно если другой нет, никто не помрёт, но Уаке этого не объяснишь. После этого ещё полдня Заре пришлось выслушивать всё то, что мать о ней думает и считает позарез необходимым сообщить. Сообщаемое в общих чертах не менялось годами, но, тем не менее, Уака каждый раз повторяла это с таким видом, будто сообщает что-то свежее и важное. Поскольку совместить такой сеанс разоблачений с полезными делами по хозяйству было невозможно — Заря не могла просто пропускать всё мимо ушей, Уака требовала реакций "к месту": то Заре попадало и за лень. Словом, когда Уака, наконец, убралась, Заря уже была в полном изнеможении и телесно, и душевно.
Морская Волна взяла Зарю за руку и сказала:
— Я понимаю, как тебе плохо от всего этого. Я порой вспоминаю своего отца, мне удалось в конце концов простить его, но порой я думаю, что это только потому, что он умер, да ещё и не своей смертью. Живого было бы простить на порядок труднее, даже зная, что это в некотором роде болезнь.
— Болезнь?
— Ну, точнее, что-то вроде врождённого уродства. Слишком сильное внимание к мелочам и в силу этого трудность в выделении главного. У него это было всегда, даже в молодости, хотя старость это обостряла, — вздохнув, Морская Волна продолжила. — Моей матери было очень тяжело с ним. Он мог устроить ей скандал из-за любого пятна на скатерти. В юности мне казалось естественной его строгая требовательность, ведь я же не знала другой жизни, но я всё равно не понимала, почему отец так суров к матери, которая и без того старается изо всех сил, чтобы пятен не было. Так какой смысл на неё ругаться, если их от этого ещё меньше не станет? А иногда возникало нехорошее подозрение, что испорченные скатерти или случайно разбитые чашки моему отцу дороже, чем мы, его родные... Потом после моего замужества мне моя мать объяснила, что дело вовсе не в скупости, а просто моему отцу становилось почти физически плохо при виде пятен, разбитой посуды и прочего "непорядка". И кричал он, и скандалил во многом потому, что ему самому было плохо, а когда человеку так плохо, он не очень думает о других. Та боль забылась, но зато я выучила, что кормить малышей при нём нельзя, потому что они не могут есть аккуратно, а у него даже крошка в уголке губ могла вызвать отвращение. Что уж говорить о том роковом дне, когда он узнал, что я обесчещена. Если ему самому было так плохо от этого, что куда уж ему было жалеть меня и тем более думать о том, как мне больно от того что он творит. Он ничего не понимал, действовал как сумасшедший... Потом, конечно, когда я стала женой Инти, а о моём позоре даже в Тумбесе не особенно вспоминали, он смирился. К тому же он был рад, что я родила мальчиков-внуков.
