Падение Коцита

Так оно и оказалось.

Прошли.

Все, кто подземелье был, просто духом воспрял. Наконец-то! Прошли! Одолели! Смогли! Сдюжили! Выдержали! Не сломались, не согнулись, не пали духом, не дрогнули. Прошли. Одолели.

Маски дыхательные всё равно снимать не стали. Но дышалось теперь, тем не менее, не в пример легче. Когда над головой эта мерзость белёсая, всё равно не по себе, что ни говори. Где-то в глубине души, а всё равно как бы противишься изнутри, чтобы не рухнуло это, сверху. Как бы поддерживаешь изнутри, из самого себя подпорки ладишь. И не хотелось бы на это силы душевные тратить, а как-то само собою так получается. У всех подземников подобное чувство возникает.

А сейчас — просто красота. Голый камень, как и положено внутри горы. Ничего лишнего. Сердце не нарадуется.

Так. А это что такое? Площадка, словно тоннель вширь повело. И не только вширь приглядевшись пристальнее, понимаешь, что как будто шар гигантский, огромная пустота в теле горы образовалась. Пол каменный по плавной дуге вниз идёт, а потом снова вверх уходит. Неужели сейчас на вольный воздух выйдем? Хорошо бы.

Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего. Выйти на воздух — пустяк. Да вот только кто тебя встретит и как, — это да. Это серьёзно. Тайну соблюсти — первое дело. Потому что? Поэтому вперёд пойдёт свежая пара. А это у нас — молодые люди боя. Головы юные. Тела их быстро устают, но и восстанавливаются тоже быстро. А когда человек свеж, бодр и полон сил, то и богине легче. Меньше себя тратит, чтобы частицей сути своей в человеке присутствовать, глазами его глядеть, ушами слушать и так далее. Человек, когда в паре с богиней, и сам начинает видеть невидимое. А это, в смысле безопасности — первое дело. Положа руку на сердце, шиш бы они без богини этот мерзкий тоннель прошли.

21-03

Длинный пологий подъём. Наклон примерно такой же, как и на входе из-за Стены. Но длиннее, гораздо длиннее. Раза в два, а то и больше. И с каждым шагом какое-то мерзенькое предчувствие холодило живот и вздрагивало под коленками. Два друга, два кровных брата, два соперника, как ни горько это признать. Надо же было так случиться, что оба юношеских сердца запали на одну и ту же деву. Строгие правила поведения внутри племени запрещали поединки, нарушителей изгоняли. И правильно то. Мало опасностей снаружи, чтобы ещё и внутри междоусобные душегубства разводить. Но они и без того и в мыслях не держали подобного. Кровные братья — это кровные братья. Это и сравнить не с чем. Когда в одном бою по три раза друг другу жизнь спасаешь, — если уж и то не знак свыше, то что же ещё? Даже запястья надрезать не пришлось. Других ран хватило. По три раза совместили они раны на своих телах. Трижды смешалась кровь в их жилах. И раны те первыми закрылись и зарубцевались. Крепче их дружбы не было в племени. Что чувствовал один, то чувствовал другой. В самые опасные разведки только их пара и ходила. Потому что когда общая кровь в двух телах, то двое становятся как один. Одновременно в две стороны глядят, одновременно двумя парами ушей слушают. Поэтому, наверное, так и получилось. В чьём уж сердце впервые зародилось желание связать нить своей жизни именно с нею, единственною, — теперь уже и не скажешь. А время, когда деве придётся сделать свой выбор, всё ближе и ближе. Потому старались кровные братья превзойти друг друга в доблести. И когда первыми шагнуть в неизвестное выпало их паре, восприняли они то как знак судьбы. И взыграло поначалу сердце в груди у обоих. Но вот теперь, с каждым шагом, непонятно по какой причине, но становилось на душе всё тревожнее и тревожнее. И когда кончился подъём, замерли они в нерешительности.

Светильники, по два на шлеме, устроены были хитро. Большой огонь, факелА, внутри белёсой мерзости — никак нельзя. Слишком явная жара. Тревога поднимется сама собою, потому как давным-давно мешки-проглоты именно огнём и уничтожали. Посему фитильки в светильниках тех нашлемных толщиной с травинку. Огонёк на таком, соответственно, тоже с душу бабочки. Зато задняя стенка каждого светильника отполирована и чуток искривлена. Отражатели называются. Огонёк малый, а свету даёт, как целый факел. И в глаза свет не бросается, больше вперёд светит, очень удобно. Так, и что же это мы теперь видим в этом освещении? Странное что-то. Как будто конец свету впереди, а дальше свет продолжается, но уже другой. Да как такое случиться может?

Снова прямой отрезок. Насколько глазу хватает — голимая каменюка. Ничего поверху нету. И всё же какое-то чувство неясной тревоги никак не отпускает. Может, со светильниками что? Или новая напасть какая? Переглянулись кровные братья, стоя перед тем местом, где конец одного свету и начало другого. Хотя, почитай, и единая кровь течёт теперь в их жилах, да только в глазах одного осторожности больше. И желание с богиней посоветоваться. А другой более не о деле, а о юной деве мыслил. И шагнул вперёд, вроде как бСльшую храбрость проявил.

Хотя — нет. Не шагнул. Протиснулся. В месте перехода от наклонного пути к ровному было как там, снаружи, между каменными столбиками вдоль Стены, примерно то же ощущение. Каждый день по два раза такое испытываешь, тут уж ошибиться сложно. Нечто вроде того, только чуточку всё же другое. Но тоже — невидимое препятствие. Вроде как воздух невидимо сгустился. Как невидимая плёнка, она, видать, и свет искажает. Но всё же протиснулся сквозь неё один из кровных братьев.

И тут же оглянулся назад. Потому как перестали они чувствовать друг друга. А все остальные люди племени, что под землёй находились, вдруг почувствовали, что один из них пропал. Исчез. Вдруг — и нету. Отделила пелена невидимая, как ножом чувства, богиней дарованные, отрезала.

И обернулся шагнувший на ту сторону. То же почувствовал. Посмотрел немного в глаза кровному брату и знак рукою сделал. Жди, мол. Смотри, мол. Моя очередь дёргать смерть за хвост. За мною не ходи. Чтобы в случае чего было кому весть богине предать. Опомнился, знать, отошёл от мыслей под землёю не подобающих.

Шаг. Другой. Третий. Голова неспешно поворачивается из стороны в сторону склоняется вниз, под ноги глянуть. Поднимается вверх: нет ли какой опасности на потолке. И опять снова всё по новой: по сторонам, вниз, вверх.

Десяток шагов прошёл он, только вдруг резко дёрнул головою в сторону, меч вверх взлетел, чтобы рубануть от души, только вот не видно — кого, пусто под землёю...

И едва сделал человек резкое движение, сразу же как будто бы воздух вокруг него сгустился. Сгустился, сдавил, сломал, скрутил и уронил на камень изломанным, смятым, мёртвым куском плоти.

21-04

— Резиновый воздух, — сказала богиня. — На этом участке пути опять препятствие из прошлого. Одна из составных частей Струящихся Пещер Стикса. Особенность первая: резиновый воздух допускает внутри себя только плавное перемещение. Любое резкое движение приводит к сгущению и изменению пространства вокруг центра возмущения.

Особенность вторая: в резиновом воздухе обретает видимость любой внутренний страх человека. Очень ярко. Очень красочно. Очень по-настоящему. Человек пытается от этого защититься, делает резкое движение, — и его убивает последующее изменение в резиновом воздухе.

То, что находится во втором тоннеле, не имеет ни разума, ни воли, ничего личного. Когда-то, во времена Стикса, резиновый воздух являлся одной из составных частей ловушек для тел, несущих в себе Изначальную Душу планеты. Сейчас и тут остались лишь жалкие последыши, остаточки прежней жути. Мне понятно, что произошло. Игра теней вызвала в памяти человека образ из прошлого. Какого-то врага. Образ всплыл из глубин памяти, а лучи зрения, напоенные силами проявленных чувств, нарисовали обман, видимость, иллюзию. На внешний вид ничем не отличимую от реальности. Это единственная опасность резинового воздуха. Невидимое препятствие на входе в тоннель — это одна из разновидностей Силы прошлого. Такая же пробка запечатывает тоннель с резиновым воздухом и с другой стороны. Когда идущий внутри снова уткнётся в невидимую вязкость, это и будет означать, что препятствие преодолено.

Вождь почтительно прокашлялся.

— Прошу прощения у богини, но как быть с погребальным обрядом для погибшего? Мы знаем, что близость Великого Пожирателя уже погубила его душу, но, может быть, мы можем сделать что-то хоть для его тела?

— Тело претерпело изменения и уже растворилось в резиновом воздухе, так он может черпать силу для поддержания себя. Тело уже высохло, тела уже нет, осталась только одежда, оружие и снаряжение. Измятые в комок.

Насчёт души ты тоже ошибаешься. Его душа ещё не съедена Пожирателем. Пока не съедена. Впавшая в бессознательность душа потянулась к центру притяжения при жизни. Кровный брат погибшего, бывший поблизости, послужил невольным спасителем, он вынес душу в своей ауре из подземелья, а сейчас она... она ещё тут, в племени... только теперь она на женской половине.

— Миа! — поражённо выдохнул кровный брат погибшего. — Он ушёл к Миа!

Вождь хмыкнул, покрутил головою.

— И как долго его душа пробудет с нами?

— До полуночи, — ответила богиня. — Потом притяжение ослабнет, душа окажется втянута в общий поток голода мёртвого существования, втянется в Долину Лиловых Зиккуратов, и там уже будет съедена. Если...

— Если? — переспросил вождь.

— Если не подарить его душе новое тело.

— И как это сделать? — жадно спросил кровный брат погибшего.

Богиня внимательно вгляделась в него, как будто наизнанку вывернула, разобрала на мельчайшие частички, каждую в отдельности рассмотрела, потом сложила вместе и свернула обратно.

После этого взгляд богини изменился, ушёл куда-то вдаль, где и проделал снова нечто подобное.

Когда глаза богини снова стали прежними, она оглядела всех присутствующих и очень подробно рассказала, что именно, как именно и кому именно надлежит сделать.

21-05

Выделенный для великого делания шалаш располагался на краю и в отдалении. Гаян, кровный брат погибшего, и Миа, общая мечта обоих, готовились создать новое тело для спасения присутствующей здесь же души Кано.

Богиня очень тщательно и подробно обговорила все детали и ним, и с ней. Была выслушана со всем уважением. Всмотревшись в невидимое людям поверх тел делателей, богиня удовлетворённо кивнула и вышла. Невольные великие делатели остались вдвоём. Вроде как.

Опустив глаза, что выглядело особо забавно в полной темноте, они разделись. Неловкость сотворяемого скорее состояла в непривычности производимого действия. Потому как вхождение мужчины в женщину, а юноши в деву — дело естественное и вообще-то только приветствуемое всеми родственниками и прочими сочувствующими.

Вот только вот вдвоём всё это вот вытворяется. А тут всё племя внимание своё вот сюда вот устремило, — раз. Богиня невдалеке покровом своим защитным обволакивает и тоже вроде как вниманием не обделяет, — два. И душа Кано в предельной близости, в коконе ауры присутствует. Наблюдает, так сказать, — три. Впервые такое в истории племени. Чтобы вот так вот... Непривычно. Необычно. Впечатляет, в общем. Поневоле очи в пол упрёшь, и даже в полной темноте.

— Да позволит мне великодушная Миа выполнить обговорённое.

Сидя на коленках и ощущая непривычное напряжение в важнейшей на этот момент части тела, Гаян склонился до пола. Ритуал. Когда ум и душа в смятении, следуй ритуалу. Ритуал берёт ответственность за происходящее на себя и человеку становится легче. Увереннее в себе становится, если так можно выразиться.

Миа порывисто вздохнула и, так же сидя на коленях, повторила поклон. Потом, выпрямившись, склонилась набок, выпрямляя ноги, и легла на спину. Ощущая небольшое волнение в груди и немного ниже. В том месте, где великие деяния, собственно говоря, и делаются.

Великое дело — бёдра девы! Право слово! Входят внутрь только мужчины. А выходят потом, впоследствии, и мужчины, и женщины. Ма-асенькие такие. Нет, волшебство, просто волшебство какое-то там, внутри. Вот.

Впервые выполняющееся вхождение внутрь — дело волнительное. Правда, впоследствии про это как-то позабывают. Привыкают, что ли? Но Гаян о последствиях не думал. Он вообще сейчас ни о чём не думал. Когда в одно место кровь приливает, в другом отливает. А другое — это то, чем обычно думают. Вот он и не думал.

Трепетно приблизившись к пределу своих мечтаний, а сейчас, в силу обстоятельств, напарнице по выполнению задания, жизненно важного для племени, Гаян поступал, можно сказать, предельно просто. Как наипростейшее из наимельчайших.

Вытягивая вперёд руки, нащупал впереди цель устремления. Определив направление расположения цели в пространстве, постарался произвести сближение, но, вследствие отсутствия опыта, выход на цель осуществлял методом проб и ошибок. Несколько раз случайно коснулся главным соединителем кожи бедра и живота цели, отчего мышцы под кожей всего нижележащего объекта невольно вздрагивали.

Когда в его широкую грудную клетку сначала упёрлись две твёрдые точки, а потом, за ними обнаружилось нечто более мягкое и слегка пружинящее, — тоже два, — он принял окончательный упор на локтях. Ноги его как-то сами собою скользнули между длинного, мягкого, убравшегося в стороны. А затем что-то пошло не так, и он вроде как куда-то промахивался. И так несколько раз. Главное соединительное устройство упиралось, а потом скользило куда-то не туда. А голова всё ещё ничего не соображала. И только когда на твёрдое и горячее легло нечто, в количество несколько, потоньше и похолоднее, он послушно замер, — всем телом. А его твёрдое опустили чуть ниже и оно, которое твёрдое, упёрлось в нечто иное по качеству ощущения. Несколько ударов сердца тело провело в недоумённой неподвижности, а потом какой-то задний мозжечок, в отсутствии более высших отделов мозга взявший управление телом на себя, наконец-то догадался, что искомый вход обнаружен, после чего решительно вошёл.

Вздох, вскрик, внезапная смена ощущений заставила обоих вздрогнуть, замереть и прийти в себя. Ненадолго. Во-первых, потому, что её ладонь оказалась зажата между их телами. Временно управляющий мозжечок дал приказ пошевелиться и ладошка удалилась. После чего, практически одновременно, два голоса выдохнули один вопрос:

— Ты — что?

Мужчина должен быть более активен и потому его вопрос прозвучал более настойчиво.

— Больно. Немного. Было. Уже всё.

Взглянула в его глаза, и, несмотря на темноту, их взгляды пересеклись.

— А ты? Меня предупреждали, я ждала. А ты? Что?

— Горячо, — виновато произнёс он, досадуя на свою неопытность.

— Где? — не поняла она.

Невольно приподнявшись и согнувшись, он совершенно машинально попытался взглянуть, и она поняла. Порывисто вздохнув и покраснев от смущения, она повернула свою голову набок, а движением руки притянула его голову к своему плечу и лицом в другую сторону, чтобы не смутиться ещё больше от взгляда глаза в глаза.

И когда он порывисто вздохнул, запах её тела вошёл в его голову, и тут уже даже упомянутый выше задний мозжечок выронил из рук последние вожжи управления телом. И тогда наступило полное беспамятство. Во всяком случае, с его стороны.