— Дикий щавел. — Встряхнул листья от пыли. — Хотите?
— Конечно, — кивнула Айями.
Атат В'Инай обмыл пучок водой из канистры.
— Спасибо. Ты наблюдательный, разбираешься в травах, в следах, в звуках. Молодец, — похвалила Айями, прожевав кислый листик. — А я всю жизнь прожила в городе и не сумею отличить сорняк от щавела. Так и помру в двух шагах от него.
— Для голодного человека сорных трав нет. Всякая былинка съедобна, — ответил атат В'Инай, польщенный похвалой.
— Твоя правда, — ответила Айями со вздохом, вспомнив варево из травяной крошанки, вошедшее в рацион последних месяцев перед окончанием войны. А ведь скоро первая годовщина капитуляции Амидареи, будут ли даганны праздновать день победы? Наверное, отметят шумными гуляниями, как и прочие знаменательные даты.
Таки они вышли втроем через двери пропускного пункта. Веч — впереди, на ходу сворачивая бумаги в трубочку, следом амидарейцы — в неизменных ватных куртках и кирзовых сапогах, и тот, что звался Солеем, обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд на забор и ворота из колючей проволоки и на военных, посматривающих на разношерстное сборище у машины.
После краткого знакомства муж разместил пассажиров: Айями впереди рядом с собой, а атата В'Иная с амидарейцами — на заднее сиденье. Айрамир, скрестив руки на груди, вложил в свой взгляд все возможное презрение, мол, я с дикарем на одном километре ср*ть не стану, не говоря о том, чтобы сесть бок о бок. Солей же невозмутимо устроился рядом с сагрибом, оставив место возле дверцы своему товарищу. В тесноте закрытого пространства обострились запахи немытости, топлива и дыма, коими провоняла одежда амидарейцев.
— Твой товарищ... Сол... понимает, чего мы ожидаем от него?
— Так-то у него язык пока не отсох, и котелок соображает. Он и сам может ответить, — парировал едко Айрамир.
— Это хорошо, что котелок соображает, — согласился Веч. — Потребуется пройти медосвидетельствование, что твой товарищ... Сол... находится в здравом уме и трезвой памяти после перенесенной травмы.
— То есть? — вспыхнул спичкой Айрамир. — Ты его дураком, что ли, считаешь?
— Погоди, Айрам, не пыли. Если понадобится заключение о моем здоровье, я согласен на освидетельствование. И расскажу в суде все, чему стал свидетелем в войну, — сказал Солей. Голос у него оказался негромкий, но глубокий и приятный, и Айями невольно заслушалась.
— Отлично, — кивнул муж и, успевая крутить баранку, коротко проинструктировал, что можно, а чего нельзя вытворять на даганской земле, чтобы не подставить поручителя, то есть, его, Веча, и заодно не сорвать начатую миссию.
Солей переспрашивал, уточняя, а Айрамир слушал молча, уставившись в окно.
Ох, как разволновалась Эммалиэ, увидев "племянника". Прослезившись, осенила его знамением и расцеловала в обе щеки, ввергнув в страшное смущение: не пристало суровому солдату сюсюкаться, словно баба, на виду у всех. Люнечка смотрела на новоприбывших с любопытством и без страха: коли взрослые отнеслись спокойно к незнакомым дядькам, то и ей бояться нечего.
В биваке Айями наконец-то рассмотрела приятеля своего "братца", в Амидарее-то такой возможности не представилось. Он оказался немногим старше Айрамира, но, в отличие от него, вел себя как человек, понимающий, что адекватный диалог принесет гораздо больше пользы, нежели агрессивная нетерпимость. А может, сказывалась заторможенность после недавней контузии и травмы. Как и Айрамир, его товарищ был рус головой и бровями, но повыше ростом, и вполне мог сойти за старшего брата. Их так и выпустили из лагеря — в куртках и штанах, под которыми обнаружилось исподнее, насквозь пропахшее потом и хозяйственным мылом. К рукаву куртки Солея был пришит ярлык с надписью на даганском: "Петар-39", от куртки "брата" ярлык был отодран рукой определенно яростной и непримиримой. Основательная щетина придавала амидарейцам вид бандитский и недружелюбный.
— Сегодня — отмываться и ужинать, остальные дела — завтра с утра, — повелел Веч. — В ближайшем городе купим вам приличные вещи.
Солей кивнул, соглашаясь, а Айрамир завелся.
— Будем ходить, в чем есть. Твоя благотворительность вот где у меня, — провел ребром ладони по горлу. — Не хочу и не буду никому обязанным.
— В твоей куртке вшей — туча, заразишь.
— Моя куртка — мои вши, — ответил запальчиво Айрамир. — Близко не подходи и не подцепишь.
— Айрам, позволь хотя бы дырки заштопать, — предложила Эммалиэ.
— Я сам, — ответил тот упрямо. — И вообще, заработаю как-нибудь... придумаю, как, и заработаю на новые тряпки.
— Хорошо, заработаешь и купишь, — согласился Веч. — А покуда те вещи, что на вас надеты, нужно выстирать, а лучше бы прокипятить.
Соорудили наскоро загородку для помывки, заодно поставив воду греться на большом костре. Когда Солей снял сапоги из заскорузлой кирзы, под пахучими портянками обнаружились язвы и натертости. Эммалиэ всплеснула руками, а даганская нянюшка зацокала укоризненно. Вдвоем они взялись курировать лечение ран, выдав болезному заживляющую мазь и свежие бинты.
— Как же ты воевал, коли не умеешь наматывать портянки? — поинтересовалась Эммалиэ.
— Наматывать-то умею. Это из-за мыла, — оправдывался неловко Солей.
Стянутая рубаха явила расчесанные докрасна борозды и сыпь с коростами на спине и боках. Телом Солей оказался тощ, и худоба его была нездоровой. Заметив выступающие ребра, Айями поспешила отвернуться. Глазеть на малознакомого человека, тем более, на мужчину, пускай он и не совсем гол, — и самой смущаться, и его смущать. Впрочем, Айрамир недалеко ушел от товарища, но субтильность "братца" компенсировалась какой-никакой жилистостью.
— Северная девчонка нашего мыла боится, — прокомментировал атат В'Инай с беззлобным смешком. Айрамир не понял ни слова, но на всякий случай окатил сагриба свирепым взглядом.
— Это аллергия, — заключила Эммалиэ. — От нее, бывает, и лицо отекает, и схватывает дыхание, отчего человек может умереть.
— Разве в лагере тебя не лечили? — спросила Айями и бросила красноречивый взгляд на мужа, мол, смотри, как издевались твои сородичи над моим соотечественником и вдобавок морили голодом.
— Лечили, конечно, выдавали мазь и таблетки. Так ведь мажь не мажь, портянки-то и исподнее все равно мылом стирали, ни для кого не делали исключений.
— Сегодня вымоешься мочалом на пустую, потом купим другое средство, — постановил Веч. — Вот тебе махси, обуешь. Они удобнее и мягче, чем сапоги.
— Не нужны нам твои подачки. Обойдемся и без них, — влез Айрамир.
— Так я тебе и не предлагаю, — пожал плечами муж. — А товарищ твой, как заживут ноги, вернет махси и, если захочет, заработает на новые.
— Ладно, — сузил глаза упрямец, видимо, выискивал подвох в словах мужа и, как назло, не находил.
Считай, до позднего вечера пришлось наводить чистоту, отдраивая кожу и одежду от въевшегося лагерного запаха. Амидарейцы дрожали от озноба: заметно похолодало, и от свежевымытых тел шел пар. Стуча зубами, они натягивали за загородкой рубахи и шальвары.
— Не скалься, завтра верну, когда мое шмотье просохнет, — сказал сердито Айрамир.
— Вернешь, — кивнул Веч.
— А вы... ваше имя настоящее? — спросила Айями у Солея.
— Ну да, — кивнул он.
— А из каких мест вы родом?
Оказалось, Солей родился и вырос на землях, первыми испытавших на себе всю мощь победоносного наступления даганской армии. И без того малочисленных родственников у него не осталось, кто пропал без вести, кто погиб. Жениться не успел, как и завести детей. Рассказывал Солей немногословно, но охотно, и Айями опять подпала под очарование негромкого голоса и гладкой речи. Ходил Солей, приволакивая ногу, и пальцы его плохо слушались, как и мимика правой половины лица. В противовес своему товарищу не проявлял озлобленности и не препирался по пустякам, в то время как Айрамир то и дело закусывал удила. Солей и с сагрибами вполне поладил, и с мужем, не говоря об амидарейках и о ворчливой даганской няньке. Зато в Айрамире тлела злость, которую он норовил выплеснуть по поводу и без — на даганнов. Если эсрим Апру не трогал в силу уважения к возрасту и к женскому полу, то сагрибов норовил цапнуть — словом или делом, пока не слышит и не видит Веч. К атату В'Инаю дышал неровно и в особенности к его прическе, и впервые разглядев длинные волосы, собранные в хвост, ржал истерически, до слез. Атат В'Инай хмурился, не понимая причины, и спросил напрямик у Айями.
— Потому что мой брат — дурак, — ответила та на даганском и накинулась на Айрамира: — Каждый волен быть таким, каким он хочет быть. Не смей над ним смеяться!
— И не думал, — фыркнул тот, давясь смехом. — Не боись, я его и пальцем не трону.
Пообещал — и слова своего не сдержал. В первый же вечер у него случился конфликт с молодым сагрибом.
По приезду в бивак муж представил всех участников небольшой компании, установив степень родства для Айрамира как брата Айями и племянника Эммалиэ, в разговоре мужчины по умолчанию обращались друг к другу на "ты" и по имени, хотя как и о чем можно разговаривать с человеком другой национальности, не зная его языка?
После помывки пришел черед ужина. Проголодались все знатно и потому уплетали так, что трещало за ушами.
— Эй ты, подвинься, — сказал Айрамир, подойдя с миской каши к атату В'Инаю, сидевшему на бревне, приспособленном под лавку. Тот, конечно же, не понял и не подумал выполнить требуемое.
— Эй, баба, слышишь меня? Подвинься. — Айрамир пощелкал пальцами.
Естественно, получил в ответ нулевой отклик и, недолго думая, вывалил кашу на колени сагриба. Тот вскочил и, в секунду повалив наглеца, уткнул носом в землю, заломив ему руку.
— Эй, полегче! — заорал Айрамир.
— Чего он хотел? — спросил атат В'Инай у Айями.
— Ничего, — ответила та на даганском звенящим от возмущения голосом. — Айрам, ты поступил недостойно! Извинись немедленно!
Атат В'Инай зачерпнул ладонью кашу, упавшую на землю с шальвар, и вымазал ею лицо наглеца, тот вертел головой, уворачиваясь, и на чем свет стоит, поносил сагриба.
— Для тебя кашу варили, а ты ее в грязи вывалял, — сказал атат В'Инай. — Имей уважение если не ко мне, то к женщинам.
Конечно же, Айрамир ничего не понял из сказанного, продолжая с ругательствами вырываться из стального захвата.
— Хватит! — воскликнула Эммалиэ. — Ради всех святых, Айрам, не заставляй меня испытывать стыд за твое ребячество! Я думала, ты мужчина, а ты пакостливый мальчишка. Атат В'Инай хотя бы тем тебе ответить не может, что нанят тебя охранять, а не вредить. Дерись с ним на равных, когда закончится его договор.
Хорошо, что Веч не стал свидетелем распри, потому как вместе с Солеем ходил к речке за водой, не то провокатор схлопотал бы отменных люлей.
— Что стряслось? — спросил муж, поставив полные ведра возле костровища.
— Каши объелся — буркнул Айрамир, протопав мимо него к реке.
А атат В'Инай подсел к Айями и сказал:
— Я хочу знать, о чем говорил ваш брат. Научите меня нужным словам, чтобы я мог ему ответить.
— Спать будете здесь. — Веч показал на растянутый шатер. — С завтрашнего дня начнете ставить и собирать самостоятельно. Хватит ума уложить его в скрутку?
Айрамир фыркнул.
— Пфф, легче легкого. Соберу и поставлю с закрытыми глазами.
— Прекрасно. И да, бежать ночью, по меньшей мере, глупо, впрочем, как и днем. Меня не жалко, подставляйте на здоровье. Но следом за мною подставите и своих женщин, — кивнул Веч в сторону костровища, где у огня Эммалиэ увлеченно беседовала о чем-то с Солеем, а дочка, усевшись рядом, укачивала на коленях принцессу Динь-дон.
— Я не настолько дебил, чтобы драпать, наср*в на уговор, — скривился Айрамир. — Вот если не выгорит дело в суде, тогда поглядим. И запомни, прогибаться под вас, даганнов, не стану.
— Айю, не встревай, мы и сами договоримся, — велел Веч, заметив, что она порывается вылить на "братца" очередную порцию нравоучений и упреков. И переключился на Айрамира: — Не прогибаться — значит, лежать пузом кверху, пока тебя обслуживают другие? Нет уж, здесь мы все наравне за исключением сагрибов, у них свои обязанности. Или боишься надорваться, принеся ведерко с речки? А может, не прогибаешься, потому что не умеешь разводить огонь?
Айрамира аж перекосило от пренебрежительной интонации в голосе мужа.
— Ты меня на слабо не бери. Если надо, сделаю. Но прислуживать не собираюсь.
Выдержкой Веча можно было сдабривать даганскую кашу вместо перца.
— Тебя и не заставляют, — ответил он спокойно. — Я сказал, ты меня услышал. Чтобы не замерзнуть ночью, возьмите жаровню в шатер.
— Больно надо. Обойдемся без подачек.
— Это не подачка, это здравый смысл. Хочешь застудить легкие? Валяй. Так ведь зараза к заразе не прилипает, уверен, не заболеешь. О товарище своем подумай. За Полиамскими горами каждая пара рук будет на счету, и он должен успеть окрепнуть — телом и головой, если, конечно, захочет туда отправиться.
Все-таки последнее слово за мужем осталось. Промолчал Айрамир, насупившись, и язвить не стал.
— Что ты пообещала этому недоделку? — поинтересовался Веч, когда наконец-то все разошлись по местам ночевки, и атат Н'Омир занял пост у костровища.
— Так-то у недоделка есть имя, — поджала губы Айями.
— Имя у него появится, когда он начнет вести себя по-человечески. Он задирист, а сагрибы не настолько терпеливы, чтобы мириться с его заносчивостью. Калечить не станут, но проучат. Так о чем ты ему наговорила? Надеюсь, не давала невыполнимых обещаний? Если он поймет, что его надули, наломает дров.
— Ничего особенного. Рассказала то, о чем знаю от тебя. И о том, что хотим добиваться выделения нам земель возле границы в обмен на свидетельские показания.
— "Нам" — это кому?
— Тебе, мне, маме... Айраму, Солею... Амидарейцам.
— С этого места поподробнее, — потребовал муж и, выслушав краткий пересказ разговора с Айрамиром, вперил задумчивый взгляд в пространство. — А что, вполне. Затея с амидарейской автономией может стать неплохой затравкой для суда и Большого Круга, если преподнести ее в правильном русле. И если твои соплеменники не испортят всё дело непомерными амбициями и заносчивостью.
— Я верю в Айрамира, он не подведет — заявила Айями твердо, умолчав о своих сомнениях в благоразумии "братца". Хватило одного дня, чтобы утвердиться в мысли: легко не будет.
— А товарища его, Солея, откуда знаешь? — спросил Веч, пропуская русые прядки меж пальцев.
— Айрамир упоминал о нем в разговорах. Они многое пережили и доверяют друг другу. В Амидарее планировали уйти вдвоем из отряда на север. Я и не знала Солея толком, впервые увидела его в отряде, когда он встал рядом с Айрамиром, чтобы защитить меня от своих товарищей.
— Однако ж, обрадовалась, узнав, что он жив, — заметил муж невзначай.
— Здесь, в Даганнии, любой амидареец, с кем когда-либо сводила судьба, становится земляком, а друг моего... эээ... "брата", тем более, как брат мне, — пояснила Айями.
— Как брат, говоришь? — переспросил Веч, и меж бровей его залегла знакомая складка. Воззрилась Айями удивленно: отчего бы вдруг испортилось настроение мужа? — А ведь и правда, почти как брат, учитывая ваши имена: твое, настоящее, и его, придуманное.
