Джо Аберкромби Полмира

Теперь она терлась об него все усердней, и ощущение ей нравилось все больше и больше, потом она испугалась, что ей нравится это ощущение, потом решила просто продолжать, а поволноваться позже. С каждым выдохом она издавала горлом ворчание, и маленькая частичка ее думала, что это звучит довольно глупо, зато остальной ее части было плевать. Его рука скользнула ей сзади под рубашку, другая по ее ребрам, по одному за другим, и она от этого задрожала. Она отпрянула, тяжело дыша, глядя на него, уперев в него один локоть.

— Извини, — прошептал он.

— За что? — Она распахнула рубашку и стащила ее, зацепилась за эльфийский браслет на руке, наконец сорвала и отбросила ее прочь.

На миг она почувствовала себя глупо, зная, что она совсем не такая, какой должна быть женщина. Знала, что она бледная, жесткая и тощая. Но он выглядел как угодно, только не разочарованно. Провел руками ей по бокам и по спине и притянул ее к себе, целовал ее, покусывал ее губы своими зубами. Мешочек с костями пальцев ее отца упал ему на глаз, и он забросил его ей за плечо. Она начала раздвигать его рубашку, рука поднималась по его животу, пальцы по волосам на его груди, браслет светился мягким золотым светом, который отражался в уголках его глаз.

Он схватил ее руку.

— Нам не обязательно... ну... ты знаешь...

Конечно, им было не обязательно, и конечно была сотня причин не делать этого, но прямо сейчас она не могла думать ни об одной, на которую ей было бы не наплевать.

— Заткнись, Бренд. — Она вывернула свою руку и начала расстегивать его ремень. Она не знала, что делала, но знала нескольких полных придурков, которые это делали.

Неужели это может быть трудно?

Как бы один

Они заснули, обнимая друг друга, но долго это не продлилось. Бренд еще не знал никого, кто бы так сильно ворочался ночью. Она дергалась и извивалась, толкалась и содрогалась, пиналась и каталась, пока не пнула его так, что он выкатился из своей собственной постели.

Так что ему пришлось смотреть на нее, сидя на своем морском сундучке, крышка которого была отполирована до блеска его собственной задницей за сотни миль гребли.

Наконец она улеглась лицом вниз и широко раскинув руки, полоска света из узкого окна упала на ее спину. Одна рука свисала с кровати, и эльфийский браслет отбрасывал слабый свет на пол. Длинная нога высовывалась из-под одеяла, сморщенный шрам виднелся на бедре, на лице спутались волосы с вплетенными золотыми и серебряными кольцами, так что ему была видна лишь половина закрытого глаза и небольшой кусочек щеки с той меткой в форме стрелы.

Сначала он сидел с глупой улыбкой на лице, слушая ее храп. Думая о том, как она храпела ему на ухо всю дорогу по Священной и по Запретной. Думая, как сильно ему нравится слышать этот храп. С трудом веря в свою удачу, что она была тут, сейчас, обнаженная, в его постели.

Потом он начал беспокоиться.

Что подумают люди, когда узнают, что они сделали? Что скажет Рин? Что скажет мать Колючки? Что если появится ребенок? Он слышал, это не так уж вероятно, но такое случается, не так ли? Рано или поздно она проснется. Что если он будет ей больше не нужен? Как он может быть ей нужен? И на задворках его разума бродило самое темное беспокойство. Что если она проснется, и он все еще будет ей нужен? Что тогда?

— Боги, — пробормотал он, удивленно глядя в потолок. Но они ведь ответили на его молитвы, положив ее в его постель, не так ли? Вряд ли он мог молиться, чтобы они помогли теперь ее оттуда убрать.

С особенно резким всхрапом Колючка дернулась, потянулась, сжала кулаки, вытянула пальцы на ногах, и ее мышцы содрогнулись. Она высморкала соплю из одной ноздри, вытерла ее тыльной стороной ладони, потерла глаза другой ладонью и убрала с лица всклокоченные волосы. Потом замерла и дернула головой по сторонам, широко раскрыв глаза.

— Доброе утро, — сказал он.

Она уставилась на него.

— Значит, это не сон?

— Видимо нет. — Кошмар, быть может.

Долгий миг они смотрели друг на друга.

— Хочешь, чтобы я ушла? — спросила она.

— Нет! — сказал он, слишком громко и слишком страстно. — Нет. Ты хочешь уйти?

— Нет. — Она медленно села, натягивая одеяло на плечи, повернувшись к нему шишковатыми коленями, и широко зевнула.

— Почему? — Он понял, что говорит. Она остановила зевок на полпути, и осталась с открытым ртом. — Прошлая ночь прошла не очень-то хорошо, да?

Она вздрогнула, словно он ее ударил.

— Что я сделала не так?

— Ты? Нет! Ты не... я говорил о себе. — Он не очень-то понимал, о чем говорит, но его рот все равно продолжал говорить. — Рин же сказала тебе, да?

— Что сказала?

— Что мой отец отказался от меня. Что моя мать отказалась от меня.

Она хмуро посмотрела на него.

— Я думала, твоя мать умерла.

— Та же хрень, разве нет?

— Нет. Не та же.

Он почти не слушал.

— Я вырос, копаясь в мусоре. Был вынужден попрошайничать ради своей сестры. Возил кости, как раб. — Он не собирался говорить ничего из этого. Никогда. Оно само выскочило.

Колючка с щелчком захлопнула рот.

— Я та еще задница, Бренд. Но какой задницей я была бы, если б из-за всего этого думала о тебе хуже? Ты хороший человек. Тебе можно доверять. Так думают все, кто тебя знают. Колл тебя боготворит. Ральф тебя уважает. Даже Отцу Ярви ты нравишься, а ему никто не нравится.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Я никогда не говорю.

— Но ты слушаешь, когда говорят другие! И, как не уставала мне говорить Сафрит, ты красивый и хорошо сложен.

— Она так говорила?

— Она и Мать Скаер как-то провели целое утро, обсуждая твою задницу.

— Э?

— Ты можешь получить кого захочешь. Особенно теперь, когда ты живешь не на помойке. Загадка в том, почему ты хочешь меня.

— Э? — Он даже и не думал, что она тоже может сомневаться. Она всегда казалась такой уверенной насчет всего.

Но она плотно обернула плечи одеялом и посмотрела на свои босые ноги, скривив от отвращения рот.

— Я эгоистка.

— Ты... амбициозная. Мне это нравится.

— Я злюка.

— Ты забавная. Мне это тоже нравится.

Она тихонько потерла шрам на щеке.

— Я уродливая.

Гнев закипел в нем так жарко, что застал его врасплох.

— Да кто, черт возьми, тебе такое сказал? Потому что, во-первых, они неправы, и, во вторых, я выбью им зубы.

— Выбить я и сама могу. Это не проблема. Я не... ну, ты знаешь. — Она выпростала руку из-под одеяла и поскребла ногтями побритую сторону головы. — Я не такая, какой должна быть девушка. Или женщина. И никогда не была. Я не очень хороша в...

— В чем?

— В улыбках, или, не знаю, в шитье.

— Мне не надо ничего зашивать. — Он соскользнул со своего сундучка и встал перед ней на колени. Его тревоги поблекли. Раньше все каким-то образом рушилось, и больше он ничему разрушаться не позволит. Только не из-за недостатка усердия.

— Я хотел тебя еще с Первого из Городов. Даже раньше, наверное. — Он протянул свою руку и положил на ее руку, которая лежала на постели. Может это было неуклюже, но честно. — Просто не думал никогда, что получу тебя. — Он посмотрел ей в лицо, подбирая нужные слова. — От одного взгляда на тебя, от мысли, что ты меня хочешь, я начинаю чувствовать, словно... словно я победил.

— Завоевал то, что больше никому не надо, — пробормотала она.

— Да какое мне дело до того, что им надо? — сказал он, и тот гнев снова занимался в нем, из-за чего она подняла взгляд. — Если они настолько тупы, и не видят, что ты лучшая женщина на всем Расшатанном море, это моя удача, не так ли? — Он замолк, и почувствовал, что его лицо горит, и подумал, что он наверняка снова все разрушил.

— Это, наверное, самое приятное из всего, что мне когда-нибудь говорили. — Она потянулась и убрала волосы с его лица. Ее прикосновение было нежным, как перышко. Он и не думал, что она может быть такой нежной. — Хотя мне вообще никто не говорил ничего приятного, но все равно. — Одеяло соскользнуло с ее голого плеча, и Бренд положил на него руку, провел по боку и по спине, кожа шуршала о кожу, теплая, мягкая, ее глаза закрылись и...

Стук эхом раздался по дому. Кто-то стучал в переднюю дверь, и этот стук нельзя было проигнорировать. Бренд услышал, как отодвинулась задвижка, и забормотали голоса.

— Боги, — сказала Колючка, широко раскрыв глаза. — Это может быть моя мать.

Так быстро они не двигались с тех пор, как Конный Народ нападал на них по степи. Они хватали одежду, бросали друг другу, натягивали ее; он неуклюже возился со своим ремнем, и у него никак не получалось, потому что уголком глаза он смотрел, как она натягивает штаны на задницу.

— Бренд? — донесся голос его сестры.

Они оба замерли, он в одном сапоге, она босиком, а потом Бренд хрипло крикнул:

— А?

— Ты в порядке? — Голос Рин, поднимающейся по ступенькам.

— Ага!

— Ты один? — Прямо за дверью.

— Конечно! — Потом он понял, что она может войти, и продолжил виновато. — Как бы.

— Ты худший лжец во всем Гетланде. Колючка Бату с тобой?

Бренд вздрогнул.

— Как бы.

— Она там или ее там нет. Колючка Бату, ты черт возьми там?

— Как бы? — сказала Колючка в дверь тихим голосом.

Длинная пауза.

— Это был мастер Хуннан.

Имя определенно подействовало на Бренда так, словно ему в штаны вылили ведро холодной воды.

— Он сказал, что прилетел голубь с новостями о рейде у Халлеби. И поскольку все мужчины отправились на север сражаться, он собирает тех, что остались, чтобы отправиться и посмотреть. Тех, кто еще тренируется, кто был ранен и кто провалил испытание. Они встречаются на берегу.

— И он ждет меня? — крикнул Бренд дрожащим голосом.

— Он говорит, что ты нужен Гетланду. И еще, что для каждого мужчины, который исполняет свой долг, найдется место воина.

Место воина. Всегда есть брат у твоего плеча. Всегда есть, за что сражаться. Стоять в свете. И пепел старых мечтаний, который, казалось, угас уже много месяцев назад, теперь быстро разгорелся жарко и ярко. И так же быстро он принял решение.

— Я спускаюсь, — крикнул Бренд, его сердце внезапно сильно застучало, и он услышал шаги уходящей сестры.

— Ты собираешься идти с этим ублюдком? — спросила Колючка. — После всего, что он тебе сделал? После всего, что он сделал мне?

Бренд стащил одеяло с кровати.

— Не ради него. Ради Гетланда.

Она фыркнула.

— Ради себя.

— Ладно, ради себя. Разве я этого не заслуживаю?

Ее зубы ненадолго сжались.

— Я отметила, что меня он не позвал.

— А ты бы пошла за ним? — спросил он, складывая на одеяло немного вещей и связывая из него узел.

— Конечно пошла бы. И врезала бы ему по морде.

— Может поэтому он тебя и не позвал.

— Хуннан не позвал бы меня, даже если бы он горел, а я держала бы ведро воды. И никто из них не позвал бы. Воины Гетланда. Да это какая-то чертова шутка! Впрочем, не смешная. — Она замерла, наполовину натянув сапог. — Ты ведь так стремишься отправиться не потому, что хочешь сбежать от меня, а? Потому что если ты передумал насчет этого, лучше просто скажи. Полагаю, у нас было достаточно секретов...

— Дело не в этом, — сказал он, хотя и раздумывал, не было ли это одной из причин. Просто получить немного места, чтобы вздохнуть. Просто немного времени, чтобы подумать.

— Иногда мне хочется, чтобы я осталась в Первом из Городов, — сказала она.

— Тогда бы ты никогда не разделила со мной постель.

— Когда я умерла бы в почете и богатстве, это было бы главным сожалением всей моей жизни.

— Просто дай мне неделю, — сказал он, привязывая меч Одды. — Я ничего не передумал, но это сделать должен. Может у меня больше никогда не будет шанса.

Она изогнула губы и сделала глубокий вдох.

— Неделю. А потом я начну искать следующего мужика, который может поднять корабль.

— Договорились. — И он еще раз ее поцеловал. Ее губы были похожи на пену, а рот кислым, и ему было все равно. Он вскинул щит на плечо, поднял небольшой узел из одеяла, глубоко вздохнул и направился в железные объятья Матери Войны.

Впрочем, что-то остановило его в проходе и он в последний раз посмотрел назад. Словно чтобы убедиться, что она все еще там. Она была там и улыбалась ему. Ее улыбки были редкими, и это делало их драгоценными. Как золото, наверное, и Бренд был весьма доволен собой оттого, что их причиной был он.

Избранный щит

Для Колючки цитадель Торлби не была радостным местом. В последний раз, когда она ее посещала, ее считали убийцей и в цепях вели в камеру. Перед этим она была тут, чтобы посмотреть, как ее отца, бледного и холодного, положили под куполом в Зале Богов. Ее мать рыдала рядом с ней, а Колючка смотрела на суровые лица высоких богов, и все молитвы, что она знала, были потрачены впустую. И теперь, когда она хмуро посмотрела на огромные двери Зала Богов, сжимая мешочек с костями пальцев отца, ей пришлось подавить тень гнева, который она почувствовала тогда, гнева, который с тех пор горел в ней.

Во дворе под древним кедром тренировались парни. Тренировались в квадрате, так же как и Колючка когда-то. Их мастер над оружием рявкал приказы, а они бестолково собирались в шаткую стену щитов. Теперь они казались такими юными. Такими медленными и неуклюжими. Колл вел ее мимо них, а она едва могла поверить, что и сама была когда-то одной из них.

— Ты Колючка Бату?

В углу квадрата сидел старик, замотанный в толстый черный мех, несмотря на тепло. На руках он баюкал обнаженный меч. Он выглядел таким иссохшим, сгорбленным, бледным, что Колючке понадобилось время, чтобы узнать его, даже несмотря на золотой обруч на его лбу.

Она опустилась на одно колено рядом с Коллом, глядя на траву.

— Да, мой король.

Король Утил прокашлялся.

— Слышал, ты без оружия убила семерых и заключила союз с императрицей Юга. Я в это не поверил. — Он прищурил свои слезящиеся глаза и осмотрел ее сверху донизу. — Теперь начинаю верить.

Колючка сглотнула.

— Мой король, я убила лишь пятерых.

— Она говорит, лишь пятерых! — И он издал горловой смешок, глянув на воинов вокруг себя. Пара из них скупо улыбнулась. Лица остальных становились все более суровыми с каждым словом. Ни один подвиг никогда не будет для них достаточно великим, чтобы поднять ее в их глазах: она как всегда была объектом презрения. — Ты мне нравишься, девочка! — сказал король. — Нам стоит потренироваться вместе.

Так значит, ей можно с ним потренироваться, если только она не претендует на то, чтобы сражаться за него. Колючка опустила взгляд, чтобы не показать гнев и не оказаться в подземельях цитадели во второй раз.

— Это было бы большой честью, — выдавила она.

Утил зашелся в кашле и плотнее натянул накидку на плечи.

— Когда сработают лекарства моего министра, и у меня кончится это недомогание. Клянусь, это варево со вкусом навоза лишь ослабляет меня.

— Отец Ярви весьма хитроумный человек, мой король, — сказала Колючка. — Я бы умерла, если бы не его мудрость.

— Ага, — прошелестел Утил, уставившись вдаль. — Надеюсь, его мудрость сработает вскоре и для меня. Я должен отправиться на север и преподать этим ванстерам урок. У Ломателя Мечей есть к нам вопрос. — Его голос усох до надломленного хрипа. — Каков будет наш ответ?