Инструкторы базы стали вольноопределяющимися. Им в помощь были командированы 'вагнеровцы', поступившие на службу еще в канун войны. В результате инструкторский состав достиг полутора тысяч человек.
Для двух тысяч новобранцев был готов и стол, и дом, и даже опиум для народа в лице специально подобранного священника-пьяницы, когда в самом конце октября на базу пригнали вместо сорока рот новобранцев всего двадцать пять. Судя по всему, один из винтиков госмашины решил проявить свободу воли, и ... забубенил, как бог на душу.
Зато другой винтик к пожеланию переселенцев отнесся более чем благосклонно, и половина новобранцев оказалась из города, а три четверти грамотными.
Каждой ротой командовал унтер-офицер, а офицеров, подготовленных по программе для броневых дивизионов, Броневая школы обещала предоставить после рождества.
Радовало, что возраст новобранцев соответствовал оговоренному— не старше двадцати трех лет, но когда был проведен отбор 'умненьких да разумненьких' вылезла еще одна задница — 'отсев' никто забирать не собирался. О нем в повелении просто забыли, чем тут же воспользовалось командование школы:
— Преданы вам новобранцы, господа хорошие, вот и извольте их обучить, а о возврате в приказе нет ни слова, — отыгрались 'обиженные'.
В итоге в распоряжении Самотаева оказалось шесть тысяч новобранцев. Надо заметить, что расстраивался он не долго, точнее не расстраивался вовсе. Из отсева можно было подготовить пехоту по упрощенной программе. Эти люди понадобятся для охраны периметра, а то, что специфический интерес к базе резко вырастет, сомневаться не приходилось.
Опять же, из самых бестолковых можно будет сформировать заградотряды — спасибо господину Брусилову, показавшему эффективность этого приема.
Кто бы не говорил обратного, но воспитать заградотрядовца не просто. Эта разновидность двуногих должна испытывать острую неприязнь к 'подопечным', и панически бояться передовой. К вопросу воспитания этих 'высоких' качеств Самотаев подошел творчески.
Можно сколько угодно штурмовать пустые окопы, но без огрызающегося матом противника, пользы будет не много. Другое дело, если злобного и коварного ворога изобразят кандидаты в заградотряды. Вот и стали парни из отсева регулярно получать травмы различной степени тяжести.
Бывало, прилетало и в ответ, но такое случалось не часто. Сказывались отбор, усиленное питание и обучение приемам мордобоя.
Все это реализовалось позже, а сначала в лучших армейских традициях четыре тысячи охламонов отправились строить 'лесной санаторий'.
Пока в нем поживут сами 'строители', а когда вокруг появится колючая проволока, а по углам поднимутся вырастут ... времена грядут неспокойные, и мало ли кому из горожан захочет перейти на санаторный режим.
Курс молодого бойца начался со строевой подготовки. Сколько бы ни писали о бессмысленности шагистики, но без нее ни одна армия мира не обходится. Она учит подчиняться и ощущать единство, особенно когда вечерняя прогулка сопровождается новой строевой песней о бесстрашных штурмовиках и десантных батальонах. По заказу Самотаева несколько таких песен было написано заранее.
Строевой подготовки было немного. Новобранцев изматывали кроссами, полосой препятствий, рукопашным боем и далее по списку. Главным в этом винегрете была не физическая подготовка, а воспитание умения подчинятся.
Любой тактически и физически подготовленный боец может запаниковать в первом же бою и погибнуть. Чтобы этого не произошло, чтобы он не впал в ступор, инструкторы выбивали из курсантов дурь 'гражданки', прививая у подопечных потребность в бездумном подчинении, что позволяло уйти от окружающего кошмара. И этим кошмаром на время обучения становился инструктор. Тот самый, который согласно параграфу номер один всегда прав.
На этом этапе курсанты испытывали крайнюю усталость, а оставшегося времени едва хватало на туалет, прием пищи и сон. Кое-кто засыпал прямо за столом.
Выдержали не все. Четверых вытащили из петли, одного откачать не успели. Каждого двадцатого вернули в пехоту. Туда же, с пометкой в личном деле 'в заградотряд', отправили 'вечно скулящих' и типов с разного рода психическими и политическими патологиями. В этом времени на такие мелочи призывные комиссии внимания не обращали и с началом войны гребли всех без разбора.
Через четыре недели интенсивность нагрузок для будущих водителей, минометчиков и снайперов снизили — огневая подготовка, и вождение с чрезмерными физическими нагрузками не дружат.
Теперь обработка сознания пополнилась слоганами: 'Никто кроме нас', 'Штурмовые батальоны не сдаются', 'Штурмовики своих не бросают'.
Причин гордиться своей исключительностью было достаточно, а выделенные инструкторами лидеры, повели за собой остальных, как следствие — авторитет инструкторов взлетел до небес.
По вечерам стали звучать новые песни. 'Темная ночь' и 'Синий платочек', пела вся страна. Приехавшие из столицы музыканты исполнили песни о единственной надежде России, о безумно храбрых и справедливых штурмовиках, о пехоте спец. назначения, и песни из репертуара Любе. Их Зверев специально приберег для этого случая.
Большинство удовлетворялись простенькой рифмой. Натуры поэтические шептали вслед за исполнителями:
Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими,
Не жалейте ни пуль, ни гранат
И себя не щадите, и все-таки
Постарайтесь вернуться назад.
Подспудно в сознание молодых людей внедрялась неприязнь к пораженцам во всех их разновидностях. Здесь опять на первый план выходили их лидеры.
Особое внимание уделялось снайперам, на которых у Самотаева были большие планы. Только метко стрелять мало. От настоящего снайпера требовалось величайшее спокойствие и способность часами неподвижно лежать в засаде, замечая то, что проходит мимо внимания обычного бойца.
Из этих курсантов выделялись бойцы с особыми способностями. Получив приказ отстрелить ухо, такой стрелок должен видеть только этот орган, и не важно, принадлежит ли он кайзеровскому офицеру или красавице с портрета Ивана Крамского 'Портрет неизвестной'. Главное, что бы у объекта было то самое ухо. Таких в будущем станут называть киллерами, и нет ничего удивительного в том, что эта горстка бойцов жила отдельно от остальных стрелков, и готовилась в индивидуальном порядке.
Пока шла первичная подготовка бойцов, в высоких кабинетах мусолился вопрос о закупке транспортеров. Заказ разрешился в конце ноября. С этого времени водители стали регулярно убивать моторесурс, а штурмовики и пехота кататься на броне и осваивать новое оружие.
Одновременно, Самотаев почувствовал повышенный интерес к базе. Сторож с древней одностволкой, он же 'вагнеровец' 'Козырь', едва не получил в зубы, от желающих поиграть в пострелушки. Увещевания, что база теперь закрыта и никаких игр теперь не проводится не действовали. На выстрел в воздух, ему в помощь тут же пришкандыбала пара таких же 'дедков'. Только тогда их благородия отвязались.
Резко увеличилось число 'заплутавших' грибников и таких же дурных охотников. Нарушителей периметра опрашивали, после чего некоторых вели филеры, и кое-какие результаты появились уже через неделю.
Полицию и контрразведку не впутывали — у 'Вагнера' были свои специалисты. Одни изымали клиента, другие развязывали язык, после чего очередной утопленник всплывал в одном из бесчисленных каналов Северной Пальмиры.
Между тем стройка шла своим чередом и после заселения первых бараков пехоту разбили на две части. Одна совершала трудовые подвиги, другая училась воевать. Через две недели они менялись. Позже пехоту стали обрабатывать в том же ключе, что и штурмовиков, а граница между ними стала истончаться.
Толпа молодых мужиков это не только сила, но и гремучая потенция. Разок ее сбили подвозом 'девочек', но дело это оказалось хлопотным, в итоге в отдалении от военного городка появился бордель. И все равно, самые активные наладились в самоходы к сельским красавицам. Благо, деревушек вокруг было раз, два и обчелся.
Первым делом этих ухарей допросили на предмет, кто к ним подходил, и о что спрашивал, после чего проштрафившихся вместо гауптвахты отправляли в 'гулаг'. Никаких колючек и охраны в 'гулаге' не было. Просто некоторым балбесам удвоили норму выработки и до минимума урезали пайку. Выдержавших испытание фиксировали — отчаянные мужики на фронте были на вес золота. Не выдержавших ... такие больше не бегали.
Вопрос с дезертирами решился кардинально. Двоих, отловленных питерской полицией, расстреляли перед строем. Затем всем был устроен трехдневный марш-бросок, после которого личный состав падал с ног от усталости, а над ротой с бегунками инструкторы издевались еще неделю и все суицидники были из нее.
После такой экзекуции мыслей о побеге больше не возникло, а о незначительных прегрешениях типа 'самоходов', командование узнавало вовремя, но 'лечение' проводилось на ротном уроне.
Сложнее обстояло дело с 'партейными'. Нельзя сказать, что городские жители все как один были заражены политикой, но носителей антивоенных настроений в их среде было существенно больше, нежели среди сельчан, и время от времени политические темы вклинивались в общие разговоры.
— Командир, а почему новые социалисты хотят продолжения войны?— вопрос прозвучал у костра во время очередного и привычного уже марш-броска.
Николай Чижиков дано хотел задать этот вопрос, но все не решался. В первые недели после изматывающих кроссов у него на это просто не было сил. Позже, он стал опасаться наказания. Нет, не прямого. Инструкторы оказались совсем не зверями, какими они поначалу казались новобранцу. Скорее наоборот — Николай навсегда запомнил, когда его и Саньку Смирнова командир на сутки отправил отсыпаться. Если бы не тот случай, он бы сейчас ошивался среди этих слабаков из пехоты
Зато теперь Николай стал увереннее в себе, и если бы не это состояние, сегодняшнего вопроса он так бы и не задал.
— Не знал, — сделал удивленное лицо инструктор по физической подготовке, Федор Твердых, — интересно, а где об этом написано?
— Так это, об этом пишут социал-демократы, — стушевался вдруг Николай,— войну надо кончать, она выгодна только капиталистам, а новые социалисты хотят войны.
Инструкторов к этим баталиям готовили, тем более, что 'горячих' тем было всего три: война, земля и монархия. При этом о власти русский народ думал в последнюю очередь.
Из ответа Чижикова, инструктор сделал правильный вывод — в политике Николай не искушен, то есть, что услышал, то и сказал.
В таких случаях 'начинающему политическому' надо показать, как именно его обманули, а для борьбы с настоящими идейными противниками лучше привлекать специалистов.
— Социал-демократы делятся на две части, — зная, что его внимательно слушают, неспешно начал инструктор — на меньшевиков и большевиков, и друг с другом они дружат, как кошка с собакой. Меньшевики, как и новые социалисты, и эсеры, и кадеты понимают, что на нас напал германец, и мы вынуждены обороняться. Отсюда мы называем себя оборонцами. Большевики считают войну захватнической, это как если бы мы напали на Германию, — пояснил инструктор, — и призывают ее прекратить без аннексий и контрибуций. Ты, о каких говорил? — вопрос поставил Николая в тупик.
— Наверное, о тех, что без аннексий и этих, контрибуций, — не очень уверенно ответил Чижиков, впервые услышавший о внутренних дрязгах в РСДРП.
— Ну, хорошо, — продолжил инструктор, — вот приходишь ты, Николай, к господину Кайзеру и говоришь: 'Кайзер, ядрена вошь, а ну-ка отдавай все захваченные у нас земли и дуй в свою Германию'. Думаешь, он такой дурак, чтобы задарма отдать тебе все завоеванное?
— Ну, не знаю, — под гогот солдат прозвучало неуверенно, — но надо же что-то придумать?
— Коля, ты еще не слышал о братании с германцем. Дескать, надо побрататься с германскими солдатами, чтобы потом дружно повертать штыки против своих офицеров и капиталистов. Ты, как услышишь этот шепоток, так и задай агитатору вопрос: 'Друг любезный, а почему германские офицеры посылают своих солдат брататься, и даже выдают им для этого дела шнапс, хотя в Германии с хлебом совсем хреново, а наши офицеры братание запрещают'
Сделав паузу, Федор хитро посмотрел штурмовика:
— Вот, значит, Николай, а как начнет такой агитатор юлить, тут ты ему лопаткой по кумполу и рубани. Как давеча деревянного болвана. Надо же, надвое расколол, силен! — уважительно закончил инструктор, под очередной взрыв хохота.
— Господин инструктор, а в чем выгода германца? — вопрос раздался с противоположной стороны от костра.
— Тут дело такое, — вновь степенно начал физрук, — Кайзеру никак нельзя допустить, чтобы мы шуранули его с нашей земли, ведь в таком разе Германии придется платить за все свои бесчинства, а ведь с нашими БТР-ами мы его шуранем! Сами знаете, какая это сила, а если мы начнем брататься, то наши земли останутся под Германией и в этом ее выгода.
— Значит большевики предатели? — теперь любопытным оказался стоящий рядом штурмовик из второго отделения.
— Если бы все было так просто, — вздохнул инструктор, — понимаешь, какое дело, большевики искренне верят, что достаточно нам повернуть оружие против своих офицеров, как то же самое сделают немцы. По их мыслям война тут же прекратится, а на земле наступит царство рабочего человека. Это как бы рай на земле. Вот, только, ошибаются эти робята — германские офицеры не дураки, чтобы подталкивать своих солдат против себя, а что до рая, то быстро только мышки кувыркаются.
— Тогда зачем их лопатой рубить?
— Тоже верно, — тяжко вздохнул инструктор, — значит так, даю новую команду: бить агитатора надо плашмя, но посильнее. Смотришь, и поумнеет, — последние слова инструктора потонули в громовом хохоте.
С какого-то момента такие разговоры стали возникать среди инструкторов, когда один странным образом нес ахинею, а другой его уверенно разбивал. К таким, как бабочки на огонь, слетались заинтересованные, и ... обработка сознания шла полным ходом. При этом новые социалисты становились единственно правильными защитниками трудового народа и крестьянства, которому должна принадлежать земля. Ну что тут скажешь — люди неискушенные пропаганде поддается легко.
В сложных случаях с упертыми 'политическими' начинал работать профессионал своего дела. После этого из схватки выходил или перевербованный, или заградотрядовец. Кто бы сомневался, что после такой обработки личный состав стал разделять взгляды новых социалистов, особенно в части необходимости твердой руки.
* * *
После рождества Федотов показал начальнику Главного Артиллерийского Управление, генерал-лейтенанту Маниковскому обещанный бронеход прорыва с кодовым именем Т-34. Демонстрация проводилась под Лугой. На вопрос, почему не на Всеволожской базе, Федотов буркнул, дескать, последнее время базу регулярно атакуют 'заблудившиеся' любители зимней рыбаки и охотники. К тому же в частных владениях секретную технику искать не станут. Надо заметить, что место дислокации бронехода волновало генерала в последнюю очередь, зато мерный рокот мощного мотора не мешал ему думать, в т.ч и предстоящей демонстрации.
