| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Только щеколда негромко звякнула, ручку двери снаружи с силой рванули и, я в тот же миг оказался лицом к лицу не со старушкой-божий одуванчик — а с высоким белобрысым чекистом в одной руке держащим "наган", а другой тычущим мне в харю какую-то ксиву. За ним, на крыльце виднелась ещё группа товарищей с горячими сердцами и холодными руками... Зима, холодно, перчаток ни у кого нет — а в рукавицах "стволы" держать неудобно.
Вот руки и стынут.
Не успел тот рот разявить, как я — буквально с распростёртыми объятиями:
— Легки на помине, товарищи!
Белобрысый, чуть не выстрелил от неожиданности, но уклонившись от объятий и сконцентрировавшись на задании, вопросил протокольным голосом:
— Гражданин Свешников Серафим Фёдорович?
— А вы к кому шли? — делаю слегка удивлённый вид, — к Вудро Вильсону, что ли?! Конечно, это я.
Представившись в свою очередь чекисткой должностью и какой-то непроизносимой по-русски латышской фамилией, тот "торжественно" заявил:
— Вы объявляетесь задержанным по подозрению в участии в контрреволюционном заговоре!
— Вот как раз об этом, я и хотел с вами поговорить! Проходите в избу, озябли небось.
Тот, слегка оторопел, конечно — но холод не тётка:
— Заходим, товарищи! Понятые — проходим по одному...
Услышав про понятых, интересуюсь:
— Ищите, что-то?
— У вас будет произведён обыск — вот санкция...
Не взглянув даже, удовлетворённо киваю:
— Хорошо, что сами подсуетились, товарищ! Понятые нам с вами сегодня пригодятся. ОЧЕНЬ(!!!) пригодятся!
Озадачено на меня глянув — видать, подумав: а не вызвать ли заодно пару санитаров — имеющих при себе рубашку с длинными рукавами, чекист прошёл в дом.
* * *
Вместе с ним туда же вваливается целая толпа — оставляя на полу быстро тающие ошмётки снега, превращающиеся в грязные лужицы. Кроме белобрысого латыша, было ещё трое чекистов — видать из самого Нижнего Новгорода и трое же наших ульяновских милиционера, выглядевших прямо скажем — неважно. Киваю своим давним знакомым и подмигиваю незаметно, типа:
"Не сцыте други боевые, всё будет пучком!".
Среди понятых — кроме Клавдии Николаевны, ещё три личности. Двое из них мне знакомы, но как-то даже не "шапочно" — где-то пару раз видел их мельком, возможно на улице лбами сталкивались, но более-менее близко не соприкасались. Конечно, Ульяновск — небольшой город и на лицо запомнить можно всех, но по фамилии-имени-отчеству — далеко не каждого... Один из этих "мутных" не представлял из себя ничего особенного: мужик — как мужик, чувствующий себя не совсем в своей тарелке. Таких на Руси Великой миллионы.
А вот другой — очень мне ужасно не понравился чем-то неуловимым... Когда мне мельком удалось поймать на себе его взгляд, я непроизвольно весь напрягся:
"А за тобой надо присматривать, волчара!".
Вижу — косяка давит на батюшкин сундук... Так вот ты значит какой — Гринька Старожухин, "птенец Керенского".
Четвёртая же личность из понятых — сам Охрим Косой!
У меня, буквально "матка опустилась" — когда увидел его:
"Продал, чмо одноглазое"!
Видать, с самого начала это была подстава: этот ублюдок предпочел "утку" под кроватью — "журавлю в небе".
Однако, чуть позже я успокоился — Охрим выглядел растерянным и потерянным. Как будто он сладко спал и видел волшебные сны, а его взяв за шиворот — поставили на ноги, забыв разбудить. Теперь, он стоит пошатываясь, кругом озирается и спрашивает сам себя:
"А со мной ли, всё это происходит? Или это — дурной сон и надо ущипнуть себя, чтоб проснуться?".
Должно быть, понятых набирали впопыхах и в великой спешке на "Нефтяном складе" — где Панкрат подсунул чекистам своих родственников-работников.
Хреново!
* * *
Вдруг, послышался какой-то одинаковый, повторяющийся с одинаковой амплитудой звук. Все замерли...
— В доме, есть ещё кто? — спросил главный чекист, — домашних животных держите?
— Мой отец — иерей местного православного храма. Но сейчас он выпил лишку с устатку и спит.
Долговязый латыш, опасливо заглянул в спальню из которой раздавался могучий храп и, подумав, сказал с лёгким сомнением:
— Позже придётся вашего отца разбудить, а пока давайте начнём с Вас.
Я с готовностью вывернул карманы галифе и похлопал спереди по гимнастёрке:
— Чтоб до минимума сократить все формальности, предлагаю начать не с меня — а с моей спальни. Кто "за", товарищи?
Латыш строгим голосом меня прервал:
— Сядьте, гражданин! Начнём с этой комнаты...
— Присяду(!), раз Вы так настаиваете.
Сажусь на табуретку за стол. Ко мне тут приставили сзади одного из чекистов поздоровее в кожаной куртке — сразу же вспомнилась моя первая встреча с Ксавером.
Другой чекист, обликом татарин, встал у двери: видимо на тот случай — если я пойду "на прорыв". Товарищи милиционеры с видом сонных осенних мух, начали шмон под руководством третьего чекиста — самым опытным в подобных делах, судя по раздаваемым им распоряжениям.
Товарищи понятые с выражениями различных эмоций на лицах, за этим дело молча наблюдали... Лишь старенькая Клавдия Николаевна, поминутно крестилась и вполголоса повторяла:
— О, Боже... О, Боже... О, Боже ж мой...
Сам Латыш сел за стол напротив меня и принялся составлять протокол, а я ему всецело помогал — отвечая на стандартные в таких случаях вопросы.
— Здесь какой-то ключ, — сказал милиционер, вынув его из-за икон и показавши всем присутствующим.
Те вопросительно обратились на меня и я не заставил товарищей теряться в загадках:
— Ключ от сундука — ты на нём стоишь, Иван.
Боковым зрением замечаю, как заметно напрягся и переступил с ноги на ногу "Птенец" среди группы понятых неподалёку от двери.
— Что в сундуке, гражданин? — вопрошает главный чекист.
— А что может быть в сундуке у православного священника, — переспрашиваю с недоумением, — религиозный дурман, какой-нибудь.
— Открывайте, — командует белобрысый.
Вскоре, вместе с уцелевшим после моего шмона поголовьем моли, из сундука полетело разнообразное семейное шмутьё.
— Здесь, что-то завёрнутое, — наконец раздаётся, когда дошли до дна, — какая-то толстая книга.
— Принесите её сюда, товарищ.
И тут же на столе перед следователем оказывается...
Нет, не "Ветхий" или "Новый завет"!
И, даже не "Пятикнижие", "Талмуд", или положим — "Коран". И, тем более это не "Трипитака" — каноническое собрание текстов буддизма, содержащее откровения Будды в изложении его учеников.
Малость прибалдевший Латыш, поднимет глаза, полные недоумённого ужаса:
— ЧТО ЭТО?!
Беру книгу в руку и читаю:
— Карл Маркс "Капитал", том первый, перевод Н. Любавина, Г. Лопатина и Н. Даниэльсона, издание 1872 года... Что-то не так?
Замечаю, не забываю следить: Птенец конкретно закипешевал, поддался назад пятясь на выход — но наткнулся спиной на чекиста-татарина у двери.
— "Религиозный дурман", говорите?
Главный чекист вырвав книгу из моих рук:
— Откуда он здесь?
Как известно, первым из иностранных языков "Капитал" перевели именно на русский язык — знаковое предзнаменование, не находите? Этот заляпанный свечным стеарином том, я за сущие копейки купил (как-никак раритет!) у какого-то "бывшего" в Нижнем на "блошином рынке". И, не только из-за того, что первое издание может стоит бешенных денег — если найти покупателя: сам хотел прочитать, изучить...
Да всё как-то недосуг, да буков много!
Дошёл до десятой страницы и отложил на самую верхнюю полку.
Признаюсь, хотя понимаю — осудят: что-то напрягают меня с самого детства такие толстые книжки. "Войну и мир" тоже не осилил, кстати. Много раз брался в "той" жизни — да дохожу где-то до тридцатой страницы и, появляется стойкой рвотный позыв ко всей "великой русской литературе"...
Почему-то.
— Думаю, когда-то очень давно, мой отец купил его в свободной продаже и, прочитав положил в сундук как самую ценную вещь — чтоб не украли, невзначай... Здесь много разного народу шастает: то и дело — наши портянки пропадают.
Кошусь в сторону двери, где соляным столбом замер деверь Сапрыкина.
— "Капитал" Маркса — самая "ценная вещь" у священника?! — чекист, явно сбит с панталыку.
— Я разве не рассказывал? Мой отец сочувствует коммунистическому движению с младых ногтей... Не забудьте занести в протокол, товарищ следователь.
Все, так и "сели" на оппу!
* * *
Наконец, обыск в светлице-трапезной закончился — кроме раритетного издания Маркса, ничего не принёсший в копилку следствию. До сих пор находящийся под впечатлением, белобрысый латыш командует:
— Теперь переходим на вашу комнату, тов... Гражданин Свешников. Вы ничего не хотите сообщить следствию?
Радостно ощеряясь всеми тридцати двумя, я:
— Ну, наконец-то! Я ж говорил — что с неё и надо было начинать. Там много более интересного можно найти — чем в поповских сундуках!
С готовностью приподнимаюсь:
— ...Разреши я покажу?
— Сидеть! Мы сами. Граждане понятые... Пройдёмте.
Однако, все понятые в мою спаленку не влезли — Охрим вынужденно остался посреди трапезной — а Птенец постарался в ней остаться и причём поближе к дверям.
И, минуты не прошло, как "опытный" чекист руководивший обыском вылетел назад, с "шарами" слегка навыкат:
— Вот, посмотрите, тааащ... На столе у него лежали.
Кладёт на стол пред начальником листы бумаги. Тот, глядя на меня:
— Что, это?
— Там написано...
Латыш, поднимает один из листов и читает вслух:
"Начальнику Ульяновского районного отдела НКВД РСФСР товарищу Кацу А.И.... Довожу до вашего сведения, что мною обнаружена группа лиц занимающаяся контрреволюционной деятельностью на территории вверенной вам...".
Не дочитав, хватает другой:
— "Начальнику Уездного отдела ГПУ, товарищу...".
Третий лист, он уже читал слегка заикаясь:
— "Начальнику Нижегородского губернского управления Главного Политического Управления, товарищу...".
Не успел латыш разобраться с этими бумагами, как "опытный" чекист снова выбегает из спальни, осторожно — как взведённую бомбу, неся в руках "заветную" тетрадочку... От одного её вида, Охрим Косой затрясся весь и подобрался — как перед первым прыжком с самолёта без парашюта. Очкует очень сильно, должно быть... Одобряюще ему улыбаюсь, но он меня даже не видит.
Заикаясь от волнения, тот:
— Таащ командир, вот что в столе у него нашли...
Вся толпа из моей спальни последовала за ним и, в трапезной опять стало несколько тесновато.
— Я ж сразу говорил: у меня в спальне вы найдёте что-то более интересное — чем среди подштанников моего престарелого отца...
— ЗАТКНИСЬ!!!
Латыш берёт в руки тетрадь, очень вдумчиво читает обложку написанную моей рукой и затем переворачивает на первую страницу... Рыбьи глаза его, довольно интенсивно выходят из орбит и начинают напоминать таковы ж, у камчатского краба.
"Птенец" у двери ещё не понял — что к нему подкрался большой и пушистый...
Писец!
Возможно, он решил-понадеялся, что это окажутся — те подложенные антисоветские листовки, которые я нашёл в сундуке отца и, по простоте душевной, переложил в собственный стол. Он привстал на цыпочки и вытягивая шею, пытался из-за чужих спин разглядеть — что в руках у главного чекиста.
И, тут Охрим сплоховал... Рукой указывая на меня, он плаксиво заблажил:
— Я не виноват! Это он, это всё он...!
В принципе, нечто подобное я от него ожидал — поэтому не растерялся и встав, перебил его зычно:
— Товарищи! В заведующем "Нефтяном складом" — Панкрате Сапрыкине и в членах его буржуазного происхождении семьи, я давно заподозрил наших непримиримых классовых врагов. По моей инициативе, с одобрения начальника районного отделения НКВД товарища Каца и, с помощью комсомольца и воспитанника Отряда военизированной охраны Михаила Гешефтмана, мною был завербован во вражеской среде агент — Охрим Косой, сочувствующий нашему пролетарскому делу. То, что вы перед собой видите — это результат его почти трёхмесячной агентурной работы, с которым я собирался завтра идти на доклад к товарищу Кацу...
Мля, музей восковых фигур — другим словами не скажешь! Или фантастический фильм по мотивам рассказа Герберта Уэльса — об человеке остановившим время.
— ...Семья Сапрыкиных не только вела антисоветскую пропаганду, подготавливая контрреволюционный мятеж и почву для иностранной интервенции — но и обманывая и обсчитывая покупателей керосина, уворованными у советского народа средствами финансировала белогвардейские организации и иностранные разведки.
А вот теперь как минимум по червонцу этой семейке светит!
Причём, без всяких "амнистий" — по случаю взятия Бастилии 26-ю бакинскими коммунарами.
* * *
Первым опомнился "деверь" Сапрыкиных — Гринька Старожухин, не дав мне эффектно завершить речь. В руке его блеснуло лезвие...
Если бы он ударил Охрима ножом молча — лежать бы тому с выпущенными кишками и медленно подыхать. Однако, он допустил роковую ошибку, заорав:
— ПРОДАЛ, ИУДА!!! Ах, ты ублюдок кривой!
Я глаз не спускал с этого типа и, только он пасть открыл, молниеносно достав из-за уха ручку со стальным пером — метнул её вполоборота, попав тому куда-то в лицо. По причине толстой зимней одежды на том — метать в корпус хоть и достаточно острый, но сравнительно лёгкий предмет — смысла не имело.
Вскрикнув, Гринька дернулся — развернувшись на полкорпуса и, нож вместо живота Охрима — вошел по самую рукоятку в грудь стоящему в самых дверях чекисту-татарину. Тот коротко заверещав смертельно раненым зайцем — изумлённо-широко раскрыл быстро потухающие глаза и, по-киношному медленно, стал оседать вдоль двери на пол...
С матом вырвав ручку из глаза, сбив с ног уже по сути мёртвого чекиста, Гринька Старожухин ломанулся на выход. Брошенная мною вдогонку табуретка, попав под зад — только придала ему прыти.
Показывая растерявшимся чекистам и милиционерам на второго понятого из числа родственников Сапрыкина:
— Следите, чтоб этот вражина тоже не сбёг!
— Я не при делах! — возопил тот.
Мельком взглянул на сереющего лицом татарина и, с злорадной радостью подумал:
"Ээээ... Всем вам вышак — это однозначно!".
Вроде бы грех это — радоваться чужой смерти, да? Однако, реальная жизнь так устроена — не бывает без добра худа...
* * *
"Птенец Керенского" выскакивает во двор и, скинув тяжёлый полушубок, бежит вдоль освещённой электричеством Советской улицы, выискивая переулок потемнее — куда бы нырнуть... Я за ним вдогонку, одетый по-домашнему к тому же — практически босиком, в одних носках:
— ДЕРЖИ ЕГО!!!
Вот-вот скроется — ищи потом по впотьмах. Однако, как будто мои мысли почуяв, из тёмного переулка на полном ходу вылетает знакомый красный "Packard" и сбивает убийцу с ног.
Из остановившегося автомобиля выскакивает товарищ Кац при полном параде и с ним двое милиционеров. У всех троих в руках револьверы и они направленны на меня:
— Руки вверх, контра!
— Обознались, товарищи: "контру" мы с вами только что задержали.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
