Однажды в Калиновке, или Призрак Интерната

— Рауль, ты совсем сбрендил? Даже и не думай ползать по полу, фиг мы потом твои брюки отстираем!

Не у каждой.

Мег улыбнулась, встряхивая челкой. Потом протянула ему тонкую руку, с изящно оттопыренным безымянным пальцем. Кроме Мег Жири, изящно оттопырить этот палец не сумел бы никто. В награду палец-везунчик тут же сделался обладателем кольца. Девушка улыбнулась, и ее улыбка, как солнечный зайчик, перескочила на хмурое лицо Рауля.

Он надеялся, что она догадается. И посмотрит на него так, как Кристина смотрела на своего Призрака. Так, словно сказки не лгали, и поцелуй действительно превращает чудовище в красавца. Так, будто безобразная внешность не имеет значения, потому что каким-то образом Кристина разглядела загадочную субстанцию, воспетую поэтами и запатентованную теологами. Так, словно то, что она увидела в его душе, ей очень понравилось.

"Посмотри и на меня так, пожалуйста".

И Мег посмотрела.

Эпилог.

Париж, конец 1870х.

— Oui, — кивнула Кристина, исчерпав свой словарный запас примерно на четверть.

Священник церкви Сен-Мадлен подозрительно покосился на девицу в съехавшей набок фате и и платье такого цвета, который бывает, если вскарабкаться по трубе после дождя. Тем не менее, барышня сияла, как начищенный луидор. Ее спутник тоже светился совершенно негигиеничным счастьем. Только полумаска из фарфора, скрывавшая правую половину его лица, являла пример безукоризненной белизны.

Можно было подумать, что они только что выбрались из подземелий!

— Дочь моя, вы хотя бы поняли вопрос мой?

— Я все хорошо понимать, — сказала невеста, из всех временем предпочитавшая настоящее, а их всех форм глагола — инфинитив. Ее спутник отметил, что теперь из Ангела Музыки ему придется переквалифицироваться в Ангела Французской Грамматики. Интересно, получится ли у него написать сюиту для le present, l'imparfait, le passe и le futur simple? Над этим стоит подумать.

— Тогда объявляю вас мужем и женой! — торжественно провозгласил священник и добавил снисходительно, — Можете поцеловать друг друга.

Минут через пять он пожалел о сказанном.

Минут через десять, выглянув из-за кафедры, он увидел, что новобрачные по-прежнему исполняют его наказ, причем с удвоенным рвением. Священник залился краской. Даже кончик его носа покраснел от негодования (а вовсе не от того, о чем подумала семья нормандских туристов, забредшая в церковь полюбоваться колоннами).

— Молодые люди? Вы бы того... в другом месте, а? Все ж Дом Божий... ну и сами понимаете. А? — сообразив, что его слова не возымели должного эффекта, служитель Церкви набрал в легкие побольше воздуха и возопил, шмякнув требником о кафедру. — Закрываемся уже!

Как по команде молодожены отскочили друг от друга и, покаянно улыбнувшись, проследовали к выходу.

— А мы ничто плохое и не делать! — на прощанье заметила юная жена.

— Вот именно, — согласился супруг. Он подумал, что им еще долго и тщательно придется соскабливать с себя калиновские манеры. А с другой стороны... может, и не стоит.

Новобрачные спустились по мраморной лестнице, сопровождаемые взглядами туристов: испепеляющий принадлежал дородной даме в темном глухом платье, а парочка любопытных — ее супругу и сыну, черноглазому мальчишке в белом твидовом костюмчике и с кепкой на кудрявых волосах. Когда пара была слишком далеко, чтобы услышать возмущенный шепот, он раздался незамедлительно.

— Никогда в жизни не видела ничего более безобразного! — заявила дама.

— О чем ты, дорогая? — робко поинтересовался ее муж.

— Если тебе хочешь знать мое мнение, то я скажу — таких людей нельзя пускать на публику! Прекрати вертеться, — последняя реплика относилась к сынишке, немедленно ставшем во фрунт.

— О ком ты, дорогая?

— Разве ты не разглядел ту пару, что только что соизволила обвенчаться? И не вздумай ковырять в носу.

— Ну д-да.

— Кошмар во плоти, не правда ли?

Прищурившись, ее супруг внимательно посмотрел на пару, в настоящий момент покупавшую цветы у торговки. Мужчина в маске что-то сказал своей спутнице, та засмеялась, и любой, услышавший этот смех, сравнил бы его со звоном серебряного колокольчика. Впрочем, нормандец тоже мог сравнить смех своей лучшей половины с колоколом. Более того, он даже знал, по кому сей колокол звонит.

— Нуууу, — замялся он, — жених носит полумаску... если ты об этом.

— Да причем тут жених! Вот еще раз плюнешь на мостовую. С ним-то как раз все в порядке! Ты невесту рассмотрел?

— Ну как сказать...

Нормандец прокрутил в голове все варианты, в поисках наиболее щадящего. Если ответит утвердительно, сразу последует вопрос, как смеет он разглядывать других женщин. Последует тирада, которая закончится тем, что супруга отлучит его от стола как минимум на неделю. Поскольку сам мужчина не знал, с какой стороны подойти к плите — ведь кухня это исключительно женский удел — то страшнее наказания нельзя и придумать.

— Нет! — быстро ответил он. Тем более что в воскресенье у них свиные ребрышки.

— А зря! Ведь на ней был турнюр образца 71 года!

Дама уперла руки в бока.

— Вот что я тебе скажу — они в Париже уже совсем с ума посходили, даром что столица. Ноги нашей не будет в этом капище порока! Немедленно на вокзал и домой, в Нормандию. Там люди хотя бы не бегают по улицам, злостно нарушая все правила моды. Гастон, — прикрикнула она на сына, — хватит глазеть по сторонам, давай пошевеливайся!

Взметая пыль юбками, дама поспешила на вокзал. За ней поплелся супруг, а мальчик задержался на ступенях, глядя вслед новобрачным. Они улыбались друг другу и держались за руки. Вот это да! А он-то всегда думал, что улыбаться на улицах запрещено законом. Ну а чтобы за руки держаться, о том и говорить нечего — наверняка, за такое руки просто отрубают! Интересно, кто они такие и откуда здесь взялись? Наверное, про них можно написать интересную историю, решил мальчик. Вот только нужно намешать туда разных приключений — хитрых пиратов и коварных цыган, зеркальные лабиринты и полночную стрельбу, а так же что-нибудь из Арабских Ночей и хотя бы одно подземелье.

Над этим стоит подумать.

КОНЕЦ

— —

Бонус. (Для тех, кто смотрел фильм "Призрак Оперы" 2004 года)

Калиновка, наши дни. С тех пор минули годы. Больше в городке не видели ни грозного Призрака, ни его прекрасную ученицу. Они исчезли без следа, превратились в буквы газетной хроники, стали шепотом в спальне во время сонного часа.

Они канули в забытье. Никто в Калиновке не вспоминал про эту таинственную пару... ну, например, рано утром первого января. Да, тогда про них точно никто не вспоминал. Потому что в тот момент калиновцы занимались более насущными вопросами:

А) Вспоминали собственное имяБ) Разрабатывали мускулатуру путем поднятия ложки с оливьеВ) Решали, какого из вчерашних поступков следует стыдится в первую очередь.

А вот в остальное время не думать о Призраке Интерната было очень сложно, потому что в школе им. Глюка был открыт музей-квартира Призрака Интерната.

Идея пришла в голову двум отважным молодым людям, которые, придя в себя после приключений, огляделись и поняли, что подземелье таит ценные ресурсы. Когда, покончив с уборкой зала, толпа все же вломилась в потайной дом — в основном, чтобы выведать рецепт напитка, от которого мерещится целый бестиарий — вместо Призрака их встретили Радужные Перспективы. Мег и Рауль вкратце обрисовали свой замысел и отправили всю честную компанию рисовать брошюрки. Это предложение вызвало много нареканий, но когда Мег ненавязчиво упомянула, что вон тот гроб находится здесь не просто так, а для вполне конкретных целей, толпу мстителей накрыла волна энтузиазма.

Поначалу никто не верил, что из этой затеи выйдет что-нибудь дельное.

Но младшая Жири могла продать собрание сочинений Гегеля эстрадной певице. Благодаря удачной рекламной кампании, — которая изобиловала такими выраженияи, как "единственный в своем роде", "бережно хранимый секрет" и "приоткрыть завесу тайны" — в Калиновку потянулись туристы. В музее ежедневно толпились ценители музыки, туристы, включая и вездесущих японцев с щелкающими фотоаппаратами, а так же парапсихологии всех мастей (ведь для некоторых метафора — это всего лишь непонятный термин из области филологии). Вскоре подземный музей не только окупил все затраты, но и принес такой доход, что Карлсбадские пещеры заскрежетали сталактитами от зависти. Прибыль не обошла и саму школу-интернат, и через несколько лет директора уже не задавались вопросом "На какие деньги залатать пол в вестибюле?" Теперь этот вопрос касался скорее различных сортов паркета.

И наступил в Калиновке мир, и в калиновцах благоволение...

— Не хочу я ехать на кладбище! — возмутился Рауль Шаньин. — Что я там потерял?

— Поговори мне, — миролюбиво отозвалась его жена.

Мег Шаньина придирчиво повертела в руках брошюрку и перекинулась парой слов с Карлыгаш, подрабатывавшей музейным гидом. На ее лекции туристы записывались за полгода. И не удивительно, ведь ее красочные рассказы открывали новые грани призрачного характера. Согласно Карлыгаш, по сравнению с Призраком Интерната Джек Потрошитель был всего лишь хулиганом, вырезавшим нехорошее слово на парте, а Багдадский Вор — мальчишкой, который стянул в магазине леденец и всю ночь промучался от стыда. Слушать завуча было сплошное удовольствие. Главное, сбежать до того момента, когда она решит порадовать посетителей вокалом...

— Рауль, ты чего нос повесил?

Тот вздохнул, и не безосновательно. Во-первых, провести время на кладбище никоим образом не входило в понятие "веселый выходной день." А во-вторых, в руках он держал свой обед, упакованный тещей в газету "Калиновка Ньюс." Обертка начинала дымиться, ведь под ней скрывались знаменитые бутерброды мадам Жири — те самые, которые можно было использовать вместо ночника, потому что они светились в темноте. Хотя Рауль заявил самым убедительным тоном, что он сыт, непреклонная женщина сказала, что "крошки можно оставить птичкам." Оставалось лишь надеяться, что кладбищенские птицы знали телефон бюро по утилизации радиоактивных отходов.

Рауль вздохнул вторично, тем самым перевыполнив норматив по вздохам. Адаптация к мадам Жири продвигалась неспешными темпами. Зато с Мег все обстояло наоборот. Несмотря на все опасения молодого супруга, его родители привыкли к новой невестке.

Не сразу, но привыкли.

Уже через год они перестали называть ее по имени-отчеству, через три — вставать навытяжку, когда она входила в комнату, а через пять — краснеть, когда она делала им замечание. Ее практичность приводили свекров в восторг, а ее умение готовить — в полурелигиозный экстаз. Когда дело доходило до кулинарии, Мег была истинной дочерью своей матушки. Это означает, с самого детства перед ней стоял выбор — или есть ужин, который норовит втихую уползти из тарелки, или же искать обходные пути. Мег могла приготовить стейк с помощью плойки для волос, а ее блинчики, испеченные на утюге, стали украшением семейных праздников.

И если Мег сказала, что сегодняшний день они проведут в некрополе, то именно там этот день и будет проведен.

Супружеская пара вышла из здания школы — у дверей из мореного дуба на низкой скамеечке дремал старый знакомец Рауля, бывший киллер Петр Угробов. На коленях у старика лежал недовязанный носок. После знаменательного происшествия с люстрой, господин Угробов потерял интерес к огнестрельному оружию, зато увлекся мирными искусствами — например, вязанием. Он даже вел кружок по макраме, до тех пор, пока школьники не устроили дуэль на спицах, причем с необычайным профессионализмом. А поскольку для музея-квартиры требовался сторож, на эту должность и определили Петра Угробова. По началу его назначение было встречено с прохладцей, ибо кто же испугается сторожа без ружья. Но мнение коллектива изменилось на противоположное, после того как в музей забралась начинающий грабитель и так проникся его воспитательной беседой о таежной охоте, что добровольно сдался в участок и до конца жизни вскрикивал при слове "куропатка".

Не желая будить сторожа, Мег и Рауль на цыпочках прокрались мимо и подошли к зеленому мерседесу. Школьный двор был антонимом знаменитого конвейера Генри Форда — если его рабочие могли собрать автомобиль за полтора часа и три минуты, то калиновцам требовалось втрое меньше времени, чтобы этот автомобиль разобрать. Но сегодня супругам повезло и на автомобиле сохранились все 4 колеса.

— Ну чего мы на том кладбище забыли? — заныл Шаньин, заводя машину с обреченностью осужденного, всходящего на эшафот.

— Сам прекрасно знаешь. Кроме того, нам нужно оставить на могиле вот это, — Мег показала мужу содержимое сумочки.

— Какой бессмысленный ритуал.

— Эээ?

— Какое лохматое варварство.

— Что ты там пробормотал?

— Какое дремучее язычество.

— Нельзя ли погромче? — улыбка Мег сверкнула, словно луч солнца на лезвии топора.

— Говорю, ты грабли взяла?

— Вроде бы да, и краску тоже.

Припарковавшись у ворот кладбища, супружеская пара запетляла по аллеям, направляясь к могиле. По своему обыкновению, Мег решительно улыбалась, Рауль же двигался со скоростью каторжника, к ноге которого было привязано ядро. И с тем же выражением лица. То, чем ему придется заняться, не вызывало позитивных эмоций. Тем не менее, в одной руке он держал грабли, а в другой — ведро с краской. Обещание есть обещание.

Наконец перед ними предстал ясень, под ветвями которого и находился обелиск, с имнем "Густав Метелкин", выбитым на граните. Могилу окружала оградка, краска на ней местами вздулась и потрескалась. Мег поцокала языком, потом поглядела по сторонам и обратилась к портрету немолодого мужчины.

— Здравствуйте! Ваша Кристина велела кое-что вам передать, чтобы вы были в курсе и все такое, — Мег закатила глаза. — Вы, наверное, думаете, что я тронулась умом, раз собираюсь оставить на вашей могиле полезную вещь, которой можно найти и другое применение, но Кристина очень настаивала. Они в своем 19м веке такие сентиментальные!

Порывшись в сумочке, она извлекла черно-белую фотографию — это была память о прошлом Рождестве, проведенном вместе с семье Кристины. Навещать подругу было любимейшим времяпровождением Мег Шаньиной. Хотя муж и не разделял ее восторги, считая такие визиты небезопасными, она лишь отмахивалась. Ну чего ей боятся, если она знала Золотое Правило путешественника во времени, правило, которое было несложно запомнить, ибо оно состояло из пяти "Н" — "Никогда Не Наступай На Насекомых!" Если внимательно глядеть себе под ноги, то опасаться в сущности нечего.

Поэтому отпуск они проводили в предместьях Парижа. Что означало Оперу вместо ночных клубов, чтение вслух вместо интернета и конные прогулки вместо спортзала. Рауль удивлялся, почему у него до сих пор нет седых волос.

Фотография была слегка размытой, потому что у фотографа тряслись руки. Слева стоял Рауль, с выражением унылого ужаса на лице, словно ожидая, что обещанная птичка как минимум выклюет ему глаз. Справа Призрак облокотился на колонну и натянуто улыбался — видно было, что улыбаться на фотографии ему внове. Ведь всем известно, что в фотосалоне следует стоять с каменным лицом и выглядеть солидно. Вдобавок, компания Рауля Шаньина никогда не казалась ему особенно желанной. Но раз уж Кристина так решила, осталось лишь подчиниться.