Зверь лютый Книга 33. Интриганки

Здесь — вот этот чёрный стол. С двумя подсвечниками по краям. На них странные металлические нашлёпки. Отражатели, которые герцогиня развернула к собеседнику.

Гунцелину сразу стало жарко. И от свечей — тоже.

Герцогиня мотнула головой, отчего свита и слуги покинули помещение, и принялась, почти невидимая из-за освещения, рассматривать гостя.

— Какая невзгода привела вас, фон Хаген, в мой замок?

— Э-э-э... Так я ж уже... поздравить по случаю рождения... засвидетельствовать... выразить всю силу восторга...

Негромкий смешок донёсся из темноты за свечами.

— Гунцелин, если ты не ценишь своё время, то побереги хотя бы моё.

— Кх-х. Меня вызвали в суд. В суд герцога!

— Герцог Саксонии Генрих Лев — безусловно справедливый и добрый судья.

— Да-да. Конечно! Но меня оболгали! Меня обвиняют в убийствах! В грабежах, в уничтожении и присвоении чужого имущества...

— Разве ты не делал этого?

— Я... Да! Я убивал! Врагов! Веры и герцога! Там идёт война! Мятежники пытаются сбросить тяжёлую лапу Льва со своей выи.

— Ты убивал и отнимал достояние не только у язычников и мятежников, но и у христиан, саксонцев.

— Мерзавцы! Воры! Жадные трусливые твари! Я своей кровью привёл край к послушанию Льву! Заслужил свою долю в обретённом! А всякие... слизняки пытаются урвать себе кусок по-жирнее. Грабят не только вендов, но и поселенцев. Даже божьи церкви!

— Но и ты сам, судя по словам епископа...

— Жирная трусливая скотина! С языка — елей струится, а по рукам — кровь бежит! Он врёт вендам, потом отбирает у них всё, включая детей. Те восстают и мне приходится метаться по краю, чтобы тушить пожары, зажжённые его преосвященством!

— Это по его требованию ты ввёл закон Вихмана о разделении детей?

— Конечно! Идиот! У меня сразу убили четверых. Толковые слуги были. Конечно, я нашёл смутьянов, казнил. Но мёртвые не платят подати даже епископу. И тот орёт, что я украл! У него!

* * *

"Крепостное дитя никогда не может приобрести [право] свободного рождения. Со времен архиепископа Вихмана было установлено правило, что и сыновья, и дочери немецкой матери принадлежат тому, кому она принадлежит, независимо от того, будет ли отец немец или венд, а дети вендки принадлежат господину отца, если отец венд; если же, однако, он немец, то они принадлежат господину матери.

ї 3. Говорят, что все вендки свободны, потому что их дети пользуются правами отца-венда. Это не так, ибо они уплачивают венечный сбор их господину, когда они выходят замуж. Если их потом покидает их муж по праву вендов, то они должны уплачивать господину [разводный] сбор, что составляет три шиллинга, и в некоторых местностях больше по обычаю страны".

В Саксонии довольно крепостных, как славян-вендов, так и немцев. Дети крепостных есть принадлежность господ их родителей. Имущество, приплод двуногого быдла. Любое изменение их принадлежности и принадлежности их детей вызывает неудовольствие. Доходящее, временами, до беспорядков.

* * *

Гунцелин раскраснелся от злости, от воспоминаний о ссорах в Шверине. И вдруг съехал на колени с низенькой лавки:

— Госпожа! Неужели вы не верите мне? Я верный слуга герцога и ваш! Я провёл всю жизнь на службе Вельфам! Я проливал за них кровь! Я служу честно! Мадам! Вы мне верите?

Сколь много шока и трепета, надежды и сомнений звучало в этом хрипловатом, обычно вполне уверенном, командирском голосе.

И тишина. Белое пятно лица герцогини не шевельнулось за светом свечей.

— Успокойтесь, фон Хаген. Если бы я не доверяла вам, то вас бы сюда просто не пустили. Сядьте на место и помолчите. Мне надо подумать.

Граф Шверина резвенько уселся на прежнее место и, как старательный ученик, устремился слухом, взором и душой к источнику возможной надежды на избавление от паутины доносов и лабиринта законов.

Вот был бы он на коне, с мечом в руке... Но порубить всех недругов — нарушить "земской мир". А за это "имперская опала" и... "беги, малыш, беги". Без прав, без защиты.

За стеной света появились ещё два маленьких белых пятна: герцогиня свела пальцы рук.

— Ты — попал. Ты попал в сеть. Ты храбрый воин, но твои достоинства, твои труды и победы ничего не значат в суде. Твои действия, возможно, были направлены во благо или продиктованы необходимостью. И это — неважно. Твои обвинители убедительно представят твои подвиги как преступления. И герцог согласится с ними. Ибо ты нарушил одно из трёх обязательств вассальной клятвы. Тебя вызывали в курию, но ты не явился.

— Х-ха! А как я мог?! Я получил призыв в тот момент, когда мы садились на корабли! Как я мог оставить моих людей, союзников?! Перед походом, перед битвой? Проявить трусость? Никогда!

— Ага. И упустить добычу, которую ты взял на Руяне.

Что было больше в том эпизоде? Храбрости? Глупости? Жадности?

Тогда, в июне 1168 г., Софья очень точно рассчитала время. Она поехала со Львом в Магдебург на встречу с Барбароссой и враждебными князьями по поводу заключения перемирия. Оттуда, по её совету, герцог послал призыв Гунцелину. Гонец передал графу известие в Велиграде, когда флот датского короля уже вытягивался от пристаней, шверинцы грузились на корабли, а в спину им дышали воины князя Прибыслова. За шесть недель, указанных в законе, Гунцелин не мог разгромить Аскону, захватить Руян, и явиться в Магдебург.

Это не было чистым обманом: фон Хаген очень пригодился бы в тот момент.

Впрочем, Софья сумела справиться сама.

Старенький Альбрехт Медведь, маркграф Бранденбургский, при виде Софочки глупел и начинал сладко облизываться, вспоминая их встречу во время прохода каравана княгинь через его земли. До такой степени, что Генрих Лев вскипел и дело уже шло к новой войне.

Пришлось вмешаться Барбароссе.

Софья передала императору письма Боголюбского. И совершенно очаровала: умом, внешностью, манерами. Своей непростой судьбой. И многими добрыми словами о Боголюбском, к которому Барбаросса относился с детским восхищением.

Частые, долгие и весьма приязненные беседы княгини и императора вызывали шепотки и переглядывания свитских. Двусмысленны намёки доводили Льва. Ревновал он бешено. Хотя совершенно безосновательно: ничего не выходило за границы пристойности. В этот раз.

Барбаросса, конечно, знал об этих приступах ревности герцога, считал их глупостью. И вообще:

— Ничего ж такого не было. Просто поговорили. Интересный собеседник попался.

Но ряд пунктов перемирия были переделаны к выгодному для Саксонии виду.

Ландграф Тюрингии Людвиг Железный тоже испытывал к Софье добрые чувства. Не потому, что что-то получил, а потому, что не получил его сосед — маркграф Отто Мейсонский: удачно посланный отряд саксонских и тюрингских рыцарей перехватил караван рудокопов, соблазнённых Отто сытной и мирной жизнью. Местность вокруг Гослара была разорена, и нашлись желающие перебраться в более спокойные места.

Беглецы и их сопровождающие были порублены на месте, а Софья вскоре писала дочери:

"Серебряных копей возле Нойсена, как Воевода предупреждал, не будет. Разве что мы сами то место под себя подгребём".

Эта мелочь мелкая отменила или, минимум, отодвинула появление иоахимсталеров и разных, происходящих от них, долларов.

Уточню: для обвинения в нарушении вассальной присяги необходимо трижды не явиться на вызов в суд. Так (в РИ) поступит сам Генрих Лев, не являясь на суд императора. Но Гунцелина обвиняют по другим эпизодам. А "неявка по вызову" всего лишь "пятно на репутации" в глазах сюзерена. Который — судья.

— Я... я виноват. Но я же не изменник!

— Это решит суд. Генрих очень зол на тебя. Датский Вальдемар обманул герцога и не дал ему половину в захваченном. А вы, графы Саксонии, помогали датскому вору в его воровском мероприятии. Вы — подельники. Соучастники.

— Но я готов вернуть всё захваченное на Руяне!

— Только готов? Или — уже?

Склонённая голова пристыженного графа явно символизировала, что "уже" — ещё. В смысле: не наступило.

— Э-э... я найму на эти деньги воинов! И выступлю под знамёнами Льва против наглых и лживых датчан! Я напою свой меч их кровью! Я добуду втрое больше для герцога!

В тишине, наступившей после ярких и громких обещаний воина, прозвучал тяжёлый вздох правительницы.

— Я думала — ты умнее. Войны герцога и короля не будет. "Земский мир". Если какие-то дикие венды в своей неизбывной страсти к грабежу и резне, нападут на вечно пьяных датчан и будут их сотнями продавать в рабы — это нехорошо, это разбой. Но не война. Если кое-какой граф Щетинья отправится пограбить за речку владения какого-то датского графа Ругена — это частная война.

Герцогиня помолчала. Чтобы с усилием, подобно объяснению, вбиваемого в голову дебилу, продолжить:

— Но твой Шверин не имеет границ с датчанами! У тебя нет выхода к морю! Ты не можешь послать каких-нибудь разбойников разорить Вальдемара! Ты не можешь повести на него войско сам! Один. А вместе с кем-то — это уже война герцога.

Помолчала и сухо подвела итоги:

— Ты соучастник преступления против герцога. И ты не можешь принять участие в исправлении содеянного. А ещё ты нарушил клятву, не явившись по призыву сюзерена. И совершил множество преступлений против людей и церкви.

— Госпожа! Ваше... но я же... я же честный вассал... я же всегда верой и правдой... я же всю жизнь... не щадя живота своего...

Ростислава из темноты разглядывала своего собеседника.

Несколько лет этот человек был символом побед саксонского оружия, истребления злобных язычников, возвеличивания веры христианской и Саксонского дома. Его именем пугали детей и подтверждали казни. А сейчас... Говорят, что женщины плачут некрасиво. Мужчины делают это ещё более... уродливо.

Где-то в глубине замка тренькнул звонок. Двери резко распахнулись, впуская двух охранников с палашами наголо.

— Спокойно. Скажите Фриде, чтобы подала вина. И носовых платков.

Служанка сунула в руки графу кубок с горячим вином, вытерла лицо, довольно резко выкрутила ему нос и удалилась. Всхлип взрослого мужчины оставляет тяжелое впечатление. Ощущение катастрофы.

— Ы-ы-х. И чего ж теперь...? Как же всё это... плохо получилось. Выхода у меня...

— Я не стала бы с тобой встречаться, если бы не видела возможности. Для твоего спасения.

— Что?! Мадам! Вы заступитесь за меня? Вы убедите герцога, что я не виноват? Что всё это... просто стечение обстоятельств! Я же всегда служил Генриху! Всей душой!

— А теперь ты будешь служить мне.

— А... это... не одно и то же?

— Одно. Но есть разница.

Женщина снова свела вместе пальцы напряжённых рук. Помолчала и вновь принялась вбивать слова в лысеющую голову героя, победителя гадких язычников, подлых мятежников и злобных ободритов.

— Ты — проиграл. Впереди — имперская опала. Изгнание, бесчестие, нищета. Отбрось прежнее. Иначе оно утянет тебя за собой. Поспеши к герцогу. Скажи, что признаёшь свои ошибки, что готов кровью искупить. И что отдаёшь свой лен своему господину. Ему. После этого попроси, как милости, новой службы.

— Но... госпожа... мой лен... я хотел передать его моим сыновьям... он получен за разгром мятежников... омыт кровью...

— Если владение дороже твоей жизни... и жизней твоих детей... Что ж... Нашей беседы не было.

— Нет-нет! Я сделаю! Всё как вы сказали, Ваше Высочество.

— Сделай. В точности. Тогда я попытаюсь выпросить для тебя место. Фогта. Голштинии.

— Фогта? Но я... управление церковным имуществом...

— Ты будешь управлять всем. Как граф. Но без права наследования. Как министериал. Кем ты и был большую часть своей жизни. Будешь представлять персону опекуна малолетнего графа — нашего герцога. И служить — мне.

Гунцелин встряхивал головой, пытаясь уложить на место беспорядочно переплетающиеся извилины.

Сначала его собственное, давно уже нарастающее предчувствие крупных неприятностей было доведено чёткими аргументами до осознания неизбежной катастрофы. Гибели всего. И когда грядущий крах стал почти явью — надежда. На спасение. Но — странная. Представлять особу герцога, но служить герцогине, называться фогтом, но быть, по сути, графом...

Не ново: такое часто происходит в Германии. А потом фогт становится наследственным владетельным графом... Примеры есть.

Странно, непонятно. Но выбора-то нет. А здесь... есть надежда.

— Да. Я буду служить вам, госпожа. Что я должен делать?

— Всё. Всё, что я попрошу. Например... Вывези ко мне малолетнего Адольфа III. Ему там не место. Уничтожь придворную камарилью. Они все воры. Как минимум — казнокрады. Взыщи все недоимки за четыре года, подними все дела за лет десять и отбери всё сомнительно переданное имущество. В казну. Для этого дам тебе Шульца. Есть у меня такой... искушённый законник. Проведи поиск тайных врагов. Предполагаю заговоры. В пользу датского короля. Или — английского. И лже-папы Александра. Дам пару толковых ребят, чтобы спрашивали. И своего палача. Чтобы им отвечали. Сюзерен имеет право призывать вассалов несовершеннолетнего. Призовёшь. Думаю, что одно твоё имя сделает Вальдемара более сговорчивым. А угроза Шлезвигу — особенно. У не явившихся по призыву — отберёшь владения, а самих... У нас возникла недостача в горняках в Госларе. Разного рода преступный сброд будет вполне уместен с тачкой в штреке. А весной мои мастера начнут строить канал. От Травы, где стоит Любек, через озёра в Эльбу. Где стоит Гамбург. Есть два варианта, решение я приму весной. Там потребуется много... рабочих рук. Короче. Выжать из графства всё возможное. Деньгами. Людьми. Воинами. Навести там порядок. Как ты умеешь. Чтоб ни одна... живность мявкнуть не могла.

Герцогиня подождала, давая возможность бывшему графу и герою поинтересоваться соответствием полученных инструкций — его роли управителя имения сироты. Обязанного сохранять и не допускать умаления. Но Хаген вообще не склонен к сентиментальности, истовому исполнению законов и заботе о чужом имуществе. А уж в нынешнем его состоянии...

— Теперь — спать. Тебя разбудят рано. Ты принесёшь мне клятву на святынях и поскачешь дальше в Брауншвейг. А мне надо ещё составить несколько писем.

Писем было два. Первое — дражайшему супругу и государю, герцогу Саксонии Генриху Льву. С уместными заверениями в искренней любви и преданности, с сообщениями о здоровье наследника и пр.

Второе — матушке. С куда более чётким описанием состояния ребёнка, её самой, дел в замке, ситуации с Гунцелином. С чётким развёрнутым планом требуемых от нового наместника Голштинии действий.

Из семи женщин в свите Ростиславы только Рыкса, давняя знакомая "Зверя Лютого", весьма болтливая кашубка, своевременно родила мальчика. Для неё — уже четвёртого сына. Мальчуган получился здоровым. На шестой день его тайно крестили по православному обычаю (с миропомазанием) и назвали Антоном. Через два дня было проведено торжественное католическое крещение с присвоением имени Отто (Оттон). В РИ сын Генриха Льва с таким именем стал германским императором в 1209 г.