Фернандо задумчиво покрутил меч в руке, потом вдруг наклонился, схватил рукой горсть песка, еще шаг вперед, и песок полетел в лицо Кристиана. Тот рефлекторно отшатнулся и взмахнул мечом, и король, отбив замах и поднырнув под меч, еще раз кинул песок — прицельно, в глаза. Приставив меч к горлу барона, ласково спросил:

— И как тебе нравится чувствовать себя слепым и беспомощным?

Слезы застили глаза Кристиана и он был зол, но зная манеру Фернандо сердиться, только ответил:

— Да мне не привыкать, — Легрэ кое-как проморгался. — С тобой сложно разговаривать, Фернандо. Каждый раз после моих откровений ты меня либо мордой об ставни, либо вот так. Злишься, да?

— Нет, — прохладно ответил король. — Это чтобы лучше представил мое состояние. Ты только что оставил меня абсолютно слепым и беспомощным, но не по отношению ко мне, а по отношению к моему королевству. Говори, Кристиан. Личные тайны я тебе еще могу простить и не выпытывать, но не такие.

— Сможешь ли ты мне простить эту? — Легрэ вздохнул. — Ну, хорошо, слушай. В свите принца Самира есть человек, который его отцу дороже целого королевства, собственных жен и детей. Его ищут. Но никто не знает, что этот человек сбежал и отправился с принцем Самиром на переговоры в Вестготию. Я тоже не знал до сегодняшнего утра. Если это всплывет, шах может обвинить тебя в похищении его визиря, любовника и любимой вещицы. Он объявит войну и, думаю, если что, Ксанте его поддержит, его поддержит Рим. Они обложат нас со всех сторон. Шах Эмирад в гневе та еще бестия. Он может и на мировую пойти, но тогда, скорее всего, потребует выдать ему его любовника, принца и меня, и в отличие от Самира, которому просто отрубят башку, я промучаюсь несколько дольше. Все стороны намерены сохранить тайну. Твое дело только подписать торговый договор и выпроводить принца из страны поскорее.

Фернандо замер.

— Полынь?

Кристиан закусил губу, помолчав, тихо сказал:

— Я знал, что ты догадаешься, если я хоть словом обмолвлюсь об этом деле. Поторопись с договором, прошу тебя.

Фернандо почувствовал, как ледяная ярость наполняет его. Изящная ловушка почти захлопнулась.

— Быстро возвращаемся ко мне, по пути ты мне рассказываешь, почему шах потребует выдать и тебя.

— По пути? — Кристиан едва заикаться не начал от изумления. — Мне дня не хватит на это. И вообще, вот этого я не то что рассказывать, вспоминать не хочу. Я даже думать себе запрещал об этом все эти годы, а ты — расскажи. Пойми, Фернандо, это не так просто сделать, как кажется. Условия шаха были такими — чтобы я к его любовнику и на 300 миль не подходил. Узнает, что подошел, обидится.

— Легрэ, — король повернулся к брату, — ты воистину идиот. Тебя твой разлюбезный друг подставил по полной, ведь он знал об этом условии. И я не верю, что он только по доброте душевной привез сюда Полынь. Это интрига либо Самира, либо Самира и Полыни, либо Самира, Полыни и шаха. А мне теперь нужно по-быстрому придумать, как все разрешить с минимальными потерями. Поэтому, будь добр, прекрати изображать девственницу в спальне озабоченного старца, и в двух словах изложи мне причину такого странного запрета.

Фернандо с пока еще контролируемым бешенством смотрел на Кристиана, стараясь обуздать себя.

— О какой интриге ты говоришь? Если бы Самир и Полынь задумали плохое, они бы это уже сделали. Мальчишка просто соскучился по дому, вот и решил... — Кристиан замолчал и отступил на шаг. — Они не враги тебе, Фернандо, и я тоже тебе не враг.

Король втянул воздух сквозь сжатые зубы. Дьявол всех побери! Так, спокойно, спокойно, спокойно...

— Кристиан, я знаю, что ты не враг. Я знаю, что тебя сейчас решили использовать против меня. Мне нужно срочно просмотреть договор, поэтому мы идем ко мне. Мне нужно придумать, как выбраться из ловушки, поэтому ты рассказываешь все, о чем я прошу. Желательно без наводящих вопросов.

Фернандо чуть наклонил голову и мягко улыбнулся:

— Говори, милый.

Легкий стелящийся шаг вперед, еще один... Ласковый взгляд затопленных чернотой глаз.

— Нет. Никакой. Ловушки, — терпеливо сказал Легрэ, взяв короля руками за плечи. — Они уедут так же, как приехали. Самир не станет гадить мне, Полынь тем более.

Король притянул барона к себе. Легко коснулся губ поцелуем:

— Кристиан, — еще одно легкое касание, — милый, — чуть более требовательное прикосновение, — позволь мне самому это решить. Позволь, нежный мой, — дьявол уже не только смотрит темными глазами, касается губами, пальцами, руками. И улыбается.

— Решай. Решай, Фернандо, — Легрэ ответил на поцелуй, — только не ошибись. И помни, Полынь дорог мне. Он очень дорог мне, Фернандо.

— Ну тогда расскажи все, о чем я просил.

— Пообещай мне, что Луис не узнает, — попросил Кристиан. — О том, что я тебе расскажу сейчас. Никогда не узнает о моих отношениях с этими людьми. Полынь — это мое самое большое преступление.

Король смотрел в синеву глаз, прячущих горечь. Что же мог такого совершить Кристиан, не чуравшийся в свое время ни убийств, ни разбоя?

— От меня не узнает.

Легрэ кивнул.

— Мне сложно доверить мою тайну даже тебе, но видимо, у любви есть свои правила и им надо следовать. Пойдем куда-нибудь, где нас никто не услышит.

Когда Кристиан привел короля в глухую башню, то стряхнул пыль со старой скамьи у окна и предложил присесть. Закат окрасил горизонт алыми огненными полосами, а здесь лишь ветер гулял за стенами и голуби ворковали на перекладине под крышей.

Легрэ скрестил руки на груди и оперся плечом о стену, Он говорил глядя в окно:

— Несколько лет назад я был обычным городским стражником, человеком без сердца, совести и принципов. Я выживал на городских улицах, воровал, убивал. Должность стражника в то время для меня была пределом мечтаний, но тяжело отказаться от прошлого и, даже примерив на себя одежды стража, я по-прежнему водился со всяким сбродом. Днем охранял город от них, по ночам с ними же творил преступления. Репутация моя была не просто скверной, жуткой, но доказать никто ничего не мог.

— Я помню, — меланхолично откликнулся Фернандо, рассматривая Кристиана. Он действительно очень хорошо помнил злой синий взгляд стражника, которого несколько лет назад так и не смог осудить.

— Да уж, — Легрэ то ли вздохнул, то ли усмехнулся, потом долго молчал, задумчиво глядя на закат. — Та часть моей жизни теперь кажется такой темной и странной... словно это провал в памяти... В какой-то момент я так обозлился на этот мир, что стал насиловать и убивать юных мальчиков. Я крал их, увозил в лес, а после делал, что хотел... Полынь — один из них... единственный, кто остался в живых.

Фернандо не изменился в лице, услышав такие признания. По себе знал, как темна бывает душа, как иногда ее выворачивает и корежит, и только кровь и боль может принести хоть какое-то облегчение. Не настоящее, временное, как штопать гнилыми нитками одежду, но заплата простоит немного, и это уже хорошо. Подойдя к Кристиану со спины, обнял руками за талию и положил подбородок ему на плечо.

— Красивый закат сегодня. Кровавый... Что у вас произошло, что ты его не убил? — спросил через некоторое время король.

Кристиан положил руку поверх рук короля, слегка поглаживая холодные пальцы, усмехнулся:

— Да всего лишь пустячок. Не хотел его убивать. Жизнь этого человека я намеревался превратить в настоящий ад, и все из-за отца, будь он проклят.

Фернандо улыбнулся про себя — забавно, как портят жизнь те, кто должен помогать и вести. Ему, Кристиану, Луису...

— Рассказывай дальше, нежный, — он слегка перехватил руку брата лаской и опять обнял.

Легрэ не хотел думать о том, обманчива близость короля или нет, ему и без того было тяжело.

— Это было воскресенье, незадолго до Пасхи. В тот день я шатался по рынку, высматривая кого-нибудь простачка, которого можно было ограбить, а после запугать настолько, чтобы даже во время исповеди помалкивал. И тогда я увидел моего отца. С ним был паренек лет тринадцати, которого я не знал. Но глаза у него были такие же, как и у меня, а волосы рыже-золотые, как у нашего родителя. Я накинул капюшон на голову и увязался следом. Я шел за ними до мясной лавки и за это время узнал, что моего младшего братца зовут Том и он любимчик отца. Этот старый пердун возился со своим последним отпрыском больше, чем за всю жизнь со всеми своими детьми вместе взятыми. Эти дружеские объятия отца и сына, добрые милые улыбки, слепое обожание... меня это так разозлило, что я впал в пучину ненависти и после, сутками напролет мучился от своей ярости и злобы. Я заочно ненавидел этого щенка, я вспомнил каждое плохое слово, каждую оплеуху, подаренную мне моим отцом. Вот тогда я и решил отомстить ему, человеку, из-за которого моя мать умерла раньше времени. Я решил не просто выкрасть Тома, я решил сделать из него самое низшее создание на свете, подстилку, шлюху, игрушку для забав черни, чтобы навсегда стереть улыбку с его губ. Переодевшись разбойником и договорившись со своими приятелями, я выследил свои жертвы у окраины города. Скрыв лица, мы напали на них, заволокли в лес и, привязав моего дражайшего папашу к дереву, дружно поимели мальчишку. И все равно этот старый козел испортил мне все удовольствие, на самой середине этот алкоголик попросту умом тронулся — пришлось его отвязать и пустить бродить по лесу. Я не знаю, вернулся он домой потом, или нет. В любом случае по нему там никто не горевал.

Кристиан на минуту замолк. Фернандо продолжал прижимать его к себе и ничего не говорил. Мыслей было много и все не хотелось озвучивать. Он понимал брата. И похожие чувства испытывал, и мстил так, что его дьявол бывал настолько доволен, что на некоторое время замолкал. Только методы использовались другие. Но ведь и возможности, и воспитание тоже другие. В голову некстати пришло воспоминание о первых "практических", если можно так выразиться, занятиях по использованию ядов. Тогда Фернандо в первый раз и убил человека — нечаянно, но убил. Он чуть слышно вздохнул и слегка сжал руку Легрэ.

Кристиан тоже вздохнул и продолжил:

— Когда Том уже измучился конкретно, я отошел в кусты, переоделся стражником и вернулся на поляну, чтобы якобы его освободить. Четверых своих подельников я убил для правдоподобности. К тому же, зачем мне лишние свидетели? Одного прирезал прямо над Томом со спущенными штанами. Братец мой рыдал, я его утешал, а сам едва не смеялся. Так вот мы с ним и стали лучшими друзьями. Я увез его из города и поселил в своем доме, постепенно приручал к ласкам, к рукам, к себе, а когда был уверен, что этот щенок влюбился в меня по уши, трахал уже как хотел, мучил его, бил, доводил до потери сознания. Иногда я приводил в дом друзей и мы, влив в мальчишку вина, пускали его по кругу. Когда он привык и к этому, я стал вывозить его ночами в таверны и, держа его на поводке, смотрел, как каждый желающий вставлял ему. Мне мало было уничтожить его жизнь и тело, я развратил его душу и за два года сделал из него такую опытную шлюху, что имея его, рисковал попасть в зависимость. Тогда его и прозвали Полынь — с виду мягкий и безобидный, но если попробуешь — погиб. Забавно, что после всего этого он был привязан ко мне по-прежнему и однажды, после фееричного траха, он признался мне, что все это делает ради меня, что любит меня. Знаешь, что я сделал в ответ? — Легрэ обернулся к Фернандо через плечо. — Я рассказал ему правду. А этот поганец мне ответил всего одной фразой, которая заставила меня пересмотреть всю мою жизнь и измениться.

Он сказал, что прощает меня. В тот момент я понял, что вся моя месть — иллюзия, что мой брат не сломлен — наоборот, он закален и не намерен распускать сопли по поводу того, как несчастна его судьба. Я не мог выносить его доброты. Хотел прибить сначала, но тут жизнь свела нас с Самиром. Я расхвастался ему, что мол, один мой мальчик стоит в постели всего его гарема. Принц провел с ним ночь, а утром отсыпал мне за Полынь кучу золота. Через год я узнал, что мальчика взяли в гарем шаха. Самир сильно переживал эту потерю — он столько вложил в Тома. Он выходил его, привел в порядок, учил языкам и грамоте. Он воспитывал его для себя, но не смог удержать. Полынь стал лучшим любовником его отца, а Самир в тоске был вынужден шляться по чужим землям. Тогда-то, чтобы смягчить его боль, я предложил ему найти замену. Кевин очень красив, и хотя я старался его обучить всему тому, чему научил Тома, он не смог с ним сравниться. Черт знает, что в моем брате есть такого... но в постели он — бог. Шах знает эту историю и считает меня преступником. Себастьян, конечно, смог спасти мою шею от топора, но шах настоял на том, чтобы я и Полынь никогда не виделись. Понимаешь теперь, почему ситуация так опасна?

Фернандо продолжал держать брата. Солнце уже совсем зашло, лишь на самом горизонте виднелась тонкая белая полоса, которая исчезала на глазах.

— Знаешь, Кристиан, я никак не могу понять, как Полынь вообще мог выбраться из гарема. Хоть ты и говоришь, что это не ловушка, но Самира и Полынь могли использовать втемную. Хотя бы те, кто хочет его исчезновения — судя по твоим словам, он слишком сильно влияет на шаха. О чем вы с Полынью говорили?

— О политике. Полынь сейчас не просто любовник, он держит престарелого шаха под каблуком и медленно изящно избавляется от его наследников. Принц послушен ему, потому что у них уговор — Самир садится на трон, а Том остается при нем визирем. Но того, что происходит сейчас, я сам не понимаю. Конечно, Том сейчас стал более жестким. Я спрашивал, почему он не отомстил мне, ведь возможностей была масса, но он говорит, что если, пережив все это, позволит себе опуститься до моего уровня, то просто перестанет быть уникальным и уважать себя. Он умеет прощать, но это не доброта — он просто знает, когда надо гневаться, а когда не стоит тратиться впустую. Он слишком рассудителен. Всегда. И что твориться в его прелестной головке не знает никто. — Кристиан иронично улыбнулся. — Иногда я думаю над тем, какого страшного зверя я породил на свет, и сам ужасаюсь. Полынь сказал, что просто соскучился, что хотел увидеть меня... а еще он сказал, что Ксанте был уверен, что я обрадуюсь нашей встрече. Дай мне лучших солдат и я отвезу Полынь в гавани, посажу на корабль и пусть возвращается к шаху Исмиль-бею. От греха подальше.

— Кристиан, — король грустно улыбался. — Твой замечательный воспитанник, которого ты сейчас начал опасаться, ясно тебе дал понять — он плотно общается с Ксанте. С чего бы ему тебе сообщать об этом? Только ради одного — он знал, что ты передашь это мне. И из этого следует только одно — меня будут просить о какой-то услуге, и если я не соглашусь, согласится Ксанте. И надавить на меня можно очень изящно — война с арабами из-за Полыни, который сейчас, вот изумительное совпадение!, находится здесь. А можно еще проще — одно слово шаху, и ты будешь мертв. Не зря Самир так старательно оценивал мое поведение во время обеда. Полынь же тебя тоже спрашивал о наших отношениях?

— Нет, скорее всего, ему все рассказал Самир, — Легрэ вздохнул. — Черт, я же ему доверял.