Надежда? Для меня это была просчитанная вероятность, которую я стремился увеличить в свою пользу и в которой я с удовлетворением относился к положительному исходу и с пониманием к отрицательному. Ни радости, ни отчаяния — нет, ничего такого не было, и я не был уверен, что хотел бы испытывать эти чувства. Было в них для меня нечто неразумное, животное.
Счастье... Насколько я про него слышал, это такое короткое и яркое ощущение, вызываемое чем-то приятным и неожиданным. Чем-то вроде подарка, к примеру, но я никогда не брал подарки в расчёт. Всё, что было необходимо, я приобретал себе сам, а подарки были роскошью, без которой можно обойтись. Я не понимал, как можно радоваться тому, что не является необходимым.
Пожалуй, только Тед умел дарить необходимое. То, чем я обязательно обзавёлся бы сам, если бы он не опередил меня.
Или, может, любовь? Но не считать же любовью тот отголосок теплоты во мне, когда Теду удавалось раскрутить меня на какую-нибудь мелкую заботу о нём и он поглядывал на меня с видом абсолютного довольства жизнью. Это всего лишь взаимная шутка, наша с ним игра на двоих. Нет, здесь я вообще пас...
— Гарри?
Я вынырнул из размышлений — меня окликал Люпин.
— Гарри, пять минут прошло, — ну да, у него урок и план урока.
— Сейчас, профессор.
Я воспроизвёл росчерк палочкой и произнес заклинание вызова патронуса.
Ничего. Ни легчайшего намёка на серебристое облачко, говорящего, что я на пути к успеху.
— Гарри, тщательнее выбери воспоминание, оно должно быть очень радостным. Представь себя там, в этом воспоминании, как будто это происходит с тобой прямо сейчас. Воскреси все те чувства, которые ты испытывал тогда.
Я порылся в своей памяти и добросовестно воспроизвёл эпизод, когда я получил обратно чёрный блокнот. Мда... Я извлёк на поверхность другое воспоминание — как Визенгамот лишил Дамблдора опекунства надо мной.
— Экспекто патронум!
Ничего.
Люпин, похоже, растерялся. Он не ожидал от меня провала после того, что показали мои друзья. Я оглянулся на слизеринцев — те смотрели на меня выжидательно и недоумевающе. Грифы тоже пребывали в недоумении, они даже не злорадствовали, считая мою неудачу розыгрышем.
Вспомнив первый попавшийся эпизод с прошлых летних каникул, я снова повторил попытку.
Ничего.
— Боюсь, что у меня нет настолько радостных воспоминаний, сэр, — я глянул на Люпина, на лице которого проступала смесь разочарования и жалости.
— Не огорчайся, Гарри. Это не последнее наше упражнение над патронусом. Возможно, сегодня у тебя неподходящий настрой, а в следующий раз у тебя обязательно получится. Главное — подыскать воспоминание, если оно сработает однажды, ты сможешь обращаться к нему каждый раз. Садись пока. — Люпин оглядел гриффиндорскую половину класса. — У кого еще не получилось — теперь вы видели, как ваши сокурсники вызывают патронуса, и это, надеюсь, прибавит вам уверенности. Давайте попытаемся ещё раз.
Не знаю, получилось ли у Люпина обмануть себя, но меня он не обманул. Патронус был для меня роскошью наподобие подарка — вещью приятной, но не необходимой. Дементоры и так разбегались от меня, и я не видел смысла рвать пупок, чтобы научиться создавать красивую, но бесполезную игрушку. Может, именно отсутствие необходимости и не позволяло мне работать над этим заклинанием всерьёз... Хотя, скорее всего, проблема заключалась в том, что прошлые события вспоминались мною только как перечень фактов, без малейшей эмоциональной окраски. Было — и было, незачем переживать, если всё уже позади.
Вскоре выяснилось, что наша компания — за исключением, разумеется, меня — оказалась единственной в Хогвартсе, кто сумел с первой попытки вызвать полноценного патронуса. Видимо, регулярные тренировки в стихийной магии очень способствовали дисциплине нашего разума. Драко самодовольно драл нос и поглядывал на меня свысока, в кои веки превзойдя меня в чём-то, кроме квиддича. Тед, напротив, глядел на меня, как на больного, и постоянно заводил разговоры, в которых окольными и весьма извилистыми путями старался подвести меня к главному вопросу — что со мной не так и как мне помочь. Он не успокоился, пока я не напомнил, что характер у меня весьма уравновешенный, а с точки зрения вызова патронуса — это палка о двух концах. Вопрос, как мне помочь, увял у него сам собой, когда я разъяснил ему все плюсы уравновешенного характера по сравнению с мелкими неудобствами вроде невозможности вызвать патронуса, заметив при этом, что диких дементоров у нас не наблюдается, что все они при Министерстве и законопослушных граждан не трогают.
Недели через три все ученики с третьего курса по седьмой научились вызывать хоть какое-то подобие патронуса. Кроме меня. О том, что патронус мне не нужен, точно знала только Октавия, но у неё были веские причины молчать. Для прочих учеников моя неспособность вызвать его была грандиозной сплетней, давно желанной слабиной Мальчика-Который-Выжил, о которую можно было почесать языки. Вокруг меня разрасталась куча домыслов, все они крутились вокруг Слизерина, тёмной магии, Тёмного Лорда и тому подобного. Если кто и задавал им направление, в них не было ничего такого, до чего сплетники не додумались бы сами.
Этим сплетням поспособствовал и Люпин, на каждом уроке уделявший мне усиленное внимание вместо того, чтобы оставить меня в покое. Когда наконец даже Уизли-младший сумел вызвать свой патронус — мелкого псёнка дёрганой лаючей породы, вызывающей непреодолимое желание пнуть эту тварь подальше — а я снова не справился с вызовом, профессор ЗоТИ сокрушённо воскликнул:
— Ну что же ты, Гарри! Неужели в тебе нет ничего светлого?!
Независимо от того, что имел в виду Люпин, его слова прозвучали даже не двусмысленно. Нужно было попытаться опровергнуть их, пусть это было заведомо бесполезно.
— Профессор, вы хотели сказать — ничего радостного?
— Радость — это светлое чувство, Гарри. Мне, как другу твоего отца, больно думать, как он был бы разочарован тобой. У него был такой великолепный, мощный патронус!
— Не вводите людей в заблуждение, профессор, — холодно отрезал я. — Вы не были другом моего отца.
— Гарри, не говори о том, чего ты не знаешь! — чуть жёстче, чем обычно, произнёс Люпин.
— А что тут знать? — я пожал плечами. — Если бы вы были другом моего отца, вы позаботились бы, чтобы у его сына появилось хоть одно счастливое воспоминание, а не записывали бы его публично в злодеи.
Люпин спал с лица и осёкся, но слово уже вылетело, а его, как известно, не поймаешь. К вечеру весь Гриффиндор только и говорил, что сам профессор ЗоТИ признал меня тёмным магом. Это они еще не знали, что он оборотень. Уизли-младший громко и не стесняясь объявлял везде по поводу и без повода, что давным-давно считал меня подозрительным. Все вдруг резко вспомнили, что я змееуст. Дамблдор ходил довольный и лучился такой всеобъемлющей добротой, что её, казалось, можно было резать ножом. Значит, дело было дрянь.
Справедливости ради нужно сказать, что против меня был настроен далеко не весь Хогвартс. В глазах слизеринцев неспособность вызвать патронуса была небольшой и вполне простительной слабостью. Равенкловцы насторожились, но они были достаточно умны, чтобы не путать свет и радость. Травлю поддерживали только грифы и небольшая часть трусливых барсуков, но мои враги были голосистыми, а остальные молчали.
Грифам мало было чернить меня на всех углах, и они подстроили мне публичный скандал. В тот вечер я спустился в Большой Зал, когда большинство учеников уже сидело за столом. Судя по тому, как целенаправленно вылезли мне наперерез трое Уизли с Джорданом, толкая перед собой Лонгботтома, они уже несколько дней подкарауливали удобный момент для столкновения.
Я остановился. Грифы тоже остановились и выпихнули Невилла вперёд.
— Ну говори же, говори! — громким шёпотом скомандовал ему один из близнецов.
— П-поттер... — пробормотал красный от неловкости Невилл, глядя на меня.
— Лонгботтом, — я слегка кивнул ему, сделав вид, что считаю это приветствием.
— Невилл, давай же... — прошипел у него за спиной Рональд.
— П-поттер... т-ты — т-тёмный, — еле слышно пробормотал тот.
— Громче, Невилл! — подсказали ему из-за спины.
— Поттер, ты — тёмный! — объявил он срывающимся фальцетом.
В зале наступила абсолютная тишина. Ученики ловили каждое слово скандала, преподаватели почему-то и не думали прекращать его. Похоже, провокация подразумевала, что я выйду из себя, начну сыпать угрозами и вообще поведу себя так, что ни у кого не останется сомнений в моей принадлежности к злым силам.
— Ты про то, что я брюнет? — невозмутимо уточнил я. — Это не новость, Лонгботтом, это и без тебя видно.
— Т-ты... т-ты не в этом смысле... — голос Невилла завял на полуфразе.
— Скажи про патронуса, — снова подсказали ему.
— Т-ты не м-можешь в-вызвать п-патронуса, з-значит, ты т-тёмный, — повторил Невилл, покрываясь испариной. Выглядел он так жалко и так был похож на откормленного переросшего кролика — кстати, своего патронуса — что во мне шевельнулось нечто вроде сочувствия.
— Ты тоже много чего не можешь, Лонгботтом. Могу я на основании этого считать тебя мировым злом?
— М-меня?
— Ну не меня же... Сам подумай, Лонгботтом — за два с половиной года учёбы ты еще ни разу не сварил нормальное зелье. Значит, ты ничем не лучше дементоров — я не слышал, чтобы они умели варить зелье. А трансфигурация? Ты не можешь превратить даже чашку в ложку, значит, ты хуже Мордреда, потому что он наверняка это умел.
— Поттер, ты это нарочно! — высунулся из-за спины Невилла Уизли-младший.
— А вы, конечно, остановили меня совершенно случайно, — в тон ему ответил я.
— Невилл, не слушай, эти тёмные кому хочешь мозги заморочат, — заторопился один из близнецов. — Это из-за таких, как он, твои родители в Мунго, неужели ты это так оставишь?!
Невилл вздрогнул и поднял на меня взгляд, в котором засветилась решимость.
— Это из-за таких, как ты, мои родители в Мунго! — громко и чётко произнёс он на весь зал. — Это вы, тёмные, сделали с ними такое, что их нельзя вылечить!
Что на это ответить, я не знал. Я привык обращаться к здравому смыслу оппонентов, а он явно гулял где-то не здесь. Вдруг сбоку раздался стук упавшего стула — и передо мной выскочила девчоночья фигурка с пышными тёмно-каштановыми кудрями.
— Лонгботтом, ты идиот!!! — срывающимся голосом прокричала она. — Твоих ро...
Я схватил Ромильду за плечо и резко развернул к себе, вынудив её подавиться последним словом. Девчонка, смертельно бледная, уставилась на меня в упор расширенными, блестящими от слёз глазами. Не отводя от неё взгляда, я сделал отрицательное движение головой. Она, чуть помешкав, едва заметно кивнула.
Я только стиснул пальцы на её плече, потому что нельзя было ни отпустить её, ни привлечь к себе для утешения. Ромильда застыла, словно в оцепенении, а я перевёл взгляд на Невилла.
— Ты дважды идиот, Лонгботтом, если ты забыл, что твои родители в Мунго, а мои мертвы по вине одного и того же человека. Ты трижды идиот, если ты не умеешь говорить 'нет' подонкам.
Я отодвинул плечом ближайшего Уизли и пошёл к нашему столу, не отпуская Ромильду. Слизеринцы подвинулись, пропуская нас к свободным стульям. Я усадил девчонку рядом и запросил у домовиков ужин для нас обоих. Слёзы она сдержала, но ни к чему не притронулась.
Не уверен, что на её плече не осталось синяков. Ничего, синяки проходят.
23.
Я остановил Ромильду сам не зная почему, подчинившись вспышке интуиции. Мне вдруг стало очевидно, что нельзя позволить ей договорить фразу. За ужином я прокрутил ситуацию в уме и понял, что побудило меня к этому. Девчонка накинулась на Лонгботтома с такой убеждённостью, как если бы она, папина дочка, знала об его родителях нечто особенное, и знала наверняка.
Грифы поначалу опешили, а когда они опомнились, я уже сидел за слизеринским столом и они опоздали прицепиться ко мне. Провокаторам пришлось вернуться за свой стол, захватив с собой растерянного Невилла. Погеройствовать публично у них не получилось, эту схватку я выиграл. Я покосился на преподавателей — Дамблдор с постным видом сосредоточенно разглядывал пальцы на своей правой руке, МакГонаголл рядом с ним сидела с выпученными глазами, раскрасневшаяся и очень прямая, словно проглотила гарпун. Люпин глядел ребёнком, у которого отняли игрушку, Флитвик, традиционно ни во что не вмешивавшийся, осуждающе посматривал на гриффиндорский стол, профессор Спраут шепталась с мадам Помфри. В целом все они выглядели если не разочарованными, то шокированными, только Снейп ухмылялся с нескрываемым злорадством.
Закончив есть, я вопросительно посмотрел на Ромильду и дождался ответного взгляда. Она вступилась за меня, и я был обязан поддержать её, хотя бы проводив до общежития. Ромильда верно истолковала моё внимание и вышла из-за стола. Я пошёл рядом с девчонкой, Тед — с другой стороны от неё, показывая тем самым, что она под нашей защитой.
Ромильда дошла с нами до общежития, не глядя ни на кого и не проронив ни слова. В гостиной она, не оглядываясь, ускорила шаг и почти бегом скрылась у себя в комнате. Мы с Ноттом проводили её взглядами.
— Меня ты просто так не отпустил бы, — с едва уловимым упрёком заметил Тед. — Обязательно спросил бы: 'Помощь нужна?'
— Ты не девчонка, — сдержанно ответил я. — С тобой можно не бояться, что ты меня не так поймёшь.
Тед понимающе наклонил голову. Сегодня его Диана была занята по учёбе, и он пошёл со мной в нашу комнату, чтобы тоже почитать что-нибудь. До отбоя оставалось меньше часа, когда к нам явился Живоглот и стал мяукать, подзывая меня куда-то. Я пошёл за котом, и тот привёл меня к комнате Ромильды.
У её двери он повернулся и пристально уставился мне в глаза, пытаясь что-то передать. Сосредоточившись, я кое-как уловил образы мисочки с мясом и тарелки с чем-то наподобие каши. Живоглот снова мявкнул и посмотрел на дверь, затем на меня.
Точно, Ромильда сегодня не ужинала. Вот что пытался донести до меня кошак.
— Зови, — кивнул ему я.
Дверь сама приоткрылась перед котом — будучи полукнизлом, он использовал для этого собственную магию. Живоглот протиснулся внутрь и вскоре появился с Ромильдой, зарёванное личико которой не оставляло никаких сомнений в том, как она провела это время. Даже её пышные волосы потускнели и жалко свисали на плечи.
— Идём к нам, чаю попьём, — не дожидаясь ответа, я предложил ей руку.
Она безропотно подчинилась, и я привёл её в нашу комнату. Тед, уже в длинном домашнем халате поверх такой же длинной ночнушки, при виде Ромильды соскочил с кровати, где валялся с книгой, и предложил девчонке стул, улыбнувшись при этом так заразительно, что она ответила ему неуверенной улыбкой.
Пока он разыскивал свои шлёпанцы на полу и очищал стол от книг, я спросил у Ромильды, чем она желает поужинать. Девчонка сказала, что ей всё равно, поэтому пришлось вытягивать из неё, что из еды она любит и что она предпочитает именно сейчас. Тед, в свою очередь, дотошно и обстоятельно сообщил мне, чем бы он сегодня полакомился на ночь, вызвав у Ромильды ещё одну невольную улыбку. Я изложил наши пожелания Фиби, и вскоре мы уже сидели за чаем.
