Зверь лютый. Книга 35. Измена

Мы это понимали, старались смешивать в каждом подразделении людей из разных земель. Отдавали предпочтение суздальским в качестве командиров. Но... Командиры хотят так, а народ хочет наоборот. И потихоньку-полегоньку полки сепарируются. Как те сливки у Лаваля.

Этнос один — русский. Но земли разные. Все хотят к своим. Которыми считают только земляков.

В Государевом войске нынче четыре полка. И ни одного полностью укомплектованного. Один стоит в Переяславле Южном, второй в Новгороде, третий Искандер осенью выдвинул в Теребовлю — в Степи опять какие-то... движения происходят. А четвёртый — в Луцке.

Аборигены в городе недовольны. Всем вообще: у них "родных князей" отобрали. И, в частности, озлоблены постоем и ценами на рынке.

* * *

Странно мне. Что-то не вижу в попаданских историях ярких примеров того, как добрые люди православные, получив от попаданца-прогрессора некое добро, "съев" это добро, отвечают, вместо благодарности, бунтом. Нашим, русским, "бессмысленным и беспощадным". Убивая и сторонников героя, и друг друга, превращая окружающий мир в пепелище, в дерьмо. Не по проискам сатанинским, не под влиянием вражьей пропаганды обманной. А в силу своего собственного, глубоко народного, душевного чувства.

— Сдохни! Чтобы не было!

* * *

"Брюхо вчерашнего добра не помнит" — русская народная.

То полезное, что дала новая власть, вроде отмены рабства, мыта и сбора хоругвей, уже "съедено", уже "само собой". Кое-что, вроде перераспределения подворной подати, зависло из-за слабости конкретного наместника. Отсутствие разгрома, выжигания города уже не считается проявлением миролюбия Государя, а признаком его слабости:

— Да ежели бы те суждальские сюды тока сунулись... мы б их всех...! На одну ладонь посажу, другой хлопну...!

"Потому что мы — банда!".

При этом идёт набор. В гридни принимают местных.

Дальше серия совпадений.

Напомню: на Руси — "лествица". Которую мы, типа, отменили. Но по которой все думают. Включая Боголюбского.

Нет, чуть иначе: ему любой закон — не закон, если Богородица лично не подтвердила. Но он отлично понимает как думают, чего ждут от него другие. Он куда лучше меня оценивает вероятность и силу возможного противодействия конкретному изменению. Поэтому старательно избегает "резких движений без крайней необходимости".

* * *

В РИ в ближайшие годы Андрей постепенно утрачивает эту способность чувствовать "мнение народное". Хотя, конечно, сам "народ русский" значения не имеет, важно "мнение" элиты.

Отчасти такое результат нарастания ощущения богоизбранности. Проявившись в пляске перед иконами на Бряхимовском полчище, это самоощущение нарастает и крепнет.

Другая причина: объективное возвышение Боголюбского, принятие им высшего титула на "Святой Руси" — Великого Княжения. Расширение его зоны ответственности.

И, конечно, возраст. "Не замечаем по себе: чем старее — тем хуже".

Масса мелочей становятся не то, чтобы незначимыми, а просто не хватает сил и времени. Что позволит его противникам в РИ довести дело до убийства.

* * *

Глава 714

Конкретно: вот внуки Мономаха. Он сам, Перепёлка в Киеве, Мачечич во Владимире-Волынском, Владимир Андреевич (Добренький) в Луцке. Два последних посажены по "высоте" доступных столов, родовитости и по их собственному, прежде явленному, желанию.

Я Андрея отговаривал: Добренький слабенький уже, помрёт неровен час.

Андрей рявкнул:

— Ты чего-то знаешь? А коли нет — не твоё дело.

После моих тут похождений пророкизмом хвастать... не уверен. Да и вообще предсказывать чужую смерть... занятие вредное для здоровья предсказателя.

Добренький идти в Луцк не хотел, хотел в любимый Дорогобуж. Годы, когда его отец сговаривался с Долгоруким за Волынь для сына в обмен на помощь — прошли. Желание ухватить кусок побольше, влезть повыше... перегорело. Но Боголюбский исполняет обязательства своего отца и о желаниях Добренького не спрашивает: было обещано? — получи и распишись.

Факеншит! Не потому, что Добренький лучший, а потому что лествица. Потому что другие князья смотрят.

— Всё по старине, по закону и обычаю. Не дергайтесь, служите Государю верно, и до вас очередь дойдёт.

Став наместником, Добренький управлял "спустя рукава". И не хотел, и сил не имел. В январе прошлого 1170 г. (как и в РИ) помер. На смену ему Боголюбский прислал старшего сына Жиздора Святослава. От первой, разведённой жены, исключён из порядка наследования. В РИ ему довелось в эти годы побыть князем Берестья. В АИ — Луцк.

У Боголюбского свои резоны. Я так, краюшки ухватываю. Например: в главном городе княжества сидит Мачечич. Который — коллекция подлостей.

Для этого Святослава-Ублюдка, молодого мужчины лет двадцати двух, отодвинутого из-за происхождения с места первого наследника своего отца, наша с Боголюбским система — "все рюриковичи по крови — равные рюриковичи" — мёд и мёд. Не так, конечно, как для какого-то конюха, мамашка которого колысь под князя подлегла. Его и так считают князем. Но каким-то... ненастоящим. Типа:

— Ты посиди там, возле параши, нужен будешь — позовут.

А тут он сразу в наместники второго города в княжестве.

При этом Луцк не его город: родился и вырос во Владимире-Волынском. Там он был бы "свой", а здесь... ну, так, один из примазавшихся. К новой власти.

Мачечич ему — старший родственник. Совершенно невыносимый. Впрочем, на "Святой Руси" вообще мало людей, которые Мачечичу не враждебны. Наверное, только те, кто с ним дела не имел и про дела его не слыхал. Или имеющих в нём крайнюю нужду, как смоленские княжичи в РИ.

Ублюдок хотел бы во Владимир. Мачечич это понимает и злобится. Ублюдок тоже понимает, что тот понимает.

Мелкий эпизод из непрерывного потока государственных решений. "Разделяй и властвуй". Но не своей прямой волей, а пусть они сами, согласно их собственным желаниям и представлениям. Без открытого конфликта, но создавая условия для их стремления "приобрести благосклонность государеву".

"Система сдержек и противовесов" по-феодальному.

Эти общие суждения описывают ряд конкретных событий. Типа: Мачечич шлёт Боголюбскому донос на Святослава-ублюдка. Тот пересылает в Луцк. Из Луцка тоже отвечают доносом. На Мачечича. С аналогичной судьбой. Отчего оба персонажа "рвут задницы", "закручивают гайки" и стараются "быть большими роялистами, чем сам король".

При этом Мачечич помнит, что по "лествице" — он должен был быть Великим Князем. Он, конечно, от такой чести отказался. Сам. Добровольно и публично. Но...

Об этом помнят все заинтересованные лица, которым перемена власти... представляется выгодной. Это понимает Боголюбский. А Мачечич понимает, что Боголюбский это понимает. И, в силу своего подленького характера, предполагает подлость от других.

Добавлю: у Ублюдка нет своего "двора", "своих" людей. Их и прежде мало было, а когда он сдался в плен, то и последние разбежались. Вся верхушка в городе из суздальских, отношение к которым волынцев и так-то... А уж когда те власть... Да ещё власть "по-новому"... При этом у Ублюдка очень ограничена "свобода манёвра": в городе стоит государев полк, который каждый день надо кормить. И каждый день разбирать свары гридней с гражданскими.

То самое "изнурение постоем" выглядит как сотня ежедневных точек конфликтов.

Толстой в своих кавказских историях описывает враждебность между российскими солдатами и российскими жителями — Гребенскими казаками. Унтер ведёт смену караула по улице специально на группу весело болтающих парней и девушек. Чтобы те ушли на обочину, "чтобы знали своё место". Прямая аналогия есть в Коране, как обязанность мусульманина при встрече с иноверцем.

Толстой "смело" намекает, что это малое православное племя (казаки) куда ближе по своим обычаям и духу к своим противникам-чеченцам, нежели к собратьям по языку и вере — солдатам.

"Влияние России выражается только с невыгодной стороны: стеснением в выборах, снятием колоколов и войсками, которые стоят и проходят там. Казак, по влечению, менее ненавидит джигита-горца, который убил его брата, чем солдата, который стоит у него, чтобы защищать его станицу, но который закурил табаком его хату. Он уважает врага-горца, но презирает чужого для него и угнетателя солдата. Русский мужик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видал в заходящих торгашах и переселенцах-малороссиянах, которых казаки презрительно называют шаповалами... этот христианский народец, закинутый в уголок земли, окруженный полудикими магометанскими племенами и солдатами, считает себя на высокой степени развития и признает человеком только одного казака; на все же остальное смотрит с презрением".

Казаков здесь нет, но: "на все остальное смотрит с презрением" — общее место в отношении любых местных к любым пришлым. Исключение: если пришлые местных режут. Тогда презрение заменяется страхом и ненавистью.

Полк смешанный, т.е. множество "чужих". Само присутствие — стеснение. Угнетатели. С оружием. Но не режут. Боятся? "Потому что мы банда"?

Короче: все недовольны. И тут "братец" бежит из Боголюбово в Луцк.

Бздынь.

Прямая измена.

Позже мы докопались: инициатором был Мачечич. Но действовал так осторожно, что, если бы не некоторые случайности, мы могли бы его только подозревать.

Существенно то, что последующие события не были чисто спонтанным народным возмущением. Типа восстания на броненосце "Потёмкин": а чего это вдруг мясо червивое?!

"Никогда такого не было, и вот опять".

Был заговор. Был план. Были подготовленные люди. Как обычно, большая часть событий произошла не так, как хотели заговорщики. Да и хотелки у участников были разные. Но стремились-то они в одну сторону. Как муравьи, который тянут добычу каждый на себя, но все вместе — в сторону муравейника.

Причём оба князя — Мачечич и Ярослав-братец — дядя и племянник, давно знакомы. В том числе и со стороны "тайных ковов": подельники в заговоре по захвату городов себе в уделы при вокняжении Жиздора. Об этом я уже...

Боголюбского провели. "Братец" отъехал поклониться святыням в Ростов. Про "камышовую тросточку" Преподобного Авраамия — я уже... К ней приложиться и поехал. И как-то долго не возвращался.

— А где?

— А приболел. В усадьбе по дороге отлёживается. Уж и святых даров причастился вроде.

Боголюбский был уверен, что пока жена и сыновья "братца" на месте — тот дергаться не будет. Он же не знает, как я из РИ, что оба брата (Жиздор и Ярослав) убегали, бросив свои семьи противникам. Такая... "семейная культурная традиция".

"Братец" бежал быстро — я и говорю: побег готовили. С очевидным и недоказуемым участием Гамзилы. Черниговские были в деле. Но "воровали исключительно по своей личной воровской воле". Полторы тысячи вёрст, по дорогам, со сменными конями — две недели.

Бежал бы он через мои земли — его бы тормознули, у меня "паспортный режим". Даже и через Рязанские — поинтересовались бы. А так...

Беглец прискакивает в Луцк и захватывает наместника Святослава-Ублюдка в опочивальне. Как такое же проделал Давид Попрыгунчик в РИ в Киеве с Всеволодом Большое Гнездо — я уже...

Разница получилась сразу. В Киеве Всеволод — человек византийской выучки, Давид — интриган неоднократно битый и выворачивающийся. Оба — умные хорошо выше среднего. Привычны считать следствия и придерживать эмоции. Оба избегают всякого "с необратимыми последствиями". У них годы личного дружеского общения в рамках "вышгородской шестёрки".

В Луцке сошлись дядя с племянником, десятилетиями жившие возле Жиздора. Как тот от Ростика из Киева выезжал, вынося дверные косяки — я уже... Славные воины, храбрые витязи, "видишь хам — руби нафиг". Без тормозов. Семейная культурная традиция.

Родственники поссорились, обменялись. Оскорблениями и угрозами. Позвенели железяками. Племяш, молодой и здоровый, брюхатого, замученного дорогой дядю малость уронил. Тут набежали воры-бунтовщики, наместника повязали, выволокли на двор и по истеричной команде "братца":

— Руби выблядку голову!

Исполнили сиё незамысловатое движение.

— Ап-ап... А... А как же? Он же князь!

— Этот-то? Ненастоящий. Мало ли наши князья баб топчут? Ежели всех в князья ставить — корзней не напасёшься.

В городке стоит полк. Полковник — один из воевод Боголюбского.

Про Бориса Жидиславича, воеводу "суждальского наряда", вельможу из близкого круга Боголюбского, которого я подозреваю в троекратной (по летописям) измене, я уже...

В АИ я его подставил. В Белозерском деле сущность изменническая проявилась. Помер, бедняга, в застенках у Манохи. Но такой изменник в том кругу уникален только своей летописностью. Андрея, напомню, убивали многолетние сподвижники, боевые сотоварищи, родственники его первой жены.

Полковник тянет время:

— Это не наша забота, у нас план боевой и политической, у меня приказов нету, может, на то воля государева...

"Братец" зовёт полковника на двор и предлагает присягнуть. Ему, Ярославу Мстиславичу. А тот соглашается! Ритуал проводят прямо тут. Спешно. На паперти замковой церкви Иоанна Крестителя. Потому что полковник к князю не один приехал, а "с сопровождающими его лицами". Один из которых, молодой сотник из рязанских, потрясённо спрашивает:

— Другая присяга? Так это ж измена!

Начинается свалка, кто-то из вестовых пробивается с княжьего двора и скачет в "окольный город", где и стоит полк. Замкомполка растерялся, начштаба струсил, среди военнослужащих оказались предатели, из Верхнего Города валит толпа местных бояр со слугами, оружно, конно и бронно. Отовсюду выскакивают обыватели с воплем:

— Бей суждальских!

Совсем не Варфоломеевская ночь. И не потому, что день, и нет религиозной розни. Но подобные массовые народные восстания горожан по истреблению чуждых гарнизонов, наполняют страницы исторических хроник.

Понятно, что посак посадский для гридня опоясанного — не противник. Но чего стоило (в РИ) похоронить того же Добренького, когда такие же обыватели Киевские были против — я уже...

В полку половина местные. Не конкретно луцкие, а вообще волынские. И начинается бой уже между воинами. Верные новоявленному князю бьют верных Государю.

Как обычно в таких ситуациях, следуют грабежи, пожары, изнасилования, добивание раненых, выявление пособников, казни, сведение счётов и прочие зверства, выражающие "народную душу".

Потом многочисленная коленопреклонённая толпа, стоя на забрызганном кровью и мочой, лошадиной и человеческой, снегу перед городским собором с умилением сердечным и восторгом душевным наблюдает выход "братца" в княжеском корзне, в окружении поющих "осанну" священников в богато шитых золотом облачениях.

И вид хорош, и запах приятен, и звук восхитителен. Правда, смысл — дерьмо дерьмовое. Но это головой думать надо. В толпе такое не делается. Толпа бьёт головами в мусорный снег и проливает слёзы радости. От обретения "настоящего" хозяина.

Человек из недобитых верных скачет в Киев. Там... бардак.