Мой опыт заключался в том, что этот феномен 'общей картины' использовался как щит, чтобы защитить Специальный отдел и их агентов от того, что для остальных из нас было бы обычной проверкой нашей деятельности или процедур. Никому не разрешалось подвергать сомнению правильность того, что делал Специальный отдел. Вопросы, вызывающие озабоченность Специального отдела, будут переданы в штаб-квартиру КПО. Именно там их мастера прядения заворачивали что-то явно зловещее в какую-нибудь специальную ветошь, чтобы это казалось невинным любому, у кого нет проницательного взгляда.
Не существовало системы контроля за деятельностью Специального отдела, как это было в отношении остальных сил. Они попытались бы скрыть свои проступки за покровом секретности. Они использовали бы свои извечные аргументы, такие как 'не посягать на одну из их текущих операций' или 'не ставить в затруднительное положение один из их ценных источников'. Это были всего лишь два оправдания, с которыми никому не разрешалось спорить. Когда дело дошло до вызова Специальному отделу, полицейские, которые мужественно противостояли Временной ИРА, внезапно превращались в бесхребетных личностей. Это никогда не переставало меня удивлять.
И все же Барретт пошел на сотрудничество в 1991 году, через шесть лет после того, как Джон Сталкер раскрыл миру, кем они были, Специальный отдел КПО. Никто не слушал. Никто по-настоящему не исследовал грандиозность его открытий. Казалось, никто не обращал никакого внимания на негативное воздействие, которое его серьезные обвинения оказали на остальную часть полиции. Ожидалось, что все сомкнут ряды, чтобы защитить Специальный отдел.
Как инспектор уголовного розыска, работавший в Белфасте в разгар террористической кампании, я был возмущен, когда прочитал в национальных газетах о том, как власти Специального отдела использовали своих собственных оперативников штабного мобильного подразделения поддержки для убийства подозреваемых республиканцев при самых сомнительных обстоятельствах. Как молодые полицейские в форме, которые поклялись защищать жизнь, были поставлены в самые незавидные ситуации, когда они чувствовали, что должны лишить жизни. Я читал о том, как их начальство приказало им лгать своим коллегам-следователям уголовного розыска. Я с отвращением читал, как те же самые представители Специального отдела отвернулись от своих младших сотрудников. Как старшие офицеры Специального отдела сказали Джону Сталкеру во время допроса, что обвинения в стрельбе на поражение и сопутствующие им обстоятельства были результатом сговора на низком уровне между ШМПП и сержантами и констеблями E4a. Я не был удивлен, услышав о предательстве некоторых высокопоставленных сотрудников Специального отдела. Я пересекал некоторые из них ранее в своей карьере. Но я был шокирован, когда увидел тех же самых вероломных людей, которых в то время поддерживали на высоком уровне в КПО.
Любому, кто был знаком с фактами, было ясно, что старшие офицеры Специального отдела были организаторами всех этих зловещих и противоречивых инцидентов. Затем они попытались снять с себя какую-либо ответственность, указав обвиняющим перстом на нижестоящих чинов. Джон Сталкер видел это насквозь. У него на прицеле было несколько очень высокопоставленных офицеров Специального отдела. Нет никаких сомнений в том, что он позаботился бы о том, чтобы они также подверглись судебному преследованию за их предполагаемую причастность к серьезной преступной деятельности. Он бы так и сделал, если бы его внезапно не отстранили от расследования, прежде чем он смог предпринять какие-либо подобные действия.
Против Сталкера были выдвинуты обвинения в незначительных дисциплинарных нарушениях, чтобы подорвать к нему доверие и обеспечить его своевременное выдворение из Северной Ирландии. Ни одно из выдвинутых против него обвинений не было признано имеющим под собой никакого основания. Я не был удивлен. Сталкер осмелился подвергнуть сомнению деятельность Специального отдела КПО. Ранее это было неслыханно. За это придется заплатить, и Специальный отдел КПО, не теряя времени, эту плату потребовал.
Сталкер казался либо очень смелым, либо совершенно не подозревающим о безжалостной природе агентства, для расследования которого его послали в Северную Ирландию. Я полагаю, что это было первое. Он приступил к своему расследованию открытым и честным образом. Его открытия шокировали его. Преднамеренная обструкция со стороны Специального отдела в штаб-квартире КПО потрясла его. Тем не менее, он изо всех сил старался доказать нации, что Специальный отдел КПО вышел из-под контроля. Его выводы были ясны. Некоторые сотрудники полиции Специального отдела действовали вне закона, чтобы обеспечить соблюдение закона.
И все же КПО ничему не научилась. Ее неспособность принимать конструктивную критику с любой стороны была одним из ее главных недостатков. История теперь показала, что КПО было бы разумно ответить на конструктивную критику, высказанную Джоном Сталкером.
Вернувшись в тот офис в участке на Норт Куинн Стрит, мы с Тревором больше ничего не могли сделать, чтобы добиться судебного преследования Кена Барретта. Решение не выдвигать против Барретта обвинения в одном из самых противоречивых убийств в истории Смуты было принято. Это было сделано в первые два с половиной часа нашего рабочего дня в пятницу, 4 октября 1991 года, и это было сделано в наше отсутствие. К сожалению, я вообще ничего не мог с этим поделать. Я чувствовал себя разочарованным и бессильным.
Позже в тот же день старший инспектор сказал мне, что я должен отправиться в Каслри, чтобы помочь Сэму, сотруднику Специального отдела, расшифровать аудиозапись. Как только я добрался туда, я открыл дверь небольшого Специального отделения. Сэм сидел на стуле передо мной спиной ко мне и к двери. Он был одет в темный пуловер из тонкой шерсти с длинными рукавами и светлую рубашку. На нем была пара черных наушников с толстой подкладкой. Он лихорадочно писал на нескольких чистых страницах, лежавших перед ним на столе. Блок новых синих бланков Sb50 (формы для сводки добытых данных) лежал на столе слева от него. Он совершенно не подозревал о моем присутствии.
Я стоял там позади него и слушал, как магнитофон несколько раз щелкал и жужжал, когда Сэм останавливал его, перематывал и запускал снова. Он слушал это в течение нескольких секунд, прежде чем повторить ту же процедуру. Это было то, с чем я был знаком. Расшифровка с аудиокассеты на письменное изложение доказательств была одной из наших основных задач в отделе уголовного розыска. Это был кропотливый и неблагодарный труд. Мы должны были быть точными в своей интерпретации. То, что делал Сэм, было просто работой по расшифровке. Это никогда не было бы рассмотрено позже ни в одном открытом суде.
Я положил руку Сэму на плечо сзади. Констебль вскочил со своего места. Я напугал его. Провод для наушников был очень коротким, и гарнитура была сорвана с его головы. Она раскачивалась слева направо сбоку от его стола.
Сэм не был счастлив. Ему не нравилось видеть отдел угрозыска на своем этаже. Мы не были частью его команды. Поэтому, насколько он понимал, нам нельзя было доверять. Его не позабавил тот факт, что я собирался услышать содержание этой записи. Я присутствовал при создании аудиозаписи. Так почему же это имело значение, если я услышу все это снова? Я решил привнести в ситуацию немного нездорового юмора.
— Мой босс говорит, что я должен вернуть ему копию кассеты, — солгал я.
На лицо Сэма стоило посмотреть.
— Мои инструкции таковы, что мы не должны делать никаких копий, — сказал он, вставая и берясь за ручку двери. Я остановил его.
— Я просто шучу, расслабься, — сказал я.
Сэм уставился на меня. Попытка пошутить пропала у него из виду. Я увидел, как на его лице отразилось облегчение. Теперь я был уверен, что какой бы ни была причина отказа от организации операции уголовного розыска по преследованию Барретта, Сэм должен был быть в центре этого. Пока мне просто придется смириться со всем этим.
Я был рад увидеть эту аудиозапись. По крайней мере, Специальный отдел не притворился, что магнитофон вышел из строя, и не записывал встречу с Кеном Барреттом. Они могли бы так легко это сделать. Возможно, это было бы слишком просто. У меня сложилось отчетливое впечатление, что Сэм считал, что они не должны были предлагать отделу уголовного розыска никаких оправданий или причин. Кассета была исключительной собственностью Специального отдела, и, насколько он был понимал, на этом все закончилось.
Согласно моим записям, я потратил большую часть двух часов на расшифровку аудиокассеты с Сэмом. Я присутствовал при том, как он писал свои заметки. Я мысленно отметил, что он передавал в свою разведывательную систему. Я попросил у него копию SB50, но он отказался мне что-либо дать. Он ясно давал понять, что в этом деле к уголовному розыску будет плохое отношение.
Я слушал эту магнитофонную запись снова и снова. Она перемежалась фрагментами четких записей нашей встречи с Барреттом. Но другие участки было плохо слышно из-за громких фоновых шумов, производимых проезжающим транспортом, включая один мотоцикл, которому, казалось, потребовалась целая вечность, чтобы добраться до нашего местоположения, и еще одна вечность, чтобы проехать его. Этот раздел аудиокассеты был практически неразборчив.
Сэм подчеркнул, что он никогда больше не будет парковаться в этом конкретном месте. Шум дорожного движения был ужасающим. Он сказал, что в следующий раз выберет место потише. Но важный раздел на аудиозаписи, где Барретт признался в убийстве Пэта Финукейна, был достаточно ясен, чтобы его можно было расшифровать полностью. На самом деле, Сэм заполнил SB50, который гласил что-то вроде этого:
'Источник (Кен Барретт) утверждает, что следующие два человека были стрелками в убийстве Пэта Финукейна:
1. Кен Барретт
2. Джим Миллар (ненастоящее имя).'
Разведданные, которые Сэм ввел в компьютерную систему Специального отдела, ясно показали, что Барретт был убийцей Пэта Финукейна. Обычно это распространялось вплоть до уровня отдела угрозыска. Тогда бы началось самое интересное. Барретта пришлось бы арестовать и допросить по обвинению в убийстве. С этим ничего нельзя было поделать. По крайней мере, такова была теория. Но мы по опыту знали, что Барретт не поддавался допросам в Каслри. Нам пришлось бы проявить больше изобретательности, если бы мы хотели победить Кена Барретта.
По крайней мере, Специальный отдел, казалось, играл честно. Возможно, они поняли, что штаб-квартира, скорее всего, согласится с отделом угрозыска. Мы должны были снова встретиться с Барреттом 10 октября 1991 года. До этого оставалось всего шесть дней. На самом деле я вообще не ожидал, что эта встреча состоится. Я ожидал, что сотрудники нашей штаб-квартиры твердо встанут на нашу сторону.
Октябрь 1991 года был чрезвычайно напряженным месяцем для Тревора и меня. Нам предстояло встретиться с десятками информаторов. У нас даже были такие, о которых Специальный отдел абсолютно ничего не знал. Они предали слишком многих. Это было обвинение Специальному отделу в том, что нам пришлось обмануть некоторых его оперативников, но так оно и было. Мы должны были защитить людей, которые пришли нам на помощь. В тот месяц я был слишком занят, чтобы должным образом отстоять нашу позицию в Специальном отделе в отношении Барретта. Они вытащили свой козырь, отчет Уокера, и нам пришлось встать в очередь.
Тем временем мы с Тревором посетили криминалистическое подразделение в участке Антрим-роуд. Мы изучили записи, видео и фотографии, касающиеся убийства Пэта Финукейна. Мы были поражены тем, что обнаружили.
Графическое описание Барреттом дома покойного как внутри, так и снаружи идеально соответствовало фактам. Его описание положения тела покойного также было правильным. На фотографиях Пэт Финукейн все еще держал вилку в руке. В стеклянной двери, ведущей на кухню, было два пулевых отверстия. Пол был выложен толстой плиткой.
Нанесенные ужасные травмы были в точности такими, как описал Барретт. Мы сразу поняли, что получили очень важное признание. Специальный отдел также признал, что они уже знали, что Барретт 'сделал это'. Все, что нам сейчас нужно было сделать, это поднять ситуацию на новый уровень. Иди за Кеном Барреттом. Все было так просто. Мы с Тревором сделали несколько важных заметок. В следующий раз, когда мы увидим Барретта, мы намеревались подробно расспросить его об убийстве адвоката Пэта Финукейна.
Четверг, 10 октября 1991 года, настал раньше, чем мы успели это осознать. Казалось, не прошло и недели с тех пор, как мы в последний раз встречались с Барреттом. Мы не слышали ничего, что указывало бы на то, что наши власти изменили свое мнение. Барретт должен был быть принят в команду в качестве агента Специального отдела, и это было все. Из Штаб-квартиры пока не было принято решения изменить этот факт. Может пройти довольно много времени, прежде чем кто-то наверху примет такое важное решение, как это. Позволят ли они Специальному отделу водить их за нос? Я молился, чтобы они этого не сделали.
Было известно, что колеса в штаб-квартире КПО вращаются очень медленно. Такая незначительная вещь, как надлежащее обращение с одним недавно завербованным и непроверенным источником лоялистов, явно занимала последнее место в их списке приоритетов. Мне пришлось успокоиться и смириться с тем, что могут пройти недели или даже месяцы, прежде чем будет принято какое-либо подобное решение. Я решил использовать время, которое у меня было в распоряжении с Барреттом, чтобы выудить из него каждую каплю информации.
Тем не менее, я все еще придерживался мнения, что Специальный отдел не полностью отчитался перед нашими властями в штаб-квартире КПО. Упоминали ли они о существовании этой аудиозаписи? Был ли вообще поставлен в известность штаб-квартира о том факте, что Барретт так наглядно, так драматично признался в убийстве Пэта Финукейна?
С другой стороны, даже мне пришлось признать, что вполне могло быть так, что Специальный отдел или какое-то другое секретное подразделение в штаб-квартире КПО располагало остальными девятью десятыми картины. Мне просто нужно было бы выждать свое время. Был ли я параноиком? Горький опыт научил меня, что я не был параноиком. Это также научило меня тому, что определенная степень паранойи полезна, когда имеешь дело с этими коварными джентльменами.
Тревор и я прибыли в участок на Теннет-стрит около 18:30 вечера 10 октября 1991 года, чтобы соединиться с Сэмом. Эта вторая встреча с Барреттом на Наттс-корнер должна была состояться в 8 часов вечера, поэтому мы выехали с Теннент-стрит на автомобиле Специального отдела в 7.30 вечера. Сэм снова был за рулем. Я сидела на переднем пассажирском сиденье, а Тревор — позади меня, сзади.
Сэм быстро довел до нашего сведения, что его инструкции от его собственных боссов были очень четкими. Мы (отдел уголовного розыска) должны были отойти на второй план на этой конкретной встрече. Теперь Сэм отвечал за Барретта. Он достал листок бумаги из внутреннего кармана своего пиджака. Это оказалась страница формата А4, сложенная пополам. Он заявил, что у него есть список вопросов к Барретту от Специального отдела в штаб-квартире КПО. Он допросит его. Мы не должны были прерывать его, пока он не закончит. Это действительно был чрезвычайно необычный запрос, но у нас не было с ним никаких реальных проблем. Но затем Сэм сбросил еще одну бомбу:
