Силой оторвав прижатые к голове руки, подонки, заливаясь грубым смехом, растянули несчастного на полу. Подхватив утерянный в бою топорик законнорожденного, головорез с изуродованной мордой нацелился на левую кисть удерживаемого тремя мерзавцами гнома.
— Ты ведь у нас настоящий акробат и жонглёр, правда? Посмотрим, как ты теперь поиграешься!
С мерзким хрустом топор резко опустился на руку дико завопившего и задёргавшегося от невыносимой боли юноши. Быстро нанеся ещё два удара, жестоко улыбающийся ублюдок поднёс к лицу Кларка оторванную кисть:
— Смотри, вот это твоя ручка. Взгляни, нет, ты только погляди, какая она красивая! Ловкая, умелая. А сейчас ручка будет прощаться с тобой. Ручка, скажи хозяину 'до свидания'! — бандит помахал отрубленной пятернёй перед лицом Кларка, после чего презрительно отшвырнул изувеченную конечность. — Теперь займёмся правой рукой...
— Зерк, прекрати! Ни к чему такие зверства, — нежданно-негаданно побледневший Лех выглядел так, будто его сейчас вырвет.
— Хватит? Ты говоришь, с него хватит?! Посмотри, что он сделал с моим лицом! Посмотри!!!
— Ты девочка что ль, о своей роже так плакаться?! Подумаешь, горе какое, разукрасили мордаху немножко. Будет чем перед тёлками хвастаться! — поддержал Леха другой головорез из бывалых.
— Я девка?! За базаром следи, тварь, а то и тебя, сука, уделаю! — пропищал Зерк и замахнулся вновь, на сей раз метя в правую руку, распяленного на полу Кларка. — Получай рукожоп!
Вторая кисть отлетела в сторону уже после двух прицельных ударов.
Кларк рыдал и вопил, корчась от чудовищной боли, беспомощности и глухого отчаяния. Зерк поднял голову искалеченного гнома за волосы, демонстрируя окровавленное лезвие топора:
— Видишь, что бывает с теми, кто обижает Зерка? Запомни, это ещё не конец, а лишь начало твоих мучений. Только начало...
— Да отцепись ты уже от него! — Лех за шкирятник отпихнул обезумевшего от жажды мести гнома в сторону. — Ты что, совсем озверел долбанутый?!
Праотец милостивый, с какими дегенератами я связался... — пробурчал уже тише, всё ещё бледный торгаш. — Обыскать дом! А с тобой Зерк мы побеседуем позже, будь уверен.
— Жду не дождусь, — осклабился забрызганный с ног до головы кровью маньяк.
Связанный Скалозуб неловко поёжился, будучи не в силах хоть как-то утешить дрожащего всем телом Кларка. Баюкающий туго забинтованные культи гном безвольно лежал у него на коленях. То и дело всхлипывая и тихо поскуливая, последний герой вперился взглядом в обрубки на месте рук, будто не в силах поверить в свершившееся. Словно надеясь, что это неправда, это не с ним. Привидевшийся кошмар, чудовищное недоразумение, галлюцинация! Реальность, однако, безжалостно рассеивала надежды и не оставляла сомнений в постигшем гнома несчастье.
Порывавшийся заняться ранами друзей Пастырь теперь неподвижно сидел, прислонившись к стене и уронив на грудь голову. Сочащаяся из раны ярко-алая кровь жутко контрастировала с белоснежными кудряшками обмякшего старика. 'Успокоивший' пророка подонок самодовольно лыбился, сидя на корточках в паре шагов от побитых противников. Поигрывая пущенной в ход дубинкой, мерзавец пристально вглядывался в лица беззащитных пленников, выжидая малейшего повода, дабы вновь окучить кого-нибудь по голове.
Бойл по-прежнему не приходил в себя, в минувшей битве неоднократно получив тяжёлым предметом по кумполу. Лишь регулярно вздымающаяся грудь молчуна свидетельствовала о том, что юный гном ещё не отправился на 'последнюю встречу' — свидание с Праотцом, коего в конечном счёте не избежать никому.
Рядом с лежавшим без сознания домочадцем скрючился Фомлин. Поджавший коленки к груди, затравленно озирающийся, без единого живого места на теле, хозяин дома сейчас мало чем походил на властного и уверенного в себе лидера, привыкшего командовать и руководить целым Кварталом.
Наименее пострадавшие в кровавой сече налётчики рассредоточились по дому, осматривая владения старосты.
— Лех! Здесь наверху какой-то старик! Что с ним делать?
— Тащите его сюда, идиоты!
— Но он едва живой!
— Да мне насрать! Несите к остальным его, живо!
Голос Леха срывался, а сам он нервно и резко поддёргивался, отчего по жирному телу пробегали самые настоящие волны. Несмотря на одержанную победу, бывший торгаш отнюдь не выглядел довольным итогом кровопролития. Возможно, виной тому была внушительная куча трупов, явно превосходившая скромную численность защитников дома. Ещё больше бойцов Сопротивления как могли зализывали раны, злобно посматривая на прижавшихся друг к дружке пленников. От немедленной расправы над безоружными гномами головорезов, очевидно, сдерживало лишь строжайшее указание Леха. Ну и вид крайне озабоченного своей ногой дурачка-переростка, подчиняющегося по научению Дорки толстому воеводе.
Чувствуя нарастающее напряжение, Лех обливался потом, но по какой-то неведомой причине стоял на своём, не желая даже слушать изощрённые предложения проучить преданных сторонников старосты. К сожалению, пример Зерка вызывал отторжение далеко не у всех из присутствующих, хотя многие из громил постарше посматривали на чрезмерно фантазирующих товарищей весьма косо. Шаткий паритет интересов не позволял Леху покинуть свой пост, несмотря на призывные возгласы отправившихся исследовать полутёмный двор лиходеев.
Двое верзил, недовольно ворча нечто малопристойное, приволокли со второго этажа удивлённо хлопающего глазами Хиггинса. Не шибко церемонясь, полуживого старца бросили на пол рядом с остальными товарищами.
Тяжелобольной, неудачно плюхнувшись на жёсткое покрытие пола, так и остался лежать, распластавшись лицом вниз, будучи не в силах перевернуться и принять более удобное положение. Один из гномов принялся с нездоровым энтузиазмом тыкать неподвижное тело носком сапога, будто желая убедиться, что дед ещё не испустил дух.
Пастырь с трудом приподнял голову, некоторое время смотрел на издевательство над близким другом, пожевал разбитыми губами, но вслух не произнёс ничего.
— Паршивые сволочи, оставьте старца в покое! — не выдержал глумления над беспомощным учителем Скалозуб.
Сидящий на корточках отморозок, огревший дубиной Пастыря, мгновенно встрепенулся, но цыкнувший Лех так же быстро осадил пыл излишне рьяного 'блюстителя спокойствия и порядка':
— Безбородого не трожь! Приказ Дорки. Для него предусмотрена особая участь...
От слов Леха повеяло холодом, но отчаявшийся Скалозуб искренне верил, что терять ему больше нечего:
— Значит, так вы боритесь за свободу, да? — связанный гном отважно смотрел в глаза собравшимся в холле бойцам Сопротивления.
— Заткни свою пасть!
— Не вякай, законновысерок, хуже будет.
— Давайте проучим его прямо здесь и сейчас!
Лех угрожающе поднял свою дубину. Предупреждение, правда, было адресовано не столь Скалозубу, сколько жаждущим скорого самосуда бандитам.
Усмехнувшись, Скалозуб продолжил:
— Это вы называете честью? Сие, по-вашему, есть справедливость?! Ударить беззащитного Дедушку... Пинать ногами захворавшего старика... Браво! Вы истинные герои отечества! Настоящие смельчаки!
— Я тебе сейчас не только бороду, но и язык отрежу!
— Не тебе, власть гребущему, нас судить.
— Шёл бы ты вертикально вверх со своими суждениями!
— Посмотри, Лех, с какими подонками ты связался, на чью сторону встал! — торговец вздрогнул, поняв, что Скалозуб обращается лично к нему. — Я знаю, что двигало тобой, Лех, знаю. Я и сам был точно таким же.
Жажда. Жажда всё большей и большей власти, богатства и удовольствий. Неуёмная алчность, что точит невыносимо каждый день изнутри. Желание хапать новые блага вновь и вновь. Брать-брать-брать! Ни с кем никогда не делиться. Обманывать по-чёрному ради любой, пусть даже самой крохотной, самой ничтожнейшей выгоды! Ненасытная жадность... и страх. Боязнь потерять имеющееся. Опасение упустить выгодные возможности.
Оглянись, взгляни, к чему это тебя привело! В кого ты превратился, попустительствуя порокам и низменным животным инстинктам.
Руководишь шайкой грязных ублюдков, алчущих убивать, калечить и творить прочие непотребства! Об этом ты грезил? Быть цербером тварей, коих едва-едва сдерживаешь?! Выполнять самоубийственные для общества приказы безумного монстра?! Ты сам-то веришь в будущее такого 'вождя' и его войны, якобы за свободу, справедливость и равенство? Или просто вынужден подчиняться, будучи ныне не более чем безвольной марионеткой на побегушках у Дорки?
Я знаю, ты жаждал вовсе не этого. Да, ты легко можешь привести мне тысячу причин, почему тебе пришлось поступить именно так, а не иначе! Мы все устроены одинаково. Всегда находим себе оправдания. Так мы чувствуем себя комфортно, но до конца совесть не обмануть! Если она у тебя, конечно, имеется. Но, Лех, ведь ты был весьма набожным гномом, я слышал об этом, не удивляйся. Пусть ты использовал веру для снятия с себя ответственности, но разве не ощущал в глубине естества, что живёшь неправедно?
Ты прекрасно осознаёшь, что помогаешь вершить Дорки зло! Понимаешь, что делаешь мир только хуже!
Сие давит на тебя, гнетёт твой бедный измученный дух. Всякий раз ты мучаешься, подолгу не в силах уснуть. Ты даже жрёшь больше чем следует, тщетно пытаясь таким образом заесть свой внутренний дискомфорт! Надеясь хоть чуточку забыться, почувствовать себя немножко счастливее.
Зверь притеснил твою душу, загнал в самые закрома твоей сущности, но надежда на спасение ещё есть! Скажи, Лех, желаешь ли ты излечиться? Вновь жить в благости и гармонии? Очистить от греха душу бессмертную! Скажи, хочешь ли...
— Я скажу, что тебе и правда стоит заткнуться.
Лех с силой запихал Скалозубу в рот пропитанную кровью грязную тряпку. Всем видом демонстрируя, что произнесённая только что речь не произвела на него ровным счётом ни малейшего впечатления, прожжённый меркантильный торговец нарочито ухмыльнулся:
— Ишь, нашёлся мне тоже, грёбаный избавитель! Спаси сначала себя, Безбородый! Поверь, тебя не слишком обрадует, уготованная тебе доля.
— Не, не, вы слышали, что он сказал?! Лех жрёт, чтобы заесть муки совести!!! — вспрыснул один из головорезов. — Это же сколько надо было грешить, дабы такое брюхо себе отожрать!!!
— Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь! — заорал вконец выведенный из себя толстый гном. — Заткнитесь, вы все!
— Ножка болит, — утвердительно кивнул внимательно наблюдающий за торгашом Норин.
— О-о-о-ох, Праотец милостивый, весь мир сошёл с ума... — схватившись за голову, Лех медленно подошёл к двери и наконец-то выглянул во внутренний двор. — Твою ж...
Шарахающиеся по двору головорезы энергично срывали попоны со светлокамней, открывая взору разинувшего рот Леха преудивительнейшее зрелище.
Ряды безупречно ухоженных зелёных насаждений, грядки с цветущей грибокартошкой, участок с наливающимися колосьями яжрачменя... И всё это в искусственно затемнённом дворике на самых задворках Квартала! Ничем не приметный снаружи уголок жизни в безумном гибнущем мире.
— Охренеть... — Лех так и застыл в дверном проёме, не в силах поверить в увиденное.
Давным-давно, казалось тысячу лет назад, когда ни о каком кризисе и в помине никто не слыхивал, он частенько хаживал за припасами в Королевскую пещеру. В отличие от высокомерного Велера, прежний управляющий охотно вёл дела не только с избранными законнорожденными, но и с любыми жителями Оплота. Глава ли влиятельного Дома или простодушный обыватель грязных трущоб — неважно, хваткий кладовщик обслуживал всех платёжеспособных по высшему разряду: бери, что хочешь, лишь бы денежка в карманах не залёживалась. Дом Жизнетворцев уверенно хозяйничал в Королевских садах, исправно обеспечивая необходимым пропитанием всех жителей подгорного царства. И хотя житница подземного города была закрыта для посторонних, нет-нет, да через открывавшиеся временами ворота Леху удавалось мельком взглянуть на впечатляющую панораму цветущего рая...
— Ах ты старый хитрец, Фомлин, ах ты хитрец... Вот откуда брались столь желанные 'качественные поставки'! Кто бы мог только подумать... — пробормотал себе под нос изумлённый торговец.
— Лех, зацени! Помидорки-то почти что созрели! — парочка гномов за обе щеки уплетали грубо сорванные и явно недоспелые плоды. — Устроим пир на весь мир! Охо-хо!
— Аккуратней с растениями! — опомнившись, рявкнул на едоков рассудительный Лех. — Не топчите грядки, дебилы! Слышите?! И не трогайте, мать вашу, ничего своими загребущими лапами! За таким сокровищем нужен особый уход...
Толстяк повернулся к совсем приунывшему старосте:
— Фомлин, Фомлин. Сколь долго скрывал ты от всех сей чудеснейший сад?! Зачем? Для чего? Тебе бы ноги целовали, покажи ты только народу свой дворик!
Хозяин дома глухо прокашлялся, неохотно разлепив губы от спёкшейся крови:
— Ты ничего не знаешь, Лех. Ни обо мне, ни о нашем завистливом, жадном народе. Совсем ничего. У меня были причины держать всё в секрете. В том числе от гномов рангом повыше тебя или Дорки.
Лех с сомнением покачал головой:
— Что же мне с тобой делать, чёртов хитрюга? Что же мне теперь с тобой делать...
— Что-что, казнить нахрен предателя! — прервал размышления торговца бросивший от негодования возиться со своим драгоценным личиком Зерк.
На скорую руку заштопав многочисленные порезы грубыми косыми стежками, мстительный безумец походил сейчас на выходца с того света. Толстые чёрные нитки сильно стягивали кожу, резко контрастируя с болезненной бледностью лица, в одночасье утратившего всю свою молодость и привлекательность.
Выпячивая вперёд нижнюю губу, Зерк буквально выплёвывал слова, гадя жестокой речью окружающий мир:
— Чё тут думать-то, Лех? Нас что сюда, по-твоему, привет передать посылали?! Посмотри, сколько наших положили эти ублюдки, взгляни! Скольких ребят они ранили, покалечили, изуродовали. И ты после этого размышляешь над судьбой сраных гадин?! Переломать всем шеи, и дело с концом! А лучше отрубить гениталии, засунуть каждому в рот и вывесить тварей на всеобщее обозрение!
Получившие в схватке ранения гномы единодушно поддержали призыв кровожадного монстра. Особо пострадавшие в жестокой передряге 'воины свободы' принялись угрожающе потрясать кулаками и подручным оружием.
Народная присказка, гласящая, что после битвы секирой не машут, воочию демонстрировала психологию неудачников, всеми правдами и неправдами отказывающихся признаться в собственной немощи. Совсем несложно казаться храбрецом, когда всё позади — доказывать с пеной у рта окружающим, как подло действовал враг, перекладывать вину за ушибы, порезы и переломы на случайные обстоятельства, преувеличивать силы противника... Гораздо сложнее, хоть и в тысячу раз продуктивнее, честно оценить свои проколы и слабости, сделать выводы, работать над улучшением навыков. На то способны, в реальности, единицы.
Бывалые головорезы смотрели на нелепое пыженье зелёных молокососов с презрительными ухмылками, но вставать на сторону Леха отнюдь не спешили. Жалости и сострадания к поверженным защитникам: из которых двое были глубокими старцами, а один годами заботился о благе всего Квартала — никто, к сожалению, не испытывал.
