Король-Предатель

Король-Предатель

Annotation

События книги разворачиваются спустя несколько поколений после апокалипсиса, стёршего с лица земли всё живое. Лишь горстке гномов удалось укрыться глубоко в недрах гор, предав сородичей и все другие разумные расы.

Оставшееся в изоляции общество стремительно деградирует. Разделившееся на чернь и знать население ненавидит друг друга. Ещё более все презирают стражей, элитных солдат короля.

Обстановка с каждым днём накаляется, назревает продовольственный кризис невиданных прежде масштабов.

Главный герой, наследник богатого рода, успешно использует ситуацию, перепродавая беднякам подпорченную еду за втридорога. Ни он, ни лишённые всякой надежды на будущее оборванцы не подозревают, что скоро за элементарную пищу придётся расплачиваться уже не деньгами, а жизнью.

От автора

Пролог

Глава 1. Начало конца

Глава 2. Пусть подольше помучается

Глава 3. Безбородый

Глава 4. Раскрасить дядю

Глава 5. Философия

Глава 6. Пастырь

Глава 7. Уважение

Глава 8. Кайся грешник!

Глава 9. Всего лишь детишки

Глава 10. Затишье перед бурей

Глава 11. Жри крысу!

Глава 12. Восстановление справедливости

Глава 13. Именем Короля

Глава 14. Верный друг

Глава 15. Прощание

Глава 16. Кара

Глава 17. Думай!

Глава 18. Новый пророк

Глава 19. Толстый гном

Глава 20. Свобода, равенство, справедливость

Глава 21. Победа?

Глава 22. Великолепная борода

Глава 23. Страж, который не страж

Глава 24. Логово монстра

Глава 25. Такой же предатель как все

Глава 26. Без царя в голове

Глава 27. Предатель

Глава 28. 'Переговоры'

Глава 29. Прекрасный новый мир

Глава 30. Шанс на шанс

Глава 31. Добро всегда возвращается

Эпилог

Благодарности

Глоссарий

Король-Предатель

От автора

Абсолютно белое, как и абсолютно чёрное, кажется каким-то дефектом зрения.Джордж Оруэлл

Любителям мрачного, тёмного фэнтези это может показаться немножечко странным, но основным источником вдохновения при написании этой книги стала сказка. Не такая уж старая, не такая уж добрая, но всё-таки сказка.

Милые животные, свергнувшие тиранию прежних хозяев-людей, строят новое общество. Они свято верят в светлое будущее, равенство, справедливость. Не жалея сил, работают на всеобщее благо. И... оказываются в конце концов в полной жопе. Знакомая история, правда? Особенно если ты живёшь в стране с вечно 'догоняющей' экономикой...

Притча-сатира Джорджа Оруэлла 'Скотный двор', о которой, как некоторые из вас уже поняли, идёт речь, произвела на меня неизгладимое впечатление. По тому, как точно были подмечены характерные черты слоёв общества. Как тонко и иронично автор прошёлся по распространённым предубеждениям. Как придал сей извечной трагедии вид печальной поучительной сказки. Без навязывания морали и нравственности, без пропаганды очередной идеи фикс взамен осуждаемой ситуации, без... просто давая читателю пищу для размышлений и собственных выводов.

В антиутопии Оруэлла не было эльфов, орков и 'разных прочих шведов', что так полюбились нам за последние полвека благодаря книгам, телевидению и компьютерным играм. И тем не менее его 'сказка' гораздо ближе по духу к настоящему фэнтези, нежели многочисленные современные произведения: с блевотно-положительными героями и их однозначно плохими антагонистами, со всемогущей магией и непобедимыми воинами, запредельной толерантностью и неизбывным спасением мира от очередного медного таза. Как по мне, суть фэнтези именно в аллегории на действительность, всё остальное вторично, лишь фон.

Однако критиковать может каждый, а создание собственного, пусть и не такого уж длинного, романа заняло гораздо больше времени, чем я мог поначалу предположить. Три года на написание книги и почти столько же на её редактирование. За это время не раз поменялись мои взгляды на политику, людей, жизнь в целом. И цинизма в новом мировоззрении явно прибавилось...

Изначально достаточно простая задумка кардинально сменилась. В какой-то момент я понял, что книга и персонажи в ней живут своей жизнью. И моё дело не навязывать им какие-то рамки и действия, чтобы подвести под определённый сюжет, моё дело заткнуть своё эго, вселиться в безжалостный мир и описывать разворачивающуюся на моих глазах драму. Затем вновь садиться и по десятому разу думать, как же теперь выкрутиться из сложившейся безвыходной ситуации.

Справедливости ради стоит отметить, что многие идеи о том, как продолжить роман в связи с новыми обстоятельствами родились вовсе не в мучительных высиживаниях и самоедстве. В уме постоянно шёл перебор вариантов и частенько интересные мысли приходили во время прогулок или иных отвлечённых от работы над книгой условиях. Прочитав несколько научно-популярных трудов о работе мозга, я даже понял, что это является скорее нормой, нежели исключением. Нейронные связи в наших многострадальных головушках перестраиваются совершенно непредсказуемым образом, и задача, над которой вы думали в момент очередного метаморфоза, внезапно обретает решение. После вспышки озарения оно кажется естественным, очевидным, логичным и все дела, но за минуту до этого, таким сюжетным поворотом не пахло и мысли шли совсем в другом направлении...

Главный тезис, идущий красной нитью через всю книгу, остался нетронутым. Всё остальное динамично менялось, пока не приобрело, наконец, форму полноценной истории, представленной на ваш суд.

В этой книге много аллюзий. Какие-то из них очевидны, какие-то вы можете не понять. С некоторыми из них согласитесь, другие для кого-то окажутся неприемлемыми. Вас может смутить наличие ненормативной лексики и грубость в словах персонажей. Как мог я старался матерных слов избегать, но иногда герои просто не могут сдержаться. Прошу их понять и простить.

В мате нет ничего крутого и взрослого. Им ни в коем случае не стоит злоупотреблять ни в литературе, ни в обыденной жизни. Но порой, искать замену сим грубым словам — это наивная попытка закрыть глаза на проблему, сгладить углы, смягчить травмирующую дух ситуацию. Чтобы можно было спокойно жить дальше, как будто никакой трагедии нет, да и не было никогда...

Из сего 'оптимистичного' вступления у вас может сложиться не вполне верное представление о чрезмерной жестокости произведения, но всё не настолько уж мрачно. С излишним драматизмом тоже не стоит перегибать палку — он станет неестественен, пафосен и нелеп. А посему, чёрный гномский юмор, цинизм и сатира внесут лучик тусклого света в подземное царство!

Юмор и драма — не взаимоисключающие явления. Это две стороны одной и той же монеты, которая называется жизнь.

Не могу гарантировать, что эта жизнь вам понравится, но, надеюсь, она будет достаточно интересна и не оставит никого равнодушным.

Засим откланиваюсь, приятного чтения.

Пролог

Вы думаете, всё так просто? Да, всё просто. Но совсем не так.Альберт Эйнштейн

Он умирал. Жизненные силы покидали некогда могучее тело, и надежды на спасение не было. Что ещё хуже — больше не было ни единой возможности выжить у всех остальных. Те, кого он поклялся защищать, были обречены. Те, кого любил, наставлял, презирал, ненавидел... Скоро не останется никого.

Хмурый день, битва и его жизнь неумолимо подходили к своему завершению. Все краски померкли. Крики, стоны, лязг стали, доносившиеся со всех сторон, стихли. Остался лишь привычный внутренний голос, раз за разом прокручивающий в голове одни и те же суждения:

'Предательство!

Гнусное, мерзкое, чудовищное предательство!

Безумцы! Как могли эти безумцы подвести меня и других?!

Неужели они и вправду решили, что смогут навечно укрыться в своих горных норах и переждать приход Проявленного?'

Аргомерон хотел рассмеяться, но поперхнулся собственной кровью.

'Ха! Будь честен. Скорее всего, ничего бы не изменилось, даже приди гномы, как было условлено, на подмогу.

У нас всё равно не было шансов. Не было с самого начала войны.

Просто... просто так уж мы люди устроены. Надеемся на чудо до самого последнего мига'.

Через силу, со свистом, он вгонял в лёгкие воздух, сознавая всем своим существом, что каждый вздох может оказаться последним. Отродья проносились мимо, не обращая на императора никакого внимания. Каждая тварь хотела урвать ещё живую сопротивляющуюся или дрожащую от страха добычу. Даже эти лишённые собственной воли создания понимали — такой возможности полакомиться больше не будет. Союз свободных рас потерпел сокрушительное и окончательное поражение. Битв, сравнимых по масштабу с сегодняшней, не произойдёт уже никогда.

На фоне выглянувшего на мгновение из-за туч заходящего солнца показались размытые очертания гигантской фигуры, отдалённо напоминавшие искажённую тень человека в полном боевом облачении. Каким-то странным образом чудилось, будто тень улыбается.

'Скоро всё кончится. И для меня и для всех остальных.

Жаль только... Аргх!

Предать всё живое ради того, чтобы отсрочить свою кончину на несколько дней или, пусть даже, пару лет?!

Трусы!

Глупцы'.

— Да, будет проклята ваша раса отныне и до конца времён всего сущего...

Последний император человеческой расы испустил дух.

Его смерть ознаменовала конец всех чаяний и надежд. Оставшиеся в живых прекратили сопротивление. Одни убегали, другие бросали оружие и падали на колени. Кто-то просто застыл безучастно на месте, ожидая неминуемой смерти. То было уже совершенно неважно. Отродья Проявленного, так или иначе, доберутся до всех. Чуть раньше либо чуть позже. Спасения нет.

Эпоха, что не имела названия, ибо велась от самого сотворения мира, подошла к своему завершению. Разумные существа были уничтожены на корню.

Что стало с ликом планеты с тех пор — неизвестно.

Ибо единственные, кто сумел уцелеть в страшной бойне, укрылись глубоко в недрах гор.

* * *

'Жизнь проходит мимо, время утекает сквозь пальцы и всё вокруг кажется лишённым всякого смысла.

Мы спасены, но какой в этом прок?

Во всём мире больше нет никого кроме нас... Лишь маленький городок, затерянный глубоко под землёй.

От былого величия гномов ничего не осталось.

Наши родные дома, идеально спроектированное подземное царство, величественные дворцы и неприступные крепости, сокровища, памятники, вся наша культура! — в одночасье были брошены на погибель. Спасая свои никчёмные жизни, мы потеряли саму нашу суть.

Отродья настигали нас. Подземные ходы и дороги рушились под ногами.

До Оплота добрались не все.

Мне больно, стыдно в этом признаться, но мы закрыли ворота в убежище, не дождавшись многих, очень и очень многих из беглецов. Страшно представить участь этих несчастных, прошедших столь долгий и опаснейший путь лишь затем, чтобы умереть перед закрытыми вратами последнего города. Но приказ Короля был исполнен беспрекословно. Возможно, только благодаря этому, нам и удалось уцелеть.

Отродья надеялись использовать отставших как приманку, вынудив нас распечатать врата. Мольбы беженцев были слышны несколько месяцев. Затем они сменились воплями ужаса. А потом наступила долгожданная тишина. Мёртвая тишина навсегда.

Наш великий народ вырождается. Новое поколение никогда не выходило за пределы подземного города. Они ничего не знают о мире. Ничего не знают о прошлом.

Им неведомо величие гномов, неведома былая слава, неведома честь!

Не осталось мудрых философов, дабы просветить молодёжь. Нет никого, кто расскажет им правду. Никто не научит их чему-то по-настоящему важному...

Да и зачем их учить? Некому больше покупать произведения наших ремесленников, шедевры ювелиров и кузнецов не востребованы. Что станется от легендарных искусств гномов, когда умрёт последний из прежних, настоящих мастеров молота?

Всё, что у нас есть теперь — бледное существование, да вечная борьба с голодом. Детей с каждым годом рождается всё меньше и меньше. Они слабые и болезненные. Их желания примитивны и сводятся лишь к доминированию над ближним своим. Прокормиться за счёт остальных — вот главная цель и самое важное достижение в жизни!

Отродья ни разу не пытались проникнуть в Оплот. В том нет нужды. Мы сами выродимся и погибнем. В мире, наконец, не останется никого...'

Мерхилек Стальной, из воспоминаний 'О былой славе'

* * *

Скалозуб плотнее укутался в плащ и попытался ещё глубже натянуть на голову капюшон.

Сказать по правде, в том не было особой необходимости. Хотя их тайные собрания проходили в строжайшей секретности, все участники прекрасно знали друг друга. Возможно то, что заговорщики скрывали лица, немного успокаивало их нервы, а может, они просто льстили своему самолюбию, придавая происходящему оттенок этакой мистики. Так или иначе, в полутьме большой комнаты определить кто есть кто можно было только по голосу, осанке, да торчащим из-под плащей бородам.

Поначалу собрания носили характер сугубо деловых встреч. На них оговаривались сферы влияния того или иного Дома, обсуждались крупные сделки, заключались браки. Обычное, в общем-то, перераспределение благ и ресурсов между элитами, о чём, конечно же, были прекрасно осведомлены все власть имущие, и не догадывалась основная часть населения. Простому народу не стоит знать лишнего. Бедняки могут решить, что всё устроено слишком несправедливо и... будут целиком и полностью правы. Затребуют прав, захотят реальные возможности чего-то в жизни достичь... Оно кому-нибудь из глав Домов надо?

В последнее время тематика встреч изменилась. Вместо прагматичных вопросов, активно критиковались приказы Предателя, предлагались возможные контрмеры. К сожалению, а может, наоборот, к счастью, дальше громких возмущений и разговоров пока дело не шло. Как бы ни хорохорилась местная знать, страх перед властителем Оплота был слишком велик. Любое неподчинение или выраженное в открытую недовольство могло закончиться катастрофой.

Но Король, похоже, окончательно спятил. Его действия невозможно было ни предсказать, ни найти им логических объяснений или даже притянутых за бороду оправданий.

Уничтожить в один день весь Дом Жизнетворцев... И за что? Они якобы замышляли переворот? Это Жизнетворцы-то?! Да их, кроме выращивания грибокартошки, съедобного мха и кротосвинок, отродясь не интересовало ничего и никто!

Каков результат? Несколько погибших урожаев подряд, голод и всё нарастающее брожение среди черни.

А роспуск совета законнорожденных? 'Король должен принимать все решения единолично, у вас нет достаточной осведомлённости о ситуации в целом'. Ха, у него самого есть хоть малейшее представление о том, что творится в Оплоте за пределами Королевской пещеры? Когда в последний раз он выходил из дворца? Десять лет назад? Пятнадцать? Двадцать?

Интересно, Маронон знает, что даже часть стражей, беспрекословно подчиняющихся каждому его слову, называет меж собой властителя гномов Предателем? Или он на полном серьёзе возомнил себя 'Спасителем'? Предал Союз свободных рас, дабы 'спасти свой народ'... Твою ж медь! Какой героический подвиг! Спасибо тебе, о великий! Только, похоже, теперь ты решил извести свою любимую нацию собственноручно.

Обратив внимание на воцарившуюся внезапно полную тишину, Скалозуб прекратил мысленную тираду и оглядел всех присутствующих.

Во главе круглого стола, как обычно, сидел Кременькан. Вы только подумаете, как нелепо это звучит: 'во главе круглого стола'! Однако ни у кого из собравшихся не было и тени сомнения в том, что именно Кременькан стал неформальным лидером встреч.

Нервно теребя пальцами, он явно о чём-то переживал. Седая борода была встопорщена и явно давно не расчёсывалась, что придавало ему вид безумного старца. Глаза гнома скрывал капюшон, но Скалозуб готов был поспорить на бочонок хорошего пива — те лихорадочно шарят вокруг, пытаясь уловить настроение всех и каждого. Собравшиеся уже давно не питали иллюзий и оптимизма, но взвинченность главного зазывалы весьма настораживала.

Наконец Кремень, как называли его меж собой остальные, сжал кулаки и, оперев их на стол, медленно встал:

— Братья! Вы надежда рода гномьего! Молот и зубило народа нашего! Ваше присутствие, ваша близость греет моё старое сердце. Ибо вижу я опору и помощников пред собой!

'Понеслось... — проворчал про себя Скалозуб. — Сейчас опять начнёт призывать к какой-нибудь ерунде. Например, организовать сбор продовольствия для голодающей черни. Будто у нас самих склады от яств ломятся!'

После истребления Жизнетворцев погибло уже четыре урожая, когда удастся вырастить новый, никому не известно. Предатель, по крайней мере со слов приближённых, уверял, что Жизнетворцы лишь гнусные лицемеры, все их рассказы про секреты и науку фермерства — не более чем выдумки, дабы присвоить земли, пригодные для хозяйства, себе. Что ж, теперь все фермы принадлежат Королю. Вот только есть становится нечего уже не только беднякам, но и членам Домов. Даже Скалозубу пришлось урезать гастрономические пристрастия, а его семейство в Оплоте было одно из самых влиятельных и богатых. К тому же именно он этим самым продовольствием, вернее его остатками, торговал.

— ...однажды мы вернём былое величие гномов! Наша раса восстанет, мы создадим новый мир! Ещё лучше прежнего! Мы...

— Кременькан, ты собрал нас по делу или просто решил подбодрить в тяжёлые времена? — прервал излияния горе-оратора Рыжеруб.

'Хех, этот типчик не меньший ворчун, чем я, вот только гораздо менее сдержанный на язык', — уже в который раз отметил про себя Скалозуб. С Рыжерубом он вынужден был общаться гораздо чаще, чем сам того бы хотел, поэтому прекрасно знал дурной характер этого старика.

Кременькан запнулся на полуслове и некоторое время молчал, задумчиво пощипывая пальцами кончик своей бороды. Затем словно очнулся, потряс головой и как ни в чём не бывало продолжил:

— Друзья, я понимаю, последние месяцы были трудными для всех нас, но у меня есть новость, которая может переменить всё! Слышите, может переменить всю нашу жизнь!!! — судя по движению головы, Кременькан обвёл собравшихся взглядом. — Я тайно снарядил три экспедиции за Врата. Несмотря на бдительность стражей, одному из отрядов удалось прорваться наружу...

Комната заполнилась ошеломлёнными вздохами. Скалозуб до боли сжал под столом кулаки. Похоже, Кремень и правда свихнулся.

— Ты, верно, дружочек, совсем с головой не в ладах, — первый пришёл в себя Рыжеруб. Его густая рыжая борода тряслась в такт гневной речи. — Хочешь свой Дом погубить и нас за собой решил утащить?! Ну уж нет, тому не бывать! Извольте, но я в этом безумстве участвовать не намерен!

Прямолинейный как топор гном поднялся, явно намереваясь проследовать к выходу. Остальные с решительным видом начали вставать вслед за ним.

— Братья, постойте! Рыжеруб, друг души моей, погоди! Разве вы ничего не видите? Разве вам ничего не кажется странным? Почему стражи следят не за тем, чтобы отродья не пробрались вовнутрь, а затем, чтобы никого не выпускать из Оплота уже триста лет?!

— Наверно, стерегут Врата от таких идиотов, как ты! — раздался позади Скалозуба чей-то рассерженный возглас.

Теперь Кременькан пятился к выходу, то ли пытаясь удержать всех присутствующих, то ли, наоборот, желая удрать. Капюшон из-за резких движений откинулся, открывая потное лицо и красные, словно у пьяницы, беспокойные глазки.

— Ты разве не понимаешь, что тебя ждёт, когда Предатель раскусит, кто организовал и снабдил этих 'храбрых исследователей'? — Рыжеруб почти упёрся лоб в лоб с перегородившим ему путь 'экспедитором'. — Врата были запечатаны как изнутри, так и снаружи с самого Рокового дня. Только поэтому мы и живы ещё до сих пор. Или ты забыл о засаде, что устроили отродья, используя отставших от остальных беглецов?!

Казалось, гномы были готовы наброситься на Кременькана всем скопом, наказав того собственноручно прямо здесь и сейчас. Тот лишь стоял, усмиряюще подняв руки вверх.

— Сородичи мои, родненькие! Но ведь разве хоть кто-нибудь из вас о том действительно 'помнит'? Вы слышали о Роковом дне от своих отцов, а те, в свою очередь, от своих. Задумайтесь, всё ли случилось именно так, как нам говорят? Может, наши прадеды просто заперли Врата, а остальное придумали в оправдание своей трусости? — атмосфера в помещении накалялась, кое-кто из собравшихся начал закатывать рукава. — Братья, мы не имеем ни малейшего представления, что творится вне стен Оплота сейчас...

Глава 1. Начало конца

Один из уроков истории состоит в том, что 'ничего' — очень часто хороший ответ на вопрос 'Что делать?' и всегда умный ответ на вопрос 'Что сказать?'Уильям Крапо Дюрант

Несмотря на проблемы, навалившиеся в последнее время, Скалозуб ощущал, что он счастлив. Приготовления к свадьбе шли полным ходом, и предвкушение полного воссоединения со своею возлюбленной затмевало всё остальное. Скалозуб даже стал ловить себя на мысли, что почти не ворчит!

Бригитта была потрясающей гномихой. Заботливая, миловидная, хозяйственная и, несмотря на достаточно зрелый возраст, весьма привлекательная. Хотя изначально супружество предполагало сугубо взаимовыгодный характер для Домов наречённых, после предварительных формальных встреч Скалозуб понял — его прямо-таки тянет к суженой. Встречи стали проходить чаще и всё более непринуждённо. Чего греха уж таить, они успели провести вместе не одну ночь, стараясь, впрочем, не слишком этот факт афишировать. Несмотря на всеобщее падение нравов со времён Рокового дня, законнорожденные чтили традиции, и даже нарушая отдельные предписания, преподносили это как 'неизбежную необходимость во благо процветания Дома'. Да, очень многие вещи можно легко оправдать, если грамотно их к чему-нибудь приплести...

Однако, любовь любовью, а благосостояние Дома само не улучшится. Хуже того, без тщательного контроля оно очень быстро начнёт убывать.

Скалозуб в очередной раз внимательно просмотрел складские ведомости. Похоже, дело, и правда, дрянь. Запасы продовольствия неумолимо подходили к концу, а думая о цене, заламываемой кладовщиками Короля за продукты, расчётливый гном непроизвольно скрипел зубами и сжимал кулаки.

Это же надо! Да скоро мешок грибокартошки будет стоить целое состояние! И это при том что добрая половина продуктов, как обычно, окажется безнадёжно прогнившей.

С чинушами и королевским кладовщиком тоже особо не попререкаешься. Объявят смутьяном и бунтарём, тогда всё, прощай голова. Какие уж споры, тут две трети цены из взяток разным инстанциям состоит...

Хорошо, что Скалозуб сам был тем ещё шулером и успел сколотить целое состояние, приторговывая самым что ни на есть настоящим гнильём. А что тут такого? Чернь съест, голод не тётка, ещё и спросят, когда ждать следующую поставку. Эх, что говорить, в другое время на подобный товар никто бы в трезвом уме не позарился.

Но время было, к счастью, или к сожалению, не другое, а то самое. Как любил говаривать Рыжеруб: 'Кризис. У нас сейчас кризис'. Хотя учитывая, что этим словом тот оправдывал буквально все свои управленческие косяки, Скалозуб предпочёл бы дать нынешней ситуации несколько иное определение.

Например, 'полная жопа'.

Погрузившись в невесёлые размышления, наследник Дома Среброделов по привычке бессознательно скользил взглядом по старинной репродукции, висевшей в кабинете со времён его деда.

Неизвестный художник запечатлел последних представителей людей, эльфов, гномов и даже некоторых из племён орков, сплотившихся перед лицом небывалой угрозы. Скалозуб с детства обожал рассматривать эту картину с ликами навсегда исчезнувших рас.

Статные, высокие эльфы, без единого намёка растительности на лице. С длиннющими светлыми волосами. Грациозные и надменные, будто древние боги.

Люди, имеющие нечто схожее и с эльфами, и с гномами, а некоторые представители даже с орками, но в то же время по-своему самобытные, не похожие ни на кого. Выше гномов, но уступавшие ростом эльфам. С коротко стриженными бородками и длинными волосами самых разных цветов. Не такие широкоплечие и кряжистые как пещерный народ, но и не худосочные каланчи, скачущие весь день по деревьям. Невежественные и вонючие, словно зеленокожие твари... Ну, по крайней мере, в нескольких книжках, что довелось прочесть Скалозубу, отдельные личности описывались именно так.

Зеленокожие... Орки. Мерзкие, страшные твари! Сильные и яростные, неорганизованные и дикие. Как могли наши прадеды вступить с ними в союз? До какой степени отчаяния нужно было дойти, чтобы сражаться плечом к плечу с этими двуногими животными?! Даже на изображение такой ошибки природы как орк было противно смотреть. Противостояние с зелёными монстрами длилось столь много поколений подряд, что никто уже и не помнил причины вражды, но любой гном или орк с пелёнок готовы были разорвать друг друга в клочья. 'Ненависть к оркам у нас в крови', обычно просто говаривал, пожимая плечами, отец, будто это всё объясняло.

Союз свободных рас... Обречённые на погибель, но сражавшиеся до самого последнего вздоха.

Герои.

Настоящие мужчины и воины.

Прах, от которого ничего не осталось...

Скалозуб встряхнулся. Разум вечно норовит зацепиться за всякую ерунду, лишь бы не напрягаться и не ломать над чем-нибудь голову. Однако, семейная бухгалтерия, которую вёл наследник богатого Дома, требовала дотошности и сопоставления фактов. Окунув в угольные чернила стальное перо, он снова принялся бороться с дебетом, кредитом и прочими сальдо.

Закончив с повседневными делами, Скалозуб, потирая руки, спустился в трапезную. Бригитта как раз спровадила служанок и широко улыбнулась богатому жениху. Сегодня её густые золотисто-рыжие волосы были заплетены в две косички словно у маленькой девочки. Скалозуба очень умиляло, когда та всячески молодилась, надувала губки и строила из себя невинную дурочку. Бригитта же, прекрасно зная об этом, паясничала, стараясь угодить и поднять ему настроение.

— Давай, Скалозубик, присаживайся. Хватит корпеть над своими описями. Не понимаю, почему бухгалтерией нужно заниматься обязательно самому? Неужто больше нет никого, способного складывать и вычитать эти дурацкие цифры?!

Скалозуб устало вздохнул. Ну как объяснить женщине, что в финансовых вопросах нельзя доверять никому? Даже матери или жене. Никак, сразу обидятся.

— Милая, боюсь, что если учёт начнёт вести кто-то другой, у Дома Среброделов от серебра останется лишь название...

— Ой, всё! Не начинай свои ворчания, ладно? Тебя послушать, так стоит хоть грошик один не учесть, как вся 'великая династия' рухнет!

— Медяк сребреник бережёт...

— А жена от скуки мрёт.

— Дорогая...

— Нет, ты бы хоть раз со стороны на себя посмотрел! Знаешь, как выглядит? Кладовые от запасов сейчас лопнут, а хозяин крохи под столом подбирает! Нельзя так мелочиться, Скалозубик, нельзя. Не убудет у Дома, если слуги чуть добра унесут. Лучше работать будут, когда совесть грызёт. А так все боятся лишний раз пальцем пошевелить: знают, благодарности на выходе ноль, зато за каждый прокол по рыночной цене из жалованья дотошный начальник всё высчитает.

— Неправда, премии у этих бездельников тоже бывают.

— Правда? И когда в последний раз ты кому-то хоть грош сверху накинул?

— Ну...

— Год назад, два, пять, десять?

Какое-то время Скалозуб напряжённо восстанавливал в памяти зарплатные ведомости последних лет, но насколько он помнил, в графе надбавка он всегда машинально проставлял прочерки. Но ведь он точно хотел пару раз поощрить слуг за рвение! Может, нашлись косяки, из-за который в итоге он передумал?

Поймав себя на том, что уже минуты две массирует пальцами правой руки висок, вместо того чтобы накладывать ужин, Скалозуб разозлился:

— Не понимаю, чего ты так вскинулась? Никто никого же насилу не держит. Не нравится, пущай в другой дом работать идут!

Бригитта печально вздохнула:

— Боюсь, давно бы ушли. Только некуда.

— Вот видишь, не такой уж я и плохой. Обеспечиваю гномов работой, никогда ни на кого не ору и не бью. Плачу всегда вовремя...

— Только работники, получая оплату, не знают, плакать им или смеяться.

— А кому сейчас легко? С меня, вон, тоже королевские лизоблюды три шкуры дерут. За каждый чих взятку требуют! Приходится и самому вести себя по отношению к окружающим симметрично. Там сторговаться, тут недоплатить. Какое уж тут благородство и щедрость. Я по крайней мере не отнимаю чужого, просто своё недодаю...

Бригитта снова вздохнула, на сей раз как-то уже по-иному. С пониманием, что ли, а может, даже некоторого рода сочувствием:

— Ох, милый, в тяжёлые мы живём времена. Добродетель теперь стала роскошью, кою даже самые преуспевающие дельцы себе не могут позволить. Грустно это всё, грустно. Не обижайся на меня за нападки. Просто больно смотреть, сколько нервов, времени и энергии ты тратишь на все эти бесконечные битвы за каждый грош.

— Там, где грошик, там и два...

— Неисправимая душа!

Какое-то время ели молча. Грибокартошка с салатом из свежего мха и обжаренных хвостиков ящериц были действительно вкусными, так что Скалозуб решил даже сделать небольшое поощрение повару. Убью двух крыс одним броском, думал он: и Бригитта порадуется, что я не совсем уж конченый жмот, и слуги поактивнее станут, не придётся каждый раз их подстёгивать.

Ему захотелось поделиться великодушным планом с возлюбленной, но пока он дожёвывал, мимолётная слабость прошла. Спешить с раздачей наград, пожалуй, не стоит. Вначале надо прикинуть бюджет на ближайшие десять лет и, если наметится значительный профицит...

Внимательно наблюдавшая за наследником Дома невеста, похоже, почувствовала, что душевный порыв её суженного так и не найдёт выхода, посему благоразумно предпочла сменить тему:

— Скажи-ка, милый, ты получил ответы на наши приглашения Кременькану, Рыжерубу и Трясуну? — Скалозубу показалось, что, произнося последнее имя, голос Бригитты чуть дрогнул. — Все остальные гости уже прислали поздравительные открытки с заверением о своём присутствии на свадьбе. Только эти пижоны словно ждут особого приглашения!

— Да-да, сегодня пришли каракули от твоего любимого Рыжеруба. Старый хрыч в своём репертуаре! Во всех подробностях расписал, как мне завидует и восхищается твоей красотой! Вот уж правду глаголют, седина в бороду...

— Что с Кременьканом и Трясуном? — перебила Бригитта — Я слышала от отца, Кременькан уже пару недель никуда не выходит и никого в своё имение не пускает. Куда запропастился Трясун, во всём Оплоте как будто вообще не знает никто! Рыжеруб ничего не упоминал? Его племянник всё-таки как-никак.

Скалозуб досадливо поморщился. О чём только думает это безумец Кремень? После собрания, когда он заявил о своих попытках отправить экспедиции за Врата, его никто, похоже, не видывал. Честно говоря, Скалозубу не очень-то и хотелось интересоваться делами 'Великого экспедитора', а уж тем паче разыскивать идиота. От Велера, главного кладовщика Короля, до него дошли слухи о томящихся в казематах отчаянных психах, пытавшихся прорваться наружу из города. Рано или поздно королевские дознаватели, или мучители, можете называть как угодно, выведут тех на чистую воду, и тогда Кременькану несдобровать. Дураку понятно — от него стоит держаться подальше. К несчастью, Бригитта, строго чтившая свадебные традиции, по крайней мере их внешнюю часть, настаивала на приглашении.

Поведать ей о тайном собрании, даже несмотря на всё доверие между суженными, Скалозуб принципиально не мог. Все участники встреч клялись руками и бородой, что тайное так и останется тайной. Из всех Среброделов об этих собраниях знал только он сам и, конечно, отец. А тот явно не одобрил бы третьего.

— Скалозубик, если на свадьбу соберутся не все главы Домов, это будет считаться дурным знаком и грубым неуважением. Что станут говорить о нас за спиной?! Не знаю, куда запропастился Трясун, чтоб ему провалиться, если он не объявится, но Кременькан на сочетании обязан присутствовать!

От миловидности Бригитты не осталось ни следа. Нахмурив бровки и сердито сжимая кулачки, она выжидающе смотрела на Скалозуба. Само воплощённое нетерпение.

— Ладно, ладно! — не выдержал он. — Завтра... Нет. Сегодня же вечером я лично схожу к этому умалишённому негодяю! Пущай только попробует не впустить меня в свою глухую дыру! Ворота разнесу, охрану скручу, пещеру обрушу...

Бригитта снова польщённо заулыбалась. Скалозуб и рад был бы перевести всё в шутку и отмахнуться от этой затеи, но отказать возлюбленной, как обычно, не смог. Доев, впрочем, уже без особого аппетита, он стал собираться в дорогу.

Приторочив к поясу увесистую дубинку, Скалозуб с тоской посмотрел на висевшие на стене боевой топор и доспехи. Нынешняя ситуация такова, что выходить на улицу без полного боевого облачения небезопасно.

Эх, если бы только не очередной приказ справедливого, доброго Короля, который 'в курсе всей ситуации в целом'.

'Порядок должна обеспечивать исключительно стража Оплота. Носить стальное оружие другим гражданам категорически воспрещается независимо от их социального, финансового и иного положения. Нарушителю сего постановления положена кара в виде отсечения всех пальцев на правой руке по вторую фалангу включительно'.

Очень любезно, не правда ли? Учитывая, что встретить патруль стражей дальше Королевской пещеры теперь большая удача.

Если можно назвать удачей унизительный обыск. Такое впечатление, что стражи охраняют не законнорожденных от черни, а чернь от членов Домов!

Хотя, возможно, так оно на самом деле и есть. В конце концов, основную часть королевских солдат составляют как раз те самые бывшие бедняки...

Ну что ж, дубина стальным оружием не считается, но череп, случись что, пробить вполне себе может. И то хорошо.

Конечно, не следовало отправляться в поместье Кременькана без сопровождения одного-двух ребят, но, как назло, из-за свадебных приготовлений Скалозуб уже отослал большинство мужчин с разными поручениями. Оставить же родовое имение и Бригитту совсем без охраны было решительно невозможно. Ещё раз расчесав бороду, проверив содержимое карманов и убедившись в прочности дубинки на поясе, Скалозуб тяжело вздохнул и отправился в гости к умалишённому лидеру тайных встреч.

Полупустые улицы были скудно освещены бледным светом, исходившим от светляков-сталактитов. Уличных факелов никто не разжигал уже очень давно. Это было слишком накладно даже в лучшие времена. Да и зрение у гномов было отлично приспособлено для сумрака огромных пещер.

Судя по валявшемуся то тут, то там мусору, в чистоте тоже никто особенно не нуждался. И это в Пещере ремёсел! Вотчине всех Домов, ужившихся некогда вместе в Оплоте. Страшно представить, что творится в Квартале черни. Скалозуб твёрдо решил по возвращении отрядить кого-нибудь из своих лоботрясов хоть немного прибрать окрестные улицы, дабы не было стыдно перед гостями.

Имение Кременькана находилось на другом конце пещеры, путь предстоял не столь уж и близкий. Пусть Пещера ремёсел и самая маленькая из трёх, составлявших Оплот, но часик на своих двоих предстояло протопать как минимум.

Озираясь по сторонам, Скалозуб со всей возможной бдительностью проходил мимо поместий и мастерских. К сожалению, зачастую бывших поместий и мастерских. Востребованность гномских изделий упала, многие Дома разорились, а те, что остались, были на грани банкротства. Не стоило сбрасывать со счетов и общее вырождение. Однообразное питание, кровосмешение... у многих так и не появлялось потомства.

Перед одним из полуразрушенных зданий Скалозуб невольно притормозил. Когда-то здесь размещалась Школа гномских искусств и ремёсел. Детские воспоминания о времени, проведённом за учебными станками и партами, наполнили его светлой грустью. Где теперь будут учиться их с Бригиттой детишки? Кто станет их обучать? Чему? Как?

Скалозуб сожалел, что отказал когда-то в приюте оставшемуся без работы и крова после закрытия Школы Хиггинсу, учившему его создавать изысканные украшения и работать не столько молотом и руками, сколько своей головой. Несмотря на потрясающее мастерство и талант, не молодой уже в ту пору учитель был не без грешка. Любил выпить лишнего, покутить с гномками и подраться. После бурных ночей частенько засыпал прямо на занятиях в Школе, чем и заслужил своё прозвище 'Полуспящий'. Оставшись без ничего, тот умолял Скалозуба сделать его хотя бы простым слугой или охранником, но ему пришлось пусть вежливо, но решительно отказать.

Полуспящий стал к тому времени слишком стар, частенько оправдывал себя Скалозуб, разве смог бы он выполнять необходимые поручения? Да ещё и эти его неуёмные страсти. Не позволять же хрычу портить служанок, устраивать дебоши и таскать из кладовки всё, что крепче обычной воды?! Так-то оно так, вот только всё равно хреновенько на душе, больно любил он пройдоху с золотыми руками и добрым сердцем.

Вообще, Скалозуб нередко ловил себя на мысли, что поступает как-то неправильно, нехорошо, некрасиво по отношению к другим гномам. Он всегда относился к окружающим так, словно те были лишь средством для достижения его целей. Сопереживание и прочие 'сопли' волновали ушлого гнома в последнюю очередь. Заработать, приумножить и сэкономить. Для совести оправдания найдутся потом.

Хотя, насколько он помнил, у Среброделов всегда был достаток, каждая проведённая с выгодой сделка, недоплаченный кому-нибудь грош, доставляли Скалозубу изрядное удовольствие. Благодаря его усилиям, Дом Среброделов постепенно стал одним из самым богатых в Оплоте. Отец Скалозуба, с одной стороны, страшно гордился им, а с другой — печалился, видя одиночество сына. В вечной погоне за прибылью тот начисто лишился друзей.

'Если у тебя не будет нужных знакомств, ты рано или поздно попадёшь впросак, несмотря на все накопленные богатства', — любил говаривать мудрый гном.

С благоволения отца Скалозуб стал ходить на тайные собрания глав Домов, хотя формально был ещё только наследником. И именно заботливый папа договорился о свадьбе, несмотря на яростное поначалу сопротивление юного дурака. Теперь Скалозуб был чрезвычайно благодарен ему. Знакомство с Бригиттой буквально вдохнуло в него новую жизнь, желание стать лучше, добрее и... сделать свой Дом ещё более богатым и значимым. Да, возможно, он и правда, неисправим.

Поддавшись ностальгии, Скалозуб не заметил подковылявшего к нему попрошайку.

— Смилуйтесь, добрый гном! Праотца ради! Подайте грошик на грибокартошечку! Да не поседеет никогда твоя борода, не соскочит молот с наковальни судьбы вашей! Очень прошу...

Оборванный старичок потянулся трясущимися руками к Скалозубу, словно желая повиснуть у него на плече. Тот мгновенно отпрянул и выхватил из-за пояса дубинку. Глубоко душевного настроения будто и не было секунду назад.

— Пошёл прочь, драный выродок! Не смей прикасаться своими грязными руками ко мне! Совсем всякий страх чернь уже потеряла! Кто вас вообще пускает сюда?

На глазах старика выступили слёзы. На мгновение Скалозубу стало неловко за то, что он ведёт себя так грубо с несчастным, но он отмахнулся от нелепой мысли. Это просто очередной дармоед, пьяница, нищеброд, вот и всё.

— Чтоб я тебя тут больше не видел! 'Накормлю' вот этой дубиной так, что жевать будет нечем! Во-о-он!!!

Развернувшись, Скалозуб пошёл дальше. Его всего аж трясло. Сначала Бригитта вынудила тащиться в такую дальнюю даль. Потом дурные воспоминания, измышления. Так теперь ещё оборванец решил поплакаться на плече, словно он его мамочка! Ну ничего. Ничего. Будет что рассказать Бригитте, пусть пожалеет его, пусть вознаградит своей лаской.

Знать бы ещё куда подевался чёртов Трясун. Вот уж точно подходящее имечко! Когда тот нервничал, так забавно тряслась его борода... Не сказать, что Скалозуб особо дружески и тепло относился к этому гному из вконец обнищавшего Дома, но тот вроде приходился Бригитте то ли каким-то родственником, то ли другом детства. Она, неожиданно для Скалозуба, очень тяжело восприняла известие об исчезновении гнома. Хотя его ненаглядная и пыталась это скрывать, он прекрасно видел её сильное беспокойство. Какое-то время их отношения были холодными и словно натянутыми. В конце концов, Бригитта всё-таки успокоилась, и совместная жизнь вошла в прежнее русло.

Что было весьма хорошо, а на судьбу Трясуна Скалозубу было по большому счёту плевать. Он даже был рад, что тот куда-то исчез. Нефиг его невесте со всякими мужланами общаться, лишь только с ним одним пущай говорит!

Наконец он добрался до намеченной цели. За время пути ему встретилось ещё несколько оборванцев, но Скалозуб, не глядя на оных, лишь ускорял свой и без того спорый шаг. Похоже, чернь совсем распустилась. Расхаживает по Пещере ремёсел как в своём родном Квартале! Один раз ему показалось, что по соседней улице прошёл патруль стражей, но он двигался в противоположном направлении, да и не очень-то хотелось оправдываться перед толпою вояк, куда и зачем он потащился один.

Ворота имения были наглухо заперты и никем снаружи не охранялись. Очень странно, неужели Кременькан покинул насиженное родовое гнездо? Очень и очень сомнительно. Чокнутый гном любил прихвастнуть, что его поместье по надёжности не уступает дворцу Предателя. Скалозуб, частенько бывавший в Королевской пещере, в том весьма сомневался, но пробраться за сплошной высокий забор возможным, и правда, не представлялось. Он громко постучал в массивные створки ворот.

Тишина.

Постучав раз, другой, прислушавшись и не уловив даже шороха, Скалозуб собрался уже уйти восвояси, но обратил внимание на одно обстоятельство. Не слишком приметное с первого взгляда, но весьма подозрительное.

Несмотря на кажущуюся заброшенность, улица перед входными воротами выглядела на порядок чище близлежащих окрестностей. Створки явно регулярно открывались и в поместье заносили разного рода добро. Если присмотреться, в дорожной пыли можно было разглядеть целую уйму следов.

Разозлившись, Скалозуб набрал побольше воздуха и принялся орать во всю мощь своих лёгких:

— Кременькан! Кременькан!!! Ты что, совсем сдурел, старый баран! Немедленно открывай ворота, слышишь меня?! Это я, Скалозуб! Я сказал, открой сейчас же ворота! Я знаю, что ты в поместье! Кременькан, клёп твою медь! Кремень...

Одна из створок тихонечко отворилась, из-за неё с округлившимися от страха глазами выглянул молоденький гном:

— Г-г-господин. П-п-пожалуйста, не кричите! В-в-велено никого не впускать. И, и даже отвечать без предварительного согласования сказали нельзя! — казалось, юнец вот-вот разрыдается.

Скалозуб, хоть и был напрочь сбит с толку абсурдностью ситуации, по привычке придал голосу самый строгий и рассерженный тон, на какой был способен:

— Парень, ты либо немедленно впускаешь меня, либо я, нахрен, разбужу весь Оплот! Слышишь?! Чтобы меня, Скалозуба Усердного, наследника Дома Среброделов заставляли ждать под дверью словно бродягу?! Не смей!!! — Скалозуб в последний момент успел просунуть ногу, чтобы помешать перепугавшемуся до смерти юноше закрыть створки ворот.

— Х-х-хозяин мне бороду сбреет! — расхныкался гном.

— Ничего-ничего, у тебя и бородку-то бородой назвать пока что нельзя, — Скалозуб ухмыльнулся. — Веди меня к своему хозяину, паренёк. И не хнычь! Тогда, может, и замолвлю словечко за тебя Кременькану, чтобы не брил, а просто как следует отпорол!

Недоохранник радостно закивал:

— Да-да, с-с-спасибо, добрый господин! Х-х-хорошо, п-пройдёмте со мной. — Скалозубу наконец-то удалось попасть внутрь. — Туда. Через вход для слуг, п-п-пожалуйста! Если пойдём через главный, не хозяин, так Америк с меня точно бороду сбреет!!!

— Ладно, веди, хрен с тобой. — 'Знать не знаю, кто такой Америк, но пререкаться с ещё одним идиотом, чего-то желанием не горю', — решил про себя Скалозуб.

Двор поместья был пуст, окна зияли провалами пустоты. Впрочем, это мало что значило. Имение Кременькана располагалось у самой границы Пещеры ремёсел, и Скалозуб знал, помещения уходят глубоко в недра гор.

Вообще говоря, проделывать бреши в стенах или полу пещеры без крайней необходимости воспрещалось. Существовал риск нарушить защитный барьер, впустив отродий в Оплот. Согласно семейной легенде, первоначально на месте имения был рудник (шутили, что там добывали кремень, хотя никаких сведений относительно добычи не сохранилось), и лишь когда месторождение выработали, деду Кременькана позволили основать здесь свой Дом. В то время законнорожденными стремились стать все, и если возможности заработать денег и репутации было ещё предостаточно, то свободного места в Пещере ремёсел катастрофически не хватало. Либо селись в начинающий превращаться в трущобы Квартал, либо облюбовывай норы. Мудрый гном предпочёл второе и не прогадал. Со временем Дом возвысился, многочисленные штольни расширили, превратив в коридоры и комнаты, и нынче имение считалось самым большим в городе, если не принимать в расчёт дворец Короля.

Следов процветания Скалозуб, однако, не наблюдал.

Что-то заставило его на мгновенье остановиться, прислушаться.

Безмолвие. Какое-то противоестественное отсутствие всяких звуков: ни скрипа, ни шороха грызунов, ни жужжания. Шаги впередиидущего гнома были лёгкими, мягкими, едва слышными, но заполняли собой всё пространство, словно больше никого и ничего в мире не было.

Хмыкнув, Скалозуб пошёл дальше, внимательно глядя по сторонам.

Ни единой сломанной, брошенной или оставленной без присмотра вещицы. На каждой двери замки. Почему-то казалось, что висели оные как-то нарочито показушно. Не с целью уберечь нечто ценное, но дабы создать иллюзию заброшенности, подчеркнуть запустение.

Его не покидало странное ощущение, что в этом внешне вымершем уголке подземного царства бурлит активная жизнедеятельность, из чёрных дыр окон за ним наблюдает множество невидимых глаз. Возможно его поджидает засада, а может... Может, некие безмолвные призраки просто ждут, когда он уйдёт, дабы продолжить своё мрачное действие, о каковом нельзя знать живым.

Подойдя к неприметному дверному проёму, служка шикнул, призывая к тишине, и на цыпочках вошёл в тёмный туннель. 'Логово спящего монстра...' — решил про себя Скалозуб, продолжив тем не менее следовать за нерадивым проводником.

Первые два десятка шагов пришлось двигаться на ощупь, настолько кромешной была темнота, затем впереди, на фоне силуэта юного гнома, забрезжил слабенький свет.

'Чем я тут занимаюсь... — выругался мысленно Скалозуб. — Лезу по чёрному ходу, дабы вручить свадебное приглашение. Дожили! Ну, Кремень, ты у меня поплатишься за это сполна! Только попробуй хоть грошик попросить когда-нибудь в долг! Хоть заикнись...'

Пройдя по нескольким коридорам, слуга нерешительно замер у массивных дверей, украшенных витиеватыми узорами из потускневшей от времени бронзы.

— Д-д-дальше я с вами не пойду, г-г-господин, — глаза молодого гнома казались огромными, словно блюдца на пол лица. — З-з-за дверью приёмная хозяина. Т-т-только, пожалуйста, скажите про порку! Я так долго отращивал бороду...

— Ладно, давай, кыш отсюда! — избавился Скалозуб от своего провожатого.

После не самой приятной прогулочки по Оплоту, криков у закрытых ворот и ходьбы на цыпочках по поместью, Скалозуб был действительно зол. Может, и поделом будет малому без плешивой бородки из трёх волосин! Заставить его, наследника Дома, красться словно воришку! Куда катится этот мир? Точнее, то, что от мира осталось.

Отряхнув кафтан, пригладив бороду и приосанившись, Скалозуб решительно постучал в массивную дверь.

Ответом вновь была тишина. Окончательно озверев, Скалозуб со всех сил рванул на себя ручку и чуть не стукнулся о дверь головой, та оказалась не заперта. Шарахнувшись от несложной конструкции и звучно ругнувшись, незваный гость глубоко вздохнул, выдохнул и постарался поумерить свой пыл. Осторожно войдя внутрь, словно и другие неодушевлённые предметы могли в любой момент его садануть, Скалозуб осмотрелся.

В приёмной не было ни души. Света, что исходил из светлокамня на потолке, было достаточно, чтобы в полной мере оценить царивший повсюду бардак. Разбросанные книги и старые карты валялись вперемежку с пустыми бутылками. На маленьком столике лежал поднос с недоеденным ужином. Судя по комкам пыли и неприятному запаху, комнату не приводили в порядок уже очень давно.

— Какого хера ты снова припёрлась?! Я же просил не шастать сюда лишний раз, убирайся! — приглушённые вопли доносились откуда-то из внутренних покоев. — Ты что оглохла или отупела вконец? Пошла на хрен вон!!!

Двери, ведущие в комнату, распахнулись, на пороге застыл Кременькан. Похоже, он был удивлён не меньше замершего с открытым ртом гостя.

Видок у хозяина поместья был словно после продолжительного запоя. Запавшие глаза говорили о ночах, проведённых без сна. Кременькан и раньше не шибко заботился о своём внешнем виде, но то чудо, что предстало перед Скалозубом сейчас, походило более на последнего оборванца в Квартале, чем на главу богатого Дома.

— Скалыч! Какого рожна ты тут делаешь?!

Опешив от подобного гостеприимства ещё пуще прежнего, хотя казалось то было уже невозможно, Скалозуб тупо пялился на ненормального гнома, не находясь, что сказать. Прошла, наверное, минута, а то и все три, прежде чем осознание нелепости ситуации дошло до критической точки, и он словно очнулся от сна. Собравшись с духом, Скалозуб выпалил всё накопившееся за сегодняшний день раздражение в едином порыве:

— Что здесь делаю я?! Кременькан, с тобой всё в порядке? Ты, часом, ещё до конца не одурел? Эй, там внутри осталось хоть что-то? — Скалозуб демонстративно постучал пальцем по виску. — Закрылся и сидишь безвылазно тут в поместье, как жук-скалоед в прорытой норе! Пытаешься создать иллюзию, будто имение пустует. Никого не впускаешь, на письма не отвечаешь!

Да что вообще происходит в последнее время?! Не так давно ты был самым деловым и активным законнорожденным гномом! Как ни крути, тебя слушали все. Даже вечно недовольный Рыжеруб признавал тебя за лидера тайных собраний. А нынче, нынче ты удивляешься обычному гостю, словно увидел воочию самого Праотца! И орёшь так, будто Проявленный явился забрать твою душу.

Теперь растерянным выглядел Кременькан:

— Да... хм, прости, немного сорвался. Время тяжёлое, знаешь ли, нервишки порою сдают... — прихватив со стола бутыль грибной водки, Кременькан жестом пригласил Скалозуба пройти вслед за ним. — Ладно, раз уж ты здесь, пойдём, посидим-потолкуем. Кстати, как тебе удалось так спокойно досюда пройти? Ох, чую, спущу с привратника бороду, будет всем наказ и потеха! Велел же, никого не впускать, не отвечать, за ворота, орочьи дети, никому не высовываться! Что за слуги пошли, дебил на дебиле сидит и дебилу указания раздаёт.

Если обстановку в приёмной Кременькана можно было охарактеризовать не иначе как страшный бардак, то для описания хаоса в главной комнате, Скалозуб вообще не знал слов. Огромное количество бутылок, пустых и не очень, несколько опорожнённых бочонков какого-то пойла, разбросанная посуда и подванивавшие остатки былых трапез. От зеленоватого пятна в углу комнаты исходил запах, который навряд ли возможно с чем-нибудь перепутать. Видимо, владелец имения не всегда утруждал себя прогулкой в кабинет размышлений. Ещё более странно на фоне полного беспорядка было видеть чистый письменный стол у дальней стены. Два подсвечника, с яркими светлокамнями вместо свечей, освещали лежащие на столе книги и свитки.

Подняв с пола грязную рюмку, Кременькан плюхнулся в потёртое кресло, знаком предложив гостю следовать примеру хозяина. Брезгливо стряхнув крошки и подозрительно пахнувшие ошмётки с сидения, Скалозуб уселся по другую сторону большого стола.

С трудом откупорив толстыми пальцами бутылку спиртного, Кременькан задумчиво посмотрел на не слишком опрятную рюмку и отхлебнул прямо из горла.

— Ааа, хорошо пошла! За твоё везение, Скалыч! — оттерев бороду тыльной стороной ладони, Кременькан со стуком поставил бутылку на стол. — Ну ладно, давай, не томи. Говори всё как есть.

Скалозуб ошарашенно уставился на своего собеседника:

— Как есть? Что ты имеешь в виду? Кременькан, ты что, задумал очередное безумие вроде тех экспедиций?! — пришлось, в который уже раз за сегодняшний день, приложить изрядное усилие, дабы взять себя в руки. В конце концов, его не касаются затеи старого чудака. — Вообще-то, я принёс приглашение на нашу свадьбу с Бригиттой. Краснокаменной. Ты её должен знать. Твою ж седину! Если бы кое-кто не играл в прятки, делая вид, что в поместье все вымерли, мне не пришлось бы тащиться в такую даль, дабы вручить его лично!

Перегнувшись через стол, Скалозуб протянул успевшую помяться открытку. Кременькан выхватил её одним резким движением, одновременно захлопнув лежавшую между гномами книгу. Неадекватное поведение естественным образом привлекло внимание именно к тому, что хозяин пытался отчаянно скрыть. Скалозуб готов был поклясться, что успел заметить древние руны и пиктограммы на развороте пожелтевших страниц.

'Вот это поворот! Может, Кременькан возомнил себя рунописцем? Нормальненько так, тогда понятно, откуда замкнутость и вся эта скрытность. Похоже, старый придурок, и правда, рехнулся вконец'.

Скалозуб горько усмехнулся. Ещё мальчишкой он слышал легенды о колдунах, использовавших руны и прочую геометрию для мистических познаний, а также воздействия на живую и неживую природу. Но ведь известно даже ребёнку, сии тайные знания были утеряны безвозвратно во время злосчастного Бегства — панического отступления гномов после Рокового дня в последний оплот. Отчасти по этой причине раса гномов и обречена ныне на вырождение. Без предвидений, советов и предсказаний прославленных мудрецов, 'обладающий информацией в целом' Король вёл свой народ к гибели, словно слепец других слепцов к обрыву в ничто.

Глаза Скалозуба непроизвольно шарили по обложке, но ничего примечательного в потёртом переплёте он не заметил. На остальных бумагах виднелись таблицы, какие-то чертежи, корявые записи, но таковым добром могла похвастаться любая хозяйская бухгалтерия.

— Ах, свадьба, вот оно что... — Кременькан задумчиво повертел в руках приглашение, после чего натянуто улыбнулся. — Значится послезавтра. Хм, хм, разве смею я нарушить вековые традиции и не почтить своим присутствием молодых?! Бригитта Краснокаменная... Действительно, очаровательная особа. Правда-правда!

Скалозуб внутри весь напрягся. Было нечто тревожное в реакции и словах собеседника, но у него не было ни сил, ни желания докапываться признаний у гнома, который слетел с катушек, по всей вероятности, уже давно и надолго.

Да и, в конце-то концов, о чём может поведать пропивший последние остатки мозгов фантазёр? Что его экспедиция вернулась из похода с волшебными эльфами и теперь гномы заживут счастливо как в старые добрые времена? Что над землёй вновь светит, как там его, солнце? Повсюду снаружи зеленеет трава, и бегают молодые гномихи с огромными сиськами?

Чепуха! Никто никогда не покидал пределов Оплота, никто и никогда не приходил из-за Врат. Отродья Проявленного, должно быть, давно уничтожили всё живое, разве мог хоть кто-то спастись в том аду? Надежда на спасение умерла вместе с Аргомероном, последним человеческим императором, предводителем Союза свободных рас. Всё, что можно сделать теперь — попытаться прожить как можно дольше в разрушенном мире. Но почему, почему же некоторым так и неймётся раньше срока отправиться на тот свет?!

— Кременькан, не знаю и знать не хочу, что там у тебя на уме. Просто приди на нашу свадьбу, лады? А потом... потом хоть заживо замуруйся в своей растреклятой дыре! — Скалозуб поднялся со стула, отряхнув заляпанные чем-то штаны. — Праотец милостивый, куда катится наш Оплот? Похоже, не только Предатель сошёл напрочь с ума.

Оставив Кременькана сидеть в угрюмом молчании, Скалозуб с шумом захлопнул чуть не ударившую его дверь и попытался вспомнить дорогу, которой шёл к хозяйским покоям.

'Наверно, не стоило так поспешно отгонять того хнычущего всё время служку. Ах, забыл замолвить словечко о его бороде. Что ж... пёс с ним, походит годик и без своих трёх волос!'

Решив, что прокрадываться подсобными коридорами ещё и обратно — это уж слишком для столь знатного гнома, как он, Скалозуб сплюнул и нагло попёр прямо к главному входу в имение. Его уверенность и раздражение были столь осязаемы, что никто из встреченных слуг даже не предпринял попытки остановить или выяснить личность редкого посетителя. Гном средних лет у парадных дверей удивлённо заморгал, увидев его, но, задумчиво почесав бороду, выпустил Скалозуба наружу без лишних вопросов.

Выйдя из поместья, Скалозуб глубоко вдохнул грудью воздух. Вряд ли можно было сказать, что тот особо свежее затхлого душка в помещении, однако он почувствовал облегчение. Так или иначе, юный жених решил проблему, из-за которой попёрся в такую даль, хотя странное поведение Кременькана его порядком обеспокоило.

'А чего ещё ты ожидал от старого чудака? — поразмыслил немножечко Скалозуб. — Самоубийственные экспедиции за Врата. Колдовские руны и пиктограммы. Скоро должно быть начнутся разглагольствования про великую силу любви, которая одолеет Проявленного, поможет свергнуть гнусного Короля и вообще...'

Он настолько ушёл в свои мысли, что не заметил, как прошёл обратно весь путь до самого дома. Завернув на улицу, где находилось имение Среброделов, он резко остановился, ошарашенно уставясь на большой отряд солдат Короля.

Все слуги стояли в окружении стражей, отец что-то громогласно доказывал надменному гному в роскошных доспехах, судя по всему, капитану. Руки главы Дома были связаны, рукав дорогого кафтана разорван. Бригитта теребила длинные юбки, испуганно и потерянно озираясь по сторонам. В окнах мелькали другие военные, судя по производимому ими грохоту, в поместье происходил самый настоящий обыск, причём совершенно бесцеремонный.

Растерянность Скалозуба сменилась непониманием, затем возмущением. Происходящее казалось нереальным, всё словно происходило во сне и не с ним.

'Это какая-то ошибка, такого просто не может быть! Не со мной. Не с Домом Среброделов. Не с моими родными и близкими! Нужно остановить беспредел!'

Буквально бегом кинувшись к гному, с которым спорил отец, Скалозуб оттолкнул пытавшихся перегородить ему дорогу солдат и завопил так громко, как мог:

— Что за херня здесь творится?! Какого отродья вы делаете?! Кто дал вам право...

— Это он! — закричал один из слуг, указывая на Скалозуба.

Капитан отряда широко ухмыльнулся:

— Вот и наследник пожаловал.

— Что вы себе позволя...

Кто-то ударил Скалозуба по голове. Вспышка боли, от которой заискрилось в глазах и вид земли, несущейся навстречу, были последним, что запечатлел мозг прежде, чем погрузиться в беспамятство.

Глава 2. Пусть подольше помучается

Любого человека, ничего ему не объясняя, можно посадить в тюрьму лет на десять, и где-то в глубине души он будет знать, за что.Фридрих Дюрренматт

О том, сколь долго он провалялся в беспамятстве, Скалозуб не имел ни малейшего представления. Один кошмарный сон сменялся другим и так десятки, если не сотни, раз кряду. Но по сравнению с реальностью пробуждения, всё это были лишь детские страхи.

В тёмной маленькой камере, где он оказался, не было ни окон, ни светлокамней. Нельзя было разглядеть даже собственных рук прямо перед глазами. Лишь смутно прорисовывалось небольшое зарешёченное оконце единственной двери.

Пощупав рукой гудевшую голову, Скалозуб зашипел. Пальцы вмиг стали липкими, растревожив засохшую корочку, прилипшую к волосам. Он чувствовал, как его всегда твёрдые руки бьёт сильная дрожь.

'Что происходит? Где я? Мне нужен лекарь!'

Последняя мысль заставила его подняться с холодного пола.

'Нужно срочно позвать врачевателя!'

От резкого подъёма голова закружилась, и Скалозуба вырвало на то место, где он совсем недавно лежал. Отдышавшись, вытянув руки перед собой, он словно слепой побрёл на ощупь к двери.

Скалозубу казалось, что он сделал не каких-то пару шагов, а одолел немыслимый путь — такая боль и слабость поразили всё тело. Ухватившись за прутья, он буквально повис на решётке, восстанавливая дыхание и переводя дух. Сил едва хватало, чтобы просто удерживать туловище в вертикальном положении, не говоря уж о большем. Очень хотелось пить и... окунуть голову в ледяное ведро, да не вытаскивать, пока та наконец не остынет.

Пленник попытался протиснуть лицо сквозь решётку и осмотреться по сторонам. Вышло не очень — расстояние между прутьями позволяло просунуть в щель разве что бороду или нос. Тем не менее Скалозубу удалось рассмотреть коридор. Судя по всему, на всём протяжении оного сплошняком шли точно такие же камеры, как та, в которой он сам неожиданным образом оказался.

— Эй! Кто-нибудь! — закричал наследник богатого Дома. Хотя назвать криком, вырвавшийся из него слабый стон, можно было лишь с очень большой натяжкой.

— Вы слышите? Мне нужен лекарь!

Ни звука в ответ, только слабое эхо гуляло по коридору. Подождав несколько минут, Скалозуб повторил попытку.

И снова безрезультатно. В бессильном отчаянии гном сполз по двери, уселся, подтянув колени под подбородок, и зарыдал.

'Вот так я и умру. В холодной камере. Один. Непонятно за что...'

Скупые мужские слезинки прокладывали путь по грязным щекам, промокая ухоженную некогда бороду, но Скалозуб не замечал ничего. Сидел, совершенно опустошённый, распахнутые глаза невидяще уставились в темноту. Мысли вяло вертелись на периферии сознания, пытаясь найти хоть какое-то объяснение происходящему. И вроде бы даже его находили, но с равной степенью вероятности то могло быть любое из самых безумных предположений, а потому толк от размышлений был нулевой.

В конце концов, переживания и усталость взяли своё, несчастный пленник забылся и впал в тревожный поверхностный сон.

Проснувшись, Скалозуб ошеломлённо заморгал, пытаясь разорвать таким образом тьму. Непонимание происходящего медленно сменялось болезненным осознанием ситуации. Мысль о том, что лучше бы ему не пробуждаться уже никогда, мелькнула в сознании не раз и не два.

Что-то с грохотом стукнулось у самой двери, послышался звук шагов. Судя по всему, удаляющихся. Скалозуб попытался вскочить, но тело не слушалось. С трудом поднявшись на ноги и переборов сильнейшее головокружение, пленник прильнул к зарешёченному окну. Поздно. Кто бы ни проходил мимо, сейчас, в узком поле зрения между прутьями, его видно не было.

От отчаяния Скалозуб буквально заскулил, словно побитая собакоморда.

— Эй! Мне нужна помощь! Ау! Да хоть кто-нибудь, отзовись! Что происходит, почему меня заперли здесь?

Постояв несколько минут, слушая эхо, Скалозуб опустился на карачки в поисках предмета, что, как ему почудилось, упал на пол. Нащупав перевёрнутую миску, он вляпался в нечто похожее на жидкую кашицу. В животе заурчало, но наследнику богатого Дома противно было даже оттирать свои руки, не то чтобы есть с пола словно животное.

Отползя в угол камеры, Скалозуб вновь уселся, вперившись взглядом во мрак.

Должно быть логическое обоснование происходящему с ним.

Неужели до Предателя дошли слухи о его махинациях с продажей гнилой грибокартошки? Но ведь он предпринял столько мер предосторожности... Да и есть ли Королю дело до благополучия черни?

Может дело в откатах чиновникам и кладовщикам? Но всем известно, без взяток достать партию продовольствия в последнее время решительно невозможно!

Король выяснил про тайные собрания? Но ведь Скалозуб играл там далеко не главную роль.

Сборщики податей получали от него достаточно, чтобы закрывать глаза на 'незначительные' преуменьшения доходов Среброделов...

Вспоминая все скользкие моменты недавнего прошлого, Скалозуб терялся в догадках. Нельзя сказать, что он не нарушал законы, но его махинации носили вполне безобидный характер и благопристойный, в общем-то, вид. Что же ещё мог он упустить...

Время словно остановилось. Ничего не было видно, ничего не происходило. Жутко болела голова. От холодных и твёрдых стен камеры начали ныть суставы и одеревеневшие мышцы. Каких-либо путных мыслей, к сожалению, не пришло.

Сложно сказать, как много воды утекло с момента его заточения. Иногда Скалозубу удавалось впасть в лёгкую дрёму, но определить, сколько длился сон или период бодрствования он не мог. Все внутренние ритмы сбились, один 'день' не отличался от другого, да и были ли то разные сутки? В пещерах, что представлял собой подземный город Оплот, с определением времени и так всё было не столь однозначно, а когда сидишь один в темноте, связь с реальностью теряется окончательно.

Боль в голове постепенно сходила на нет, зато от сидения на холодном полу тело нещадно ломило. Когда бездействие стало невыносимым, Скалозуб принялся ходить по периметру камеры. Ко всему прочему, это позволяло согреться и достаточно сильно устать, дабы вновь задремать.

Иногда к двери подходил гном и кидал в оконце миску с жиденькой кашей, а то и просто с водой. Ни одна попытка перемолвиться с оным хотя бы парой словечек успехом не увенчалась. Только невнятное бормотание с целью забрать пустую посуду, да ругань на 'отнимавшего его драгоценное время' узника — вот и весь диалог. Единственным достижением стала возможность перехватывать из дрожащих рук сторожа миски, чтобы те не опрокинулись на пол.

Скалозуб чувствовал, что сходит с ума. Наматывая бессчётные круги по малюсенькой камере, он разговаривал вслух, обсуждая с самим собой разные темы. Сердце съедало беспокойство о Бригитте.

Что с ней? Где она? Всё ли в порядке? Что могло с ней случиться?

Гномиха завладела почти всеми чаяниями несостоявшегося жениха. Даже об отце и Доме он вспоминал гораздо реже, нежели о невесте. А вдруг он больше никогда не увидит её? Не сможет поговорить, поцеловать и обнять? Зачать маленьких гномиков... Подобные мысли заставляли его выть от тоски.

Казалось, минула целая вечность, когда в коридоре послышался топот нескольких пар тяжёлых сапог. Со всей прытью, которую позволяло закостеневшее после очередной дрёмы тело, Скалозуб бросился к двери.

— Эй! Кто там? Прошу вас...

Послышалось бряцание. Похоже, пришедший пытался подобрать нужный ключ. Скалозуб стоял словно вкопанный, дрожа от страха и возбуждения. Живот скрутило в тугой ком, сердцебиение участилось, весь мир для него сейчас сфокусировался на тусклом свете, что пробивался сквозь решётчатое окно.

Наконец что-то щёлкнуло, и дверь резко распахнулась, оттолкнув стоявшего вплотную к ней пленника на несколько шагов. Не сумев удержать равновесие, Скалозуб плюхнулся на задницу, всё ещё слишком растерянный, чтобы понять, что к чему.

Вошедший поднял перед собой светлокамень. После бессчётных дней в практически абсолютной тьме, даже слабый свет камня слепил. Пытаясь одной рукой защитить глаза, а второй потирая ушибленную ягодицу, Скалозуб щурился на силуэт перед ним.

— Скалы несокрушимые! Вы только гляньте! Вот вам и холёный наследничек... — судя по замелькавшим теням, гном покачал головой. — Как быстро ты опустился, парень. Не видь я столь часто твою жадную рожу — нипочём Сребродела бы не узнал!

Голос гнома, его массивное телосложение, даже очертания головы, казались знакомыми. Скалозуб знал его, общался с этим гномом не раз. В прошлой жизни, до заключения.

— Кто ты? — он сам поразился, как хрипло и жалобно прозвучал его голосок.

— Кто я?! Ха, парень, ты себе тут голову, случайно, не отморозил? Забыл, как зовут старого друга? — гном пощёлкал саркастически языком. — Как ты мог?! После всего, что нас с тобой связывало!

Тот откровенно насмехался над ним. Скалозуб чувствовал ничем не прикрытую насмешку, злорадство. Имя вспыхнуло в памяти, словно огонь, раздутый мехами.

Велер!

Как мог он забыть?! Всего за день до ареста, они обсуждали поставку очередной партии грибокартошки. Скалозуб, как обычно, дал главному кладовщику немаленький вовсе 'аванс', чтобы партию отложили именно для него.

Как только глаза приспособились к скудному освещению, узник сумел вглядеться в лицо посетителя. Велер ехидно улыбался своей вечно самодовольной улыбкой. Казалось, вся ситуация невероятно его забавляет.

— Велер, что происходит? Почему меня арестовали? За что держат здесь? Что с остальными?!

— Тихо, тихо, парень, попридержи язычок! — одной рукой кладовщик держал светлокамень, второй демонстративно зажимал нос, отчего его голос прозвучал бы, наверное, даже смешно. При других, само собой, обстоятельствах. — Ну и вонищу ты здесь развёл. Всегда знал, что ты нечистоплотная тварь, но чтобы настолько!

То, что от его немытого тела попахивает, Скалозуб, конечно же, чувствовал, но никакого ужасного запаха в камере не было. Чистоплотный гном всегда справлял нужду в небольшое отверстие в полу камеры, и даже если в кромешной мгле немного промахивался, подталкивал ботинком своё добро в дырку.

Его 'гостям', однако, душок темницы явно не нравился.

— Та-а-ак, а вы-то что морщитесь, ваше дело приказы выполнять, а не рожи кривить! — Бросил Велер через плечо. — Хватайте его и марш за мной! Пора выбираться из этой сраки.

Только сейчас Скалозуб обратил внимание на двух гномов, маячивших в дверном проёме. Судя по доспехам, подручные Велера были стражами — профессиональными воинами на службе у Короля. Бесцеремонно подхватив его под руки с обеих сторон, крепко сбитые гномы потащили по коридору ошарашенного наследника Дома Среброделов, словно тот был мешком с песком и не более.

— Шевели обрубками, отродий сын! — шикнул вдобавок один из вояк.

Велер задал настолько быстрый темп, что у ослабшего Скалозуба едва хватало сил переставлять ноги, его буквально несли. Мимо проносились одинаковые двери. Все были заперты, оконца зияли провалами в чернильную тьму. Внезапно коридор кончился, они вошли в каморку, служившую жилищем тюремщика. Пожилой гном, вероятно, тот самый, что приносил Скалозубу водянистую кашицу, ухмыльнувшись проводил процессию хмельным взглядом. Несколько бутылок грибной водки, стоявших на небольшом круглом столике, и кучи пустых бутылей на полу не оставляли сомнений в основном времяпрепровождении сторожа. И объясняли невероятную дрожь в руках оного.

Последовали новые коридоры, повороты, вновь коридоры. Скалозуб был слишком поглощён необходимостью хоть как-то переставлять одеревеневшие ноги, чтобы смотреть по сторонам. Поэтому весьма удивился, когда их компания вошла в просторный зал, который располагался сразу за главным входом во дворец Короля. У парадных дверей четверых гномов окружил большой отряд стражей. Велер, не замедляя шага, отрывисто гаркнул пару слов капитану, и процессия направилась к выходу.

Порадоваться, увидев снова высокие своды пещеры, Скалозуб не успел. Несмотря на увеличившуюся численность сопровождающих, они продолжали двигаться в быстром темпе. Сзади Скалозубу с остервенелым упорством кто-то отвешивал пендели. Влекомый под руки пленник даже не мог оглянуться, чтобы увидеть и запомнить обидчика.

Марш продолжался достаточно долго.

Постепенно их стала окружать толпа неопрятного вида гномов, кричащих невпопад кто ругань, кто просьбы... кто-то просто драл глотку, лишь бы что-нибудь поорать. Некоторые из оборванцев вызывающе улюлюкали. Скалозуб с запозданием осознал, что шествует не где-нибудь, а по Кварталу черни! Что его сопровождавшие забыли в сих жутких трущобах, он не рискнул бы даже предположить.

Отряд стражей резко остановился, раздавшись в стороны, и Скалозуба вынесли на небольшой эшафот. Он стоял в центре площади, а вокруг собиралась толпа. Безродные голодранцы всех возрастов таращились и тыкали пальцами в его сторону. Чернь, которую Скалозуб всю жизнь презирал, теперь, словно в отместку, с ненавистью воззрилась на него самого.

Наконец почти вся площадь оказалась заполненной гномами. У большинства был до предела измученный вид, только глаза на исхудавших лицах сверкали яростно и алчуще. Народ жаждал зрелищ и справедливости, в своём, естественно, понимании. И, конечно, прежде всего народу нужен был хлеб.

Но последнего, к сожалению, никто предлагать им не собирался. Ни сегодня, ни завтра, ни... в общем, беднякам приходилось довольствоваться драмой, что вот-вот должна была разыграться на главной площади Квартала.

Велер вышел вперёд, откашлялся и громко заговорил, стараясь перекрыть гул толпы:

— Жители Оплота! Соратники и соратницы в нашей великой миссии спасения мира!

— Еды! Хватит морить нас голодом! — сразу перебили его отдельные выкрики.

Главный кладовщик утихомиривающе поднял вверх руки:

— Граждане, прошу вас, послушайте! Да, для всех нас настали тяжёлые времена. Но не падайте духом! Король помнит о вас, он знает о бедах, постигших Оплот! Денно и нощно ищет он выход из сложившейся ситуации и непременно, слышите, непременно найдёт наилучшее решение, самый верный путь ко всеобщему счастью и процветанию! Ведь не было за всю историю правителя более мудрого, чем наш Маронон! Он спас гномов от отродий! Спас нас от длани Проявленного! Спасёт и от новой напасти! Маронон-Спаситель — наш светоч и наша надежда! Славься Король!!!

Толпа загудела, но вовсе не от желания возвести хвалу Предателю. Послышались вызывающие оскорбления в адрес правителя, законнорожденных, стражей. Что ни говори, но народ не настолько всё же тупой, чтобы бесконечно верить пустым обещаниям.

Велер, чья холёная морда не слишком ассоциировалась с недоеданием и лишениями, ещё сильнее возвысил свой голос:

— А пока Король ищет возможность спасти свой народ, другие наживаются на чужом горе! Взгляните на сего мерзавца, Скалозубом Усердным наречённым! Будучи наделённым огромными средствами и влиянием как наследник богатого Дома, сей гном нагло обманывал вас! Выкупая за взятки ту немногую еду, что осталась после неурожаев, этот бессовестный гном продавал вам втридорога гнилую грибокартошку, оставляя хоть сколько-то годный товар для пиршеств членов Домов! Поверьте, те жирные твари ни в чём себе не отказывают, в то время как вы едите испорченные крохи и платите за них всем, что у вас только есть!!!

Теперь толпа заволновалась действительно не на шутку. В сторону Скалозуба полетело несколько камней, впрочем, не достигнув намеченной цели. Стражи упёрлись в передние ряды гномского месива, отталкивая чернь назад. Велер, казалось, только того и ждал:

— Маронон-Спаситель в ярости! Изменники, поддавшиеся на подачки преступника, казнены! Вскоре, драгоценная еда, коей осталось столь мало, будет справедливо распределена между всеми жителями Оплота! Законнорожденные получат столько же, сколько и все остальные и ни на грамм больше! Их пиршества отныне прекратятся вовек!

На сей раз послышались одобрительные возгласы. Народ немного притих.

Выдержав паузу, Велер громогласно провозгласил:

— Жители Оплота! Король в своей милости не стал казнить мерзавца, представшего перед вами... — главный кладовщик демонстративно вздохнул.

На пару мгновений на площади воцарилась мёртвая тишина. Ошеломлённая публика медленно обдумывала только что сказанное.

Затем толпа взорвалась.

Послышался свист, возмущённые крики, оскорбления. Со всех сторон в кольцо стражей летели камни и комья грязи. Велер поспешно надел полузакрытый шлем и постарался перекричать чернь вновь. Видно было, что столь бурная реакция масс напугала даже его.

— Граждане, погодите! Внимание!!!

Ярость собравшихся на площади не стихала, стражи изо всех сил упирались, сдерживая натиск толпы. Велер орал что есть мочи на пределе возможности голосовых связок:

— Всем известно, что Маронон милосерден, но он также и справедлив! Да, он не стал казнить негодяя в своём дворце! Король... Король отдаёт суд над сим мошенником вам!!!

Гневный гул стих, а затем резко переменился на всеобщее ликование. Камни больше не летели, напор черни ослаб. Велер снял шлем и перевёл дух, вытирая платком обильный пот со взмокшего лба.

Один из стражей высоко поднял для всеобщего обозрения 'ожерелье' из гнилой грибокартошки, нанизанной на верёвку. Убедившись, что все как следует его рассмотрели, тот надел украшение на шею 'виновного'. Послышался чей-то смех. Стоявший рядом со Скалозубом кладовщик улыбался столь широко, что казалось, его лицо сейчас треснет.

— Именем Короля, приказываю! Раздеть сего преступника догола, заковать в колодки и оставить на площади для народного суда!

Площадь вновь загудела, все словно посходили с ума. Одни обнимались, другие прыгали на месте, кто-то истошно вопил. Некоторые гномы раздирали свои лохмотья и громко смеялись. Немногих присутствующих на площади ребятишек женщины поспешно уводили прочь от зрелища предстоящей расправы.

Тащившие всю дорогу Скалозуба стражи с остервенением начали сдирать с него одежду, и так изрядно истёршуюся за время долгого заточения. Полностью голого его грубо наклонили и чуть ли не впечатали в нижнюю перекладину колодок, стоявших поодаль. Руки запихнули в боковые выемки и припечатали сверху второй створкой. Скалозуб попробовал пошевелить верхними конечностями, но всё, что он мог — это вращать кистями и головой.

Как будто того было мало, один из стражей с силой потянул его за правое ухо, жёстко прижав голову к створке колодок.

— Держи крепче! — услышал сквозь боль Скалозуб.

К уху приставили толстый гвоздь и несколькими ударами молота вбили почти по самую шляпку. Скалозуб взвыл от боли, но тут же крепко сжал зубы вновь. Дело было не в храбрости или гордости, теперь малейшее движение вызывало в приколоченном ухе ещё большую боль. Слёзы ручьём текли из зажмуренных глаз.

Скалозубу казалось, что миновала эпоха, хотя в действительности прошло от силы минут десять, а может, и пять. Боль постепенно перестала быть столь нестерпимой, но ухо горело огнём, шевелиться по-прежнему было нельзя.

Гномы вокруг спорили, причём крайне ожесточённо. Похоже, что большинство желало немедленной казни, тогда как маленькая, но, судя по всему, весьма влиятельная группа настаивала на необходимости 'разобраться как следует в обстоятельствах'.

Внезапно все голоса смолкли. Скалозуб невольно приоткрыл один глаз.

Стражи покинули площадь. Все до единого, вместе с Велером. Остался лишь Скалозуб и злобная толпа оборванцев. Прямо над ним высился старый гном со смутно знакомым лицом. Тот с молчаливым укором взирал на страдания закованного в колодки несчастного.

'Наверно, какой-нибудь нищий, коему я грубо отказал в милостыне. Решил, пользуясь случаем, вернуть мне должок', — промелькнула мрачная мысль, но сразу возникло более глубокое чувство: гнома он знал и ранее. Причём был знаком очень близко.

— Эх, Скалик, до чего довела тебя алчность... — старичок покачал головой. — Праотец свидетель, я всегда ощущал в тебе как огромный потенциал, так и невероятный, безудержный эгоизм. Жаль, что восторжествовала именно жадность.

— Хиггинс?! Полуспящий?! — едва сумел выдавить из себя растерянный Скалозуб.

Забыв о прибитом ухе, он попытался повернуться, чтобы получше рассмотреть бывшего учителя ювелирного мастерства, но резкая боль напомнила о его незавидном положении. 'Виновный' тихонечко заскулил.

— Да. Полуспящий... Давненько меня никто так не звал.

Хиггинс приблизился и наклонился почти к самому лицу Скалозуба. В иссохшей руке неведомо откуда возник остро заточенный нож.

— Мне жаль, что так вышло. Но кто, кроме тебя самого, во всём виноват?

Скалозуб зажмурился, ожидая, что сейчас ему перережут горло и всё на том и закончится. Что ж, не самая плохая развязка, учитывая положение, в котором он оказался. Вжик — и привет новый мир! Быстрая, милосердная смерть. Дар старого друга.

Однако секунды шли своим чередом, а он по-прежнему дышал и явно был жив живёхонек.

Когда пленник открыл глаза вновь, то увидел Хиггинса, держащего в руках верёвку с гнилой грибокартошкой. Развернувшись, тот неторопливо пошаркал назад. Толпа нехотя расступалась пред старцем, многие голодные взгляды с неприкрытой завистью следили за испорченной пищей в руке бывшего ювелира.

— Хиггинс... не уходи... постой... — прошептал Скалозуб, но слишком тихо, чтобы его мог услышать хоть кто-нибудь.

Теперь недружелюбного вида гномы зловеще окружали подсудимого плотным кольцом. В руках у многих были самодельные дубинки из разных строительных материалов. Один, с на удивление ухоженной бородой, плюнул Скалозубу в лицо. Тот ничего не мог сделать, разве что поморгать. Гном ухмыльнулся, обнажив нестройный ряд жёлтых зубов.

Скалозуб не заметил замаха, в памяти запечатлелась уже летящая в голову дубинка, а потом...

Потом начался сущий кошмар. От удара прибитое ухо разорвалось, но не успел Скалозуб взвыть от боли, как со всех сторон на него посыпались новые удары. И не было им числа.

К тому времени, когда окровавленный гном вконец обмяк и бессильно повис на колодках, пыл его палачей убавился лишь самую малость.

Судорожно поддёргивались не слушающиеся своего владельца конечности, корпус превратился в настоящую отбивную. Несчастное правое ухо теперь было всего лишь одним из тысячи болевых очагов. Струйки крови прокладывали себе дорожки по коже, капля за каплей отовсюду стекая к земле. Глаза из-за обильных кровоподтёков Скалозуб не смог бы открыть, даже если бы захотел.

Но открывать их он не хотел. Единственным его желанием было провалиться в забытье. Шагнуть в небытие и остаться там навсегда...

На самой грани потери сознания, падая в спасительный обморок, Скалозуб услышал чей-то громогласный приказ:

— Прекратить! Хватит!!! Пусть подольше помучается.

Глава 3. Безбородый

Надежда — одно из тех лекарств, которые не излечивают, но которые позволяют страдать подольше.Марсель Ашар

Скалозуб беспомощно полустоял-полувисел. Ноги не слушались и подгибались, но боль в шее не позволяла полностью повиснуть на колодках. Всё тело страшно ломило, левый глаз не открывался. С каким-то отстранённым омерзением Скалозуб осознал, что во время побоев успел конкретно обгадиться — дерьмо засыхало на ногах вперемежку с запёкшейся кровью. Внутренности выворачивало наизнанку, казалось, его сейчас вот-вот вырвет, но получалось лишь пускать слюни и время от времени выхаркивать какую-то желчь. Голова готова была лопнуть и отвалиться, шея затекла так, что при всём желании он не смог бы сейчас её повернуть. Дыхание стало прерывистым, сломанные рёбра и скрученное в три погибели тело не давали сделать ровный глубокий вдох.

В паре шагов от колодок несколько грязных ребятишек, разинув рты, наблюдали за осуждённым.

— Ну и воняет же от него! — воскликнул старший, поймав на себе взгляд Скалозуба. — Интересно, законнорожденные все такие вонючки?

— Григги, мама не разрешила сюда нам ходить! — проканючил совсем ещё маленький гномик, потянув того за рукав.

— Цыц, маменькин сыночек! Будешь хныкать, больше никуда тебя не возьмём!

Паренёк взял длинный прут и бесцеремонно ткнул Скалозуба в щёку.

— Смотри, как дёргается! Ха-ха-ха! А ну-ка, покажи свои зу-у-убки! — теперь прутик тыкался закованному гному прямо в рот. — Ого, гляди какие зубища! Правду говорят, законнорожденные жрут новорождённых детей!

Хныкавший малыш кинул в Скалозуба ком грязи:

— Мама сказала, что он плохой! — послышался смех его сотоварищей. — Давайте накажем дядю!

— Побьём его?

— А вдруг начнёт брыкаться?

— Тогда покидаем в него камнями!

— Может, лучше отрежем ему бороду? Вот это будет позорище!

— Да, давайте побреем дядю! Ха-ха!

Скалозуб безучастно взирал на подростков. Где-то на задворках сознания внутренний голос вопил, — нужно защищаться, спасаться, кричать! — но сил не хватало даже просто сказать пару слов.

Сбегав за ножницами, старший из ребят, Григги, с деловым видом начал неуклюже обстригать его бороду. Лишиться бороды считалось высшим унижением для чести и достоинства взрослого гнома, однако сейчас это убеждение казалось Скалозубу смешным. Что значит остаться без бороды в сравнении с тем, чтобы лишиться всего? Дома, семьи, любимой женщины, здоровья, самой своей жизни... Борода отрастёт всего лишь за год-другой, а вот всего остального не будет уже никогда.

— Пффф, без бороды он стал ещё страшнее!

— Фу, фу, дядя противный! Григги, я хочу домой! — заканючил снова малыш и ребятишки, довольные собой, удалились, оставив Скалозуба мучиться в одиночестве.

Скалозуб очнулся от беспокойного сна, виной тому стали жгучая жажда и шум. На площадь вновь стал стекаться народ.

'Наверно, пришли меня добить', — со смесью страха и надежды решил обессиленный гном. Он даже не знал, чего ему хотелось бы больше. Умереть, прекратив наконец свои муки, или протянуть существование на несколько тягостных мгновений подольше.

Собравшихся было не столь много, как в прошлый раз — лишь несколько разрозненных кучек, не слишком дружелюбно смотревших как на Скалозуба, так и друг на друга. Бедняки тихонько о чём-то переговаривались, мрачное выражение лиц не предвещало ничего доброго.

В конце концов, вызывающе вальяжной походкой вперёд вышел долговязый гном. Начинающая седеть борода кучерявилась, как и лихо закрученные кверху усы. Запавшие глаза, однако, несколько противоречили бодрому виду, каковой тот явно пытался изобразить.

— Охренеть, как ты благоухаешь, безбородый красавчик. Эй, молодёжь! Да, ты, Григги, не делай вид, что не слышишь, орочий сын! Сгоняй-ка по-быстрому за ведром воды. А то я в обморок упаду от такой вони и накроется весь наш самый справедливый и гуманный народный самосуд, хе-хе-хе.

К эшафоту подтянулось ещё несколько оборванцев. Их лица не были обезображены интеллектом, и что-то подсказывало Скалозубу, что пахнут они не сильно лучше него.

'И вот эти нищеброды вынесут мне приговор?! Похоже, у Праотца весьма чёрное чувство юмора. А впрочем, какая разница...'

Подбежал запыхавшийся гномик, 'подровнявший' Скалозубу бородку, и лихо окатил его 'водой' из ведра.

— Григги, тупой дебилоид! Я сказал принести ведро воды, а не помоев твоей драной мамаши! От него что теперь меньше, по-твоему, будет пахнуть?! — гном в сердцах погрозил подростку внушительным кулаком. — Совсем молодёжь соображать разучилась! Пошёл на хрен отсюда, нечего таращиться тут! Это суд, а не спектакль для безмозглых молокососов!

Вжав голову в плечи, подросток поспешил убраться от разгневанного мужа, правда, слишком далеко отходить всё же не стал. Пристроившись к группе каких-то особенно ублюдочных персонажей, паренёк дерзко заулыбался, по всей видимости, будучи абсолютно уверен, что развыступавшийся гном к этой компании не подойдёт.

— Фомлин, Фомлин... Чего взъелся на молодняк? Считаешь, сам в юности был шибко умней? — Скалозуб узнал говорившего гнома. Это был тот самый тип, что первым нанёс ему удар по голове, разорвав приколоченное к колодкам правое ухо.

— Тебя забыли спросить, пекло подгорное! Ты со своими головорезами вроде уже посовершал вчера самосуд, да так, что обвиняемый едва живой, аж обгадился! Херли вы все опять припёрлись-то, а?!

— Полегче, Фомлин, полегче, — поднял вверх руки гном с ухоженной бородой. — Мы с ребятами здесь лишь для того, чтобы убедиться в справедливом решении большинства. Кстати, Фомлин, с какой-такой радости ты вдруг стал у нас главным судьёй?

В голосе говорившего явственно ощущалась угроза. Гном, названный Фомлином, хоть и не был похож на труса, но всё же заметным образом поостыл. Тем не менее его ответ звучал достаточно твёрдо:

— С такого, Дорки, что я не вижу тут Пастыря. Поэтому руководить судом сегодня буду именно я! А с тобой и твоими мордоворотами всем и так всё понятно — лишь бы пустить кому-нибудь кровь! — самопровозглашённый арбитр обернулся к присутствующим. — Или кто-то правда считает, что вершить правосудие следует вот этому маньяку? А если на месте обвиняемого в следующий раз окажетесь вы, тоже Дорки позвать?

Желающих оказаться, хотя бы даже гипотетически, на месте осуждённого не нашлось. Жестокое избиение видели все и каждый, имеющий хоть каплю мозгов, понимал — доверять трибунал таким типам как Дорки нельзя.

Тот тоже был явно не дурачок и настроение окружающих уловил. Его лицо потемнело:

— Нет, вы только гляньте! Фомлин — само воплощённое милосердие! И что ты предлагаешь? Может отпустить сего уродца обратно домой, пусть дальше пирует? Отлично! Только не забудь его в задницу поцеловать на прощанье! Вон она у него какая наетая, прямо как тебе нравится!

Оппонент Дорки побагровел, а многие из собравшихся потянулись к оружию, в Квартале черни запрет на ношение колюще-режущих предметов был просто формальностью. Похоже, Фомлин пользовался большим уважением и столь грубое обращение гномы восприняли на свой счёт.

— Дорки, не борзей, сволочуга поганая. Совсем страх потерял?! Думаешь, на твою банду управы у нас не найдётся? Знаешь, не все стражи забыли свои корни, могу попросить кое-кого навести в Квартале порядок!

Дорки злобно харкнул ему под ноги:

— Ну давай, вперёд! Ещё своему любимому Королю на нас жалобу напиши! Обидели, мол, им же на народный суд отправленного...

— Эй! Прекратите! Хватит! Только ваших разборок нам не хватало! И так сплошная жопа кругом... — выкрикнул кто-то. Изрядная часть бедняков относилась, по всей видимости, к спорщикам одинаково скверно. — Фомлин, Дорки, хорош грызться словно собакоморды за кость! Давайте дождёмся Пастыря, пусть он всё и решит. А вы, судьи недоделанные, займитесь уже хоть чем-то полезным!

'Отродья, а не гномы', — решил про себя Скалозуб. Среди собравшихся он, с неожиданным для себя чувством облегчения, увидел бывшего учителя, Хиггинса. Уловив его взгляд, тот едва заметно кивнул. После стольких несправедливых мучений, унижений и боли, даже эта ничтожная моральная поддержка заставила навернуться слёзы жалости к себе на единственный глаз — левый так и не открывался из-за кровоподтёка.

Всё тело чудовищно затекло. Боль от ссадин и синяков смешалась с мышечной усталостью. Так Скалозуб и полустоял-полувисел, переминаясь с ноги на ногу, в то время как какие-то голодранцы решали его судьбу.

'Пусть всё сегодня закончится. Я не хочу продолжать эту пытку, не желаю испытывать сей позор...

Жаль, что я так мало времени смог провести с любимой. Хоть бы с ней всё было в порядке. Её Дом довольно влиятельный, несмотря на финансовые трудности последнего времени. Надеюсь, они смогут помочь.

Прощай, любовь моя, ты самое лучшее, что было у меня за всю жизнь...'

Фомлин и Дорки хоть и смотрели друг на друга так, словно желали испепелить соперника взглядом, отдавать бразды правления толпе и ждать некоего Пастыря не собирались.

— Вы что, овцы безмозглые? Без своего Пастыря поссать сходить не можете даже?! — громко выкрикнул Дорки. — И сколько вы его собираетесь ждать? День, неделю, месяц, может быть год? Ну вас всех в зад, давай уже, Фомлин, огласи-ка нам, какие у тебя предложения насчёт наказания этого безбородого чудища!

Второй спорщик молчал, с мрачным видом погрузившись в раздумья. Тягостно тянулись минуты. Собравшиеся на площади гномы начали обеспокоенно перешёптываться. Наконец, видимо взвесив у себя в уме различные варианты, Фомлин обратился с речью к 'почтенным' горожанам Квартала. По их разинутым, словно бы в удивлении, ртам было сложно сказать, понимают ли они до конца, что именно сейчас происходит. Однако от их одобрения полностью зависела дальнейшая судьба Скалозуба.

— Итак, братья и сестры, мы собрались здесь сегодня, дабы решить участь сего нечистоплотного гнома. Такие, как он, называют себя законнорожденными и гордятся своим происхождением, называя нас чернью, оборванцами, нищими! Они считают себя высшей кастой, считают, что только они достойны нормального существования, что Оплот находится в их власти! Эти гады пируют... Пируют!!! Пока мы с вами умираем от голода. Они вытирают о нас ноги, обманывают нас, купаются в роскоши за наш с вами счёт!

Начало речи, по всей видимости, устроило всех, даже Дорки пытался скрыть улыбку, делая вид, что приглаживает бороду и усы.

— Друзья мои. Сотоварищи! Сегодня нам выпала уникальная возможность свершить возмездие над одним из тех выродков! Мы должны наказать сего монстра со всей возможной жёсткостью. Я говорю жёсткостью, а не жестокостью, ибо мы с вами вершим справедливость и кара обвиняемого заслуженная! — Скалозуб с последним утверждением был категорически не согласен, но ничего другого от самосуда черни он, в общем-то, и не ждал. — Итак, родные мои, какое наказание уготовим мы негодяю?

— Убить гада! — крикнул кто-то.

— Да! Убить эту сволочь!

— Убить!

— Убить!!!

Фомлин широко развёл руки:

— Братья, мы же с вами разумные гномы, а не тупорылые орки. Последний оплот цивилизации в гибнущем мире! Не слишком ли то примитивно — отправить мерзавца к Праотцу? Избавить его от мучений и позволить вот так вот легко умереть?! — А вот эти слова Скалозубу уже действительно не понравились.

— Я предлагаю оставить предателя рода гномьего прикованным к колодкам, но обязательно поить водой, чтобы он подольше помучался, прежде чем издохнет от голода. Сие будет весьма справедливо, ибо и нас власть имущие морят недоеданием уже не первый год. И да, конечно, если кто-нибудь сильно хочет, то может в любое время исполнить предложение Дорки и поцеловать ублюдка в отъетую задницу! Времени для того будет навалом! Ну как вам идейка? Будем голосовать или все согласны со мной?

— Всегда знал, что ты редкая сволочь, Фомлин. Даже я предложил бы просто побольнее добить эту тварь... Но твоя затея мне нравится! — Дорки нехорошо улыбнулся, глядя на Скалозуба.

Собравшиеся на площади гномы хотя и выглядели немного разочарованными, видимо, они пришли на суд, предвкушая зрелищную казнь, но согласно закивали, понимая, что предложение Фомлина предвещает подсудимому гораздо большие муки.

— Что ж, отлично! Осталось решить лишь один маленький вопросик. Желает ли кто поить законнорожденного мерзавца водой или мне назначить дежурных?

Народ потупил глаза, никому не хотелось тратить время и силы, на медленно умирающего врага. Все облегчённо вздохнули, когда вперёд вышел Хиггинс.

— Я позабочусь о воде для этой заблудшей души. Всё равно моё время теперь немногого стоит. Занимайтесь спокойно своими делами, сограждане.

Фомлин удовлетворённо потёр ладони. Как ни странно, он довольно сильно вспотел, словно очень нервничал, произнося свою речь.

— Жители Оплота, сегодня мы совершили важное дело и вынесли подсудимому справедливый приговор! Да будут страдания сего гнома наказом для всех остальных! — он явно с намёком посмотрел на Дорки, который ответил злобным взглядом, вызывающе выпятив грудь.

Постепенно, видя, что больше никакого представления не намечается, народ стал расходиться. На площади остались лишь Фомлин и Дорки со своими группками гномов. Да ещё старый Хиггинс не спешил уходить.

— На твоём месте я был бы поосторожнее, старый 'друг', — проговорил сквозь зубы Дорки.

— Я тоже, на твоём месте, не слишком о себе бы воображал... 'приятель', — огрызнулся Фомлин.

Казалось, эти двое могут простоять до конца времён, буравя друг друга взглядом.

В конце концов, Дорки сплюнул, молча развернулся и пошёл прочь. Его товарищи также, не говоря ни единого слова, потянулись за ним. Когда последний из оных скрылся из виду, Фомлин облегчённо вздохнул:

— Видит Праотец, этот гном либо прикончит меня, либо окажется на месте безбородого... — он обернулся к Хиггинсу. — Спасибо за помощь, Хиг. Позаботься о нашем красавце. И заходи в гости почаще. А лучше перебирайся в мой дом, тебе все будут рады! Ну, бывай.

После того как Фомлин со своей компанией отправились восвояси, на опустевшей площади остались лишь Скалозуб да старик. Казалось, бывший учитель бесконечно долго с печалью и укоризной смотрит на давно повзрослевшего школяра. Остаток гордости в душе Скалозуба требовал не показывать слабости, требовал отослать прочь старого неудачника, требовал сказать, что тот не имеет права так осуждающе смотреть на него!

'Я ни в чём не виновен! Всё сложилось чудовищно несправедливо! Я стремился лишь к процветанию своего Дома, я никакой не преступник!!! Мои судьи и мучители — вот кто настоящие монстры!'

Но всё, что он мог, это из последних сил держаться на ноющих ватных ногах и моргать одним глазом. Сказать хоть что-нибудь вслух не поворачивался язык.

— Сейчас принесу тебе водички, потерпи немного, — наконец произнёс Хиггинс и, чуть помедлив, добавил, — Скалик.

Он вспоминал долгие дни, проведённые в тюремной камере. Тогда ему казалось, что хуже бесконечно-тягостного ожидания ничего быть уж точно не может. Теперь Скалозуб осознал, как сильно он ошибался.

В камере он мог двигаться, ходить, пусть и в очень ограниченном пространстве. Мог стоять, мог сидеть, мог даже прилечь на холодный каменный пол. Сейчас же он был обездвижен и беспомощен как младенец. Хиггинс, исправно приносивший воду, даже поил его словно ребёнка.

Хиггинс. Полуспящий. Старый учитель, от которого во времена своего тщеславия так эгоистично отвернулся наследник богатого Дома, ухаживал за бывшим учеником как только мог. Напоив пленника, бывший мастер, корячась, притащил сразу несколько вёдер с водой и как следует отмыл избитого гнома. Хотя Скалозуб считал, что ему уже всё равно, после омывания он почувствовал себя значительно лучше. Хиггинс смыл нечистоты и запёкшуюся кровь — ощущение было такое, словно он обновился. Кожа как будто дышала, синяки и кровоподтёки стали рассасываться, даже левый глаз чуток приоткрылся!

Пару раз Хиггинс приносил в бутылке вместо питья какую-то кашицу и таким образом незаметно подкармливал измождённого гнома. От такой заботы у Скалозуба всякий раз наворачивались слёзы.

'Как я мог отказать в помощи учителю?! Каким самонадеянным идиотом я был! Прости меня, Праотец...'

После всего произошедшего с ним за последние дни, разговаривать не хотелось, но в конце концов Скалозуб заставил себя раскрыть рот и проговорить еле ворочавшимся языком:

— Зачем ты заботишься обо мне? Мне ведь всё едино больше не жить. Для чего тратишь силы, учитель?

Старый гном довольно долго не отвечал, просто стоял и смотрел на Скалозуба сочувственным взглядом.

— Живи, — вот и всё, что он сказал.

Глава 4. Раскрасить дядю

Малые страдания выводят нас из себя, великие же — возвращают к самим себе.Жан Поль Рихтер

Время перестало иметь для Скалозуба какое-либо значение. Не так уж важно, день сейчас или ночь, какой день недели или какой месяц, когда ты не можешь сдвинуться с места, будучи не более чем предметом интерьера на площади.

Вероятно, Хиггинс чувствовал боль, терзавшую душу пленника, поскольку старался навещать бывшего ученика как можно чаще. Чтобы избежать косых взглядов и лишних вопросов, по большей части он сидел где-нибудь у края площади, присматривая за Скалозубом издалека.

— Сколько ещё ты будешь возиться со мною, учитель? Ведь я обречён, всё равно я не смогу тебя когда-нибудь отблагодарить... — в очередной раз вопросил его Скалозуб.

Обычно ответом служило молчание, да лёгкое покачивание головой, потому вдруг разговорившийся Хиггинс застал Скалозуба врасплох:

— Думаешь, я делаю это ради твоей благодарности? Или, быть может, ради уважения Фомлина или вот этих несчастных? — он обвёл взглядом полупустую площадь. — Ради искупления каких-то грехов? — на пару секунд старик замолчал, а затем решительно произнёс три буквы: — Нет.

— Тогда зачем? Для чего терять время на такого, как я? Беспомощного, сломленного, бесполезного. Самое большее, пожалуй, даже самое лучшее, что мне светит, это скорая встреча с Праотцом...

— Молчи идиот! Кто ты такой, дабы судить о воле Праотца? Да, в своей жизни ты делал много неправильных вещей. Как, впрочем, и все остальные. Как сделал когда-то и я...

Хиггинс задумчиво уставился вдаль:

— За свою жизнь мы совершаем много поступков, о которых впоследствии горько жалеем. Ты не единственный такой, не уникальный. Но прошлого не изменишь, как бы нам того не хотелось. А будущего знать не дано. Всё, что мы можем, это делать что-то достойное в настоящем. Делать хоть что-нибудь, что в наших силах. В наших силах именно в данный момент!

Мы не изменим прошлого. И, вполне вероятно, никак не повлияем на будущее. Но действовать лучше, чем сожалеть о содеянном. Лучше, чем грезить попусту о грядущем. Лучше, чем не делать вообще ничего!

Я помогаю тебе не ради кого-то, а ради себя. Ради себя, понимаешь? Потому что это всё, что я могу сейчас сделать.

Старик тяжко вздохнул. Длинные речи никогда не являлись особым даром учителя ювелирного мастерства. 'Стукни туда', 'подточи здесь', 'чуть расширь тут' — вот и весь его обыденный лексикон. Тем не менее свою мысль Хиггинс ещё не закончил:

— Да, ты закован. Да, ты приговорён и ситуация кажется абсолютно безвыходной. Но вспомни себя в детстве. Тебе так часто удавалось выкручиваться и выходить сухим из воды после самых озорных и безбашенных переделок!

Палачи сковали твоё тело, но твой разум, твой дух принадлежат только тебе одному. Тебе даже рот не заткнули, так что в твоём распоряжении вся сила речи и убеждения! Используй то, что имеешь, делай всё что можешь, сколь бы малыми не казались возможности тебе самому. Поверь, у большинства окружающих нету и этого.

Оглянись вокруг. Посмотри на жителей этих трущоб. Они не образованы, не дальновидны. Скажем честно, они откровенно тупы!

В сём нет их вины. Всю свою жизнь они пытаются урвать хотя бы немного еды, да самых простых удовольствий. Куда им подумать о чём-нибудь наперёд. Словно дикие орки, эти гномы живут одним днём. Поверь, я прожил в Квартале уже не один год и знаю, о чём говорю.

Хиггинс закашлялся, но спустя недолгое время продолжил:

— Используй своё преимущество. И помни, даже если ты не в силах влиять на ситуацию, ты в силах изменить своё отношение к ней. И часто, уже одного этого будет достаточно, чтобы стало немного полегче. Достаточно, чтобы вновь начать действовать!

Сколь бы ни была вдохновляющей речь учителя, но оковы волшебным образом не исчезли, и жизнь продолжала идти своим чередом. Немного вздремнуть, попить, пописать, изредка что-нибудь незаметно поесть, да стоять столб столбом, 'меняя своё отношение к ситуации'.

Бездействие отупляло, истощало последние душевные силы, но после некоторых событий оно перестало казаться таким уж тягостным. Порою лучше, когда вокруг не происходит решительно ничего, чем когда, к примеру, тебя навещают не очень желанные гости.

Витая в грёзах наяву, в последнее время Скалозуб часто находился в таком состоянии, он вдруг осознал, что рядом, задумчиво почёсывая бородку, стоит не кто иной, как сам Дорки. Поймав на себе его взгляд, жестокий гном обнажил неровные зубы в ухмылке:

— Смотрю, успел отмыться, безбородый уродец. И как только это тебе удалось? Будучи то прикованным! Ай-яй-яй! Похоже, кто-то нарушает указы нашего справедливейшего говно-суда, помогая виновному.

Дорки схватил беззащитного гнома за подбородок, наклонился, приблизившись вплотную к лицу. Пахнуло крепкой выпивкой, злобные глазки буравили Скалозуба насквозь. Лидер уличной шайки явно искал повод 'восстановить справедливость' в своём собственном, кровожадном донельзя понимании.

'Этот тип слишком опасен. Нужно как-то выкручиваться. Но я прикован! Думай, думай болван! Нельзя подставлять Хиггинса!' — засуетился, впервые за очень долгое время, ограниченный в своих возможностях гном.

— Фомлин велел вымыть меня, дабы не смущать детишек и женщин! — неожиданно сам для себя выпалил Скалозуб.

Услышав имя врага, Дорки разозлился ещё пуще прежнего, но объяснению поверил.

— Вот оно значит как. Наш грёбаный самопровозглашённый судья решил поиграть в благородность. Ну что ж, я тоже могу быть великодушным, смотри!

Дорки достал из кармана прогнившую сырую грибокартошку.

— Узнаешь свой товар, а, безбородый урод?!

Грибокартошка маячила у самого носа. Судя по тому, что она прогнила насквозь, то мог быть и правда 'товар', что Скалозуб продал ещё до своего заключения. За такое количество времени уже изначально подпорченный провиант, естественно, никак не мог улучшить своих потребительских свойств. То было понятно любому, но попробуйте объяснить очевидную вещь отморозку, что ищет повода докопаться.

— Вот это самое дерьмецо ты продавал нам втихаря от Предателя. Да ещё и заламывал цену, словно за первосортный продукт. Думал, небось, с голодухи и не заметим, сожрём, да за добавочкой к тебе побежим?! Так ведь, да? А сам, не хочешь ли отведать гнилокартошки на вкус? Ммм, как аппетитно выглядит, правда? Жри падла!!! Жри!!!

Дорки силой запихал грибокартошку ему прямо в рот.

— Жуй! Жуй мразь, а то прирежу и срать мне на суд! Жуй!!!

Без кулинарной обработки гнилая грибокартошка была также съедобна как грязь из проточной канавы. Но другого выхода не было.

'Ради Хиггинса!' — он заставил себя прожевать и проглотить всё.

Горечь во рту была нестерпимой, от мерзости его всего аж трясло, но Скалозуб пересилил желание сблевануть. Вместо этого, он выдавил через силу улыбку, пытаясь изобразить благодарность:

— Спасибо тебе, добрый гном! Не представляешь, как я был голоден все эти дни. Не мог бы ты принести мне ещё?

От удара кулаком перед глазами всё закружилось и замерцало. Скула горела огнём. Но когда земля перестала ходить ходуном, Скалозуб с удовлетворением обнаружил, что Дорки удаляется с площади.

Хиггинс, конечно, не мог не заметить свежий синяк, но даже присутствуй старик при 'званом ужине', смог бы он что-либо противопоставить молодому сильному гному? Поразмыслив, бывший учитель похвалил Скалика за проявленную силу духа и остроумие.

Не верилось, что такое возможно, но постепенно Скалозуб начал привыкать к текущему положению дел. Внешне ничего не изменилось, он всё так же был прикован к колодкам, но теперь вместо бесконечной жалости к себе, изворотливый гном искал способы хоть в какой-то мере улучшить своё положение. И в определённой степени преуспел.

Для начала, дабы не чувствовать холод и унижение от наготы, Скалозуб стал демонстративно размахивать мужским достоянием, как только мимо проходила какая-нибудь гномиха. Гадил и мочился он тоже исключительно в присутствии окружающих. Посовещавшись, часто проходившие по площади гномы решили накрыть его чем-то вроде попоны. И хотя теперь возникла другая проблема, в лохмотьях очень хотелось чесаться, он всё же чувствовал себя намного комфортнее. Также под ноги ему подставили небольшое корытце. Скалозуб быстро нашёл тому не только прямое применение в роли нужника, но и использовал в качестве сидения, приводя ногами ёмкость в вертикальное положение.

Слава Праотцу, несмотря на широкое общественное возмущение, никому не пришло в голову задаться очевидным вопросом — откуда вообще могут браться какашки у умирающего от голода гнома? По крайней мере, насчёт образованности и дальновидности черни, Хиггинс оказался полностью прав.

К сожалению, ухаживающий за ним Хиггинс был пожилым гномом, а не големом, что не знает усталости. И хотя старик присматривал за Скалозубом с таким тщанием, будто охранял сундук с золотом, ему, так же как и всем остальным, нужно было спать и решать собственные бытовые проблемы. В такие моменты ждать помощи было неоткуда.

Самыми жестокими мучителями оказались детишки, подстригшие ему бороду. Вот уж воистину, юные создания не ведают, что творят.

— Салют, вонючка! — задорно поприветствовал Скалозуба старший из малолеток. Григги, кажется, так его звали. — Смотрю, твои синяки почти зажили!

— А почему дядя теперь в одежде? — поинтересовался младший из сборища.

— Почему, почему... Топорчему! Не мешайся со своими дурацкими вопросами, Моглик, мы тут по делу! — важно заявил Григги.

— И какое у вас дело к приговорённому узнику, мои молодые друзья? — отозвался нехотя Скалозуб.

— Смотри, оказывается он разговаривает!!! — искренне поразился младшенький.

— Да неужели, вот чудеса! Заткнись уже, Моглик. Понял? Зат-к-нись! И ты тоже закрой свою пасть, безбородый говнюк! Наберите камней парни, наш узник что-то больно хорошо выглядит. Надо снова украсить его рожу красным цветом! Красный к лицу говнюкам, ха!

Малолетки со рвением бросились выполнять распоряжение лидера, собирая разбросанные на площади камни. Скалозуб лихорадочно соображал, ища выход из ситуации, но сила речи вряд ли могла помочь переубедить туповатых подростков, которые видели в происходящем лишь забавное игрище.

— Ребята, раскрасить дядю красным плохая идея! Очень плохая! 'Красный дядя' будет снова вонять и пугать других тёток и дядек! Но чистый дяденька, может рассказать вам много интересных исто...

— Заткнись урод! — мимо лица Скалозуба просвистел первый брошенный камень. Григги, юноша, вступивший в пору полового созревания, жаждал крови и чихать хотел на истории и прочую болтовню. — Хватить копаться, кидайте уже! Получай отродье! На!

Уклониться от летящих со всех сторон камешков не было ни единой возможности. Скалозуб мог лишь прижать подбородок к колодкам, пряча лицо. Об голову больно ударилось несколько достигших цели камней. Он зажмурился, стиснув зубы и тихо рыча.

Не все камни были большими, да и сила броска малолеток не шла ни в какое сравнение с силой взрослого мужика. Шевелюра Скалозуба также немного амортизировала удары. Однако вскоре голова превратилась в один сплошной очаг боли и страшно саднила. Волосы пропитывались густой красной жидкостью.

'Вот тебе и измени отношение к ситуации, вот тебе и используй свои преимущества...' — с горечью промелькнула мысль между ударами.

— ПРОЧЬ ДРАНЫЕ ОТРОДЬЯ! УБЬЮ ОРОЧЬИ ТВАРИ!

'Хиггинс!' — с облегчением подумал сперва Скалозуб, но нет, голос был знакомым, но не его.

С трудом заставив себя перестать жмуриться и открыть глаза, Скалозуб увидел Фомлина, гнавшего прочь детвору. Тот бросал им вслед камни, видимо, малолетки их выронили, испугавшись разъярённого гнома.

— Убирайтесь отсюда, ублюдки! ГРИГГИ, ТЫ У МЕНЯ ЕЩЁ ОТХВАТИШЬ, ВЫРОДОК! МАЛО НЕ ПОКАЖЕТСЯ!

Фомлин с досадой плюнул в направлении улепётывающих со всех ног мальчуганов.

— Паршивое семя! И вот эта вот мразь наше будущее?! Да драть их надо с утра до ночи всех!

Несмотря на туго соображавшую распухшую голову, Скалозуб удивился столь бурной реакции гнома на 'игру' несмышлёных детей.

Скептически глянув на пострадавшего, Фомлин решительно и бесцеремонно начал ощупывать его голову. От неожиданности и боли из глаз ручьём потекли слёзы.

— Шшшшш... Хватит! Ц-с-с-с...

Также внезапно как начал, Фомлин прекратил мучительное истязание окровавленной головы.

— Хвала Праотцу, серьёзных увечий не наблюдается. Эй! Да, ты! — он подозвал проходившую мимо гномиху. — Принеси воды и промой безбородому раны. Ау! Твою за ногу, я кому говорю?! Давай, давай, закрой рот и вперёд!

Невзирая на крайнее замешательство, гномиха действительно почти сразу куда-то помчалась. Фомлин явно пользовался авторитетом у черни, хотя Скалозуб пока так и не понял, какой ранг тот имел. Если в Квартале вообще было хоть что-то отдалённо напоминающее систему рангов законнорожденных.

— Так не пойдёт... — гном угрюмо покачал головой. — Тебя либо изуродует Дорки, либо закидают камнями безмозглые малолетки. А то и просто забьёт насмерть случайная пьянь.

Фомлин стоял, сосредоточенно думая, пока не вернулась гномиха с тазом воды и достаточно чистыми, по меркам трущоб, тряпками.

Скалозуб решил, что то ли он, то ли все окружающие посходили с ума, а может, детки повредили ему всё-таки голову, и он бредит. Иных объяснений, с чего бы гному, приговорившему его к долгой мучительной смерти, столь яро беспокоится о его здравии, он не находил.

Женщина грубо, но уверенно промывала свежие раны, не обращая внимания на шипение и кряхтение Скалозуба. Намотав ему на голову тряпки и выразительно посмотрев на Фомлина, гномиха, так и не проронив ни единого слова, удалилась. Тот, казалось, не заметил ни её суеты, ни ухода.

С глубокомысленным видом гном прохаживался по площади, покуда не вернулся Хиггинс. Отведя старика в сторону, Фомлин принялся оживлённо тому что-то втолковывать. Хиггинс только кивал головой и поддакивал. Удовлетворившись, по всей видимости, разговором, Фомлин наконец-то ушёл. Бывший наставник и его ученик снова остались одни.

Хиггинс выглядел крайне встревоженным, но внимательно осмотрев обмотанные вокруг головы Скалозуба повязки немного подуспокоился.

— Я... вновь не справился. Я ничего не смог сделать... — Скалозуб разразился рыданиями. — Сила убеждения?! Предвидение и планирование?! Я... я не могу управиться даже с драными малолетками!

Прости меня, Хиггинс, прости... Я просто ничтожество! Просто... просто не заслуживаю жить на этом свете! Не трать на меня понапрасну время, мой добрый друг! Я... я...

Между ними вновь повисло молчание. Печальные, уставшие глаза Хиггинса, казалось, смотрели в самую душу. Он всё знал, всё прекрасно понимал, но не говорил лишних слов.

'Только я сам могу превратить себя из ничтожества в мужчину, в воина! — понял в который уже раз Скалозуб. — Пусть даже это всё равно ничего не изменит. Пусть я так и умру, закованный в эти проклятые колодки. Но я могу умереть как никчёмное животное, а могу умереть гордым, несломленным и довольным собой'.

Скалозуб сделал глубокий вдох.

'Насрать на результат. Будь что будет. Я сделаю всё, что смогу, и сдохну, зная, я выполнил всё возможное! Всё, что было в моих силах. Да будет так, Праотец'.

— Спасибо тебе, мой самый лучший учитель. Спасибо, — наконец вымолвил он.

Глава 5. Философия

Чтение великих авторов, усилия мысли, изучение трудов гениальных учёных не обязательно делают человека умным. Но риск чрезвычайно велик.Мартен Паж

И вновь время текло своим чередом, а жизнь проходила всё мимо. Хиггинс не рассказывал об их договорённости с Фомлином, но теперь, когда старик уходил с площади, ему на смену приходил один из двух юных гномов.

Поначалу те избегали перекинуться со Скалозубом даже словцом, но молодость редко соседствует с терпеливостью. В отличие от Хиггинса, который запросто мог часами сидеть на лавочке, наблюдая за редкими прохожими сквозь полуприкрытые веки, энергичные гномы быстро начинали изнывать от тоски. Один во время своего дежурства монотонно ходил кругами по площади, другой постоянно жонглировал мелкими камешками или швырял их на меткость в самые разные цели. Хорошо хоть, не в начавшую заживать голову узника...

Скалозуб же, если чему и научился за время долгого и безнадёжного заключения, так это бесконечному терпению. Юношам было явно не по душе караулить и оберегать приговорённого на смерть, бессмысленность занятия угнетала. Пока их взгляды были наполнены ненавистью и осуждением к объекту, ставшему для них досадной обузой, он даже не пытался завести разговор.

Молодость сдалась первой.

— Никак не могу взять в толк, какого тролля мы должны сторожить тебя тут как величайшую драгоценность?! — гном, до того обошедший площадь не одну сотню раз, стоял, уперев руки в бока. — Всё равно же ты раньше или позже издохнешь! Что могло понадобиться от тебя Фомлину?

Скалозуб хорошо усвоил манеру Хиггинса подолгу молчать перед тем, как ответить. Это придавало словам особый вес и значение. Вот и теперь он не спешил говорить, тщательно взвешивая в уме каждое слово:

— Как вы думаете, молодой гном, почему именно к Фомлину прислушивается подавляющее большинство жителей Квартала? А не, скажем, к мнению Дорки? Ведь тот моложе, сильней, агрессивнее.

У юноши от неожиданности отвисла челюсть. Похоже, он, как и злобные ребятишки, сомневался в умении осуждённого разговаривать, тем более лаконично. А над заданным Скалозубом вопросом в жизни никогда не задумывался.

Уловив замешательство собеседника, Скалозуб как мог поднял закованную кисть и указательный палец вверх, подчёркивая свои слова:

— Фомлин не может соревноваться с Дорки в краткосрочной перспективе, так сказать, в лобовом столкновении. Дорки со своими головорезами просто разорвут его на куски! Но Фомлин способен на длительное планирование, он смотрит вдаль и заранее готовится к грядущим событиям. Думаю, мы все станем свидетелями его мудрости. Это лишь вопрос времени.

Скалозуб понятия не имел, насколько сказанное им соответствует истине, всё, что он знал — Фомлин является кем-то вроде неформального лидера, старосты черни. Каковы же его способности и настоящие планы, можно было только гадать.

Тем не менее ему совершенно точно удалось убедить юного гнома в важности поставленной перед оным задачи. Хотел бы Скалозуб и сам хоть немного верить, что эта суета не бессмысленна...

После первого контакта взаимодействие между гномами сдвинулось с мёртвой точки. Бойл, так звали наяривавшего по площади круги юношу, слово за слово, всё чаще стал разговаривать со Скалозубом.

Молодому гному, выросшему в трущобах, всего пару раз в жизни удалось побывать в Пещере ремёсел, да и то лишь в качестве разнорабочего. Живущие в Квартале обнищавшие законнорожденные о своём прошлом предпочитали не разговаривать даже с близкими, так что жизнь знатного сословия представлялась простому парню загадкой. Скалозуб же, которому всё равно делать было решительно нечего, с удовольствием рассказывал Бойлу про быт законнорожденных, взаимоотношения членов Домов, систему рангов, гласные и негласные договорённости, традиции и всё, что тот хотел знать.

Больше всего необразованного юношу поразила такая вроде бы понятная и логичная для мало-мальски грамотных гномов вещь, как хозяйственный учёт имущества в каждом Доме. Все эти описи, ведомости, бухгалтерские книги, договора казались тому чистой магией, колдовством. Бумажки с цифрами и буквами обладали самой настоящей властью над жизнью обитателей Пещеры ремёсел! Грубая сила, а часто даже власть или взаимоотношения оказывались поверженными в пух и прах благодаря составленному грамотно документу! Бойл широко разводил руками и качал головой, смотря на Скалозуба как на безумца. Все эти формальности, правила, бумажки и тому подобные вещи были совершенно неведомы беднякам.

Скалозуб не только говорил, но и слушал. Причём впитывал всё, сказанное Бойлом, как губка. От его прежнего презрительного отношения к черни теперь не осталось и следа. Пришло запоздалое понимание — несчастные оборванцы такие, каковы они есть зачастую не по своей вине. У нищих гномов не было ни образования, ни возможностей. Они были полностью зависимы от воли случая, подачек законнорожденных и Короля.

Для большинства местных гномов пределом мечтаний было стать слугой в каком-нибудь Доме. Такая работа отнимала всё свободное время, но давала возможность быть относительно сытым и передавать мизерные, по меркам законнорожденных, гроши своим семьям.

Наибольшим счастливчикам доставалась роль стражей. И хотя, принося присягу, страж полностью отрекался от прошлого и родных, теперь он становился гномом совсем другого сорта. Это Скалозуб знал и сам — права стражей на деле были выше, чем у самых богатых законнорожденных.

Бойл поведал и о двояком отношении черни к воинственным выходцам из трущоб. С одной стороны, их презирали и ненавидели как предателей. Стражи, в свою очередь, дабы оправдать отречение от семьи, считали себя высшей кастой и вели себя по отношению к 'недостойным беднякам' особенно жёстко. С другой стороны, любой из подростков Квартала без раздумий согласился бы на роль профессионального воина Короля.

С большим удивлением Скалозуб узнал, что Фомлин — бывший законнорожденный из разорившегося несколько лет назад Дома. Какого именно, Бойл, само собою, не знал. Ему что Дом Среброделов, что 'Говноделов' был на одно, как говорится, лицо.

Скрывавшийся, вероятно, из-за долгов, от всех власть имущих Фомлин, естественно, своё происхождение тоже не афишировал. По придуманной им же легенде он был приблудным сыном стража и проститутки. Всю жизнь работал в Пещере ремёсел слугой, потом глава Дома помер, не оставив наследника, добрые родственнички растащили всё добро до последнего гвоздика, а верную, но ненужную более прислугу сослали обратно в Квартал. Не сказать, что такая уж редкая история в наши дни.

Лишь несколько гномов знали подлинную историю Фомлина, но все они были преданы тому и молчали. Бойл и сам жалел, что сболтнул лишнего и взял со Скалозуба клятву, что тот унесёт сию тайну в могилу. В отсутствии подробностей скрывать было особенно нечего, желающих беседовать с ним также не наблюдалось, так что стоявший одной ногой в той самой могиле приговорённый, не колеблясь, заверил юношу, что будет держать рот на замке до последнего.

Благодаря своей дальновидности, умению договариваться и находить компромиссные решения, Фомлин быстро снискал себе уважение. И хотя в Квартале не было общепризнанного и уж тем паче официального управляющего, а глобальные решения принимались на весьма редких собраниях, фактически он стал руководить жизнью трущоб. Ныне именно опальный законнорожденный созывал и вёл все собрания, именно его речи, как правило, склоняли толпу в ту, либо иную сторону.

Конечно, не всем пришлись по нраву его управление и влияние. Агрессивно настроенные гномы объединились вокруг Дорки, не признавая никаких авторитетов кроме грубой силы. Страх перед стражами, ненависть и желание противопоставить себя окружающим сделали их настоящим бедствием для жителей Квартала. Паразиты, глаголющие о своей исключительности и правах, помалкивали перед стражами и не высовывались из трущоб, играя при этом роль якобы защитников бедняков и требуя с них плату 'за безопасность'. Все прекрасно понимали, 'безопасность' заключалась лишь в том, что эти же самые защитнички не перережут тебе глотку в глухом переулке.

Фомлин как мог с бандой боролся, но у него не хватало физической поддержки, чтобы головорезов хотя бы относительно бескровно унять. Устраивать же внутри Квартала междоусобную резню, означало ещё больше ослабить и без того выживающих из последних сил голодранцев.

Пожалуй, большим авторитетом, нежели Фомлин, у черни пользовался только некий Пастырь или, как его называли гномы помоложе, Дедушка. Скалозуб уже неоднократно слышал это прозвище, но не до конца понимал, кто этот гном, и какую роль играет в обществе бедняков.

— Дедушка вещает нам о Праотце и о праведности, — как само собой разумеющееся пояснил Бойл, пожимая плечами.

Насколько Скалозуб мог судить из скудных исторических хроник, до трагических событий, именуемых Бегством, когда в страшной спешке гномы отступили в Оплот, религия играла в общественной жизни весьма слабую роль. Гномы прежней эпохи предпочитали слепой вере непредвзятые факты, сухие цифры, объективные науку и логику. В качестве средства воспитания морали и нравственности лучшие умы расы разработали сложное и чрезвычайно глубокое учение, названное впоследствии Философией.

То было время славы и величия гномов! Хитрые люди, невероятные существа, приспосабливающиеся всегда к любым внешним условиям, отправляли юных принцев и наследников влиятельных семейств на обучение именно к гномам, а вовсе не к надменным эльфам с их магическими искусствами. Что, правда, совсем не мешало людишкам обучать менее значимых отпрысков у остроухих... но факт остаётся фактом, научный подход гномов доминирующая в то время раса людей ставила выше диковинных мистических практик и это давало плоды. Великие империи были плодом разума, тщательно продуманной системы и правил, а эльфы... те до самого Рокового дня так и скакали как ненормальные по лесам.

Нет, мистериями гномы тоже не брезговали. Всё вертелось вокруг рунической магии, каковую активно использовали для тех невероятных воздействий на окружающую действительность, что не укладывались в рамки научной модели мира. Но при всём своём могуществе, руны сильно уступали столь же необъяснимой с точки зрения логики и здравого смысла магии эльфов, а потому рядовые гномы не сильно любили рассуждать на тему разного колдовства. К тому же неизвестность, как это часто бывает, пугала и настораживала. Немногие решались отдать детишек на обучение жутким, хотя и уважаемым, рунописцам. Другое дело пристроить ребёнка в одну из многочисленных школ, где тот постигал точную науку без риска разорвать себя некорректными рунами на куски.

При всём этом существовали гипотезы, пытавшиеся объять необъятное и объяснить даже магию с научной точки зрения. Среди них были очень серьёзные труды известных мужей. Рунописцы и сами всячески стремились понять и по полочкам разложить искусство плетения рун, тем паче, что оные были невозможны без изучения геометрии. Умирать из-за 'несоответствующего расположения духа' и прочих абстракций при работе с рунами, как это неудивительно, никто не хотел. Наука и гномская магия переплетались, взаимно обогащая друг друга, иррациональную же веру не приветствовали ни учёные, ни колдуны.

Всё изменилось, когда Врата Оплота были наглухо запечатаны несколько поколений назад. Огромное количество веками накопленных знаний было потеряно навсегда. Лучшие умы расы погибли. Спаслись те, кого заботило сиюминутное выживание любой ценой. Гномы, думающие о завтрашнем дне, пытавшиеся спасти книги и другие бесценные плоды интеллектуальной деятельности, не успели добраться до города.

Первому поколению спасшихся после Бегства предателей опять-таки было не до Философии и заумных наук. Авторитетом пользовались строители, ремесленники, фермеры — рукастые представители практических сфер. Именно от них зависело выживание остальных, и именно они со временем обрели власть и влияние, основали Дома, стали нарекать себя законнорожденными и изолироваться от тех, кому должны были бы помогать. Гномов, которые помнили Философию, к тому времени уже практически не осталось.

Первыми осознали потерю морали и нравственности в обществе именно новоиспечённые представители знати, которых не слишком беспокоили эти вопросы в период становления иерархии, но которым очень не хотелось терять приобретённое положение. Как могли гномы пытались восстановить знания для воспитания будущих поколений. Частично им это удалось, но сложить обрывки в целостную систему они так и не смогли. Появилось несколько направлений философской мысли с различными приоритетами ценностей, распространяемых самыми влиятельными Домами и выгодными именно им. Отсутствие единства порождало противоречия, а противоречия ослабляли авторитет философии как науки.

Добавьте к этому чрезвычайно низкий уровень жизни, практически полное отсутствие образования у нового поколения бедняков, и станет понятно, откуда, как грибы из-под земли, стали появляться в огромном количестве так называемые пророки, рьяно несущие любой бред, красиво звучащий для обиженных властью. Ведущий активную деятельность Маронон-Спаситель, в то время подгорного короля называли именно так, поначалу не обратил внимания на сумасшедших ораторов. Зря.

Среди пророков был гном, чьи речи и записи сумели завладеть сердцами не только черни, но даже многих законнорожденных. Звали его Мерхилек.

Выдвигают предположение, что старый гном, помнивший времена расцвета культуры, был выжившим-таки при Бегстве учёным, прекрасно знающим истинную Философию. Оказавшись не у дел в период отстройки и становления новой иерархии в обществе, высокообразованный муж воспользовался ситуацией с появлением большого числа разношёрстных пророков, на которых власть махнула рукой. Мерхилек стал вещать Философию, искажённую для более простого восприятия черни в религию о всеобъемлющем Праотце.

О причинах, по которым тот пошёл на сей сомнительный шаг, мнения хронистов расходятся. Одни считают, что Мерхилек был обижен своей невостребованностью. Другие предполагают, что он пытался донести знания о Философии законнорожденным, но те ему не поверили и за учёного не признали, потому тот и переключился на чернь. Кто-то заявляет, что старый гном просто свихнулся в силу трагических обстоятельств. Большинство голодранцев верит, что на него снизошло озарение... Так или иначе, обо всей массе других пророков вскоре забыли, приковав внимание к проповедям Мерхилека Стального.

Целостная продуманная религия давала ответы на все возникающие в жизни гномов вопросы, задавала вектор движения для личного развития и регулировала взаимоотношения индивидуумов в обществе. Авторитет Пророка сравнялся со значимостью самого Короля, а его речи часто обличали Маронона-Спасителя как 'Предателя'. Бытует мнение, что именно с проповедей Мерхилека это прозвище в народ и пошло. Естественно, Пророк был жестоко убит, религию всеми силами пытались дискредитировать и объявили, в конце концов, под запрет.

'Ибо сказано: Я есмь всё сущее! Я есмь возможное и невозможное! Я есмь всё, что произошло, происходит и произойдёт! Я есмь всё, что могло произойти, что может происходить и что возможно когда-то произойдёт. Нет ничего, чем не был бы Я! Король — это Я! Оборванный нищий — Я! Мерзавец и праведник — Я! Ибо ничто не может происходить не по Воле Моей!'

Труды Мерхилека 'О былой славе', 'Всеобъемлющий', 'О проявленной и непроявленной сущности' пережили своего автора. Несмотря на все преследования, рукописи переписывались и передавались втайне из рук в руки. Именно из-за таинственности и запрета, Скалозуб, как и многие другие законнорожденные, взахлёб прочёл все книги Пророка. Нельзя сказать, что он стал рьяным верующим, но произведения Мерхилека произвели сильное впечатление на тогда ещё совсем юного гнома. Бытовые заботы, насущные дела и стремление заработать все деньги мира постепенно вернули Скалозуба на землю. Однако сейчас, закованный и униженный гном ощущал потребность в вере как никогда прежде.

— Хотелось бы и мне послушать вашего Пастыря.

Обычно достаточно сдержанный на эмоции Бойл заговорщицки подмигнул:

— Тебе представится такая возможность, Безбородый, не унывай!

Скалозуб стал привыкать к новому прозвищу. 'Может, оно и к лучшему, — рассуждал беспомощный гном, — по крайней мере это не бросает тень на моё настоящее имя и честь Среброделов'.

— Дедушка частенько проповедует здесь. Да-да, прямо здесь, в центре площади. А учитывая, что не появлялся он очень давно, совсем скоро мы все увидим его!

Похоже, Бойл поделился с товарищем по дежурству своим опытом общения со 'страшным законнорожденным'. Тот, преодолев предрассудки, тоже оказался не прочь поболтать.

Ловкий гном, не перестававший заниматься жонглированием даже во время разговора, оказался удивительно жизнерадостным и оптимистичным, что среди жителей Квартала встречалось достаточно редко.

— Праотец, Праотец, скоро нам всем наступит пиздец! — радостно продекларировал юноша при знакомстве.

У благовоспитанного Скалозуба отвисла челюсть, тогда как озорной гном аж зашёлся от смеха, прекратив ненадолго своё бесконечное поигрывание мелкими камушками.

— Ахахах! Такого ты в писаниях Пророка, небось, не видал?! — Скалозуб сумел лишь отрицательно помотать головой. — Дедушка обожает подобные присказки! Хочешь, ещё парочку расскажу?

— Я думал, Пастырь несёт святое слово Праотца... — промямлил, приходя в себя, растерянный читарь.

— Конечно, несёт! Дедушка вообще очень много несёт! Так несёт, что хоть стой, хоть падай! — снова рассмеялся юноша. — Потому мы все так и любим его. На проповеди Дедушки собирается чуть ли не половина Квартала! Он так здорово умеет шутить!

'Шутить во время проповеди?! Что за чушь! Должно быть, пророки после Мерхилека вновь пошли сплошь свихнувшиеся... Может, потому Предатель и прекратил активные гонения на верующих, какой с этих дураков спрос?' — подумал про себя Скалозуб, но решил не высказывать опасения вслух.

'В конце концов, раз этого Пастыря так любит чернь, стоит относиться к нему с осторожностью'.

— Как тебя зовут, ловкач? Тебе бы самому представления давать! — решил подольстить молодому гному, тщательно подбирая слова, Скалозуб.

— Ха-ха! А ты и правда хитрец, Безбородый! Бойл был прав! — опять развеселился жонглёр. — Звать меня Кларк. Представления я даю, но разве что совсем ребятне. Гномам постарше ведь не до того...

Вот так, беседуя понемногу то с двумя юношами, то с бывшим учителем, и коротал Скалозуб бесконечные дни.

Глава 6. Пастырь

Умение легко перейти от шутки к серьёзному и от серьёзного к шутке требует большего таланта, чем обыкновенно думают. Нередко шутка служит проводником такой истины, которая не достигла бы цели без её помощи.Фрэнсис Бэкон

Фомлин был в ярости.

'Он что, совсем рехнулся? Заломить за насквозь прогнившую грибокартошку такую цену?! Почти в три, ТРИ, твою за ногу, раза больше прежнего! Да раньше мясо кротосвинок столько стоило! Охренеть...'

— Рыжеруб, — еле сдерживаясь, проговорил он сквозь зубы, — если ты считаешь, что мы в Квартале, как вы говорите, 'черни', сидим и над златом чахнем, боюсь, ты ошибаешься, причём ну очень так сильно. Тех грошей, что удаётся передать своим семьям пашущим на вас, законнорожденных, слугам, едва хватает, чтобы не сдохнуть с голодухи и то не всегда. Эта цена неподъёмна! Да за такое качество я и вполовину прежнего не готов заплатить! Ты же прекрасно видишь, какое дерьмо продаёшь!

Фомлин подхватил одну из грибокартошин и сжал в кулаке — во все стороны брызнула гниль.

— Ты считаешь, это нормально? Поверь, я покупаю для своих сограждан такую дрянь не от хорошей жизни. Просто на лучшее у нас денег нет. Нету их! Понимаешь?!

По руке стекала мерзкая жижа, но если на Рыжеруба и произвела впечатление тирада Фомлина, тот никоим образом сего не показывал. Пожав плечами, рыжебородый гном лишь чуть виновато улыбнулся:

— Прости дружище, не знаю, как вёл с вашими торговцами дела Скалозуб... да и знать, в общем-то, не хочу. Но если ты не в курсе, у нас в Оплоте сейчас кризис. Как бы тебе объяснить... Жратвы мало. Жратвы на всех не хватает, поэтому жратва стоит дорого. Сечёшь?

'Сволочь держит меня за недоразвитого неуча, каковыми считает всех бедняков, — понял Фомлин. — Решил, что я такой же безграмотный, как прислуга! Так, спокойно. Эмоциями эту бессовестную мразь не проймёшь. Ладно, не будем спешить с опрометчивыми действиями. Хотя немного приструнить гада нужно'.

— Знаешь, когда Безбород..., вашему Скалозубу то бишь, оглашали приговор, народу пообещали, теперь голод кончится. Мол, это законнорожденные вас объедают, взгляните на их представителя, вот кто обманывал бедняков! А выходит, Скалозуб у нас едва ли был не святой! Кормил голодных за умеренную более-менее цену, — Фомлин сделал вид, что чешет задумчиво бороду. — Очень последовательная политика Короля, не правда ли? Интересно, сам-то Маронон в курсе вершимого правосудия и таковой 'справедливости'?

Рыжеруб на мгновение помрачнел, но затем расплылся в улыбке ещё пуще прежнего:

— Решил доносом Королю меня запугать? Ты? Меня? Законнорожденного?! Ха-ха! Да тебя и близко никто к дворцу не подпустит! А ну, пошёл отсюда вон, голодранец! Вон!!!

Голос неадекватного дельца сорвался на визг. От греха подальше Фомлин попятился к двери.

— Дорого ему! Жрать захотите, купите и добавки попросите! А если кто-то из вас, нищеброды, ещё раз попробует пригрозить мне королевским правосудием, сам ощутит его на собственной шкуре! Возомнили о себе невесть что! Вали на хрен отсюда! Вали!!! Угрожать он мне будет...

Фомлин уже не пятился, а со всей поспешностью стремился убраться из владений нового поставщика. В спину продолжали лететь яростные вопли ополоумевшего от жадности гнома:

— И запомни дебилоид, у нас сейчас кризис! К-Р-И-З-И-С! Знаешь, есть такое слово?! Либо покупаете, либо дохните с голоду, мне насрать! В Оплоте К-Р-И-З-и-ссс...

* * *

Скалозуб привычным образом восседал на корытце-нужнике, периодически шевеля кистями и головой. Иногда он начинал переминаться с ноги на ногу, растягивать спину и производить иную, непонятную для окружающих, 'дерготню'. Долгое нахождение в одной и той же позе, пусть даже самой удобной, утомляет и тело, и дух, а он пробыл в ужасно неудобном положении одному Праотцу ведомо сколько времени. Даже малоамплитудные, почти незаметные телодвижения были лучше, чем полная неподвижность.

Мысли вяло перетекали в сознании. Ни желаний, ни особых переживаний сейчас не было. Нельзя сказать, что он смирился со своей участью, периодически его накрывало, но, как говорится, гном привыкает ко всякому. Всё чаще его радовали, казалось бы, незначительные мелочи вроде общения с Бойлом, Кларком и Хиггинсом, свежая водичка, жидкая кашица. Снующие туда-сюда бедняки тоже привыкли к новому 'интерьеру' и почти не обращали внимания на закованного в центре площади законнорожденного.

Можно сказать, жизнь шла своим чередом...

Внезапно примчавшийся откуда-то Кларк словно разбудил ото сна всех волею судеб оказавшихся поблизости гномов громогласными возгласами:

— ПАСТЫРЬ! Народ, слышите?! Скоро сюда придёт вещать Пастырь! Уху!

Гиперактивный юноша чуть ли не расцеловал Скалозуба:

— Взбодрись, Безбородый, ты что-то совсем заскучал! Наконец и ты услышишь проповедь Дедушки!

Кларк вприпрыжку умчался зазывать народ, оставив ошеломлённого Скалозуба с открытыми, словно блюдца, глазами.

Шедшие по своим делам гномы разом позабыли, куда направлялись. Вокруг колодок постепенно собиралась оживлённо переговаривающаяся толпа. С удивлением для себя Скалозуб осознал, что знает если не по имени, то в лицо очень многих из них.

'Сколько же времени я здесь нахожусь? Когда последний раз видел Бригитту, отца и родных? Живы ли они? Что с ними?' — вопросы. Вопросы, на которые никто из присутствующих не мог дать ответ.

Подковылявший к нему Хиггинс как-то странно улыбнулся. Пристроившись рядом, старик облокотился на колодки, столь долго удерживающие приговорённого гнома, и молча стал ждать.

Скалозуб скосил глаза, пытаясь разглядеть задумчиво поглаживающего бороду учителя ювелирного мастерства.

— Не волнуйся, Скалик. Всё хорошо, — успокаивающе проговорил Хиггинс. — Будь что будет, на всё Воля Праотца! И да поможет сегодня нам Его милость...

Скалозуб похолодел и выпучил глаза пуще прежнего. От его недавнего спокойствия и умиротворённости не осталось теперь ни следа.

'О чём, Проявленный его побери, говорит старый Хиг? Будь что будет?! На всё Воля Праотца?! Мда, похоже, дело действительно дрянь...'

Скалозуб совершенно не понимал, что имеет в виду бывший учитель. Не понимал, что за сумасшествие обуяло всё подтягивающееся и подтягивающееся к центру площади население трущоб. Но ситуация ему крайне не нравилась.

Всеобщее возбуждение нарастало. Народу собралось хоть и меньше, чем на оглашении приговора, но больше, чем на любом, пусть даже самом масштабном, банкете законнорожденных. Увидев Фомлина, Хиггинс подбадривающе похлопал по спине Скалозуба и поковылял к стоявшему в первых рядах старосте. Тот выглядел не менее озабоченным, чем старый учитель.

Зато толпа, похоже, была в приподнятом расположении духа. Подпрыгивающий от переполнявшей его радости Кларк начал жонглировать и показывать трюки рядом с закованным гномом. Обычно угрюмые жители Квартала на сей раз весело хлопали и смеялись над дурачеством юноши. Скалозуб же мог только таращиться на народ и дивиться внезапной трансформации окружающих.

С замиранием сердца он осознал внезапно воцарившуюся на площади тишину. Увлёкшийся Кларк продолжал ещё какое-то время жонглировать цветными светлокамешками. Уловив резкое изменение в настроении, молодой гном буквально остолбенел, затем поспешно подобрал попадавшие на землю камни и, виновато улыбаясь, ретировался к Фомлину, Хиггинсу и своему другу Бойлу.

Толпа самым почтительным образом расступалась, пропуская в центр площади того, о ком столько раз слышал ото всех Скалозуб.

Дедушку. Пастыря.

Меж расступившихся оборванцев к эшафоту лихой походкой вышагивал гном с невероятно кучерявой белоснежной шевелюрой, обрамляющей лысую макушку. Несмотря на солидный возраст, гном двигался уверенно и даже немного вальяжно. В правой руке бодрый дед нёс кривой витой посох с ярким синим светлокамнем в навершии. Похоже, посох предназначался более для солидности, нежели для опоры.

Остановившись напротив, старичок пристально посмотрел Скалозубу в глаза.

Взгляд пророка гипнотизировал. У гномов, живущих глубоко в недрах гор, преобладал карий либо жёлто-янтарный цвет глаз, однако у Дедушки... ярко-голубые зрачки сияли словно бы изнутри. 'Такого цвета могло бы быть небо...' — промелькнула странная мысль. Действительно, странная, учитывая, что так называемое небо ни один ныне живущий, за исключением Предателя, не видывал отродясь.

Незаметно подмигнув Скалозубу, гном плюхнулся на колени, демонстративно сгорбившись в молитвенно-поклонной позе до самой земли.

— О великий, восседающий на троне столь превосходном, что заставил бы лить слёзы зависти владыку всех эльфов!

Глубокий чистый голос Пастыря далеко разлетался по площади. И без того притихшие гномы, казались ошеломлёнными настолько, что боялись даже вздохнуть.

— Вести о славе твоей достигли ушей старика! Восседая на нужнике, ты властвуешь над умами гномов как император давно ушедших времён! И вот явился и я, дабы склониться пред мудростью и могуществом твоим, господин!

Ничего не понимающий Скалозуб тупо пялился на распластавшегося перед ним старика. Пастырь сидел на коленях в глубоком поклоне и не издавал больше ни звука. Площадь словно застыла. Народ удивлённо смотрел то на пророка, то на Скалозуба, понимая происходящее не больше самого 'императора'. Один только Фомлин покусывал губы и трясся, будто сдерживал смех.

Внезапно Пастырь расхохотался как сумасшедший, перевернувшись на спину и держась за живот. Старик смеялся заливисто как ребёнок, топая и брыкаясь ножками:

— Великий повелитель нужника, ха-ха-ха! Император говна в корытце!!! Аха-ха!

Напряжение собравшихся стало рассеиваться, на лицах появились нерешительные, поначалу, улыбки. Фомлин не утруждал себя сдерживанием, его прямо-таки распирало от смеха. Уперев руки в бока и согнувшись, он хохотал почти так же громко, как Пастырь.

Настроение двух самых уважаемых гномов Квартала быстро передалось всем остальным. Какое бы представление не задумал пророк, расслабить зрителей и завладеть их безраздельным вниманием ему удалось.

Поднявшись наконец-то с земли, Дедушка небрежно отряхнулся, вновь обратив сияющее от радости лицо к Скалозубу:

— Кстати, отличная стрижка, а, Безбородый! Я слышал, ходить без бороды теперь высший шик среди законнорожденных, правда?

Толпа веселела всё больше.

'И вот это — пророк? Глас Праотца? — с горьким сожалением подумал про себя Скалозуб. — Публично издеваться над беспомощным гномом... хорош же святоша!'

Пастырь, будто прочтя его мысли, потрепал осуждённого по голове:

— Эгей, сынок, да ты не грусти! До свадьбы отрастёт, ха-ха-ха! — задорно рассмеявшись, пророк повернулся к толпе.

Дождавшись пока вконец разомлевший народ малость успокоится и притихнет, пророк обратился к гномам с уже совсем иной интонацией:

— А вы что, дети мои. Издеваетесь и мучаете несчастного ребёнка? Презираете его? Думаете любой из вас лучше? Ведь так?

На лицах собравшихся отразилось непонимание.

— Но ведь он обманывал нас!

— Законнорожденный продавал нам гнилую грибокартошку!

— У себя-то в Пещере жрут сколько влезет!

— Да его убить мало!

Дедушка усмиряюще поднял руки:

— Хорошо, хорошо, я вас услышал. Значит, сей гном продавал вам сгнившую грибокартошку?

Стоявшие в первых рядах утвердительно закивали.

— Скажите, чада мои, сейчас, когда подлый обманщик закован, что-нибудь изменилось? Вам дали качественную еду? Кто-то торгует с вами вообще?

Толпа вновь затихла. Голодранцы задумчиво переглядывались и мотали отрицательно головой. Вперёд робко шагнул типчик в не очень опрятного вида фартуке, косясь на Фомлина и нервно потирая руки:

— Эээ... простите... извиняюсь... — смущённо начал гном, но прокашлявшись заговорил громче и увереннее. — В моей лавке почти не осталось запасов продовольствия, братья. Законнорожденный, который торгует теперь вместо него, — выступавший указал скрюченным пальцем на Скалозуба, — заломил цену более чем в три раза за насквозь прогнившую грибокартошку! В три раза, можете представить себе?! Ни мне, ни Леху, ни даже Фомлину не удалось вразумить сумасшедшего. Ненормальный талдычит про какой-то 'крызыз' и ничего и слышать не хочет! Говорит, срать ему, пусть даже мы все сдохнем с голоду, братья!

— А что же сделал наш справедливый и добрый король Маронон? Спаситель обездоленных и угнетённых! — саркастически вопросил торговца пророк.

— Какой там Король, меня и близко к дворцу не пустили. А Фомлину, так вообще угрожали за 'лживую клевету' голову оторвать! — запричитал лавочник.

Фомлин утвердительно кивал головой, соглашаясь с докладчиком.

— Братья, благодаря вот ему, — неудачливый торгаш вновь ткнул пальцем в сторону Скалозуба, — мы с вами могли хоть как-то концы с концами сводить, а что делать теперь я не знаю, — гном удручённо хлопнул руками по бокам. — Простите, Дедушка... извините...

Настроение толпы вновь сменилось, от недавнего возбуждения не осталось теперь ни следа. На Скалозуба и пророка взирали мрачные, усталые лица. Атмосфера безнадёги будто придавила тяжёлым сводом ещё недавно улыбавшихся гномов.

Однако Дедушке было не до уныния. Звучный голос разносился по площади, проникая в самую душу. Сильной речи гнома, в которого верили без капли сомнения, внимал и стар и млад:

— Теперь вы видите, дети мои, не всё так однозначно и просто, как кажется на первый взгляд. Да, Безбородый поступал нехорошо. Но, как оказалось, среди власть имущих остальные ещё хуже! Жадность, алчность, наплевательское отношение к ближним своим — вот к чему приводит со временем власть. Бойтесь её, чада мои, ибо нет в мире более страшного искушения!

'Неужели пошли-таки нравоучения, а не только издёвки? Может, старик всё же спятил не до конца...'

Пастырь поднял руку с оттопыренным указательным пальцем, подчёркивая важность слов:

— Хочешь узнать гнома — дай ему власть. Ты быстро увидишь, каков тот на самом деле, сколько дерьма там внутри! Думаете, любой из вас, получив достаточно полномочий, сделает мир хоть чуточку лучше? Ха, как бы не так! Власть пробуждает пороки, наше самолюбие, нашу похоть и неуёмную страсть хапнуть как можно больше. Хапнуть себе, забрав у других! Поверьте, дети, во сто крат легче перенести голод и нужду, чем получить могущество и остаться чистеньким, добрым. Слишком много возможностей, слишком много соблазнов и всё это на фоне безнаказанности — попробуй тут устоять!

Пророк сопровождал речь активной жестикуляцией, голос то понижался до шёпота, то возвышался, отдаваясь эхом от свода огромной пещеры:

— Наша раса проклята, чада мои! Гномы всегда отличались корыстолюбием, жлобством. Даже противные дрыщи-эльфы со своим высокомерием и рядом с нами никогда не стояли! Их древние сокровища меркли по сравнению с нашим богатством! Люди с их ненасытностью могли лишь дивиться прижимистости жителей подгорного царства! Орки... ну те всегда были орками, безмозглые твари не в счёт.

Чего же ждать от правителей нашего рода теперь, когда мы остались во всём мире одни? Они будут заботиться о нас? Переживать за наши жизни, благополучие? Пффф! Зачем это им, ведь больше нет конкурентов, нету врагов, а нам деваться особенно некуда... — старик удручённо покачал головой. — Нет, дети, мы обречены на медленное, но полное вырождение. У нас нет будущего. Тем, кто у власти, на нас наплевать. Всё, чего хочет Предатель и прочая шваль, так это получить от жизни побольше удовольствий и благ, да передать всё наследство тупорылым доченькам и сынкам! Которые ещё хуже родителей, ибо не добивались своими силами ничего, — пророк тяжело вздохнул, печально покачал головой. — Вот такая вот правда без прикрас и соплей. Такая вот правда...

Пастырь замолчал, точно выдохшись. Опустил плечи. Теперь он казался всего лишь уставшим от нелёгкой жизни сгорбленным стариком.

Послышался детский плач. 'Каким нужно быть безумцем, чтобы притащить сюда младенца?' — поразился Скалозуб.

В толпе он заметил и компанию Григги. Выглядевшие сейчас словно ангелочки подростки смиренно стояли, грустно понурив головы. Несколько пожилых женщин начали причитать:

— Что же нам делать, Дедушка?

— Как выжить в этом жестоком мире?

— Почему всё так несправедливо?!

Пророк стоял молча, не шевелясь, давая толпе осознать ситуацию.

Постепенно переживания начали проявляться не только у женщин и детей, но и у взрослых гномов. Правда, в форме куда более агрессивной:

— Пора заставить законнорожденных заплатить за все преступления!

— Зачем нам такой король?! Долой власть!

— Ресурсы рабочим!

Пастырь усмехнулся:

— Но-но! Полегче, ребятишки. Ишь, уже власть свергать собрались! Вы бы сперва у себя в Квартале порядок как следует навели! Видел я, по пути, парочку головорезов вашего, как его, Корки? — пророк покачал головой. — Если не можете приструнить даже их, как вы собираетесь справиться с профессиональными воинами Короля? Не смешите мою бороду дети, вас изрубят как кротосвинок на бойне. Тут нужно нечто иное...

Выдерживая паузу, Дедушка демонстративно обводил взглядом собравшихся. Горячившиеся с минуту назад мужики стеснённо опускали глаза.

— Дип-ло-ма-ти-я, — произнёс, чуть ли не по буквам, чудное для оборванцев словечко пророк. — Кто-нибудь из вас слышал такое словцо? А? Вот то-то и оно, что не слышали, иначе не стали бы размахивать кулаками, да околесицу нести невпопад. Безбородый! Да, ты-ты. Поверь, тут больше ни у кого нет столь модной стрижки, — Пастырь ухмыльнулся. — Ну-ка просвети народ, что это за термин такой неведомый. Давай, давай, не стесняйся!

Безусловно, Скалозуб прекрасно знал, что означает это понятие, но нежданный вопрос застал его врасплох. До сих пор он был лишь пассивным участником публичных собраний черни. Никому и в голову не приходило о чём-то спрашивать его при народе. Однако видя, что Пастырь выжидательно смотрит на него, словно учитель на нерадивого ученика, Скалозуб заставил себя собраться и, преодолевая смущение, ответить так громко, насколько позволял охрипший от долгого молчания голос:

— Дипломатия, — он призадумался ещё на пару секунд, подыскивая наиболее простое, точное и ёмкое определение, — это наука, придуманная людьми, жившими задолго до Рокового дня, о ведении переговоров, заключении соглашений, союзов. Дипломатия — это поиск решений, которые позволяли в конфликтах не прибегать к применению грубой силы. Найти компромисс так, чтобы все остались, если не довольны, то хотя бы удовлетворёнными сделкой. Именно благодаря дипломатии люди сумели занять доминирующее, или иначе говоря, главенствующее положение в мире. Им было далеко до мощи магии эльфов, человеческие безделушки и рукоделие не шли ни в какое сравнение с искусствами гномов, а по силе мышц даже самые могучие из людей не могли сравниться с орками!

Скалозуб сам удивился, как разошёлся, давая объяснение несложному, в общем-то, термину. Но как говаривал Хиггинс: 'Коли начал — уж будь добр, закончи изделие'.

— Самые слабые сумели со временем возвыситься над сильными. Одолеть тех не в бою, не в открытом противостоянии! Превозмочь благодаря дипломатии или, если угодно, хитрости. Приспособленности и гибкости. Говорят, гномы пытались внести понятие дипломатии в систему истинной Философии, но по-настоящему этой наукой владели лишь люди.

Воцарившуюся на площади тишину, чем бы ни была она вызвана: удивлением от заумной речи гнома, коего все считали не более чем элементом интерьера, или презрением к законнорожденному, вздумавшему их поучать, — нарушило громкое хлопанье в ладоши Пастыря:

— Браво, Безбородый, браво! Отлично сказано, лучше, пожалуй, и не объяснишь! Тебе не грибокартошку бы продавать, а деток обучать, глядишь, вырастили б нормальное поколение...

Дедушка задумчиво поскрёб бороду. Похоже, он тоже не рассчитывал услышать от Скалозуба нечто внятное, и был приятным образом удивлён.

Так или иначе, на сегодня речи пророка ещё не закончились:

— Чада мои, теперь вы понимаете, почему нам следует действовать крайне осторожно? Мы с вами словно древние людишки, у нас нет практически ничего, что мы могли бы противопоставить власть имущим. Но наша сила в понимании нашей слабости. Трезвая, честная оценка собственного положения — всё, что сейчас у нас есть. Да, это ничтожно мало, но ещё хуже непонимание происходящего. Возомните о себе, совершите хоть один необдуманный поступок, и пострадать могут все! Наше выживание висит на волоске старческой бороды, чуть дёрни, и прости-прощай.

Угрюмость и безысходность читались на лицах собравшихся на площади гномов. Даже Скалозуб, давно переставший тешить себя иллюзиями хоть о каком-нибудь будущем, приуныл пуще прежнего.

— Наступил трудный час, дорогие, любимые мои сыны и дочери! Одному Праотцу ведомо будущее, но ясно одно — грядёт ужасная буря!

Сердце обливается кровью, предвидя страдания народа нашего! Не стоит ждать чуда, нельзя уповать на помощь свыше. Как бы ни был милостив Он, мы слишком долго грешили и должны заплатить по своим счетам и счетам наших предков сполна. Ничто не остаётся безнаказанным, всё возвращается к нам снова и вновь, пока не очистит наши души, не подготовит к последней встрече с Отцом.

Мы пережили остальные расы, но в кого превратились? Что сталось от нашего величия, славы и чести? Зачем миру такое спасение? Такая раса? Какое будущее мы можем построить? Задумайтесь, как низко мы пали, как неправедно все живём. Загнивающая цивилизация, после которой не останется ничего...

Пастырь бил словом, будто кнутом. Все стояли, понурив головы, никто не смел поднять глаз.

— Понимаете теперь, почему Праотец сурово наказует всех нас? Или по-прежнему считаете Его несправедливым? Его, знающего всё — от начала и до конца времён?!

Ха, все получают то, что заслуживают. Так или иначе, раньше или чуть позже. А поскольку нет невиновных, наказан будет каждый из нас! — 'Жизнеутверждающие' заявления Пастыря заставили бы встать дыбом волосы у любого, имеющего хоть капельку веры. — Но в отличие от власть имущих, вы, дети, слышите, как вещаю я вам Волю Его! Вы примете очищение, примите горесть, страдания, муки!

Многие, большинство, не выдержат грядущего, но избранные продолжат свой путь. Только просеяв песок, можно найти золото. Лишь пройдя через немыслимые трудности, у нас будет шанс построить новое будущее. Снискать милость Праотца, возродить жизнь под землей и на ней. Нет дороги трудней, но нет и иной возможности.

Я верю, — пророк обвёл взглядом собравшихся, — кто-то из вас выдержит испытание, преодолеет преграды. Это можешь быть ты! Ты или ты! — Пастырь наугад тыкал пальцем по толпе. — Да что там, это можешь быть даже ты, Безбородый. Кому ведомы пути Всеобъемлющего?

Старик поднял изогнутый посох над головой, потрясая им и громко крича:

— Сыны и дочери мои, больше не вправе я уединяться и покидать вас! В столь трудное время обязан пастырь пристально следить за паствой своей! Не унывайте, но помните сказанное: соберитесь с силами, подготовьте душу свою к испытаниям!

И быть может, появится у расы гномов надежда на новый мир и спасение. Вдруг Праотец даст нам ещё один шанс? Ибо кто знает, докуда простирается Его милосердие?!

По толпе пробежал вздох облегчения. Весть о решении Пастыря пожить среди черни невероятно обрадовала собравшихся.

'Насколько сильна вера народа в этого гнома, если после столь угнетающей речи его не то что не освистали или, тем паче, забросали камнями, а готовы носить на руках, лишь бы старик жил вместе с ними?! Или мне следует говорить уже не 'с ними', а 'с нами'?'

— А что скажешь ты, император нужника? Готов ли принять вызов, пройти очищение наравне с остальными? Или предпочтёшь восседать на троне своём, не принося окружающим пользы? Осознал ли ты себя частью нашего братства? Раскаиваешься в грехах и преступлениях в угоду выгоде эгоистичной? Ответь, Безбородый, ибо больше не принадлежишь к числу законнорожденных ты, но и одним из нас не стал до сих пор.

И вновь неожиданный вопрос Пастыря застал Скалозуба врасплох.

'Раскаиваюсь ли я?! За то, что меня обвинили во всех бедах мира?! Разве не торговали втридорога товаром низшего качества с чернью и до меня? Разве не заломили за ту же гнилую грибокартошку цену в три раза выше после?

В чём на самом деле моя вина? Кому перешёл я дорогу? Похоже, есть лишь один способ выяснить это...'

Паства пророка притихла, ожидая грядущей развязки.

Хиггинс, смотря прямо в глаза Скалозубу, утвердительно кивнул головой. Фомлин со свирепым видом крепко сжал кулаки. Бойл нервно перешагивал с ноги на ногу. Кларк теребил в руках светлокамушки для жонглирования.

'Они верят в меня! — невероятная мысль буквально пронзила сознание. — Но почему? Чем я могу им помочь? Что в силах сделать для своих друзей? Друзей?! Да, пожалуй, именно для друзей. А может, и для всех остальных. Не понимаю... Хотя чего, в конце концов, я теряю? Да поможет мне Праотец'.

— Я... — голос Скалозуба охрип от волнения, но, сглотнув, он заставил себя продолжить, — не знаю, имею ли права просить прощения. Всю жизнь я провёл среди законнорожденных, не имея ни малейшего представления, как тяжело живётся обычным гномам. Как было глубоко моё заблуждение, как гнусно высокомерие! Только сейчас я стал понимать, насколько несправедливо положение сословий в Оплоте.

Некоторые из собравшихся закивали, соглашаясь с последним утверждением.

— Никто из нас не ценит того, что имеет, мы все принимаем блага как заслуженную данность, но это не всегда правильно! Виной тому наша гордыня. Порок, заставляющий сильно преувеличивать свои достижения и крайне преуменьшать труд и свершения окружающих.

Никто не вправе возвышаться за счёт других, паразитировать на чужом страдании, горе! — Скалозуб демонстративно вздохнул. — Мне очевиден мой грех, как хотелось бы мне хоть что-то исправить...

На лице Пастыря расплылась широкая улыбка. Старик ласково потрепал осуждённого по голове.

— Видите, чада мои, зачем Праотцу подвергать нас трудностям, испытывать, очищать? Посмотрите на этого гнома. Ещё совсем недавно он считал себя маленьким королём, имеющим право повелевать судьбами и жизнями многих из нас! Ныне страдания преобразили его. И это внушает надежду. Если возгордившийся власть имущий может решительно измениться, то неужели никто из вас не сможет войти чистым в завтрашний день?! Я верю, мои родные, верю, у гномов будет ещё один шанс!

Пророк приподнял лицо Скалозуба за подбородок, пронзая ярчайшими голубыми глазами до самых глубин естества:

— Скажи, Безбородый, истинно ли раскаиваешься ты в своих преступлениях? Готов ли навсегда отказаться от непомерной гордыни? Отринуть своё происхождение, принять судьбу угнетённых, стать, как вы говорите, одним из черни?

По лицу Скалозуба заструились слёзы. Он уже и сам толком не понимал, что говорит. Жалость к себе захлестнула его, закружила в водоворотах несправедливость происходящего с ним.

— Простите меня! — всхлипывающий голос срывался на плач. — Я раскаиваюсь! Я, я так виноват перед вами! Никто не имеет права называть вас чернью, слышите?! Законнорожденные не имеют права использовать чужой труд задаром, строить собственное благополучие за счёт остальных! Часть не может быть важнее целого!

Мысли путались, но наблюдение за реакцией окружающих подсказывало Скалозубу, что он на верном пути. Сейчас были важны эмоциональность и искренность. Усилием воли он подавил ту часть сознания, что не очень-то верила произносимым словам.

— Я стыжусь своего происхождения, мне тягостно за мои прегрешения. Почему я не понимал этого раньше? Почему?! Как мог быть я столь слеп?! Как мог вести себя столь неправедно по отношению к ближним?! Простите меня, простите невежество! — насколько позволяли колодки, он обвёл взглядом толпу. — Вы можете делать со мной, что хотите, братья и сёстры. Я целиком и полностью заслуживаю любого вашего наказания.

'Ну вот и всё. Теперь будь что будет. Может, не стоило так истово каяться? А, неважно, сказанного всё равно не вернёшь. На всё Воля твоя...'

Гномы на площади явно нервничали. В сердцах своих они давно осудили приговорённого к смерти, списали его со счетов. Никто кроме Хиггинса, Фомлина, Бойла и Кларка не считал Скалозуба заслуживающим внимания персонажем. Объект интерьера, гадящий в корытце, не более. Пусть и раскаявшийся, что им с того? Какая может быть польза от него окружающим? Лишь ещё один голодный рот.

Ворчание толпы пресёк вышедший в центр площади Фомлин. Обведя суровым взглядом Скалозуба, Пастыря и притихший народ, неформальный лидер Квартала заговорил, не обращаясь ни к кому конкретно, но сразу ко всем:

— Братья и сёстры! Что ропщете, чего сомневаетесь? Или не слышали, что говорил сегодня нам Пастырь? Как надеетесь пройти грядущие испытания, если трясётесь над крохами своими, словно над златом? Боитесь, законнорожденный вас объест? Гадаете, какая может быть с него польза? Откройте же глаза и уши свои, подумайте головой!

Есть среди вас хоть кто-то столь умный и образованный, как этот гном? Вам объяснили, что такое дипломатия, разве не так? Считаете, от одного понимания странного слова решатся все наши проблемы? Не будьте наивны, переговоры легче не станут. Необходимо найти к власть имущим подход. И никто, никто не знает сих тварей лучше него! — Фомлин яростно ткнул пальцем в сторону Скалозуба. — Законнорожденные не ведают, какого врага обрели! Ничего не подозревают, считая нас тупыми животными! Мы покажем, настолько глубоко они заблуждаются. Докажем, что и среди нас есть выдающиеся умы!

Нам не выжить поодиночке, друзья. Только используя возможности каждого, мы сможем выстоять в противостоянии, занять подобающее место в мире.

Пастырь одобряюще кивал, слушая Фомлина.

'Неужели они действуют сообща? — мысль не показалась Скалозубу такой уж абсурдной. — А почему бы собственно нет? Это объяснило бы странное поведение Хиггинса перед исповедью пророка. Да много чего прояснило бы. Тогда почему же никто и словечком ни о чём мне не намекнул? Ведь я бы смог подготовить обдуманные ответы, тщательно обмозговать свою речь...'

— Дети, горестно мне видеть сомнения ваши! — выступил в свою очередь Пастырь. — Заблудшая душа раскаялась, неужели не осталось в сердцах ваших места для сострадания? Будто власть имущих вас заботит лишь собственное благополучие! Что ж, ежели вы переживаете так за крохи, что пойдут в пищу ближнему, не останусь и я, дабы вас не объедать!

Гномов на площади будто разом всех подменили. Собравшиеся запротестовали и закричали наперебой. Такой расклад явно пришёлся им не по вкусу.

— Пусть остаётся!

— Дедушка, не покидай нас!

— Ничего нам не жалко!

Пожилая гномиха, рыдая навзрыд, кинулась Пастырю в ноги, о чём-то невнятно того умоляя. Вновь послышался детский плач.

'Сколь легко удаётся старику манипулировать настроением толпы! Кто он на самом деле такой? Или кем был раньше? А может, он просто столь же безумен, как окружающие? Как животные понимают друг друга без слов, так и сумасшедший находится в резонансе с себе подобными... Чего же тогда и я сопереживаю его суждениям?'

Стараясь перекричать не на шутку разволновавшийся народ, Фомлин громко, словно обращался не к стоявшему рядом Пастырю, а к гномам в задних рядах, вынес своё предложение:

— Дедушка! Пастырь! Не в силах выразить я, как дорог ты нам! Светоч во мраке кромешном, указываешь путь душам незрячим! Куда забредём, лишившись слова твоего мудрого?

Будь с нами, пророк! Веди паству свою, даруй надежду и веру нуждающимся! Помоги стать хоть чуточку лучше... — Фомлин широким жестом прижал руку сердцу. — Раздели кров мой вместе с душой сей раскаявшейся. Не жалко мне ни места в доме, ни пищи! Только останься с нами в час нынешний и в час грядущий. Прошу тебя... Дедушка.

Собравшийся на площади недалёкий народец притих, ожидая ответа пророка. У Скалозуба вдруг дико зачесалась нога, мысли смешивались, перескакивая с одной на другую:

'Не чесаться! Стой ровно, сейчас может решиться твоя судьба! Перестань ёрзать, долбанный идиот! Да что же он всё молчит?! Как же хочется расчесать ногу...'

Пастырь закрыл глаза и поднял лицо к своду пещеры, прислушиваясь к одному ему ведомым голосам.

Воцарившаяся тишина была практически осязаемой. Скалозуб слышал собственное прерывистое дыхание. Чесотка прошла так же нежданно, как и возникла. Уставившись на пророка, словно верная собакоморда, он в полной мере осознавал, как жалко выглядит со стороны.

— Да будет так! — внезапно провозгласил Пастырь. — Сын мой заблудший, прощён будешь ты. Но под строгим наказом моим ступать нынче должен, дабы исправить согрешения и встать на путь праведный! Доколе не отрастёт вновь твоя борода, во всём послушаться должен Воле Праотца чрез моё бренное тело вещаемой!

Клянёшься ли ты, за преступления на верную смерть осуждённый, отринуть прошлое своё, умерить гордыню и старику подчиняться беспрекословно? ОТВЕЧАЙ!

Скалозуб яростно закивал головой, бормоча какие-то уверения, но по опасно сузившимися глазам пророка, понял, что тот ждёт чёткого, однозначного и, самое главное, громкого ответа.

— Клянусь! — из глаз ручьём текли слёзы. — Слышите?! Я клянусь! — Скалозуб непроизвольно попытался воспроизвести возвышенный стиль речи Пастыря. — Твоё слово ныне приказ для меня, желание твоё — Воля Праотца всемогущего! Никто я теперь, чистый лист! Во всём клянусь повиноваться, докуда не искуплю грехи все свои! Покамест не очищу душу от мерзости ранее совершённой! До тех пор, пока не исполню свой долг! Прошу, указуй мне путь праведный... Дедушка.

На сей раз ответ, похоже, удовлетворил старика. Лицо гнома подобрело, чему Скалозуб, с изумлением для себя самого, невероятно обрадовался.

'Видать, моя крыша съехала следом за крышами окружающих...'

Пророк нарочито медленно повернулся к Фомлину:

— Приятно слышать предложение твоё, мудрый гном. Не выразить словами благодарность за гостеприимство любезное! Неслыханно повезло нам, слышите? — Пастырь повернулся к толпе — Сам Праотец являет вам милость воочию! Староста наш — словно истинный король эпохи минувшей! Законнорожденные от зависти должны бы кипеть, ибо та дрянь, что правит ими, и рядом с лидером Квартала не стояла!

Пророк демонстративно пожал руку Фомлину:

— Честью для меня будет жить в доме твоём! Поверьте, чада мои, вдвоём мы преобразим Безбородого! Как преобразуем в итоге и остальных! Никто не войдёт в день завтрашний не изменившись! — Пастырь вновь вскинул вверх посох. — Смотрите и внемлите событиям разворачивающимся! Ибо хоть и невероятно трудное время нынешнее, но открывает возможности безграничные! Найдёт выход ищущий! Спасётся, кто пробует, а не ропщет!

Завершил проповедь старичок в своём излюбленном высокопарно-саркастическом стиле:

— Ступайте, дети мои! Запомните всё, что слышали и видели вы сегодня! Передавайте из уст в уста братьям и сёстрам своим! Нельзя сидеть сложа руки, ожидая великих событий, но каждый должен заниматься делом!

Да, и сыщите плотника или кузнечных дел мастера. Пора низвергнуть с трона императора, довольно гонял он в корытце дерьмо!

Ступайте же, чада! Теперь среди вас я, всяк знает, где меня отыскать.

Нехотя гномы начали разбредаться. Кларк вновь принялся жонглировать разноцветными светлокамешками, развлекая немногочисленных ребятишек. Пастырь беседовал в сторонке с небольшой кучкой особо ретивых прихожан. Хиггинс выглядел сколь же счастливым, столь и усталым. Подмигнув Скалозубу, старый учитель удалился, сказав, что будет ждать его 'дома'.

Один только Фомлин стоял напряжённым, до тех пор, пока Бойл не вернулся вместе с задумчивым гномом, несущим увесистый ящик. Поняв, чего от него хотят, умелец широко раскрыл глаза, но потом пожал плечами и молча стал рыться в ящике с инструментами.

Скалозуб вздрогнул от сильных ударов молотка по колодкам и вдруг ощутил поистине невероятную благодать, когда верхняя створка со скрипом приподнялась над шеей.

Он будто управлял чужим телом, настолько странным было ощущение вновь обретённой подвижности. Не веря происходящему, пробывший невероятное долгое время в жутко неудобной позе гном едва распрямил одеревеневшую спину.

Сразу закружилась голова. Земля ходила ходуном, и чтобы не упасть, Скалозуб был вынужден вновь вцепиться в колодки.

Отвращение к орудию публичного унижения, однако, быстро пересилило страх падения. Словно дитя, бывший пленник сделал маленький неуверенный шаг, затем другой и, наконец, оторвался от ненавистных колодок.

Только сейчас он заметил, что оставшиеся на площади гномы затихли и смотрят на него, как на нечто сверхъестественное. Пастырь подсказал остолбеневшему Кларку захлопнуть рот и пародирующими неуклюжую походку Скалозуба шажками подковылял к освобождённому.

— Сколь же долго ты просидел на корытце, раз почти разучился ходить? — увидев нервное мотание головы, пророк успокаивающе поднял руки. — Ладно-ладно, не боись, Безбородый! Нынче ты свободный член почётного общества нищих! Ну, или почти что свободный, учитывая клятву послушания, хе-хе-хе.

Фомлин и Бойл обступили с двух сторон Скалозуба, взяв того под руки.

— Извини, что приходится поторапливать, но нам стоит добраться до моей берлоги как можно скорее, — Фомлин казался взвинченным, то и дело оглядывался по сторонам, словно ожидая нападения. — Боюсь, далеко не всем придётся по нраву твоё освобождение. Отпустили тебе грехи или нет, для большинства ты всё ещё зло во плоти. Думаю, встреча с Дорки и его мордоворотами не лучший способ отпраздновать второе рождение, ты согласен? То-то и оно. Давайте ребята, двигаемся. Вести расходятся быстро, но мы должны быть быстрей.

Так же, под руки с двух сторон, как его когда-то приволокли на злосчастную площадь, Скалозуба теперь уводили прочь. Всё дальше от колодок, 'трона', боли, страданий и унижений. Чему лишённый бороды, но обретший новое мировоззрение гном был сказочно рад.

Глава 7. Уважение

Вино сообщает каждому, кто пьёт его, четыре качества. Вначале человек становится похожим на павлина — он пыжится, его движения плавны и величавы. Затем он приобретает характер обезьяны и начинает со всеми шутить и заигрывать. Потом он уподобляется льву и становится самонадеянным, гордым, уверенным в своей силе. Но в заключение он превращается в свинью и, подобно ей, валяется в грязи.Абу-ль-Фарадж

— Что значит, Безбородого отпустили? — от столь вопиющей наглости у Дорки перехватило дыхание. Ему стоило немалых усилий сдержаться, чтобы не побежать сломя голову наводить порядок в Квартале. Учитывая, что большинство его бойцов после вчерашней попойки были всё ещё не в себе, эта идея могла закончиться плохо. — А моим мнением поинтересовался хоть кто-нибудь? Или Фомлин у нас теперь новый король?!

— Эээ, так его же Дедушка отпустил, а не Фомлин. Дедушка сказал, что так правильно. Значит, Безбородый хороший. Ага? — здоровенный гном неуверенно переминался с ноги на ногу, не понимая бурной реакции главаря Сопротивления. Именно так они называли свою малочисленную, но очень опасную группировку.

— Норин, порой твоё тугодумство просто выводит меня из себя! Вместо того чтобы бежать сюда со всех ног, слушал своего любимого 'дедушку' до последнего! Безбородый хороший, надо же такую дичь сказануть...

Огромный гном втянул голову в плечи, опасно набычившись, но Дорки не обратил на это внимания. Он уже давно вдоль и поперёк изучил переростка и хорошо знал, чего от того ожидать, как им управлять и использовать недюжинную силу в своих интересах.

Хотя поначалу он сильно тревожился, понимая, что в драке против здоровяка у него шансов нет, но Норин внутри был словно ребёнок. Добродушный, наивный и... до невозможности глупый. Почти дурачок. Если прямо не указать, что и как делать, тот так и будет стоять развесив уши, с открытым ртом, и соображать до Второго пришествия Мерхилека, что же имел в виду собеседник.

— Дед не так прост, как кажется. Он не стал бы напрямую вмешиваться в дела Квартала. Держу пари, пророк 'отпустил грехи' законнорожденному по увещеванию Фомлина! Не знаю точно, что замышляет этот высокомерный грёбаный выскочка, но ему совершенно точно нужен был Безбородый. Иначе, с какой радости вокруг того постоянно кто-нибудь да вертелся? То старый хрыч, то те двое ребят? Нужно было сразу догадаться, тут дело нечисто...

Дорки расхаживал взад-вперёд по небольшой комнатушке, сосредоточенно думая. Норин молчал, с недоумением пялясь на своего вожака.

— Если Пастырь открыто поддерживает Фомлина, у нас могут возникнуть серьёзные неприятности. Слишком многие с открытым хлебалом внимают всему, что говорит наш якобы великий пророк. И хватит супиться, Норин! Понимаю, тебе нравится слушать деда, но сейчас не время валять дурака! Сопротивлению грозит опасность!

Не знаю, какую ценность представляет собой Безбородый, но как минимум он очень умён. Не чета нам, беднякам, — Дорки громко хлопнул кулаком по ладони. — Нельзя допустить, чтобы Пастырь, Фомлин и Безбородый объединились и настроили народ против нас! Мы спасение Квартала! Мы, а не всякие мозговитые шибко ушлёпки!

Норин почесал голову:

— Нада их убить, да? Жалко Дедушку...

'Вот же прямолинейный тупица...' — несмотря на значительно меньший рост, Дорки, казалось, навис над гигантом:

— Нет, Норин, нет! Что такое ты говоришь?! Слишком много внимания приковано сейчас к Безбородому и пророку. Их трогать нельзя ни в коем случае!

Наоборот, нам следует затаиться. Пожалуй, не стоит даже так трепетно охранять лавочников и прочих наших друзей...

Присмотримся к действиям горе-союзничков, а потом... когда поймём, что же они замышляют... в нужное время, в подходящем месте... для всеобщего блага, и чтобы в будущем другим неповадно было... накажем ублюдков со всей возможной жестокостью.

* * *

Хотя дорога от площади до дома Фомлина заняла не так много времени, Скалозуб неимоверно устал. Поясницу как будто набили ватой. За долгое время полустояния-полусидения в согнутой позе мышцы спины так затекли, что с трудом могли поддерживать тело в вертикальном положении. Если бы не Фомлин и Бойл, подпиравшие Скалозуба плечами с обеих сторон, тот бы поцеловал землю не раз и не два.

В отличие от Пещеры ремёсел, с её геометрически выверенными прямыми улицами и аккуратно огороженными поместьями, Квартал черни представлял собой хаотичное скопление натыканных повсюду строений. Большинство домов были построены вплотную друг к другу, и явное несоответствие их габаритов мозолило глаза привыкшего к строгой упорядоченности законнорожденного. Скопления построек пересекались под разными углами с другими комплексами также без какой-либо закономерности.

Дом Фомлина находился посередине небольшой россыпи строений у самого края Квартала, огораживая собой часть пещеры. Хотя домики соприкасались стенами не везде, наваленные между ними нагромождения хлама напоминали настоящие баррикады, так что проникнуть внутрь комплекса окромя через единственную массивную дверь было бы достаточно сложно. Странный выбор жилья для пусть и неформального старосты, ведь по пути Скалозуб видел много пустующих домов. Гораздо логичнее было бы поселиться поближе к центру Квартала, а не жаться к его окраине.

Тем не менее дом есть дом, и возвращение в родные пенаты, всегда радость для хозяина и его близких.

Навстречу гостям выбежала собакоморда, радостно вихляя маленьким хвостиком. Будучи от рождения слепыми, четвероногие друзья гномов обладали превосходнейшим слухом и обонянием, а потому всегда первыми чуяли приближение как хозяина, так и опасности. Уткнувшись длиннющей мордой в бедро Фомлину, псина жалобно заскулила, требуя незамедлительной ласки.

— Чоппи, ты мой хороший! Ну ладно, ладно тебе, можно подумать, сто лет меня дома не было! — Скалозуб и не представлял, что всегда обеспокоенный и напряжённый гном может быть столь ласковым и добродушным. Как следует потискав и почесав пса, хозяин дома направил его к своим спутникам. — Вот, познакомься с нашими гостями. Давай, дружочек, обнюхай как следует всех.

Пастырь ласково погладил собакоморду по голове, отчего та, привстав на задние лапы, принялась благодарственно лизать старику лицо.

— Смотри-ка, ведь помнит ещё! Ахах, Чоппи, хорош целоваться! Иди познакомься с нашим новым товарищем. Безбородый, дай ему обнюхать ладони.

Скалозуб осторожно протянул псине раскрытые руки. В последние голодные годы количество собакоморд значительно уменьшилось даже среди законнорожденных. Несмотря на сильную привязанность к хозяевам, животные оставались хищниками: их требовалось кормить мясом, а не грибокартошкой, им нужно было достаточно места, чтобы побегать и поохотиться. За всё время, пока Скалозуб находился в колодках на площади, он ни разу не видел ни одной собакоморды, подозревая, что всех четвероногих друзей гномы давно пустили на жаркое. Сложно судить за столь неблаговидный поступок жителей Квартала, тем паче, что голодные животные представляли бы серьёзную опасность для окружающих. Огромная вытянутая пасть была одинаково хорошо приспособлена как для залезания в норы, так и для того, чтобы оттяпнуть чью-либо конечность.

Ритуал первого обнюхивания представлял большую важность, так как в дальнейшем собакоморда относилась к гостю с гораздо меньшей настороженностью и без прямого приказа хозяина ни за что не вцепилась бы тому в глотку.

Чоппи с видимым подозрением понюхал ладони Скалозуба, лизнул средний палец, затем звучно чихнул. Обойдя гнома, собакоморда заинтересовалась открытой лодыжкой. Скалозуб старался не дёргаться, несмотря на сильную щекотку, вызываемую влажным носом любознательного четвероногого.

Внезапно он понял, что псина мочится на него.

— Эй, ты чего творишь?! Пошла вон, тупая собака! Сука! Фу-у-у! Фу-у-у!!! Фомлин, убери её от меня!

Однако хозяин пса, Пастырь и Бойл вместо помощи зашлись безудержным смехом.

— Видно, ты так долго стоял столб-столбом, что Чоппи не почувствовал разницы! — Дедушка не мог упустить шанс проявить своё остроумие. — Чоппи, не ссы на дядю, ха-ха-ха!

Скалозуб тщетно пытался вытереть ногу о землю, забыв о недавнем чувстве физического дискомфорта и усталости.

— Какой ты, оказывается, брезгливый у нас, Безбородый! — Фомлин наконец унялся от смеха. — Ты бы так шустро ногами передвигал, когда мы сюда шли, а то тащили тебя всю дорогу точно мешок с барахлом!

Теперь Скалозуб чувствовал себя пристыженным вдвойне.

— Ладно, всё равно тебя надо как следует отмыть и переодеть, а то несёт как от нужника! — староста снова посерьёзнел. — К тому же отныне ты стал свой в доску для нашего четвероногого друга! Верно, Чоппи?

Собакоморда игриво запрыгала между гномами, будто соглашаясь с хозяином. Четверо товарищей вошли в жилище, которому предстояло стать общим домом для всех.

Неуверенно переступив через порог, Скалозуб оглядел просторную общую комнату. По сути, кроме пары табуреток, скамейки и большого стола смотреть было решительно не на что. Никакого камина и прочей роскоши здесь, само собой, не присутствовало. Практического смысла в открытом очаге всё равно никакого, а от строительства в чисто декоративных целях ради экономии нередко отказывались даже члены Домов. Да и не все находили в светлокамнях, имитирующих пламя огня, эстетическое удовольствие. По прямому же назначению, то бишь для обогрева и приготовления пищи, гномы эксплуатировали массивные закрытые печи со сложной системой дымоотвода.

Существовала, однако, легенда, что до Рокового дня в доме каждого уважаемого гнома стоял камин, в котором горели дрова. Может, так оно когда-то и было, но теперь в качестве топлива оставшиеся в изоляции гномы могли использовать лишь одно доступное средство, хоть и имеющееся в избытке — каменный уголь. На его растопку шибко не налюбуешься. Если, конечно, не хочется вычищать потом от пыли и сажи весь дом, вдобавок дыша страшной вонью. Пещерные карликовые деревца никто в качестве топлива никогда не использовал. Те росли слишком медленно, а потому древесина ценилась и использовалась преимущественно для изготовления инструментов, мебели, да бумаги для многочисленных бюрократических процедур.

Вошедший последним Чоппи лениво разлёгся на подстилке рядом с дверью, положив длинную морду на скрещенные перед собой лапы. Фыркнув, собакоморда 'уставилась' мутными слепыми глазами на собравшихся в гостиной товарищей.

Сидевший на пошарпанной скамье Хиггинс, который добрался до дома раньше остальных, неуклюже привстал, приветствуя Пастыря.

— Хиг! Старый пройдоха! Как же давно я не видел тебя, ух! — старики душевно обнялись, хлопая друг друга по спинам. — Ещё не развалился, а? Выглядишь очень уставшим. Сколько раз я тебе говорил себя поберечь, что ж тебе вечно неймётся?! Прошло время лихой нашей молодости, пора угомониться уже, понимаешь?

Хиггинс лишь добродушно улыбался, слушая очередную нравоучительную тираду от Дедушки.

— А ты, я смотрю, как будто и не стареешь вовсе, дружище. Такое представление учудил! Планировал или импровизация? Колись давай, тут все свои.

— Ну ты даёшь, Хиг! Не знаешь, что ли, меня? Конечно, большую часть продумал заранее. Но и без спонтанности не обошлось, — пророк подмигнул Скалозубу. — А твой ученик не столь уж пустоголовый, видал, как заливал у всех на глазах? 'Простите меня', 'я так раскаиваюсь', — тонким голосочком передразнил Дедушка, — так искренне, что его самого чуть на слезу не пробрало, ха!

Скалозуб встал посреди гостиной как вкопанный, ошарашенно слушая непринуждённый разговор двух стариков про его покаяние.

— Эй! Чего застыл, Безбородый? Закрой рот и марш принимать водные процедуры! Давай-давай, у меня аж дыхание от вонищи твоей перехватывает! — Пастырю, похоже, было всё равно где выступать, перед толпой в центре площади или перед парой гномов в Праотцом забытом доме в трущобах. Старик был артистом до самого мозга костей, а потому не мог упустить случая продемонстрировать своё актёрское мастерство.

Фомлин жестом указал Скалозубу следовать за собой.

— Пойдём. Обсудим всё позже, — увидев, что Скалозуб по-прежнему стоит, не отрывая взгляда от Пастыря, хозяин дома вздохнул. — Не волнуйся, успеешь ещё наговориться и наслушаться. Эти два старика все уши тебе прожужжат, поверь, я знаю, о чём говорю.

— Ну-ну, попрошу относиться с должным почтением к мудрецам! Вам, молодёжь, ещё учиться и учиться, пользуйтесь, пока есть возможность, — Дедушка важно надулся. — А теперь прочь с глаз моих, пожалейте мой бедный носик!

Отвернувшись от зажавшего нос и отгоняющего гномов прочь от себя брезгливым жестом пророка, Скалозуб зашагал следом за старостой.

Фомлин, не проронив больше ни слова, провёл его мимо кухни, где вовсю порхали над приготовлением ужина две гномихи преклонного возраста. В животе заурчало. Войдя в малюсенькую умывальную комнату и удостоверившись, что лохань до краёв наполнена водой, хозяин дома удовлетворённо кивнул:

— Ополоснись пока тут. Доколе от тебя несёт как от дикого орка, нет смысла топить баню. Вряд ли кто-то захочет париться, задыхаясь от ядрёной вони, — Фомлин чуть поколебался — Извини уж за прямоту, но раскочегаривать парилку ради тебя одного слишком хлопотно.

Оставшись в одиночестве, Скалозуб с отвращением сбросил с себя пропитавшиеся потом, кровью, а кое-где и его экскрементами, лохмотья. Швырнув старую одежду в угол, замученный гном неуклюже, но с превеликим удовольствием залез в глубокую лохань с тёплой водой.

Закрыв глаза от неземного блаженства, буквально несколько часов назад приговорённый на мучительную смерть законнорожденный отмокал, расслабляя затёкшие мышцы. Вернее, теперь то был уже бывший законнорожденный, ибо произнесённая клятва лишила Скалозуба права причислять себя к власть имущим даже в мыслях.

'Почему ни Хиггинс, ни Фомлин, ни Бойл или Кларк не предупредили меня? Если Пастырь так легко признаётся, что готовил проповедь заранее, кто-то из них точно планировал моё освобождение. Тогда почему мне не дали даже тонкий намёк?! Ведь я мог так легко всё испортить одним неверным словом... — Скалозуб вздрогнул от мысли, что имел все шансы до сих пор торчать на площади прикованный к многострадальным колодкам. А то и отправиться в гости к Праотцу, забитый насмерть толпой. — Надо как следует расспросить обо всём Хиггинса. И понять, что делать дальше. Ведь не доброты душевной ради пророк устроил весь этот спектакль. И что из сказанного на площади было правдой, а что манипулированием доверчивой паствой...'

— Балдеешь? — он настолько разомлел и глубоко погрузился в раздумья, что не заметил, как вошёл Фомлин. — Лежи-лежи. Вот, — хозяин положил аккуратно сложенную одежду на табуретку и, неприязненно морщась, поворошил носком сапога лохмотья, что столь долгое время носил Скалозуб. — Пожалуй, твоё старое барахло надо сжечь. Надеюсь, ты не станешь против этого возражать?

Скалозуб отрицательно покачал головой. О чём он уж точно не будет скучать, так о позоре и муках на площади, а также всему, что с тем связано.

— Хорошо. Скажу Гмаре, чтоб убрала за тобой, когда намоешься. Можешь не торопиться, но и не увлекайся, а то ужин остынет.

Упоминание еды заставило Скалозуба пошевеливаться покруче любых указаний. Как следует пройдясь мочалкой по телу, освежившийся гном почувствовал себя значительно лучше. Однако его озабоченность не прошла.

Наследник не существовавшего ныне Дома Среброделов отчасти был рад, что в умывальне нет зеркала. Без бороды, невероятно исхудавший, с не до конца зажившими ссадинами, едва ли он представлял собой лицеприятное зрелище.

'Праотец милостивый, до чего же я всё-таки нытик! Совсем недавно у меня не было ни малейшей надежды на будущее, а теперь я жалею себя из-за сущего пустяка. Всеобъемлющий даст, отрастёт борода гуще прежнего. Эх, и впрямь есть чему поучиться у стариков, им вон, похоже, всё нипочём'.

Переодевшись в чистую светло-серую тунику, Скалозуб вернулся в гостиную, где гномы, рассевшись за длинным столом, ожидали скорого ужина.

— Эгей, Безбородый, отлично выглядишь! — широко улыбаясь, Кларк поднял большой палец вверх. — Знаешь, так непривычно было смотреть на пустые колодки, когда вы ушли. Такое ощущение, будто ты и впрямь стал главной достопримечательностью площади! Надо поставить туда кого-нибудь снова, чтоб не было так тоскливо.

— Поосторожней со своими желаниями, юноша! — Пастырь восседал в кресле словно император. — Они имеют свойство исполняться самым неожиданным образом. И далеко не всегда так, как нам того на самом деле хотелось. Ведь вряд ли ты мечтаешь пройти славным путём Безбородого и украсить площадь сам?

— Ой, прости Дедушка. Нет, особым желанием не горю, — неунывающий Кларк, как всегда, находился в приподнятом расположении духа. — Стоя в колодках, будет трудновато жонглировать камешками, ха-ха!

Во главе стола, как и положено, сидел хозяин дома. Напротив, обводил присутствующих подчёркнуто пафосно-высокомерным взглядом пророк. Бывший учитель ювелирного мастерства сидел по правую руку от Фомлина. Скалозуб сел рядом с ним. С другой стороны устроились серьёзный Бойл и жизнерадостный Кларк. Юная парочка противоположностей забавно смотрелась вместе. Прежде они поочерёдно следили за Скалозубом, пересекаясь лишь при передаче своей эстафеты, а потому различие их темперамента не слишком бросалось в глаза. Бойл задумчиво уставился в пустую тарелку, а Кларку, казалось, так и неймётся начать играться со столовыми приборами. Только присутствие Дедушки сдерживало сверхактивного гнома.

Все молча сидели, смотря друг на друга, пока одна из женщин не начала накрывать стол. У Скалозуба, привыкшего в бытность законнорожденным к качественной пище, глаза чуть не вылезли из орбит, когда он увидел принесённые блюда.

— Быть того не может! — пусть и не очень большой, но жирный кусок мяса кротосвинки, лежащий на тарелке, могли себе нечасто позволить даже члены влиятельных Домов. Питательный деликатес стал стоить чудовищно дорого после истребления Жизнетворцев. — Откуда? Как?...

Сидящие за столом гномы заулыбались.

— Ешь скорей, холодное мясцо не столь вкусное, — резонно заметил Фомлин. — У нас, черни, есть свои маленькие секреты.

С видимым удовольствием засунув сочный кусок в рот, заправила бедняков невнятно добавил:

— Не думай, конечно, что это наш обыденный рацион, но в честь сегодняшнего события можно себя немного побаловать. Приятного аппетита!

Следуя примеру хозяина, к трапезе приступили и остальные. Лишь Пастырь немного помедлил, воздав хвалу Праотцу за чудесный ужин и укорив молодёжь за отсутствие благодарности к Всеобъемлющему.

Мясо таяло во рту. Обильно сдобренное грибным соусом, с гарниром из свежих помидоров и огурцов... о таком ужине Скалозуб не мог даже мечтать. Особенно учитывая, что последние недели всё его питание состояло из жидкой кашицы, да насквозь прогнившей грибокартошины.

— Невероятно! Так вкусно я не ел, наверно, целую вечность! — Скалозуб разве что тарелку не облизал.

Улыбающаяся гномиха принесла Фомлину бутылку водки. Поблагодарив женщину, тот наполнил стопки для всех кроме пророка.

— Дедушка, ты по-прежнему принципиален? Может, всё-таки выпьешь с нами чуток за компанию?

Пастырь поморщился:

— Ты же знаешь, Праотец не одобряет распитие спиртных напитков: 'Всё, что опьяняет вас, не должно входить в уста ваши. Каждого, кто дурманящие напитки употребляет, Всеобъемлющий ещё при жизни напоит гноем мерзостным! Ибо пойло отвратное пробуждает всё худшее и низкое в гноме, проявляя скверну и грязь доселе скрываемые'.

Фомлин вздохнул и закатил глаза:

— Да-да, гореть всем нам в аду. Безбородый, ты-то, надеюсь, опрокинешь стопку другую?

Скалозуб радостно потянулся за рюмкой в предвкушении обжигающего тепла, растекающегося по всему телу, расслабляющего мышцы, облегчающего душевные переживания...

Жёсткая рука сидевшего рядом Пастыря легла ему на запястье.

— Безбородый пить не будет! Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю. Доколе не отрастёт вновь до пояса его борода! — на попытавшегося было протестовать Скалозуба, пророк посмотрел словно на несмышлёного ребёнка. Сухая рука старика с недюжинной силой сжала запястье, заставив гнома поморщиться и оставить попытки дотянуться до уже наполненной стопки. — Ты дал клятву, Безбородый. Во всём слушаться гласа Праотца. Во всём!

Оставалось только сокрушённо вздохнуть, соглашаясь со строгим спасителем.

— Эх, ну и хрен с этими правильными ребятами. За свободу! — четверо гномов чокнулись рюмками, и, выдохнув, влили в себя грибную водку.

— Ааа, хорошо пошла! — хозяин дома закусил оставшимся огурчиком. — Гмара настоящее золотце, знает толк в том, как настоять крепкую водочку. Ух!

Пастырь неодобрительно покачал головой.

— Да ладно тебе, Дед, иногда можно себя маленько порадовать, — Хиггинс выглядел непривычно задорным и глубоко удовлетворённым жизнью. — Не каждый же день есть такой повод. Ты даже не представляешь, поскольку часов мы дежурили вокруг Скалика, чтобы ему башку никто ненароком не оторвал!

— Та-а-ак, старому алкашу больше не наливать! — пророк ухмыльнулся. — Ишь, как разомлел. От одной стопочки-то!

Все, включая Хиггинса, рассмеялись. Настроение было превосходное, только у Скалозуба немножко сосало под ложечкой из-за столь неожиданного запрета на выпивку.

— Что вы, точнее мы, собираемся делать дальше? — решился задать терзавший его вопрос гном.

— Не знаю как вы, а я лично собираюсь выпить ещё по одной! — Фомлин вновь наполнил стаканы. — Ваше здоровье, Дедушка!

Похоже, с серьёзными разговорами придётся повременить, понял он.

Пастырь поманил Скалозуба к себе:

— Пойдём, посидим немножко на свежем воздухе, пока наши друзья празднуют твоё освобождение. Ты ведь не откажешься составить компанию старику?

— Мужики, можно я с вами? — с надеждой в голосе обратился к встающим из-за стола Кларк. Походило на то, что молодой гном уже захмелел, но покинуть вошедшую в раж компанию в открытую не решался.

— Ты-то куда намылился, Кларкус?! — искренне возмутился староста. Физиономия обычно хмурого и серьёзного гнома под воздействием алкоголя начинала всё более смягчаться и разрумяниваться.

— Ох, Фомлин, прости. Чевот я накушался, вот и хотел прогуляться с Безбородым и Дедушкой за компа...

Хозяин дома громко стукнул рюмкой по ни в чём не повинной столешнице:

— Сидеть, я сказал! Эти непьющие пускай себе валят, а ты давай с нами!

Несмотря на протесты юного гнома, по правде говоря, не слишком-то и активные, выпивала решительно наполнил до краёв едва опустевшие стопки.

— И запомни, Кларкус, — Фомлин поучительно покачал поднятым вверх указательным пальцем. — Безграмотно говорить 'накушался'. Некультурно, режет слух и вообще. Правильно говорить 'нажрался', ха-ха-ха!!!

Проигнорировав громкий хохот развлекающихся мужчин, пророк и его невольный подопечный направились к выходу во внутренний дворик. Встретившись в дверях с вытирающей руки пожилой гномихой, Пастырь рассыпался в любезностях:

— Ваша великолепная стряпня достойна быть воспетой в песнях бардов, моя госпожа! Сегодня вы славно порадовали дедулю, благодарствую от всей души!

Гномиха вся расплылась от удовольствия, видно было, что её нечасто балуют похвалой.

— Спасибо, добрая хозяюшка, — промямлил следом Скалозуб, за что удостоился сурового взгляда Пастыря.

— Прошу не судить строго моего юного протеже, ему ещё очень многое предстоит уяснить. С вашего позволения, — отвесив галантный поклон, старичок двинулся к выходу.

— Болван, ты мог её обидеть! — шикнул пророк. — Гмара и Жмона — бывшие служанки пропавшей жены Фомлина. Он приютил их, но звать кого-то из них хозяюшкой — перебор.

— Прости, Дедушка, я не знал... — Скалозуб покраснел, как съеденный им только что помидор.

— Конечно, не знал! — отчитал его Пастырь. — Поэтому и помалкивай лучше. Лишний раз промолчишь, не вляпаешься в очередное дерьмо, а то и за умного сойдёшь. Вон, бери пример с Бойла.

Скалозуб весьма удивился царившей во внутреннем дворике темноте. В отрезанной комплексом построек от остальной части Квартала пещере не было ни сталактитов-светлячков, ни светлокамней.

Впрочем, глаза гномов от рождения были прекрасно приспособлены к полумраку. В тусклом свете, просачивающимся из-за крыш невысоких домов, вырисовывались зелёные насаждения, видимые Скалозубом прежде разве что на картинках. При таком освещении было трудно оценить весь масштаб садоводческих угодий, но и того, что он сумел разглядеть, оказалось достаточно, чтобы поразить повидавшего жизнь гнома до самых глубин естества.

Кроме обвинённых в измене Жизнетворцев, никому из законнорожденных не дозволялось входить в сады Королевской пещеры, в лучшие времена служившие житницей всего Оплота. Выращивать же в поместьях что-либо, кроме грибов, было решительно невозможно. Потому вид ухоженных растений в Квартале черни никак не укладывался в сознании бывшего власть имущего.

Не самый приятный запах навевал мысли о веществе, использовавшемся в качестве удобрений...

Пастырь, конечно, не мог не заметить замешательства своего подопечного, однако ничего не сказал, лишь указал на лавочку, стоявшую неподалёку. Навершие посоха в руке пророка излучало мягкий синевато-фиолетовый свет, придавая старцу мистический образ древнего жреца или могущественного рунописца.

— Присаживайся, мой безбородый друг, нам есть о чём с тобою потолковать.

Тон пророка был непривычно серьёзен, а окружающая гномов темнота не добавляла атмосфере позитива и жизнерадостности.

— Понимаю, у тебя сегодня был крайне тяжёлый, эмоционально насыщенный день и не собираюсь докучать тебе нудными проповедями, но есть вещи, которые ты должен сразу и ясно понять, дабы не пребывать во власти иллюзий.

Пусть не вводит тебя в заблуждение превосходный ужин, которым нас порадовал Фомлин. Не стоит также думать, что это, — Пастырь обвёл рукой ряды растений, — способно решить проблему.

Скалозуб хотел было спросить пророка о насаждениях, но тот указал властным жестом, что с вопросами лучше повременить.

— Как ты, должно быть, заметил, в Оплоте давно назревает продовольственный кризис невиданных доселе масштабов. Если говорить простым языком — еды на всех не хватает. Жители Квартала и раньше особо не жировали, но стольких неурожаев подряд не было ранее отродясь.

Казнь всех представителей Жизнетворцев была фатальной ошибкой Предателя. Никто, кроме них, не обладал необходимыми для выживания города знаниями. То, что ты видишь здесь у нашего старосты, лишь слабый отголосок умений тех гномов.

— Как Фомлину удалось...

— Не перебивай! Ты услышишь всё, что требуется знать по порядку, — пророк выдержал паузу, смотря на нервно поёрзывающего на лавочке Скалозуба. — Никто точно не знает, какова истинная причина истребления Жизнетворцев, но последствия гораздо плачевней, чем пытаются показать служащие его поганого величества. Королевские амбары и склады почти опустели, а шансы, что очередной урожай не сгниёт, не усохнет, да даже просто хотя бы проклюнется, — крайне маловероятны с нынешними горе-садовниками.

И как ты думаешь, за счёт чего главные власть имущие будут решать проблему в первую очередь? Может, они утянут свои пояса? Ха, да ни за что никогда! Всегда, запомни, всегда все управленческие промахи власть решает за счёт нижестоящих, за счёт самых слабых и обездоленных. Считаешь, кого-нибудь во дворце беспокоят умирающие от голода оборванцы? Или, может, у кого-то из важных чиновников всколыхнётся вдруг совесть? Пффф, если уж Маронон нашёл в своё время достаточно оправданий, дабы предать все разумные расы, много ли у него найдётся переживаний для бедняков, коих он лет сто воочию не видал?!

В ответ на риторический вопрос старика Скалозуб лишь молча покачал головой.

— Но ведь Предатель тоже не идиот, голодный бунт отчаявшихся нищих ему вовсе не нужен. Так какой шаг должен предпринять Король в сложившейся ситуации? Ну, давай, пошевели немного мозгами уже, Безбородый.

— Нужно натравить чернь на законнорожденных, — мрачно заключил Скалозуб.

— В точку! Именно так. Стравить два класса и порезать чужими руками как можно больше народу, покуда 'все вцепились друг другу в горло, и брат на брата пошёл', — продекларировал Пастырь отрывок из 'О былой славе', первой из трёх книг легендарного Мерхилека. — Понимаешь теперь, для чего требовалось всё это представление с твоей казнью? Обвинение в продаже гнилой грибокартошки, пока законнорожденные якобы жируют в Пещере? Догадываешься, почему Фомлин, подыграв для виду в самом начале, затем всячески препятствовал расправе над тобой? Почему тебя нужно было любым способом оправдать в глазах толпы? А ведь то была всего лишь одна из множества провокаций.

Посуди сам, практически сразу на сцену выходит другой гном из твоего прежнего сословия, продающий втридорога ту же самую жизненно необходимую гномам грибокартошку. А что насчёт совершенно неадекватного запрета на ношение законнорожденными оружия? Для чего ты думаешь, вдруг ни с того ни с сего понадобилась столь радикальная мера? Да просто чтобы уравнять силы в самом начале конфликта. И спровоцировать чернь лёгким первоначальным успехом. Добавь ко всему этому банду, именующую себя отрядом то ли освобождения, то ли сопротивления, которая изрядно подливает масло в огонь, и останется лишь чуточку подождать, пока сам собою не вспыхнет пожар массовых беспорядков.

Драным чиновникам нужен мятеж, им нужна кровь! Но мятеж управляемый, кровопролитие, не затрагивающее их самих. То, что я вещал на площади правда лишь отчасти, но, как бы там ни было, нам действительно предстоят тяжёлые времена, Безбородый. Мало кто понимает истинную подоплёку событий даже среди законнорожденных, а среди черни в курсе ситуации, так вообще лишь парочка пожилых гномов.

Как, по-твоему, объяснить безмозглой толпе, что их откровенно провоцируют? Рассказать всё как есть? Думаешь, многие поймут и поверят? Когда вот они, виноватые, с какой стороны на законнорожденных ты ни глянь!

А запугивать голодных, пусть даже и карами Всеобъемлющего, дело сложное. Голод — он, знаешь ли, не тётка, жаркое из кротосвинки не поднесёт. Жрать захочешь, на любое зверство пойдёшь. Не забывай главного, провокация-провокацией, но есть-то скоро и впрямь будет нечего. И эту проблему надо каким-то немыслимым способом как можно скорее решить.

Скалозуб успевал лишь кивать, слушая беспрерывный монолог Пастыря.

'И это тот самый гном, который дурачится и разыгрывает представления по малейшему поводу?' — для строго воспитываемого с малых лет наследника Дома было сложно принять такую двойственность поведения.

Описываемая Пастырем картина грядущего внушила бы трепет любому. Но только не тому, кто столь долго считал себя мёртвым. Мысли недавнего пленника вертелись в совсем ином измерении и касались отнюдь не благополучия общества.

— Ну давай, Безбородый, хватит ёрзать, чего ты там хочешь спросить?

Замешкавшись всего на секунду, Скалозуб разом выпалил все волновавшие его вопросы на старика:

— Почему? Почему раньше мне никто ничего не рассказывал?! Если Фомлин планировал всё с самого начала, меня могли бы предупредить. Могли объяснить ситуацию. Я бы не мучился тогда так из-за неопределённости, непонимания, безнадёги.

Знаешь, ни разу не весело стоять неделями приговорённым к медленной смерти, не имея ни малейшей возможности повлиять на обстоятельства! Я ведь мог и не выдержать. Несколько раз меня чуть не убили, и только чудом серьёзно не искалечили! Невероятная удача, мне удалось отделаться лишь разорванным ухом, парой сломанных рёбер, кровоподтёками, да ссадинами коих не счесть! Да я, в конце концов, чуть с ума не сошёл!

И для чего было так издеваться надо мной на проповеди перед толпой? Если меня нужно было оправдать, зачем ты меня унижал? Император говна в корытце! Этот бесконечный 'Безбородый'! А если бы я ляпнул в ответ чего-то не то? Начал бы защищаться, огрызаться на твои оскорбления, а?

Пророк с самым серьёзным лицом наблюдал за Скалозубом, пока тот изливал накипевшую горечь. Выдав всё единым порывом, исхудавший и сильно ослабший гном почувствовал одновременно и некое облегчение, и чувство вины оттого, что накричал на освободившего его старика. Пастырь, однако, не выказал признаков обиды или недовольства эмоциональным взрывом своего новоиспечённого подопечного. Наоборот, кивнув с понимающим видом, пророк слегка улыбнулся:

— Дорогой мой, ты явно переоцениваешь возможности планирования. Никто, в том числе Фомлин, не знал, как будут разворачиваться события. Тебе и впрямь исключительно повезло отделаться поверхностными увечьями. Видно, ты крепкий парень, гораздо сильнее, чем думаешь сам!

Ну да ладно, давай проанализируем всё с самого начала, когда тебя приволокли на площадь и обвинили во всех бедах черни. Толпа была в ярости! Думаешь, вздумай их кто-то остановить, его бы послушали? Жуткая удача, что роль палачей взяла на себя шайка головорезов, которая согласилась с мнением, будто быстрая смерть слишком лёгкая участь для подлого законнорожденного!

Когда быстрой расправы чудом удалось избежать, Фомлин сыграл на жестокости толпы, убедив, что извести тебя голодом идея гораздо более интересная. Мучительное публичное терзание зажравшегося представителя власть имущих — в это поверили! Но ты должен был и вправду страдать, иначе бы народ почуял подвох, понимаешь?

И опять-таки, не обошлось без высшей благодати Праотца. Нехватка продовольствия в Квартале ещё не достигла той стадии, чтобы бедняки могли сравнивать своё состояние с твоим и всерьёз заподозрить кого-то в подкормке приговорённого. Но в любой момент обстановка могла измениться самым кардинальным образом. Думаешь, дежурившие возле тебя Хиггинс, Бойл или Кларк могли помочь в случае голодного бунта толпы или сознательного намерения банды покончить с тобой, всплыви наш обман?

Из-за противостояния с лидером местных бандитов открыто вмешиваться Фомлину было нельзя, возможности надёжно защитить тебя не было. Поэтому староста молчал и выжидал, пока жители успокоятся, привыкнут к тебе, перестанут вспоминать и обращать внимание. Тогда на сцену вышел я, дабы окончательно убедить народ в твоей жалости и никчёмности, чтобы они могли проявить снисхождение к убогому гному. Почувствовать себя выше гнева! Взять на себя роль милосердных судей, властных над жизнью погрязшего во грехе, но раскаивающегося законнорожденного! Всё висело на волоске, и даже я не был уверен в благоприятном исходе. Хвала Праотцу, у нас получилось выиграть эту маленькую войну.

— Но вдруг я бы ляпнул чего-то не то, не имея возможности обдумать слова? Ты же сам сказал Хиггинсу, что планировал проповедь. Тогда зачем шёл на риск? Ведь вместе мы могли подготовить, как ты говоришь, 'представление', наилучшим образом загодя!

Пастырь покачал головой:

— Ты вроде неглупый паренёк, Безбородый, но извини уж, актёр из тебя никудышный. Толпа бы вмиг почуяла фальшь! В конце концов, не так важно, что именно ты говоришь, гораздо важнее эмоциональная составляющая твоего выступления. Поверь, я не первый десяток лет проповедую и знаю, о чём говорю.

К тому же мои планы гибкие, я не обдумываю всю речь от и до — в ней не будет страсти! Увидев, как ты восседаешь враскорячку на обосранном корытце, родился 'император говна'. Безбородым тебя называли и до меня, тут тоже нечего обижаться.

Да и в принципе, пусть то, что я вещал правда лишь отчасти, но это всё же именно правда. Так что советую поумерить гордыню. Кем бы ты ни был раньше, сейчас ты никто. Подопечный на побегушках у полубезумного старика. Чужой среди чужих во враждебном Квартале!

И не думай, что можешь вернуться к прежней жизни и своему положению. Король объявил Дом Среброделов вне закона, и конфискацией имущества дело не ограничилось... Тебе некуда и не к кому возвращаться. Прости за прямоту, но я нахожу крайне маловероятным, что твои родные и близкие живы и целёхоньки до сих пор. Женщин ещё могли пощадить, оставив служанками и наложницами при Марононе, остальных либо втихую заморили голодом, либо используют для тренировки стражей, что равносильно смертному приговору. Ты ведь знаешь, в Квартал не вернулся ни один из арестованных в ту ночь слуг. Если уж под топор пошла ни в чём не повинная голытьба... Какие шансы пережить королевский суд у хозяев, обвинённых в измене? Не хотелось мне сегодня об этом тебе говорить, но лучше сразу развеять наивные заблуждения, чем жить во тьме незнания и ложных надежд, — закончил на мрачной ноте пророк.

Наступила мёртвая тишина. Скалозуб ушёл в свои тяжкие думы, а Пастырь молча сидел, давая гному осмыслить всё сказанное.

'Должно быть, он прав... Да ведь я знаю это и сам!

Вряд ли следовало ожидать чего-то иного. Если уж Дом Жизнетворцев, от которого напрямую зависело благополучие города, вырезали без внятных объяснений под корень, на какое милосердие могли рассчитывать Среброделы?

С другой стороны, ладно, пусть лично меня использовали, дабы спровоцировать чернь, но за что карать моих близких?

Бригитта... Жива ли ты, моя радость? Праотец смилуйся! Хоть бы её оставили в служанках или, пусть даже, в наложницах Короля! Не важно, главное, чтобы она была цела и здорова. Пожалуйста...

Отец... Увижу ли тебя снова? Кто, если не ты, направит меня, даст мудрый совет?

А остальные? Как был я неправ, как строго к вам относился!

Стоило ли так радоваться спасению, если меня никто больше не ждёт? Если ждать уже некому...

Или, и правда, вся моя никчёмная жизнь принадлежит теперь безумному старику, и на этом весь смысл заканчивается? Хотя, может, безумен именно я...

Зачем мне всё это, для чего?! Если ничего уже не вернуть. Раз нельзя исправить содеянное...

Можно лишь мстить.

Да. Навредить как можно больше Предателю и всем виновным в моей утрате! Бороться с мразями, покуда сам не подохну!

Но что могу сделать я власть имущим? Смогу ли зайти хоть сколько-то далеко?

...'

— Эгегей! Вот вы где! — из дома вывалился шатающийся Фомлин. — Ребята, погодите. Ща я к вам подойду, ик!

С трудом волоча ноги, напившийся хозяин направился к сидящим в глубоком молчании гномам.

— Вы чё такие хмурные?! Ай-да!

Фомлин плюхнулся на скамью между Скалозубом и Пастырем, обнял обоих за плечи и крепко прижал к себе.

— Эй, Безбородый! Видал, что тут у меня? Па-ми-дор-ки! Ик! Смотри, это всё я сам вырастил. А вон огурчи... ик! ...и. Вкусные! Хочешь дам тебе попробовать пару штук?

Скалозуб безуспешно пытался вырваться из объятий надравшегося в хлам гнома:

— Спасибо, уже попробовал сегодня за ужином. Правда, очень вкусно!

Фомлин потянул его к себе и, упёршись лбом ко лбу, обдал ядрёнейшим перегаром:

— Во-о-о, видишь? Вку-у-сно! Вы, главные закон... законо... зако... задомродившиеся! так не умеете, да? Ик! Ууу, какая смешная у тебя рожа, ха-ха! Без бороды, ах-ха-ха!!!

— Я, пожалуй, пойду немного посплю. Тяжёлый был день...

Хозяин сада лишь сильнее прижал гнома к себе:

— Погоди-погоди. Посиди со мной ещё пять минут. Вот скажи, Безбородый. Только правду скажи! — из недр Фомлина вырвалась громкая отрыжка. — Мда... Так, о чём я? А! Безборо-о-одый! — пьяный вдребезги гном пытался смотреть Скалозубу прямо в глаза, хотя дольше пары секунд у него не получалось сконцентрироваться на этом несложном процессе. — Честно скажи! Как мужик мужику! Ты меня... уважаешь?

Скалозуб глубоко вздохнул. Сумасшедший день, не иначе!

'Ладно, неужели после всего пережитого я не смогу отделаться от нажравшегося в хлам взрослого мужика?'

Как учил его Хиггинс, он выдержал многозначительную паузу, прежде чем ответить на крайне важный вопрос хозяина дома:

— Уважаю! Ты, Фомлин, настоящий мужик! Герой! Спас меня! Вымыл! Накормил! — староста расслабился, расплывшись в довольной улыбке. — Ох, как я устал... Не покажешь, где в твоём доме мне можно поспать?

Услышав просьбу о помощи, спаситель обездоленных и безбородых резко вскочил со скамьи.

— Спать! Так... хм, — после долгих раздумий, владелец дома нашёл-таки решение проблемы. Как это часто бывает в подобных ситуациях, таким волшебным 'решением' оказался громкий и требовательный призыв женщины. — Гмара! Гма-а-а-ра-а-а! Да, чтоб тебя! ГМА-А-РА-А-А-А-А!!!

Выскочившая из дома гномиха в сердцах хлопнула руками по бёдрам, набросившись на буяна:

— Чего развопился как резаный?! Совсем сдурел?! Соображаешь вообще?! — пожилая женщина буквально шипела на Фомлина. — Ужрался до зелёных соплей и давай на пол-Квартала орать!

— Гма-а-а-ра, — тот выглядел невероятно довольным собой. — Безбородый хочет баиньки! Хде его кроватка?

Сердито взглянув на Скалозуба, Гмара повела того за собой.

— Поспишь тут с твоими воплями! Придурошный...

Пастырь поднялся следом за парочкой:

— Пожалуй, мне тоже не помешает вздремнуть, — пророк ласково похлопал по плечу собравшегося яростно протестовать Фомлина. — Позвать твоих друзей, Бойла и Кларка?

— Друзей? Да. Дру-у-у-зей! Гхм, гхм... БОООООИЛ!!! КЛАААРК!!! Боооил! Клааарк... Боил...

Пастырь захлопнул за собой дверь, немного приглушив зазывные крики старосты.

— Воистину, питие крепких напитков есть страшный грех, разжижающий мозги даже лучшим из нас.

Каморка, отведённая Скалозубу, располагалась на чердаке. Маленькое оконце выходило на пустынную улицу, уборкой которой никто не занимался последние лет, этак, десять. Контраст с ухоженным внутренним двориком вызывал неприятное чувство дисгармонии у привыкшего к порядку во всём законнорожденного.

Повалившись на металлическую, невероятно жёсткую и неудобную кровать, Скалозуб ощутил такое немыслимое блаженство, какое никогда не испытывал прежде, нежась на самых мягких перинах.

'До чего я дошёл... В кого превратился? Сколько времени прошло с начала моих злоключений?

Чувствую себя словно побитая собакоморда. Неужели боль позади или это лишь только начало новых испытаний на прочность? Праотец Всеобъемлющий, как же я устал...'

Скалозуб закрыл глаза, желая провалиться в целительный сон. Но прежде чем уйти в сладостное забытье, он успел послушать похабные песенки горланивших на пределе возможностей голосовых связок Фомлина и присоединившихся к нему Бойла и Кларка:

Всё могут короли — предатели они!

И нет их злам числа — душа их не чиста!

Но наш король — хуже, чем самый подлый вор!

Всё что не мог создать — у народа легко сумел он отнять!

Позор, позор такому королю — гореть ему в аду!

Имя ему Маронон — и он полный мудозв...

Глава 8. Кайся грешник!

Рост есть медленный процесс, а не судорожный взрыв. Так же невозможно победить грех судорогою раскаяния, как познать целую науку мгновенным порывом мысли. Действительное средство внутреннего совершенствования — только в постоянном, терпеливом усилии, руководимом мудрым рассуждением.Уильям Чаннинг

— Скалозубик! Скалозубик! — кричала Бригитта, напутствуя уходящего гнома. — Возвращайся скорее мой милый!

Помахав рукой на прощание, Скалозуб свернул за угол, направляясь в поместье Кременькана. Ему следовало лично вручить свадебное приглашение чудаковатому гному. Об этом просила Бригитта, а значит, откладывать дело было нельзя.

Однако не успел Скалозуб сделать и пары шагов, как застыл, поражённый чудовищным зрелищем. Не веря своим глазам, он сморгнул, раз, другой, третий. Не помогло.

На протяжении всей длины улицы, через равные промежутки, болтались на столбах-светочах повешенные гномы. Светлокамни в навершии столбов были вынуты и вставлены во рты висельников.

Скалозуб развернулся, желая убежать обратно в поместье, но куда бы он ни смотрел, везде его ожидала одна и та же картина. Молодые гномы и старые, женщины и детишки, оборванцы и знать — казалось, все жители Оплота были развешены словно жуткие фонари, дабы освещать пустую дорогу. Не зная, куда деваться от безумного зрелища, Скалозуб помчался вперёд, стараясь не глядеть по сторонам.

Раскачивающиеся тела, мимо которых он пробегал, поворачивались вслед за ним.

'Не смотреть! Только не смотри по сторонам! — словно молитву твердил себе Скалозуб. — Праотец милостивый, прошу, помоги!'

— Кайся-кайся, грешник! — один из повешенных гномов выплюнул светлокамень и хриплым голосом рассмеялся.

Споткнувшись от неожиданности, Скалозуб с большим трудом сумел устоять на ногах. Невольно остановившись, он оглянулся на заговорившего мертвеца и с ужасом распознал в том Пастыря.

— А ты думал, все будут жить вечно? Ха-ха-ха, наивный императришка говённого корытца! 'Проявленный явит себя через смерть всего сущего. Мною сотворённого, Мною и уничтоженного, и Мною же вновь воссозданного! Ибо нет ничего окромя Меня от века веков! Всё лишь иллюзия! Из ничего созданное в ничто в итоге и превратится!' — продекламировал пророк отрывок из последнего труда Мерхилека 'О проявленной и непроявленной сущности', описывающего гибель вселенной и начало очередного цикла.

— Д-д-дедушка?... — тихо вымолвил шокированный гном. — Что произошло? Почему все мертвы?!

— Ха-ха-ха! Мертвы! Можно подумать, большинство когда-либо жило! Ха-ха! Скоты, ведущие скотское же существование! Наделённые сверхразумом животные! Созданные по Его подобию — ведём себя словно дикие звери! Жрём, гадим, трахаемся, убиваем друг друга! И ради чего?! Чтобы урвать побольше никчёмных низменных удовольствий!

Пророк схаркнул комок гнили, кишащий трупными личинками.

— Мерзость — вот кем мы стали. В кого превратились, не сумев обуздать нашу жадность. Брать, брать, брать! А что не можешь взять — отнять у ближнего!

'Созданные дабы творить разрушают! Рождённые созидать в пример остальным расам — разоряют сами себя! Краснеет высокомерный эльф, отворачивается человек, и самому распоследнему орку стыдно за род гномов про́клятый!'

— Дедушка, хватит! Прекрати! — Скалозуб зажал уши и побежал прочь от пророка.

Покойники, мимо которых он проносился, один за другим выплёвывали кляпы-светлокамни и орали похабщину. Стараясь не вдумываться в услышанное и затыкая пальцами уши, Скалозуб мчался всё дальше и дальше вперёд по бесконечной улице.

Внезапно дорога с рядами повешенных на обочине гномов разошлась в две противоположные стороны. На распутье, меж двух столбов, привязанный по разведённым в стороны рукам и ногам, висел его старый учитель.

Упавшая на грудь голова безжизненно свисала тяжёлым грузом. Рваные лохмотья открывали взгляду сморщенную старческую кожу. Вокруг туго стянутых верёвкой лодыжек и запястий виднелась почерневшая плоть, а тёмная синева конечностей свидетельствовала о том, что гном распят уже очень давно.

— Хиггинс... — несмотря на все мёртвые тела, только что пронёсшиеся перед его взором, вид любимого старика угнетал своей безнадёгой. — Кто мог сотворить такое с тобой?...

В ответ на вопрос, голова распятого медленно поднялась. Распухшее лицо вперилось в Скалозуба. Во рту распятого не было кляпа, но в провалах на месте вырванных глаз ярко сияли два огромных сапфира.

— А, Скалик, это ты, — голос Хиггинса был обыденным, просто немного уставшим. С тем же выражением пожилой гном мог бы констатировать самое заурядное происшествие. — Давненько никто не навещал старика.

— Учитель! — из глаз Скалозуба ручьём текли слёзы. — Что происходит?! Почему все мертвы?! И как при этом все разговаривают?! Я умер и попал в ад?

Хиггинс непонимающе огляделся. Сапфиры в глазницах словно пылающие факелы вспарывали ярким свечением окружающий полумрак.

— Ад? Скалик, что за вздор ты несёшь! Нет ада, кроме того, что мы создаём сами. Праотец добр и милостив, разве может Он создать такое?! Зачем Ему это? Наказывать грешников? Абсурд! Безумцы, отвергающие Праотца, сами мучают себя день за днём, не понимая сути. Они страдают, как бы ни пытались скрывать сие от окружающих. Либо напрямую: от невзгод, болезней и совести, либо через своих детей, внуков и правнуков. Неизбежен закон воздаяния и всё возвращается обратно содеявшему! И благо, и горе. Мы сами кузнецы своих судеб, мой юный ученик. Сами проявляем ту или иную грань Всеобъемлющего.

— Тогда, что же я сделал такое? За что мне такое наказание?! — голос Скалозуба сорвался на визг. — Разве убивал я?! Обманывал? Воровал?

— А разве нет? — Хиггинс как будто нахмурился, отчего его лицо сделалось ещё более страшным. — Разве не ты обманывал бедняков, продавая втридорога испорченный товар, в коем они так нуждались? Не ты обворовывал слуг, платя им гроши? Не убивал ли рабочих непосильным трудом, пусть сия смерть была отсроченной, не мгновенной?

Ты творил зло, придумывая себе несчётное множество оправданий. И ты такой не один, мы все поступаем вопреки заветам Праотца. Такова наша корыстная сущность. Максимальную выгоду всегда извлекает тот, кто нарушает правила в то время, когда остальные их соблюдают. Но если правила нарушают решительно все, то и всеобщий проигрыш неизбежен! В этом причина краха нашей расы. Поэтому вместо возрождения мы стремительно движемся к гибели.

Слёзы катились по бороде... — да, в этом странном месте у него вновь была прежняя борода, — катились по бороде Безбородого. Правда всегда бьёт больнее любых оскорблений, ибо от неё у разума нет защиты.

— Я не хотел... не хотел быть таким. Я просто желал, желал...

— Быть счастливым. Я знаю, Скалик, знаю. Все жаждут счастья. Но никто не хочет по-настоящему строить его. Сие долго и трудно, а отнять у другого — проще простого, особенно если у тебя для этого есть сила и власть.

Скалозуб плюхнулся на колени:

— Прости меня! Прости меня, добрый учитель!!! Прости...

— Прости! — выкрикнул Скалозуб, не понимая, что происходит.

Кто-то с силой тряс его, запутавшегося в простынях, за плечо.

— Праотец простит! Хорош уже орать как умалишённый! Ну и ночка, Проявленный тебя побери! — пророк отпустил пришедшего наконец в себя Скалозуба. Старик выглядел уставшим и невыспавшимся. — Сначала одни вопили свои похабные песни, так стоило уснуть, другой разорался! Вон, смотри, как распереживался Чоппи.

Только сейчас Скалозуб заметил собакоморду, жалобно поскуливающую у изголовья кровати.

— Тихо-тихо, дружочек, просто кошмар приснился, — ему таки удалось распутать простыни и сесть на кровать.

Чоппи умолк, когда Скалозуб погладил его по голове, и принялся лизать гному руку.

— Хороший пёсик, хороший. Только не ссы на меня больше, лады?

— Похоже, у тебя и правда появился друг, пусть и четвероногий, — улыбнулся Пастырь. — Пойдём, разбудим наших алкашей. Нечего полдня отсыпаться!

Впрочем, почти все вчерашние дебоширы проснулись и сами. Хиггинс сидел в полудрёме на лавочке во дворе, расслабленно откинувшись на спинку скамейки. Бойл и Кларк поочерёдно расставались с содержимым желудков, стоя на четвереньках у большого деревянного ведра. Гмара и Жмона вовсю хлопотали на кухне, разогревая печь для приготовления завтрака. Один лишь Фомлин крепко спал в своей комнате, лежа на боку с голым пузом и храпя, как стадо проголодавшихся кротосвинок.

Пастырь звучно похлопал ладошкой по открытому брюху спящего:

— Давай вставай, грёбаный шашлык!!!

Хозяин дома, недовольно бурча, заворочался, но пророк не отставал:

— Харэ дрыхнуть! Вставай, кому говорю! Да чтоб тебя!

Дедушка принялся похлопывать Фомлина по щекам и растирать тому уши. Бурчание превратилось в нечто отдалённо напоминающее мычание, но гном по-прежнему не хотел просыпаться.

— Уф, тяжёлый случай. Безбородый, принеси-ка ведёрко с водой, да желательно похолоднее. Мы будем исцелять павшего воина! — Пастырь в предвкушении потёр руки. — Хах, давненько мне не приходилось выхаживать тяжелораненых.

Подобрав первое попавшееся под руку ведро, Скалозуб отпер засов и вышел из дома, намереваясь наполнить ёмкость водой из колодца, примеченного им вчера по пути. Однако не успел он сделать и пары десятков шагов, как из-за угла соседней улочки вышел Дорки вместе со здоровеннейшим мужиком. На две головы выше самого высокого гнома, гигант с широченными плечами нёс в руках столь знакомое Скалозубу корыто. Его прежний 'трон'.

Испугавшись, Скалозуб попятился было назад, но Дорки усмиряюще поднял вверх руки:

— Приветствую, мой безбородый товарищ, не нужно бояться, — усмехнувшись, гном изобразил нечто вроде поклона. — Мы всего лишь желали выразить своё почтение вашему императорскому величию. Любезнейше прошу принять в дар сей трон, облагороженный какашками высокорожденного!

Здоровяк швырнул корытце Скалозубу под ноги. Глядя на его мускулы, было нетрудно догадаться, что с тем же успехом корыто могло прилететь 'императору' в голову. На грохот из дома выбежал Чоппи, отчаянно лая на незваных гостей.

— Смотри, пёсичек! — словно ребёнок обрадовался гном-переросток. — Дорки, ты только глянь! Какой хороший, ути-мимими!

Глава местной банды с нескрываемой злобой бросил взгляд на своего компаньона. Когда он вновь обратил своё внимание к Скалозубу, то больше уже не кривлялся:

— Не думай, что ты теперь в безопасности, Безбородый. Твоё вчерашнее спасение лишь отсрочка неизбежной кары, — Дорки сплюнул в направлении освобождённого гнома. Плевок не долетел до того лишь самую малость. — Твои избавители — спятившие старики, а так называемый староста, приютивший тебя, двуличная мразь! Рано или поздно народ отвернётся от них и тогда никакое 'чудо свыше' тебя уже не спасёт.

Чувствуя угрозу в голосе незнакомца, Чоппи теперь не просто лаял, а злобно рычал, встав перед Скалозубом и изготовившись к прыжку. Сделай чужаки хоть ещё один шаг по направлению к обоссанному, но знакомому гному, собакоморда бы бросилась в бой.

— И ты пришёл сюда только ради этого, Дорки? Запугивать едва не погибшего приговорённого? Право, не стоило себя утруждать, да ещё и тащить через пол-Квартала пропахшее моим говном и сакой корыто! Но спасибо, думаю, оно может пригодиться в хозяйстве.

Дорки крепко сжал кулаки. Вероятно, не стой между ним и Скалозубом Чоппи, без драки, увечий, а то, чего и похуже, не обошлось.

— Не выпендривайся, безбородый урод. Поверь, всё только начинается. Ты встал не на ту сторону, понял?! Связался не с теми, кто может тебя защитить! Вот для чего я пришёл. Предупредить, чтобы ты не возомнил, будто всё может сойти тебе с рук! Сиди тихо, ясно?! — слюна так и брызгала изо рта орущего на всю улицу гнома. — Надеюсь, теперь, ты ухватил мою мысль, выродок?! Или ты не только безбородый, но ещё и безмозглый?! — Дорки глубоко вдохнул, успокаиваясь. — Будь паинькой, и может, тебе всё-таки удастся сохранить свою шкуру.

Уйти с победоносным видом у главаря банды не вышло. Впечатление подпортил сидевший на корточках великан, что по-прежнему улюлюкал с рычащим Чоппи.

— Пошли Норин. Хватит умиляться сраной псиной, дебил! Пошли, кому говорю!!!

Здоровенный гном печально вздохнул и поднялся. Сурово посмотрев на Скалозуба, гигант нехотя зашагал прочь, следом за своим предводителем.

Вернувшись обратно с пустым ведром, он обнаружил Фомлина уже пробудившимся, хотя пока и с трудом стоящего на ногах.

— Што случилось?! Почему Чоппи так разлаялся, а? Мой проказник, иди к папочке! Хороший пёс...

Пока хозяин и собакоморда выражали друг другу взаимную мегалюбовь, Пастырь отвёл Скалозуба в сторонку:

— Тебе что, жить надоело? Какого хрена ты попёрся на улицу в одиночку?! Думаешь, весь народ празднует и радуется твоему освобождению?

— Но ты же сам сказал принести...

— Сказал, сказал, — передразнил его старичок. — Голова тебе на что, блин, дана? Во дворе есть прекрасный ручеёк, стал бы Фомлин бегать за водой через пол-Квартала, дабы полить свои грядки?! — пророк выглядел и вправду очень рассерженным. — Чтоб и носу из дома один не высовывал! Я не для того вчера из шкуры вон лез перед толпой, выручая тебя, чтобы какой-нибудь недоумок на следующий же день размозжил корытом твою тупую башку! Усвоил урок?

— Да понял я, понял! Я что похож на самоубийцу? — недоверчивый взгляд старца подсказывал, что похож. Скалозуб тяжко вздохнул. — Ноги моей не будет на улице лишний раз, обещаю. И, Чоппи, спасибо тебе.

Четвероногий защитник радостно повилял хвостиком, показывая, что был рад услужить. Поддерживая шатающегося Фомлина под руки, троица вышла во внутренний двор.

— Праотец милостивый, клянусь, больше никогда не буду так нажираться... — хозяин дома присоединился к поклонению Бойлом и Кларком деревянному ведру. В данных обстоятельствах Скалозуб был рад царившей во дворике темноте, зрелище трёх блюющих гномов могло вызывать тошноту и у непившего накануне.

Усевшись на лавочку по бокам от дремавшего Хиггинса, пророк и его подопечный завели неспешную беседу.

— Однако наш полуспящий друг полностью оправдывает своё прозвище, — заметил Пастырь.

— Мфпрррф, — убедительно подтвердил Хиггинс.

— Я помню, учитель частенько так спал на уроках в Школе ремёсел, — с улыбкой мысленно вернулся в былые времена Скалозуб. — Будучи подростком, всегда считал, что бедный гном просто не высыпается и никак не мог взять в толк, почему его так ругают все окружающие. Эх, как же хорошо было быть молодым и наивным...

— 'Темнота незнания уютна, истина же ранит и ломает душу неподготовленному!'

— Знаю, знаю, цитата из Мерхилекского 'Всеобъемлющего', — вздохнул Скалозуб. — Просто хочется иногда расслабиться и забыться, пусть совсем ненадолго. Все эти трудности, неразрешённые проблемы, конфликты постоянно накапливаются и давят тяжёлым грузом. Неужели ты сам никогда не сталкивался с задачей, которую не можешь решить, Дедушка?

Пастырь всем своим видом излучал безмятежность. Казалось, даже глубокие морщины на лице старика были лишь отголоском прожитых лет, но никак не трагедий или невзгод.

— Не 'не можешь' решить, а не знаешь, как это сделать. Праотец задач не по силам не даёт! — наставительно поднял палец пророк. — Любую проблему всегда можно решить сотней различных способов. Беда в нашем разуме. Мы бьёмся головой об закрытую дверь, когда рядом проломлена стена! Главная сложность заключается в абстрагировании от конкретного препятствия, я понятно объясняюсь или стоит использовать термины попроще?

— Понятно. Отрешиться, взглянуть на ситуацию со стороны, да-да...

— Так вот, вместо того, чтобы обдумать проблему под разными углами и пробовать различные решения, мы практически всегда действуем по одной и той же схеме. Иногда эта схема работает — потому мы ведь к ней и привязались, постоянно используем. Но очень часто наша модель поведения требует существенной корректировки в силу тех или иных обстоятельств. Тут-то и возникает загвоздка.

Новый алгоритм поведения пугает, выводит из зоны привычного, знакомого, душевно комфортного, пусть часто и не самого эффективного. Потому разум услужливо подсовывает нам оправдания, дабы ничего в своих действиях принципиальным образом не менять. Мы топчемся на месте, ходим кругами. И часто проблема сама собой со временем отпадает, а мы радуемся, что сняли камень с шеи, что наша рабочая модель в итоге всё же дала положительный результат!

Но ведь мы не стали умнее, гибче, не научились ничему новому. Всё, что нам теперь остаётся, это всеми правдами и неправдами избегать подобного рода ситуаций в будущем, так как мы по-прежнему понятия не имеем, как те разрешать. Поистине замкнутый круг! А ведь есть много проблем, которые сами собой не решатся, пройди хоть тысяча лет!

Убегая от сложностей, вместо того, чтобы учиться на ошибках и становиться мудрее, мы чувствуем себя всё более и более угнетёнными, опустошёнными. Самоуважение испаряется. Сил и воли становится с каждым разом всё меньше. Хочется снять душевное напряжение. Расслабиться, либо 'сорваться', как говорят некоторые.

Примитивное сознание находит примитивные же решения. Напиться до уссачки! Нажраться мухоморов до блевотины! Можно наорать на жену, близких или слуг, если те под рукой. Выместить злобу на тех, кто не может дать сдачи.

Всё это признаки слабости, следствия немощности гнома перед внешними обстоятельствами.

Вот так и доходят до ручки. Одно влечёт за собой другое. Маленькие неприятности превращаются в неразрешимый клубок противоречий, если в самом начале мы выбрали неправильный путь.

Пророк перевёл дух:

— Опять я чересчур распалился. Тоже, кстати, своего рода проблема. В общем, мой безбородый ученик, дабы не доводить ситуацию до беды, следует ответственно подойти к обдумыванию любого, пусть даже самого незначительного, вопроса. Ибо решая небольшими шагами посильные нам задачи, мы со временем легко и незаметно преодолеваем, казалось бы, немыслимые препятствия!

Уф, резюмирую кратко ещё раз: любая проблема становится со временем разрешима, если знать, с чего начать, ежели разбить большую задачу на маленькие и работать над ними ежедневно, не откладывая в долгий ящик 'на завтра'.

Вероятно, здесь должна была последовать многозначительная пауза, осознание великой истины и так далее, но наследник влиятельного Дома мудрость явно не оценил:

— Всё это, конечно, замечательно и очень правильно, — со скептицизмом прокомментировал изливания старика Скалозуб, — вот только на практике почему-то раз за разом мы, как ты выражаешься, бьёмся головой о закрытую дверь. Будучи не в состоянии взглянуть на проблему шире и понять, с чего начать и как разбить её на маленькие выполнимые подзадачи.

Скептицизм Скалозуба пророк со снисходительным видом парировал, не задумавшись даже на пару секунд:

— Не думай, что я собираюсь читать тебе занудные абстрактные лекции про то, как следует жить и что порядочный гном должен делать. Перевоспитывать одного-единственного взрослого мужика, какая от этого польза?! Считаешь, я хочу потешить сим своё самолюбие? Право, Безбородый, я лучше лишний раз Мерхилека перечитаю!

Слушай внимательно. Давным-давно, задолго до Рокового дня, философы придумали невероятно простой, но действенный способ отстраниться от 'неразрешимой' проблемы. Его рабочее название, 'третий глаз', человеческие маги в дальнейшем переиначили на свой лад, придав тому своими практиками мистическое значение. Изначально же техника не имела ничего общего с оккультизмом и требовала от гнома лишь минимального воображения.

Всё, что было нужно практикующему — это начать в каждой ситуации представлять себя со стороны. Будто есть некий третий наблюдатель, совершенно непредвзятый, лишённый каких бы то ни было чувств и эмоций, оценивающий любое событие с точки зрения множества возможных причин и следствий. Рассматривая ситуацию под всеми углами, практику было легче найти оптимальное решение, так как выбор вариантов поведения представлялся гораздо шире, не будучи закрыт шторой сиюминутных эмоций.

Мерхилек придумал, как усовершенствовать технику, представляя не абы какого стороннего наблюдателя, а самого Праотца, незримо присутствующего во всём сущем. Всеобъемлющий ведь потому так и зовётся, что охватывает Собою всё возможное во вселенной. Это позволяет ещё больше абстрагироваться от желаний и потребностей нашего эгоистического сознания. Взглянуть на ситуацию поистине широким взглядом!

Единственная сложность техники заключается в её невероятнейшей простоте. Мы легко отмахиваемся от того, что считаем и так понятным и очевидным, предпочитая ломать голову над всяким вздором. Ленясь делать невидимые, но такие полезные умственные упражнения.

Пользуйся же тем знанием, что только что приобрёл, Безбородый, ибо нам с тобою предстоит решить проблему поистине глобального масштаба! В условиях крайне ограниченных ресурсов и времени.

И снова вся эпичность момента пошла собакоморде под хвост:

— Как ты замонал гудеть над ухом, Дед, — пробурчал Хиггинс, лениво приоткрывший глаза. — Я этому остолопу сто раз говорил то же самое! Всё равно он каждый раз забывает и не использует на практике технику, а начинает ныть, какой он весь бедный и пренесчастный!

Скалозуб принялся яростно защищаться, так как все 'объяснения' Хиггинса всегда сводились к одной-единственной фразе: 'взгляни на проблему со стороны' — и уж точно даже близко не стояли с развёрнутым, хоть и невероятно нудным ответом пророка.

Во внутреннем дворике стало резко светлеть. Обратив взор на источник сияния, Скалозуб от удивления раскрыл рот, настолько бредовым казалось происходящее.

Всё ещё пошатываясь, но с чрезвычайно целеустремлённым лицом, Фомлин яростно сдёргивал плотные покрывала со сталактитов-светляков и больших светлокамней, коими была усыпана вся пещера.

— Какого хрена меня не разбудили раньше?! — возмущённо орал владелец сада. — Проклятье, уже давно было пора начать имитировать день!

Хиггинс плавным движением прикрыл рот Скалозубу.

— А ты думал, всё так просто? Это тебе не семейную бухгалтерию вести, — старый выпивоха, похоже, окончательно проснулся. — Фомлин знает толк в садоводстве.

— Но зачем? К чему такие заморочки с покрывалами, светом и тьмой? Это что, какой-то розыгрыш?

— Делать мне больше нехрен, как разыгрывать тут его! — ворча, продолжал своё странное занятие Фомлин. — Зараза! Ещё два часа назад нужно было день начинать!

— Какая разница, день сейчас или ночь, мы же всё равно глубоко под горой?! — не унимался любознательный Скалозуб. — С чего ты вообще решил, что сейчас именно 'день'?

Садовод ничего не ответил, только рявкнул на Бойла и Кларка, чтобы те наконец оторвались от облюбованного ими ведра и помогли 'начать день'.

Когда троица неуклюжих с бодуна гномов распечатала оставшиеся светлокамни, в пещере стало настолько светло, что Скалозубу пришлось щурить глаза, отвыкшие от столь яркого освещения.

Площадь участка оказалось больше, чем можно было предположить в темноте. Ровными рядами, с минимальными промежутками, были рассажены огурцы, помидоры, грибокартошка, бобы и даже какие-то колосья, называвшиеся, как пояснил Хиггинс, яжрачменем.

Приступив к работе, гномы трезвели на глазах, всё увереннее набирая воду в огромные чайники с длинными носиками, расширяющимися на конце припаянной к ним дырчатой насадкой. Поливая из странных приспособлений свои насаждения, бледные и невыспавшиеся вчерашние дебоширы улыбались, нежно поправляя листочки и стебли растений.

Завершив наконец 'ритуал начала дня', как про себя назвал его Скалозуб, гномы принялись умываться в маленьком ручейке, о котором упоминал ранее Пастырь.

— До чего же ты любопытный, Безбородый. Как маленький ребёнок! — сделал замечание Фомлин, раздевшись по пояс и омывая помятое лицо холодной водой.

— Можно сказать, вчера он заново родился, — ответил за гнома пророк. — К тому же не стоит забывать, он всю жизнь провёл среди высшей элиты законнорожденных и понятия не имеет, какой путь проходят блюда, прежде чем попасть к нему на стол.

— Не соглашусь. По гнилой грибокартошке он настоящий специалист! — возразил староста.

— Праотец милостивый, я же попросил прощения перед лицом всех жителей Квартала! — возмутился Скалозуб. — Теперь я прекрасно осознаю, насколько гнусно тогда поступал. Мне что, всю оставшуюся жизнь будут поминать мой проступок?!

Все посмотрели на него словно на наивного дурачка.

— А ты думал пары извинений достаточно? Докажи на деле, а не на словах, что ты изменился! Исправь ситуацию, помоги беднякам, сделай жизнь окружающих хоть чуточку лучше — и ни у кого язык не повернётся вспомнить былое. До тех же пор кайся и помалкивай... грешник.

Слова Фомлина вызвали неприятные воспоминания о кошмарном сне, а хмурое выражение страдающего от похмелья лица отбило у Скалозуба всякое желание продолжать спор.

— Ладно парни, пойдём, выпьем чайку. У нас должен был настояться свеженький чайный гриб. К тому же лично я не прочь пожрать. Боюсь, вчерашний ужин теперь находится в том ведёрке...

После скромного, но сытного завтрака, состоящего из перловки, которую, как с удивлением узнал Скалозуб, готовят из выращиваемого во дворике яжрачменя, гномы начали расходиться. Фомлин вместе с Пастырем и сопровождавшим их Бойлом ушли на очередное городское собрание. Кларк убежал помогать по хозяйству какому-то знакомому, а Хиггинс вновь пошёл спать.

Проболтавшись пару часов неприкаянным, Скалозуб напросился от скуки в помощники к двум пожилым гномихам. Пастырь уже поведал ему, что Гмара и Жмона были служанками пропавшей жены Фомлина, но выведать у них нечто большее так и не удалось. Чувствовалось, что тема для женщин неприятна, а под словом 'пропавшая' подразумевалось нечто гораздо более безысходное.

Завершив все делегированные ему слабым полом дела, Скалозуб принялся играть с Чоппи. Вернувшийся раньше остальных Кларк застал его валяющимся на земле и имитирующим ожесточённую борьбу с собакомордой.

— Вау-вау, полегче, Безбородый, не задави нашего любимого пёсика! Ишь, какой ты у нас, оказывается, борец!

Смутившийся гном поднялся на ноги, отряхиваясь от пыли:

— Захотелось немного подвигаться. Чувствую себя старой развалиной после столь долгого пребывания в одной позе. Знаешь, будучи наследником Среброделов, я постоянно трудился над своей физической формой. Гимнастика, упражнения с оружием, борьба. Я мог тренироваться часами! А сейчас устал, всего-то поработав часик на кухне и поиграв слегка с Чоппи.

— Ничё себе, вам законнорожденным делать нефиг! — присвистнул Кларк. — На меня все таращатся как на сумасшедшего, а я-то всего лишь жонглирую своими камнями. Это ж надо додуматься, упражняться часами напролёт заместо нормальной работы!

— Понимаю, — вздохнул Скалозуб, — когда я учился в Школе ремёсел, тоже слабо представлял себе тренировки в свободное время. Помашешь молотом час-другой, уже будет не до борьбы.

— На кой ляд вообще нужна эта ваша борьба? Пока будешь с одним возиться, остальные все почки и спину ногами тебе отобьют! Кинул чем-нибудь тяжёлым в голову и бежать что есть мочи.

Скалозуб почесал затылок, не зная, с чего и начать:

— Видишь ли, Кларк, до недавнего запрета на ношение стального оружия, у нас, законнорожденных, если дело доходило до серьёзного конфликта, никому и в голову не приходило никуда убегать. Любой мужчина встал бы на защиту имущества и близких, с топором ли, молотом, булавой, или ещё чем не менее смертоносным. Да ещё и килограмм двадцать доспехов бы на себя нацепил.

Соответственно, если в бою с другим таким же тяжеловооружённым гномом, ты по каким-то причинам оказался вдруг без оружия, всё, что можно сделать, это вступить в борьбу. Связать руки противника, не дать ему замахнуться, нейтрализовав тем самым основную угрозу. А при большой удаче и мастерстве ещё и чужое оружие отобрать.

К тому же при введении некоторых ограничений, борьба отличное средство для выяснения отношений между мужчинами. Не прибегая к чрезмерному насилию, пробитым головам, выбитым зубам и сломанным носам, можно быстро выяснить, кто был прав.

Кларк всё ещё недоверчиво покачал головой:

— Мы с тобой будто из разных миров, Безбородый. Бросаться голыми руками на защищённого доспехами воина?! Всегда же можно хотя бы заточку из-за голенища сапога вытащить!

Гном продемонстрировал искусно запрятанные ножи. Скалозуб в жизни бы не заподозрил всегда пребывавшего на позитиве товарища в ношении такого количества острых предметов.

— Правда, стражи действительно тщательно обыскивали и отбирали у меня ножички, те пару раз, что я бывал в вашей Пещере...

— Научишь меня обращаться с ножом? Раньше я им лишь грибы, да иногда мясцо резал, — не удержался от просьбы воодушевившийся Скалозуб.

Быт черни казался ему сейчас совсем иным, чуть ли не экзотическим миром и представлял животрепещущий интерес. Он знал, что подобное состояние очень быстро лечится рутинной работой, но уж тренировки с холодным оружием ему навряд ли наскучат.

— Да без проблем, дружище! — рассмеялся юный гном. — Хочешь, я тебя и камешками жонглировать научу? Тоже полезный навык, если понадобится что-то внезапно швырнуть. А ты поучи меня этой странной борьбе. Вот будет умора, завалить какого-нибудь жлоба с дубиной и потоптаться на нём!

— По рукам! — с удовольствием согласился Скалозуб.

Глава 9. Всего лишь детишки

Никогда не взывай к 'лучшей стороне' человека. Он может её и не иметь. Обратись к его личной заинтересованности. Это значительно эффективнее.Роберт Хайнлайн

Силы постепенно возвращались к измождённому гному. Обильное питание, полноценный сон и незначительные обязанности, в духе полива растений или помощи женщинам, оставляли Скалозубу достаточно времени, которое он с удовольствием использовал для гимнастики и тренировок с Кларком.

Поначалу его весьма удивлял неспешный образ жизни жителей Квартала. Что Гмара, что Жмона, что оба молодых гнома часто сидели на лавочке или слонялись без дела, коротая будни за игрой в кости, сплетнями и прочей ерундой. Не удивительно, что уровень жизни черни был таким низким! До злополучного заключения у Скалозуба всё было строго расписано по часам: пробуждение, умывание, завтрак, выдача распоряжений и контроль над работой слуг, учёт и инвентаризация семейного имущества, деловые встречи с представителями других Домов и так далее. О такой роскоши, как куча свободного времени, он не мог и мечтать.

Однако в подобном положении дел, по словам Хиггинса, не было ничего удивительного. Работы в Квартале практически не было. Мужчины в большинстве своём толпились у входа в Пещеру ремёсел, надеясь ухватиться за какую-нибудь временную работёнку, не требующую серьёзной квалификации и умений. Женщины также, либо подрабатывали служанками в Домах законнорожденных, либо занимались шитьём и хозяйством в своих скромных жилищах. Отсутствие образования и должного уровня мастерства в востребованных ремёслах не позволяло беднякам производить хоть сколь-нибудь ценные товары или услуги.

— Поверь, Скалик, они бы и рады заработать себе на достойную жизнь и сносное пропитание, но им нечего предложить. Отсюда и таковое деление гномов на касты. Одни живут себе, не тужа, в Пещере ремёсел, в то время как подавляющее большинство занимается обслуживанием горстки избранных.

— А как же Король?

— Тут и говорить нечего. Весь Оплот обслуживает его прихоти. Ты же знаешь, даже законнорожденные разве что не ссутся от счастья, если удастся урвать королевский заказ. Платят хорошо, к тому же есть гарантии, что тебя не обманут, как поступают некоторые члены Домов.

— Угу, есть такое. Правда и откатывать всяким управляющим приходится немало, чтобы заказ дали именно тебе.

— Ну так не в сказке живём, за всё платить надо! Даже за собственный труд...

— Я что, так и буду теперь на жопе ровно сидеть, не выходя из дому? — хорошенько отдохнувший Скалозуб сам дивился порой вновь проснувшейся наглости. — Не пойму, для чего, в конце концов, я так вам понадобился? Чтобы выполнять простейшие хозяйственные задачки на кухне или в саду? Не поймите меня неправильно, я, конечно, очень благодарен за своё спасение, но абсолютное безделье мне уже порядком поднадоело.

Мужчины собрались в полном составе, прогревая косточки в маленькой баньке, под которую Фомлин переоборудовал один из домов, что окружал 'зелёный дворик'.

— Ох уж эта молодёжь. Всё им неймётся, не могут усидеть и пары недель на одном месте, — проворчал Хиггинс, не упускавший, по наблюдениям Скалозуба, возможности вздремнуть при любой мало-мальски благоприятной возможности. — Наслаждайся и радуйся жизни дурак, успеешь ещё повпрягаться!

— Старик прав, Безбородый, — согласился Пастырь. — Восстанавливай силы. Придёт время, отдашь причитающееся.

— Вот это меня и тревожит. Я чувствую себя в неоплатном долгу, не имея ни малейшего понятия, как отблагодарить вас всех по достоинству. Моё поместье и всё имущество, как ты сам мне поведал, конфисковали в пользу королевской казны. Помочь вам чем-то серьёзным я нынче ничем не могу...

— Время, Безбородый, всему своё время, — подключился в разговор Фомлин. — Дай народу немного свыкнуться с твоим освобождением. Не все обрадовались такому исходу. С каждым днём всё больше гномов поддерживает Дорки и его шайку, не стоит давать им лишний раз повод распускать руки, слишком рьяно начав социальную деятельность.

— Социальную деятельность?

— Ну дык, а для чего ещё ты можешь нам по-настоящему пригодиться? Нам нужны твои мозги, деловые связи, умение убеждать. Ты же сам видел, в Квартале окромя нас, трёх пожилых пердунов, нет ни одного образованного гнома, одна безграмотная быдлятина!

Прости Бойл, не хотел тебя обидеть. Кларк, ты тоже не обижайся, в конце концов, это не ваша вина. Я и так стараюсь обучить вас всему, что знаю сам! — поспешил оправдаться староста перед укоризненно посмотревшими на него молодыми гномами.

— Фомлин, а это правда, что ты раньше тоже был законнорожденным? — не преминул в очередной раз спросить Скалозуб.

Хозяин дома каждый раз находил предлог уйти от темы, но распарившись, стал словоохотливее обычного:

— Ты ведь всё равно не отстанешь со своими вопросами, да, Безбородый? — любознательный гном хитро сощурился, и староста, вздохнув, продолжил, — Я сам из бедного Дома, про который ты, должно быть, и не слыхал. Но вот моя жена, — Скалозубу почудилось, что, упоминая супругу, Фомлин чуть вздрогнул, — моя жена была из Дома Жизнетворцев. В тот злосчастный день, когда сумасшедший Король обвинил в измене и арестовал всех членов Дома, мы с Гмарой и Жмоной пошли в Квартал черни, раздать излишки начинающего портиться продовольствия беднякам. Возвращаться, как оказалось, нам уже было некуда.

Скалозуб вновь почувствовал себя виноватым. Обратная сторона чрезмерного любопытства — легко разозлить или, наоборот, расстроить близких сердцу товарищей.

— Прости, не хотел бередить твою рану, Фомлин. Теперь понятно, откуда у тебя столь глубокие познания в фермерстве.

— А... что было, то было, прошлого уже не вернёшь, — отмахнулся гном, однако вид имел опечаленный. — Поскольку мой Дом не занимался ничем действительно стоящим, Жизнетворцы обучали меня помаленьку своему мастерству. Все эти циклы 'день-ночь', которые так тебя удивляют, регулярный полив растений водой, грядки, саженцы и многое другое — всему меня научили родственнички моей ненаглядной. Поверь, своим умом я бы ни за что до этого не дошёл.

— Знаешь, мои слуги выращивали в поместье съедобный мох и грибы, но додуматься до 'дня и ночи' в глубокой пещере... Как к такому вообще можно было прийти?

— Техника, отработанная поколениями, — усмехнулся Фомлин. — Говаривали, в качестве месторасположения Оплота неспроста выбрали именно эти три пещеры. Только здесь в необходимых количествах находятся светлокамни и светляки-сталактиты. Их свет живителен для растений, без него столь глубоко под землёй растут лишь тот самый мох да грибы. Но постоянное освещение тоже губит посадки, вот и приходится изгаляться. Не ручаюсь, конечно, что наш цикл точно соответствует реальной смене ночи и дня на поверхности. Последние часы, что были в Квартале, сломались ещё до того, как я на свет появился, так что всё субъективно.

— А откуда тогда взялось мясо? А яйца по утрам? Здесь где-то есть ещё одна ферма?

Фомлин закатил глаза:

— Уймётся когда-нибудь с расспросами этот гном?! — все собравшиеся отрицательно покачали головами. — Есть ферма, есть. Поменьше нашей, зато более укромно запрятанная. Хог разводит кротосвинок и слепокур, а мы помогаем ему, чем можем. Если б не наши с оным пещерки, уже полквартала от голода, наверное, померло, а так вон сколько держимся. Но возможности двух, по сути, подсобных хозяйств, естественно, ограничены. Это тебе не Королевский сад, который по площади почти как весь наш Квартал. Чернь всегда выживала за счёт грибокартошки, наш урожай скорее дополнение для полноценного рациона, но никак не его основа.

— Интересно, много народу знает о вашем деле? Нипочём бы не догадался, что где-то помимо Королевской пещеры, занимаются выращиванием овощей и разведением мелкого скота!

— Если б кто знал, мы вряд ли сейчас здесь сидели и парились, — с сомнением проговорил староста. — Гномы народец эгоистичный, жадный и очень завистливый. Уверен, нашлась бы куча голодных умников, пожелавших урвать себе на пропитание 'немножечко' урожая, и срать они хотели, что потом жрать вообще будет нечего!

Обычно я привожу продукты лавочникам, якобы купив их по блату у королевского кладовщика, а те уж дальше распродают всем желающим. Цену заламывают, засранцы, втридорога, зато ни у кого нет особенных подозрений.

На том и стоим, Безбородый, кручу-верчу, всех обдурить хочу! — в голосе Фомлина тем не менее слышалось больше грусти, нежели гордости за смекалистость.

Какое-то время все молчали.

— Как там переговоры с этим, как его, Рыжесрубом? — поинтересовался Хиггинс. — По-прежнему гнёт своё?

— Угумс, тяжёлый случай, гном с головой совсем походу не дружит. Вместо того чтобы скинуть цену, предпочитает окончательно испортить и без того хреновый товар.

— Рыжеруб? Продажей грибокартошки теперь занимается Рыжеруб?! — оживился Скалозуб, услышав знакомое имя.

В своё время он был достаточно близко знаком с упомянутым гномом. Некогда влиятельный Дом, во главе которого стоял рыжебородый ворчун, переживал не лучшие времена. Однако он всегда помнил Рыжеруба как чрезвычайно гордого и осторожного гнома. Чтобы тот 'опустился' до торговли с чернью...

— Знаешь это отродье? — в голосе Фомлина читалась явная неприязнь. — Впервые в жизни сталкиваюсь с настолько негибким и тупым торгашом! Всё канючит про свой долбанный кризис. Как будто я должен из штанов теперь выпрыгнуть и с голым задом перед ним чечётку сплясать! Кризис, кризис... Кризис он у всех. У всех, а не у одного драного Рыжесруба!

Староста глубоко вздохнул:

— Прости, Бойл, не хотел заводиться. — Сидящий рядом с хозяином дома юноша лишь пожал плечами. — Бесит просто. Не знаю, как с таким ушлёпком вообще дела можно вести.

Скалозуб сразу понял, что ему представился шанс отработать свой ужин:

— Я могу попробовать поговорить с ним. Рыжеруб, конечно, крепкий орешек, но в своё время мы довольно неплохо с ним ладили.

Фомлин с сомнением покачал головой:

— Боюсь, первое же твоё появление в Пещере ремёсел окажется и последним. Держу пари, все давно закономерно считают тебя погибшим от рук 'кровожадной и безмозглой черни'. И уж наверняка попытаются уладить возникшее недоразумение, если узнают, что ты жив-здоров.

Задумавшись, Скалозуб по старой привычке попытался погладить бороду.

— Знаешь, Фомлин, я ведь теперь, как вы говорите, Безбородый. Считаешь, многие признают во мне наследника Среброделов? — он с сожалением вздохнул, потрогав уже весьма солидную щетину. — Чутка поработать брадобрею и меня родная мать ни за что не узнает!

Сидевшие в сауне гномы переглянулись. Наконец, Хиггинс высказал общее мнение:

— Ты очень изменился за последнее время, Скалик. Как внешне, так и внутренне. Знаю я тут кое-кого в Квартале. Что ж, попробуем сделать из тебя, как говорят некоторые, 'модного гнома'.

Остаться неузнанным и не привлечь к себе излишнего внимания, оказалось двумя совершенно разными задачами. И если с первой проблемой Скалозубу удалось разобраться играючи, справиться со второй было решительно невозможно.

На чисто выбритого взрослого гнома с коротко подстриженной шевелюрой оборачивались и таращились с открытыми ртами абсолютно все встреченные жители Оплота от мала до велика.

Брадобрей, услышав просьбу, покрутил пальцем у виска, но по ходу процесса увлёкся настолько, что если бы Скалозуб не впал в откровенную панику, то, вполне возможно, лишился бы даже ничтожных остатков волос на макушке.

Чувствуя себя практически голым, он тем не менее изо всех сил старался не отводить взгляда, а наоборот всем своим видом демонстрировать естественность и обыденность образа.

В Пещеру ремёсел удалось попасть без проблем. Стражи лишь почесали затылки при виде столь необычного гнома и без вопросов пропустили в обитель законнорожденных, вероятно, решив, что беды от него точно не будет, а связываться со столь странным типом может себе выйти дороже.

Зато аудиенции Рыжеруба пришлось добиваться достаточно долго, убеждая привратника, что визит имеет сугубо деловую цель, а сам он не спятивший, не прокажённый и уж точно не убийца-извращенец-маньяк.

— Ты уж не обижайся, добрый гном, если чё. Работа у меня такая, не пущать кого попади, — наконец извинился пожилого вида охранник, удостоверившись в адекватности посетителя лишь после небольшой взятки. — Хых, и не стрёмно тебе без бороды-то живётся?

— Что делать, последний писк моды, — соврал, равнодушно пожимая плечами, Скалозуб. — Увидишь, через полгода весь Оплот будет так щеголять!

— Ух, ну не знаю. Жалко мне свою бородишку. Потом пару лет же отращивать вновь придётся...

Вид полупокинутого поместья полностью подтвердил догадки Скалозуба о неважном положении дел его визави. Старый сгорбленный гном, которому с виду сам Хиггинс годился во внуки, с трудом волоча ноги, провёл его мимо наглухо закрытых дверей в кабинет хозяина дома. Кроме тихой возни на кухне и шарканья слуги, ничто не нарушало гробовой тишины. Скалозуб припоминал свои последние визиты к Рыжерубу, задним числом отмечая, уже давно намечающиеся признаки упадка.

'Видно, исчезновение любимого племянника окончательно подкосило рыжебородого ворчуна. Оно, конечно, и не удивительно, когда других наследников нет.

Хотя хрен его знает, за что все так любили этого вечно трясущего бородой тунеядца. По мне, так и слава Праотцу, что сам свалил в неизвестном направлении, гнать в шею надо таких! Сколько нервов мне тогда Бригитта своими переживаниями испортила... Трясун то, Трясун сё. В жопу его, вот и всё!'

Какая-то часть здравомыслящего сознания говорила Скалозубу, что он совершенно напрасно и несправедливо злится на пропавшего гнома, но ревность до сих пор жгла душу подозрениями, несмотря на все заверения Бригитты, что они с Трясуном просто друзья и, вообще, родственники, пускай и дальние.

'Однако Рыжеруб, похоже, твёрдо решил воспользоваться шансом восстановить былое влияние. Интересно зачем? Нет, понятно, что хочется вкусить благ и удовольствий, но так упорствовать ради Дома без будущего?

Или он понадеялся на лёгкие деньги? Неужто он совсем не осознаёт реального положения дел и считает, что на чернь достаточно посильней надавить и мигом озолотишься?! Хм, может, не стоило чересчур сильно хвастаться успехами в торговле во время моих прошлых визитов...'

Хозяин поместья задумчиво расхаживал по своему кабинету, сложив руки за спиной. Хотя для такой загаженной каморки, 'кабинет' было, наверное, слишком громким названием. Нет, столь откровенного бардака, как у Кременькана, здесь не было, но всё — от старой мебели, треснутой посуды до облупившейся краски на стенах, говорило о неблагополучии владельца сего имущества.

Едва встретившись взглядом со старым знакомым, Скалозуб мысленно ударился в панику:

'Узнал! Конечно, он узнал тебя, идиот! Как можно было добровольно ввязаться в подобную авантюру? Кто тебя за язык тогда потянул?! Пропал, теперь я точно пропал! Только бы рыжебородый не кинулся сразу звать стражей, может, я ещё успею отсюдова убежать...'

— Молотом мне по пальцу! Неужто я согрешил настолько, что сам Проявленный явился за мной?! Погодь, погодь, — Рыжеруб обезоруживающе поднял верх руки, но сразу затараторил вновь, не давая Скалозубу и секунды на то, чтобы опомниться. — Грым, что за чудо ко мне ты привёл? До меня, конечно, доходили слухи, что Кременькан в наказание лишил одного из своих слуг бороды, но я и помыслить не мог, что то была правда! Применять подобные методы воспитания... это в наше-то цивилизованное время! Видишь, Грым, а ты всё время ворчишь, что я плохо с вами обращаюсь. Ты только глянь на этого бедолагу, даже щетина отсутствует! У моей бывшей жёнушки и то растительность на лице была гуще! Ай-яй-яй...

Скалозуб так с открытым ртом и застыл, не зная, что ответить на 'приветственную' тираду. Хотя оная была обращена к шаркающему слуге, но явно адресовалась нежданному посетителю. Скалозуб, конечно, предполагал, что Рыжеруб удивится его внешнему виду, и на тёплый приём не рассчитывал, но столь несдержанная и неадекватная реакция застала его врасплох.

— Ладно, дружок, посыл Кременькана я понял, давай ближе к делу, — выражение лица у горе-предпринимателя стало суровым, если не сказать злым. — Какого орка он вновь по мою душу послал?! Я говорил и повторю, если потребуется, ещё сотню раз, так своему хозяину слово в слово и передай: ни в каких тайных встречах я больше участвовать не намерен! Коли ему так хочется вешать лапшу гномам на уши, пожалуйста, но только без меня. Я уже по горло сыт его сивым бредом, понимаешь?! Вот по сюда вот сыт! — дико выпучив глаза и выпятив вперёд подбородок, Рыжеруб провёл указательным пальцем по шее.

Всё складывалось совсем не так, как требовалось для дела, а потому Скалозуб был вынужден собраться и наконец-то перехватить инициативу в монологе рыжебородого дуралея. Иначе его вполне могли так и выставить из кабинета с 'ответным сообщением', не дав вставить ни слова.

Возмущённо встряхнув головой, он поспешно затараторил, чуть более грубым и глубоким голосом, чем обычно, памятуя о конспирации:

— Господин Рыжеруб! Уважаемый... да послушайте хоть минутку! Вы не за того меня приняли. Ни от какого я не Кременькана и ни на какую тайную встречу вас не зову. Праотец упаси, что это за 'тайные' встречи такие, о которых орётся на пол-Оплота?! Я пришёл к вам по совершенно иному вопросу...

— Ох, да неужели? Значит, слухи о безумстве Кременькана всё же преувеличены... — перебил его Рыжеруб. — Но если тебя лишил бороды не он, то кто же тогда? Сыщется ли в Оплоте гном более ненормальный?! — на секунду задумавшись, законнорожденный пришёл к выводу, что ещё как сыщется. — Ты от Короля, да?

От упоминания Предателя у Скалозуба непроизвольным образом скривилось лицо, что Рыжеруб воспринял весьма специфическим образом. Осознав, в каком ключе он только что отозвался о владыке Оплота, не в меру разговорчивый гном вдруг побледнел и притихшим голосочком залепетал:

— Пожалуйста, друг, забудь всё, что я тебе говорил. Ты ничего не слышал, лады? Мы ведь разумные граждане, я готов раскошелиться, дабы уладить это недоразумение. Денег у меня немного, сам видишь, как скатился я и мой Дом, но ради такого хорошего гнома, я поделюсь скромными остатками благосостояния. Просто не говори, о том, что ляпнул старый дурень, как следует не подумав. Хорошо? Просто...

— Хватит! Остановитесь! Да что же это такое! Я не от Кременькана и уж вовсе не от Короля! Да сколько можно тараторить без остановки?!

— Не от Короля? — Рыжеруб облегчённо перевёл дух, но сразу вновь насторожился. — Так кто ты тогда? Скажешь уже, наконец, или и дальше будешь изводить старого гнома?!

— Я из Квартала черни! — выпалил, улучив свободное от излияний Рыжеруба мгновение, Скалозуб. — Купец, пришедший обсудить оптовую покупку грибокартошки, вот и всего-то! Но могу, конечно, рассмотреть и другие вопросы, раз вы так сильно настаиваете. Я гном непринципиальный и вовсе не возражаю против вашего желания поделиться со мной благосостоянием Дома...

— Хорошо-хорошо-хорошо, обсудим детали сделки! Вы отличный торговец, просто-таки превосходный, я сразу по вам это понял! — заверещал медовым голоском рыжебородый 'хитрец', моментально переводя тему с невыгодного для себя русла. — Как я рад вести дела с грамотным и вежливым гномом! Вы даже не представляете, каково мне было мучиться с прочими неучами из вашего Квартала. Но я всегда говорил, и среди бедняков водится много светлых умов, нужно просто отбросить высокомерие и как следует поискать! Пройдёмте со мной, любезнейший, я покажу вам товар и, само собой, дам огромную скидку! Исключительно для такого славного коллеги, как вы! Ох, простите старого дурака, постоянно забываю о хороших манерах. Как я могу обращаться к такой выдающейся личности? И, Праотца ради, не обижайтесь на мои причитания в начале нашей встречи...

С невероятным подхалимством расшаркиваясь на каждом углу, Рыжеруб повёл посетителя по поместью.

— Не переживайте, я привык к удивлению окружающих и их повышенному вниманию к моей бороде. Вернее, к отсутствию оной. — Скалозуб с нарочитым достоинством вышагивал следом за суетящимся гномом. — Меня зовут Чоппи.

— Чоппи? Какое необычное имя. Дерзкое, решительное, ух! Пожалуйста, сюда, мастер Чоппи, я храню грибокартошку в прохладном местечке, дабы максимально сохранить полезные свойства и вкус сего великолепнейшего продукта!

Качество 'великолепнейшего продукта', как и ожидал Скалозуб, оказалось, мягко говоря, крайне сомнительным. Делая в своё время закупки у Велера, королевского кладовщика, ставшего в итоге его палачом-обвинителем, он частенько матерился, осматривая подпорченную пищу. Но то, что пытался впарить ему сейчас Рыжеруб, и едой-то назвать было сложно. Раскисшая гнилятина, пролежавшая по меньшей мере пару месяцев сверх положенного срока, годилась разве что на корм кротосвинкам. Ткнув пальцем в лежавшую сверху картоху, Скалозуб брезгливо поморщился — лёгкого нажима хватило, чтобы прогнившая грибокартошка лопнула словно перезрелый помидор.

— Скалозуб... — уставившийся на вымазанный гнилью палец гном вздрогнул. — Точно! Вот кого ты только что мне напомнил! Тот тоже всё время так морщился, когда бывал недоволен. А недоволен он был почти что всегда.

— Ваш старый знакомый? — постаравшись придать себе предельно равнодушный вид, поинтересовался неопытный конспиратор.

Внутри гнома разразилась целая буря эмоций: от страха быть разоблачённым до гнева из-за довольно-таки непочтительного отзыва о своей прежней ипостаси. Сюда же примешивался игровой азарт, желание вывести старого хитреца на чистую воду, подталкивая того к прямоте и откровенному высказыванию мнений, скрываемых прежде при общении с глазу на глаз.

— И что же его обычно так раздражало?

— Да он по жизни на всех обижен был! 'Кругом одни враги!', 'Все пытаются мной манипулировать!', 'Тебе не обвести меня вокруг пальца!' и т. д. и т. п. Как будто можно вести дела как-то иначе?!

Рыжеруб фыркнул, шикарная борода без единой седой волосинки потряхивалась в такт идущего из глубины души возмущения:

— Я тебе так скажу, слишком умным он себя считал, вот что. Слишком умным и праведным. Нехер было возмущаться, не в идеальном мире живём! Все друг друга обманывают, так всегда было, так есть, так и будет. Не нравится — пшёл вон, сиди в какой-нибудь пещерке на отшибе и носа оттудова не высовывай! Или играй по правилам. Сам воруешь, дай и другим немного от себя оторвать. А не выпендривайся, какой ты весь беленький и пушистенький, а кругом одни сволочи! Можно подумать, сам никогда никого не использовал. Ух, бесячий был гном.

Рыжеруб в сердцах стукнул кулаком по ладони:

— Ещё и возлюбленную моего племяшки, сука, увёл. Надеюсь, чернь успела ему яйца поотрывать, прежде чем насмерть забить! — взглянув на своего слушателя, возмущённый делец понял, что его опять занесло не в те дебри. — Фу-у, извини, разошёлся я чёт не по-детски, ты-то тут ни при чём. Да и похож на него совсем лишь чуток. И то, только когда морщишься, а так ничего общего с той холёной, вечно обиженной рожей.

После слов о 'возлюбленной его племяшки' Скалозуба уже откровенно трясло. Не было нужды пытаться выжать из и так разоткровенничавшегося гнома больше подробностей. Всё встало на свои места: расстройство Бригитты исчезновением Трясуна, её частые походы в гости и 'дружеские' встречи с ублюдком. Косые взгляды со стороны Рыжеруба и странная смесь неприязни с зазнайством со стороны любовника его ненаглядной. Осторожные речи отца потаскухи и тех, кто прекрасно всё знал.

Что есть силы пытаясь применить технику 'третий глаз', несправедливо очернённый гном будто в полусне пытался говорить как можно медленнее и спокойнее, тщательно взвешивая свои слова:

— Я, кажется, догадываюсь, о ком идёт речь. Весть о народном самосуде над проворовавшимся законнорожденным, наверное, с месяц будоражила весь Квартал! Слава, Праотцу, я не присутствовал при той расправе. Были дела поважнее участия в массовых скопищах, понимаете ли.

Кстати, ведь раньше именно через него в Квартал шла поставка всего продовольствия? Он вроде не торговал с нашими напрямую, вёл, так сказать, дела через посредников-слуг, потому я с оным товарищем лично никогда знаком не был... Однако все мои коллеги-лавочники и Фомлин, наш староста, нынче частенько сокрушаются, что прежде заключить сделку было значительно легче...

— Пффф, много ваш староста понимает. Напыщенный эльф и тот был бы сговорчивей! Грибокартошка, мол, вся прогнила, и цену я втридорога заломил. Так покупать надо было сразу, а не выкобениваться, ядрёна ж ты вошь! Теперь-то, конечно, испортилась, столько еды зря пропало... Ни себе, ни гномам называется. Я и так ему объяснял, и этак. Не понимает, что кризис сейчас на дворе, и всё тут.

Можно подумать, мне самому эта грибокартошка задаром досталась. Велер, мразь долбанная, такую цену заломил — я половину имущества заложил, чтоб только партию прикупить! А теперь, вон, пожалуйста, лежит и гниёт. Куда девать, непонятно...

Настал черёд торговаться, смекнул искушённый в подобных делах Скалозуб. 'А за высказывания в мой адрес ты ещё ответишь, урод!'

— Эх, даже не знаю, смогу ли вам чем-то помочь... — Скалозуб придал лицу крайне печальное и озабоченное выражение. Что, в принципе, не требовало особых усилий после услышанных ранее слов. — На корм кротосвинкам ещё, может, и удалось бы подсобить этакую гниль, вот только откуда в Квартале взяться свинкам? Я-то надеялся, у вас найдётся что пожрать гномам...

— Постой-постой! Не бросай старика в беде, ладно? Наверняка у вас в Квартале найдутся достаточно голодные, чтобы обрадоваться и такой пище. Мне бы только вложения отбить. Ни гроша лишнего не заломлю, отдам всё по себестоимости! А за следующей партией сразу придёшь, пока будет свежак-свежачок! Никому, кроме тебя, не продам! Тогда уж и сам наваришься, и я свою мизерную маржу с чистой совестью заберу. Ну пожалуйста...

Лишь выйдя из поместья, Скалозуб позволил себе распустить клубок туго сжатых эмоций.

'Увёл возлюбленную Трясуна?! 'Мы с ним просто близкие друзья', 'Скалозубик, как ты можешь ревновать, мы же с Трясунчиком родственники', бла-бла-бла. Сука, ты просто драная сука, Бригитта! Теперь понятно, чего тебя сюда так тянуло. Твою мать, я столько переживал из-за этой гномихи, а она... Тварь! Шлюха! Бытовая проститутка! Была со мной только ради денег! Сук...'

— Эгей, Безбородый, ну как оно? — из-за угла, как и договаривались, вышли ожидавшие его Фомлин и Кларк. — Судя по выражению лица, со старым придурком договориться не удалось. Что ж, я говорил тебе, он на голову больной! Не стоит особо переживать...

— Пришлите гномов за грибокартошкой. Не знаю, на что сойдёт это гнильё, может, и правда, Хогу для прокорма свинок сгодится... — Фомлин непонимающе уставился на него. — Договорились о тридцати сребреников за ящик. Хрен его знает, стоит ли оно даже этого, но ты сам сказал, что и на сотку согласен. Следующую партию ждать неделю-две. Там уж скорей всего придётся раскошелиться, но зато по качеству и нам на жратву, быть может, сойдёт.

Староста беззвучно открыл и закрыл пару раз рот, но Скалозуб вовсе не ощущал гордости за успешно проведённую сделку:

— Прости Фомлин, не хочу сейчас болтать, мне надо прогуляться, дабы немножко остыть. Увидимся дома.

Не оглядываясь, Скалозуб зашагал к выходу из Пещеры ремёсел. Сейчас его мало беспокоило возможное столкновение с бандой Дорки или кем бы то ни было. Сознание затуманивали ярость и душевная боль. Предательство любимой женщины казалось чудовищным даже в сравнении со всем пережитым в недавнем прошлом. Ещё не известно, что принять проще.

Погрузившись в мрачные думы, Скалозуб не заметил, как вновь очутился в Квартале черни. Войти сюда было намного проще, чем выйти. Оно и неудивительно, что взять с бедняков? А вот охранять от них покой уважаемых гномов лишним не будет.

Природная осторожность и осмотрительность всё же взяли вверх над помутнённым рассудком. Сама атмосфера Квартала предрасполагала к бдительности, нежели к задушевным прогулкам. Внимательно всматриваясь в простирающиеся впереди кривые улочки, гном замедлил шаг, изготовившись в случае малейшей опасности дать дёру.

'В конце концов, мои переживания уже ничего не изменят. Может, оно даже в итоге и к лучшему — меньше беспокойств и сожалений о потерянной 'жёнушке'. А вот Трясуну точно лучше оставаться безвременно пропавшим, иначе я найду способ сделать ублюдка почившим уже навсегда!'

Легче, однако, на душе от подобных рассуждений не становилось.

Знакомые визгливые голоса заставили Скалозуба резко остановиться. Аккуратно приблизившись к углу дома, пребывающий в крайней степени смятения гном выглянул на соседнюю улочку.

Те самые 'добрые, милые' ребятишки, что лишили его бороды и чуть не искалечили, швыряясь камнями, весело играли, перебрасывая друг другу палками дохлую крысу.

Скалозуб отдёрнулся обратно за угол, вжавшись в стену дома и лихорадочно соображая. В обычной ситуации рассудительный гном, скорее всего, нашёл бы способ обойти обидчиков стороной, избегая прямого столкновения. Он всегда стремился не рисковать без крайней надобности.

'Праотец справедлив, рано или поздно Он всегда наказывает неправых.

Так обогни же эту улочку, идиот!

Ты ничего никому не докажешь. Это всего лишь молокососы, они не ведают, что творят.

Но ты-то взрослый и умный мужик. Подумай о последствиях, чернь ещё больше возненавидит тебя.

Просто... быстро пройти мимо, отвернувшись в другую сторону.

Так логично, так разумно. Даже отчасти по-своему благородно.

Вот только... пошло бы оно всё на хер!'

Подобрав с земли несколько увесистых камешков, Скалозуб глубоко вздохнул и выбежал навстречу подлым врагам.

Один из подростков открыл было рот, завидев несущегося с безумным взглядом взрослого гнома. У непонятно откуда взявшегося типа была очень странная короткая причёска, а лицо выбрито настолько гладко, что тому позавидовала бы любая гномиха. Однако шок от удивления мигом сменился оглушающей болью, сильнейший удар прямо в лоб повалил юношу наземь. Проведя дрожащей рукой по лицу, парень удивлённо уставился на окровавленную ладонь. Послышалась пара сдавленных криков, двое его товарищей скорчились на земле, также держась за разбитые головы. Остальные ребятишки бросились наутёк.

Григги отбросил длинную палку, намереваясь удрать вслед за младшими, но бешеный гном настиг его, не дав даже как следует разбежаться. Мощный толчок в спину опрокинул подростка на жёсткий пол пещеры, заставив зашипеть от боли в разодранных локтях и коленках. Превозмогая жжение, Григги попытался как можно быстрее вновь вскочить на ноги, но сильная рука сгребла его за шкирятник и вновь швырнула об пол. Юнец успел выставить руки перед собой, ударившись с размаху лбом о ладони, благодаря чему отделался болевым шоком и вконец разбитыми локтями. Перевернувшись на бок, он инстинктивно сжался в комок, ожидая ударов ногами.

— Не бейте дядечка! Пожалуйста, не бейте! — испуганно заверещал лидер подростковой шайки. — Я всё отдам! Всё!

Сильные руки рывком подняли его на ноги. Сжав словно тисками шею и запястье отведённой за спину руки, юношу заставили повернуть голову и встретиться со свирепым взглядом сумасшедшего гнома.

— Безбородый... — прошептал перепуганный паренёк.

— А то, он самый, собственной персоной! — брызнув слюной в лицо подростку, прорычал законнорожденный. — Пришла пора расплачиваться по счетам выродок, 'раскрасить дядю красным' была очень плохая идея!

— Дядечка, простите! Простите меня, пожалуйста, я больше никогда так не буду, я...

Подножка вновь опрокинула Григги на землю. Из-за вывернутой за спину руки в сей раз юный гном не сумел самортизировать удар, звезданувшись об пол прямо лицом. Перед глазами заплясал круговорот ярких искр, нос предательски хрустнул. Губы 'поцеловали' твёрдую поверхность, отчего весь рот моментально наполнился кровью.

Безжалостная сила, однако, почти сразу подняла паренька на подкашивающиеся, дрожащие ноги.

— Нравится крысёныш?! Смотри мне, сука, в глаза! Приятно?! Хорошо 'быть красным'?!

Обезумевший гном потащил куда-то безвольную тушку Григги.

— Смотри, твой собрат! Как могли вы убить невинную зверюшку? — законнорожденный подобрал мёртвую крысу и с усердием принялся запихивать её прямо юноше в рот.

Из сломанного носа ручьём текла кровь, не давая Григги вздохнуть. В глазах начинало темнеть.

— Не нравится твой меньший братик? Невкусный, да? А может, ты просто зажрался? Брезгуешь, поганая мразь?! Не отворачивайся, гадёныш! Я кому сказал не...

— Безбородый, прекрати! — по направлению к полузадушенному пареньку и его мучителю стремительно нёсся ещё один взрослый гном. — Ты убьёшь его! Да остановись же!!!

Прибежавший с трудом отодрал неистового мстителя от подростка. Григги обессиленно рухнул на колени, выплёвывая изо рта сдохшую крысу и кровь, не понятно теперь уже чью, его собственную или кровь грызуна. Согнувшегося в три погибели юнца вырвало, пещера ходила под ним ходуном, яростный спор двух гномов воспринимался как далёкий и ничего особо не значащий.

— Ты что рехнулся?! Это всего лишь детишки!

— Детишки?! Выродки сраные, твари грёбаные, вот они кто! — законнорожденный харкнул в стоящего на четвереньках Григги. — Детишки. Они чуть не убили меня, понимаешь?! Бросали камнями, пока я был закован! Игрались, видишь ли, 'раскрасить дядю красным' им захотелось! Я, мать вашу, пораскрашу этих уродцев, чтоб на всю жизнь запомнили!

— Тихо-тихо. С них уже достаточно. Посмотри, да он едва ли полуживой! Хватит, Безбородый, успокойся. Ты же разумный гном, Проявленный тебя побери! Держи себя в руках!

Тяжёлое дыхание взбесившегося мужика препятствовало мыслительной деятельности, но второй гном подошёл с другой стороны:

— Пойдём отсюда. Часть мелкоты убежала, ты ведь не хочешь разбираться с их родителями? Оно того не стоит, Безбородый, оно того не стоит...

Кажется, взъярившийся гном начал потихонечку остывать. Воздействие на инстинкт самосохранения сработало лучше, чем все призывы к морали и нравственности.

— Прости, Кларк, — ответил спустя минуту или две сумасшедший. — Ты прав. Нельзя давать волю гневу.

Безбородый обернулся к подростку:

— Марать руки об эту мелкую шваль нет ни малейшего смысла! Надеюсь, сегодняшнего урока будет достаточно. А если нет, можем ещё разок повторить!!! — рявкнул он напоследок.

Затем, окончательно успокоившись, обратился как ни в чём не бывало к товарищу:

— Идём домой, друг.

Избитый малец ещё долго не мог найти в себе силы, чтобы встать с четверенек. Наконец, кто-то из товарищей потряс его за плечо:

— Григги! Григги, ты живой?! — хнычущий голосок вечно ноющего Моглика заставил подростка медленно поднять голову. — Что нам делать, Григги?

— Идти к Дорки, — мрачно изрёк израненный, униженный, но жаждущий возмездия юноша.

Глава 10. Затишье перед бурей

Большинство всегда за тем, кто привлекает на свою сторону дураков.Мартти Ларни

Кислые мины присутствующих на очередном собрании гномов красноречиво говорили Фомлину о текущем положении дел.

Партия насквозь прогнившей грибокартошки очень порадовала Хога и его кротосвинок, но вот остальные жители успех Скалозуба оценили отнюдь не столь высоко. Глупо было осуждать своих неблагодарных собратьев, в конце концов, Фомлин был негласным руководителем Квартала уже достаточно долго и прекрасно понимал, что в нынешней ситуации на лучшее рассчитывать было нечего.

По крайней мере, им удалось накормить самых немощных бедняков, разваривая гнилятину в нечто напоминавшее суп. Сказать по правде, демонстративно попробовав на публике такое варево, Фомлин едва сдержался, чтобы не вывернуть наизнанку желудок и еле добежал до дома, где сидел в кабинете размышлений почти до самого вечера. Когда пришла пора повторить подвиг вновь, он хорошенько продезинфицировал организм водочкой, за счёт чего расплата пришла лишь на следующий день. В третий раз ему едва не стало плохо от одного вида похлёбки, но староста, пусть и неформальный, есть староста — вожак, подающий пример остальным. В общем, кто реально голоден и не такое сожрёт, а на недовольные рожи Фомлин за свою жизнь насмотрелся столько, что давно перестал воспринимать их всерьёз.

Некоторым, однако, неймётся, чтобы для них ты не сделал...

— Фомлин, когда прибудет партия нормальной еды? — Лех, самый жадный торговец Квартала, говорил таким обиженным тоном, будто у него последний кусок отобрали. — Ты обещал, что закупленное гнильё только первый шаг на пути установления долгосрочных деловых отношений с новым барыгой-законнорожденным. И что в итоге? Мы должны давиться грибокартошкой, которую даже крысы жрать не хотят! Лично меня такое питание категорически не устраивает!

Торгаш обвёл взглядом собравшихся, ища их поддержки. Увидев кивки и поддакивания, Лех воодушевился и принялся выдвигать претензии дальше:

— Не подумай, конечно, что я ставлю под сомнение твои способности или статус, но некоторые твои решения... не кажется ли тебе, что вести переговоры с законнорожденным должен именно ты? Ты, а не безбородый психопат, чуть не угробивший ребятишек! Как вообще можно было спустить с рук этому негодяю столь страшный проступок? Для того его разве освободили, чтобы он детей изводил?! Жесть какая-то, Фомлин, честное слово жесть! Не понимаю, почему вы с Пастырем так его защищаете и нахваливаете за 'крайне выгодную сделку'. Не понимаю, и всё тут!

'Надутый упоротый хряк! У самого ряха разве что не лопается, а верещит так, словно в голодный обморок сейчас грохнется! Как же я ненавижу эту жадную сволочь...'

— Лех, если бы не 'безбородый психопат', кстати, где ты вообще услышал слово такое? Говори нормальным языком, 'умалишённый' хотя бы! Так вот, только благодаря Безбородому у нас ещё не разразился голодный бунт, а все живы-здоровы, хоть и давятся грибокартошечным варевом. Знаю, на вкус та ещё дрянь, но желудок набить можно.

Ты считаешь, я, либо кто-то иной, договорился бы с законнорожденным лучше? Мы к нему два месяца всем Кварталом ходили, два долбанных месяца и всё впустую! Ты сам общался с тем рыжебородым ублюдком и что? А Безбородый с первой попытки сделку сумел заключить, да ещё в три раза дешевле партию закупил, чем я рассчитывал!

И вовсе я его не защищаю. Мне вообще фиолетово! Я только ради Пастыря тогда его приютил, если вы не забыли, — теперь уже Фомлин обводил окружающих взглядом, а те, в большинстве своём, стыдливо опускали глаза или отводили взгляд в сторону. — Я понимаю, все умные, как другим советовать, что да как делать. Сколько из вас вели переговоры с новым поставщиком? Вы же видели того идиота: 'кризис', 'кризис', 'кризис', — одно и то же талдычил, будто недоразвитый орк! Нахер! Пусть Безбородый с ним и дальше общается, пошло оно всё! Как вспомню, так вздрогну.

— Ладно-ладно, с грибокартошкой понятно, — успокаивающе поднял вверх руки Лех, — но это не оправдывает избиение Безбородым нашей детворы. Фомлин, представь, что на месте Григги оказался бы твой сын или внук! Тебе бы понравилось такое насилие со стороны сумасшедшего гнома?!

— Так у него своих детей нет, фигли он понимает! — вякнул кто-то из-за спин дискутирующих.

Выскочка ретировался прежде, чем Фомлин яростным взглядом успел выхватить того из толпы. Тем не менее некоторые поддержали замечание неизвестного гнома.

— Так, во-первых. Не надо вякать, о чём понятия не имеете! Что такое отцовство я знаю, — староста взял себя в руки, несмотря на рвущийся наружу гнев. И застарелую боль... — Во-вторых. Вам всем прекрасно известно, какой Григги засранец. Маленькая версия Дорки, чтоб его! Юнец хорошенько поиздевался над Безбородым, пока тот был в колодках. Очень, знаете ли, от души поизмывался! За что и огрёб. По делу. Зато в следующий раз, может, подумает, прежде чем кого-нибудь обижать. Оценит последствия своих 'игрищ'.

Лех удручённо покачал головой:

— Ох, Фомлин. Спорить с тобой, всё равно что с моей ненаглядной, всегда найдёшь тысячу оправданий! — торгаш демонстративно развёл руки, как бы показывая своё отчаяние и бессилие, что-либо доказать упёртому гному. — Но запомни, держи свою 'вторую собачонку' на коротком поводке. Как бы хорошо он не умел договариваться с другими законнорожденными, это не даёт ему права распускать свои грязные руки! Месть и обиду пущай выплескивает на изгнавшее его сословие. А тронет кого из наших хоть пальцем — руки переломаем и снова в колодки тварь запихнём! Ясно?!

'До чего же мерзкая толстожопая гнида. Сам не знает чего хочет, но свою значимость надо показать при всех обязательно! Ублюдочный тип'.

— Мы с Пастырем уже провели воспитательную беседу с Безбородым, поверьте, и не одними словами всё ограничивалось... Можете спросить у Дедушки при следующей встрече. Жаль, его сейчас нет, кое-кого здесь тоже не помешало бы поучить хорошим манерам...

Лех обиженно нахохлился, из-за чего стал казаться ещё толще:

— Вот уж покорнейше благодарю. Родители, хвала Праотцу, научили меня всему, что необходимо для нормальной общественной жизни. Но с кем-нибудь смыслящим в воспитании обязательно побеседую, правда, на несколько другую тематику. Может, оный мудрец посоветует кого-то другого на роль старосты, настоящего лидера бедняков, — торговец сделал вид, что задумался. — Возможно, даже есть смысл на следующее собрание пригласить Дорки. Этот хоть и грубиян, но детвору любит и в обиду, в отличие от некоторых, точно не даст!

— Вот иди и поцелуй Дорки в задницу, милости прошу! — не сдержался от оголтелого наезда торгаша Фомлин. — Раньше тебя благополучие ребятни чего-то не волновало от слова совсем! А тут прямо праведный гнев из всех щелей вдруг попёр!

'Пора заканчивать балаган, конструктивных обсуждений с таким настроем вряд ли добьёшься', — решил про себя 'неподходящий на роль старосты' гном.

— Предлагаю на сегодня обсуждение завершить, а то Лех меня сейчас слюной от пят до макушки забрызжет! Хотите, зовите Дорки. Безусловно, он много чего умного сможет вам рассказать: какие сволочи законнорожденные, как жестоки и несправедливы предатели-стражи — посему мы все должны молиться на Дорки, содержать его шпану, да и вообще нашего 'главного защитника' давно в короли пора возвести! Вот тогда заживём, вот тогда будет всё у нас хорошо!

Давайте-давайте, зовите. Обязательно позовите! Будет кому поплакаться на бессердечного старосту, ненавидящего милых детишек!

Всё, благодарю за внимание! Продуктивного вам всем дня!

На этой весёлой ноте, Фомлин, а за ним и остальные гномы стали расходиться по своим повседневным делам.

* * *

— Да уж, Безбородый, подкинул ты нам дерьмеца, ничего тут не скажешь. Сколько проблем теперь из-за твоей несдержанности по отношению к малолетней шпане! Только ленивый не преминет ткнуть меня носом в твой тяжкий проступок. Раскудахтались, будто больше других проблем нет! — в который раз принялся отчитывать Фомлин своего постояльца, вернувшись с собрания.

Скалозуб, как обычно, молчал, выслушивая поток упрёков в свой адрес. Он смиренно потупил взор и старался придать лицу самое раскаяное выражение, на которое был способен.

'Не говорить же им, в конце-то концов, что причиной вспышки ярости была в первую очередь моя шальная невесточка. Лучше уж перетерпеть в очередной раз этот словесный понос, чем признаться, что тебе, помимо всего прочего унижения, ещё и наставили рога.

Как будто на мою долю недостаточно было мучений... Праотец милостивый, неужели я настолько успел нагрешить?!'

— А ты, Дед, чего не пошёл со мною сегодня? Пришлось одному за всех отдуваться. Лех, сволочь драная, на меня наезжал, будто я враг Квартала номер один! Уф, еле сумел сдержаться, чтоб не звездануть по хлебалу!

'Когда придёт качественная жратва? Почему Безбородого не наказали как следует?' и тому подобное бла-бла-бла. Григги, случаем, Леху внуком или племянником не приходится? — Пастырь молча пожал плечами вместо ответа. — Эх, тогда вообще не понятна мотивация жиробаса. Может, на моё место метит? Пообещал позвать на следующее собрание Дорки. Чтоб мне сгореть, это же не обсуждение, а настоящая бойня будет! Да за что ж мне такая напасть...

— Тихо, Фомлин, тихо. Сколько времени ты выступаешь в роли старосты? Не мне тебя учить, что к чему.

Пастырь очень уважительно относился к Фомлину. Пожалуй, из всех гномов только с ним, да с Хиггинсом он общался на равных.

— Должна быть причина столь агрессивного поведения. Может, Григги и правда родственничек нашего толстожопого друга. Может, Лех решил, что пора взять бразды правления в свои руки. А может, его вообще запугали, например, тот же Дорки иль кто похуже. Или жена мозг промыла, руководствуясь одной ей ведомой женской логикой, и такое бывает. Так или иначе, мы не можем рассчитывать на лояльность главного торговца в Квартале. Что очень печально.

— Возможно, тебе удастся его переубедить, Дедушка. Лех, вроде как, всегда был набожным гномом, к твоим словам он прислушается всяко больше моих...

— Я тебя умоляю! Лех набожный гном?! Не смеши мою бороду!

Пастыря явно позабавило предложение Фомлина. Однако, уловив надежду в глазах старосты, тот, с уже совершенно серьёзным лицом, пояснил:

— Я за время своих проповедей навидался столько подобных 'верующих', тебе и в страшном сне не приснится! Вся их набожность сводится в лучшем случае к напускному виду, дабы показать, какие они из себя все хорошие. А то, что последний кусок у тебя отбирают, так это необходимость такая! Очень удобная 'вера' — успокаивает совесть, оправдывает эгоизм и откровенное потреблядство. Ну, ещё, конечно, такие могут помолиться, поклянчив что-то у Праотца. Грош цена таким 'набожникам', грош цена, Фомлин.

Самое страшное, они даже не осознают своей ущербности, а искренне считают, что всё делают правильно. Поистине, нет никого безнадёжнее таких 'верующих'! Распоследний оборванец может признать свою ничтожность и попытаться хоть что-нибудь улучшить в себе. А эти со слюной изо рта будут что-то доказывать, бить себя в грудь и кичиться псевдоверой, и никогда, ни на дюйм, ни за что не изменятся! Никогда не поставят интересы целого выше своих жалких сиюминутных потребностей и хотелок. Ох, Фомлин, Фомлин, не прокатит твоя идея, поверь, не прокатит.

Староста тяжко вздохнул:

— Верю, Дед, к сожалению, верю. Но ты в следующий раз сходи хоть со мной. Без тебя мне там точно кирдык. Съедят изверги, со всеми моими потрохами съедят!

Пастырь согласно закивал, успокаивая распереживавшегося гнома:

— Обязательно, Фомлин, можешь рассчитывать на меня. Будь уверен, уж я-то всецело на твоей стороне! Просто сегодня так получилось...

Пророк окинул Скалозуба озорным взглядом и рассказал вкратце о событиях дня:

— Кларк вывихнул плечо во время тренировки с Безбородым. Наш 'гроза малолеток' вон как раскабанел, скоро уже не только с детишками сможет справиться, но и взрослого гнома в бараний рог скрутит! В общем, поскольку Бойл сопровождал тебя, Кларк восстанавливался, а Хиггинс кряхтит на каждом шагу как старый пень, пришлось мне помогать Безбородому отнести Хогу трон.

— Какой, нафиг, трон, Дед? — не понял Фомлин.

— Как какой?! Легендарный трон, на коем восседал в центре площади наш император! Корытце, столько времени верой и правдой служившее для нужд Безбородого! Причём нужд самых разнообразных. Мы решили, что такой замечательный предмет не должен простаивать без дела, а кротосвинки Хога достойны приобщиться к великому! — Пастырь, как обычно, вещал столь вдохновенным голосом, что для непосвящённого было бы весьма затруднительно отличить его приколы от серьёзных речей. — Теперь Хог является счастливым обладателем артефакта невероятной силы! Его свинки визжат от восторга, а их...

— Блин, Дед, хорош заливать! — Фомлин хоть и демонстративно поморщился, но тоже заметно повеселел. — Тебя не поймёшь, то запрещал убирать со двора корыто, считая, что оно должно напоминать Безбородому о его прошлом, то вдруг отдаёшь нашу 'драгоценную реликвию' Хогу. Как он сам то? Всё нормально?

— Кротосвинки жрут на славу! Уж кому-кому, а им гнильё нашего товарища Рыжесруба пришлось по вкусу.

— Рыжеруба, а не Рыжесруба, — в сотый раз поправил старика Скалозуб.

— Нет! Рыжесруб от слова 'сру'! — с учёным видом поднял вверх палец пророк.

— Рыжеруб, Рыжесруб... когда новая партия грибокартошки придёт, вот что важно. Неделю назад ещё обещал, и что в итоге? — вновь поднял Фомлин неприятную тему.

— Говорит, у него возникли какие-то тёрки с Велером, — оправдываясь, сказал Скалозуб. — Чего вы так смотрите? Можно подумать, сроки поставки от меня напрямую зависят!

— Как бы наш новый партнёр не надумал надуть нас, вот что. Продаст партию нормальной грибокартошки законнорожденным и плевать он хотел на свои обещания! Возможен же такой вариант, правильно?

Скалозуб сокрушённо вздохнул:

— Конечно возможен, Фомлин. Но я-то что сделать могу? Считаешь, я с Рыжерубом на короткой ноге? Знавал я этого гнома раньше, но что с того? У нас и тогда особой дружбы-то не было, а сейчас он вообще меня за совершенно другого гнома считает. Не знаю, может напрямую мне с Велером попробовать всё же состыковаться?

Староста отрицательно покачал головой:

— Исключено. Я тебе уже говорил, к Королевской пещере никого из черни и близко не подпускают. Более того, я слышал, королевская стража продолжает усиливать порядок и дисциплину в своих рядах. Шегер, один из наших, завербованный лет десять назад, недавно обмолвился Гмаре, что стражей сейчас натаскивают так, словно Король и впрямь воевать собирается. Непонятно только с кем. С чернью, с законнорожденными или с самим Проявленным!

Так или иначе, к Королевской пещере нынче ходу нет. В лучшем случае пинками прогонят, а скорее всего, ещё и допрос с пристрастием учинят, какого хрена ты так рвёшься туда. А зная методы стражей, нет гарантии, что тебя не сломают, и ты не расскажешь им всё: и правду, и то, что они хотят услышать — лишь бы только пытать перестали.

Честно говоря, я вообще удивляюсь, как ты до нашего народного самосуда дожил-то?! Видимо, приговор вам вынесли ещё при аресте. И пофигу виноват на самом деле в чём-то ваш Дом или нет...

Скалозубу по-прежнему не разрешали в одиночку выходить из дома, ратуя о его же собственной безопасности. И о здоровье маленьких гномов... Так что будни проходили однообразно, хотя и не сказать чтобы слишком уныло. Бойл, Кларк и Гмара с каждым днём всё больше проникались симпатией к законнорожденному, не боясь сказануть при нём лишнего. Лишь Жмона стеснялась и молчала в присутствии Скалозуба, впрочем, с остальными она вела себя тоже не слишком общительно.

По утрам привыкший к ежедневным трудам Скалозуб старался всячески помогать Фомлину по хозяйству, днём тренировался с Кларком или Бойлом, а вечерами медитировал и беседовал со стариками, сидя на скамеечке в уже затенённом дворике-ферме.

— Сколь бы усердно я ни раздумывал, мне так и не удалось найти по-настоящему веской причины для ареста Дома Среброделов, — рассуждал, вытянув натруженные ноги, Скалозуб.

В последнее время он почувствовал себя окрепшим настолько, что решил добавить в тренировки тяжёлые силовые упражнения. Приседания с Бойлом на плечах изрядно истощили силы, в бёдрах чувствовалось приятное жжение, свидетельствовавшее о качественной нагрузке на мышцы.

— Вряд ли это происки Рыжеруба. Хоть эта рыжая падла и сквернословит каждый раз, когда я напоминаю ему себя прежнего, не похоже, что меня предали из-за возможности торговать с чернью.

'Впрочем, не стоит исключать возможность мести из-за несчастной любви паршивого племяшки. Тем более никто не знает, куда тот пропал и при каких обстоятельствах. Может, они с Бригиттой прямо сейчас счастливо кувыркаются в каком-нибудь неприметном домике, подставив наш Дом?!'

— Да даже если меня злостно оклеветали, какое дело до того Маронону? Ну, приторговывал с чернью один законнорожденный, ну, стал барыжить другой. Королю с того ни густо, ни пусто. В сей рокировке совершенно нет логики!

В остальные предположения верится тоже с трудом, — убегая от мрачных дум о бывшей невесте, продолжал вести свой монолог гном. — Чтобы меня использовали исключительно как катализатор для разжигания межклассовой вражды? Нет, Дедушка, не скажу, что твои доводы неубедительны, но ведь арест целого Дома, причём Дома весьма влиятельного, дело довольно рискованное даже для Короля. Сомневаюсь, что такое решение прибавило Маронону лояльности среди других законнорожденных. Судя по тайным собраниям, к нему и так относились весьма настороженно, а теперь не исключено, что состоятельные граждане ведут скрытую подготовку к перевороту.

На роль жертвенного агнца вполне можно было сыскать гнома гораздо более низкого положения. Для черни особой разницы между Домами нет, а лишних рисков и проблем это позволило бы легко избежать. Тем более, кто там в толпе имеет реальное представление, с кем ведут оптовую торговлю их лавочники? Да любого гнома из Пещеры возьми, обвини, и нищеброды всё схавают, словно непреложную истину!

Позариться на имущество Среброделов? Пффф, да моё благосостояние для Короля пшик, не более! Ничего, что могло представлять реальную ценность. Да и если б что-то всё же понадобилось, и так запросто придумали бы вполне легальный способ конфисковать. Нарушение законодательства, написанного буквально час назад, неуплата налогов, государственный долг, необходимость, ну и тому подобная формальная чушь. Было бы желание, а обворовывать народ власть хорошо умела всегда.

Ляпнул не то слово в адрес Короля? Не припомню за собой такового. Нет, повозмущаться в уютной домашней обстановке я, конечно, любил, но чтобы публично высказывать неполиткорректные речи... даже на тайных встречах я предпочитал молчать и слушать, а не брызгать слюной во все стороны, как, например, Кременькан.

— Безбородый, сколько можно обмусоливать одно и то же? — вступил, наконец, в разговор Пастырь. — Ты напоминаешь мне Фомлина в первые месяцы его пребывания в Квартале. Да ты и сейчас спроси его про арест Жизнетворцев и услышишь столько рассуждений и негодований, что эта тема надолго станет для тебя табу.

Но к какому выводу все эти измышления его привели? Только к тому, что точного ответа нам всё равно никогда не узнать. Да даже если истина вдруг всплывёт, что это в конечном счёте изменит? Воскресит его жену, друзей, близких? Вернёт ему прежнее положение?

Пастырь покачал головой:

— Травить так каждый день себе душу, недолго и свихнуться. Постарайся хоть отчасти смириться и принять происшедшее. Всему есть причина, но что толку от знания, если ты не в силах ничего изменить? Не бывать тебе больше главой Дома Среброделов, да и Дому твоему, к сожалению, больше вовек не бывать. Извини ещё раз за прямоту, но вероятность того, что твоя родня уцелела в казематах дворца, крайне мала.

Скалозуб непроизвольно ссутулился, и пророк ободряюще похлопал его по плечу:

— Не грузись, есть вещи поменять которые ты не в силах, но ведь полно и таких, на которые ты можешь влиять прямо здесь и сейчас! Сосредоточься лучше на них. Наполни жизнь новыми задачами, погрузись целиком в текущее дело. Только так ты сможешь медленно, но верно освободиться от прошлого и построить новое будущее.

Такова особенность нашего мышления: пытайся НЕ думать о белой собакоморде и ты обязательно о ней подумаешь. Но думай о красном топоре, и ты легко переключишь фокус своего внимания!

— При чём тут белая собакоморда и красный топор? — сперва не понял Скалозуб, решив, что это какой-то очередной прикол лихого старикашки.

— Просто образное выражение, для примера, — пояснил мирно посапывавший до того рядышком Хиггинс.

Казалось, Полуспящий всегда начеку, в какой бы блаженной дрёме он ни пребывал.

— Именно! Не стоит воспринимать мои слова буквально, — согласился пророк. — Ты ведь образованный гном, Мерхилека читал. По-твоему, он использовал все эти притчи и образы просто словца красного ради?! 'Всеобъемлющий', 'О проявленной и непроявленной сущности' — гениальные произведения. Не знаю, как ещё можно было донести столько колоссальной в своей важности информации в доступной простому обывателю форме. Воображение — одна из самых впечатляющих способностей нашего разума, используй её на полную катушку!

Скалозуб, как обычно, не спешил безоговорочно принимать мудрость пророка:

— Да-да, думать о красном топоре. Ладно, предположим, я понял, что ты хотел этим сказать. Но нельзя же просто взять и отринуть своё прошлое, будто его и не было никогда! Кем же я станусь тогда без него? Что буду из себя представлять?

— Никто и не говорит, что прошлое нужно безжалостно выкинуть. Да ты и не сможешь, если только с ума не сойдёшь! — поразился непонятливости Безбородого умудрённый жизненным опытом гном. — Тебе просто нужно перестать прокручивать в своей несчастной головушке одно и то же. Раз за разом, бесконечно, монотонно, однообразно...

Сколько ни думай, при имеющейся на сегодняшний день информации, ты не сможешь прийти к однозначному ответу на вопрос о причинах своих злоключений. Так не трать зря силы, эмоции и переживания! Сосредоточься на насущных проблемах!

Придёт время, и, возможно, ты сможешь взглянуть на произошедшее под совсем другим углом, может быть, осознаешь нечто, что раньше упускал из виду. Или каким-то образом узнаешь подробности тех событий.

Но пока ты обжёвываешь свои мысли по стомиллионному разу, ты не увидишь решения! В лучшем случае убедишь себя в правоте одной из концепций. Но толку?! Истинного понимания у тебя всё равно не будет — только злость, отчаяние и разочарование! Такой 'ответ' тебе нужен? Не думаю.

Пастырь замолчал, призадумавшись, как можно ещё яснее донести свою мысль:

— Помнишь, я говорил тебе про технику 'третий глаз' и волшебное свойство отстранённости? Тебе следует применить её к своему прошлому. То был другой гном, а не ты нынешний. Смотри на свою прежнюю жизнь, как на забавный, пускай временами трогательный и трагичный, спектакль. Стоит ли переживать, что сценарий развивался именно так, а не эдак? А будь он другим, почему ты уверен, что представление было бы лучше иль интереснее? Без страданий, лишений, трудностей извлёк бы ты и окружающие из действа урок или пользу? — от вызывающих слов пророка Скалозуб внутренне весь напрягся. — Кто ты, чтобы судить о Воле Праотца и о судьбе, которую Он тебе уготовил? Почему считаешь, что лучше Его знаешь, как должен был сложиться твой жизненный путь?!

— Просто не зацикливайся, Скалик, — снимая нарастающее напряжение, вновь подключился к разговору Хиггинс. — У всех нас есть схожие переживания. У Фомлина — арест его Дома. У меня — нищета и безнадёга после закрытия Школы ремёсел. Думаю, и у Деда свои душевные раны, ты не смотри, что он по жизни навеселе. Просто он лучше нас научился жить настоящим и радоваться мелочам, вместо самобичевания и жалости к своей несчастной судьбе.

— Во-во, учись, пока я жив! — рассмеялся, расслабившись, Пастырь. — Эх, Безбородый, молод ты ещё, слишком молод. Не ценишь то, что имеешь. Но ничего, мы из тебя с Хигом отличного гнома сделаем, не переживай!

— Ага, уж вы-то сделаете... да так, что мало никому не покажется. Видать, я, мать вашу, счастливчик! — пробурчал себе под нос Скалозуб.

Еженедельные походы к Рыжерубу плавно превратились из добровольной инициативы в обязанность Скалозуба. К сожалению, в отличие от первого успешного посещения, последующие визиты к 'старому другу' ничем положительным не заканчивались. Рыжеруб лишь разводил руки и костерил на чём свет стоит Велера и всю прочую бюрократическую махину.

Скалозуба так и подрывало поучить недоторговца тонкостям общения с королевскими служащими. То есть поведать — кому, когда и сколько. Очевидные вещи, понятные любому, кто некоторое время поволочился в этой системе, похоже, очень тяжело укладывались в головушке привыкшего всегда требовать и получать своё главы Дома. Однако выложить всё Рыжерубу начистоту было равносильно подписанию себе приговора. Говорить же метафорами и намёками у Скалозуба, в отличие от пророка, получалось из рук вон плохо.

— Знаешь, когда я направляюсь из Квартала в Пещеру ремёсел, стража крайне придирчиво начинает интересоваться моей личностью и целью визита. Если я начинаю рассказывать, зачем я действительно, — он выделил интонацией последнее слово, — направляюсь в вотчину законнорожденных, меня в лучшем случае шлют на три буквы. А могут и приложиться к нежному тельцу чем-нибудь тяжёлым и твёрдым. Ну, ты понимаешь, получить обухом топора, пусть даже не со всей дури, приятного мало. Поэтому я говорю не то что есть на самом деле, а то что от меня ХОТЯТ услышать служивые гномы. И не только услышать, но и получить.

— К чему ты об этом толкуешь, Чоппи? — Рыжеруб набычился, видимо, тщетно пытаясь пошевелить отсутствующими извилинами.

Скалозуб постарался улыбнуться, как ему казалось, максимально дружелюбно и открыто:

— К тому, что пара монеток часто помогает решить проблему намного лучше тысячи слов, пусть даже самых честных и праведных. Взятка тому, откатик этому и все счастливы и довольны! Не знаю, как у вас, законнорожденных, а мы в Квартале только так дела с власть имущими и ведём. По-другому не получается, — виновато ухмыльнулся прожжённый в прошлом делец.

— Не понял, ты меня учить, что ли, пытаешься? Да ты хоть понимаешь, кто я?! Глава Дома! Дома, орк тебя побери, а не какой-нибудь забегаловки в трущобах!

'Мда, у этого индивида точно проблемы с сообразительностью. И с чувством собственной важности, похоже, тоже явственный перебор. Эх, ему бы с Пастырем месяцок-другой пообщаться...' — с некоторой горечью и разочарованием отметил про себя Скалозуб. А он-то всегда считал законнорожденных гораздо умнее, развитее и гибче неудачников-оборванцев.

— Да я дела вёл, когда ты ещё под столом ползал и титьку своей мамаши сосал! Не надо мне тут свои драные советы давать!

Взятки и откаты всякой швали... Пффф! Не хватало ещё! Сидят в своём дворце, нихера для народа не делают, а я им ноги лобзать, что ли, должен?! Пусть меня в задницу поцелуют, сволочи!

— Господин Рыжеруб, я полностью с вами согласен, полностью! — запричитал в притворной покорности и смирении Скалозуб. — Но подумайте сами, какие возможности для обогащения вы упускаете! Знаю, знаю, у вас законнорожденных очень сложные понятия о чести и достоинстве. К сожалению, мне трудно представить, как гордость может быть важнее насущной потребности в пище. Но что с меня взять? Ведь я родился и рос среди черни. Мы с вами представители совершенно разных сословий, господин Рыжеруб. Но мне всегда казалось, что главы Домов чрезвычайно прагматичные гномы и используют любую ситуацию себе на пользу. В отличие от своих сограждан, я никогда не считал богатеев глупцами, совсем наоборот! Гномы, привыкшие решать глобальные проблемы: умом, речью, хитростью ли — всегда вызывали у меня восхищение. Неужели вы остановитесь из-за каких-то жалких бюрократов, убедить коих вам не составит ни особого труда, ни затрат?

Льстивый поток сознания, который выплеснул Скалозуб на вечно недовольного ворчуна, всю жизнь ищущего виноватых в своих неудачах, похоже, возымел некоторый эффект. По крайней мере, Рыжеруб призадумался, чеша пятернёй давно не мытую бороду.

'А ведь не так давно он со своего волосяного достояния пылинки готов был сдувать! Видать, совсем ему хреново стало от безнадёги, раз даже колтуны расчёсывать лень. Хм, всё-таки отсутствие бороды даёт свои преимущества...'

— Ты, Чоппи, конечно, прости, что я несколько резковат с тобою сегодня. Просто всё задолбало чёт. Бывает такое состояние у меня. В последнее время, к сожалению, частовато... — Рыжеруб опять задумчиво приумолк. — Ладно, не бери в голову. Ты молод, до моих годов доживёшь — поумнеешь.

Скалозуб благоразумно промолчал, хотя его мнение по поводу 'ума' шло несколько вразрез с пониманием его визави.

— С другой стороны, может в твоих словах доля истины и присутствует. Жаль, собакам этим, даже медяк отдавать, я б с большим удовольствием крыс покормил, но дело превыше личных эмоций!

Гномы голодают, а всякая срань сидит и у честных торговцев взятки вымогает! Перевешать бы всех до единого! Падлы.

Эх, но что ж поделать, пускай подавятся. Что они, в конце концов, могут на эти деньги купить? И так во всём Оплоте одни лишь живут, а не существуют, борясь за выживание. Паршивый Король и свита его все сволочи как один!

Рыжеруб будто боролся сам с собой, не в силах наступить на горло собственной гордости:

— И всё же я им ещё покажу. Как будет у меня сила и власть — покажу. Всем, сукам, руки поотрубаю! В порошок сотру, зубы вырву! Они у меня ответят за всё!

Сейчас на уступки пойду, но они за это заплатят. Мы ещё увидим, кто будет потирать руки последним! Рыжеруб ничего не забывает и так просто не прощает! Сами себе могилу роют. Я им...

* * *

Едва придя на собрание, Фомлин понял, что ничего хорошего ему сегодня не светит. В центре круга, образованного столпившимися на площади гномами, самодовольно ухмыляясь, ожидал начала обсуждения дел и судеб Квартала Лех. Рядом с ним, широко расставив ноги и скрестив на вызывающе выпяченной груди руки, стоял не кто иной, как сам предводитель Сопротивления, защитник Квартала и опекун детворы — Дорки. Над обоими, словно скала, возвышался здоровенный гном, чьё лицо не было обезображено интеллектом и заботой о чём бы то ни было.

Этого жлоба Фомлин знал лучше, чем ему того бы хотелось. Норин. Дурачок, вымахавший в гигантского увальня, будто рост и мышцы могли компенсировать отсутствие мозгов. Пару раз конфликты с его участием заканчивались весьма плачевным образом для гномов, перешедших дорогу Дорки. Трое отправились на встречу с Праотцом, ещё дюжина на всю жизнь осталась калеками. Вот уж кому точно не место на собрании, если, конечно, сегодня планируется обсуждение насущных проблем, а не кулачной бой.

— Так-так, значит, Лех всё-таки сдержал своё обещание. Или угрозу, если называть вещи своими именами. Похоже, нас ждёт сегодня весёленькая 'дискуссия'! — Фомлин покосился на стоящего слева от него Пастыря, но тот, похоже, решил применить выжидательную тактику, лишь буравя суровым взглядом Норина. Надо признать, это имело воздействие, здоровяк стушевался и виновато потупил взор, будто провинившийся малец перед строгим наставником.

— Боюсь, ты слишком долго кормил нас 'завтраками' и обещаниями, Фомлин, — поглаживая пухлыми ручками внушительных размеров живот, ответствовал Лех. — Друзья, я прекрасно понимаю, многие из вас с предубеждением относятся к Сопротивлению, которое возглавляет Дорки, присутствующий с нами сегодня, но давайте смотреть правде в глаза. Наш самопровозглашённый староста стремительно теряет влияние и не справляется с присущими его положению обязанностями!

Вместо нормальной пищи, нам подсунули откровенное гнильё, кое есть решительно невозможно! Ладно, можно было бы перетерпеть это унижение, кабы, как обещал Фомлин, дело и правда состояло в установлении торговых отношений и плодотворного сотрудничества с новым поставщиком законнорожденных. Но прошёл уже чуть ли не месяц, долбанный месяц! А у нас нет не только качественной пищи, нам с вами вообще жрать нечего! Позавчера я распродал последний ящик гнилокартошки, да-да, иначе называть ЭТО нельзя, а у моих коллег товар закончился ещё неделю назад.

И что же делает наш замечательный 'староста'? Отправляет вновь и вновь в гости к законнорожденным своего безбородого питомца в надежде, что тот заключит выгодную сделку. Я понятия не имею, как ему удалось договориться в первый раз, но, судя по всему, то была просто случайность чистой воды. Безбородый может лаять и бросаться на наших малышей, но его способности к дипломатии оказались сильно преувеличены!

Знаю, Дедушка, мы должны быть милостивы и терпеливы, но всему есть предел! Доколе будут продолжаться наши страдания?! Кто сможет положить конец мучениям угнетённых и восстановить справедливость и равенство?! Фомлин? Почему же он до сих пор не сделал того? Не сделал вообще ничего!

Есть только два ответа на сей вопрос: либо он не может изменить ситуацию, либо просто не хочет! Мы все знаем, к законнорожденным Фомлин всегда относился с бо́льшим трепетом и уважением, чем к собственным сотоварищам!

Лех выпалил всё единым порывом, не давая возможности никому из собравшихся вставить ни слова, словно боялся, что его речь кто-то прервёт. Дорки стоял, пуча глаза на Фомлина, видимо, желая прожечь взглядом дыру в голове старосты.

— Ого! Несомненно, Лех, ты можешь предложить нам решение проблемы, я даже догадываюсь какое! Поднять бунт, отнять у законнорожденных то, что причитается нам по праву и всё в том же духе. Ты ведь для этого сюда Дорки привёл?

Чувствующий поддержку торгаш, однако, не смутился даже на грамм:

— Фомлин, вот только не надо утрировать. Ты нас совсем за идиотов тут держишь?! Все прекрасно понимают, что от пролитой крови пострадают не одни только законнорожденные. Но если стелиться под каждую мразь, волею судеб родившуюся в другой пещере, об тебя так и будут вытирать ноги все кому не лень! Самая добрая собака вынуждена порой огрызаться, чтобы её не забили просто так, забавы ради!

Пример Пастыря, видимо, был весьма заразителен, раз даже Лех начал вставлять в свои речи метафоры.

— 'Дипломатия' звучала красиво и убедительно, но не принесла положительных результатов. Мы не можем больше сидеть, покорно склонив головы, и ожидать подачек, давать которые никто не собирается! Запомните братья, вместе мы сила! Сплотившись, мы сможем начать диктовать свои условия власть имущим! Не отбирать, но перераспределять блага по необходимости!

В последовавшем за пафосной трепотнёй Леха всеобщем молчании, Фомлин с сожалением отметил на лицах многих собравшихся следы сомнений и душевных метаний. Даже из числа тех гномов, коих он всегда считал сдержанными и благоразумными. Как и предсказывал Пастырь, голод сильнее голоса разума, а толпа подвержена эмоциональной истерии вдвойне.

Будто прочтя его мысли, пророк громко захлопал в ладоши, обезоруживающе улыбаясь собравшимся. Фомлин с облегчением выдохнул. Разрядить обстановку лучше, чем у Дедушки, у него не получится, а от всех логических доводов и умозаключений сейчас никакого толку не будет, как пить дать.

— Дети мои, настал тот самый трудный час, о котором я столь долго вещал! Напрасно злитесь и мечите недобрым взглядом на старосту, не его вина в происходящем! Наоборот, он оттягивал неизбежное так долго, как мог.

Нас провоцируют, вынуждают напасть первыми, дабы обвинить и покарать безжалостной дланью королевского правосудия! Вижу я как вам тяжело, как вы устали от голода, безнадёги и неопределённости в завтрашнем дне. Именно в этот момент вас станут искушать сильнее всего, говорить воодушевлённые речи и призывать к преступлениям!

Не всякий сумеет сдержаться, не каждый пересилит зверя внутри. Но тот, кто пойдёт войной на брата своего, пусть и вознёсшегося в сердцах выше Праотца Всеобъемлющего, обречёт не только себя, но всех родных своих, всех любимых и близких! Проявите выдержку, братья и сёстры мои. Мы переживём, мы одолеем невзгоды! Не ценой крови брата, но нашим долготерпением. Нашей верой!

Сомнения на лицах собравшихся сменились чувством вины. Вот только далеко не у всех. И уж точно никакие колебания не затронули Дорки.

Вызывающе сплюнув прямо в пустой центр круга, лиходей выступил на шаг вперёд. Презрительно обводя взглядом окружающих, Дорки говорил, словно рубил сплеча:

— Ждать? Терпеть? Пережить голодуху и нищету, забившись каждый в свою нору? Отличный план! Замечательный!

Только вы забыли учесть одну маленькую деталь. Без жратвы сил у вас не прибавится. Сейчас вы можете дать отпор, заставить поделиться грёбаных богачей, но через неделю-другую и пару шагов еле сделаете!

Никто из вас не знает по-настоящему, что такое голод, как истощает он силы и волю. Я прошёл через это, я долго терпел и страдал. И знаете что? Никакого чуда не произошло. Праотец не спустил на меня свою благодать, и ни одна сволочь не поделилась со мной даже гнилокартошиной! Всем было просто насрать, что я умираю! Всем!!!

Дорки уже не говорил, а орал, брызгая слюной во все стороны.

— И тогда я совершил то, что мне следовало сделать задолго до того, как голод чуть меня не убил. Я отнял пищу. Исколотил палкой какого-то пьяного гнома, но набил себе брюхо.

Знаю, вы ненавидите и осуждаете меня, но другого выхода не было. Сдохнуть или отнять? Что ж каждый решает сам за себя. Лично я подыхать точно не собираюсь! А вы, если хотите, сидите и ждите, пока не сможете с места сдвинуться! Только не скулите потом как побитые собакоморды, а несите ответственность за свои решения как подобает мужам! Как приличествует настоящим мужчинам, а не трусам и лизоблюдам! — последние слова Дорки были явно адресованы Фомлину с Пастырем.

На лицах гномов вновь проступили сомнения, а староста, глядя на расплывшегося в широкой улыбке Леха, гадал: всю ли речь сочинил толстый барыга или главарь банды всё же добавил что-нибудь от себя? Насколько помнил Фомлин, от избытка переживаний, совести или нехватки пищи и женского внимания Дорки не страдал никогда. Разве что трогательный рассказ относился к юности обиженного несправедливостью гнома, свидетелем которой он не был.

— Отличное выступление, Дорки, я бы даже сказал превосходное! Не думал, что ты так хорошо умеешь излагать свои мысли. Подумать только, будто всю жизнь на подобных собраниях выступал! — постаравшись придать голосу как можно больше сарказма прокричал, перекрывая бурчание толпы, Фомлин. — Только ты тоже учёл не всё.

Во-первых, экономическая модель 'захотел-отобрал' работает только в масштабах рэкетирства владельцев небольших лавочек. Чтобы забрать что-то у законнорожденных, шайки хреново вооружённых оборванцев недостаточно. Посмотри на Маронона, вот там да, целая армия! Бери что хочешь, никто и пикнуть не посмеет! А кого собрался вести ты? Подавляющее большинство жителей — старики, женщины и дети. Молодёжь пашет с утра до ночи на презираемых тобою законнорожденных, чтобы прокормить свои семьи. Им не до восстановления справедливости и прочих грандиозных свершений.

Во-вторых, ты вообще, когда-либо задумывался, откуда в Квартале берутся деньги? Учитывая, что мы ничего не производим, не выращиваем, не строим... Всё, чем мы живы это служение власть имущим! Даже отняв у них здесь и сейчас, ты лишишь своих сограждан будущего! Захотят ли законнорожденные платить, пусть хоть и те гроши, что сейчас, своим слугам, единожды позарившимся на нажитое поколениями имущество? Далеко не факт.

И наконец, в-третьих. Где гарантия того, что Король станет безучастно смотреть на наши светлые рвения о 'всеобщем равенстве'? Со стражами не справиться ни нам, ни законнорожденным вместе взятым! Это профессиональные воины, понимаешь? Хорошо обученные, дисциплинированные, вооружённые до зубов и защищённые самой лучшей бронёй! Почему бы Маронону не решить поднапрячь своих псов, дабы те не просто так штаны просиживали, а отработали свой паёк? Что-то мне подсказывает, ты первым в нору зароешься и будешь сидеть тихо-мирно, носа не высовывая, при подобном раскладе!

Пастырь одобрительно кивал, а настроение собравшихся в который раз за сегодняшнее собрание поменялось в выгодную Фомлину сторону. Дорки аж весь исходил от злости и ярости, но Лех придерживал того за рукав и быстро шептал что-то на ухо. Норин же просто стоял с открытым ртом, растерявшись от такого обилия информации и умных слов.

В конце концов, Дорки, кажется, сумел взять себя в руки, ну или, по крайней мере, удержался, чтобы не броситься с кулаками на старосту, пророка и всех несогласных.

Лех вновь выступил вперёд, закрывая тем самым сегодняшний митинг:

— Что ж, друзья, не могу сказать, что я согласен с Фомлином, но мериться с ним силами в красноречии ни я, ни Дорки, на равных, к сожалению, не способны. Он взывает вас к покорности, взывает убедительно, но подумайте и о словах нашего Защитника! Сейчас у нас есть выбор, но скоро его уже может не быть. Либо мы возьмём то, что нам требуется силой и выживем, либо помрём. Хотите сидеть и ждать чудесного избавления? Отлично, пожалуйста, ждите. Ни я, ни кто-либо другой не вправе решать, как вам жить и как умирать.

Но умоляю вас, хотя бы не сидите, сложа руки! Готовьтесь. Смастерите оружие, тренируйтесь, как бы ни было мало у вас сейчас сил. Дорки пообещал помочь всем желающим. Безусловно, он лучший боец в Квартале и его опыт, столь ценный в сей час нужды, будет безвозмездно передан каждому, кто решится бороться за свою жизнь и нашу честь.

Я умываю руки, друзья, мне нечего больше добавить. Решать вам. Время покажет, кто был прав. И кто доживёт, чтобы непредвзято рассудить сегодняшний спор...

* * *

Очередной жёсткий тычок в живот окончательно сбил дыхание Скалозуба. Сделав пару вялых, неуклюжих отмашек от безжалостных выпадов, выбившийся из сил гном запросил пощады:

— Стоп! Хватит! Да остановись же!!!

Вошедший в раж Кларк с видимой неохотой прекратил атаки тренировочным копьём.

Несмотря на то что вместо стального наконечника древко было обмотано плотным комком ткани, Скалозуб нисколько не сомневался — уже к вечеру его избитая тушка расцветёт сине-фиолетовыми цветами. А о завтрашнем пробуждении и думать страшно! Затёкшее тело, болезненно реагирующее на каждый поворот и малейшее мышечное растяжение... Знаем, знаем, испытывали сие удовольствие не раз и не два.

Настаивать на полном контакте, безусловно, было опрометчиво и излишне самонадеянно, но пусть лучше поболят недельку-другую синяки, чем лежать, истекая кровью, нарвавшись на славного бойца Сопротивления. Боль и страдания лучшие учителя, любил говаривать Пастырь, хоть и в совершенно ином контексте. В данном случае, в мудрости старика сомневаться не приходилось.

— Всё ещё считаешь копьё примитивным оружием, а, Безбородый? — расплылся в довольной лыбе Кларк. — Топоры, молоты, булавы... Это всё, конечно, очень здорово и эффективно в битве закованных в тяжёлую броню воинов, ибо от дробящих ударов доспехи спасают слабо, но и у копья есть целая масса своих преимуществ!

Изготовить намного проще. Научиться элементарным колющим ударам тоже несложно. Бо́льшая по сравнению с одноручным оружием дистанция для нанесения удара несколько нивелирует требования к защите, которой ни у кого из бедняков нет. Я безумно удивлюсь, если на весь Квартал сыщется хоть одна проржавевшая кольчуга! Добавь сюда возможность наносить урон в плотном строю, без километровых замахов... что ещё для счастья надо?! Идеальный вариант для необученной толпы голодранцев! Я даже, уж прости меня грешного Праотец, стал с некоторым уважением относиться к Дорки. Не думал, что у него хватит мозгов использовать оружие древних.

— Что-то мне подсказывает, Дорки не сам к тому и пришёл. За нашим героем-защитником стоит некто гораздо более осведомленный... — Фомлин, долгое время молча наблюдавший за тренировкой Кларка и Скалозуба, рассуждал вслух, сидя на облюбованной всеми старшими гномами лавочке. — Я даже считаю, что этот инкогнито вовсе не Лех, а кто-то из власть имущих. Совершенно очевидно, головорезов финансируют и обеспечивают всем необходимым для их 'благородной и праведной миссии'.

— Ты слишком сгущаешь краски, Фомлин, — Скалозубу наконец удалось отдышаться и немного успокоить бешено стучащее сердце. — Вряд ли кто из законнорожденных стал бы сам себе могилу копать, вооружая чернь.

— Безбородый, властью обладают не только твои, гм-хм, то есть наши, бывшие товарищи по сословию. Ты разве не слышал, о чём постоянно толкует Пастырь? Нас хотят стравить с законнорожденными, чтобы мы обескровили и поубивали друг друга. Кому, по-твоему, это выгодно? Лишь нашему любимому Королю, дабы сэкономить еду и ресурсы, обеспечить ими своих верных псов. Маронон предал Союз свободных рас, а теперь решил предать свой народ! Подавить саму возможность свободы воли, воспитать новое поколение в духе военной диктатуры, дабы править вечно и безоговорочно!

Скалозуб криво усмехнулся:

— Править кем? Горсткой солдатни, которая и шаг сделать не может без указания сверху? Не думаю, что Король настолько рехнулся, а уж поверь, к его благоразумию у меня претензий не меньше, чем у тебя, Фомлин. Что бы он ни задумывал, я не верю, будто Маронон желает уничтожить народ, которым правит не одно, не два, а пёс знает сколько поколений подряд!

Староста насупился, явно собираясь ему возразить. Спор двух образованных гномов вещь, конечно, чрезвычайно интересная, но, к сожалению, чаще ведущая не к истине, а к взаимным упрёкам, обидам, претензиям. Потому вмешавшийся со своим безмерным любопытством Кларк пришёлся в сей раз как нельзя кстати:

— Всегда было интересно, какого хрена Маронон так долго живёт? Если он предал людей и всех остальных ещё поколения четыре, эдак, назад, сколько же ему сейчас лет? Ведь он был королём задолго до Рокового дня... Как вообще такое возможно?

— Как-как, жопой об косяк! — раздражённо пробурчал сбитый с мысли Фомлин. — Откуда нам знать? Может, он кровь девственниц по утрам пьёт, или у него эльфы были в роду!

Глаза у Кларка чуть не вылезли из орбит. Если в первое объяснение ещё худо-бедно можно было поверить, то в брачный союз эльфа и гнома... всё равно что пытаться скрестить собакоморду и кротосвинку!

Скалозуб высказался менее категорично:

— Скорее всего, здесь замешана магия. Какая именно, тебе вряд ли кто скажет. Есть, разумеется, ещё официальная версия самого Короля. Так называемое Благословение предков, что-то похожее на концепцию Богоизбранности в теологии Праотца, только намного примитивнее. 'Избранный сын рода гномов, ведущий народ в светлое будущее!'. Думаю, не стоит углубляться в сей сивый бред. Пропаганда правящей элиты никогда не отличалась направленностью на умных и думающих. А чернь, та любую чушь схавает. И чем нелогичнее, но эмоциональнее впариваемая идея, тем лучше. Блин, Кларк, опять ты своими вопросами увёл меня в сторону!

Однако добродушная, по-детски наивная улыбочка Кларка, как обычно, позволила тому выйти сухим из воды.

'Эх, мне бы так научиться. Глядишь, Пастырь, Хиггинс и Фомлин не смотрели бы на меня каждый раз словно на идиота, стоит задать очередной волнующий мой разум вопрос'.

— Ладно, успеем ещё порассуждать, кто за кем стоит. Я пока склонен думать о цепочке Дорки, Лех и кто-то из приближённых самого Короля, — Фомлин встал со скамейки и широко потянулся, с удовольствием похрустывая косточками. — Ну, ребята, вы как хотите, а лично я проголодался! Советую вам умыться и подтягиваться к ужину. Не известно, сколько ещё продлиться этакая 'блажь'.

Если с утверждением старосты насчёт коварного замысла Короля Скалозуб не был готов согласиться, то желание оного отведать пищу разделял полностью. Да и странно бы было не разделять такое желание. После хорошей тренировки еда в гнома просто влетала! И судя по наливавшимся с каждым днём силой мускулам, шло кушанье куда следует.

Вот только 'блажь', похоже, скоро закончится. Кротосвинки Хога захворали и дохли одна за другой. Та же напасть стремительно сводила на нет популяцию слепокур. Фомлин всеми силами выхаживал больных зверюшек, но тщетно. О причинах беды можно было только гадать, знания старосты касались преимущественно огороднической сферы, ветеринаром он не был. И хотя теперь каждый день Скалозуб получал на ужин здоровенный кусок мяса, из-за непонятной болезни сушить и запасать его было слишком рискованно, все понимали, если злосчастье не прекратится в самое ближайшее время, на весь Квартал останется лишь одна маленькая овощная ферма.

'Долбанный Рыжеруб, не подведи! Я разжевал тебе всё, что мог. Неужели так сложно засунуть на час-другой свою гордость куда подальше и дать парочку взяток в обмен на возможность выживания тысячи бедняков?! Неужели это так трудно...'

Несмотря на обилие сытной пищи, ужинали все в мрачном молчании. Скалозуб решительно пережёвывал один кусок мяса за другим, макая каждую порцию в густой грибной соус. Тем не менее изысканный вкус не приносил сегодня особенной радости, с тем же успехом он мог бы съесть пресное варево. Даже вечно неунывающий Кларк выглядел глубоко задумавшимся, а Фомлин рвал зубами свой стейк с таким зверским видом, что Скалозубу стало немного не по себе.

Умиротворённым казался лишь Хиггинс. Старательно нарезая свинину маленькими кусочками, чтобы легче было жевать, умудрённый годами гном, похоже, не разделял всеобщего уныния:

— Мне кажется, вы излишне переживаете по поводу увеличения численности Сопротивления, — старик обращался ко всем сразу и ни к кому в частности, уставясь в свою тарелку и не переставая ловко орудовать ножом с вилкой. — Да, отдельные личности присоединились к Дорки и его банде, но в сравнении с общим числом жителей Квартала это по-прежнему лишь горстка гномов. Причём пошиба далеко не самого лучшего.

Недовольные дебоширы, практически всегда, самые ничтожные и самые безответственные граждане. Нормальные гномы занимаются каждый день своим делом, добывая ресурсы и пропитание себе и сородичам. Те же неудачники, что неспособны ни к чему продуктивному, вопят и истерят, поливая грязью абсолютно всех, начиная с родителей и заканчивая Королём с власть имущими. Так они снимают с себя ответственность за собственную нереализованность и неспособность взять ситуацию в свои руки. Жалкие гномы, коих, слава Праотцу, всегда меньшинство.

А все их пафосные лозунги и идиотские рассуждения насчёт 'швободы', равенства и справедливости — не более чем самообман и запудривание мозгов окружающим. Как же, борцы за светлое будущее, ха! Какое будущее могут построить неудачники и глупцы, если они до сих пор не смогли привести в порядок даже собственную жизнь?! Не стоит воспринимать их слишком серьёзно.

Фомлин уже открыл было рот, собираясь возразить старому мастеру, но Пастырь опередил его:

— Хиг, ты, конечно, исключительно прав в описании портрета рядового бойца Сопротивления, но, к сожалению, хоть эти дебилы и недалеко ушли в развитии от малолетних детишек, при достаточной численности они будут представлять собой реальную силу. И угрозу для всех. Как для законнорожденных, так и для самих себя и, что самое печальное, для всех остальных более-менее адекватных жителей Квартала, которые пострадают от братоубийственной войны в первую очередь. В агрессии обвинят всех нас, от мала до велика, не считаясь, что вина большинства просто в том, что они родились в одной пещере с закомплексованными 'воинами швободы'. Так что повод для беспокойства у нас всё же есть, причём весьма серьёзный.

— К тому же учти, что количество недовольных с каждым днём будет только расти, — вступил в разговор, расправившись с очередной порцией мяса, Фомлин. — И скоро в бой пойдут не одни нерадивые маргиналы, но абсолютно все голодные и отчаявшиеся. Говорят, Дорки и Лех выдают ежедневные пайки всем решившим вступить на путь борьбы за 'право и равенство'. Мало кому, к сожалению, приходит в голову задаться простым и очевидным вопросом: откуда вдруг у этих двух 'благодетелей' взялся в таком количестве провиант?!

— Может, они тоже ферму завели, — Кларк с невинным видом пожал плечами. — А если серьёзно, мы с вами едва ли каждый день не пируем, хотя запросто могли накормить целую прорву желающих! Тогда ни в какое Сопротивление народ никогда не пошёл.

— Кларк, мы ведь обсуждали с тобой эту тему, и не один раз, — Фомлин удручённо вздохнул, словно разочарованный непроходимым тугодумием своего подопечного. — Накорми голодного разок просто так, от доброты душевной, и он потребует, чтобы ты обеспечивал его пищей вновь и вновь. А наш излишек продовольствия вызван поголовной гибелью стада, но отнюдь не успешным разведением оного! В результате, когда халявная свинина закончится, против нас ополчатся вообще все жители Квартала!

Глупо верить в гномскую благодарность. Ты ведь частенько ходишь вместе со мной на собрания. Хоть раз кто-нибудь добрым словом отозвался обо мне или сказал спасибо Безбородому за ту партию грибокартошки? А вот помоев вылили, Праотец упаси! Гнильё, отрава, корм для свиней и тому подобная 'признательность'.

Во-вторых, я и так распродал почти за бесценок всем лавочникам, кроме Леха, естественно, большую часть мяса погибших животных. Сказал, что так и этак, скоропортящийся товар, мясо больных кротосвинок, чудом удалось провезти контрабандой. Хорошо бы, мол, народу поскорее продать, да подешевле. Угадай, что сделали по сему счастливому обстоятельству наши барыги? Правильно, задрали розничные цены на мясо так, что проще собственную ногу отрезать и сожрать, чем маленький кусочек купить! Нашли время состояния сколачивать, ну не дебилы ли, честное слово?!

Так что не надо смотреть на меня обиженными щенячьими глазками, Кларк. Всё что мог, я сделал. Работать на всеобщее благо должны все. Всем следует прилагать усилия по мере возможности, а не только сидеть и сопли размазывать, ожидая благодати откуда-то свыше!

Фомлин в сердцах резко отодвинул свой стул и, не проронив больше ни единого слова, удалился. На тарелке остался недоеденный стейк.

— Одна надежда на Безбородого и его Рыжесруба, — вздохнув, в очередной раз исковеркал имя рыжебородого гнома Пастырь. — Уж заломить сильно цену на грибокартошку, даже у самого отъявленного торгаша в Квартале рука не поднимется. Ибо за такое могут и голову оторвать!

Пророк ободряюще улыбнулся:

— Не думаю, что наш законнорожденный друг настолько туп и не сумеет обойти бюрократические заморочки ради собственной выгоды. Главное — его тёпленьким взять, пока он на радостях весь товар своякам не продал или оптовые цены для нас не поднял до небес! — старый гном печально покачал головой. — Эх, нет веры словам власть имущих. Нету, и, боюсь, не будет её уже никогда.

Глава 11. Жри крысу!

Я даже думаю, что самое лучшее определение человека — это: существо на двух ногах и неблагодарное.Фёдор Достоевский

Согбенный, закованный в колодки, он ожидал смерти как долгожданное избавление от бесконечных мук и страданий. Тело нещадно болело после побоев, во рту было сухо будто в кузнечном горне.

Никто из проходивших мимо по своим делам гномов, казалось, не обращал на осуждённого никакого внимания. Скалозуб смутно ощущал угрозу и некую странность в жителях Квартала, но что именно с ними было не так, упорно ускользало от его понимания.

— Воды. Прошу, дайте воды... — прохрипел Скалозуб, обращаясь к спешащей по своим делам гномихе.

Не сбавляя шага, та медленно повернула голову в сторону вопрошавшего. Огромные чёрные провалы на месте глаз зияли словно две бездонные дыры, безжалостно пробитые зубилом прямо в лице женщины. Яко сама извечная пустота, из которой всё вышло и в которую всё в конце концов вернётся, вечность смотрела из тёмных глазниц случайной прохожей, проникая в самую душу. Безнадёжный могильный холод пронизывал всю сущность шокированного жутким зрелищем Скалозуба, напрочь лишая остатков воли и сил.

Осуждённый на мучительную смерть гном дёрнулся было назад, но лишь ударился о сковывавшие бренное тело колодки. Женщина злобно расхохоталась и пошла себе дальше, будто у неё забот полон рот. Хотя какие могут быть дела у помершей гномихи, представить было достаточно сложно.

Всматриваясь в лица других прохожих, Скалозуб со всевозрастающим ужасом осознал: все они, все без единого исключения, не более чем ходящие трупы, бездушные големы, оживлённые должно быть изощрённой чёрной магией, какой ещё не видывал свет.

Зубы Скалозуба выстукивали мелкую дробь.

'Все мертвы. Все! А может... может, это я умер?! Неужели для меня всё наконец-то закончилось? Только что-то не похоже на желанное избавление... Возможно ли, что я угодил в тот самый ад, о котором столь долго вещали пророки? Тот самый ад...'

'А куда ещё ожидал ты попасть, наивный глупец? — вопросил сам себя безжалостный внутренний голос из самых глубин сознания Скалозуба. — В рай захотелось? С херали-то вдруг?! Возомнил себя великим мучеником? Ты то?! Мерхилек умер за веру, за слово Праотца, а ты получил по заслугам и при жизни, и в посмертии.

Нечестивый делец, решил, что самый умный и можешь откупиться от кого угодно, дав пару взяток? Ха! От Него не откупишься. Праотец видит всё. ВСЁ! Ты заслужил эту кару, грешник, действительно заслужил'.

'Я не хочу страдать в вечных муках! — содрогнулся всем своим естеством Скалозуб. — НЕ ХОЧУ!!! Праотец милостивый, сжалься над душой сей заблудшей. Никому, никому не желал я зла от сердца своего, никому и никогда не хотел причинять боли и вред!

Знаю, что совершил много ошибок, знаю, что грешил. Знаю и раскаиваюсь! Я дурак! Просто безмозглый дурак, польстившийся на власть и богатство! Я... я не хотел никому причинять страдания, Отец. Никого не хотел обижать! Не от злого умысла так всё вышло...'

'О, да ну, правда, что ль? Вы только посмотрите на него — раскаивающийся грешник! Я прямо сейчас расплачусь от умиления! — циничный голос одной из составляющих его сущности глумливо насмехался над страхом и паникой остальной части личности гнома. — Он не хотел творить зла! А слуг своих, ты, должно быть, от доброты душевной гнобил каждый день?! Вспомни, как наслаждался их беспомощностью и собственной властью над жизнями нижестоящих. Во, то-то и оно. И это только малая часть твоих злодеяний против рода гномьего.

Не ты ли врал всем направо и налево, называя сие деловой хваткой? Ух, а как радовался каждому грошу, недоплаченному голодавшим рабочим. Как хвалился, продав втридорога практически несъедобную гнилятину собратьям из соседней пещеры! Как смотрел заискивающе снизу вверх и лизал задницы бюрократам во дворце, а за глаза поливал их грязью и костерил на чём свет стоит!

Уродец, ты жалкий моральный уродец. Да, каждый раз ты неизменно себя оправдывал, всегда находил себе тысячу оправданий! И совершал новые преступления.

О чём вообще можно тут толковать, ты даже детишек избил до полусмерти, воин добра недоделанный! Показал свою силу? Молодца! Есть повод гордиться собой, настоящий мужик!'

'Детишки, детишки... Они чудом не искалечили меня! Не подоспей вовремя Фомлин, могли и насмерть камнями забить! Понимаешь, ты, судья хренов?! Расцеловать мне их, что ли, надо было? А?! По головкам погладить? Может подойти и жопу каждому полизать?!'

Словно отозвавшись на упоминание, из-за угла близлежащей улицы с радостными воплями и улюлюканьем выбежала та самая детвора. Ну, почти та же самая. Глаза у ребятишек были вырваны с той же безжалостностью, что и у всех остальных, чёрные круги вокруг пустых глазниц растекались жуткими кляксами.

Тем не менее, несмотря на свой ужасающий вид, подростки со свойственной юности неуёмной энергией принялась играть в свою странную игру недалеко от колодок. Широкой палкой один из ребят подбрасывал избитый труп крысы и тут же ударом пытался попасть ею в кого-нибудь из стоящих по кругу товарищей. Те с визгом уворачивались от не самого приятного снаряда и выцеливали следующую мишень.

— Ахаха, Моглик лошара! — завопил Григги, угодив дохлой крысой прямо в грудь самого младшего из их шайки. — Фу! Фу-у-у! Он 'целовался' с крысой!!! Фу-у-у-у-у!!!

Маленький гномик отчаянно начал оправдываться, что труп грызуна задел его лишь чуть-чуть, чем вызвал ещё больше издёвок и насмешек со стороны подростков.

На стоявшего в десятке метров от них Скалозуба детвора, казалось, не обращала ни малейшего внимания.

— Жестокое время — жестокие игры, — печально вздохнул приятный женский голос.

От неожиданности и удивления у Скалозуба отвисла челюсть. Потрясение было настолько сильным, что даже мимоходом отмеченный факт наличия у него бороды казался сущим пустяком, не имеющим никакого значения.

В белоснежном свадебном платье, с заплетёнными на макушке в один пушистый пучок волосами, традиционной причёске невест, перед ним стояла та, в ком столь долгое время несчастный и потерянный нынче гном души не чаял. Та, ради которой он готов был пойти на любые свершения. Сделать всё возможное для её счастья прямо здесь и прямо сейчас! Исполнить любой её каприз в кратчайшие сроки.

Ненаглядная суженая, великолепная в своей красоте. Такая милая и ласковая в повседневном общении, всегда слушавшая его с таким пониманием...

— Бригитта... — прошептал Скалозуб с трепетом, достойным обращения к самому Праотцу.

Румяные щёчки молодой гномихи, казалось, стали ещё краше прежнего. Моргнув пару раз длинными ресницами, Скалозуб мысленно воздал хвалу Всеобъемлющему — в отличие от окружающих, глаза у Бригитты были на положенном месте, невеста подобрала юбки и присела перед ним в реверансе:

— Привет, Скалозубик. Бедненький мой! Должно быть, тяжко стоять весь день в столь неудобной-то позе?! — милое личико сморщилось в гримасе сожаления и сочувствия. — Ты не забыл, что сегодня наша свадьба? Пойдём скорее, все давно уже собрались!

От отчаяния из глаз Скалозуба ручьём текли горькие слёзы:

— П-прости, любовь моя! Прости! Родная моя, свет души моей! Я... я... всё из-за моей жадности!!! Я всё погубил! Всё погубил...

— Погубил, погубил... дебил! — расхохотался незаметно подошедший к ним Григги.

Или тот, кто раньше так назывался. Маленькое чудовище с вырванными глазами стояло справа от Скалозуба, без малейшей брезгливости держа в руке изуродованный труп крысы.

Эмоционально накрученному гному, однако, было плевать — сейчас сам Проявленный казался ему не более чем страшной сказкой. Всё внимание, вся его квинтэссенция были прикованы к той, без которой он не мыслил существования:

— Бригитта... Бригитта, душа моя! Я так люблю тебя! Так сильно люблю! Ты жизнь моя, светоч мой! Я... я люблю тебя милая! Очень сильно люблю!

Внезапно в голове совсем размякшего Скалозуба будто щёлкнул невидимый рычажок. В памяти ясно всплыл разговор с Рыжерубом, его откровения о несчастной любви Трясуна, срыв злости и обиды на попавших под горячую руку детишек.

— Жри крысу! — Григги протянул дохлую крысу к самому лицу Скалозуба, но тот лишь мотнул головой.

— Как ты могла Бригитта? Как могла изменять мне с этим жалким неудачником?! 'Друзья, мы с ним просто близкие друзья'... Ты врала мне! Обманывала за спиной! Зачем? Почему? За что?

Глаза невесты начали медленно проваливаться внутрь черепа, тёмные кляксы расползались вокруг воронок глазниц. Голос из ласкового и приятного становился с каждым произнесённым словом всё более скрипучим, гнусным и каркающим:

— Я изменяла тебе?! Я лишь хотела быть счастливой, и всё! Понимаешь? Нет, конечно, куда уж вам, глупым мужчинам, понять. У вас только 'моё', 'моё', да трах на уме!

Трясун — неудачник? Да, пожалуй, ты прав. У него не было ни состояния, ни дела, ни заработка. Но он был мужиком. Мужиком, понимаешь ты, смазливая подкладка для ног?! Трясун был самцом, с ним я чувствовала себя действительно классно! Я могла кончить от одних его поцелуев и ласк!

Он указывал мне, что и как я должна делать. И я подчинялась. Или противилась поначалу, но всё равно в итоге ему уступала.

Сильный, мужественный, гордый.

Не то что ты. Вечно смотрел мне в рот и внимал так, будто я новое воплощение Мерхилека! Каждую прихоть мгновенно бежал выполнять — раб, а не глава Дома! Как тебе вообще удалось сколотить состояние, ума не приложу?! Ничтожество, бабопоклонник! Разве можно любить такого мужчи... такого слабака? Фу, ужас. Не сведи нас родители, в жизнь бы с тобой в одну постель не легла!

Хотя нет, я всё же преувеличиваю. Вначале я искренне пыталась тебя полюбить, быть с тобой честной, верной. Быть хорошей спутницей и женой. Но полюбить бабораба я не могла, понимаешь? Не смогла я полюбить такого благовоспитанного умничку как ты!

И что прикажите делать? Сбежать к родителям обратно и прослыть перед всеми негодной невестой? Отказаться от благосостояния Среброделов, когда мой собственный Дом переживает не лучшие времена? Ну уж нет! Я хотела быть счастливой, и мне это отчасти удалось.

С тобой даже было интересно дружить и общаться по душам, я научилась получать от этого своеобразное удовольствие. Но трёп трёпом, а спать и рожать детей от половой тряпки я не собиралась. Вот и пришлось носиться меж двух огней: от одного задушевные разговоры и содержание, от другого улётный трах и любовь. Кто же виноват, что вы оба неполноценные?

Трясун, конечно, всё знал и ненавидел тебя не меньше, чем ты ненавидишь его сейчас. Но он не мог достойно обеспечивать меня, предложить за мою руку и сердце ему было нечего.

А потом он внезапно пропал. Просто взял и, сука, исчез! Не попрощавшись, ничего не сказав и не объяснив. Тупорылый ублюдок, и дядька его такой же кретин, только и может, что возиться со своей бородой как девица над косой! Да он и сам, похоже, ни сном, ни духом, куда его отродье удрало от ответственности.

Праотец милостивый, ну за что мне такие страдания?! Почему нельзя было дать одного, но нормального мужика, а не двух недоделанных?! У-у-у-у-у-у!!!

— Жри крысу! — поддакнул, дождавшись конца исповеди того, что некогда было Бригиттой, Григги.

Скалозуб окончательно утратил всякий контроль над восприятием действительности. Деморализованный, сбитый с толку, разбитый, он лишь открывал и закрывал обратно свой рот, не в силах связать воедино переполнявшие его мысли и чувства.

— Я... я просто очень сильно любил тебя. Хотел тебе угодить...

— Жри крысу! — не унимался Григги.

— Вот и надо было угодничать, а не лезть тут со своими моралями про измены! Раз не можешь вести себя как настоящий мужик, относись с пониманием к интрижкам невесты! Чего ещё ты ожидал?! — глаза Бригитты полностью ввалились внутрь, на Скалозуба теперь смотрело беспощадное небытие вечности.

— Жри крысу!

— Значит, по-твоему, достоин любви и уважения не я, а Трясун? Маргинал, висящий на шее престарелого дяди? Он хоть что-нибудь достойное за всю свою жизнь совершил? Кроме того, что заставлял кончать чужую женщину от хамства и грубости!

— Жри крысу!

— Вот, все вы такие, все вы, мужики! Эгоистичные сволочи! Я всё тебе уже объяснила, всё! Не надо учить меня нравственности, понял? Не надо! Я не маленькая девчонка!

Сами во всём виноваты. Не можете дать бедной женщине полноценного счастья! Я пыталась быть хорошей и верной, честно пыталась! Ты сам виноват, что так вышло, сам!!! Не могла я полюбить такого слабака без характера, не могла!

— Жри крысу!

— Я... я...

— Жри крысу!

— ...просто хотел...

— Жри крысу!

— ...чтобы ты была счастлива.

— Жри крысу!

Он рывком вскочил с постели будто ужаленный. Сердце бешено колотилось, кололо в груди. Дышать приходилось с усилием, резкими поверхностными вздохами через рот.

Весь взмокший от холодного пота, Скалозуб застонал от боли в слишком резко растянутых синяках и ушибах. Скрючившись в три погибели от пережитого шока и ноющего ощущения в побитом на тренировке теле, гном долгое время сидел на краю своей узкой кровати, пытаясь опомниться и прийти в себя.

'Пора выкинуть из головы неблагодарную шлюху.

Праотец, но почему же я не могу перестать думать о ней?! Ведь понимаю, какая эта женщина дрянь, знаю, что она меня предала!

Хотя откуда мне это знать? Со слов Рыжеруба, да кошмарного сна? Но стал бы Рыжеруб врать и охаивать Бригитту просто так перед незнакомцем из трущоб? Навряд ли'.

Скалозуб до боли сжал кулаки.

'Вот потому ты и не можешь забыть, что вечно сомневаешься, пытаешься найти смысл и оправдания там, где их в принципе нет! — возразил сам себе внутренний голос. — Ты знаешь, что всё это правда. Всегда знал и чувствовал. Просто предпочитал отмахиваться от интуиции и здравого смысла, идеализируя свою ненаглядную.

Ну ничего, может, теперь перестанешь молиться на любимую женщину. Что ж тут поделать, только пройдя через крах отношений, можно вылечиться от вагинопоклонства сбрендившего от влюблённости разума. Жаль только, что скорей всего, использовать сей горький опыт у тебя уже не получится. Всё равно скоро подохнем в братоубийственной войне за грибокартошку, так что на создание семьи времени, увы, больше нет.

Ой, да ладно тебе, не стоит так унывать — потрахался же немножко! Даже счастливым себя почувствовал ненадолго.

А теперь встряхнись, возьми себя в руки и будь мужиком! Не 'настоящим мужиком' с точки зрения ёбнутой бабы, но стисни зубы и делай, что должен! Решай глобальные стратегические задачи, а не сопли свои по простыням тут размазывай! Вперёд, твою ж медь!!!'

'Судья', как Скалозуб стал называть сию безжалостную составляющую своей личности, был, к сожалению, прав. Сделав пару глубоких вдохов и немного успокоившись, невыспавшийся, растрёпанный и разбитый тяжкими переживаниями гном поковылял к ручейку во внутреннем дворике.

Там Фомлин его и застал. Стоя на карачках у родника, Скалозуб малюсенькими глоточками пытался напиться холодной водой.

— Тоже не спится? — наклонившись, староста зачерпнул пригоршню из ручья чуть поодаль от гнома на водопое и умыл уставшее лицо. — Не знаю, Безбородый, что тебя гложет и мучить расспросами не собираюсь. Захочешь, сам в своё время расскажешь.

Немолодой уже гном тяжко вздохнул:

— Эх, а вот моя проблема ясна, проста и банальна, но от того, к несчастью, менее насущной отнюдь не становится. Похоже, наше мясное пиршество подходит к концу. У Хога вчера сдохли две последние кротосвинки, — Фомлин мрачно сплюнул в сторону. — Праотец, но почему именно сейчас, когда всё и так уверенно катится к чертям собачьим?! Почему бы этим поганым свинкам не пожить ещё полгодика-годик?! Ух...

— Не богохульствуй Фомлин, — Скалозуб наконец-то утолил жажду и оторвался от ручейка. — Ты же знаешь, прокормить всех нуждающихся силами маленькой свинофермы всё едино бы не удалось. Мы можем лишь отсрочить неизбежное, причём на весьма короткий срок. Судя по всему, говносадоводы Короля уже никогда не вырастят толкового урожая, нет смысла надеяться на какое-то чудо. Даже не знаю, стоит ли тащиться сегодня вновь к нашему рыжебородому другу...

Хозяин дома снова вздохнул, вид у него был не сильно лучше, чем у самого Скалозуба. Душевные муки о потерянных вовек близких, постоянные переживания за своих подопечных, жителей огромного Квартала, раньше положенного состарили гнома. Обычно Фомлин старался держать себя этаким бодрячком, но сейчас, наедине со всеми забытым собратом-законнорожденным, он выглядел опустошённым и бесконечно уставшим.

— Конечно знаю, Безбородый. Я всё прекрасно понимаю. Но не могу я бросить тех, о ком заботился и радел столько лет! После гибели семьи, лишь попечение над сими несчастными обитателями: необразованными, дезориентированными и брошенными власть имущими на произвол судьбы — придавало моей жизни хоть какой-нибудь смысл.

Староста присел на корточки, машинально поплескивая кончиком указательного пальца текущую мимо струйку воды:

— Если махнуть рукой, позволить Дорки и тому, кто за ним с Лехом стоит, вести народ на убой, значит, всё было напрасно. Поэтому я буду бороться до последнего. Постараюсь спасти каждого, как бы в меня ни плевались, сколь бы дерьма на меня не лилось! Просто потому, что иначе мне незачем больше жить. Потому что иначе всё было впустую, всё было зря! Все труды моей жизни не стоили бы ровным счётом совсем ничего. Вот и весь сказ.

Фомлин ударил кулаком по ручейку, подняв фонтан брызг.

— Ты во многом похож на меня, Безбородый. И судьба твоя складывается схожим образом. Но ты это ты, не я. Не Пастырь и не Хиггинс. У тебя ещё есть выбор. Ты молод, ты можешь попытаться спастись и начать всё с начала. Податься слугой в какой-нибудь Дом, а при особом везении, даже во дворец Короля. С твоими знаниями, способностями, живым умом, ты быстро взлетишь на самый верх служебной иерархии, станешь отличным управляющим и проживёшь остаток дней в стабильном достатке. Возьмёшь под своё крыло хорошенькую служаночку, создашь новую семью, наплодишь кучу детишек.

Я пойму, Безбородый. Да, мы много вложили в тебя с Хиггинсом и Пастырем, но ты не наш раб. Да и помочь нам вряд ли уже особо сумеешь. Надеяться мы можем, как ты верно подметил, только на чудо. Но похоже, доступный лимит благодати мы исчерпали.

Фомлин умолк, угрюмо уставившись на текущую воду. Шли минуты, но оба гнома молчали. Слышно было лишь тихое журчание ручейка.

Нельзя сказать, что Скалозуб особо жаловал старосту черни. Вечно чем-то недовольный, сердитый, не шибко разговорчивый в обыденной жизни — Фомлин нравился ему меньше всех остальных сожителей в доме. Да и общался он с ним крайне редко.

Однако бросить в столь трудном положении гнома, спасшего ему жизнь, давшего кров и пищу...

Оставить поучавшего и заботившегося о нём столь долгое время Хиггинса...

Наставлявшего его, пусть грубо и насмешливо, но с самыми благими намерениями, Пастыря...

Предать Кларка, ставшего его лучшим другом и тренировочным партнёром...

Бойла, серьёзного, молчаливого, но преданного всей душой общему делу...

Как можно после такого жить спокойно до старости и смотреть в глаза гномам? Никак, если в тебе сохранилась хоть малая капля чести, совести и ответственности.

— Пусть лучше я сдохну: от голода ли, пробитой топором стража башки, или истекая кровью от копья в животе — но друзей в беде я не брошу! — его руки дрожали, но голос был твёрд.

Сглотнув комок в горле, Скалозуб поклялся самой сильной гномьей клятвой, которую знал:

— Праотец свидетель, я буду с вами до самого конца или сожри Проявленный мою душу! — слова были сказаны и пути назад больше нет. — Пора навестить Рыжесруба. Да, да, я назвал старого идиота именно так. Надеюсь, этот обалдуй извлёк-таки пользу из моих бесконечных 'намёков'.

Кожа зудела после особо тщательного бритья. Пускай уже не так сильно, как в первые несколько раз, но ощущения были всё равно далеко не приятные. Хорошо хоть он перестал чувствовать себя голым от очередного такого гладкого выбривания.

Скалозуб не торопясь шёл по длинному коридору, со всевозрастающим беспокойством анализируя перемены, произошедшие в поместье со времени его последнего посещения.

Вместо подозрительного, но весьма тщедушного охранника, у входа в имение паслись двое мордоворотов. До виденного им разок Норина тем было, конечно, далеко, но то, что ребята эти весьма суровые и опасные, не вызывало сомнений. Объясняться о цели визита пришлось долго и настойчиво.

— ...я деловой партнёр Рыжеруба, понимаете? Нет? Чоппи, так меня звать. Только не говорите, что Рыжеруб вас не предупреждал! Я сюда каждую неделю хожу, как на работу!

— ...да за что ж мне такое наказание! И вам за 'оформление пропуска' отбашлять теперь надо?

— ...держи уже, разоришься, медь вашу, пока всех партнёров таким образом обойдёшь!

Полуживой старикашка, провожавший обычно Скалозуба в покои хозяина, теперь с важным видом восседал на мягком диване в приёмной и раздавал указания снующим повсюду слугам. Коих до нынешнего посещения рыжебородого 'друга' Скалозуб ни разу прежде не видывал. Напыжившись от чувства собственной значимости, старичок снисходительно кивнул ему в направлении хозяйского кабинета, не удосужившись оторвать задницу или хотя бы отрядить для сопровождения гнома моложе.

Слуги с озабоченным видом намывали полы, тащили куда-то самую разнообразную мебель, сразу с нескольких сторон доносилось равномерное постукивание молотков. Проходя мимо ранее запертых комнат, Скалозуб уловил запах свежей краски. Никто не обращал на степенно шагавшего по направлению к кабинету владельца имения гнома ни малейшего внимания, каждый был занят делом. И это при том что последние пару месяцев дом Рыжеруба стоял фактически вымершим!

Остановившись неподалёку от покоев собственника, Скалозуб с подозрением уставился на ещё одного громилу, вальяжно прислонившегося к одной из створок входной двери. Здоровяк ковырялся зубочисткой в немногочисленных от буйной жизни зубах с таким задумчивым видом, будто размышлял над проблемами мирового масштаба. Хотя регулярно присматривающийся к окружающим Скалозуб не без основания полагал, что интересы такого типа гномов ограничиваются жратвой, выпивкой, да девками низшего пошиба.

— Нет-нет-нет! Даже не мечтай! Платить мзду ещё и тебе я точно не буду! — не дав 'мыслителю' опомниться, налетел на того Скалозуб. — Господин Рыжеруб уже давно меня ожидает! — буквально влетев в кабинет, гном захлопнул дверь прямо перед носом открывшего рот охранника, видимо, не особо согласного с таким поворотом.

Обстановка в хозяйских покоях также претерпела весьма радикальные изменения. От слежавшихся комков пыли не осталось ни следа, пол и мебель аж сверкали, надраенные до блеска. Восседая в добротном кресле у новёхонького декоративного камина, глава Дома увлечённо ощупывал весело повизгивающую служаночку, годящуюся старому хрычу в дочери. Смачно хлопнув юную гномиху по весьма привлекательной заднице, Рыжеруб жестом велел ей выйти, раздосадованно уставясь на вошедшего без приглашения гостя.

— Чоппи, молотом мне по пальцу! Тебя что, стучаться не учили?! Я тут дела веду, вообще-то, всякие разные, важные переговоры там, совещания... Чего волком смотришь, личную жизнь тоже никто, знаешь ли, не отменял! — престарелый гном самодовольно хмыкнул, поглаживая вымытую, тщательно расчёсанную и ухоженную рыжую бороду. — Ох, уж эта молодёжь — ни такта, ни воспитания!

Скалозуб, как мог, постарался выдавить из себя любезную улыбочку:

— Смотрю, со времени нашей последней встречи дела пошли в гору! Примите мои искренние поздравления, господин Рыжеруб. Прошу извинить меня за столь вероломное вторжение, но чтобы добраться до вас сегодня, мне пришлось миновать целых три кордона, начиная от прохода в Пещеру ремёсел и заканчивая входом в поместье, и даже в ваш кабинет! К несчастью, цена такого визита несколько завышена, ибо каждый неуч-охранник считает себя королём и требует платы. Но я рад, что наконец встретился с вами. Полагаю, бюрократы во дворце всё же сдались под натиском вашего обаяния и настойчивости, а значит, мои усилия, приложенные для прихода сюда, не оказались напрасны!

Рыжеруб неловко поёрзал в кресле, поморщился, но затем, видимо, вспомнив, что теперь он успешный и очень важный гном, расслабился и снисходительно кивнул Скалозубу:

— Ох, Чоппи-Чоппи. Гляжу я на тебя и каждый раз удивляюсь, как с такими-то умищами Квартал до сих пор не сравнялся в благополучии с Пещерой ремёсел?! Умеешь ты льстить и говорить красиво, спору нет, очень хорошо умеешь. Сразу видно, прирождённый делец!

Рыжеруб как-то печально и будто бы виновато улыбнулся:

— Я сделал всё, как ты сказал. Откат тому, откатик этому и вуаля! Да, Чоппи, ты парень что надо, толковый, повидавший жизнь. Вот только боюсь, отблагодарить тебя, как договаривались, я не смогу. Однако, — рыжебородый гном поднял указательный палец вверх и великодушной улыбкой продемонстрировал, что собирается сделать предложение неведомой щедрости, — у меня есть для тебя предложение куда интереснее. Скажи, тебе бы хотелось перебраться из Квартала черни туда, где своими дарованиями ты сможешь зарабатывать гораздо, ГОРАЗДО больше жалких крох от торговли с, как бы это помягче выразиться, самыми несостоятельными гражданами Оплота?

Скалозуб внутренне сжался, прекрасно осознавая всю подоплёку текущего положения дел.

Недоторгаш, два месяца безуспешно пытавшийся заключить сделку, наконец сделал то, что требовалось с самого начала — подкупил королевских чиновников и получил достаточно крупную партию продовольствия. Которую на радостях тут же продал за солидные деньги коллегам по цеху, состоятельным законнорожденным, наплевав на все свои клятвенные и слезливые обещания по сотрудничеству с жителями Квартала.

А теперь предлагает таким же образом поступить и ему.

'Вот тебе и тот самый выбор, о котором вещал с утра Фомлин.

Начать новую жизнь в сытости и достатке... Ну и предать друзей, которые вытащили тебя из кромешной задницы, подумаешь, чего уж там!

Создать собственную семью, нарожать милых детишек... Или сдохнуть в трущобах без всякой надежды.

Нарушить клятву, вознесённую во всеуслышание Праотцу... Хотя кто её слышал, кроме меня, да старосты Квартала?

Другого такого шанса точно не будет.

...

По-моему, выбор здесь очевиден'.

— Благодарю за щедрое предложение, Рыжеруб, — глава Дома напрягся, не услышав привычного 'господина' перед обращением к своей нынче чрезвычайно важной персоне, — оно, и правда, чертовски заманчиво! Но к несчастью, моим собратьям сейчас, как никогда прежде, нужна еда. Народ на грани голодного бунта! Да, представь себе, я вовсе не драматизирую ситуацию. И сомневаюсь, что хоть у кого-то, окромя королевских чинуш под охраной вооружённой до зубов армии, будет светлое будущее, если нам не удастся выправить текущее положение дел.

Я понимаю, вы уже распродали всю качественную грибокартошку, иначе всего этого, — Скалозуб обвёл рукой старательно вылизанное многочисленными слугами помещение, — просто не было бы. Хорошо, я готов скупить оставшуюся гнилятину, пусть это совсем не то, что обещано, как вы говорите, 'несостоятельным гражданам'. Многие будут крайне недовольны, но большинство смогут удовлетворить жизненную потребность в еде. И не бросятся в вынужденную братоубийственную войну за пропитание. По крайней мере, я смею на это надеяться...

Хотя Скалозуб в глубине души и надеялся, что совесть, понимание ситуации, сопереживание другим гражданам, да хотя бы просто элементарный инстинкт самосохранения, возымеют над вкусившим успех гномом хоть какой-то эффект и подтолкнут на сотрудничество, то едва договорив, понял, что ошибался.

Рыжеруб разочарованно хлопнул себя по бёдрам и откинулся в кресле назад:

— Чоппи, Чоппи. Ты так ничего и не понял, да? Сейчас кризис. Ты ведь умный парень, должен такие вещи смекать ясней ясного. Кризис, он не только у черни, он сейчас, орк тебя побери, у всех. У всех! Законнорожденным тоже хочется жрать. И их слуги предпочтут совсем ничему, пусть хреновенькую, но грибокартошку. У меня для тебя ничего нет. Совсем ничего, понимаешь?

Гном широко развёл руки, демонстрируя пустые ладони:

— Тех запасов, что остались не проданы, едва-едва хватит на прокормку нуждающихся, коих я столь щедро приютил в своём доме. Ты можешь стать одним из них, вот и всё. Не выёживайся, Чоппи, ты, правда, мне очень нравишься. Забудь о своих старых друзьях. Понимаю, это нелегко и жестоко, но только так ты сможешь выжить.

И ничего чернь нам не сделает, об этом не беспокойся. Пещеру ремёсел охраняют королевские стражи, толпу необученных оборванцев они разметут, не моргнув глазом!

Ну же, хорош ломаться как девка, третий раз я упрашивать не стану, решай.

Скалозуб с горечью подумал о том, что до своего злосчастного заключения не раздумывая принял бы подобное предложение, поставив личную выгоду выше общественных интересов. Да, возможно, потом немного помучался бы, но быстро нашёл себе оправдания и постарался как можно реже вспоминать сей неловкий момент. Но теперь...

Теперь он был в неоплатном долгу перед двумя стариками, Фомлином, юным Кларком и Бойлом. А это что-то да значило.

— Быстро же вознёсся ты в сердцах своих! — Скалозуб отчётливо понимал, что не стоит произносить такие слова, да ещё столь осуждающим тоном, но сдержаться не мог. — Ещё неделю назад ты плевался и кривился от одного упоминания взятки, а как только отсыпать предложили тебе, продался с потрохами мгновенно! И теперь предлагаешь сделать то же самое мне?! Праотец свидетель, я дал слово помогать собратьям до самого конца, и я своё слово сдержу. Сдержу данное обещание! Кризис, хуизис, всё едино! Нужно оставаться гномом, гномом, а не скотом, волнующимся исключительно о собственном благополучии и срать хотевшего на всех остальных!

Уже забыл, как ты ныл, просил купить ту партию гнилятины, пришедшую в негодность из-за твоей жадности? Продай её Фомлину на месяц раньше и гномам не пришлось бы изгаляться, варя помои из гнилокартошки! Да, ГНИЛОкартошки, в народе её прозвали именно так.

Послушай ты меня сразу и дай откаты кому следует, следующая партия пришла бы ещё полтора месяца назад!

Оставь хоть малую часть провизии для черни и, возможно, нам удалось бы предотвратить грядущее кровопролитие...

Но нет. Нет. Главное — собственная выгода здесь и сейчас, а там хоть Проявленный всех сожри!

Рыжеруб буквально застыл, шокированный искренним ответом до того всегда льстивого и заискивающего с ним Скалозуба. С каждым словом его лицо всё более багровело, пока практически не слилось цветом с окаймлявшей её бородой. Услышав повышенные тона, в кабинет сунулся громила, карауливший дверь. Вопросительно глянув на хозяина, охранник-мыслитель потянулся за увесистой дубинкой на поясе.

— Ты пожалеешь об этом Чоппи, — едва слышно прошипел Рыжеруб. — Ещё как пожалеешь.

С искажённым злобой лицом он вцепился в подлокотники массивного кресла так, что побелели костяшки. Шёпот резко перешёл в крики:

— Срать я хотел на тебя, на чернь и все, как ты говоришь, договорённости! Дело есть дело, тут каждый сам за себя. Не хочешь играть по правилам сильных мира сего, так вали на хрен в свой сраный Квартал! Там и читай морали таким же шибко праведным придуркам как ты!

Глава Дома вскочил на ноги, вопя и разбрызгивая во все стороны слюни:

— А сунетесь к нам в Пещеру, перережем, суки, всех до единого! Понял?! Вышвырнуть его на хрен отсюда! Я СКАЗАЛ ВЫШВЫРНУТЬ!!!

Скалозуб что было сил швырнул первый попавшийся под руку предмет, он даже не успел сообразить какой именно, в лицо замахнувшемуся на него дубиной головорезу. Не дав 'мыслителю' и секунды, чтобы опомниться, тренированный гном широко размахнувшись врезал кулаком охраннику в солнечное сплетение. Схватил за бороду, притягивая к себе и фиксируя как следует голову для хорошего удара, и... скорчился от жуткой боли под рёбрами.

Мордоворот, полуударив, полуотталкивая Скалозуба, легонько саданул дубинкой, увлёкшегося атакой гнома. В иной раз Скалозуб, вероятно, не обратил бы на подобный тычок никакого внимания, но после вчерашней тренировки всё его тело представляло собой один большой ноющий синяк. Тех нескольких секунд, пока он кряхтел и судорожно пытался вздохнуть, хватило здоровяку, чтобы прийти в себя и вырвать бороду из его цепкой хватки.

От последовавшей оплеухи в ушах зазвенело, а прямо перед глазами почему-то вдруг оказался потолок кабинета. К сожалению, полюбоваться и как следует рассмотреть интереснейшую картину такого ровного, чистого, гладкого потолка гному не дали. Нещадно схватив за шкирятник, громила потащил обмякшего Скалозуба к выходу из поместья.

* * *

Ожидая Безбородого неподалёку от входа в поместье, Кларк увлечённо жонглировал пятью светлокамешками на радость сбежавшейся детворе. Юных зрителей, как обычно, собралось не слишком-то много, что несколько озадачивало любившего малышню гнома. Ладно, в его родном Квартале жизнь зачастую была трудна и сурова, но почему не нарожать кучу детишек гораздо более обеспеченным членам Домов, пониманию оптимистичного гнома не поддавалось.

Безбородый не раз пытался ему объяснить, что у законнорожденных всё не так просто с зачатием, потому-то они и зовутся 'законнорожденными'. Ибо дети могут родиться только в законном браке, а любая внебрачная связь осуждается, вплоть до отречения уличённых в блуде из Дома. Браки же заключаются исходя из торговых, политических и других обстоятельств, но никак не из личных чувств сочетающихся. Так что, если дела у Дома идут не шибко хорошо, а в последние годы большинство семейств едва-едва держались на плаву, о женитьбе можно было и не мечтать.

Пастырь придерживался мнения, что причиной планомерного вырождения как раз таки и послужило отсутствие взаимных симпатий у обручённых, каковые безжалостно приносились в жертву экономической выгоде:

— Женщина, не любящая и не уважающая своего мужа, — говаривал с умным видом пророк, — никогда не будет рожать от него больше одного-двух детей. Да и тех не факт, что родит именно от своего наречённого.

Безбородый протестовал, считая, что традиция жениться по здравому расчёту, а не по импульсивной любви, которая сегодня есть, завтра нет, уходит в века задолго до Рокового дня, хотя никакими проблемами с рождаемостью тогда и не пахло.

Пастырь, в свою очередь, вновь парировал, что у предков воспитанием подрастающего поколения с самого раннего детства занимались специально обученные гномы, руководствуясь детально проработанной наукой под названием Философия. Потому к зрелому возрасту бракосочетающиеся уже настолько обуздывали свою животную сущность, что могли, пройдя через чётко регламентированные ритуалы ухаживаний, включить необходимые инстинкты 'способствующие успешному парному взаимодействию и продуктивному воспроизводству себе подобных'.

Кларк тогда не понял практически ни единого слова, а у Безбородого от сей загадочной речи пророка отвисла челюсть. На том их спор и закончился.

Так или иначе, несмотря на относительное благополучие, ситуация с деторождением в Пещере ремёсел обстояла ещё хуже, чем в Квартале, а потому восторженно глазеющих на акробатические трюки Кларка ребятишек собралось немногим более количества светлокамней, мелькавших в его ловких руках.

От неожиданности и грохота, с которым распахнулись парадные двери поместья, Кларк вздрогнул и выронил камешки. Двое громил, стоявших на страже, с не меньшим удивлением, чем он сам, уставились на третьего здоровяка, появившегося в дверном проёме. Держа за шиворот вялое тело, мордоворот зло сплюнул, как следует разогнался и что есть мочи швырнул за пределы окружающей имение ограды несчастного.

Каким-то чудом только что едва передвигавшийся гном сумел сгруппироваться и довольно ловко упасть, перекувырнувшись через плечо, гася тем самым инерцию от падения. Перекатившись боком несколько раз с уже значительно меньшей проворностью, выброшенный на улицу Безбородый безжизненно растянулся на твёрдом полу пещеры.

* * *

Услышав отчаянный лай, погрузившийся в мрачные думы Фомлин встрепенулся и резко вскочил с насиженной лавочки во внутреннем дворике. Замерев на пару мгновений, но не услышав ничего окромя бешеного биения сердца, хозяин дома помчался на улицу.

Несмотря на спешку, бывалый гном не забыл прихватить предусмотрительно заготовленную для чрезвычайных ситуаций лёгкую булаву. Простенькое оружие, собственноручно изготовленное бывшим законнорожденным в самые первые дни его пребывания в Квартале, удобно легло в натруженную ладонь, придав решительности и уверенности своему обладателю.

Однако выглянув на улицу, Фомлин выругался и безжалостно отбросил палку со стальным набалдашником. Предстоящая задача оказалась куда сложнее калечения и убийства себе подобных. Проорав Гмаре и Жмоне прийти на помощь, он бросился к медленно бредущему к дому Кларку.

Тащивший на себе неподвижное тело многострадального гнома юноша от усталости едва волочил ноги, но упрямо продолжал нести свою ношу вперёд.

— Твою за ногу, Кларк, я ведь просил вас быть осторожнее! Ядрёна колотушка, Безбородый, ты живой? Эй, Безбородый?!

Висящий на спине гном, никак не отреагировал на обращение. Чоппи громко скулил и тыкался носом в безвольно опущенные руки несчастного, но даже это не вызывало у гнома ни малейшей ответной реакции.

— Кларк, что случилось? Он жив? Жив?! — голос предательски сорвался на писк.

Подхватив изрядно отъевшегося за последние пару месяцев гнома на руки, Фомлин с помутневшим взором нёсся к дому, надрывая спину и выкрикивая ругательства. В срамословии не было ни малейшего смысла, обычно сдержанный гном костерил на чём свет стоит всех и вся. Женщины, Пастырь, Хиггинс и Бойл выбежали на шум, непонимающе уставясь на старосту и его скорбную ношу.

— Все прочь нахрен с дороги! Гмара, тащи таз с водой! Жмона, настойки! Бойл помоги мне! На кровать его! Дед, молись Праотцу, как не молился никогда прежде, чтобы Безбородый был жив!

Бережно уложив Скалозуба на койку, Фомлин застыл, напряжённо всматриваясь в лицо лежащего без сознания гнома.

Пастырь осторожно, но твёрдо похлопал его по плечу, веля отстраниться. Приложив ухо к груди, пророк на несколько мгновений, показавшихся Фомлину вечностью, замер, хмуро глядя на сгрудившихся вокруг кровати встревоженных гномов.

— Вознесите хвалу Праотцу, маловеры! Жив-живёхонек!

Вздох облегчения вырвался практически одновременно у всех. Лишь Чоппи продолжал жалобно поскуливать, лижа руку полюбившемуся двуногому.

— Безбородого следует раздеть, дабы я смог должным образом осмотреть повреждения. Гмара, отцепись от своего драгоценного тазика и помоги мне!

Теперь, когда худшие ожидания не подтвердились, а Пастырь уверенно взял бразды правления в свои руки, Фомлин устало облокотился на стену, вперив вопросительный взор на виновато опустившего голову Кларка.

— Я не успел... Ничего не смог сделать, — еле слышно промямлил себе под нос прежде всегда бойкий и не привыкший оправдываться ни перед кем юноша. — Его просто вышвырнули из поместья, точно мешок с мусором! Боюсь, на сотрудничество Рыжесруба больше рассчитывать не приходится.

— Хрен с ним, с этим барыгой, прорвёмся! — Пастырь на пару с Гмарой ловко избавили Скалозуба от лишней одежды. — Праотец всемогущий, как же тебя так отделали-то?! — изумился пророк, разглядывая налившиеся по всему телу пострадавшего огромные синяки.

Кларк пуще прежнего налился краской, став похожим на переспелый помидор:

— Мы немного переборщили давеча на тренировке...

— Да вы со своими упражнениями, видать, совсем звезданулись от нечего делать! — сурово принялся отчитывать вконец подавленного гнома пророк. — Нашли время между собой поединки устраивать, соображать-то должны хоть чуть-чуть!

У нас братоубийственная война на носу, понимаешь? Эй, Кларк, ау! Меня там кто-нибудь слышит внутри той малюсенькой головушки?! В такое время, как ныне, нужно не гробить друг дружку, приёмы сраные отрабатывая, а беречь на случай реального столкновения!

Жесть! Так избить своего товарища, никаких врагов, блин, не надо! Обалдеть... Прости Праотец сих глупцов, воистину не ведают, что творят!

Пастырь сокрушённо качал головой, внимательнейшим образом осматривая избитого гнома от макушки до самых пят:

— А ты, Фомлин, куда смотрел? Всё время же наблюдал за их 'тренировками'. Не мог поумерить пыл трём недоразвитым лоботрясам?

Бойл, прекрасно понимая, кто в этом упоминании является третьим, открыл было рот, намереваясь возразить на выдвинутое супротив него обвинение, но затем передумал. Называть юношу лоботрясом, конечно, было несправедливо, ибо тот пахал каждый божий день с раннего утра до самого отхода ко сну, но насчёт излишнего переусердствования в боевых упражнениях пророк, безусловно, был прав.

Фомлин лишь раздосадовано цокнул языком, а затем развёл руки в стороны, всем видом демонстрируя полную беспомощность в плане возможности вмешаться в тренировочный процесс юных энтузиастов.

— Ладно, что толку одно и то же теперь обмусоливать, — Пастырь и так и этак повертел в руках голову Скалозуба, после чего приоткрыл лежащему гному зрачки, разглядывая нечто ведомое лишь Праотцу. — Переломов я, вроде как, не обнаружил. Ушибов, конечно, что волос в твоей бороде! Но тут попробуй пойми, какие свежие, а каковые 'вчерашние наработки'.

Гмара, омой раны и наложи прохладную повязку на голову. Смачивать водой из ручья и менять оную каждые полчаса!

Жмона, кончай громыхать своим богатством! Когда очухается, приготовь настойку из порошка змеевика. Да, принеси-ка ещё пустое ведёрко, на всякий случай. Боюсь, когда наш дружочек очнётся, его может слегка мутить и подташнивать.

Остальные пошли вон! Нечего мешаться тут под ногами, займитесь, наконец, хоть чем-то полезным! От ваших сочувственных взглядов он не исцелится по мановению волшебства! Расходимся, расходимся, все свободны!

Гмара, ты долго собираешься причинное место ему начищать? Я сказал промыть раны, а не...

* * *

Скалозуб лежал на боку, закрыв глаза и отстранённо прислушиваясь к размеренному дыханию ослабшего тела. Мыслеобразы вяло сменяли друг дружку, думалось лениво и трудно. Несмотря на практически непроглядную темноту, царившую в комнате с плотно занавешенным окном, лишний раз открывать глаза не хотелось. Постоянная ноющая головная боль хоть и была терпимой, но крайне истощала. Сил едва хватало на то, чтобы выпить воды, да дойти до ведёрка, использовавшегося в качестве нужника.

'Хех, Пастырь как в воду глядел. Воистину император говна в корытце! Ссышься и гадишь то в один сральник, то в другой, будто малый ребёнок. Но прогресс, безусловно, имеется. Срусь не у всех на виду, как в прошлый раз, а в собственной комнате...'

Кроме Гмары, периодически выносившей продукты жизнедеятельности Скалозуба, да Чоппи, свернувшегося клубком у кровати, к пострадавшему гному захаживал только Пастырь. Говорили мало, да и то всегда полушёпотом, за что, несмотря на одиночество и тоску, Скалозуб был весьма благодарен. Свет и шум усиливали беспощадную головную боль, а связывание слов в хоть сколько-нибудь последовательные конструкции требовало неимоверных усилий.

— Лежи спокойно и не суетись, Безбородый, — Пастырь ощупывал голову гнома с таким невозмутимым лицом, что никаких вопросов в целесообразности сего ежедневного ритуала не возникало. — Все живы, все здоровы. Без тебя разберутся. Ещё неделю или две, от тебя толку, один пёс, не больше, чем от младенца. Не разговаривай! Молчи и не о чём не думай, быстрее на поправку пойдёшь.

И опять-таки мудрый старик оказался всецело прав. Время лучший целитель, а молодое тело обладает воистину огромным потенциалом к самовосстановлению.

Первыми стали рассасываться многочисленные ссадины и синяки. Скалозуб прямо физически ощущал прилив сил в как следует отдохнувшем от каждодневных тренировочных нагрузок организме. Хотелось поупражняться, но ходившая ходуном комната по-прежнему ограничивала большую часть активности походом к нужнику и до кровати обратно.

К счастью, головокружение и тошнота с каждым днём донимали уверенно идущего на поправку гнома всё меньше и меньше. И только боль в душе не проходила, а лишь усиливалась, терзая несчастное сердце переживаниями. О прошлом. О настоящем. И о туманном будущем.

Так убегало драгоценное время, которое Дорки и его 'воины швободы', в отличие от Скалозуба, использовали на всю катушку.

Глава 12. Восстановление справедливости

Народ всегда будет народом: легковерным, своенравным, слепым и врагом своей настоящей пользы.Франсуа Фенелон

Лех с крайне озабоченным видом отцедил очередную порцию своей 'волшебной настойки'. Хотя разжиревший торгаш наотрез отказывался раскрыть секрет сей микстуры, Дорки догадывался, из чего оная состоит. Подобные настои он, будучи помоложе, заливал в себя литрами, нимало не беспокоясь о плачевных последствиях. Ну может, конечно, и не совсем такие настоечки, как выверяемые до капли Лехом, но суть воздействия у них была одинакова.

Отбросить ненужное рассудочное и в полной мере ощутить себя зверем. Почувствовать беззаботность, азарт текущего мгновения, а там хоть сожги Проявленный сущее! Набить морду первому встречному, совокупиться с любой мало-мальски симпатичной особью противоположного пола и хохотать до упаду! Пробудить истинную тёмную сущность, что так старательно скрывается всеми от окружающих и часто даже от себя самого.

'Жалкие притворщики и трусы, упрямо отказывающиеся признать, кто они есть на самом деле. Звери! Вот кто мы все. Похотливые, жаждущие доминировать и пировать. И срать хотевшие на то, что будет завтра'.

Ух, как же ненавидел Дорки всех этих лицемеров, призывающих строить долбанное светлое будущее, ущемляя желания здесь и сейчас. Он-то прекрасно знал, как поведут себя эти святоши после очередной кружечки горячительного. Как легко отбросят все свои высокие убеждения и идеалы. Особенно если дело дойдёт до возможности трахнуться с женщиной.

'Бррр, пустословы и наглые лжецы! Есть лишь простые животные потребности, а все пространные философские рассуждения — не более чем жалкие попытки слабаков удовлетворить данные хотелки путём запудривания мозгов окружающим'.

— Дорки, кончай изображать мыслительный процесс, у тебя это получается хреново и неубедительно, — Лех смахнул пот со лба. 'Жирный ублюдок. Можно подумать, не по капле сцеживал невесть что, а телеги целый день разгружал!' — Всё готово. Пусть 'мясо' из передовых отрядов хлебнёт по порции для храбрости. Остальным скажешь, что нальём после дела.

Дорки, я с тобой разговариваю, будь так любезен, обрати свой мечтательный взор в мою сторону. Да что с тобой такое в последние дни?! Тебя, часом, Фомлин не покусал? Охреневаю от этакой глубокой задумчивости!

Как же хотелось врезать по оборзевшей ряхе, визжащей на него с утра до ночи! Держать себя в руках и подчиняться указаниям мерзкого хряка давалось привыкшему руководить бандой гному невероятно тяжело. Но без помощи Леха и его 'Покровителя', Дорки никогда не смог бы поднять на бунт такую толпу.

С каждым днём армия бунтовщиков увеличивалась. Скажем честно, половина из них, да какая там половина, подавляющее большинство, — паршивые дристуны, вынужденные отрабатывать похлёбку строевыми учениями. Разбегутся при первой серьёзной угрозе. Иллюзий на сей счёт Дорки никаких не питал. Иного от безвольного мяса ожидать было наивно, глупо и опасно для задуманного Покровителем масштабного плана.

'Хех, а напоить дурманящим настоем любителей халявной хавки и пустить в первых рядах на убой — идея действительно превосходная!'

Тем не менее помимо нахлебников нашлись и другие. В глазах многих ребят Дорки видел неподдельную ярость. Чувство, с которым бывалый гном успел сродниться за долгие годы совместного существования.

Злость на угнетателей, на мразь, что присвоила себе все ресурсы и имеет окружающих без зазрения совести! Что давит таких, как он, не даёт реализоваться, мешает жить счастливо и свободно!

Единомышленники по убеждению, а не от безвыходности, вот кто станет ядром Сопротивления! Вот ради кого он будет и впредь терпеть визг жирной свиньи!

Терпеть, но только до поры и до времени.

— Харэ орать на меня, я тебе не жена! Не видишь, что ли, пытаюсь настроиться и собраться! — оскалился Дорки. — На тебя, Лех, если всё пойдёт по плану, и так успею ещё насмотреться.

— ...

— Я сказал закрой рот!!! И так тошно, перед этакой оравой бравую речь нужно толкать... А я ведь не Пастырь, не грёбаный староста и прочий любитель слова подбирать...

По поводу предстоящего выступления необразованный гном и в самом деле волновался едва ли не больше, чем о грядущем кровопролитии.

— Так, ничего взять не забыл... Карта у меня... А в жопу всё, давай начинать! Терпеть не могу ожидание!

Разношёрстная толпа заполонила чуть ли не половину главной площади Квартала, представляя собой зрелище одновременно и жалкое, и пугающее. Сопротивление, ещё пару недель назад состоявшее из горстки презираемых большинством вымогателей-дебоширов, разрослось до размеров немаленькой армии.

Здесь присутствовали голодранцы всех мастей: от отъявленных головорезов, без лишних раздумий берущих силой то, что им требуется, до тревожно озирающихся потерянных гномов, с малых лет привыкших послушно исполнять всё, что им скажут. Любители выпивки и ответственные главы семейств. Молодые юнцы с едва проклёвывающейся бородкой и деды с седыми редкими волосами. Не хватало только женщин, детей, да совсем уж дряхлеющих стариков.

Хотя на базе Сопротивления представительницы прекрасного пола имелись. Правда, их было немного. Ровно столько, чтобы готовить еду, да перевязать очередного бедолагу, поранившегося во время учений. Ну и удовлетворить похоть особо агрессивных самцов.

Собравшийся на площади народец разбрёлся кто куда, пара гномов даже уселась на колодки, уныло пустующие посреди площади. Восседая на орудии казни двое знакомых беззаботно болтали ногами, обсуждая свои насущные тяготы, словно никакой вооружённой толпы вокруг не было и в помине.

Большинство же гномов теснилось друг к дружке, стоя отдельными кучками и сторонясь новоиспечённых командиров, связываться с коими лишний раз никому не хотелось. Те же, напротив, по-хозяйски смотрели на окружающих, всем своим видом демонстрируя внезапно обретённую власть. То, что власть эта приобретена лишь вследствие чудовищного стечения обстоятельств, 'лидеров' ни капли не беспокоило.

Неизвестный философ давно минувшей эпохи сказал:

'Война всё переворачивает с ног на голову. Бразды правления переходят в руки самых жестоких, самых безнравственных и отчаянных. Ничтожества, что при нормальном общественном порядке обитали в самом низу социального дна, оказываются возвышены. Умудрённые же опытом светлые головы летят с плеч.

Общепринятые нормы морали, прививаемые воспитанием правила поведения — забываются, лишь право сильного в почёте и уважении. Тотальное превосходство и торжество необузданных инстинктов над разумом!

Результат сего один и тот же во все времена. Горы трупов и разрушенные судьбы чудом уцелевших ребят.

Через несколько поколений всё повторяется сызнова...'.

К несчастью, никто из собравшихся на площади гномов над подобными премудростями никогда не задумывался.

При появлении Дорки в сопровождении эскорта ближайших подручных, народная масса пришла в движение. Гномы подтягивались к эшафоту в центре площади, желая услышать, для чего их согнали сюда будто скот. Некоторые, конечно, уже догадались, что вести их собираются не иначе как на убой. Дюжина гномов попыталась было удрать, воспользовавшись кратковременной сумятицей, но волшебным образом в задних рядах сплошняком оказались те, кто полностью разделял идеологию Сопротивления. Полученные тумаки весьма красноречиво дали понять как неудачливым дезертирам, так и всем остальным о нецелесообразности самоуправства в нынешних обстоятельствах.

Дорки уверенным шагом поднялся на эшафот. Широко расставив ноги и скрестив руки на гордо выпяченной груди, глава народного ополчения обводил собравшихся взглядом, в коем читался вызов всем и каждому.

Отдельные шепотки и переговоры между скучившимися в ожидании речи гномами постепенно затихли. Пару раз кто-то пытался было прокашляться, но тут же смолкал, не иначе как получив тычок в бок.

За лидером Сопротивления высился огромный детина, головы на две выше любого взрослого мужика. Здоровяк безучастно взирал с высоты на толпу, почёсывая коротко стриженную квадратную бороду. Чуть поодаль пристроился крайне упитанный для теперешнего голодного времени гном. Толстяк нервно потирал ладошки и переминался с ноги на ногу, то и дело косясь на тележку, накрытую мешковиной.

Дорки продолжал неподвижно стоять, храня гробовое молчание. Напряжение с каждой минутой усиливалось. Вновь послышался и вновь затих шёпот. Гномы вытягивали шеи, вставали на цыпочки, пытались протолкнуться вперёд в тщетной попытке понять, что происходит. Жирдяй рядом с Дорки уже не просто нервничал, а исходил седьмым потом, с тревогой глядя то на толпу, то на затылок гнома перед собой, забыв даже про свою драгоценную телегу с неведомым содержимым. Переросток увлечённо ковырялся в носу. На всей площади он был единственный, кого совершенно не тревожила ситуация.

Вожак Сопротивления сделал глубокий вдох:

— Чернь!

Звучное и крайне неприятное обращение застало столпившихся гномов врасплох. Дорки выдержал паузу, его взгляд по-прежнему был направлен прямо на лица смутившихся обывателей подземных трущоб:

— Чернь. Так они называют всех нас. Я говорю ОНИ, подразумевая власть гребущих: законнорожденных, Короля и свиту его лизоблюдов. Всех тех, кто не желает считаться со своими собратьями, считаться с простым народом! Для кого мы не более чем расходный материал, дешёвая, а то и вовсе бесплатная рабочая сила! Кто вытирает ноги о нас каждый день, полагая, что иначе и быть не может! Полагая, что имеет на это полное право!!!

— Посадить их на кол! — выкрикнули из гурьбы снизу.

Дорки повелительным жестом поднял вверх руку, призывая к молчанию:

— Друзья мои, не стану обманывать вас, в истории я не силён. Мне не дали возможности постичь науки и ремесло. Как не дали и вам. Но я знаю, знаю без тени сомнения — такое положение вещей было отнюдь не всегда!

Гномий род славился равноправием, остальные расы завидовали нашей непредвзятости, отсутствию классовых барьеров для молодых и способных. Каждый мог достичь вершин в избранном им искусстве! Неважно кто, сын короля или дворника, если руки растут из нужного места, а разум чист и открыт для познания — гном имел все возможности для саморазвития!

Именно за счёт этого, наш род, несмотря на малочисленность, конкурировал с плодовитыми людьми. С безгранично талантливыми, но вознёсшимися в гордыне своей эльфами. С безмозглыми, но сильными и бесстрашными орками.

Да, никого из них ныне не стало. Но означает ли это, что мы должны забыть наше славное прошлое? Отринуть нашу вековую историю и традиции, что передавались из поколения в поколение?!

Нет! Мы не имеем морального права, не можем позволить горстке узурпаторов разрушить наше достояние, нашу культуру, наши славу и честь! Превратить народ в послушное безвольное стадо, лишить молодёжь всякой возможности, кроме служения власть гребущим...

Страдальчески зажмурившись, Дорки запрокинул голову вверх. На устах гримасой застыла горькая усмешка:

— Друзья, вы только задумайтесь, именно на наших с вами плечах зиждется весь Оплот! На костях НАШИХ предков построен город, что стал последним прибежищем и домом для всех! А значит, мы имеем право жить не хуже, чем гады, присвоившие себе всеобщие блага и ресурсы! Что они сделали такого особенного? А?! Да, ничего! Ничего!!!

Мы живём хуже собакоморд, коих держат у себя богатые власть гребущие! Наши дома ветшают и не ремонтируются. Дети не получают образования. Целители не заботятся о наших больных. Старики тихо дохнут, не нужные никому! Вы все знаете это не хуже меня, видите сплошь и рядом вокруг каждый день.

Но и того богачам было мало! Теперь они решили, что даже испорченную еду не стоит тратить на таких убогих, как мы! Видать, дорого им обходимся, как я слышал, 'не вписываемся в бюдежет'. Да в рот я имел ихний сраный 'бюдежет'!!!

Из пасти выступавшего во все стороны брызгали слюни, похоже, произносящий речь гном вошёл в раж.

— Как вам подобное положение дел: 'Не служишь в доме законнорожденного? Не сторожишь драного Короля? Так нахрен ты вообще такой нужен, какой с тебя прок?!'

Пффф, в самом деле, глупость этакая, выделять продукты для черни. Пусть жрут друг дружку, мы ведь не гномы, мы звери! Просто дикие, безмозглые звери. Вот за кого держат нас наши 'добрые благодетели'.

Послышалась возмущённая ругань и призывы к немедленному восстановлению справедливости. Не было на свете, нет и, наверное, не будет более верного способа агрессивно настроить толпу, нежели давить на это тонкое чувство.

Справедливость.

Миф, под предлогом которого уничтожались целые расы...

И которая так никогда и нигде не смогла восторжествовать в полной мере.

Дорки выглядел опустошённым и опечаленным. Толстобрюхий гном пялился на товарища широко открытыми глазищами, словно видел впервые в жизни. Переросток перестал ковыряться в носу и застыл с раскрытым ртом, внимая каждому слову своего предводителя.

— Послушайте, друзья! — внезапно проявивший недюжинный талант к ораторскому мастерству гном дождался, пока сборище не утихомирилось вновь. — Знаю, у многих из вас сложилось обо мне весьма негативное мнение. Кровожадный маньяк, головорез, секир-башка, — глава банды хмыкнул, — какими только ласковыми словечками не называли меня. Но я не хотел... никогда не хотел и сейчас не хочу проливать реки крови!

На несколько секунд Дорки замер, виновато потупив взор и опустив голову. Затем резко встряхнулся, будто пробудившись ото сна:

— Однако мои желания не имеют никакого значения! Сегодня мы начнём осуществлять наше возмездие! Сегодня Оплот впервые ощутит восстановление нарушенного власть гребущими равновесия! Не мы начали эту войну, но нам нести её бремя!

Часть присутствующих безудержно завопила, предвкушая возможность наконец излить свою ярость. Другая половина, напротив, притихла, с ужасом осознавая, что настал черёд платить за бесплатную кормёжку отрубленными конечностями, выпущенными кишками и собственной жизнью.

Дорки снова усмиряюще поднял вверх руку, показывая, что сказал ещё сегодня не всё:

— Я хочу, чтобы вы все поняли неизбежность и необходимость грядущего противостояния. Поверьте, никто не сможет отсидеться дома, остаться в стороне от конфликта. Больше нет безопасного места ни для кого! — лидер Сопротивления отрицательно покачал головой. — Либо мы одержим победу, либо нас перережут как скот, коим нас считает поганая знать...

Но, — оратор обвёл взглядом толпу, — мы с вами не звери, не животные, что бы ни думали глупцы, мнящие себя высшей кастой. Крови прольётся много, но ни каплей больше, чем того требуют обстоятельства.

Мы выступим организованно и будем действовать строго сообща. Малейшие отклонения от данных приказов будут строжайше наказываться, вплоть до смертной казни прямо на месте! Малейшие сомнения и вопросы в целесообразности того или иного указания расцениваются как нарушение субординации и будут наказываться! Трусость и попытки избежать боя — наказываются! Убийство и любое насилие без прямого на то приказа или необходимости — наказываются!

Мы непобедимы, пока мы едины! Все как один!

— Все как один... — отнюдь не единогласно откликнулись снизу.

— Построиться по отрядам согласно указаниям командиров! Сейчас же!!!

Вытерев пот со лба, Дорки прошептал стоящему рядом Леху:

— А теперь посмотрим, на что годятся твои волшебные настоечки...

* * *

Шегер с изрядной ленцой потянулся, встряхнул затёкшие ноги и невольно причмокнул, предвкушая грядущую трапезу. Гному в самом расцвете сил многое не нравилось в образе жизни стражей, пускай он и нёс бремя королевской службы не первый год. Свыкнуться с некоторыми вещами не представлялось возможным. Однако с положением армейского устава, строго регламентирующим приём пищи каждые шесть часов, Шегер был полностью солидарен.

Уловив на себе недовольный взгляд капитана, страж поморщился и вновь застыл словно статуя. С чем смириться было действительно трудно, так это с беспрекословным тотальным подчинением руководству.

Ох уж сие дурацкое слово — субординация. Сколь бы идиотским и нелогичным не был приказ вышестоящего стража, ты должен кинуться исполнять его незамедлительно! Без вопросов и малейших сомнений в целесообразности действа. А уж что за ересь могла прийти в голову разгневанному какой-либо ерундой командиру, страшно даже представить...

Вот и стой теперь по струнке, шесть часов кряду, охраняя уют зажравшихся законнорожденных от собратьев более низкого ранга. Кои смотрят на тебя как на предателя родины. Можно подумать, сами бы отказались от роли стража при такой-то регулярной кормёжке...

Караул Нижних ворот, так называли один из двух узких проходов между Кварталом черни и Пещерой ремёсел, состоял из двенадцати гномов, включая вечно недовольного капитана и слугу-поварёнка, готовившего, кстати, весьма сносные блюда. Не самая почётная, но и не самая запарная служба. К тому же дающая неплохие возможности для дополнительного заработка. Пусть долбанный командир периодически и отбирал все 'пошлины', взысканные ими за день, нет-нет, да часть денежки оседала в заначке у караульных. Будет на что порезаться в кости с мужиками на досуге. И передать родным через Гмару, пусть те и делают вид, что знать о его существовании больше не знают. Взрослые же гномы, должны понимать, что служба Королю многократно лучше любой другой возможности, что светила бы Шегеру, останься тот в Квартале.

Да уж, вроде и взрослые, а обижаются словно неразумные дети...

— О чём задумался, рядовой Шегер? — 'Ну вот, началось...' — приуныл страж, хмуро глядя на вставшего перед ним 'любимого' командира. — Ты в курсе, что мы тут караул, вообще-то, несём, по сторонам, знаешь ли, бывает поглядываем? Время неспокойное, авось что случится, пока Шегер потягивается и сладко зевает! Кто будет виноват? Правильно, я. Как думаешь, что я с тобой после этого сделаю?... — командир наклонил голову вбок, участливо глядя на подчинённого, будто тот был слегка недоразвитым.

— Товарищ капитан! — принялся оправдываться гном. — За последние пару часов никто в Пещеру не входил и в близости ворот не появлялся!

— Ух ты, спасибо, что рассказал, а то я, слепня этакая, и не заметил! — начальник караула изобразил удивление. — Ай-яй-яй, Шегер, извини! Ты у нас, оказывается, крайне наблюдательный малый! Мне, видно, просто показалось, что ты немножечко замечтался. Парни, всё в порядке, Шегер держит ситуацию под контролем!

Послышались неуверенные смешки. Командир обожал выставлять подчинённых на всеобщее посмешище, демонстрируя тем свою власть и 'блестящее остроумие'. Начав с сарказма и мелких издёвок, шутник, смакуя удовольствие от унижения нижестоящего, не останавливался до тех пор, пока объекта его глумления не начинало трясти. Неважно, от стыда ли, сдерживаемых слёз, либо ярости. После чего невероятно довольный собою начальник отсылал несчастного прочь. С позорным поручением, которое тот готов был с радостью выполнить, лишь бы прекратить изощрённую публичную пытку.

Раззявив было пасть для очередной язвительной подколки, капитан осёкся, увидев внезапно расширившиеся в неподдельном ужасе глаза Шегера. Медленно обернувшись на сто восемьдесят градусов, начальник немногочисленного караула так с приоткрытым ртом и застыл.

Разум отказывался верить увиденному. Происходящее казалось кошмаром, наваждением, сном, который вот-вот закончится. Но к несчастью, то была объективная реальность и потому кровь стыла в жилах, а сердца суровых мужей готовы были выпрыгнуть из груди. Несмотря на все усердные тренировки, всю храбрость и дисциплинированность, к такому повороту событий никто в карауле готов не был.

Молча, с каменными лицами и пустыми, абсолютно безразличными ко всему остекленевшими глазами, из боковой улицы шеренга за шеренгой выходили оборванцы с длинными копьями. Несколько сотен вооружённых гномов плавно растекались полукругом на небольшом пятачке перед проходом в Пещеру. В их движениях не ощущалось ни страха, ни суеты или нетерпения. Не было даже ярости. Просто бездушные големы, которые пришли сделать свою работу. Убивать и умирать. Ничего более.

За ними следовали гномы иного сорта. Настороженные, внимательно оглядывающиеся по сторонам, трезво оценивающие обстановку и расстановку сил. Среди них грозно возвышался настоящий гигант с огромным двуручным топором. Сопя словно разъярённый бык, великан исподлобья свирепо воззрился на стражей, что так и стояли как вкопанные. Мрачная ухмылка переростка не оставляла сомнений в намерении нежданных гостей.

Впрочем, командовал парадом не вымахавший до потолка уникум, а ухоженного вида гном, чья злость и лютая ненависть ощущались физически даже на расстоянии. Жгучая аура будто компенсировала разницу в росте, вознося вожака над высоченным товарищем. Гном презрительно сплюнул в сторону стражей, выпятив вперёд подбородок и буравя взглядом горстку несчастных.

Надо отдать ему должное, первым совладал с собой капитан:

— Всем отступить в проход! Стена щитов!

Услышав приказ, Шегер, не задумываясь, перекинул в левую руку висевший на спине круглый щит и вытащил боевой топорик. Всё так же машинально, вышколенный строевыми учениями страж прижался к плечу ближайшего соратника. Шаг за шагом, тесной кучкой, караул пятился в проход, ведущий в Пещеру ремёсел.

И без того злобное лицо вожака черни исказила поистине чёрная ненависть:

— Вперёд, братья! Вперёд! Убить предателей! В АТАКУ!!!

Секунду или две ничего не происходило, толпа гномов безучастно смотрела на отступающих стражей. Великан взревел, потрясая над головой своей страшной секирой. Големы, медленно набирая скорость, ринулись на приступ ворот.

Ватага одурманенных оборванцев неуклонно ускорялась по мере своего приближения к цели.

Позади планомерно отступающих стражей что было сил орал капитан, перекрикивая топот толпы и рёв великана:

— Все в проход! Быстрее, мать вашу, быстрее!!! Сомкнуть строй!

Атакующие наклонили копья вперёд и перешли на бег. На их до того совершенно безразличных ко всему лицах наконец начала проступать первобытная ярость.

И тут произошло то, чего следовало ожидать с самого начала, но странным образом стало неожиданностью для нападающих: выстроившиеся полукругом бойцы едва не нашпиговали на копья товарищей, столкнувшись друг с другом у входа в узкий проход.

Воспользовавшись неразберихой в рядах черни, стражи всё дальше отступали вглубь туннеля.

'Может, ещё удастся спастись? Праотец милостивый, я не хочу умирать! Прошу, помоги! Отец всемогущий...'

Злобный вожак во всю силу лёгких крыл матом своих копьеносцев, приказывая тем перестроиться. Шегер не вслушивался ни в его вопли, ни в призывные крики капитана, всецело поглощённый отходом.

Шаг правой назад.

Ещё один.

Ещё.

Как же медленно! Хотелось развернуться и побежать, бросив щит, оружие и товарищей. Выжить, выжить любой ценой! Спасти свою шкуру.

Шаг правой назад...

Атакующие в конце концов перегруппировались и теперь ряд за рядом вступали в слабоосвещённый проход, беря разбег для таранного удара.

— Становись!!! Стена щитов!!! Стена...

От сшибки с нёсшимися с копьями наперевес гномами Шегера отбросило на полшага назад, выбив из лёгких весь воздух. Зубы больно стукнулись друг о друга, в глазах на миг потемнело, но хорошо обученный страж сумел сохранить структуру тела и ясное сознание. Рванув, что было сил вперёд, гном вновь оказался плечом к плечу с более стойкими товарищами, закрыв образовавшуюся на пару мгновений брешь в строю.

Скрежет копий о щиты сменился предсмертными воплями — одновременно, все как один, стражи обрушили топоры на головы, шеи и плечи нападающих. Кровь брызнула во все стороны, Шегер ощутил на губах солоноватый и в то же время слегка сладковатый вкус красной жидкости, что несла в себе жизнь. Вражеских супостатов или его собственная то кровушка, сейчас было неважно. Новая сшибка последовала практически сразу за первой. Следом за ней ещё одна и ещё.

Левая рука гудела от принятых на щит ударов. Судорожно продолжая сжимать ручку спасительного прикрытия, Шегер нанёс мощный удар по раззявленной харе навалившегося на него голодранца. Вновь замахнулся и... ощутил, как слева образовалась пустота.

Краем глаза он успел заметить копьё, беспощадно вырываемое врагом из глазницы соратника, и стремительно закрывающего собою прореху в построении капитана.

— Держаться, мать вашу! Стоять!!! Биться до последнего!

Натиск не ослабевал ни на секунду. Волна за волной атакующие накатывали на горстку караульных. С задних рядов копейщики разили стражей одного за другим, прикрываясь впередистоящими словно живыми щитами.

Гном справа от Шегера начал медленно заваливаться назад. Из основания шеи, точно в яремной выемке, торчало древко копья. Капитан что-то крикнул ему, но Шегер не слышал уже ничего. В ушах звенело, с неумолимой силой на него сыпались удары теперь со всех сторон.

Правое плечо пронзила острая боль. С удивлением гном уставился на острое оружие, впившееся ему в плоть. Такое примитивное, невзрачное, но при этом по-настоящему эффективное, смертоносное. Унёсшее жизни его славных товарищей.

Споткнувшись о нечто мягкое, страж повалился наземь.

Удар о пол вышиб последние остатки сил из перенапряжённых мышц. Тёмный пол пещеры заслонили равнодушно переступающие его гномы. Грозные выкрики капитана затихли.

Шегер лежал на спине, широко раскрыв глаза. Словно не замечая его, атаковавшие Нижние ворота оборванцы шли и шли: кто-то перешагивал, кто-то наступал прямо на гнома. Кривясь от боли, страж несколько раз пытался отползти с пути в сторону, но натыкался лишь на ещё более жёсткие пинки.

Наконец, прямо над ним возник силуэт гиганта. Подпирая головой потолок, переросток стоял, склонив голову и разглядывая Шегера, что беззвучно шевелил губами в своей последней молитве.

— Кончай его, Норин. Нечего тут рассматривать. Просто один из предателей, отрёкшийся от собратьев ради регулярного пайка. — Вожак черни деловито водрузил на свою голову шлем начальника караула. — Давай-давай, у нас сегодня ещё уйма дел, нельзя терять ни секунды!

Великан присел на корточки сбоку от Шегера, виновато улыбнувшись поверженному стражу. Занеся обеими руками над головой огромный топор, Норин рубанул по шее несчастного гнома, оказавшегося не в то время и не в том месте.

Свет перед глазами сузился до маленькой точки, а затем наступила темнота.

Беспросветная тьма на веки вечные.

Глава 13. Именем Короля

Когда разражается война, люди обычно говорят: 'Ну, это не может продлиться долго, слишком это глупо'. И действительно, война — это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго.Альбер Камю

Дорки недовольно скривил губы, ёрзая и так и этак в тщетной попытке избавиться от скованности движений, налагаемых доспехами стража. Спору нет, броня, без всякой брезгливости собственноручно снятая им с трупа командующего, была великолепна. Прочная, но не слишком тяжёлая, надёжно прикрывающая все жизненно важные органы, без малейшего намёка на плесень и ржавчину — такая защита легко могла сойти за вторую кожу. Если бы не одно но. Доспехи изготавливалась не под Дорки, а под комплекцию начальника караула, чьё бездыханное тело ныне служило одним из 'кирпичиков' поспешно возводимой гномами баррикады. Возиться же с подгонкой лат времени не было.

Ободряюще похлопав по плечу одного из строителей защитного ограждения, состоящего из тел убитых стражей и бедняков, Дорки подтянул пояс и шагнул в Пещеру ремёсел. Позади раздался характерный звук — ещё один бедолага расстался с содержимым желудка. Вожак Сопротивления лишь пожал плечами, с интересом осматривая прежде запретную для него часть Оплота.

'Долбанные маменькины сыночки, мертвецов никогда в жизни, что ли, не видывали?!'

Что касается его самого, Дорки не примечал особой разницы, один труп перед тобой или целая гора. Смерть есть смерть — удел каждого. Отряд перегруппировавшихся бойцов, выстроившихся сейчас перед ним, по сути дела, состоял из точно таких же покойников. Просто пока ещё дышавших, двигающихся, на что-то надеющихся...

— Бодрячком мужички, бодрячком! — подзадорил предводитель своё воинство, вернее, ту его часть, что уцелела в недавней стычке и не оставалась сторожить проход, взятый столь высокой ценой.

Дорки развернул изрядно помятую карту, в сотый раз всматриваясь в схемы улиц и поместий, схематично изображённых не шибко умелым художником.

— Так. Григги, харэ трястись как прокажённый! В разведку до конца во-о-он той улицы. Бегом, сучий отрок!!! Ишь, трусливая молодёжь нынче пошла... — пробормотал бывалый гном вслед улепётывающему подростку.

Бедняга перед битвой хорохорился много больше, чем следовало, а в итоге оказался совершенно не готов к суровой реальности, где взрослые мужи калечат и убивают друг друга со звериным рвением и беспощадностью.

'Ну ничего, коли переживёт сегодняшний денёк, станет крепче. Или сломается, каков уж характер. В этом плане ничто так не раскрывает истинную сущность каждого как война. Кто ты есть на самом деле, а не на словах. Молот или наковальня? Трус или воин?! Что ж, доживём — увидим'.

Предводитель бунта повернулся к высоченному гному. Вот кого нисколечко не угнетали ни горы трупов, ни грозящие опасности, ни туманные перспективы на будущее. Хорошо живётся, когда мозгов ни на грош!

— Норин, проследи, чтоб эти неженки докончили начатое. — Дорки повысил голос, дабы услышали все: — Достроить и укрепить баррикаду по максимуму! Вы должны любой ценой, повторяю, любой ценой, удерживать туннель до нашего возвращения! Можете уссаться со страха, да хоть усритесь, мне похеру, что вы сделаете и как, но проход следует отстоять! Второй раз отвоевать нам его не дадут. Вы меня поняли? Выше нос, матерь вашу, вы мужики или бабы?! За свободу!!!

— За свободу... — нестройно и вяло отозвались новоиспечённые защитники Нижних ворот.

Дорки с сомнением глянул на приунывших гномов, ответственных за тыл, но другого выбора на данный момент у него просто не было. Потери атакующих оказались слишком велики, оставить в помощь кого-то ещё из своего отряда он не мог. Оставалось положиться на удачу. Если они успеют вернуться до прихода карательной экспедиции Короля, то, возможно, ещё немножечко проживут. Если задержатся...

Отчаянный лидер отдал последние распоряжения разведчикам из числа гномов помладше, глубоко вздохнул и повёл дружину к первой цели, отмеченной на грубо нарисованной карте таинственным Покровителем.

* * *

Со смесью тревоги и любопытства Глирик пристально наблюдал за маршем необычной когорты вооружённых копьями оборванцев.

— Видать, делишки в Оплоте совсем плохи, раз стали экономить даже на броне стражей...

— Дык это же просто новобранцы на выгуле! Ты глянь, какие доспехи у сержантов и капитана, — хмыкнул его напарник по дежурству, не утруждавший себя лишний раз бурной мыслительной деятельностью.

Расслабленно облокотясь на стену, бывалый мордоворот, похоже, не испытывал ни малейшего беспокойства по поводу приближения к поместью колонны из странных гномов. Глирик же, напротив, стоял как по струнке, хмуро глядя на подошедшего к ним вальяжной походкой капитана процессии.

— Категорически вас приветствую! — заявил ухоженного вида гном, эксцентрично подёргивая головой и плечами, словно ему что-то мешало.

Контраст хищнических взглядов командира, сержантов и непроницаемых лиц выстроившихся позади гномов, ещё более усилил внутреннее смятение всегда чересчур мнительного и трусоватого Глирика.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — отсалютовал наконец-то удосужившийся отлипнуть от стены дома второй охранник. — Чем можем услужить?

Начальник когорты развернул солидного вида пергамент, скреплённый сургучной печатью с изображением молота, короны и наковальни, что издавна служили символами высшей власти. Быстро потрясся бумагой перед самым носом у Глирика, всё едино не умевшего толком читать, капитан с совершенно бесстрастным видом принялся зачитывать приказ, от которого у обоих охранников сердце ушло в пятки, а ноги сделались предательски ватными:

— Именем короля Оплота Маронона-Спасителя, да не поредеет никогда его борода, объявляю членов сего Дома изменниками! До завершения следствия и вынесения окончательного вердикта, обвиняемые заключаются под домашний арест, а всё имущество Дома конфискуется в пользу короны. Предъявителю сего документа, капитану Корки Решительному, произвести приговор к исполнению. Всем добропорядочным гражданам, состоящим на службе у вышеуказанных законнорожденных, приказываю всячески содействовать королевскому правосудию. Любое сопротивление будет рассматриваться как отягчающее обстоятельство и пособничество предателям!

Капитан Корки деловито скрутил и засунул обратно за пазуху роковой пергамент, выжидающе глядя на побледневших сторожей обречённого на разорение имения. Глирик открыл было рот, не в силах поверить услышанному и желая убедиться, нет ли здесь ошибки, но его напарник со всей возможной поспешностью уже бросился открывать двери.

Корки довольно осклабился и принялся энергично подгонять плотоядно ухмылявшихся сержантов, один за другим вваливающихся в поместье. Большинство гномов продолжали стоять снаружи по стойке смирно с ничего не выражавшими каменными лицами. Никто из них не шелохнулся и даже бровью не повёл, когда из дома раздались первые крики и грохот переворачиваемой мебели.

Когда из поместья выскочил растрёпанный глава Дома, Глирик вздрогнул и невольно поёжился. Растерянно уставившись сначала на него, затем на капитана и безмолвную шеренгу равнодушных ко всему оборванцев, домовладелец накинулся на вконец смутившегося охранника:

— Глирик, что всё это значит? Кто эти гномы? Почему они грабят моё имение?! Сделай же что-нибудь, Глирик!

— У с-с-стражей приказ! — с перепугу он начал заикаться, отчаянно пытаясь подобрать подходящие слова для объяснения ситуации. — Вот их к-к-капитан. К-к-корки!

— Какие стражи, Глирик, ты что не видишь?! Это же просто грабители! Прекратите немедленно!!! — завопил хозяин на предводителя голодранцев. — Вы не имеете права вторгаться в моё имение!

— У нас приказ Короля. — Корки даже не удосужился вытащить пергамент, дабы зачитать обвинение непосредственно главе Дома. — Сопротивление рассматривается как отягчающее обстоятельство. Попрошу успокоиться и не мешать осуществлению правосудия.

— Вы что тут все, с ума посходили?! Я глава этого Дома! Я!!! И по закону я имею полное право знать, в чём обвиняют меня и мой Дом! Слышите, имею полное право!!! Если вы в самом деле стражи, то обязаны показать мне приказ! Я требу...

Капитан со всего размаху врезал закованным в латную перчатку кулаком по лицу возмущённого хозяина Дома. Отлетев на пару шагов, пожилой гном звучно врезался в стену. Отскочив от каменной преграды уже в противоположную сторону, бедолага грохнулся на твёрдую землю.

Глирик стоял как вкопанный, не шелохнувшись, оцепенев от страха перед жестокостью королевского стража и чувства вины перед своим работодателем, что столь долгое время давал ему кров, паёк и средства к существованию.

Схаркнув кровью, глава влиятельного Дома с трудом приподнялся на четвереньки и принялся дрожащей рукой шарить по полу, зачем-то собирая выбитые зубы.

— Ещё вопросы будут?! — заорал Корки на отползающего на карачках, будто побитая собакоморда, гнома. — Вот то-то же! Имеет он право, блять...

— Ты! — командир повернулся к Глирику. — Запереть всех законнорожденных в подвале! Не отпускать до дальнейших распоряжений! Ясно?! — струсивший охранник быстро закивал головой. — Тогда вперёд, живо! И этого уродца с собой забери. Пошёл-пошёл!

— Тупорылый дристун... — уже гораздо тише пробормотал Дорки, провожая взглядом горе-сторожа, что поспешно уносил избитого законнорожденного.

Самые верные и отчаянные бойцы вовсю выносили ценное имущество и ещё более ценный провиант из разоряемого имения. Одурманенные настойкой гномы без лишних вопросов грузили добычу себе на плечи и спину, ожидая дальнейших распоряжений от командира.

Дорки поправил за пазухой липовый документ и достал измятую карту, запоминая маршрут до следующей цели.

'Капитан' позволил себе широко улыбнуться — будучи по жизни тем ещё оптимистом, даже он не надеялся, что грабёж пройдёт столь легко. Можно сказать, без пролитой крови, если не считать выбитых зубов у излишне противящегося 'конфискации' старикашки. Надо отдать должное Покровителю, его план был столь же прост, столь эффективен.

* * *

Григги нёсся во весь опор по широким улицам Пещеры ремёсел. Слёзы застилали глаза перепуганного подростка, лёгкие нещадно жгло огнём. Боль в натруженных мышцах достигла той стадии, что Григги не чувствовал под собой ног, продолжая бежать скорее уже по инерции. К страху перед нёсшими смерть стражами и армией готовых идти на убой големов Дорки добавилась всё нарастающая боязнь заблудиться в незнакомой части Оплота. Парень бежал словно слепая собакоморда, инстинктивно выбирая направление животным чутьём, даже не пытаясь приметить сквозь замутнённый взор отмеченные ранее ориентиры.

Буквально влетев на повороте в толпу нагруженных всевозможной добычей оборванцев, Григги испытал сиюминутное облегчение, сумев в конце концов отыскать дорогу к своим. Однако тут же запаниковал вновь. Метаясь из стороны в сторону, подросток изо всех сил вытягивал шею, отчаянно ища вожака гномов, одурманенных жутким зельем.

Растянувшись длинной колонной, налётчики один за другим проходили мимо.

Григги всё рыскал и рыскал глазами по равнодушным лицам, никто не обращал внимания на его жалкие потуги и всхлипы.

— Эгей, пацык! Чё стряслось? — одетый в доспехи убитого стража бывалый головорез, ныне волею шутницы-судьбы помогающий Дорки управиться со стадом 'воинов копья и пайка', первым обратил внимания на бестолково суетящегося юношу. — Эй-ей, паря! Выкладывай, кому говорю!

— С-с-с-стражи! Идут! Много!!! — сумел пропищать Григги, с запозданием осознав, что 'сержант' крепко держит его за плечи и уже некоторое время немилосердно встряхивает, пытаясь привести в чувство. Хватка бандюги ослабла.

— Твою ж секиру наискось! Парень, живо бегом к Дорки! ...где-где... в манде! Впереди войска он, ясен хер!

'Ну конечно, где же ещё ему быть?!' — наконец сообразил Григги, рванув со всех ног в начало колонны.

Позади послышались призывные нагоняи новоиспечённого командира шевелиться быстрее:

— Резче-резче, тупорылые големы!

— Переставляй свои копыта в темпе!

— Поддай жару, дармоед!

— Мёртвые двигаются быстрей!

— Чёртовы прихлебатели...

* * *

Словно пастух, Дорки загонял перешедших на лёгкую трусцу налётчиков в узкий проход между пещерами. Несмотря на действие дурманящего зелья, вид наваленных в качестве стены трупов вызывал отвращение даже у безучастных ко всему прочему мужиков. Оставалось надеяться, что на стражей картина произведёт столь же неизгладимое впечатление. С внутренней стороны баррикаду укрепили мешками с гравием, создав тем самым, по выражению одного из бойцов, 'антиблевотную прослойку' для обороняющихся.

Жестокую идею с безотходным использованием мертвечины подал, само собой, Покровитель. По его задумке, плотно набитые каменной крошкой мешки надёжно прикроют защитников от арбалетных болтов, а карабкающиеся по телам стражи станут прекрасной мишенью для длинных копий отбивающихся голодранцев.

Война объявлена, и пути назад больше нет. Отныне Верхние и Нижние ворота станут границей, разделившей мир на два враждующих лагеря. Одна раса — два разных народа.

Однако, к чёрту долбанные философские размышления, осёк себя Дорки. Унести добычу и удержать линию обороны любой ценой, вот и всё, что сейчас имеет значение. Ну можно ещё помолиться, дабы Лех не обосрался на втором фронте у Верхних ворот.

Когда у воинственного, но вовсе не такого уж безумного, как думают некоторые, лидера Сопротивления затеплилась было надежда, что вылазка прошла успешно и все сумеют вернуться в родной Квартал целыми, невредимыми, да ещё и изрядно разбогатевшими, в хвосте растянувшейся колонны грабителей началась паника.

Плетущиеся в последних рядах гномы как по команде бросили добычу и во всю прыть помчались к входу в туннель. Будто во сне Дорки отстранённо наблюдал, как из-за поворота следом за улепётывающими бедолагами выходят стройные ряды стражей. Быстро выдвинувшиеся вперёд стрелки синхронно присели на одно колено, взводя массивные арбалеты. Несколько щелчков, и пятеро наименее расторопных бедняков с предсмертными воплями рухнули, так и не успев добраться до спасительного укрытия. По инерции тела простреленных тяжёлыми болтами гномов ещё немного покувыркались, прежде чем неподвижно застыть в самых причудливых и неестественных позах.

— Заделать брешь в стене!!! — завопил, наконец-то опомнившись, Дорки.

Вместе с Норином и парой ребят с крепким желудком, они поспешно забросали трупами боковой проём, оставленный ранее для проноса 'честно наворованного' добра. Оглянувшись на стремительно приближающийся отряд карателей, Дорки одним из последних перелез через жуткую баррикаду.

Затащив за собою запыхавшегося от бега оборванца, от страха глаза бедолаги, казалось, вот-вот выскочат из орбит, вожак Сопротивления до боли стиснул челюсти, скрипя немногими уцелевшими в бесконечных уличных схватках зубами. Заключительная часть сегодняшнего кровавого представления неумолимо приближалась к развязке.

Прижавшись грудью к плотно утрамбованным мешкам, Дорки осторожно высунулся из укрытия.

На расстоянии ста шагов от баррикады стражи методично выстраивались в идеальном боевом порядке. Профессиональные воины, казалось, не испытывают ни страха, ни сомнений, ни хотя бы даже малейшего удивления, словно зрелище наваленных друг на дружку мертвецов для них явление обыденное и не стоящее внимания.

Оценив обстановку, Дорки причмокнул губами, скептически покачал головой и развернулся обратно к своему более многочисленному, но значительно хуже вооружённому и практически необученному воинству. Однако, что есть, то есть, сейчас уже бессмысленно сожалеть о недостатках. Остаётся использовать по максимуму имеющиеся возможности и надеяться на удачу.

С невозмутимыми лицами, по бокам от главаря пристроилось двое матёрых бойцов, 'сержантов', как их всё чаще называли в последние дни. Парням нравилось новое погоняло, что вполне понятно: кому придётся по душе, когда тебя за глаза зовут безмозглым громилой, отморозком, скотом и другими ласковыми словечками? То ли дело уважительное 'сержант'. Звучит гордо.

Вид давно знакомых товарищей придал Дорки уверенности. Он, наверно, мог назвать вчерашних головорезов своими друзьями... если бы только не знал суровой правды иерархии уличных банд. За тобой идут только пока ты силён. Покажи слабину и всё, крышка. 'Друг' вытрет об тебя ноги и расхохочется. Жаль, но Норина, единственного гнома в ком он был уверен действительно полностью, пришлось спровадить с передовой. В туннеле тому всё едино было не развернуться. К тому же высоченная дылда служила превосходной мишенью для арбалетчиков, а мяса на убой и так было в избытке.

Сейчас те самые мишени или, если вам так угодно, 'воины копья и пайка' плотно окружили своего предводителя, подпираемые сзади безжалостными членами его прежней шайки. Нет, конечно, ничто не мешало лидеру Сопротивления самому оказаться в задних рядах, точно так же выполняя функцию подстёгивания народной массы, но Дорки жаждал лично поучаствовать в битве. Да и в конце-то концов, если они не удержат проход, ему один пёс не жить. Может, чуть раньше, может, позже, главного идеологического подстрекателя толпы обязательно найдут и публично казнят. Горькая правда, но всё лучше сопливого самообмана и ложного чувства безопасности. Сегодня они должны выстоять. Пусть этим они и не выиграют войну, однако смогут её хотя бы продолжить.

— Выше нос, мужики! — действие одурманивающего зелья заканчивалось, и вид безупречно вышколенных тяжеловооружённых стражей не вселял толпе экипированных одними копьями голодранцев особого оптимизма. — Ха! Неужто надеетесь, что струсив и спасовав, избегните возмездия наших доблестных стражей? Если они прорвутся в Квартал, то всём нам конец, ясно?! Поверьте, пощады не будет. Каждого ждёт небытие, либо от руки палача, либо от голода и жажды в колодках, где столь долго радовал наш взгляд Безбородый. Хотите такую позорную смерть? Или возьмёте себя в руки и дадите вместе со мной отпор мерзким предателям?!

Бедняки насупились, но молчали.

— Думаете, стражи боги? Мы уже победили их сегодня, выбили тварей из норы, где те окопались! Они точно такие же гномы из плоти и крови. Они боятся также как вы. И тоже вовсе не хотят умирать! Сейчас преимущество на нашей стороне. Мы укрепились и в наших силах дать отпор неприятелю!

Дорки перевёл дыхание:

— Вы видите, что я с вами, прямо здесь, на самом переднем краю! Видите, я не прячусь за спины ребят, не трушу! Так и вы не подставьте меня, не подведите своих женщин, родных, близких! Они ждут от нас вестей о победе! И мы эту весть им пришлём! Слышите, принесём им добрую весть! За свободу!!!

— За свободу! — хором проревело взбодрившееся от речи лидера стадо. Наглядный пример всегда производит сильное впечатление, а Дорки искренне жаждал поквитаться со стражами, отрёкшимися от своих родных ради сытой жизни и уверенности в завтрашнем дне.

Кровь бурлила в жилах гномов, воодушевлённых своим вожаком. Стражи, напротив, стояли как на параде, не торопясь переходить в наступление. Командиры карательной экспедиции о чём-то оживлённо дискутировали, то и дело тыкая пальцем в направлении баррикады из мёртвых тел.

— Пффф, без указания папочки не могут ни одного решенья принять! — с презрением прокомментировал нерешительность королевских офицеров один из головорезов.

Прошло немало времени, прежде чем спорщикам удалось-таки прийти к компромиссу. Послышались отрывистые приказы, арбалетчики изготовились выпустить первый залп.

Вперёд выступил страж с начинающими седеть волосами, старший по возрасту и по званию:

— Именем короля гномов Маронона-Спасителя, единоличного властителя Оплота, приказываю: немедленно сложить оружие и сдаться! За убийство стражей и захват Нижних ворот ваших лидеров ждёт смертная казнь. Остальные могут рассчитывать на справедливое правосудие и милость нашего славного Короля!

Капитан стражей выждал паузу и продолжил уже гораздо менее формализованным тоном:

— У вас ещё есть шанс, одумайтесь же, безумцы! Вам ни за что не выстоять против мощи королевской армии! Выдайте своего главаря и идите с миром. Другой такой возможности больше не будет. На принятие решения вам отводится пять минут!

По рядам испуганных голодранцев вновь пошёл ропот.

Дорки повернулся лицом к беднякам, с вызовом смотря в глаза каждому осмелившемуся встретиться взглядом или что-то сказать. Он просто стоял и молчал, осматривая свою паству. Один за другим гномы покорно тупили взор.

— Итак, время, отведённое на раздумья, закончилось. Надеюсь, среди вас всё же сыщутся благоразумные гномы! — в голосе капитана слышалось, однако, больше нервозности, чем бравады. — Каков будет ваш ответ?

На несколько долгих мгновений над площадью повисла напряжённая тишина.

— Пошли на хуй!!! — звучно прокричал Дорки, выражая общественное мнение.

На лице командующего стражами бывалого гнома отразились разочарование и, как это ни странно, сожаление.

— Так я и думал... — пробормотал седеющий воин, резко подёргивая себя за усы. — Арбалетчики, пли!

Дорки пригнулся. Послышались характерные щелчки, свист и треск ломающихся болтов. Похоже, Покровитель был прав: ни одна стрела даже близко не смогла пробиться через заслон утрамбованных гравием мешков с кучей трупов в придачу. Лишь ощетинились тела павших, поломались о потолок узкого туннеля, да застряли в каменной крошке смертоносные снаряды, что издавна славились своей чудовищной пробивной мощью. Ни один из защитников Квартала не пострадал.

— Ае, парни, удача сегодня с нами! — приободрил народ Дорки.

— Пехота, в атаку марш! — скомандовал наступление капитан стражей.

— За свободу!

— За Короля!

По доброй воле, в трезвом уме, никто хочет отправляться на бойню. Ни один разумный гном не горит желанием умирать: за короля ли, свободу или кусок хлеба насущный. Банальная истина, интуитивно понятная каждому во все времена. Но внезапно ты оказываешься в самой гуще событий, и вот, пути назад уже нет. Бороться за свою жизнь, вырывать железом, руками, зубами право дышать, жрать, гадить, любить... Как вышло, что для этого обязательно нужно убивать себе подобных? Из-за чего дошли мы до точки невозврата, где нет и не может быть милосердия? И почему пройдя через все ужасы войны, снова и снова оказываемся в её круговороте, повторяя трагические судьбы отцов, дедов, прадедов? Когда сможем договориться и поделить ресурсы по справедливости? Никого не обидев, не унизив, не загнав в глухой тупик от отчаяния. Оставляя каждому право на место под солнцем, под землёю, на небесах... Когда?...

— Никогда, ёпта! — проорал Дорки. — Никогда вам, предателям, не понять, что значит защищать родной дом!

С угрюмой решимостью стражи стройными рядами шли на приступ Нижних ворот. Воины, коих годами натаскивали для масштабных сражений. Не ведомо с кем: с собратьями своими по духу и плоти иль иным неведомым врагом — но готовили бойцов в учебке на совесть. Вот только не к сегодняшнему повороту событий.

Прикрываясь щитами и кряхтя от натуги, стражи всей массой навалились на баррикаду, словно желая продавить досадную преграду. Не тут-то было! Груда мёртвых тел, подпираемая сложенными перпендикулярно нападающим мешками с каменной крошкой, не сдвинулась ни на дюйм.

— Получай мразь! — Дорки ткнул копьём в лицо ближайшего стража.

С запозданием вскинув щит, молодой боец, судя по всему, новобранец, лишь отчасти сумел отвести удар в сторону. Разорвав сжатые в усилии губы, щёку, проломив изрядную часть зубов, копьё моментально рванулось назад. Новый выпад последовал незамедлительно. Хотя конкретно этого стража добивать уже не пришлось. Шокированный гном выронил оружие и схватился руками за месиво на месте рта, тщетно пытаясь остановить хлещущую кровь вперемешку с обломками бесполезных отныне зубов. Напирающие сзади товарищи швырнули раненого гнома на трупы и, не заметив потери бойца, попёрли вперёд, решив перелезть через неподдающийся грубому напору заслон.

— На! На! Вот тебе, тварь!

'Зубодробитель' тыкал копьём словно умалишённый. Не имея возможности для манёвров, стоя в тесном проходе плечом к плечу со своими товарищами, Дорки не мудрствуя бил прямо перед собой, не давая атакующим продвинуться дальше. Остальные по мере сил следовали примеру вождя.

Под непрекращающимся ни на секунду шквалом ударов передний ряд стражей оказался между молотом и наковальней. Подталкиваемые в спину рвущимися в бой свежими бойцами, поскальзываясь на раскинутых под ногами телах, стражи один за другим вносили свой вклад в стремительно увеличивающуюся гору трупов.

— Ха-ха-ха! Идите, идите ко мне тупые уродцы! — Дорки вошёл в раж, вопя безумную околесицу и беспрестанно облизывая губы от сладковато-солоноватой крови, что щедро брызгала отовсюду. — Отведай вкус стали! Кто с топором к нам придёт от копья и погибнет! Вы все покойники! Все, слышите гады?! Грёбаные пида...

Один из особо прытких стражей сумел перемахнуть через защитный заслон, приземлившись справа от лихого подстрекателя. Расталкивая вражеских супостатов щитом, воин мощно рубанул кого-то топориком, оружием, идеально подходящим для схватки в ближнем бою. Отвёл руку для второго удара...

Дорки не замешкался ни на миг. Перебросив копьё в левую руку, бывалый уличный боец выхватил из-за пояса отточенный до невообразимой остроты нож, с силой вонзив орудие под мышку замахнувшегося героя. Ограничиваться одним тычком головорез не привык, а потому быстро колол обмякшего стража во все доступные щели в броне, пока бездыханное тело не сползло под ноги оборонявшимся.

Увлёкшись зверским убийством, Дорки потерял контроль над ситуацией. Кровь застилала глаза, восприятие сузилось до узкого диапазона прямо перед собой. Желая хоть частично оценить обстановку, вожак вновь повернулся лицом к наступающим и перекинул древнейшее оружие победы обратно в правую руку.

Ещё несколько стражей сумели перелезть через баррикаду, разя наповал бездоспешных защитников, но подавляющее большинство так и не сумело приблизиться к ощетинившейся копьями голытьбе. Первые ряды черни держали стражей на недосягаемой для их топоров дистанции, вторые и следующие ряды, положив длинные копья на плечи впередистоящих, создавали дополнительную угрозу и давление на атакующих. Нет-нет, да какое-то копьё находило бреши в броне, отправляя очередную жертву на встречу с Праотцом. Прорвавшиеся стражи хоть и несли смерть, но были не в силах выстоять под напором толпы, буквально раздиравшей на части и втаптывающей в землю удалых смельчаков.

Трудно сказать, сколь долго длилось жестокое противостояние, десять минут или час, но закончилось всё быстро и неожиданно.

Седеющий командир стражей трубил отступление. Чернь праздновала вторую за сегодня победу. Добытую, на сей раз, гораздо меньшей кровью... своих. Ибо чужой крови было пролито вдосталь.

— Пошли вон, суки! Во-о-он!!! Это наш Квартал! На-а-аш!!! Прочь, паршивая мразь!

Капитан молча взирал на завершившееся полным разгромом побоище, не обращая внимания ни на вопившего оскорбления гнома, ни на стоны многочисленных раненых.

Такое позорное поражение... Король будет в ярости! Но положить на поле брани всех своих воинов, пытаясь любой ценой взять штурмом проход, для Кирчима было бы ещё более непростительной глупостью.

Они выкурят из укрытия оборванцев. Найдут способ устранить досадную преграду, мешающую стражам показать себя во всей их красе. На худой конец, просто заморят горе-защитников голодом.

Отойдя на безопасное расстояние, воины начали развёртывать собственную линию укреплений. Блокада Квартала черни началась.

Дорки ликовал. То, что совсем недавно казалось невозможным, вернее даже немыслимым, для подавляющего большинства граждан Оплота, воплощалось в действительность.

Необученные, слабо вооружённые, трусливые бедняки сумели преподать стражам трёпку. Да ещё какую! Вон, зализывают раны, скуля как побитые собакоморды. Что ж, будут теперь знать, на кого тявкали!

Первые шаги сделаны и настало время праздновать успех. Война только началась, лидер Сопротивления отдавал себе в этом полный отчёт, но сегодняшняя победа была крайне значимой для всей последующей компании.

Боевой дух вынужденных воителей копья и пайка взлетел до небес:

Стражи смертны! С ними можно бороться! В наших силах их сокрушить!

Не нужно более поить оборванцев настойкой из мухоморов, они и так верят в свои силы и готовы сражаться с врагом.

Перед вожаком почтительно расступались бойцы, что защитили стратегически важный проход. Большинство из них лишь сегодня пролили первую кровь. Почувствовали власть над жизнью и смертью, азарт и звериное упоение от победы в жестоком бою. В глазах пообтёршихся в двух стычках мужей читалось глубочайшее уважение и вера в своего предводителя.

— Дорки! Дорки! Дорки! — скандировали имя победителя вчерашние прихлебатели, боявшиеся собственной тени.

Опьяняющее ощущение всемогущества разливалось волной по воодушевлённой толпе.

К сожалению, общую радость разделяли не все.

Сжавшись в комочек, Григги сидел у холодной стены туннеля чуть поодаль и тихо поскуливал. Парня трясло крупной дрожью. Зубы ритмично отстукивали барабанную дробь.

— Эх, сломался-таки, — констатировал Дорки. — Жаль. Правда, жаль. Я видел в тебе себя в мои юные годы... Это война, парень. Тут смерть и кровь сплошь и рядом. Могут убить, покалечить тело или, что гораздо страшнее, душу. Ступай парень, война не для тебя. Грустно, но ничего не поделаешь, найдётся применение и для такого трусишки, как ты. Чистить нужник тоже кто-то да должен. Ступай.

Глава 14. Верный друг

Я убеждён, что убийство под предлогом войны не перестаёт быть убийством.Альберт Эйнштейн

Фомлин яростно мерил шагами гостиную, время от времени вскидывая руки и взывая Всеобъемлющего к ответу:

— Всё кончено! Теперь точно всё. Воистину, безумцы и самоубийцы! Не ведают, что творят! Праотец милостивый, неужели Ты не оставил и капли разума в детях своих?! Погубят! Погубят себя и ближних! О-о-ох...

Пастырь, хоть и смотрел на излияния старосты весьма неодобрительно, молчал, понимая, что переживающему за подопечных гному физически необходимо выплеснуть рвущие душу досаду и горечь.

— Перебили оба гарнизона стражей! Вы представляете?! Оба, мать их за ногу, гарнизона! Навели шухер в Пещере ремёсел, да ещё и положили кучу народа, отказавшись сдаваться. У Нижних ворот произошла настоящая бойня! Этот ненормальный лично возглавлял оборону. Теперь он герой. Грёбаный психопат — герой всея Квартала! 'Вождь', твою колотушку, так они его теперь называют!

Стражи точно не пощадят никого. Не жить нам больше на белом свете, как пить дать не жить.

В очередной раз Фомлин хлопнул себя по бокам, с трудом сдерживаясь, чтобы окончательно не завыть от тоски:

— Ууу! Как я мог допустить такое, как?! Я должен был остановить это кровавое безумие, просто обязан был! Староста я, в конце концов, или нет?! Ууу! Что же мне теперь делать...

Слухи распространялись быстрее ветра. Весть о славной победе Дорки обошла Квартал, не успели новоиспечённые герои смыть с рук свежую кровь. Восторженные юноши гурьбой носились по улицам, взахлёб рассказывая о подвигах и награбленной в Пещере добыче. История стремительно обрастала самыми удивительными подробностями.

Дорки чуть ли не в одиночку отразил нападение орды стражей! Норин своим огромным топором рубил врагам головы направо и налево! Законнорожденные падали в ноги, моля о пощаде, и сами отдавали всё нажитое поколениями добро без единого писка. Даже тучный Лех сумел собственноручно задушить стража в поединке один на один!

В последнее утверждение верилось совсем уж с трудом. Про ситуацию у Верхних ворот вообще говорили крайне мало и вскользь. Судя по всему, воинству Леха удалось взять проход уж слишком большими потерями, поэтому вместо вылазки в Пещеру ремёсел пришлось бросить все силы на защиту туннеля. Очевидцы рассказывали, что выслушав доклад Леха, Дорки впал в бешенство и орал на толстяка, коему было поручено командовать формированием, словно то была не победа, а сокрушительное поражение.

Странное дело, но вождь есть вождь. Требовательный к себе и к другим. Лех публично извинился перед оным, упав на колени. Утверждали, что чёрствый ко всему торгаш бурно рыдал и бил себя в грудь, клянясь, что такого больше не повториться. В такое поведение высокомерного толстяка также верилось слабо.

Трудно сказать, где правда, где вымысел, ибо Пастырь запретил кому-либо высовываться из дома, а после самоличной недолгой разведки вообще велел забаррикадировать все окна и дверь.

— За нами явятся, как только Дорки закончит упиваться победой. Теперь во всём Квартале мы остались одни. Никто не придёт нам на помощь. Больше нет несогласных. Стадо поддержит 'Вождя' во всех его начинаниях.

* * *

Пригорюнившись, Скалозуб сидел на лавочке во внутреннем дворике, чертя бессмысленные геометрические фигуры палочкой по земле. Что бы там ни кричал Фомлин, посыпая голову пеплом, на самом деле главным виновником кровопролитной трагедии был, конечно же, Скалозуб.

Именно он первым стал навариваться на торговле с чернью, завышая цену на продукты низшего качества. Это он не сумел возобновить жизненно необходимые поставки продовольствия в Квартал. Не изловчился найти верный подход к рыжебородому гаду. Оказался не в силах помешать Дорки захватить власть, сутками напролёт валяясь в постели. Не смог вообще ничем отблагодарить и помочь своим неоднократным спасителям.

'Бесполезный прожорливый рот! К чему все твои тренировки, знания и умения? Что сделал ты хорошего за всю свою жизнь? Осчастливил хоть кого-нибудь? Помог окружающим? Создал что-то достойное, чем могли бы гордиться потомки?

После тебя не останется ничего. Впустую прожитые годы ради одного лишь себя и удовлетворения эгоистичных низменных прихотей'.

— Эгегей, Безбородый! Ты как? Чёт, смотрю, совсем приуныл, — Кларк натянуто улыбнулся другу.

Обычно всегда жизнерадостный гном как мог старался поднять боевой дух сотоварищей. Скалозуб прекрасно видел, что юноша и сам испытывает не самые оптимистичные чувства, но упрямо не подаёт вида, держась бодрячком. Мужество достойное всяческой похвалы.

— Всё в порядке, Кларк. Со мной всё нормально...

Головокружение и впрямь практически исчезло, осталась лишь лёгкая слабость, но в целом жаловаться на самочувствие не приходилось. Дух, вот в чём была сейчас трудность. Вернее, проблема была не в духе, а в отсутствии оного у лишённого всякой надежды гнома.

— Ну-ну! Ты брось тут грустить в одиночку, слышишь меня?! Мы всё ещё живы, Безбородый, так-то. А коли за нами придут, угостим супостатов тумаками от всей души! — Кларк подбросил вверх увесистый камешек, ловко поймал его и крепко сжал в кулаке. — Не забывай, с нами Пастырь. Как бы одурманенные победой 'воители' ни были готовы целовать Дорки зад, авторитет пророка по-прежнему неколебим. Они не посмеют вломиться в наш дом. Зуб даю, зассут вломиться сюда! Главное — сидеть тихо и не провоцировать ихнего долбанного недовождя. А там что-нибудь да придумаем. Вот и все дела.

* * *

— Лех, ты тупорылый орочий отпрыск, понимаешь?! Нашей задачей было не разъярить, нахрен, стражей, а отобрать как можно больше добра у законнорожденных! Ты разумеешь, что следующую вылазку мы сможем осуществить один Проявленный знает когда?! А я ведь знал, что тебе нельзя доверить командование, знал! Ух, жирный уродец, как же мне хочется тебя придушить...

Лех сидел весь красный и мокрый от пота. От дородного гнома несло ядрёной телесной испариной, но пузатая тварь упорно продолжала отстаивать своё достоинство:

— Дорки, повторяю тебе в сотый раз: мы не могли взять проход битый час! Ну, может, полчаса, но не меньше. Времени на вылазку просто не оставалось! Ты забываешь, что Верхние ворота гораздо ближе к Королевской пещере, нежели Нижние. Чудо, что мы вообще успели подготовиться к обороне! Приди стражи на пять минут раньше и нам точно была бы хана.

Бывший торговец промокнул платком лоб и обтёр нервно подрагивающие щёки. Через секунду те снова заблестели от пота.

— Я прекрасно понимаю твои чувства, ты действительно рисковал куда более моего, но ведь на то ты и лидер! Вождь, как теперь тебя кличет народ. Я безмерно восхищаюсь твоим мужеством и отвагой, но, чего от меня ты хочешь теперь? Чего, Дорки?! Ты и так уже унизил меня при народе и продолжаешь гнобить снова и вновь!

Что сделано, то сделано, зачем обжёвывать это до посинения? Тебе нравится надо мной издеваться? Пытаешься ещё больше возвыситься, опуская тех, кто тебе помогал? А? Мало, что ли, тебе досталось славы сегодня? Мало крови? Выплёскивай свою злость на стражей, не на меня! Помни, именно я являюсь связующим звеном между тобою и Покровителем! Я! — Лех уже буквально визжал, брызгая слюной и тыча в себя толстым пальцем. — Ты воин, а не стратег, тебе не обойтись без меня, ясно?!

— Молчи мразь! Заткнись! Заткнись, я сказал!!! Не смей разговаривать со мной таким тоном! — Дорки выхватил кинжал, размахивая отточенным до бритвенной остроты лезвием перед самым лицом беззащитного гнома. — Мне срать кто ты и что там о себе возомнил! Срать, что ты можешь! Здесь главный я! Я вождь! Я привёл народ сегодня к победе, я, а не ты!

А надо будет, обойдёмся и без твоего ненаглядного Покровителя. Поверь, решим вопрос, — ему удалось чуть-чуть успокоиться и совладать с дикой яростью, что лишь усилилась от рек пролитой крови.

Повертев ещё немного в руках любимый кинжал, Дорки спрятал его обратно за пояс:

— Тем паче, сильно сомневаюсь, что мы получим от него хоть какую-то помощь в ближайшие дни, недели, а может, и месяцы, оказавшись замурованными в собственном доме. Ты видел, стражи вовсе не отступили, а взяли Квартал в плотную осаду. Теперь мы можем рассчитывать только на себя. Использовать то, что сумели отнять за нашу вылазку. Мою вылазку! Ааргх, ну почему вокруг меня одни идиоты?! Нет-нет, Норин, я вовсе не тебя имел в виду.

Великан лишь равнодушно пожал плечами. Само собой, Норин был самым главным идиотом в его окружении, но в данном случае, то был плюс — беззаветная преданность редко соседствует с умом и расчётливостью.

— Если план Покровителя не сработает, мы обречены. Но можем ли мы, в самом деле, рассчитывать на ответный бунт со стороны законнорожденных? Какова вероятность, что эти трусишки возмутятся столь оголтелой 'конфискации'? И главное, направят свою ярость на стражей, а не на нас? Не знаю, право, не знаю.

Так или иначе, мы не можем сейчас ни на что не повлиять. Всё, что в наших силах — навести порядок у себя в Квартале. Устранить саму возможность удара в спину от последователей Фомлина и его ручного пророка. Или, наоборот, пророка и его ручного старосты, хер знает, кто у них там за главного.

Даю тебе ещё один шанс, мой толстожопый дружок. Избавься от старосты, от Пастыря, и если будет необходимо, от всей его паствы. Избавься насовсем, навсегда и по-тихому. Ты меня понял?

Лех энергично закивал головой, согласный на что угодно, лишь бы спасти свою шкуру.

— Да, Лех, только одна небольшая просьба...

Бывший торгаш уже практически вылетел из комнатушки, которую Дорки гордо именовал своим штабом. Остановившись на пороге, тучный барыга остервенело теребил дверную ручку, стремясь как можно скорее скрыться прочь с глаз не в меру разбушевавшегося главнокомандующего.

— Слушаю... мой 'вождь', — в голосе Леха ему почудился лёгкий сарказм. Хотя куда там бздошному хряку, вон как коленки трясутся.

— Не убивай Безбородого. Блокада предстоит долгая, нужно поднять толпе боевой дух. Пусть снова послужит украшением главной площади. Горячо любимые народом колодки слишком долго оставались пустыми.

* * *

Скалозуб восседал на плоском светящемся камне, положив расслабленные руки себе на колени и поддерживая спину в идеально прямом состоянии. Часами напролёт всматриваясь в струящийся ручеёк и отслеживая собственное размеренное дыхание, ученик пророка совершал ежедневный ритуал медитации.

Сперва ненавистное, занятие за несколько месяцев тренировок стало требовать всё меньше внутренних сил и начало даже приносить удовольствие. Начав с пяти минут 'бессмысленного жоповысиживания', Скалозуб постепенно довёл время медитации до двух часов кряду. Мысли, эмоции, переживания, вся прочая шелуха, коей пронизана наша жизнь, незаметно затихали, покуда не оставалось ничего, кроме ритмичных вдохов, выдохов, да текущего из в ниоткуда в никуда ручейка, заполняющего всё сознание наблюдателя.

— Да какой вообще может быть смысл в этом дурацком упражнении?! — снова и снова задавал он вопрос хитро отмалчивающемуся пророку, но так и не получал никакого ответа.

Долго, бесконечно долго терпя вынужденное заключение в колодках посреди площади, будучи практически полностью обездвижен, не имея возможности предпринимать активные действия, энергичный гном с величайшим трудом мог усидеть на одном месте больше пары минут, не делая ничего.

— Зачем? Ради какой такой высокой цели и миссии? Что, во имя Праотца, даёт мне сие высиживание на одном месте?! Почему ты заставляешь меня заниматься с умным, 'высокоодухотворённым' лицом никому не нужной фигнёй?! Я просто впустую трачу время! — воззывал раз за разом к благоразумию Скалозуб, однако вынужден был исполнять волю освободившего его старика.

Теперь он в полной мере осознал значение практики.

Смысл как раз в том и есть, что напрямую он напрочь отсутствует! У тебя не прибавится ни денег, ни мускулов, ни ума от просиживания часами в этой противоестественной позе. Тут нет и быть не может никакой материальной выгоды. В сём вся и суть.

Отрешённость. Утихомиривание страстей. Избавление от лишних волнений, переживаний и ожиданий.

Освободиться от гнетущей власти инстинктов доминировать, размножаться и жрать. В их любых проявлениях. Сдерживать зверя, что живёт невидимо в каждом из нас. Ему нельзя потворствовать, но нельзя его и полностью подавить, не убив в себе всякое стремление к дальнейшему развитию и волю к жизни. Зверя нужно контролировать. Заставить работать во благо обществу и себе.

Тогда становится возможным всё остальное. Не желание правит нами, а мы управляем желаниями. Осознай ничтожность, понизь значимость цели, и её достижение станет легче в разы! Успех придёт как бы сам собою, без избыточных усилий, необходимость которых мы часто переоцениваем вследствие комплексов и предубеждений. А может, никакого успеха и не придёт, но то будет не так уж и важно. Может сказаться, мы изначально неверно выбрали цель, но что мешает в таком случае взять и выбрать другую? Достаточно продолжать попытки, не зацикливаясь на результате, и что-нибудь непременно получится. Иначе и быть не может!

Просто, банально, но притом действенно. Жаль, что к очевидным вещам мы всегда приходим в последнюю очередь...

— Молодец, Безбородый! Ты достиг выдающихся результатов за очень короткое время, — Пастырь сидел с другой стороны ручейка, занимаясь медитацией вместе с гоношилистым поначалу учеником. — Правда. У меня самого на то ушли годы.

Скалозуб умиротворённо улыбнулся. Если раньше он тут же возгордился от самодовольства, то сейчас похвала строгого учителя не казалась таким уж значимым достижением.

— Кстати, тебе не надоело твоё прозвище, Безбородый? Для чего ты бреешься каждый день? Уже мог бы отрастить себе новую бородёнку!

Гном потёр гладковыбритый подбородок:

— Символ. Это символ моей новой жизни.

Мне никогда уже не вернуться назад. Да и некуда больше мне возвращаться. Нет ни единой возможности восстановить былое, нет способа вновь обрести утерянное. Остаётся только двигаться вперёд. Каждый новый день идти дальше. Развиваться, работать над собой и стараться сделать хоть что-то во благо тех, кто мне когда-то помог. Пусть сие и не приносит никакой ощутимой пользы, но иначе всё теряет смысл вообще!

Да, мы неумолимо приближаемся к свиданию с Праотцом, но, по крайней мере, я чувствую, что иду с гордо поднятой головой! Жду встречи с честью и достоинством, зная, что сделал всё от меня зависящее! А там уж, пусть судит, как Ему ведомо.

Пастырь удовлетворённо кивнул:

— Твои суждения, отрада для слуха и сердца моего, — старик не любил говорить подобные вещи прямо, боялся перехвалить, но в душе истово радовался успехам ученика. Лучшего ученика за всю его долгую и трудную жизнь. — Но боюсь, в одном ты сильно ошибаешься, мой юный друг.

— В чём же я не прав? Скажи мне, учитель, ибо делаю всё как ты велишь, — Скалозуб и правда недоумевал, что могло не понравиться пророку в его рассуждениях.

— Ладно, давай отбросим высокопарные обороты, мы не на публике. Твоя проблема в том, что ты слишком многого требуешь от себя и ситуации в целом. Послушай свои вечные жалобы: 'мои тренировки и упражнения никому ничего не дают', 'я не сумел помочь своим близким', 'у меня не получилось', 'я бесполезный', 'просто лишний рот и обуза', 'от всех этих усилий всё равно нет никакой пользы ни мне, ни другим'. И такая вот ахинея до посинения каждый день. Кошмар! — Пастырь всплеснул руками. — Как ты ещё не удавился с таким настроем и мыслями в голове?!

Да, с одной стороны, это здорово, что ты относишься к себе и своим достижениям критически, не почиваешь на лаврах, постоянно развиваешься. Замечательно. Но твоё чувство собственной исключительности воистину не знает границ! Ты что, возомнил себя Праотцом? А? Так какого хрена ты считаешь, что всё зависит от тебя одного и твоих 'неимоверно важных' действий?! Ты не Бог, понимаешь? В мире есть куча вещей, на которые ты ну никак не способен влиять, хоть из кожи вон вылези!

— Но ты сам говорил, что нужно брать всю ответственность на себя...

— Говорил, говорил... — передразнил Скалозуба разошедшийся не на шутку старик.

В последнее время пророк часто впадал в скверное настроение и начинал ко всему придираться. Ученик подозревал, что виной тому стала невозможность проповедовать и нести в народ слово Праотца. Пастырь, лишённый паствы, есть отчего возмутиться!

— Крайности опасны, Безбородый. Это раз. А во-вторых, нельзя выдирать высказывания из контекста, в коем я давал наставления! Нет универсальных советов на все случаи жизни. Жизнь слишком многогранна, не надейся, что всегда сможешь действовать по одной и той же проверенной схеме и рассчитывать на успех.

Я призывал тебя к ответственности, ибо ты винил в своих несчастьях других: Короля, Велера, Григги, Дорки и его ссаную компанию, Рыжесруба, Леха, всех! Кроме, разумеется, себя самого. Чего же тебя удивил мой завет? Благодаря ему, ты наконец-то перестал скулить и приложил все силы на работу над собой. И получил весьма, я тебе скажу, хорошие результаты!

— Тогда почему...

— Топорчему, не перебивай! Неужели не чувствуешь разницы? Мораль не в том, что ты пуп земли и центр вселенной, который всё решает и за всех в ответе. Суть в том, чтобы сместить фокус внимания с бесплодных обвинений на взаимодействие с подвластной тебе действительностью. А для этого причины всего и вся следует искать не в проделках других, не в 'чудовищных обстоятельствах', а в первую очередь в себе и в собственных поступках. Вот что значит брать ответственность на себя.

'Не ищи соринку в бороде ближнего своего, а вытащи угли из собственной!' Не совсем удачная цитата, конечно, учитывая, как радикально некоторые решили проблему с уходом за бородой... но ты понял, — пророк на некоторое время призадумался. — Контроль. Нужно не ответственность за весь мир взваливать на себя, а просто контролировать свою жизнь. Наверно, так сказать будет правильнее.

Ты не в силах предусмотреть всё, не обязан отвечать за невежество, глупость и предательство окружающих. Но ты выбираешь быть молотом, а не наковальней, отказываешься быть жертвой обстоятельств! Предпочитаешь не ныть, а искать возможности и влиять на всё, до чего только можешь достать! Где-то ты так и не сумеешь найти выход и требуемые ресурсы, где-то что-нибудь да упустишь. Но ты будешь быстро учиться. Особенно на ошибках. Тем паче, на своих собственных.

— Да понял я, понял! Не заводись ты так, Дед! Праотец милостивый, из-за такой мелочи целую лекцию прочитать...

— Эта 'мелочь', — Пастырь скривился, произнося обидное слово, — может завести тебя в такую глубокую жопу, что ты и сам не поверишь, покуда там не окажешься! Одно дело СТАРАТЬСЯ контролировать окружающую действительность и всё от тебя зависящее, и совсем другое — считать, что ты способен это сделать на все сто процентов!

Я не просто так тут полчаса пред тобой распинаюсь, пойми! Перед тобой две дороги: первая ведёт к развитию и успеху, вторая к стремительно накапливающемуся раздражению, унынию, ненависти. Злости на себя и весь мир — за то, что не смог, не сделал, не справился.

Учись, развивайся, а не корми своё самолюбие показушной скромностью и вырыванием волос из своей бород... головы! Признавай свои достижения с той же объективностью, что и неудачи. Не делай трагедии или бенефиса ни из побед, ни из поражений. Всё это лишь этапы на нашем жизненном пути. Не циклись, делай выводы и иди дальше.

— Дедушка, как думаешь, сколько ещё продержится Хиггинс?

Ровесник пророка, к сожалению, не мог похвастаться крепким здоровьем. Возможно, виной тому была распутная молодость Полуспящего, излишнее пристрастие к веселящим напиткам. А может, это треволнения и переживания оставшегося в своё время не у дел ювелирного мастера раньше срока подточили силы и здравие гнома. Так или иначе, но подхватив лёгкую поначалу простуду, Хиггинс слёг и с каждым днём его состояние становилось всё хуже. Скалозуб и Бойл вдвоём выносили старичка во двор посидеть на скамеечке, а потом, также на руках, относили обратно в постель. Сил, чтобы дойти хотя бы до нужника, у захворавшего тоже хватало далеко не всегда.

В очередной раз дотащив до кровати скорбную ношу и вынеся во двор экскременты, Скалозуб пребывал в весьма угрюмом расположении духа. Присев рядом с пророком, он бесцельно водил по земле носком сапога, пребывая сознанием где-то далеко в другом измерении.

Он уже забыл про вопрос, когда Пастырь тяжко вздохнул:

— Боюсь, что недолго, Безбородый. Прости за безнадёгу и прямоту, но мы с Хигом уже не в том возрасте, чтобы идти на поправку. Болезнь под названием старость не победить никому. Даже эльфы рано или поздно от неё умирали. Самые могучие маги не сумели до конца побороть сей недуг. Эй, не грусти так из-за старика, может статься, нашему выпивохе ещё повезло! — Скалозуб вопросительно глянул на Пастыря. — Он не увидит, чем всё здесь закончится. А в то, что закончится хорошо, даже мне в последнее время верится с большущим трудом. Как-то так.

— Да уж, звучит не слишком оптимистично, — пробурчал себе под нос расстроившийся пуще прежнего Скалозуб. — Я вот только одного не понимаю, Дедушка. Если Маронон и правда хотел устроить резню между чернью и законнорожденными, то почему не убрал стражей с ворот? Отчего так запросто отдал на убой два гарнизона и положил ещё больше народа в попытке взять проходы обратно? Вдобавок ещё и взял Квартал в осаду... Где логика? Как может состояться братоубийственная война, когда врагов разделяет армия Короля? Бессмыслица какая-то...

Ему почудилось смущение в словах пророка, всегда железно убеждённого в своей правоте. В виновато опущенных глазах, невесть откуда взявшейся сутулости и грустных нотках, что слышались в голосе, угадывалась несвойственная мудрецу неуверенность:

— Я и сам не понимаю происходящего, мой юный друг. Похоже, всё гораздо сложнее, чем мне виделось ранее.

Как и ты, я не верю, что Маронон сознательно позволил Сопротивлению положить столь много драгоценных стражей. Каждый воин — это серьёзные вложения времени и ресурсов. Тренировки, обучение, кормёжка, жалование в конце-то концов. Огромные затраты! И так легко всем пожертвовать, лишь бы отвести подозрения?

Сомневаюсь. Очень сильно сомневаюсь, что бы там ни говорили про безумство Предателя. Блокировка Квартала для видимости? Тоже не шибко похоже, судя по серьёзным приготовлениям осаждающих.

Всё больше и больше я склоняюсь к мысли, что здесь замешана какая-то третья сила, о которой нам ничего не известно. Теперь у меня большие сомнения, что спонсор пайков для военной кампании действовал по указанию Короля. Судя по всему, дело обстояло иначе.

Но в чём мотивы поддержки, позволившей Дорки и Леху осуществить их кровожадные планы?

Истребить чернь? Право, да кому мы нужны! Оправдать наше тотальное истребление можно было бы сотней гораздо более экономных способов.

Ослабить власть Предателя? Уже больше походит на правду.

Я не знаю, чего от всего этого ожидать. Война с законнорожденными была чистым безумием, но бороться против стражей просто самоубийство! Рано или поздно они придумают способ выкурить из туннелей защитников, либо заморят нас голодом. Итог один, разница только во времени.

Но в чём же тут замысел? Как использует ситуацию тот, кто стоит за всем этим в тени? Свергнет Короля, пока тот занимается чернью? Думаешь, хватит на такое сил хоть у кого-то из законнорожденных?

Скалозуб отрицательно покачал головой.

— И я так считаю. Ты прав, Безбородый, всё это смахивает на какой-то бред, не имеющий внятного объяснения. Или наш род полностью выродился и поголовно спятил, или мы чего-то не знаем. Не разумеем нечто чрезвычайно важное! А раз так, все наши суждения и предположения — не более чем попытки успокоить разум созданием заведомо ложной картины мира. Придётся ждать, что покажет нам время. Если покажет, — с нажимом на слово 'если' закончил пессимистичную речь пророк.

* * *

Со времени злосчастного штурма прошло без малого неделя, а Фомлин по-прежнему маялся и не находил себе места. Оно и понятно, одно дело осознать, что все твои труды пошли прахом, и совсем другое — это принять.

Однако в сложившихся обстоятельствах, староста был не в силах что-либо исправить. Сидя на втором этаже у изголовья кровати товарища, напрочь подкошенного безжалостным недугом, Фомлин тупо смотрел в узкое оконце, провожая тоскливым взглядом изредка проходивших по своим делам гномов. Бывший руководитель Квартала, коего, вообще говоря, никто официально как не назначал, так и не снимал с должности, прокручивал в голове самые разнообразные и невероятные планы по спасению своих подопечных. И раз за разом терпел разочарование, понимая бесперспективность пустых надежд и фантазий.

— Никак, ну никак не могу я смириться с тем, что говорит Дедушка!

Неподвижно лежащий Хиггинс несколько дней не произносил ничего, кроме нечленораздельного мычания, означавшего, что захворавший старик вновь сходил под себя. Тем не менее Фомлин продолжал подолгу 'беседовать' с Полуспящим, не в силах сдерживать рвущиеся наружу сожаление и тоску:

— Неужели нам не остаётся ничего окромя пассивного ожидания? Почему мы даже не пытаемся оказать сопротивление этому грёбаному Сопротивлению, уж прости, Хиггинс, за каламбур?! Просто сидим сложа руки, зарывшись в норе, и не предпринимаем вообще ничего! Я с ума схожу от такого бездействия. У меня медленно, но верно едет крыша...

Не понимаю, как Пастырь и Безбородый могут так спокойно сидеть по полдня у своего ссаного ручейка, слушая ритмы Вселенной или чего они там воображают, судя по их одухотворённым физиономиям?

Я железно уверен, найдутся и другие благоразумные гномы, которые не поддерживают войну Дорки. Обязаны найтись! — Фомлин хлопнул кулаком по ладони. — Нужно собрать под своё крыло всех и дать безумцам отпор! Спасти Квартал, пока ещё есть такая возможность.

Повязать Дорки, Леха и прочих головорезов, да выдать ублюдков всем скопом! Объяснить стражам, а если до того дойдёт, то и самому Королю, кто были истинные инициаторы бунта. Ползать на коленях, лобзать сапоги, выпрашивать пощады для остальных жителей, одурманенных пропагандой, принуждённых страхом, голодом и отчаянием. Соглашаться на любые условия и притеснения, но сохранить жизнь большинства! Ты ведь согласен со мною, дружище?

Хиггинс громко пукнул, найдя единственный способ хоть как-то выразить своё мнение.

— Да, да, прости Хиг, пожалуй, ты прав... Стоит нам высунуть нос из убежища, как нас тут же разорвут в клочья ярые сторонники Дорки! Я же не слепой, вижу, который уже день на соседней улочке караулят...

Все с чем-либо несогласные гномы, как и мы, сидят по домам да помалкивают, тщетно надеясь спасти свою шкуру. Молятся, чтобы каким-то волшебным образом вновь пронесло.

Я и сам, признаюсь, жду прихода стражей, как избавителей. У тех может хотя бы хватить милосердия на детей и женщин. Дорки же угробит любого ради своей безумной мечты!

Ох, мой старый добрый друг, как же, как могли мы допустить, чтобы дело дошло до такого?! Эх...

От привычного самобичевания Фомлина отвлёк отчаянно залаявший Чоппи. Едва выглянув в окно, староста звучно выругался и сломя голову понёсся в гостиную.

— Атака!!! Все ко мне!!! Бойл! Кларк! Дед! Безбородый! За оружие!!!

* * *

Скалозуб рывком вскочил на ноги. Переглянувшись с Пастырем, оба, ученик и пожилой, но прыткий учитель, со всех ног ринулись к вопящему на весь дом Фомлину.

Чоппи дико скулил и заливался лаем, изготовившись к прыжку у ходящей ходуном входной двери. Несмотря на все предпринятые меры предосторожности, было ясно — наглухо заколоченная, забаррикадированная всевозможной мебелью и даже булыжниками с огорода дверь такого напора не выдержит.

Фомлин мужественно встал впереди горстки защитников дома, держа в правой руке излюбленную булаву, а в левой — внушительного размера мясницкий тесак. Кларк выхватил метательные ножи, Бойл стиснул в мозолистых руках древко копья.

— Сколько? — задал единственный вопрос пророк, собравшийся бороться за жизнь своим кривым длинным посохом.

— Дюжина, а то и все две, — Фомлин сглотнул застрявший ком в горле. — С ними Норин! И Лех.

При упоминании гиганта сердце Скалозуба ушло в пятки. Изготовленный на скорую руку большой круглый щит вдруг показался не таким уж и большим, скорее хлипким и ненадёжным. Лёгкий маленький топорик стал выглядеть совсем игрушечным, а впопыхах напяленная толстая куртка — способной спасти лишь от укусов. Заставить себя хотя бы представить количество атакующих было выше сил перетрусившего гнома. Страх смешивался со стыдом, порождая ярость на самого себя. Ноги и спина словно одеревенели, в висках стучала кровь, одновременно хотелось как проблеваться, так и вопить во всю мощь от злости, отчаяния и слабости духа.

Фомлин открыл было рот, собираясь подбодрить не в меру переволновавшегося товарища, но переключил внимание на растерянно топчущихся позади Пастыря женщин:

— Гмара, Жмона, прочь отсюда! Я сказал прочь!!! Да что ж вы встали как дуры?! Разбарикодируйте чёрный ход и к Хогу бегом! Бегом, мать вашу!!! Нам не удержать долго такую толп...

Последние слова потонули в грохоте выбитой из петель двери. Загораживавший проход хлам чуть сдвинулся под натиском нападающих, образовав узкую щель, куда тут же просунулся первый налётчик. Мгновенно прекратив лаять, Чоппи прыгнул, вцепившись зубами в шею безрассудного смельчака. С истошными воплями оба повалились на пол.

Бойл уже вовсю тыкал копьём следующего гнома в проёме, но нападающие просто вынесли и дверь, и обмякшее тело, и всю баррикаду.

Понеслось.

Стоя на негнущихся ногах, Скалозуб беспомощно наблюдал за хлынувшими в гостиную матёрыми головорезами и, что куда более удивительно, совсем юными гномами. Ещё недавно вполне законопослушные и адекватные граждане ныне обезумели от промывания мозгов, жажды крови и желания во что бы то ни стало доказать свою преданность 'правому делу'. И если бывалые подонки осторожничали, занимая выжидательную позицию, то молодняк с фанатично горящими глазами первым ринулся в бой.

Метко брошенный нож вонзился в раззявленную в яростном вопле пасть юноши. Другой угодил прямо в глаз прожжённого лихоимца. Перемахнув через образовавшуюся у входа кучу-малу, ещё один малолетний дурень тут же рухнул с проломленной булавою головой.

— Получи, сука! — кто-кто, а Фомлин вместо страха явно испытывал гнев. — Это мой дом! Мой, сволочи!!!

Бойл снова кого-то проткнул, Кларк уложил точным броском очередную мишень, но в пролом лезли всё новые и новые мерзкие рожи, от коих за версту смердело крепким перегаром из мухоморной настойки.

В последний момент Скалозуб успел подставить щит под удар бросившегося на него в пьяном угаре подонка. Пастырь, не колеблясь, ткнул зажимающего его ученика в угол гнома светящимся навершием своего странного посоха.

— А-а-а-а! — схватился за обожжённую физиономию атакующий. — Праотец милостивый, моё лицо! Моё лицо!!!

— Заткни хлебальник, сраная мразь! — наконец-то опомнился ушедший в глухую защиту Скалозуб.

Выверенным движением расколов, словно спелый помидор, череп вопящего горе-праведника, безбородый гном оттолкнул щитом заваливающееся тело и, вопя что есть сил всякую околёсицу, кинулся в гущу боя.

Всё перемешалось. Свои, чужие — в тесном холле, ставшем полем битвы, трудно было разобрать, что к чему. Споткнувшись о распростёртую тушу кого-то из решивших на веки вечные отдохнуть, Скалозуб потерял равновесие. Вцепившись в уже поверившего в свою победу замахнувшегося противника, падающий гном увлёк за собой брызгающего слюной супостата.

Тренированный борец сумел быстро перевернуться и оказаться в позиции сверху. Хрипящий от натуги оппонент, однако, мешком тоже не был. Схватив Скалозуба за руки, тот инстинктивно притягивал гнома к себе, связывая тем самым и не давая возможности атаковать. Выкрутиться, не выронив оружия, возможности не было, как не было времени и на долгую борьбу посреди кровавой баталии. Отчаянно пытаясь найти выход из ситуации, Скалозуб принялся лупить сопротивляющегося юношу чем мог — головой по лицу. Что-то хрустело и брызгало, кровь заливала глаза. Непонятно чья, ибо впившиеся в лоб выбитые зубы непутёвого отрока резали кожу не хуже маленьких ножичков.

Мощный толчок отбросил Скалозуба к стене, выбив из руки столь усердно сберегаемый дотоле топорик. Больно стукнувшись затылком, гном попытался встать на ноги, но цветные круги перед глазами и предательская слабость свели потуги бренного тела на нет. Плюхнувшись на пятую точку, он так и расселся, растерянно озираясь по сторонам.

Нападавшие уже повалили Бойла, один из головорезов зажал в угол Пастыря, приставив к горлу старика нож. Переломленный надвое посох пророка медленно затухал. Навершие напоминало тлеющие угли, но причинить вред чудесное оружие более никому не могло. На глазах у Скалозуба, непонятно как протиснувшийся в проход Лех на пару с двумя ублюдками избивали дубинками и ногами сжавшегося в комок Фомлина. Только Кларк, прижавшись спиною к стене и широко расставив ноги, продолжал с бешеной скоростью орудовать двумя кинжалами, разукрашивая бесчисленными порезами осмелившихся приблизиться на расстояние вытянутой руки негодяев.

Удручающую картину происходящего закрыл собой возвышающийся до самого потолка великан-недоумок. Гигант, что есть сил, пнул рассевшегося на полу гнома. Машинально выставив перед собой щит, Скалозуб зашипел от пронзившей левую руку боли. Чувство было такое, словно по щиту заехали не ногой, а тараном. Кромка щита заехала по лицу, рассеча губы.

Скалозуб сплюнул кровью, понимая, что второй такой удар будет для него роковым. Норин вырвал из отсушенной пинком руки спасительный щит, отвёл ногу для добивающего удара...

— Ай-яй-яй-яй-яй! — вдруг по-девчачьи заверещал полудурок. Вцепившись мёртвой хваткой в щиколотку переростка, отважный Чоппи до самого конца пытался спасти своего любимого гнома. — Пёсичек отпусти!!!

— Норин! Тупая скотина... — подскочивший Лех саданул дубиной собакоморду по голове.

Чоппи заскулил, но не ослабил хватку. Жирный торгаш обрушивал на четвероного удар за ударом. Великан громко рыдал то ли от боли, то ли от жалости к бедному животному.

— Сволочи... — бессильно выхаркнул очередную порцию крови Скалозуб. — Не трогайте его, сволочи!

— На! — Лех продолжал дубасить испускающего дух пса.

Конечности Чоппи разъехались в стороны и нервно подрагивали. Скалозубу казалось, что из слепых глаз верной собакоморды ручьём льются слёзы. Самый преданный, самый чистый душою и сердцем друг Скалозуба отправился на встречу с Праотцом.

Отправился в рай.

Глава 15. Прощание

Если профессия военного вообще что-то значит, она должна опираться на непоколебимый кодекс чести. Иначе те, кто следует за барабанами, будут всего лишь кучкой наемных убийц.Карл фон Клаузевиц

На малейшее движение в радиусе досягаемости своих отлично сбалансированных кинжалов Кларк реагировал бездумно, однообразно, но предельно быстро и эффективно. Рука, нога, лицо — не важно, молниеносные уколы и порезы всякий раз заставляли врагов отдёргивать повреждённые части тела.

Зажатый к стене, выбившийся из сил, ловкач затравленно обводил взглядом подонков, обступивших его с трёх сторон. Кто-то сыпал в сторону упорно отбивающегося гнома грязные ругательства, шипел и плевался. Другие улюлюкали и провоцировали Кларка раскрыться. Налётчики помоложе хранили угрюмое молчание, в глазах несмышлёнышей смешались бессильные злоба и страх.

— Да херли вы столько с ним возитесь?! — сжимавший в руке окровавленную дубину Лех бесцеремонно растолкал окружающих.

Необъятное брюхо замаячило в опасной близости от тщательно заточенных кинжалов последнего защитника дома. В воображении Кларка уже вовсю прорисовывалась картина вываливающихся кишок негодяя.

— Держи, падла!

Широко размахнувшись, тучный торговец швырнул в Кларка дубинку. Безупречно скоординированный гном машинально увернулся, массивная палка со свистом пролетела мимо, звонко ударившись об стену.

Последовав примеру своего командира, головорезы принялись бросать в него всё подряд. Прикрывая голову руками, Кларк крутился как юла, но будучи мишенью на столь близкой дистанции, окружённый подонками трюкач был обречён.

— Ха-ха-ха! На тебе ещё! Лови, тварь!

Дубинки, домашняя утварь, принесённые для подпорки входной двери булыжники врезались со страшной силой в локти, рёбра и плечи отчаянно отбивающегося, но столь уязвимого гнома. Почувствовав себя в безопасности, налётчики, весело гогоча, соревновались в изобретательности, ни на секунду не прекращая обрушивать на храбреца град из предметов потяжелее. Щит, принадлежавший Скалозубу, с треском влетел в стену в каком-то сантиметре от его головы.

Могучий переросток поднял самый большой из служивших в качестве баррикады камней и, прихрамывая, стал брать разбег для убийственного броска.

— Остановитесь отродья! Именем святого Праотца заклинаю вас, остановитесь!

Державший у горла пророка нож головорез сильнее надавил лезвием. По шее потекла струйка крови, но Пастырь не обратил внимания на столь очевидное предостережение:

— Норин! Сын мой! Успокойся. Положи этот камень. Брось! Брось на пол, кому говорю!

— Заткни пасть, старый пустозвон! — взорвался явно не ладящий с нервами Лех, но слова пророка, как это ни странно, уже возымели на великана-недоумка воздействие.

Растерянно моргая выпученными глазёнками, ну ни дать ни взять сейчас разревётся, остановившийся на полпути к цели гигант выпустил булыжник из рук. Звук, с которым 'камешек' грохнулся на пол, не оставлял сомнений в исходе броска, попади тот в Кларка.

Норин виновато взглянул сначала на Пастыря, затем на Леха:

— Ножка болит. — Пожаловался недоразвитый гном, усевшись на только что выкинутый булыжник.

— Ааарх, ну что за дебилоиды, драть вас всех в бороды! Чё встали-то! Хватайте жонглёра, он едва живой!

Последние слова Леха послужили спусковым механизмом, на Кларка бросились сразу всем скопом, валя на пол, пиная и топча ногами.

— Стойте, стойте! — отпихивая от Кларка увлёкшихся избиением товарищей, взывал молодой гном с располосованной вдоль и поперёк физиономией. — Хочу отомстить этой гниде!

Добившись, в конце концов, своего, уродец низко наклонился к поверженному. Голос порезанного выродка то и дело срывался на визг:

— Ты ответишь, сука! Ответишь за то, что искромсал моё лицо!!! Парни, держите гада покрепче!

Силой оторвав прижатые к голове руки, подонки, заливаясь грубым смехом, растянули несчастного на полу. Подхватив утерянный в бою топорик законнорожденного, головорез с изуродованной мордой нацелился на левую кисть удерживаемого тремя мерзавцами гнома.

— Ты ведь у нас настоящий акробат и жонглёр, правда? Посмотрим, как ты теперь поиграешься!

С мерзким хрустом топор резко опустился на руку дико завопившего и задёргавшегося от невыносимой боли юноши. Быстро нанеся ещё два удара, жестоко улыбающийся ублюдок поднёс к лицу Кларка оторванную кисть:

— Смотри, вот это твоя ручка. Взгляни, нет, ты только погляди, какая она красивая! Ловкая, умелая. А сейчас ручка будет прощаться с тобой. Ручка, скажи хозяину 'до свидания'! — бандит помахал отрубленной пятернёй перед лицом Кларка, после чего презрительно отшвырнул изувеченную конечность. — Теперь займёмся правой рукой...

— Зерк, прекрати! Ни к чему такие зверства, — нежданно-негаданно побледневший Лех выглядел так, будто его сейчас вырвет.

— Хватит? Ты говоришь, с него хватит?! Посмотри, что он сделал с моим лицом! Посмотри!!!

— Ты девочка что ль, о своей роже так плакаться?! Подумаешь, горе какое, разукрасили мордаху немножко. Будет чем перед тёлками хвастаться! — поддержал Леха другой головорез из бывалых.

— Я девка?! За базаром следи, тварь, а то и тебя, сука, уделаю! — пропищал Зерк и замахнулся вновь, на сей раз метя в правую руку, распяленного на полу Кларка. — Получай рукожоп!

Вторая кисть отлетела в сторону уже после двух прицельных ударов.

Кларк рыдал и вопил, корчась от чудовищной боли, беспомощности и глухого отчаяния. Зерк поднял голову искалеченного гнома за волосы, демонстрируя окровавленное лезвие топора:

— Видишь, что бывает с теми, кто обижает Зерка? Запомни, это ещё не конец, а лишь начало твоих мучений. Только начало...

— Да отцепись ты уже от него! — Лех за шкирятник отпихнул обезумевшего от жажды мести гнома в сторону. — Ты что, совсем озверел долбанутый?!

Праотец милостивый, с какими дегенератами я связался... — пробурчал уже тише, всё ещё бледный торгаш. — Обыскать дом! А с тобой Зерк мы побеседуем позже, будь уверен.

— Жду не дождусь, — осклабился забрызганный с ног до головы кровью маньяк.

Связанный Скалозуб неловко поёжился, будучи не в силах хоть как-то утешить дрожащего всем телом Кларка. Баюкающий туго забинтованные культи гном безвольно лежал у него на коленях. То и дело всхлипывая и тихо поскуливая, последний герой вперился взглядом в обрубки на месте рук, будто не в силах поверить в свершившееся. Словно надеясь, что это неправда, это не с ним. Привидевшийся кошмар, чудовищное недоразумение, галлюцинация! Реальность, однако, безжалостно рассеивала надежды и не оставляла сомнений в постигшем гнома несчастье.

Порывавшийся заняться ранами друзей Пастырь теперь неподвижно сидел, прислонившись к стене и уронив на грудь голову. Сочащаяся из раны ярко-алая кровь жутко контрастировала с белоснежными кудряшками обмякшего старика. 'Успокоивший' пророка подонок самодовольно лыбился, сидя на корточках в паре шагов от побитых противников. Поигрывая пущенной в ход дубинкой, мерзавец пристально вглядывался в лица беззащитных пленников, выжидая малейшего повода, дабы вновь окучить кого-нибудь по голове.

Бойл по-прежнему не приходил в себя, в минувшей битве неоднократно получив тяжёлым предметом по кумполу. Лишь регулярно вздымающаяся грудь молчуна свидетельствовала о том, что юный гном ещё не отправился на 'последнюю встречу' — свидание с Праотцом, коего в конечном счёте не избежать никому.

Рядом с лежавшим без сознания домочадцем скрючился Фомлин. Поджавший коленки к груди, затравленно озирающийся, без единого живого места на теле, хозяин дома сейчас мало чем походил на властного и уверенного в себе лидера, привыкшего командовать и руководить целым Кварталом.

Наименее пострадавшие в кровавой сече налётчики рассредоточились по дому, осматривая владения старосты.

— Лех! Здесь наверху какой-то старик! Что с ним делать?

— Тащите его сюда, идиоты!

— Но он едва живой!

— Да мне насрать! Несите к остальным его, живо!

Голос Леха срывался, а сам он нервно и резко поддёргивался, отчего по жирному телу пробегали самые настоящие волны. Несмотря на одержанную победу, бывший торгаш отнюдь не выглядел довольным итогом кровопролития. Возможно, виной тому была внушительная куча трупов, явно превосходившая скромную численность защитников дома. Ещё больше бойцов Сопротивления как могли зализывали раны, злобно посматривая на прижавшихся друг к дружке пленников. От немедленной расправы над безоружными гномами головорезов, очевидно, сдерживало лишь строжайшее указание Леха. Ну и вид крайне озабоченного своей ногой дурачка-переростка, подчиняющегося по научению Дорки толстому воеводе.

Чувствуя нарастающее напряжение, Лех обливался потом, но по какой-то неведомой причине стоял на своём, не желая даже слушать изощрённые предложения проучить преданных сторонников старосты. К сожалению, пример Зерка вызывал отторжение далеко не у всех из присутствующих, хотя многие из громил постарше посматривали на чрезмерно фантазирующих товарищей весьма косо. Шаткий паритет интересов не позволял Леху покинуть свой пост, несмотря на призывные возгласы отправившихся исследовать полутёмный двор лиходеев.

Двое верзил, недовольно ворча нечто малопристойное, приволокли со второго этажа удивлённо хлопающего глазами Хиггинса. Не шибко церемонясь, полуживого старца бросили на пол рядом с остальными товарищами.

Тяжелобольной, неудачно плюхнувшись на жёсткое покрытие пола, так и остался лежать, распластавшись лицом вниз, будучи не в силах перевернуться и принять более удобное положение. Один из гномов принялся с нездоровым энтузиазмом тыкать неподвижное тело носком сапога, будто желая убедиться, что дед ещё не испустил дух.

Пастырь с трудом приподнял голову, некоторое время смотрел на издевательство над близким другом, пожевал разбитыми губами, но вслух не произнёс ничего.

— Паршивые сволочи, оставьте старца в покое! — не выдержал глумления над беспомощным учителем Скалозуб.

Сидящий на корточках отморозок, огревший дубиной Пастыря, мгновенно встрепенулся, но цыкнувший Лех так же быстро осадил пыл излишне рьяного 'блюстителя спокойствия и порядка':

— Безбородого не трожь! Приказ Дорки. Для него предусмотрена особая участь...

От слов Леха повеяло холодом, но отчаявшийся Скалозуб искренне верил, что терять ему больше нечего:

— Значит, так вы боритесь за свободу, да? — связанный гном отважно смотрел в глаза собравшимся в холле бойцам Сопротивления.

— Заткни свою пасть!

— Не вякай, законновысерок, хуже будет.

— Давайте проучим его прямо здесь и сейчас!

Лех угрожающе поднял свою дубину. Предупреждение, правда, было адресовано не столь Скалозубу, сколько жаждущим скорого самосуда бандитам.

Усмехнувшись, Скалозуб продолжил:

— Это вы называете честью? Сие, по-вашему, есть справедливость?! Ударить беззащитного Дедушку... Пинать ногами захворавшего старика... Браво! Вы истинные герои отечества! Настоящие смельчаки!

— Я тебе сейчас не только бороду, но и язык отрежу!

— Не тебе, власть гребущему, нас судить.

— Шёл бы ты вертикально вверх со своими суждениями!

— Посмотри, Лех, с какими подонками ты связался, на чью сторону встал! — торговец вздрогнул, поняв, что Скалозуб обращается лично к нему. — Я знаю, что двигало тобой, Лех, знаю. Я и сам был точно таким же.

Жажда. Жажда всё большей и большей власти, богатства и удовольствий. Неуёмная алчность, что точит невыносимо каждый день изнутри. Желание хапать новые блага вновь и вновь. Брать-брать-брать! Ни с кем никогда не делиться. Обманывать по-чёрному ради любой, пусть даже самой крохотной, самой ничтожнейшей выгоды! Ненасытная жадность... и страх. Боязнь потерять имеющееся. Опасение упустить выгодные возможности.

Оглянись, взгляни, к чему это тебя привело! В кого ты превратился, попустительствуя порокам и низменным животным инстинктам.

Руководишь шайкой грязных ублюдков, алчущих убивать, калечить и творить прочие непотребства! Об этом ты грезил? Быть цербером тварей, коих едва-едва сдерживаешь?! Выполнять самоубийственные для общества приказы безумного монстра?! Ты сам-то веришь в будущее такого 'вождя' и его войны, якобы за свободу, справедливость и равенство? Или просто вынужден подчиняться, будучи ныне не более чем безвольной марионеткой на побегушках у Дорки?

Я знаю, ты жаждал вовсе не этого. Да, ты легко можешь привести мне тысячу причин, почему тебе пришлось поступить именно так, а не иначе! Мы все устроены одинаково. Всегда находим себе оправдания. Так мы чувствуем себя комфортно, но до конца совесть не обмануть! Если она у тебя, конечно, имеется. Но, Лех, ведь ты был весьма набожным гномом, я слышал об этом, не удивляйся. Пусть ты использовал веру для снятия с себя ответственности, но разве не ощущал в глубине естества, что живёшь неправедно?

Ты прекрасно осознаёшь, что помогаешь вершить Дорки зло! Понимаешь, что делаешь мир только хуже!

Сие давит на тебя, гнетёт твой бедный измученный дух. Всякий раз ты мучаешься, подолгу не в силах уснуть. Ты даже жрёшь больше чем следует, тщетно пытаясь таким образом заесть свой внутренний дискомфорт! Надеясь хоть чуточку забыться, почувствовать себя немножко счастливее.

Зверь притеснил твою душу, загнал в самые закрома твоей сущности, но надежда на спасение ещё есть! Скажи, Лех, желаешь ли ты излечиться? Вновь жить в благости и гармонии? Очистить от греха душу бессмертную! Скажи, хочешь ли...

— Я скажу, что тебе и правда стоит заткнуться.

Лех с силой запихал Скалозубу в рот пропитанную кровью грязную тряпку. Всем видом демонстрируя, что произнесённая только что речь не произвела на него ровным счётом ни малейшего впечатления, прожжённый меркантильный торговец нарочито ухмыльнулся:

— Ишь, нашёлся мне тоже, грёбаный избавитель! Спаси сначала себя, Безбородый! Поверь, тебя не слишком обрадует, уготованная тебе доля.

— Не, не, вы слышали, что он сказал?! Лех жрёт, чтобы заесть муки совести!!! — вспрыснул один из головорезов. — Это же сколько надо было грешить, дабы такое брюхо себе отожрать!!!

— Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь! — заорал вконец выведенный из себя толстый гном. — Заткнитесь, вы все!

— Ножка болит, — утвердительно кивнул внимательно наблюдающий за торгашом Норин.

— О-о-о-ох, Праотец милостивый, весь мир сошёл с ума... — схватившись за голову, Лех медленно подошёл к двери и наконец-то выглянул во внутренний двор. — Твою ж...

Шарахающиеся по двору головорезы энергично срывали попоны со светлокамней, открывая взору разинувшего рот Леха преудивительнейшее зрелище.

Ряды безупречно ухоженных зелёных насаждений, грядки с цветущей грибокартошкой, участок с наливающимися колосьями яжрачменя... И всё это в искусственно затемнённом дворике на самых задворках Квартала! Ничем не приметный снаружи уголок жизни в безумном гибнущем мире.

— Охренеть... — Лех так и застыл в дверном проёме, не в силах поверить в увиденное.

Давным-давно, казалось тысячу лет назад, когда ни о каком кризисе и в помине никто не слыхивал, он частенько хаживал за припасами в Королевскую пещеру. В отличие от высокомерного Велера, прежний управляющий охотно вёл дела не только с избранными законнорожденными, но и с любыми жителями Оплота. Глава ли влиятельного Дома или простодушный обыватель грязных трущоб — неважно, хваткий кладовщик обслуживал всех платёжеспособных по высшему разряду: бери, что хочешь, лишь бы денежка в карманах не залёживалась. Дом Жизнетворцев уверенно хозяйничал в Королевских садах, исправно обеспечивая необходимым пропитанием всех жителей подгорного царства. И хотя житница подземного города была закрыта для посторонних, нет-нет, да через открывавшиеся временами ворота Леху удавалось мельком взглянуть на впечатляющую панораму цветущего рая...

— Ах ты старый хитрец, Фомлин, ах ты хитрец... Вот откуда брались столь желанные 'качественные поставки'! Кто бы мог только подумать... — пробормотал себе под нос изумлённый торговец.

— Лех, зацени! Помидорки-то почти что созрели! — парочка гномов за обе щеки уплетали грубо сорванные и явно недоспелые плоды. — Устроим пир на весь мир! Охо-хо!

— Аккуратней с растениями! — опомнившись, рявкнул на едоков рассудительный Лех. — Не топчите грядки, дебилы! Слышите?! И не трогайте, мать вашу, ничего своими загребущими лапами! За таким сокровищем нужен особый уход...

Толстяк повернулся к совсем приунывшему старосте:

— Фомлин, Фомлин. Сколь долго скрывал ты от всех сей чудеснейший сад?! Зачем? Для чего? Тебе бы ноги целовали, покажи ты только народу свой дворик!

Хозяин дома глухо прокашлялся, неохотно разлепив губы от спёкшейся крови:

— Ты ничего не знаешь, Лех. Ни обо мне, ни о нашем завистливом, жадном народе. Совсем ничего. У меня были причины держать всё в секрете. В том числе от гномов рангом повыше тебя или Дорки.

Лех с сомнением покачал головой:

— Что же мне с тобой делать, чёртов хитрюга? Что же мне теперь с тобой делать...

— Что-что, казнить нахрен предателя! — прервал размышления торговца бросивший от негодования возиться со своим драгоценным личиком Зерк.

На скорую руку заштопав многочисленные порезы грубыми косыми стежками, мстительный безумец походил сейчас на выходца с того света. Толстые чёрные нитки сильно стягивали кожу, резко контрастируя с болезненной бледностью лица, в одночасье утратившего всю свою молодость и привлекательность.

Выпячивая вперёд нижнюю губу, Зерк буквально выплёвывал слова, гадя жестокой речью окружающий мир:

— Чё тут думать-то, Лех? Нас что сюда, по-твоему, привет передать посылали?! Посмотри, сколько наших положили эти ублюдки, взгляни! Скольких ребят они ранили, покалечили, изуродовали. И ты после этого размышляешь над судьбой сраных гадин?! Переломать всем шеи, и дело с концом! А лучше отрубить гениталии, засунуть каждому в рот и вывесить тварей на всеобщее обозрение!

Получившие в схватке ранения гномы единодушно поддержали призыв кровожадного монстра. Особо пострадавшие в жестокой передряге 'воины свободы' принялись угрожающе потрясать кулаками и подручным оружием.

Народная присказка, гласящая, что после битвы секирой не машут, воочию демонстрировала психологию неудачников, всеми правдами и неправдами отказывающихся признаться в собственной немощи. Совсем несложно казаться храбрецом, когда всё позади — доказывать с пеной у рта окружающим, как подло действовал враг, перекладывать вину за ушибы, порезы и переломы на случайные обстоятельства, преувеличивать силы противника... Гораздо сложнее, хоть и в тысячу раз продуктивнее, честно оценить свои проколы и слабости, сделать выводы, работать над улучшением навыков. На то способны, в реальности, единицы.

Бывалые головорезы смотрели на нелепое пыженье зелёных молокососов с презрительными ухмылками, но вставать на сторону Леха отнюдь не спешили. Жалости и сострадания к поверженным защитникам: из которых двое были глубокими старцами, а один годами заботился о благе всего Квартала — никто, к сожалению, не испытывал.

— Тихо! Молчать, я сказал!!! — Лех подозвал до сих пор с восторгом резвящихся во дворе налётчиков. — А теперь послушайте все. Жаждите крови? Вы её получите! Успеете с лихвой получить, можете не переживать! У нас за воротами целая толпа стражей. Хотите показать, какие вы крутые ребята — так пойдите, сразитесь с вооружёнными воинами! Херли вы тут пытаетесь доказать сейчас себе и другим? Что сможете разделаться со стариком, калекой, да связанными побитыми бедолагами?! Отомстить им за то, что защищали свой дом до последнего?! Драная борода, мне действительно стыдно за вас, 'воители свободы и справедливости'!

Речь Леха возымела некоторое воздействие, по крайней мере, обиженные горе-герои перестали размахивать руками столь яростно. Тем не менее недовольный гундёж свидетельствовал, что пристыдившимися себя ощущала лишь малая толика из собравшихся.

— И вот ещё что. Дорки приказал избавиться от Фомлина и его компании по-тихому. Со всеми кроме Безбородого. По-тихому, улавливаешь значение этого слова, Зерк? Посему засунь свои извращённые фантазии с отрезанными членами куда подальше, понял, ты, шизанутая тварь?! И уясни, драный молокосос наконец — никто права разевать свою варежку тебе не давал!

Зерк зарычал, крепко стиснув присвоенный в порыве мести топорик, покрытый запёкшейся кровью. Казалось, он готов броситься на торговца, скажи тот хоть ещё одно слово.

Неодобрительное ворчание юных фанатиков вновь перешло в открытую ругань. Поддерживая лютующего маньяка-палача, сразу полдюжины гномов угрожающе двинулись в сторону Леха.

— Молчать, я сказал!!! — неожиданно взревел Норин, заставив всех отшатнуться с перепугу назад.

Разъярённый великан, сидящий между Лехом и сторонниками жестокой расправы, обвёл присутствующих тяжёлым взглядом:

— Дорки приказал по-тихому, — уже мягче добавил полоумный детина, снова переключив внимание на покусанную собакомордой ногу.

У Леха вырвался непроизвольный вздох облегчения. Помощь запомнившего обрывки случайных фраз недоумка пришлась как нельзя кстати. Обстановка, однако, продолжала оставаться достаточно напряжённой.

— Вы видели, какой сад развёл у себя во дворе староста? Нет? Так посмотрите, пока есть такая возможность. Смелее! Кто ещё не видал? — несколько раненых проковыляло к выходу во внутренний двор, подозрительно хмурясь на Леха. Послышались удивлённые ахи и вздохи. — Ну, как оно вам? То-то же.

Вы что, хотите повторить ошибку нашего безмозглого Короля, когда он разом истребил всех Жизнетворцев, обеспечивавших едой весь Оплот? Эти гномы знают, как ухаживать за растениями. Понятия не имею, откуда и как на них снизошло сие знание, но точно вам говорю — они могут то, на что не способны все нынешние говносадоводы Короля вместе взятые! Их нельзя убивать. Сохрани Праотец нас от такого безумия!

Гномы, да вы что? До вас совсем ничего не доходит? Без таких вот умельцев мы все подохнем с голодухи при любом возможном исходе! Чуть раньше или немногим позже — неважно, без разницы! Ох, как же тяжело объяснять столь очевидные вещи...

Заберите Безбородого, остальных запереть в какой-нибудь кладовке и беречь как зеницу ока! На страже останутся Бирк, Харшег, Ганин...

— Какой прок от полудохлого старика и безрукого?! — никак не мог угомониться Зерк. — Ладно, старикашка сам, того и гляди, копыта отбросит, но какую пользу может принести нынче жонглёр? Прикончим публично хотя бы его, дабы поднять боевой дух ополчения!

У Леха опустились руки, аргументы и логика бессильны, когда имеешь дело с озверевшим фанатиком.

— Ещё раз повторяю, Дорки велел по-тихому...

— Да, блять, какое по-тихому, не парь нам мозги!!! — зашёлся слюной отморозок с исполосованной рожей. — Вывести Безбородого на площадь, это называется по-тихому?! А? Херь собачья! Если можно публично наказать его, то можно пустить кровь и всем остальным!

Сколько гномов полегло здесь бесславно, борясь отнюдь не за правое дело, не за свободу и равенство! Умереть от руки стража и власть гребущего, не то же самое, что пасть в бою с подлым предателем! В такой смерти нет чести.

И что же? Они погибли просто для того, чтобы заключить под стражу грёбаных садоводов?! Срать я хотел на их грядки, посадки и всё остальное!!! Кто-то должен ответить за наших убитых собратьев, и кто-то ответит! Похеру, который из них: жонглёр, староста, пророк, молчун — но хоть один должен сдохнуть! Я не успокоюсь, пока мёртвые не будут отомщены! Вы со мной братья?

Жаждущие крови налётчики безоговорочно поддержали предложение Зерка. Никто не ожидал столь яростного и ожесточённого сопротивления от горстки 'изменников'. Злость переполняла пострадавших в резне бойцов, требовала выхода обиды и гнева. Наказать 'подлецов' казалось столь справедливым и правильным...

Лех молча стоял на месте, прекрасно осознавая, что крыть 'аргументы' маньяка ему больше нечем.

Двое гномов бесцеремонно подняли с холодного пола Скалозуба, взяв под руки с обеих сторон. Уносимый прочь домочадец как мог пытался вывернуться, чтобы хоть мельком взглянуть в последний раз на столь многое сделавших для него друзей.

Попрощаться ему так и не удалось.

Пастырь по-прежнему сидел на коленях, уронив на грудь разбитую голову. Бойл лежал без сознания, как и Хиггинс, которого цинично перешагнули двое верзил, наклонившись над сжавшимся в комочек изувеченным Кларком.

— Его трогать нельзя! — голос Фомлина хрипел, но в нём всё ещё ощущались властные интонации. Староста смотрел прямо на понурившего взгляд Леха. — Кларк наш главный садовод. Он знает все нюансы и секреты подземного фермерства! Без него саду конец.

Хозяин дома врал напропалую, как и Бойл, Кларк помогал Фомлину многие годы и отлично разбирался в растениеводстве, но называть его главным и уж тем паче незаменимым было, конечно, абсурдом. Однако другой возможности спасти любимого пасынка у старосты не было. Взявшие за шкирятник Кларка громилы остановились, вопросительно уставясь на Зерка и остальных жаждущих расправы бандитов.

— Если хотите кого-то публично казнить, возьмите меня! В конце концов, именно я был в Квартале за главного. Что народу, какой-то жонглёр? Я — вот чьё наказание имеет значение! А с садом мои друзья управятся сами, правда ведь, Кларк?

Лишившийся в одночасье обеих кистей гном открыл было рот, собираясь возразить на отчаянную ложь хозяина дома, но подхваченный сильными руками Фомлин не дал ему такой возможности:

— Ты ещё так молод Кларк. Я уверен, ты справишься. Вытерпишь. Ты всегда являл собою олицетворение надежды и будущего! Не позволяй горю уничтожить себя! Продолжай верить, мечтать и любить. Выживи, умоляю! Только такие, как ты, и не позволяют нашему миру сгнить окончательно. Прощай... мой милый друг.

Главу дома, обустроившему с нуля не только собственную жизнь в трущобах, но предоставившему возможность достойно существовать и развиваться близким, друзьям, да что там, давшего шанс выжить всем гражданам Квартала, выносили из дома спиной вперёд, словно перебравшего забулдыгу.

— И вы прощайте, братья! До свидания, Хиггинс! Скажите Бойлу, когда очнётся, чтобы не унывал! Позаботься о них, Дедушка, — Фомлин зацепился ногами за порог разгромленного дома. — Спасибо, что были со мной все эти годы. Вы самые лучшие создания этого безумного мира! Прощайте, любимые...

Глава 16. Кара

Толпа никогда не стремилась к правде, она отворачивается от очевидности, не нравящейся ей, и предпочитает поклоняться заблуждению, если только заблуждение это льстит ей. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится её повелителем, кто же стремится образумить её, тот всегда бывает её жертвой.Гюстав Лебон

С неумолимой решимостью два юных мерзавца гнали Скалозуба вперёд, держа под руки и не давая возможности сбавить темп. Едва успевая переставлять ноги, ведомый на казнь гном шипел и кривился от резкой боли в левой руке, травмированной в бою пинком великана. Перед замутнённым слабостью взором вверх-вниз скакала дорога, все мысли сводились к одной лишь руке.

'Похоже, перелом. Или вывих. Проявленный побери, как же больно!

Рука, моя бедная несчастная ручка!

Я больше так не могу... Когда эта пытка закончится? Скорее бы только дойти...'

Какой-то дальней частью рассудка Скалозуб прекрасно осознавал, что приход на площадь не сулит ему ничего доброго, но страх расправы потом никак не мог сравниться со всепожирающей болью сейчас. Яростно стискивая зубы, мученик старался смотреть лишь под ноги и вперёд. Спотыкаться было нельзя, это было уж слишком болезненно.

По мере приближения к площади, известного всём и каждому в Квартале гнома обступало всё больше и больше народа.

— Эгей, Безбородый! Далеко собрался?

— Доигрался, сcаный ублюдок?! Давно пора было вздёрнуть тебя, нахрен, на виселице!

— Вы только посмотрите, король говна почтил нас своим присутствием!

— Грёбаный законнорожденный. Гореть тебе в горниле огненном! Тебе и всему вашему сословию драному!

Вслед ведомого к эшафоту пленника выстроилась целая процессия неблагожелателей. Оборванцы гомонили наперебой, издеваясь, ругаясь и безудержно хохоча. В адрес ненавистному гному выкрикивались всевозможные угрозы, то и дело какой-нибудь 'герой' забегал вперёд, чтобы плюнуть законнорожденному прямо в лицо. Каждый попавший в цель плевок сопровождался диким ликованием и восторженными воплями безумной толпы.

Однако боль в руке беспокоила Скалозуба куда сильнее всех незаслуженных унижений. Быстро семеня в такт широко шагавшим сопровождающим, он продолжал тупо пялиться вниз, избегая встречаться взглядом с кем-либо из ватаги озлобленных голодранцев.

— Никогда не смотри в глаза Зверю, — частенько говаривал Фомлин, наблюдая за их тренировками с Кларком, — ты рискуешь спровоцировать ещё большую агрессию. Опусти подбородок, рассеянный взгляд, лёгкие покачивающиеся движения...

Мыслеобразы рассеялись словно дымка, когда шествие достигло, наконец, пункта своего назначения. Скалозуб с опозданием сообразил, куда именно направляются его палачи. Безграничный ужас и отвращение заставили его позабыть обо всём: боль, усталость, остатки самоуважения — улетучились в мгновение ока, когда забежавшие вперёд головорезы с юношеским энтузиазмом отворили створки злосчастных колодок в самом центре главной площади Квартала.

Приглашающим жестом улыбающийся до ушей гном приветствовал Скалозуба, проворковав издевательски-сладким голосом:

— Добро пожаловать домой, Безбородый! Колодки заждались своего господина...

Пронзительно взвыв, Скалозуб дёрнулся в сторону, вложив в отчаянный и безнадёжный рывок остатки всех своих сил. От чудовищной боли в покалеченной руке затмило в глазах, он почти потерял сознание, но удерживающие его молодые подонки лишь зашлись грубым лающим смехом:

— От судьбы не уйдёшь, Безбородый! Вы с колодками созданы друг для друга, аха-ха-хах!

Сильные руки буквально вдавили его в отверстия для шеи и рук. Сверху с громким стуком опустилась верхняя створка. Послышался характерный щелчок запираемого замка.

— Его Величество изволит, дабы ему принесли корытце для нужд?! Сию минуту, будет исполнено! Ха-ха-ха!

Из глаз Скалозуба ручьём текли слёзы. Захлестнувшие всё его естество ужас, отчаяние и горе разрывали душу на части. Самое худшее, что только могло произойти, случилось с ним вновь.

На площадь подтягивались всё новые и новые оборванцы, гордо именующие себя 'воинами свободы', 'Сопротивлением', 'карающей дланью' и другими, не менее пафосными, прозвищами. Названий много, суть одна.

Доведённые до предела, лишённые всякой надежды, обиженные жестокостью и несправедливостью убогих властителей — те, кого в высшем обществе презрительно кличут чернью, бедняками, малоимущими, взялись вершить правосудие и наводить порядок любыми доступными средствами.

Покарать бывших гонителей, отомстить всем мучителям, что десятилетиями терзали несчастный народ. Поквитаться с предателями, не считаясь ни с жертвами, ни с количеством пролитой крови. Плотина терпения сломлена и яростный поток уже не остановить. Горе тому, кто попадёт в эту лавину, неважно, заслуженно ли, по воле злого рока или лживому наущению — пощады не жди! Справедливость требует жертв, а равенство чисток. Так было вовеки, будет и впредь. Ибо сущность наша двояка и Зверь берёт верх над разумом, когда вершатся в мире глобальные перемены.

В сём Скалозуб стал свидетелем и самым что ни на есть непосредственным участником.

— Дорки! Дорки! Дорки! — в едином порыве скандировала толпа, сбежавшаяся на площадь в предвкушении того самого 'правосудия'.

Каждый мужчина, что не стоял на страже Верхних и Нижних ворот, счёл своим долгом присутствовать при столь знаменательном событии. Когда вскоре за Скалозубом на эшафот привели Фомлина, последнему дураку стало ясно — скоро начнётся жара. Женщин и немногих детей предусмотрительно увели от греха подальше, строго наказав не высовывать носа из дома и держаться подальше от 'серьёзных мужских дел'. Все ожидали прихода Вождя.

Зерк с наиважнейшим видом стоял за спиной брошенного на колени старосты и хвастался шрамами, полученными в минувшем побоище. По его россказням могло сложиться впечатление, что горстка отважных наёмников совершила самый настоящий подвиг, одолев в неравном бою превосходящие силы подлых отступников. Вдруг оказалось, что он лично, этими вот руками, укокошил троих предателей, а ранения получил, отважно прикрывая собой менее опытных товарищей. Остальные участники 'героического налёта' вопросительно переглядывались, удивлённо покачивали головами, но версию событий, выставлявшую их в выгодном свете, разоблачать не спешили. Лех с самым угрюмым видом стоял в стороне, периодически морщась и сплёвывая в ответ на неиссякаемый поток изливаемой Зерком чуши.

Безвольно уронив на грудь голову, Фомлин сидел на коленях, не произнося ни единого слова. Скалозуб в колодках находился позади и видел лишь сгорбленную спину товарища, а потому не мог знать, что в глазах прожившего сложную жизнь гнома хрустальными каплями застыли слёзы невыразимой печали.

Слёзы грусти — за блудных детей, что не ведают, что куют.

Слёзы от сожаления — из-за невозможности спасти души, отвергнувшие мораль и учение предков.

Слёзы уныния — от понимания отсутствия будущего у тех, в чьё благополучие были вложены годы, силы и бесконечные переживания...

— Да здравствует Вождь! — прокричали с задних рядов уже начавшей скучать публики.

— Слава Вождю! Ура! Ура! Ура! — фанатично возликовали юные ополченцы, приветствуя боготворимого лидера.

Гномы постарше, в особенности из тех, кто вступил в Сопротивление отнюдь не от сытого желудка, вели себя немного посдержаннее.

Дорки спокойно шёл сквозь расступающееся перед ним стадо, не проявляя ни малейшего интереса к восторженному вою толпы. Казалось, признанного всеми каких-то пару дней назад вожака совершенно не смущает ни бурное рвение, ни поклонение такого множества гномов. Словно власть всегда была для него само собой разумеющейся данностью, не требующей обоснований и не подлежащей сомнению.

Лидер революции целеустремлённо шагал вперёд, приковав всё своё внимание к смотрящему ему прямо в глаза поверженному старосте.

— Честно признаюсь, не раз мечтал я увидеть тебя пред собой на коленях, Фомлин! Ох, не раз и не два! Хотя в данном случае не могу сказать, что я очень доволен...

Дорки строго взглянул на Леха, отчего толстый гном боязливо втянул голову в плечи. Двойной подбородок торговца превратился в тройной, а то и в четверной, придавая тому весьма забавный вид провинившегося карапуза. Однако мало кому из присутствовавших на эшафоте сейчас было до смеха.

— По-тихому не вышло, ну что ж... Грибокартошку для народа нынче достать трудновато, так хотя бы дадим ему зрелищ!

Дорки возвысил голос:

— Да будет суд над сим отщепенцем! Пришла пора карать неверных общему делу! Нашему правому делу свободы и равенства!!!

Толпа восторженно взревела, предвкушая судилище и, что гораздо важнее, жестокое наказание. О том, сколь многое сделал для них стоящий на коленях поруганный гном, задумались лишь единицы, старавшиеся при этом помалкивать и не выделяться из общей массы.

— Фомлин! Я, Дорки, именуемый ныне своими собратьями благодарствующими Вождём, радеющий за простой народ, власть имущими угнетаемый, годами единолично боровшийся за справедливость и равноправие — объявляю тебя изменником!

За сотрудничество с законнорожденными, за поддержку старого, насквозь прогнившего порядка, — Дорки выдержал паузу, — за коварные планы предательства Сопротивления, ответите теперича ты и твой соратник двуличный!

К крысам, что грызут спину борцов за свободу, ждут не дождутся момента ударить исподтишка — пощады и снисхождений не будет! За подлость этакую уготована вам суровая кара. Неважно, кто ты и что хорошего сделал ранее, отныне, Фомлин, ты враг народа!

Слагаю при всех с тебя полномочия самозваного старосты, неважно, был ты им на самом деле иль не был. Слагаю и беру ответственность за жителей Квартала в свои руки! Руки, что уже не единожды вели нас к победе!!!

Радостный гул красноречиво свидетельствовал о безоговорочном одобрении публики.

— Смерть твоя, Фомлин, будет быстрой, но крайне болезненной. Смерть же Безбородого будет долгой. О-о-о-чень долгой.

Норин, неси свой топор! Вы слышали о такой казни, как четвертование, друзья мои? Нет?! Ну так, сейчас вы увидите ЭТО воочию! За свободу! За справедливость!! За равенство!!!

Собравшиеся на площади обезумели окончательно. Гномы орали, братались, хохотали, пускались в пляс и плакали от счастья. Истошные вопли были слышны, пожалуй, на другом конце Квартала.

— Вы же не Короля-Предателя четвертуете, идиоты... — тихо проворчал себе под нос мрачный Лех.

— Прости Праотец души падшие... — возводил молитву Праотцу Фомлин.

— Неблагодарные ублюдки! — сплюнул презрительно Скалозуб, за что удостоился увесистого тычка под ребро.

— Свобода!!! Равенство!!! Дорки!!! — визжали остальные участники драмы.

— Топор. Норин несёт топор. Норин молодец, — бубнил великан, чьи умственные способности сейчас не казались сильно отстающими от общей массы.

— Пора умирать, Фомлин, — просто сказал Дорки, словно констатировал само собой разумеющийся, обыденный факт. — Кладите его на спину! Начнём казнь с ампутации левой руки...

Скалозуб решился открыть зажмуренные до боли глаза. В ушах до сих пор звучали отголоски стонов и душераздирающих воплей умиравшего друга — Фомлин мужественно держался как мог, но ни один гном не в силах молча переносить столь чудовищные страдания. Увидев истерзанный мучителями труп, Скалозуб пожалел о своём решении открыть глаза и что было сил зажмурился вновь. Не помогло.

Беглый взгляд успел выхватить всё. Жуткая картина произошедшего на эшафоте безумия во всех подробностях застыла пред внутренним взором закованного в колодки несчастного гнома. 'Зрелище', увиденное в тот роковой миг, преследовало Скалозуба до конца его дней.

В луже крови лежали останки того, кто спас отвергнутого всеми законнорожденного от неминуемой смерти, приютил в своём доме, кормил и поил, не требуя, в общем-то, взамен ничего. Отрубленные конечности валялись рядом с обезглавленным телом.

Зерк бурно размахивал над головой одной из рук старосты. Дорки неподвижно стоял, держа за волосы голову своего извечного оппонента. Из отсечённой шеи на грешную землю размеренно капала кровь.

На площадь опустилась гробовая тишина, нарушаемая лишь исступлённым кличем Зерка, да визгом таких же помешанных на насилии психопатов. Остальные молчали, ошеломлённые разыгранным 'представлением'. Проповеди Пастыря прошли не впустую, зверская расправа над старостой, многие годы являвшимся образцом ответственности и заботы о ближних, немного отрезвила тронувшихся рассудком и душою безумцев. Многие в ужасе закрывали глаза, кто-то даже рыдал. Во взглядах мужчин поумнее начинало сквозить понимание только что содеянной у всех на глазах мерзости. Иллюзии насчёт исключительности и доблести Вождя, ведущего народ к победе, светлому будущему и справедливости, впервые немного развеялись. Некоторые даже запоздало припоминали предостережения Дедушки о грядущей междоусобной бойне...

К сожалению, хватало и тварей, что пусть по-тихому, но злостно ухмылялись, видя чужие боль и страдания.

Продолжая держать на вытянутой руке голову Фомлина, Дорки повернулся ко второму обвиняемому:

— Хей, Безбородый! Чего ты так жмуришься? Скажи своему дружку 'до свидания'! Давай-давай, открой глазки, — подойдя к колодкам, Дорки схватил одной рукой Скалозуба за волосы, другою тыча в лицо голову старосты. — Смотри же, сука! Смотри!!!

Отчаявшийся гном, однако, решил скорей умереть, чем открыть глаза вновь. Короткая стрижка позволила вывернуться из хватки подонка.

— Ладно, хер с тобой. Присобачим башку к колодкам, так что ещё успеешь налюбоваться. Ну-ну, не тряси так своим котелком, я же о твоём благополучии думаю — будет с кем тебе поболтать, ха-ха-ха!

Послышался характерный стук брошенного на землю предмета. Дорки возвёл руки к своду огромной пещеры:

— Друзья! Сегодня вы стали свидетелями свершённого правосудия! Пусть это послужит наглядным уроком всем вам. Неверные общему делу будут жестоко наказаны! Мы войдём в новое, светлое будущее вместе или поляжем увечными трупами! Никто не имеет права оставаться в стороне! Никому не позволено строить нам козни и подло бить в спину! За свободу! За справедливость!! За равенство!!!

— За свободу... равенство... — нестройно и вяло вторили посмурневшие от этаких 'нравоучений' собравшиеся.

Дорки обвёл властным взглядом поредевшую толпу. Воспользовавшись тесным общением вожака с Безбородым, гномы пошустрее втихую покинули место казни. Остались лишь особенно верные делу, трусоватые и безвольные, да те, кто стоял в первых рядах и не мог улизнуть незаметно.

— Григги! Да, ты-ты, сучёнок, кто же ещё, твою мать?! Иди сюда, король чистых сортиров!

Обречённо понуривший взор подросток неохотно вышел вперёд. За прошедшее с приснопамятного налёта на Пещеру ремёсел время, струхнувший в бою парень изменился до неузнаваемости. Забитый, униженный и презираемый всеми чухан, занимающийся самой тяжёлой и грязной работой, ничем не походил на прежнего бойкого лидера малолеток.

— Будешь следить и ухаживать за Безбородым, понятно? Я имею в виду, поить его пару раз в день, чтоб не издох слишком быстро. И конечно же, выносить говно из корытца! Это-то ты умеешь? От вида какашек не оробеешь ведь, правда?! Ха-ха!

А вы, — Дорки вновь обратился к усердно внимавшему каждое слово стаду, — держите себя в руках! Можете слегка помять бока или сказать Безбородому пару ласковых, но не увлекайтесь, усекли? Он так долго радовал наш с вами взгляд, служа украшением площади, пусть постоит здесь опять. Осознает, падла, всю глубину своей вины перед простым народом трущоб...

А теперь пошли прочь! Харэ стоять, занимайтесь порученными делами, дармоеды, я больше не в настроении с вами сейчас тут сюсюкаться!

Ну, я ведь ясно сказал! Расходимся, орочьи дети!

* * *

Брошенный на холодный пол Хиггинс издавал нездоровые звуки, громко булькая и хрипя, словно изо всех сил пытаясь отхаркать застрявший в горле комок. Бессознательные потуги не приносили тяжелобольному заметного облегчения. С каждым часом и без того скверное состояние старца становилось лишь хуже.

Рядом с ним, положив голову старого друга себе на колени, преданно сидел Пастырь. Нежно баюкая обессилевшего старика, пророк с тревогой поглядывал то на него, то на двух соратников помоложе.

С безразличным ко всему видом, Кларк сидел в дальнем углу кладовой, что с лёгкой подачи налётчиков превратилась в тюремную камеру для четырёх товарищей по несчастью. За всё время, прошедшее с момента жестокого наказания, лишившийся обеих кистей гном не проронил ни единого слова. Прижав обрубками рук колени к груди, Кларк невидящим взглядом часами напролёт смотрел в одну точку. Все слова утешения, кои снова и снова с присущим ему пылом и страстью озвучивал Пастырь, разбивались в пух и прах, не производя на удручённого гнома ни малейшего впечатления.

'Время поможет, — мысленно обнадёживал себя мудрый пророк. — Время всегда помогает. Только бы его было достаточно и на сей раз...'

Со вторым юношей дело обстояло и того хуже. После ожесточённой схватки в гостиной прошли как минимум сутки, а Бойл по-прежнему не приходил в сознание. Пастырь сделал всё что мог, будучи запертым в тёмной полупустой комнатушке: прощупал голову пострадавшего, найдя лишь огромный синяк на виске, поил водой, закрывая лежащему нос, регулярно менял холодный компресс, изготовленный из собственной робы... Безрезультатно.

'Праотец милостивый, прошу, спаси души юные! Не дай росткам живорастущим зачахнуть в расцвете их лет!

Ты ведаешь, редко просил я Тебя о чём-либо и никогда, ни разу не просил ничего для себя! И сейчас прошу ради жизни другой. Помоги пройти испытание, позволь детям чистым и дальше облагораживать мир присутствием, подавать пример прогнившему обществу деятельностью благою!

Ни о чём больше Тебя не прошу, Всемогущий, ни о чём более...'

Хиггинс зашёлся особенно густым кашлем. Глаза старого мастера вдруг широко раскрылись, устремив пронзительный взор в лицо возвышающегося прямо над ним пророка, что безмолвно шевелил пересохшими губами в истовой и чистой молитве.

— Гхлк... Хкмг... Рархг! — издал нечленораздельные звуки отживающий свои последние мгновенья старик.

Дёрнулся судорожно, раз или два, и растянулся расслабленно на полу.

Не слышно было больше ни хрипов, ни бульканий, ни свистящего прерывистого дыхания. Хиггинс замолк, окончательно и бесповоротно. Затих навсегда.

Из глаз Пастыря ручьём лились слёзы. В горле застряли рвущиеся наружу слова горечи, обиды и сожаления. Лучший друг, знакомый практически с самого детства, испустил свой последний вздох прямо у него на руках.

Да, всё шло к этому уже очень давно, было неотвратимо и предсказуемо, но сие нисколько не умаляло чудовищной внутренней боли и безнадёги. В один миг рухнула вся плотина иллюзорного понимания и контроля, что тщетно выстраивал разум, силясь противостоять разрушительным переживаниям и эмоциям. Не в силах больше терпеть, Пастырь завыл от тоски, раздирающей сердце на тысячу мелких осколков. Смотря в потолок, десятилетиями преданный вере пророк выкрикивал злые слова, адресуя их самому Богу, безучастно взирающему свысока на творящуюся всюду несправедливость:

— Почему? За что жестоко наказуешь нас так, Праотец?! Доколе будешь испытывать веру нашу?! Покуда и дальше собираешься допускать беззаконие?! Невинные гибнут, в то время как звери ликуют и празднуют! Есть ли в сём правда? Где обещанное Твоё милосердие? Почему, почему всё закончилось именно так?!

Бессильно уронив на грудь голову, вконец опустошённый пророк уставился на мертвеца у себя на коленях. Машинально прикрыв умершему гному глаза, постаревший в одночасье на десяток лет старец притих, отчаявшись увидеть во тьме хотя бы лучик надежды.

В маленькой комнате воцарилось гробовое молчание.

Бойл резко открыл глаза.

Глава 17. Думай!

Чернь считает религию истиной, мудрец — ложью, правитель — полезным изобретением.Луций Анней Сенека

Громкое и настойчивое журчание в животе вновь выбило Скалозуба из умственной прострации, в коей повторно приговорённый пребывал третьи или четвёртые сутки подряд. Мысленно отругав себя за низменные порывы вкусить грешной пищи, жаждущий отринуть несовершенный мир гном вновь попытался уйти от реальности.

Разбивая упрямо возникающие в сознании всё новые и новые мысли, отстраняясь от бесчисленных раздражителей внешнего плана, натренированный долгими медитациями ученик Пастыря медленно, но верно погружался в себя. Сосущее под ложечкой чувство голода мешало, тянуло назад в мир скорби, жестокости, несправедливости и насилия. Он лишь крепче стискивал зубы и дышал-дышал-дышал, сосредотачивая всё своё внимание без остатка на тихих плавных выдохах и глубоких вдохах.

— Тебе никогда не удастся избавиться от роящихся в голове мыслей, пока ты борешься с ними другими умственными конструкциями. Бесполезно отдавать себе волевые приказы 'не думать' — ничего путного не получится. Сместить фокус внимания, вот в чём секрет немышления! Или медитации, если вам там угодно, мой начитанный друг. Сконцентрируйся на чём-то абстрактном. Пусть этим станет твоё дыхание, например, — не уставал наставлять своего неусидчивого ученика мудрый пророк. Каждый день, сидя напротив, Пастырь требовал от Скалозуба практики, невзирая ни на что. — Никакие слова, ни одно ученье не дадут тебе ничего, если ты не будешь тренировать свой разум так же усердно, как ты тренируешь бренное тело. Представь, у духа тоже есть мышцы! Называй их как хочешь: ментальные, астральные, эфирные, да пусть хоть кефирные, сие совершенно неважно! Главное, что ты можешь развивать свой ум упражнениями, и ты просто обязан делать это, причём ежедневно! Благо в отличие от физических мышц, внутренние силы не требуют столь долгого времени на восстановление...

Скалозуб отогнал прочь воспоминания о недолгом, но весьма интенсивном ученичестве у одного из величайших духовных деятелей нового времени.

'Нельзя индульгировать и отвлекаться! Даже подобному памятованию сейчас не место в моей голове.

Вдох! Выдох... Вдох! Выдох... Вдох...'

Зловоние, исходящее от начавшей подгнивать головы Фомлина, кою по приказу Вождя прибили к верхней створке колодок, довольно быстро притупило всякое желание есть. К несчастью, лёгкий успех в борьбе с позывами пустого желудка имел и обратную сторону. Тошнотворно-сладкий запах смерти и разложения заполнил собою не просто лёгкие, но само сознание медитирующего, выбравшего, себе на беду, объектом концентрации именно глубокое дыхание...

В открытом и чистом уме слишком поздно 'почуявшего' опасность гнома один за другим вспыхивали образы столь живые и яркие, что преодоление голода тут же показалось наименьшей из возможных проблем. Скалозуб зажмурился посильней, будто это могло хоть как-то помочь избавиться от картин, жутким калейдоскопом проносившихся перед внутренним взором.

Лужа растёкшейся крови...

Расчленённое тело старосты. Вернее то, что от него осталось...

Отрубленные конечности, хаотично разбросанные подле туловища...

Безумец, размахивающий над головой отсечённой рукой...

Дорки, держащий на вытянутой руке голову мученика...

Каплей за каплей размеренно вытекающая из шеи красная жидкость...

— Вы слышали о такой казни, как четвертование, друзья мои? Нет?! Ну так, сейчас вы увидите ЭТО воочию!

— Пора умирать, Фомлин...

— Начнём казнь с ампутации левой руки...

— Скажи своему дружку 'до свидания'! Давай-давай, открой глазки! Смотри же, сука! Смотри!!!

— За свободу! За справедливость!! За равенство!!!

— Равенство... равенство... равенство...

— Нет! Нет! Нет! НЕТ!!! — завопил пленник, обезумевший от переживаний и внутренней боли.

Отчаянная попытка погрузиться в спасительную пустоту медитации закончилась грандиозным провалом. Скалозуб судорожно вдыхал ртом гнилостный воздух, глаза несчастного гнома, в противоположность недавним жмуркам, казалось, готовы были вылезти из орбит:

— Нет... нет...

Вяло выцарапывающий палочкой на земле какую-то ерунду Григги вздрогнул, с опаской поглядывая на ни с того ни с сего взбесившегося гнома без бороды. Уж кто-кто, а зашуганный малой прекрасно знал, каким может быть обычно спокойный законнорожденный, если того довести до белого каления. Прочувствовал, так сказать, на собственной шкуре, да и на вкус ощутил в своё время.

Оторвавшийся от своего бессмысленного занятия паренёк выглядел не сильно лучше узника, вверенного ему под опеку. Красные распухшие глаза, впалые щёки, дёрганность и сутулость придавали юноше с едва-едва начавшими проклёвываться усиками вид двухсотлетнего старца. Удивительно, как долго нужно холить и лелеять в ребёнке хорошие качества, воспитывать в нём мужество, формировать твёрдость характера, и как мало времени требуется, чтобы унизить, подавить и сломать ещё не успевшего толком сформироваться подростка.

С бесконечной усталостью в голосе Григги обратился к дико вращавшему головой Скалозубу. Заговорил с находящимся в каких-то двух шагах от себя гномом впервые за всё время, проведённое у колодок:

— Эй, Безбородый, чего разорался? Принести тебе воды?

— Нет, нет, нет, нет... — ничего не слыша продолжал бубнить Скалозуб.

Ошарашенно тряся головой в тщетной попытке избавится от намертво засевших в памяти воспоминаний, законнорожденный пребывал сейчас в совсем ином времени и пространстве.

Григги нехотя встал с корточек, отряхнул грязные штанины и поправил рубаху:

— Ладно-ладно, нет так нет, — юнец поковырялся в носу, после чего задумчиво уставился на извлечённую из глубин естества большую козявку. — Надо же, кто бы мог только подумать... Избивший, втоптавший меня в самую грязь, заставивший жрать дохлую крысу Безбородый теперь в моей власти. Целиком и полностью зависит от моей прихоти.

Стоит мне не дать тебе напиться воды, и ты сдохнешь через несколько дней. Захочу, и отрежу тебе не только бороду, но и все волосы на твоей многострадальной головушке. Будешь зваться тогда Безволосым! Как тебе? Ха! Или побью палкой, что ты мне сделаешь? Могу камнем кинуть, плюнуть в тебя, обоссать!

Дорки, конечно, будет недоволен, но что, в общем-то, с того? Дальше опускаться мне уже некуда. Как, впрочем, нечего терять и тебе...

Отбросив, наконец, щелчком пальца вдоль и поперёк изученное содержимое своего носа, Григги встал напротив пленённого гнома. Широко расставив ноги и деловито уперев руки в бока, парень долгое время наблюдал за метаниями терзаемого душевными муками заключённого:

— Фу, жалкое зрелище. Нынче отсутствует надобность в том, чтобы как следует наказать тебя, Безбородый. Да, ты должен ответить за все мои унижения. Обязан заплатить мне сполна! Но сейчас... всё слишком уж просто и лишено всякого смысла. Ты явно не в своём уме, навряд ли даже сумеешь понять, кто и за что требует расплаты за свершённые тобой злодеяния. Нет, в таком возмездии не может быть ни радости, ни славы, ни самоутверждения, — Григги с видимым сомнением обмозговал ещё какую-то пришедшую на ум мысль, грустно вздохнул. — Эх, а ведь я так надеялся, что хотя бы месть меня чуточку повзбодрит.

Перестав бормотать и трясти головой, Скалозуб поднял внезапно прояснившийся взор на стоящего перед ним юношу.

— Месть. — Бесстрастно произнёс он.

Успокоение, волшебным образом снизошедшее на Скалозуба от одного-единственного и вовсе не доброго слова, продержалось не слишком-то долго.

'Клянусь душою и телом своим, Дорки ответит за все совершённые злодеяния! Ответит, сволочь, перед судом и Божьим и гномьим!

Аааргх! Мерзавец должен истлевать в горниле огненном! Ублюдочная мразь обязана жестоко страдать и раскаиваться! В вечных муках корчиться без единой надежды на избавление!

Слышишь меня, Праотец?! Такой выродок не может снискать прощенья и милосердия Твоего безграничного! Как вообще Ты мог позволить свершиться подобному преступлению?! Допустить несправедливость по отношению к сыну чистому, Завет Твой чтившему на деле, а не на словах! За что, за что ты так рано взял Фомлина? На кого ныне оставил народ обезумевший?'

Скалозуб беззвучно шевелил искусанными губами, то и дело, насколько позволяли сковывавшие тело колодки, вскидывая голову вверх. С вызовом устремив горящий взор ввысь к самому своду пещеры, узник бурно шептал слова, кои навряд ли выражали смирение. Затем ненадолго успокаивался. И начинал всё по новой.

Григги на всякий случай отошёл подальше от пребывающего на своей волне сумасшедшего.

В душе законнорожденного кипела настоящая буря:

'Нет! Нельзя нам надеяться более на суд Его высший! Из беспристрастного превратился Судия в безучастного! Не заботится о жизнях и судьбах детей своих: слабых, грешных, к голосу разума не прислушивающихся. Отвернулся от нас Праотец. Бросил, оставил одних! Догнивать в про́клятом, давно разрушенном мире... В мире, где не осталось места ни благу, ни чести, ни совести.

Иного выхода нет. Мы, простые смертные, должны взять правосудие в свои руки! И покарать предателей сами. Наказать их всех! Всех до единого!

Публично казнить безумного Дорки. Орал о справедливости? Жаждал равенства?! Что ж, да будет так, как ты хочешь! Ибо лишь в смерти все мы равны.

Утопить в собственной крови Зерка! Одержимый насилием от него и погибнет.

Лишить всех богатств толстожопого Леха и жадного Рыжесруба. Да, Пастырь был прав, именно Рыжесруба. От слова сру. Вот пусть как следует и просрётся, когда останется без ничего ни солоно хлебавши!

Свергнуть, если получится, самого Короля! Что делать, раз слабоумный старпёр не в силах обеспечить своему народу достойную жизнь?!

Довольно! Как можно и дальше надеяться на Отца непроявленного?! Мы сами раз и навсегда построим рай под землёй!'

Узник на некоторое время затих.

'Что же это я делаю? Неужели отрекаюсь от веры? О чём думаю сейчас в мыслях срамных?! Праотец милостивый, прости слабость мою... Не гневайся на отчаявшегося раба своего...'

И вновь 'раб Божий' принялся бешено трясти головой, выплёвывая в окружающее пространство одному ему слышную ругань. Над местом наказания законнорожденного повисла тяжёлая гнетущая атмосфера. Григги мог поклясться, что в беззвучный диалог шизанутого гнома с неведомым оппонентом присоединился ещё один, третий участник.

То был внутренний голос, наречённый когда-то Скалозубом 'судьёй':

'Да, мы должны всё взять в свои руки! Нет, не 'мы' с тобою, ведь я всего лишь голос в твоей многострадальной головушке. И уж точно не 'мы' в смысле группы единомышленников, черни или народа в целом. Ситуацию под контроль должен взять именно ты! Ибо окружающие — глупцы, слепцы и калеки, способные идти лишь во след харизматичного доминанта.

С другой стороны, взгляни на себя. Ты, может, конечно, и не красавец, зато умён, хитёр, да вдобавок ещё и тщеславен до невозможности! Идеальные качества, дабы стать настоящим Вождём! Поверь, нынешний лидер — просто клоун с садистскими наклонностями, он и рядом с тобой не стоял.

Так что же ты трусишь? Чего ждёшь и не можешь решиться?

Или ты взаправду, словно наивненький дурачок, уповаешь на своего Праотца? Пффф! Доколе ещё можно ждать Его справедливости?! Где Его хвалёное всемогущество?! Не смеши меня, ужель надеешься, что придут ангелы вершить возмездие над грешниками и души спасать станут чистые?! Эй! Ау-у-у! В сей черепушке остался кто-то разумный помимо меня?!

Возьми, отродье тебя побери, себя в руки! Кончай страдать хернёй, рвать и метаться. Никто не поможет ни тебе, ни остальным баранам, внимающим с открытым ртом любую дурь своего предводителя! Включи мозг, думай рационально и трезво. Не перекладывай вину и ответственность на божественное провидение!

Да и почём ты можешь судить о путях Всеобъемлющего? Вдруг в сём и есть Его высшая воля? Чтобы ты перестал искать сложные духовные объяснения. Отбросил иллюзорные надежды на вмешательство свыше. Не ждал избавления, спасения души в мире загробном. А использовал, наконец, те орудия и возможности разума, что даны тебе в объективной действительности!

Я толкую про логику, прагматизм, здравый смысл. Про знания и навыки, полученные усердным трудом и настойчивостью. Кои ты упрямо отказываешься пускать в дело!

Нет, это просто смешно и нелепо: искать во всём божественный умысел, выдумывать за уши притянутые закономерности, рассчитывать на заслуженное блаженство посмертное — когда можно найти очевидные и целесообразные объяснения всему происходящему вокруг и с тобою! И уж точно сия глупость совершенно недопустима сейчас, когда требуется быстро найти выход в лишь кажущейся безвыходной ситуации!

Очнись! Построй причинно-следственные связи, промоделируй различные варианты развития событий. Не отмахивайся, а прими к сведению и обдумай как следует нестыковки в своей картине мира и тебе станет ясно, что делать дальше.

Думай! Думай, мать твою за ногу! Думай головой, а не сердцем, жопой, хером или ещё чем не менее для мышления непригодным!

А от веры своей отрекаться вовсе не обязательно. Не стоит убиваться и переживать так по этому поводу. Просто пользуйся сим... 'инструментом' с умом. Её, веру, можно использовать и для достижения вполне практических целей'.

На сей раз Скалозуб притих действительно надолго. Настолько, что успевший немного расслабиться и утратить бдительность Григги вздрогнул всем телом, когда понял, к кому и зачем обращается порученный ему пленник:

— Спасибо за воду, мой любезнейший друг. Прости, что доставляю тебе столько хлопот своими земными потребностями. Пугаю овладевшими мною отчаянием и безумием. Обещаю, больше таким ты меня никогда не увидишь.

Закованный в колодки гном, и правда, казался сейчас разумным, спокойным, в полной мере понявшим жизнь. В пронзительном взгляде читались смирение и мудрость не по годам — следствие преодолённых в огромном количестве трудностей. От недавнего буйства не осталось ни следа.

— Григги, я причинил тебе боль, чуть не убил и не искалечил, явно переусердствовав в своём отмщении. И за это от всего сердца прошу у тебя прощения. Да, не я начал нашу 'войну', но будучи взрослым, именно я должен был вовремя её прекратить. Просто обязан был контролировать свою силу, сдерживать обиду и ярость!

Ох... — глубоко и печально вздохнул Скалозуб. — Навряд ли ты примешь мои слова всерьёз, но повторюсь, я действительно искренне сожалею о содеянном. То 'наказание' было чудовищным и несправедливым по отношению к тебе, юный воин.

Насупившись, подросток отвернулся от нежданно разговорившегося законнорожденного в противоположную сторону. Скалозуб, однако, прекрасно видел, как навострились уши у затравленного паренька. В последнее время Григги слышал в свой адрес исключительно гадости, ни разу никто не сказал юноше доброго слова, не утешил или хотя бы чуточку поддержал. Взрослые и ребята постарше не упускали случая почмырить перетрусившего забияку, а малолеток либо не выпускали из дома, либо те всеми силами избегали показывать свою связь с неудачником. Посему уйти с гордым видом, отказавшись от ласкающих слух заискиваний, было выше сил привыкшего быть в центре внимания подростка.

— Не понимаю, как вышло, что Дорки и остальные поручают тебе самую грязную, унизительную работу, не упускают ни единого случая продемонстрировать неуважение, да что там, откровенно помыкают тобой как хотят?! Я уж молчу о том, что всё это быдло нисколечко не считается с твоими желаниями, срать с высокой горы хотело на твоё мнение! А ведь я видел каким, ещё совсем недавно, ты был вожаком. Да-да, именно вожаком, пусть и не очень большой группы сверстников.

Друг мой, не стоит так недоверчиво качать головой. Послушай, я помню, как те ребята безропотно шли за своим главарём. Как подхватывали без тени сомнения любую инициативу, исходившую от тебя! Григги, у тебя есть все задатки настоящего лидера, живой ум и воображение, поверь, я знаю, о чём говорю! Столь редкие в наши дни дарования нужно растить, холить и лелеять.

Ты просто связался не с теми гномами. Эти подонки чуют опасность, они боятся за своё положение в иерархии, а потому всячески пытаются тебя задавить! Ты должен противостоять им, не позволяй тупым упырям заставить тебя забыть, кто ты есть!

Скалозуб, даже будучи скованным, умудрялся энергично жестикулировать болтающимися в колодках кистями:

— Григги, я раскрою твои таланты, и не думай, что я просто пытаюсь снискать твою благосклонность. Пыжусь тут, дабы польстить юношескому самолюбию! Пф, многовато чести, ты не находишь?! Есть и более влиятельные личности, дабы лизать их волосатые жопы!

В голосе говорившего слышалось нескрываемое презрение как к тем самым волосатым личностям, так и к постыдной методике лизания чужих задниц для достижения каких бы то ни было целей. Хотя знай Григги законнорожденного получше, то без труда заметил бы диссонанс между словами и поступками оного. Хитрый гном, когда требовалось, мог быть весьма обходительным, преувеличенно любезным, а то и в неприкрытую подобострастным. До определённой степени, конечно, но Скалозуб никогда не чурался и не раз применял подхалимство на практике. Нынешние 'честность', 'открытость' и 'прямота' в полной мере были сознательны и направлены лишь на то, чтобы рассеять недоверчивость у забитого осторожничающего мальчика.

— Просто я вижу возможности, которые не видят другие. Да и тебе, безусловно, лучше быть со мной, чем прислуживать озверевшему стаду, что пафосно кличет себя Сопротивлением, воинами свободы, равными-переравными и так далее. Они не могут дать тебе ничего, абсолютно ничего стоящего! Да ты и сам видишь, от твоих 'друзей' одни только беды для всех. Кому эти дебилы могут помочь? Они и себя-то сами загубят, доведут ситуацию до крайности и полягут, попомни мои слова!

Узник широко улыбнулся подростку, наконец обратившему на него заинтригованный взор. Что-то неуловимо переменилось, странный гном без бороды, ещё недавно казавшийся совершенно неадекватным, теперь вызывал симпатию и доверие. В словах мученика чувствовалась сила, глубокая мудрость и вера в удачный исход.

А может, всё было куда прозаичней — благодаря пылкой тираде законнорожденного, опустившийся на самое дно паренёк обрёл то, что уже отчаялся отыскать.

Надежду. Шанс отомстить своим настоящим обидчикам. Возможность восстановить 'былое величие', отстоять статус крутого самца! Наивный детский рассудок просто не мог не ухватиться за такую возможность, ну а остальное богатое воображение успешно дорисовало помимо воли хозяина.

— Поведай, что происходит нынче в Квартале, у Нижних и Верхних ворот, тогда я точно скажу, когда и что нужно делать. Не всё так безнадёжно, как кажется, мой юный товарищ. Чую, у нас с тобой ещё будет шанс и спастись, и поквитаться с врагами, когда 'непобедимая' армия Дорки поймёт, с кем столкнулась. Когда одурманенные горе-воители в конце концов осознают, на кого тявкали! — Скалозуб зло усмехнулся. — Стражи не дураки и своих ошибок не повторят.

Ну, вижу же по твоему лицу, хочешь узнать больше! Давай, Григги, изложи мне текущую обстановку, и я объясню тебе, что происходит на самом деле и чем всё это закончится... Если мы ничего не предпримем.

* * *

Кирчим брезгливо поморщился, покрепче зажал платком нос.

'Стена смерти', как окрестили наваленную в проходе гору трупов, шмонила столь отвратно, что при приближении к Воротам ближе, чем на тридцать шагов, начинали слезиться глаза. Содержимое желудка поднимало яростный бунт, настойчиво просясь на свободу.

Каким образом нёсшим неусыпное дежурство оборванцам удаётся переносить страшное зловоние, для Кирчима оставалось настоящей загадкой. Смотровые докладывали, что видели, как восставшие бедняки смачивают надетые на лицо банданы в густом жёлтом растворе, но капитан стражей лишь качал головой. Настолько же должна быть ядрёная смесь, чтобы перебивать такой смрад?! Здесь ещё большой вопрос, что будет безопаснее для здоровья... О каком здравии рехнувшихся голодранцев может вообще идти речь, привыкший поддерживать отличную физическую форму своих подопечных капитан особенно не задумывался.

Тела павших воителей представляли поистине жуткое зрелище. Служа рассадником личинок прыгучих бескрылых мух, говножоров, как их называли в простонародье, мертвецы один за другим синели, зеленели и раздувались, привлекая всё новые и новые полчища насекомых. Жизнь бурлила на мощах отгулявших свой век мужчин, бесславно обернувшихся в конце земного пути пищей и кровом для паразитов. Черви, жуки, пауки, щетинохвостки и муравьи, повылезавшие из водных источников тритоны и саламандры — все спешили урвать свой кусок. Кто-то питался падалью, кто-то падальщиками. Крысы, особого приглашения не требовали и безучастными к пиршеству не остались, замыкая пищевую цепочку разнообразной подземной фауны.

Боясь санитарии, Кирчим мыл руки по двадцать раз на день, неукоснительно требуя от подопечных следования собственному примеру и здравому смыслу. Хотя ворчание и бесконечные жалобы ответственных за снабжение лагеря водой горемык не прекращались ни на секунду, тщание капитана давало плоды. За пару недель от поноса слегло всего двое солдат, да и те, похоже, просто сдуру траванулись палёной грибной водкой. На Верхних воротах, где осадой руководил не столь щепетильный и опытный командир, получивший высокое звание, как догадывался Кирчим, чисто по блату, в лазарет отправлялось ежедневно по несколько стражей.

Наблюдение за процессом гниения не придавало духа ни ветеранам, ни зелёным разнеженным новобранцам. Участники злополучного побоища, что лежали ныне бесформенной кучей, преграждавшей проход, будто с укором следили пустыми глазницами за своими ещё живыми товарищами, напоминания тем о несмытом позоре. Кирчим прекрасно понимал и искренне сочувствовал бывалым воякам, вынужденным беспомощно смотреть на разложение плоти бывших друзей. Он бы с радостью отослал бойцов обратно в казармы залечивать душевные раны, но... Но наспех набранные на замену погибшим новички, в основной массе выходцы из слуг и обнищавших благородных семейств, не внушали капитану ну совершенно никакого доверия.

Выбирать, впрочем, не приходилось. Приказ за личной печатью и подписью Короля был однозначен. Любой ценой удерживать позиции до прихода подкрепления. Когда и откуда появится оное подкрепление в приказе, само собою, не уточнялось.

После провала со штурмом Нижних ворот уверенности в успехе мероприятия у Кирчима не было. Снова лезть на рожон никто из стражей уже не хотел, а сами бунтари не спешили переходить в активное наступление. Однако капитан не зря просиживал штаны и до своей должности дорос не случайно. Довольно быстро у искушённого в различных конфликтах воителя созрел в голове план, пожалуй, даже стратегия.

— Эгегей! Салют вам, засранцы! Как нынче настрой-настроеньице? — капитан остановился шагах в двадцати от Ворот, деловито уперев руки в бока.

В сопровождении всего одного гнома, с явной неохотой плетущегося за своим командиром, Кирчим казался ожившим героем древних сказаний, дерзко бросающим вызов судьбе. По крайней мере, сам он воображал себя в ту минуту именно таким образом.

— Моё самочувствие станет лучше, если ты заткнёшься и свалишь нахрен отсюда, урод! — дружелюбно ответили Кирчиму хрипловатым баритоном с другой стороны баррикад.

Что же, как и следовало ожидать, нищеброды оказались не в состоянии по достоинству оценить эпичность момента. Страж подмигнул стоящему поодаль помощнику.

— Ну-нус! Зачем так грубить? Нервишки сдают?! Понимаю... — страж демонстративно вальяжно потянулся всем телом. — Я тоже был бы, наверно, на взводе, коли сидел днями напролёт, вдыхая трупную вонь! Отмахивался от полчищ говножоров, глядел под ноги, дабы не наступить на жирную крысу...

— Ты чё, оглох?! Пошёл на хер, чувырло! Слышишь меня? Пошёл н-а-х-е-р!

Не предрасположенный к общению гном по-прежнему оставался скрыт за грудой наваленных тел, голодранцы вообще крайне редко выглядывали из-за своей баррикады и практически сразу скрывались обратно.

— Знаешь, а ведь во всём есть свои плюсы, — Кирчим продолжал как ни в чём не бывало беспечно болтать с невидимым собеседником. — Да, пахнет жутко и выглядит отвратительно, зато столько съедобной всячины кишит у вас прямо под носом! Крысы, личинки... Ммм, от голодухи точно теперь не помрёте!

— Я тебя, сука, угощу щас вкусняшкой! Лови, мразь!

Из укрытия высунулся гном с растрёпанными, изрядно тронутыми сединой волосами. Лицо 'дипломата' было плотно обмотано тряпкой, что отчасти объясняло, приглушённый голос разъярённого бунтаря. Оборванец широко размахнулся, но 'угостить' Кирчима не успел. Позади капитана раздался характерный щелчок, из-за плеча провокатора вылетел болт.

У 'дипломата' широко раскрылись глаза — арбалетный болт пронёсся справа над его головой, вырвав клок вставших дыбом волос и глубоко процарапав кожу на черепе. Ещё буквально один миллиметр и Стена трупов бы чуточку подросла.

— Ах ты ж, курва мать! — выругнулся промазавший стрелок.

Однако Кирчим не слишком расстроился по поводу досадной погрешности.

— Стражи, в атаку! — отдал звучный приказ капитан.

За спинами переговорщиков начали поспешно выстраиваться ряды угрюмого вида воинов. Через каких-то пару минут ровный строй стражей уже двигался к оккупированному простонародьем проходу.

— Тревога! ТРЕВОГА!!! Нас атакуют! — за баррикадой, словно муравьи в растревоженном муравейнике, замелькали головы в спешном порядке группировавшихся бедняков.

— Все на защиту Ворот!

— Зовите Дорки!

— На помощь!!!

— Скорее сюда!

— Быстрее! Быстрее! Быстрее!

— Стражи! Стражи идут!

Кирчим так и стоял спокойно на месте, лишь чуток сдвинувшись в сторону, с тем чтобы пропустить штурмовой отряд. В противоположность своим крикливым оппонентам, единственным шумом, издаваемым солдатами Короля, был ритмичный топот сапог. Каждый знал, что делать без лишних указаний и слов.

— Копья!

— В ряд! В ряд встали, орочьи дети!

— Лес копий!

Несмотря на всю свою неприязнь к взбунтовавшейся черни, капитан в полной мере оценил выучку и организованность вчерашних простаков. Из-за баррикады согласованно поднялось множество длинных копий, плавно опустившись после очередной команды навстречу нападающим. Над жуткой стеной из мертвечины и мешков показались головы обороняющихся. Передние ряды 'голодранцев' были защищены превосходными шлемами. Как догадывался Кирчим, остальная броня новоиспечённой тяжёлой пехоты была столь же великолепного качества. К сожалению, этот подарок они преподнесли нищим сами. Ведь первое, что те сделали после крупной победы — это ободрали до нитки тела проигравших...

Стражи резко остановились в пяти шагах от разлагающегося месива. Поверх баррикады на атакующих уставились злые, голодные глаза отчаянных мятежников. Жаждавшие поквитаться со своими обидчиками бывалые воины Короля встретили защитников взглядами не менее яростными.

Над местом грядущей битвы воцарилась гробовая тишина.

Лишь тихо-тихо шуршали ползавшие на хладных трупах личинки, да стрекотали неугомонные насекомые. Слизнул жирную бескрылую муху тритон, сглотнул, пополз дальше. Тонюсенько пропищала крыса и, словно почуяв повисшее в воздухе напряжение, смылась с места пиршества от греха подальше. Шорох в задних рядах бунтовщиков свидетельствовал, что среди малоимущих граждан Оплота всё прибывало.

— Ну давайте, идите сюда, мужелюбы! — не выдержал в конце концов кто-то из бедняков. — Вперёд-вперёд! Ща мы снова вас отмудохаем!

Сгрудившиеся в тесном проходе оборванцы разразились разухабистыми издёвками. Никто из стражей не шелохнулся.

Задиристые кличи сменились улюлюканьем, затем свистом и, наконец, грязной руганью и ворчанием. Тревожное ожидание взвинтило нервы бунтарей до такой степени, что те, похоже, сами были готовы преодолеть преграду, отделявшую их от врагов, и бросится врукопашную. Сие развитие ситуации вполне бы устроило Кирчима, но поскольку здравомыслие пока ещё не покинуло главарей черни, державших в строгой узде подчинённых, пришлось продолжать следовать выбранной тактике.

Первые два ряда стражей резко присели на одно колено, открывая взору изготовивших взведённые арбалеты стрелков.

Большинство защитников успело пригнуться. Большинство, но не все.

Послышались вопли. Кто-то орал от боли, кто-то от ужаса, стирая с лица мозги стоявшего секундой назад рядом товарища.

Не успел у защитников пройти первый шок, как передние ряды стражей столь же внезапно раздались в стороны. Несколько гномов, дружно ухнув, закинули за баррикаду хлипкие бочонки весьма странного содержания. Треснув при столкновении с плотным строем мятежников, бочки помимо серьёзных ушибов забрызгали всех столпившихся в проходе самым что ни на есть настоящим дерьмом.

— Подарочек вашим засранцам от наших! — громогласно пояснил Кирчим. — Счастливо оставаться, можете и дальше сидеть в своей вонючей кишке яко крысы в норе! Коли у вас не хватает духу выйти на честный бой!!!

С показным пренебрежением капитан повернулся спиной к беднякам и с отеческой теплотой в голосе обратился к выполнившим сегодняшнюю задачу солдатам:

— Назад парни, у нас по расписанию скоро обед!

Стражи неторопливо отступали, никак не реагируя на проклятия и лютую матерщину, исходившие от гномов за баррикадой. Дальше пустых сотрясений воздуха никто всё равно не пошёл и правильно сделал. Ибо арбалетчики перезарядили свои смертоносные орудия и с радостью готовы были пустить их в дело повторно.

Кирчим довольно похлопал по плечу смазавшего при первом выстреле помощника:

— Громкой победой сие, конечно, не назовёшь, но подобные сюрпризы наши друзья теперь будут получать регулярно! Посмотрим, насколько хватит их выдержки. Насколько они приспособлены к войне, а не к случайной разовой стычке.

Глава 18. Новый пророк

Гипотеза о Боге даёт ни с чем не сравнимую возможность абсолютно всё понять, абсолютно ничего не узнавая. Дайте человеку крайне упрощённую систему мира и толкуйте всякое событие на базе этой упрощённой модели. Такой подход не требует никаких знаний.Братья Стругацкие

— Признаюсь, я несколько удивлён тем, что Дорки до сих пор придерживается оборонительной стратегии. Не очень-то похоже на методы нашего бравого вождика. В его стиле было бы психануть и давно уже повестись на очередную грязную провокацию. Кто-то или что-то его явно сдерживает... — глубоко задумавшийся Скалозуб рассуждал вслух, совершенно не беспокоясь о навострившем уши любопытном подростке. — 'В конце концов, сейчас я не в том положении, чтобы лишний раз осторожничать. Всё или ничего, и никак иначе!'

— Но как кто-то может указывать Дорки, если он и есть самый главный?! — искренне удивился наивный парнишка. — Ведь все называют его Вождём! И все боятся, когда он чем-нибудь недоволен...

Скалозуб хмыкнул:

— Хех, мой юный доверчивый друг, если бы всё было так просто и очевидно! Да, у Дорки в руках нынче сосредоточены огромная сила и власть. Что правда, то правда. Но я бы не считал его ровней Маронону или, пусть даже, вторым гномом в Оплоте. Слишком быстро он вознёсся, слишком мало у него знаний и опыта, чтобы я поверил, будто никто ему не помог. Что ж, пожалуй, всё сходится...

Григги озадаченно уставился на странного заключённого. В ответ тот молча окинул юношу взглядом, легонько покачал головой, словно соглашаясь с собственными умозаключениями, и снова ушёл в себя.

Прошло довольно долгое время, прежде чем Скалозуб снова заговорил, вернее воскликнул:

— Пастырь был прав, старый хитрец, как всегда, уловил самую суть! В конфликте черни со стражами замешана третья сила, которая терпеливо выжидает свой час. Иначе объяснить все хитросплетения нынешней ситуации попросту невозможно! Посуди сам, Григги, — ошарашенный вид подростка, застывшего с открытым ртом, свидетельствовал о крайне напряжённом интеллектуальном усилии оного. — Когда единственный поставщик отказывается вести дела с чернью, у Дорки откуда-то берётся еда. Целая куча еды, дабы прокормить прорву отчаявшихся мужей! Никогда в жизни не занимаясь ничем окромя разбоя, глава маленькой шайки вдруг с ходу берётся за строевую подготовку огромной толпы. Додумывается вооружить челядь простым и эффективным оружием, напоить для храбрости дурманящим зельем. Выдаёт речи, коим позавидовал бы профессиональный оратор. Разрабатывает блестящий план нападения. Производит расчётливую вылазку в Пещеру ремёсел, где бывал от силы пару раз в жизни. Избегает противостояния со стражами в открытом бою...

Увлёкшийся суждением гном отрицательно покачал головой:

— Я могу, конечно, поверить, что у Дорки действительно имеются некие врождённые качества лидера. Что определённые подсказки наш вождик получает от Леха, хотя... судя по пренебрежению, с которым Дорки относится к толстяку... сомнительно, чтобы к мнению торгаша в настоящее время серьёзно прислушивались.

Мда. Боюсь, Лех отведённую ему роль уже отыграл. Хм, на чём я остановился? А, так вот. За Дорки просто обязан стоять кто-то гораздо более дальновидный, влиятельный и богатый!

— Но зачем кому-то столь значимому нужна, как ты любишь там говорить, 'чернь'? Почему нам помогают? — не унимался подросток.

— Нужна чернь?! Помогают?! — Скалозуб скорчил такую гримасу, будто большей глупости не слыхивал отродясь. — Григги, я не думаю, что истинному зачинщику междоусобицы нужна чернь. Что подстрекатель помогает бедным из доброты душевной и вообще, хотя бы чуточку беспокоится о судьбе малоимущих. Любую смуту заводят всегда ради одной-единственной цели — захватить власть.

Законнорожденный мрачно сплюнул. Чем дальше, тем меньше он верил в чьи бы то ни было благие намерения. Особенно когда дело касалось больших денег или влияния.

— Мы... мы просто расходный материал, да?

Умудрённый жизненным опытом гном тяжко вздохнул:

— Боюсь, что именно так.

Рассуждения рассуждениями, а телесные потребности никто не отменял. От голода кружилась голова, подкашивались ноги, дрожали пальцы на вяло болтающихся в колодках кистях. Предательская слабость лишала воли, способности ясно мыслить, даже говорить было весьма тяжело. А ведь с момента показательной казни прошла от силы неделя.

Какими бы ни были скудными подачки Хиггинса во времена первого заключения, похоже, именно благодаря им Скалозуб сумел продержаться столь долгое время. Сейчас дело обстояло куда хуже. Рассчитывать на помощь Григги, который сам едва урывал объедки от заметно уменьшившегося пайка воинов свободы, не приходилось.

Скалозуб не хотел, крайне не хотел прибегать к этой возможности, понимая, что рискует подставить друзей, но другого решения не находил. Не было у него и уверенности, что затея не провалится ввиду каких-либо непредвиденных обстоятельств:

— Григги, мне снова нужна твоя помощь. Боюсь, мне ещё далеко до великих святых и без жратвы я в очень скором времени либо превращусь в безвольный овощ, либо, того паче, воссоединюсь с Праотцом. И в том и в другом случае, оставив паству заблудшую на заклание стражам... — невероятно уставшего вида гном всё же нашёл в себе силы саркастически усмехнуться. — Прости, что разочаровал тебя, юный друг, но что есть, то уж есть. А есть, как ты видишь, нечего абсолютно. Ты должен на время покинуть меня. Не бойся, это не займёт много времени и ничего страшного не случится. Сбежать у меня навряд ли получится, а защитить меня, случись что, ты, один пёс, не сможешь.

Дуй к Хогу. Знаешь такого коренастого мужичка? Вот и славненько. Передай, что ты от Скалозуба. Не от Безбородого, именно 'от Скалозуба', сечёшь? Скажи старому вояке, что я всё ещё жив, собираюсь бороться, и мне очень нужна его помощь. У Хога должны были остаться, хм, питательные экстракты погибших зверюшек, которые я совсем не прочь бы отведать. В виде супчика, скажем. Да, и желательно во фляге иль глиняной бутыли какой, чтобы не привлекать лишнего внимания...

Скалозуб мечтательно облизнулся, однако быстро опомнился, заметив реакцию паренька:

— Эгей, не надо на меня так пялиться, раскрыв рот! Поверь, я в трезвом уме и твёрдой памяти. Ну, по крайней мере, пока...

Послушай, тебе не обязательно понимать, просто передай Хогу всё слово в слово, лады? Увидишь, он мигом смекнёт о чём речь! Да и тебе, перепадёт от доброй души, зуб даю!

* * *

Выверенными движениями Кларк в очередной раз до краёв наполнил водой сначала одну, а затем и вторую садовую лейку. Балансируя изрядно потяжелевшими сосудами в обеих руках, молодой гном шустрыми шажками направился от ручья к уже начавшим усыхать кустам грибокартошки. Лейки болтались всего в нескольких сантиметрах над землёй, рискуя пролить содержимое раньше времени, но безупречно скоординированный юноша вновь умудрился донести воду до цели, не пролив мимо ни капли.

Пастырь восхищённо покачал головой. Прошло всего несколько дней, а Кларк приноровился использовать свисающие с предплечий толстые верёвочные петли лучше, чем оные криворукие гномы управляются данными от самого рождения здоровыми конечностями.

Пророк вновь покачал головою, на сей раз задумавшись об удивительной природе гномьего естества.

Сколь же долго он бился, пытаясь привести в чувство ушедшего в глубокую депрессию парня? Слова не могли помочь горю. Искалеченный жестоким подонком, в одночасье утративший до конца своих дней возможность заниматься любимым делом, жонглёр и трюкач потерял всякое желание жить.

Смерть Хиггинса, мученическая казнь Фомлина, которую прямо-таки с садистским упоением во всех подробностях расписал узникам Харшег, самый мерзких из трёх приставленных к гномам тюремщиков, изощрённая пытка несчастного Безбородого — всё это также никак не способствовало оптимистичному настроению. Заметно приуныл и сам Пастырь, какие уж тут подбадривания молодых подопечных...

Единственное, чем тешил себя в тот мрачный период старик, был никем не замеченный во время битвы побег Гмары и Жмоны. Пастырь искренне благодарил Праотца за практичность и врождённую трусость, дарованную свыше женскому полу. Останься те помогать в обороне мужчинам, и один Всеобъемлющий ведает, на что хватило бы буйной фантазии 'воинов чести, свободы и равенства'. После сотворённого с Кларком, Фомлином и Безбородым, у давно переставшего питать иллюзии в отношении нравственности гномов пророка не было уверенности, что дело ограничилось бы банальным изнасилованием немолодых уже женщин... Тем не менее, судя по тому, что о двух барышнях никто из надсмотрщиков не единожды не обмолвился, те сумели укрыться у Хога и пребывали теперь в относительной безопасности.

Пришедший в себя сразу после отхода Хиггинса в мир иной Бойл выглядел рассеянным и будто бы всё время чем-то глубоко потрясённым. Бедняга получил серьёзное сотрясение, его постоянно мутило, а скромный ежедневный паёк частенько покидал желудок хозяина в самый неподходящий момент. Надзирателей, однако, сие нисколько не волновало и всех троих: старика, безрукого калеку и еле державшегося на ногах 'имитатора' — исправно выгоняли в сад на работу. В первый же рабочий день Бойл пронёс лейку с водой ровно три метра, после чего благополучно 'прилёг' прямо на куст с несчастными помидорами. Пастырь корячился за всех целый день, в связи с чем к вечеру едва мог разогнуть перетруженную тасканием тяжестей спину. Сколь бы не был крепок пророк, возраст давал знать своё.

Вынужденно забросив поливку, пророк переключился на циклирование 'ночи и дня', но вид усыхающих с каждым днём растений не мог никого долго вводить в заблуждение. Тюремщики зловеще скрежетали зубами, явно неудовлетворённые результатом. Косые взгляды на Бойла и Кларка не сулили парням светлого будущего. Не желая провоцировать бандюганов на рукоприкладство, Пастырь попытался снова взяться за орошение. Превозмогая боль, старичок мужественно надрывался целых полдня, после чего также 'прилёг' между грядок неподалёку от Бойла. Морально готовясь к грядущей каре и истово молясь Праотцу, пророк неожиданно услышал спокойный и требовательный голос Кларка, обращавшегося к уже потиравшим в предвкушении руки надсмотрщикам. Похоже, те были озадачены и сбиты с толку не меньше многомудрого гнома, но в точности исполнили просьбу калеки.

Вот так, обретя новые 'руки', Кларк выручил и друзей и себя, положив конец гнетущей атмосфере апатии и безнадёги.

— 'Трудитесь, дети мои, трудитесь, сил не жалея, и буду благоволить Я вам, а в доме вашем да будет достаток! А кто отлынивает и работы боится, на того ниспошлю думы тяжкие, мысли безрадостные! Ибо таковая Моя третья заповедь народу гномьему', — продекламировал пророк 'Всеобъемлющего', обращаясь к начавшей вновь цвести грядке.

* * *

От удовольствия Скалозуб закатил глаза. Густая похлёбка приятно растекалась по телу, неся с собою живительную энергию и надежду. Как обычно, Хог не подвёл.

С трудом оторвавшись от фляги, пленник обвёл взглядом площадь. Опасения оказались напрасны. Немногочисленные в последнее время прохожие не обращали на двух отверженных гномов никакого внимания. Тем не менее, как любил в своё время говаривать Фомлин: 'лучше перебздеть, чем вляпаться очередной раз в дерьмо!' Осмотрительность — главный залог безопасности.

— Спасибо, Григги, теперь я чувствую себя гораздо лучше!

Подросток и сам весь лучился от счастья:

— Они пообещали приготовить нам супчик и завтра! — забитый юноша облизнулся. Как и было предсказано, его не отпустили из дома голодным. — Надо же! Сказать по правде, Безбородый, я решил, что ты окончательно спятил... Не думал, что твои друзья такие крутые!

Скалозуб нахмурился:

— Друзья? С Хогом был кто-то ещё?

— Да, две добрые женщины. Шмара... или Гмара, блин, как там её? И ещё одна. Ну, другая! Уф, как сказать? Которые с бывшим старостой жили всё время! — косноязычно, но при этом доходчиво объяснил паренёк.

— Что ж, сие замечательно... — широко зевнув, промолвил начавший клевать носом узник.

После долгого голодания обильный приём пищи подействовал усыпляющее на измученного многострадального гнома. Веки налились тяжестью, и, решив позволить себе прикрыть глаза 'всего на минутку', Скалозуб незаметно для самого себя задремал.

Царство миражей и иллюзий гостеприимно распахнуло объятия.

— К-к-кларк? Кларк... Не может этого быть. Не может никак!

На подкашивающихся ногах Скалозуб подошёл к раскачивающемуся на верёвке покойнику. Плача, упал на колени, обнял мертвеца за лодыжки. Почувствовал безжизненный холод ступней.

— Праотец, смилуйся... Нет. Нет! Пожалуйста, н-е-е-ет!!!

Ошеломлённый трагедией гном завыл во весь голос:

— Кларк! Дружище... Мой братец! Зачем?! Почему?!

Ответом была тишина.

Прошла, наверное, вечность, когда, выплакав до последней капли все слёзы, Скалозуб наконец поднялся с колен. Разбитый трагедией гном растерянно оглянулся по сторонам.

Окружающий пейзаж был воистину странным.

Во все стороны, насколько хватало взгляда, простиралось громадное, практически ничем не заполненное пространство. Пол, целиком покрытый колышущимся зелёным покровом, то плавно понижался, то вновь поднимался, образуя на земле гигантские бугры. От изумления забыв даже про хладный труп друга, гном с запозданием понял, что сам стоит на вершине одной из возвышенностей — для того, чтобы подняться на другой подобный нарост потребовалось бы по меньшей мере полчаса интенсивной ходьбы.

Подняв голову вверх, Скалозуб поразился ещё сильнее. Пещера была настолько обширной, что её свод терялся в недосягаемой высоте. Не видно было ни одного светляка-сталактита, однако светился будто бы сам потолок. Серо-белое свечение лилось отовсюду.

— Неужто, — пронзила гнома невероятная мысль, — неужели я попал в рай?!

Болтающийся рядом на искривлённом, почерневшем от старости дереве труп как-то не особо соответствовал описанию чудесного места.

— Рай?! Забудь про сии глупости, друг, — до боли знакомый голос раздался откуда-то сзади.

От неожиданности Скалозуб вздрогнул всем телом. Дёрнулся, резко поворачиваясь навстречу товарищу, но никого не увидел.

— Фомлин? Фомлин... — оказалось, что слёзы выплаканы вовсе не все. Стоявший на вершине холма гном разрыдался опять.

— Ну-ну, ладно уж тебе. Успокойся, дружок. Не стоит таких треволнений, — говорящего по-прежнему не было видно, один лишь звук разносился словно бы отовсюду. — Я рад, что ты всё ещё жив и здоров. Несмотря на все выпавшие на твою долю страдания...

— Фомлин! Почему я не вижу тебя?! Где ты, мой побратим?!

Сколь ни вертел головой Скалозуб, кругом простиралась лишь безграничная зелёно-серая пустошь.

— В твоём сердце, дружище, в твоём сердце и воспоминаниях. Где же мне быть ещё, я ведь умер! — в голосе старосты послышались нотки горькой самоиронии. — Тпру! Не надо переживать, мне здесь вполне уютно и хорошо. Уж точно не хуже, чем в подлом мире снаружи!

— Мне так тебя не хватает...

— Знаю, Безбородый. Поверь, я всё про тебя теперь знаю. Знаю, понимаю, но ничем помочь не могу...

Тяжёлый вздох, словно порыв ветра, прокатился над самой вершиной холма.

— Наше время истекает, мой друг. Вскоре ты проснёшься и начнёшь творить доселе невиданное! Эх, а я-то, старый болван, не верил во Второе пришествие Мерхилека...

Скалозуб отчаянно замотал головой:

— Проснусь? Творить невиданное? Мерхилек?! Фомлин, я не понимаю тебя! Где мы?! Кто убил Кларка? Почему ты прячешься от меня?!

— Прости, Безбородый, но у меня нет ответов. Я всего лишь разыгравшееся воображение в твоём разуме. Скоро ты сам всё увидишь своими глазами. Мне нечего больше добавить. Ведь я — это ты...

— Ты!!! — истерично взвыл незнакомый мужик, направляясь прямиком к Скалозубу. — Ты ответишь мне, Безбородый!

Едва очнувшись от безумного сна, закованный в колодки страдалец понял, что попал в новый кошмар. Вот только здесь проснуться уже не получится.

Взбудораженный тип быстро приближался, преувеличенно размашисто поднимая и отводя назад руки в такт широким шагам. При других обстоятельствах, энергичная ходьба странного гнома могла показаться забавной, вот только в его нынешнем положении Скалозубу было отнюдь не до смеха. Закрутив головой, узник отчаянно пытался найти возможную помощь в лице юного сотоварища. По закону подлости, в самый нужный момент Григги и след простыл.

— Ну что, законновысерок, вот ты и попался!

Резко остановившийся в полушаге от пленника гном был явно из тех, про кого говорят 'поехала крыша'. В случае с данным индивидуумом крыша, похоже, поехала не только в переносном, но и в самом что ни на есть прямом смысле — голова незваного гостя была плотно обмотана тряпками, насквозь пропитавшимися кровью у самой макушки. В глазах застыл шок. Потрясение читалось на не обременённом интеллектом лице, неразрешимый вопрос, требующий немедленного ответа! Ответа, который Скалозуб судорожно пытался придумать, не дожидаясь, пока его спросят.

— Наконец ты явился ко мне, избранный сын! — что за пургу он несёт, Скалозуб понял уже с опозданием. Совершенно непостижимым образом слова сами лились из него: — Наклонись, я хочу тебя рассмотреть!

И без того озадаченный одному Праотцу известной дилеммой, раненный в голову гном выглядел вконец сбитым с толку. Он будто бы колебался, не в силах принять решение.

Несколько мучительных мгновений Скалозубу казалось, что незнакомец вот-вот взорвётся. Психанёт, жестоко накажет беспомощного, закованного в колодки власть в прошлом имущего, удумавшему насмехаться над нищебродом. Однако вместо этого гном молча склонился, практически соприкоснувшись лбами с узником.

Двое, каждый по-своему, сумасшедших долго смотрели друг другу в глаза.

От ядрёного, ни с чем не сравнимого запаха мухоморной настойки у Скалозуба перехватывало дыхание. Казалось, страшная вонь сочится из самых пор жутковатого посетителя. Отвернуться, к несчастью, не представлялось возможным. 'Избранный сын' не моргая смотрел на него, и Скалозуб отвечал ему тем же. Борясь с невероятным внешним и внутренним дискомфортом, прилежный ученик Пастыря незаметно для себя самого погрузился в медитацию, всё дальше и дальше проникая в глубины широко распахнутых глаз стоящего перед ним гнома.

— Эй, Торк, чего й ты так вылупился? Законнорожденного впервой в жизни, что ли, увидел?! Ты ж только вчера с ихними защитниками переговоры вёл, пока тебе башку из арбалета чуть не снесли! — прибывший на подмогу Григги вынудил раненного на всю голову гнома оторвать, наконец, от Скалозуба свой пристальный взгляд.

— Он знает! Он всё знает! Всё! — дрожащей рукой Торк указал парню на получившего возможность сморгнуть Скалозуба. — Я видел! Видел это в его глазах! Он, он...

Под ошарашенными взглядами подростка, заключённого и шедших мимо по своим делам гномов, Торк безудержно разрыдался, затем плюхнулся на колени. Согнувшись, принялся со всех сил лупить по земле кулаками.

Несколько прохожих с опаской подошли к бьющемуся в конвульсиях гному. Прочие очевидцы странного поведения остановились, забыв, что куда-то спешили, однако приблизиться к раненому воителю не решались.

— Он же пророк! Пророк, понимаете?! — распугав всех, резко вскочил с колен познавший таинства бытия избранный. — Его обучал Пастырь! Гномы, да что с вами, неужто не видите?! Безумцы, слепцы!

'Безумцы' не шевелились, застыв все как один с открытыми ртами.

— Дедушки больше нет с нами. Старик передал свои знания и ушёл. Безбородый — наш новый пророк!

* * *

— Давай шевели быстрее копытами, ссаный пророк! Пора в конуру! — надсмотрщик немилосердно отвесил крепкий пинок старику, загоняя того обратно в кладовку.

От силы удара Пастырь едва не поцеловался с противоположной стеной, лишь в самый последний момент успев выставить руки. Позади с грохотом захлопнулась дверь.

Потирая ушибленные кисти и зад, пророк так и остался стоять у входа, щурясь в царивший в комнате полумрак. В принципе, вглядываться было особенно не во что, за последнюю неделю в обстановке мало что изменилось.

Единственным достойным внимания новшеством являлся лежащий в дальнем углу матрас. Мастерски изготовленный Бойлом по наущению Пастыря лежак, конечно, не имел в полной мере права именоваться столь гордым словом, но... после твёрдого холодного пола старик радовался пованивавшему перегноем ложу больше, чем самой мягкой кровати, на которой когда-либо спал. Листья грибокартошки, один пёс, в хозяйстве без кротосвинок ни на что не годились, ну а от нескольких оставшихся без покрывал светлокамней, 'ночи' сильно светлее не станут.

Состояние Бойла заметно улучшилось. Пусть, таскать тяжёлые лейки с водой ему по-прежнему было противопоказано, по крайней мере, его перестало штормить и выворачивать наизнанку, стоило пройти по прямой больше трёх-четырёх шагов за раз. Юный гном активно помогал Пастырю снимать и накрывать попонами светлокамни, пропалывать сорняки, тырить втихаря от злых надзирателей помидоры и огурцы, в общем, заниматься не требующей особых усилий работой. Сейчас выздоравливающий молчун сидел на краю матраса, играя с неугомонным Кларком в их странную игру.

Бойл резко выбросил правую руку вверх и чуть в сторону, моментально отдёрнул назад. Безрукий калека оказался шустрее. Петля точно накрыла условленную цель, Кларк крутанул предплечьем, надёжно фиксируя кисть своего оппонента, потянул руку к себе. Бойл сдался. Опять.

— Поверить не могу, что тебе удаётся так ловко орудовать этими штуками! — присвистнул наблюдавший со стороны Пастырь. — И главное, насколько быстро ты учишься владеть своим инструментом! Вспомни, ещё недавно ты еле мог обвить петлёй неподвижную цель, а тут вытворяешь такое!

Кларк слегка улыбнулся, кивком подал знак Бойлу, чтобы тот продолжал. Несмотря на крайне утомительные рабочие дни, такие тренировки длились не менее часа.

— Дай бог, дай бог... — уже тише добавил пророк, в душе искренне радуясь успехам, казалось бы, безнадёжно сломленного юного гнома.

* * *

Над опустевшей площадью царила та атмосфера спокойствия и умиротворённости, что свойственна так называемым вечерам. Большинство гномов заканчивали свои суетные дела и шли отдыхать. Никто не ведал точное время, ибо единственные в Квартале часы остановились лет сто, наверно, назад, а их починкой не озадачилась ни одна живая душа. Тем не менее загадочным образом каждый знал, когда пора прекращать шум и гам, чтобы не мешать другим спать.

В одной древней книжке Скалозуб даже вычитал объяснение данному феномену, но счёл его вздорным. Якобы за ощущение суточных циклов отвечает скрытый внутри головы третий глаз! Ну-ну. Нет, известно, что некоторые гномы могли, например, жопой чуять опасность, однако предположений об органах чувств в заднице никто почему-то не выдвигал... То ли дело дополнительный глаз! Его старался развить каждый верующий во всякую чушь адепт очередной истины. Да что там, сам Пастырь, несмотря на всю свою мудрость, использовал этот термин, объясняя Скалозубу концепцию отрешённости. Чего тогда ожидать от рукописи, написанной в Дороковые ещё времена? Тем паче, учитывая, что в том же опусе автор утверждал, будто гномы произошли от животных, которые произошли от ящериц, а те, в свою очередь, от рыб и так далее, чуть ли не вплоть до самых маленьких червяков, — в таком контексте удивительным представлялся скорее не теменной глаз, что, по крайней мере, действительно присутствовал у некоторых рептилий, а то, что фантазёр заодно не приделал гномам хвостов, рогов и копыт! Что говорить, мракобесие, похоже, процветало во все времена.

Торку наконец-то удалось раздуть угли, и в окаймлённой камнями ямке затлел огонёк. Странный гном радостно потёр руки, с гордостью посмотрев на провозглашённого им самим же пророка. Скалозуб слабо понимал, чего хочет от него сумасшедший, а потому на всякий случай великодушно кивнул. Лицо новоявленного 'сына', к тому же по непонятным критериям 'избранного', расплылось в широкой улыбке:

— Безбородый пророк и пацан, верно, голодны? Не беда, скоро Торк всех накормит!

Григги и Скалозуб обменялись недоумёнными взглядами. Раненный в голову гном был последним, от кого стоило ожидать помощи. Тем паче, когда голод стал нормой практически повсеместно.

— Сейчас разгорится и мы как следует поедим! Смотрите, что я припас!

Безумец вытащил из-за пазухи три дохлых крысы. Держа за хвосты, продемонстрировал добычу шокированным товарищам. Дело в самом прямом смысле начинало попахивать жареным.

— Свеженькие, только сегодня поймал! Ммм... — Торк с любовью прижал грязные мохнатые тушки к груди. — Эх, съел бы всех сам, но нельзя. 'Поделись грибокартошкой с ближним своим и да воздастся по щедрости твоей троекратно!' Разве ж не так говаривал Мерхилек?

Скалозуб подавил подступающий рвотный позыв и, преодолевая отвращение, согласно кивнул. Очевидно, у их нового друга не все были дома, а посему следовало проявлять осторожность. Григги с несчастным видом переводил взгляд с одного сумасшедшего на другого. Торк же, периодически поддувая угли, споро освежёвывал крыс.

— Не будем полностью шкурку снимать, а то мяско оторвём, — доверительно сообщил повар, помещая тушки над тлеющим костерком.

От резкого запаха палёной шерсти у Скалозуба заслезились глаза. Даже гниющая голова старосты, прибитая совсем рядом к створкам колодок, казалось, перестала вонять.

— Ну, кто хочет попробовать мою стряпню первым? — Торк вытащил нанизанных на штыри крысы из импровизированного прямо посреди площади костерка. Протянул одну побледневшему Скалозубу. — Пророк?

— Нет, спасибо, но я не голодный... — едва сумел промямлить несчастный. — Вы ешьте, ешьте, потом покормите и меня. Сам же видишь, руки у меня не при делах, самостоятельно я поесть не могу. — Выкрутился из затруднительного положения скованный узник.

Довод оказался достаточно убедительным. Дав скорчившему брезгливую мину подростку одну из поджаренных тушек, Торк с упоением впился зубами в свою порцию мяса. Громко чавкая и урча, гном с аппетитом слопал крысу практически целиком, выплюнув лишь самые крупные кости.

Григги с открытым от удивления ртом наблюдал за блаженно прикрывшим глаза ненормальным, что почёсывал себя нынче по животу. Поднёс подарок к лицу, повертел так и этак, понюхал. Осторожно куснул. Медленно пожевал. Затем быстро и жадно сожрал всю свою долю.

Скалозуб изумлённо таращился на теперь уже двоих шибанутых, всей душой желая вырваться из колодок и удрать отсюда как можно дальше.

Паренёк подошёл к самодовольно улыбающемуся Торку и взял у него последний, предназначенный для пророка кусок. Повернулся к своему подопечному.

— Григги, если тебе так понравилось, можешь съесть мою долю! — юноша, однако, направлялся прямо к нему с явным желанием поделиться. — Дружочек, не надо! Это плохая, очень плохая идея, есть грызунов! Ты же знаешь, они самые грязные и мерзкие существа! Разносчики всякой заразы и... и просто я их боюсь! Не надо, прошу, не надо кормить меня как ребёнка!

Подросток неумолимо поднёс к лицу Скалозуба заботливо приготовленный Торком кусок:

— Жри крысу!

Глава 19. Толстый гном

Жизнь никогда не бывает справедливой. Для большинства из нас так оно, пожалуй, и лучше.Оскар Уайльд

Чуткий сон старого гнома прервали характерные щелчки отпираемого замка. Покряхтывая от натуги, Пастырь приподнялся на локтях, тревожно всматриваясь в дверной проём. Во дворе царила глубокая 'ночь', потому единственным, что он сумел различить в темноте, был ещё более чёрный мрак силуэтов двух гномов, кои, тяжело ступая, вошли в комнату к пленникам.

Бойл и Кларк, лежавшие справа от старика на общем матрасе, крепко спали сном праведников, никак не отреагировав на издаваемые посетителями скрипы и шум. Ситуация всё более настораживала, ибо хотя у Пастыря не было никаких приборов, позволяющих однозначно судить о времени суток, на обычное утро дело не походило. Надзиратели редко удостаивали пленников визитом в их конуру, как правило, ограничиваясь громким стуком и призывами 'тащить ленивые задницы на плантацию'.

Дедушка открыл было рот, намереваясь во что бы то ни стало разбудить юношей, но один из гостей опередил его, заговорив первым:

— Пророк, мне надо с тобою поговорить, — голос казался до боли знакомым, но из-за быстрого шёпота Пастырь не сумел распознать говорившего. — Не боись, никто не причинит вреда ни тебе, ни твоим подопечным. Пойдём выйдем, беседа предстоит долгая.

По-прежнему не понимая, что происходит, старик медленно встал. Неохотно, то и дело посматривая на сладко похрапывающих юнцов, направился к выходу.

Прикрыв за ним дверь, гномы достали из-за пазух яркие светлокамни. Обе личности были Пастырю прекрасно знакомы. К сожалению, радости от встречи он особенной не испытывал. Скорее наоборот.

Желающим побеседовать оказался не кто иной, как мерзкий торгаш по имени Лех. Толстяку было явно не по себе, в свете камней на лбу поблёскивали крупные капли пота, запах мокрых подмышек отпугнул бы и любивших ковыряться в грязи кротосвинок. Сопровождающий его Ганин, хотя и был самым адекватным из всех троих надзирателей, тоже особой приязни у пророка не вызывал. Сейчас тюремщик вопросительно глядел на торговца, судя по всему, тоже не до конца понимая намерений оного.

Лех нервно вытер ладони о ляжки:

— Спасибо, Ганин, можешь идти. Дальше я справлюсь как-нибудь сам.

Надсмотрщик равнодушно пожал плечами и, не обременяя себя лишними вопросами и сомнениями, двинулся прочь в жилую часть комплекса.

Пастырь стоял, напрягшись всем телом, не в силах решить: броситься ли на жирную тварь, чтоб задушить своими руками, либо всё-таки поискать камешек поувесистей, дабы разбить вредителю голову. Судя по тому как Лех сглотнул комок в горле, тот безошибочно догадался о намерениях потерявшего двух лучших друзей старика:

— Дед, не надо. Не надо, прошу! Пожалуйста, успокойся и выслушай. Знаю, у тебя есть причины меня ненавидеть, но речь идёт о жизни и смерти всех жителей нашего родного Квартала!

Пророк лишь сильнее сжал кулаки:

— Что-то поздновато ты забеспокоился о народе, — сквозь стиснутые зубы процедил едва сдерживающий себя гном.

— Да послушай же! При всём уважении, Дед, поверь, ты даже представить не можешь масштаба всей ситуации! С нами в союзе кто-то из самых могущественных власть имущих в Оплоте, а может таких мятежных богачей целый альянс! Лишь благодаря сему стало возможным наше противостояние. Без всесторонней поддержки Сопротивление так и осталось бы красным словцом для прикрытия рэкета и грабежа, лозунгом вшивой банды головорезов, не более. Пастырь, ты должен понять: я, Дорки, вся эта куча безмозглых фанатиков, воинов непонятной свободы и прочей херни — все мы лишь пешки в чужой игре, ничего не значащие исполнители чужой воли!

Лех протёр платком лоб:

— Проблема в том, что Дорки наотрез отказывается принимать очевидную истину, да что там, походу бандюга свихнулся вконец! Озверел от нахлынувшей власти, возомнил себя кровавым мессией и не понимает, что без власть имущего мы ничто! Этот психопат жаждет скорейшей расправы над всеми 'виновными', от него можно ожидать самых разрушительных, самых бесперспективных и неоправданных действий! Я боюсь, что такой 'Вождь' приведёт народ к катастрофе. Не выдержит он долгого ожидания, не сможет вести тактическую войну, следовать тщательно выверенной стратегии, кою заповедал нам Покровитель...

— Покровитель? — пророк с трудом, но всё же разжал кулаки.

Как бы ни презирал он жирного гнома, всё указывало на то, что Лех гораздо дальновиднее и умнее, чем кажется. Когда такие что-то хотят с тобой обсудить, отказываться от диалога — вверх глупости и самонадеянности. А ненависть, обиды и месть всегда можно отложить на потом. Когда для них наступит подходящее время и место...

— Давай, пройдёмся куда-нибудь вглубь вашего прекрасного сада, — Лех затравленно оглянулся по сторонам. — Мы говорим с тобой слишком громко и слишком близко от посторонних ушей.

— Всё началось довольно давно. Пожалуй, где-то год... — торговец задумчиво почесал бороду, — нет, наверное, даже несколько лет назад. Конечно, никто не пришёл и не выложил всё с ходу как есть. Ха, как же, жди больше!

Были туманные намёки, расспросы, как бы невзначай, от разного рода господ и их приближённых, с коими я и Фомлин вели дела вне Квартала. Поначалу я не обращал на это особого внимания, думал, обычные жалобы и ворчание гномов, способ поддержать разговор, выгадать наилучшую цену. Однако опасного рода вопросы настойчиво поднимались снова и снова.

Постепенно у меня сложилось совершенно чёткое впечатление, что нас проверяют. Я поделился своими наблюдениями с Фомлином, а тот, в свою очередь, подтвердил мои опасения. Наш почивший друг полагал, что это какая-то хитроумная провокация, попытка найти предлог для ещё большего угнетения черни. Посему так называемый староста ни в какую не шёл на контакт, всячески изворачивался и уходил от любых скользких тем, что настоятельно советовал делать и мне. 'Мы не должны давать ни единого повода для подозрения власть имущим!' — из раза в раз повторял он.

Мне же ситуация казалась всё более и более странной. Зачем кому-то понадобилось нас провоцировать? Чтобы потом наказать? Оно, возможно, звучало вполне бы логично, вот только тотальное истребление Жизнетворцев без мало-мальски удобоваримого объяснения как-то не согласовывалось с этой концепцией. Если Король решит притеснить голодранцев, то сделает это без какого-либо предлога или предупреждения, рассудил я тогда.

Втихую от Фомлина, на свой страх и риск, я начал играть в ту же игру, что и наши возможные провокаторы. Жаловался на несправедливость, притеснения, тяжёлую жизнь. Осторожно выражал недовольство политикой Предателя и так далее.

Дальше обмена намёками дело не шло.

События приняли кардинально иной оборот в тот день, когда на площадь впервые приволокли Безбородого. Кстати, не переживай, с ним всё в порядке, как бы странно не прозвучало это утверждение, учитывая факт пребывания твоего подопечного в тех же самых колодках. Чувствуется рука опытного наставника. Деморализованный, обездвиженный, полностью беззащитный — законнорожденный мало того, что сумел не пасть духом, так вдобавок ещё умудрился собрать вокруг себя группу последователей! Они называют его Безбородым пророком. Можешь вообще такое вообразить?! Лично я как услышал, чуть не упал!

Пастырь представил, хотя и с трудом. Всё походило на то, что талантливый ученик превзошёл своего учителя. Лучшей награды для наставника и желать было нельзя! К несчастью, имелись все основания полагать, что талант висит сейчас на волоске от того, чтобы оказаться безжалостно вкопанным в землю, в прямом смысле обыгрывая известную поговорку...

— Безбородый пророк?! Ну и ну... Такого, пожалуй, за всю историю гномов не было никогда. Да, парень действительно молодец. Я знал, он обязательно найдёт возможность обратить обстоятельства в свою пользу! — с гордым видом промолвил пророк. Не суть ведь важно, что узнал он об этом лишь секунду назад.

Лех недоверчиво хмыкнул:

— Может оно, конечно, и так, но сейчас разговор не о нём. Давай вернёмся к нашим тараканам, лады?

Итак, как я уже говорил, после решительного народного самосуда над многострадальным, тогда ещё вполне себе бородатым законнорожденным, в моё скромное жилище явился Он! Покровитель, собственной персоной!

— Да кто он, Проявленный его побери, в конце-то концов таковой?! — решил немного подзадорить торговца пророк, изображая заинтригованность и явное нетерпение.

Лех надулся от важности:

— Того, старче, я тебе сказать не могу. Все те несколько раз, когда я общался непосредственно с Покровителем, тот тщательно скрывал не только лицо, но даже всю свою бороду прятал за широкой и плотной банданой! Знаешь, густого такого, фиолетово-чёрного цвета. Видны были одни лишь глаза, что ярче светлокамней горели колдовским пламенем...

Нет, ты зря усмехаешься, Пастырь, я точно тебе говорю! Что-то древнее, неземное было в тех мудрых глазах. Властность в голосе и манерах. Безграничные возможности в том, КАК он говорил, и в том, ЧТО он предлагал...

Я поверил ему! Поверил в него, поверил в каждое произнесённое им тогда слово, ты понимаешь?! Я, который всю жизнь не верил ни во что, кроме денег, и того, что можно сожрать!

Толстяк сокрушённо взмахнул руками, звучно хлопнул себя по бокам:

— Я видел его всего пару раз, указания в основном доносят его подчинённые, но скажу тебе, Дед, есть в нём какая-то... — Лех интенсивно потёр затылок, подбирая подходящее выражение, — хм, может быть, сила? Да, пожалуй, что так. От него словно бы исходила некая скрытая мощь. Пастырь, не надо на меня так смотреть, других слов я найти всё равно не могу!

Так или иначе, именно он распланировал всё от начала и до конца, руководил каждым нашим следующим шагом, не оставляя возможности отступить. Покровитель заставил меня прийти к Дорки, объяснил, как направить агрессию сего зверёныша в нужное русло. Дальше, ты сам был свидетелем и очевидцем событий. Копья, строевая подготовка безмозглой толпы, провизия, в то время как все, включая богачей, голодали, план атаки на Пещеру ремёсел, оборона прохода — абсолютно всё было сделано согласно распоряжениям и благодаря помощи Покровителя. Я так догадываюсь, что и вдохновляющие речи для Дорки тоже он подготовил.

И вот теперь, когда требуется просто сидеть и оттягивать на себя внимание стражей, наш 'истинный вождь' решил взять инициативу в свои кривые, неуёмные руки! Рвётся, сука, в бой за свободу! Считает, что больше никто ему не указ. Нет, я худею, насколько быстро пёс забыл, кто его кормит! — голос Леха сорвался на хрип. От недавней наглости и высокомерия зажравшегося торговца не осталось ни следа. Нотки мольбы и отчаяния прорывались в жалобной речи гнома, стоявшего, по сути, у истоков межклассовой бойни: — И что теперича мне, оторванному на время блокады от Покровителя, прикажете делать? Сидеть и покорнейше наблюдать, как Дорки ведёт народ на убой?! Прятаться в глубокой норе, пока стражи вершат жестокое правосудие над бунтовщиками? Знать без тени сомнения, что мы безвозвратно теряем единственный шанс изменить жизнь простых гномов к лучшему, и не предпринимать по этому поводу решительно ничего?!

Ох... Дед, я ведь действительно не знаю, что делать. Мне, мне очень нужна твоя помощь.

Над садом надолго повисло молчание. Два гнома, пожилой и не очень, дошли до края пещеры, развернулись, также безмолвно зашагали обратно. Каждый пребывал в своих думах.

Зевая во весь рот, Ганин высунул голову из-за двери, ведущей во внутренний двор. Долго щурился, вглядываясь в темноту так называемой ночи, пока наконец не разглядел силуэты неспешно шествующих взад-вперёд местных мудрил. Постоял так пару минут, прислушиваясь к шарканью и пыхтению тучного гнома, но, не услышав более ничего интересного, пожал плечами и отправился спать.

— Знаешь, Лех, не могу сказать, что твоя история так уж меня озадачила. Не так давно я сам начал подозревать подобного рода расклад, — прервал затянувшееся молчание Пастырь. — Признаюсь, меня больше удивила твоя роль во всей этой каше. Не думал, что именно ты стоял у истоков всех нынешних треволнений. Ты первый, а вовсе не Дорки со своими идеями, ввязался в страшные игры за власть.

— Если б я тогда знал, чем в итоге всё обернётся... — сейчас Лех и правда выглядел подавленным и виноватым. — Как оказалось, могущество Покровителя вовсе не безгранично. Почему он так долго не приходит к нам на подмогу?! Мы сделали всё как он велел! — голос торговца дрогнул: — Мне невыносимо даже рассматривать саму такую возможность, но... но что если замыслы Покровителя провалились? Что если его более нет в живых?! С начала блокады контакт ведь полностью прекратился... Да, он предупреждал, что так и произойдёт, но одно дело уведомление и совсем другое непосредственно происходящие перед твоим носом события. Которые к тому же самым прямым образом грозят твоей шкуре! И каковые невозможно ни контролировать, ни хотя бы предвидеть на один шаг вперёд. А вдруг всё напрасно?! Если Он мёртв, усилия наши тщетны, мы обречены на голодную смерть или казнь от рук стражей...

— Лех, прекрати! — строго выговорил пророк собеседнику. — Ты ведёшь сейчас себя как ребёнок. Напрасно оно или нет, надо было обдумать заранее, а не когда дороги назад больше нет! 'Сомневайся всяк раз и не спеши говорить ничего или действовать, но коли выбор твой сделан, свершай труд свой решительно и впредь не думай над сим!'

Пристыженный торговец, казалось, сгорбился пуще прежнего:

— Прости, Пастырь... — толстяк уныло плёлся за стариком, низко опустив голову и шаркая так громко, словно был вдвое старше пророка. — Конечно, ты прав, я сам сделал выбор и теперь должен нести ответственность до конца. Каковой, похоже, вовсе не за горами...

— Да хватит уже! Ты пришёл ко мне затем, чтобы поплакаться?! Нет. Ты искал помощи, жаждал совета и оный есть у меня! — Пастырь важно погладил седую бородку, изрядно поредевшую в свете последних событий. — Завет мой будет простым, вполне ожидаемым и очевидным. Сложность в том, дабы воплотить его в жизнь.

Лех терпеливо ждал, пока мудрец выдержит паузу.

— Ты сам назвал мне проблему и имя ей Дорки. Отбрось сомнения насчёт своего покровителя: жив, мёртв, почему он бездействует — на то повлиять ты не властен. Но если надежда на удачный исход ещё есть, ты, нет, мы должны помешать недовождю броситься на рожон, губя себя и других. Остановить безумца любой ценой! Любой, я излагаюсь достаточно ясно?

Торгаш нервно сглотнул:

— Я, я думал об этом, пророк. Поверь, злоумышлял против ближнего не раз и не два... Проблема, помимо того, что Дорки нынче редко бывает один, усугубляется тем, что невозможно предугадать, как поведут себя гномы, лишившись Вождя. Как ни крути, для рядовых голодранцев Дорки действительно символ. Символ победы, успеха, завоевания стратегических позиций! Ты считаешь, получится объяснить, хм, 'черни', — видно было, что Леху неприятно произносить это слово, — что подоплёка триумфа вовсе не достижения и личные качества лидера банды мерзавцев, а продукт тщательного планирования власть имущего? Многие ли продолжат стоять до конца, лишившись веры в главнокомандующего или, тем паче, узнав, за кого на самом деле льют кровь?

Пастырь остановился как вкопанный:

— Про союз с сильными мира сего народ не должен узнать никогда! Пока простодушные граждане верят, что борются за свободу и равенство, большинство будет готово отдать всё, в том числе свою жизнь. Ничто так не мотивирует идти голой жопой на смерть как наивные идеалы, грёзы о светлом будущем и вера в лучшую долю для следующих поколений. Но стоит открыть им глаза, развеять иллюзии и... — последовала недолгая пауза, — о самопожертвовании можно забыть. А в нынешней ситуации без жертвы, множества жертв, обойтись, к сожалению, уже не удастся.

Голос пророка стал мрачней окружающей темноты:

— Слишком глубоко мы втянулись в конфликт, если отступим сейчас — переговоров не будет. Остаётся либо свергнуть Предателя, либо вынудить его пойти на уступки. Пущай хоть и за счёт подставы наших так называемых союзников, законнорожденных то бишь. Себя Маронон-то, уж вряд ли ущемит.

Лех вздрогнул, в очередной раз промокнул платком потный лоб:

— Прости, Дед, но я по-прежнему не понимаю, что же нам тогда делать. Ты говоришь, война должна продолжаться, народ должен верить во всякую чепуху, но как в таком случае обойтись без Дорки с его искренней ненавистью ко всем власть имущим? Чернь молится на него, слепо следует любым его указаниям, ждёт чуда от одного лишь присутствия этого выродка! Как мы сможем...

— Как, как — жопой об верстак! Нужно срочно найти нового лидера! Или создать такового, если найти не получится. Тогда отход старого главаря на вечный покой не превратится в трагедию.

Толстяк выдавил сдавленный смешок, возвёл очи к своду:

— Пастырь, ты хоть понимаешь, насколько невыполнима твоя рекомендация? Где среди этих баранов сыскать того, кто способен подумать хотя бы на шаг-два вперёд?! К тому же чтобы тот был достаточно известен и популярен, дабы за ним шёл народ. Чтобы имел адекватное представление о том, с чем мы столкнулись. Мог воодушевить толпу примером и речью! В конце концов, много ли тех, кто вообще готов противопоставить себя всеми любимому вожаку?!

Теперь пришла очередь усмехнуться пророку:

— Не стоит так уж переоценивать значимость Дорки и недооценивать бедняков. Много, ох много, поверь мне, таких, кто вынужденно присоединился к шайке бандитов, дабы тупо не отбросить копыта от голода. Ещё больше тех, кто того и гляди разочаруется, поняв, что быстрой и уж тем более лёгкой победы над стражами не видать.

Пастырь лихо пнул камешек, попавшийся на пути. Подпрыгивая по неровностям, тот угодил прямёхонько в ручеёк, текущий поодаль. Характерное 'бульк' заставило пророка широко улыбнуться:

— Кстати, насчёт качеств, которые ты только что перечислил. Кажется, я знаю одного весьма перспективного гнома, обладающего всеми необходимыми данными.

* * *

— А вы не слушайте лжи, что льётся со всех сторон в уши, но откройте глаза и смотрите! Что видите? Ближнего кровь, целые реки в цвет красный окрашены! Трупы горою лежат меж народом прежде единым! Гляди, брата брат проклинает, и отец с сыном грызутся!

Неужто сообразить не можете, где ложь, а где правда? Неужели радеете сыскать благодать Праотца всеведущего, преступления творя богохульные?! Иль сами себе оправдания ищете?

Снимите повязку предвзятости с очей замутнённых, воспользуйтесь разумом, пропаганде легко столь поддавшимся! Кто враг ваш, кто друг? Вождь, к насилию призывающий, иль миротворец, веры священной придерживающийся? За веру жестоко же и наказанный, беззаконно на муки голодные обречённый.

Не сомневайся во мне маловер, ибо раскаялся я в колодках в тот раз, принёс клятву служения пророку великому! Исчез власть имущий, сгинул законнорожденный! Переродился я заново, в премудрости Пастыря вникши! Яко знаю теперь священную истину, вещаю речи Праотцу угодные! Им свыше через сосуд сего тела народу дарованные!

Чего лепечешь ты, друг, о свободе? Зачем управлять собою даёшь чрез обман? Не за свободу сия война, не за равенство, но за интересы обществу чуждые!

Сказано в писании истинном: 'Доступна справедливость будет лишь через любовь!'

Свет извечный да воссияет в душах праведных, что обещаниям льстивым не верят! Сердца чистые, дух ненависти и вражды отринувшие, благословлёнными будьте вовек!

Отриньте сомненья и страхи свои, закону следуйте Мерхилеком изложенному! Защищаетесь, но не атакуйте! За чистую монету призывы к насилию не принимайте! И... и держитесь крепко друг друга, общиною злу противостоя.

Скалозуб обвёл взглядом собравшуюся вокруг него группу гномов. Слово святое распространялось стремительно. Начавшись с просвещения подростка и раненного на всю голову воина, разоблачение бойни во имя псевдосвободы вскоре превратилось в самую настоящую исповедь.

'Раз, два... двенадцать завсегдатаев и четырнадцать новеньких! Поверить не могу, что мои речи производят на них столь глубокое впечатление...'

Вокруг гнома в колодцах возник маленький лагерь. Первым пример подал Торк. Узревший загадочную, одному ему ведомую истину в глазах 'Безбородого пророка', прозвище, кстати, прижилось моментально, несостоявшийся дипломат просто притащил всё имеющееся добро и заявил, что отныне его место рядом с избранником Божьим. Скалозуб и Григги не возражали. Первому требовалась защита, второго избавили от необходимости выносить корыто со священным дерьмом.

С едой тоже стало полегче. Помимо внедрения в рацион нового блюда из мяса активно плодящихся крыс, кое оказалось не только вполне себе съедобным, но даже на удивление вкусным, Григги получил возможность надолго отлучаться в дом Хога. Торк же в то время яростно отгонял всех, кто хотя бы косо взглянул в сторону обездвиженного политзаключённого.

Интересующиеся самочувствием раненого товарища гномы стали первыми слушателями нового проповедника, а затем и последователями оного. Волна безудержного энтузиазма после первых побед схлынула, а дежурство у кучи разлагающихся трупов, нехватка еды и ежедневные провокации стражей — всё вместе сделало возможным изменение настроя и взглядов опьянённых ранее кровью мятежников. Народ устал и желал перемирия, а потому речи Скалозуба упали в благодатную почву. Нет, никто не спешил бросать оружия и сдаваться на милость королевским войскам, половина ночующих у колодок приверженцев исправно несли дежурство у баррикад, но сама возможность переговоров со стражами теперь считалась вполне достойной альтернативой невнятной войне.

По его просьбе от колодок наконец-то была отодрана и похоронена голова несчастного старосты. Скалозуб не жалел сил и времени вновь и вновь рассказывая новообретённым товарищам об огромной роли и вкладе Фомлина в благополучие жителей Квартала. Не забывая каждый раз поставить в укор безучастность собравшихся к вершимому у них на глазах преступлению. Намекая о недопустимости подобного малодушия в случае расправы над ним самим.

Сомнительно, чтобы лидерам Сопротивления пришлись по душе зёрна сомнения, щедро возделываемые новым пророком, но было похоже, что Дорки списал того со счетов, а кровожадные фанатики рангом пониже опомнились слишком поздно и избавиться от Скалозуба по-тихому уже не могли. А потому сторонников радикальных идей постепенно становилось чуть меньше, в то время как в рядах последователей Безбородого с каждым днём прибывало.

— Браво, Безбородый. Браво, — послышались ленивые хлопки пухлых ладошек.

Скалозуб чуть шею не вывернул в тщетной попытке обернуться на звук гнусного голоса. Судя по всему, Лех стоял где-то позади колодок во время горячей исповеди законнорожденного, а потому сумел избежать публичного осуждения, кое мстительный проповедник не преминул бы обрушить на заплывшую жиром голову главного пособника Дорки.

— Не стой, сволочь, у меня за спиной! — от раздражения Скалозуб разве, что не рычал, ощущение находящегося сзади невидимого врага давило на нервы.

— Спокойно, мой друг! Поспокойней. Вот он я.

Неспешно переваливаясь с ноги на ногу, бывший торговец вышел вперёд, наконец-то попав в поле зрения взвинченного узника.

— Злобновато ты себя как-то ведёшь для, хм, 'миротворца', — Лех ухмыльнулся. — Ну-ну, не надо смотреть на меня так, будто Проявленный явился пред очи твои! Я не враг тебе, Безбородый. Мы все находимся сейчас на одной стороне баррикады...

— На одной стороне говоришь? — Скалозуб презрительно сплюнул, целясь в сапоги толстяка, но, к сожалению, промахнулся. — Может, тоже постоишь тогда рядышком здесь в колодках? Давай, со мной за компанию! Знаешь, оно ведь весьма способствует похуданию.

— Эх, тяжело же с вами двумя... — грустно вздохнул возглавлявший налёт на дом старосты гном.

Чувствуя напряжённость в голосе своего почитателя, Леха медленно обступали верные пророку последователи. К счастью для толстяка, среди них в данный момент отсутствовал Торк, иначе дело вполне могло бы закончиться пролитой кровью.

— Вау-вау! Полегче! Я всего лишь пришёл передать Безбородому небольшое послание, — умиротворяющее поднял вверх руки торговец. — Дед передаёт тебе привет и наилучшие пожелания! Бойл вовсю идёт на поправку, Кларк воспрял духом, догадка про третью силу оказалась верна, — Лех заговорщицки подмигнул своему собеседнику.

На лице заключённого отразилось недоумение, затем неподдельное любопытство. Если это и была какая-то провокация, то весьма изощрённая, что не особо походило на методы Дорки и Леха в отношении жителей Квартала. Со своими не цацкались, а били так, чтобы чужие боялись.

— А что... что насчёт Хиггинса? — сумел, поборов неприязнь, вопросить у стоящего перед собой Скалозуб.

Толстый гном ответил не сразу. Постоял, опустив голову, пожевал губами, наконец, тяжко вздохнул:

— К моему глубочайшему сожалению, добрый старик отправился гостить к Праотцу.

Новоявленный пророк крепко стиснул зубы, до боли сжал кулаки:

— Уходи торговец. Не знаю, о чём ты беседовал с Пастырем и чего тебе надобно от меня, но сейчас прошу — уходи.

* * *

— БЕСИТ!!! Как же меня достали эти грёбаные закулисные игры законнорожденных!

Лех непроизвольно вздрогнул. В такие моменты, как этот, он желал находиться от всеми любимого Вождя как можно дальше. Бывший торгаш с тоской взглянул на входную дверь, тихонько вздохнул. Позавидовал беспечно играющемуся с огромным ножом Норину.

Поймав на себе взгляд толстяка, дурачок широко улыбнулся, скорчил за спиной расхаживающего по комнате Дорки разъярённую гримасу, пародируя гнев главаря, после чего, как ни в чём не бывало, продолжил своё увлекательнейшее занятие по расковыриванию столешницы.

— Задолбало! За-дол-ба-ло. Задо... Нет, я больше так не могу! Не для того мы начинали войну, чтобы потом полгода сидеть, не высовываясь, и ждать непонятного чуда! Тот сукин сын попал в самую точку. Сидим словно крысы в норе. Трусливые, жалкие, вонючие крысы!

Норин снова весьма удачно спародировал Дорки, с самым серьёзным видом бурча себе под нос яростные ругательства. От длительного напряжения Лех нервно хохотнул.

— Смешно?! Тебе смешно, жирная тварь?!

В очередной раз найдя козла отпущения, Дорки набросился на сжавшегося в комочек торговца, изливая потоки ядрёнейшей матерщины. Недоразвитый великан в такт вождю качал из стороны в сторону головой, беззвучно шевеля губами, будто тоже отчитывал провинившегося.

— Дорки. Дорки, хорош. Да прекрати ты уже! — нашёл в себе смелость вставить слабенький писк в короткую паузу между руганью Лех. — Ты же знаешь, я ничего не могу сделать в сложившихся обстоятельствах! Последнее указание от Покровителя мы получили три недели назад, и он совершенно однозначно приказал нам ни при каких обстоятельствах не высовываться!

Торгаш с тихим ужасом осознал свою роковую ошибку, но слова были сказаны, и вернуть их назад не представлялось возможным. Дорки взорвался по новой, ещё пуще прежнего:

— Приказал не высовываться. Приказал. Клянусь руками и бородой, при-ка-зал!!! — в голосе лидера Сопротивления послышались истеричные нотки. — Нам приказал законнорожденный! Лех, очнись, ты хоть понимаешь, за что мы тут боремся, льём свою кровь, умираем? За свободу. За свободу, твою мать, за равенство, а не за указания сраного власть имущего!!! Не, я просто херею. Нам приказал...

В конце концов, Дорки выдохся и немного притих, похоже, впервые задумавшись над абсурдностью ситуации достаточно глубоко. Норин с угрюмым лицом ковырял ножом несчастную поверхность стола, безошибочно уловив настрой своего непререкаемого авторитета.

Лех ёрзал на стуле, будто сидел на иголках, судорожно пытаясь найти выход из опасного положения. К несчастью, вождь черни думал быстрее:

— Я скажу тебе, что мы сделаем, мой толстожопый дружок. Сейчас расскажу... — Дорки наполнил грудь воздухом: — Мы пошлём благодетеля на три буквы! Пускай со своими приказами идёт на хер, слышишь?!!! Драл я в рот эту падлу!!!

Разбушевавшийся гном в сердцах саданул кулаком по стене:

— Всё, с меня хватит. Мы покажем стражам, кто здесь крысы. Устроим резню в ответ на их издевательства! Утопим мразь в их собственной крови!!! В океане нечестивой крови предателей! Возведём гору трупов до самого свода пещер!

В экстазе Дорки широко развёл руки, глядя куда-то в обшарпанный потолок:

— Дадим мерзавцам бой. Сегодня же! Прямо сейчас!

Подхватив восторг вожака, Норин резко вскочил с табуретки и принялся радостно скакать по небольшой комнате:

— Бой! Бой! Бой! — ликовал полоумный детина, размахивая руками над головой.

Пару раз огромный нож здоровяка противно скрипнул, царапая потолок, однако сие, похоже, нисколечко не обеспокоило ни его самого, ни жаждущего сражений нетерпеливого лидера.

Глядя на двух безумцев, Лех всеми силами старался ещё сильней вжаться в стену. Дорки грозно взглянул на торговца, уперев руки в бока:

— Харэ точить лясы, урод! Пора собирать на битву народ! — звучно прорифмовал воодушевившийся вождь. — И передай Зерку, чтобы тотчас явился ко мне! Ты лажанулся во время первого рейда, теперь командовать частью воинства будет он. Я же возглавлю атаку на Верхних вратах!

Отказывающийся верить своим ушам Лех открыл было рот, собираясь привести тысячу и пятьсот аргументов супротив невероятно бредовой затеи, но Дорки и след простыл. Военачальник отправился лично руководить приготовлением к контратаке. Бросив все свои 'дела', Норин без промедлений отправился вдогонку за главарём.

Оставшись один, Лех невидящим взглядом шарил по комнате. В отличие от остальных сумасшедших он прекрасно понимал соотношение сил. Без поддержки 'сраного власть имущего' у Сопротивления не было ни единого шанса.

Взор сам собою упал на тесак, воткнутый напоследок здоровенным придурком прямо посередине стола.

Глава 20. Свобода, равенство, справедливость

Люди готовы, чтобы немного развлечься, послушать философов, как они слушали бы скрипача или фигляра. Но чтобы поступать так, как советует разумный человек, — никогда. Когда бы ни приходилось делать выбор между разумным и безумцем, человечество всегда без колебаний шло за безумцем. Ибо безумец обращается к самой сущности человека — к его страсти и инстинктам. Философы же обращаются к внешнему и второстепенному — рассудку.Олдос Хаксли

Глирик пыхтел от нетерпения и натуги, отчаянно сражаясь с верёвкой, опоясывающей штаны. 'До чего же поганая работёнка, — в очередной раз подумал про себя бывший охранник, — даже отлить и то так просто нельзя!'

В последний момент сумев справится с непослушным узлом, гном резко сдёрнул штаны, одной рукой задирая низ кольчужной рубахи, а второй пытаясь направить струю подальше от собственных ног.

— Фу-у-ух... — облегчённо выдохнул, удовлетворив нужду, страж-наёмник. Да, именно под таким пафосным званием, Глирик числился нынче на службе у Короля.

После эпохального ограбления чернью богатого Дома, чья охрана входила в его прямые обязанности, всё пошло наперекосяк. По страху и глупости оказав мошенникам помощь вместо противодействия, заперев хозяина Дома в подвале на несколько дней, горе-сторож лишился не только работы, но даже самой возможности податься охранником куда-то ещё.

Промаявшись две недели в пивной и истратив всё свои скудные сбережения, Глирик столкнулся с тяжёлым выбором: тихо подохнуть от голода, попытаться кого-нибудь грабануть, что казалось проблематичным из-за царящей повсюду атмосферы крайнего недоверия, либо пойти волонтёром к борющимся с отчаянными мятежниками стражам.

Возможность вступления в ряды доблестных воинов не сильно манила ленивого гнома, привыкшего бить баклуши, стоя весь день столбом у парадной двери. Устав стражей славился своей строгостью, а отношение к временным сослуживцам обещало быть и того круче.

То, что набор именно временный не вызывало сомнений ни у кого. Даже Глирик, чьи способности думать и анализировать никогда не являлись поводом для родительской гордости, понимал — после подавления бунта большинство, если не все, из поспешно набранных увальней окажутся выкинуты обратно на улицу.

В стражи всегда набирали молодых, здоровых и перспективных ребят, долго и безжалостно обучали, после чего торжественно вооружали топорами и бронёй самого лучшего качества. Неудивительно, что один такой воин мог в честном бою порешать целую шайку обычных наёмников, случись на то надобность. Новобранцев отлично кормили, а выдержавших суровую подготовку вояк обеспечивали всем, что только может пожелать простой гном. Потому иметь на содержании кое-как владеющих дубиной громил, вроде Глирика, было попросту слишком затратно и нерентабельно для королевской казны.

Сам факт того, что Король объявил срочный призыв, свидетельствовал о крайне серьёзном положении дел, ибо, по словам старожилов, такое случалось за всю историю Оплота до сего дня лишь единожды — во время казни Мерхилека и подавления последовавших за ней беспорядков. Свидетелей той смуты в живых уже практически не осталось, но всё-таки то были не столь далёкие, как, к примеру, Роковой день, времена.

Была, конечно, ещё одна потенциальная возможность заработать на кружку пива с грибокартошкой, но Глирик отмёл её сразу. Ходили упорные слухи, что один из законнорожденных, имени никто, разумеется, не называл, собирает под своим крылом всех обездоленных и недовольных политикой власть имущих. Собирает не просто поплакаться и утешить друг дружку, но дабы совместно с бедняками свергнуть Предателя! От одной только мысли, что кому-то в голову могла прийти столь радикальная идея, волосы вставали дыбом.

Свергнуть бессмертного Короля, каковой оставался единственным во всём мире живым существом, пережившим победу отродий над свободными расами?! Пойти против целой армии стражей, которые хоть и оказались не такими уж непобедимыми, как все думали, но по-прежнему являли собой главную силу в Оплоте?! Все шансы остаться без головушки и ради чего? Чтоб поделиться добром с бедняками по чесноку? Глирику было глубоко насрать на нужды Квартала и его голытьбы, а уж в пургу про честное распределение богатств власть имущих он не верил тем паче.

Разделить между всеми, ха, как бы не так! Малая кучка растащит всё ценное и, как обычно, будет 'ровнее' всех остальных. Как вообще, могут верить в подобную чушь, ведь всегда все друг друга обманывали, а про равенство и труд за идею любят рассуждать только те, кто не хочет платить за работу?!

А ещё смеялись над Глириком, мол он тупой, не сознаёт перспектив, не видит светлого будущего! Пффф, долбанутые умники, посмотрим какое у вас будет будущее с выпущенными кишками и головой на шесте! А даже если чудовищный план удастся, вспомнит ли новая власть о заслугах безымянных борцов 'за правое дело'? Глирик, хоть и не блистал интеллектом, с законнорожденными сталкивался не раз и не два, а посему сильно сомневался в благодарности сильных мира сего.

Таким образом, между голодом, грабежом, временной службой и самоубийством, оказавшийся без работы и хлеба охранник выбрал, как он смел надеяться, самый безопасный и безболезненный вариант. Вот только 'мудрец' не учёл одну малость. Что оказался не где-нибудь, а на передовом рубеже кровавого противостояния озлобленной нищеты и профессиональных вояк.

Удостоверившись, что как следует стряхнул свой прибор, Глирик задумчиво глянул вперёд, да так и застыл со спущенными штанами, держа одной рукой естество.

Из смердящей кишки, коя носила названье Нижние ворота, что, кстати, совершенно не отражало сути явления, ибо не было никакого тут низа, да и самих ворот тоже не наблюдалось, так вот, из воняющей за три километра дыры словно муравьи из растревоженного муравейника один за другим выползали одуревшие бунтари. Некоторые аккуратно протискивались бочком справа и слева от жуткой стены, другие же без всякой брезгливости лезли напролом через разлагающееся месиво сваленных тел.

— Тревога! Тревога! Тревога!

Глирик по-прежнему стоял без штанов, непонимающе глядя на несущихся прямо на него голодранцев. Караулившие у баррикад арбалетчики поспешно взводили несущие смерть инструменты. Капитан гарнизона выкрикивал какие-то приказания, но Глирик не улавливал смысла в хаосе звуков, доносившихся отовсюду. Как зачарованный он смотрел на бегущих без всякого порядка, раздетых догола доходяг, всё обмундирование коих состояло из короткого копья да пары сапог. Чего было в избытке у костлявых агрессоров, так это ненависти и безумия в лишённых страха глазах.

— Да они же нажрались грибов... — пробормотал бывший охранник, наконец сбросив оцепенение и поспешно натягивая обратно штаны.

— Стреляйте! Залп, вашу мать!!! — капитан драл глотку как мог.

Последовал ряд характерных щелчков, дюжина не защищённых ничем голых тел по инерции покатилась вперёд.

— Все к баррикадам! Скорее, скорей!!!

Заторможенный мордоворот затянул тугой узел вокруг злосчастных штанов, растерянно оглянулся по сторонам. Несмотря на всю бдительность, нежданная атака черни всё же застала стражей врасплох. К невысокой заградительной линии, гордо названной баррикадой, со всех ног мчались как стражи, так и их оппоненты. Добрая половина профессиональных вояк уже находилась в боевом облачении и сейчас спешила на выручку своим сослуживцам. Те же, кто отдыхал после смены, судорожно напяливали на себя всю имеющуюся броню.

Глирик колебался ровно секунду, после чего развернулся на сто восемьдесят градусов и с озабоченной миной побежал якобы к арсеналу, а на деле, просто подальше от раздавшихся за спиной диких воплей. Первые 'голыши', судя по всему, добежали.

— Арбалетчики назад, за строй! Стена, тугодумные отродья, щитов! Да тащите же свои жопы быстрее, бой закончится, пока соберётесь! — Кирчим орал во всю мощь натренированных лёгких.

У заграждений уже вовсю кипел бой, а часть отдыхавших после дежурства солдат ещё только начинала неуклюже влезать в многосоставные доспехи. Взгляд капитана выцепил какого-то идиота, бегущего в противоположную сражению сторону.

— Убью суку, — прошипел командир, но времени бегать за дезертиром у него сейчас не было.

Несмотря на явное превосходство защитников по всем показателям, начиная с преимуществ оборонительной позиции и заканчивая кардинальной разницей в уровне вооружения и брони, яростная атака одурманенных самоубийц нанесла стражам весьма ощутимый ущерб.

Это может показаться смешным, но когда перед вами совершенно голый мужик, размахивающий помимо оружия своими причиндалами, не так просто нанести безжалостный расчётливый удар и быстро убить супостата. Новобранцы оказались совершенно не готовы к тому, что им придётся бить 'беззащитных' и для многих подобная нерешительность оказалась фатальной. Ибо голодранцам было срать на сомненья, они шли на смерть и разили всех без пощады. Позади, воспользовавшись внесённой смертниками сумятицей, ровным строем двигался к баррикаде тяжеловооружённый отряд.

— Стрелки, бегом на фланги! Целься в пехоту!

Над левым ухом Кирчима просвистел выпущенный из пращи снаряд, едва не размозжив ему голову. Чернь в очередной раз преподнесла стражам сюрприз, потому как доселе не было ни единого случая использования бедняками метательных орудий или иных приспособлений для убиения на расстоянии. В середине уверенно марширующего воинства один за другим раскручивали нехитрое оружие пращники, с чудовищной силой выпуская в полёт камешки, что с лёгкостью могли превратить кости в месиво, угодив в незащищённую часть тела или лица. Кирчим поглубже натянул на голову шлем.

— Бей предателей! — лидер атакующих, жуткого вида гном с изуродованной многочисленными порезами мордой, самонадеянно стоял в первом ряду, с ярым энтузиазмом тыча копьём в юного стража. — Долой тиранию! За свободу! За равенство!

— Я вам, блять, покажу щас свободу, — Кирчим поплевал на ладони и вытащил из-за пояса свой топор. Подхватил с оружейной стойки первый попавшийся щит, знакомое чувство тяжести в левой руке сразу придало бывалому стражу уверенность. — Хорош одеваться как барышни на свиданье, ваш капитан идёт в бой!!!

— В конце концов, кто-то должен подать пример молодёжи... — уже тише произнёс храбрый воин, повидавший на своём веку не одну кровавую сечу.

Лязг стали, вопли ярости, боли, отчаяния, щелчки арбалетов и свист летящих камней неслись капитану навстречу. Пригнув голову, он мчался вперёд, в самую гущу сражения.

— Держись мужики! — подбодрил Кирчим спины товарищей, что всеми силами упирались под натиском неприятеля. — С нами величие предков! Бей голытьбу!

Страж перед ним пошатнулся, непонимающе посмотрел на кровоточащую грудь, осел на колени. Кирчим рванулся заслонять собой брешь.

— Мочи подлых тварей! Стражи, вам всем хана!!! — голос зачинщика бойни доносился откуда-то справа, но сейчас капитан видел перед собой лишь раззявленную в диком оре морду перелезавшего баррикаду мятежника.

Зарычав, тот со всей силы пнул Кирчима ногой по щиту, пырнул копьём, целясь в открытую часть лица. Поднырнув под укол, капитан распрямился, даже не ударив, а просто пронося топор снизу вверх. Челюсть нападавшего хрустнула, агрессор откинул голову вверх. 'Апперкот' не убил, а только шокировал берсеркера, но рука Кирчима уже оказалось в положении для замаха, а удар сверху головушка любителя порычать не пережила.

— Дави гадов! Во славу Сопротивления! — уродец с изрезанной мордой продолжал своё буйство.

Ядро воинства черни медленно, но верно продавливало линию обороны прямо по центру. Капитан с запозданием пожалел, что влез в мясорубку вместо того, чтобы со стороны координировать действия стражей, но азарт битвы оказался сильней благоразумия.

— Погоди, резаный, и до тебя сейчас доберусь... — Кирчим с ожесточением забил насмерть ещё одного супостата, урывками поглядывая по сторонам, дабы оценить обстановку.

Прибывающая подмога не позволяла черни прорвать ряды стражей, но капитан понимал, исход битвы колеблется на чаше весов. Желание разделаться с лидером бедняков пришлось всё-таки отложить.

— Сомкнуть щиты! Арбалетчики, готовь залп! По моей команде пехота назад!

Одновременно командовать и сражаться было тяжеловато даже для такого многоопытного вояки, как Кирчим. Лишь в самый последний момент он отразил щитом выпад копья. Совсем ещё юный гном ожесточённо напирал на него.

— Все шаг назад! Правой раз! Правой два! Правой... — остриё копья едва не вошло капитану в самую пасть. По неопытности юноша не сумел рассчитать дистанцию, командира спас и отшаг вкупе с резким отдёргиванием головы на выработанном годами условном рефлексе. Однако перспектива быть насквозь проткнутым каким-то подростком во время раздачи приказов капитана не радовала. — ...три! А ты, сука, умри!

Кирчим сделал молниеносный выпад, раскрываясь для атаки сбоку, но зато одним коротким ударом устранив угрозу в лице малолетки. Юнец с проломленным черепом словно подкошенный рухнул под ноги своих сотоварищей. Те равнодушно перешагнули молоденькое тельце, не заметив потери бойца.

— Правой четыре! Пять! Арбалетчики, пли!!!

Сгруппировавшиеся на флангах стрелки дружно выпустили по наступающим залп болтов. Слишком увлёкшись атакой и, по-видимому, уверовав в возможность прорыва, те оказались совершенно открыты с обеих сторон, за что и были жестоко наказаны. Пращники быстро отреагировали на угрозу, запустив в ответ град камней, но может ли простой ремень с камешком сравнится по мощи и точности с убийственным арбалетом? С каждым новым щелчком в рядах нищеты убывало, а строй стражей, наоборот, пополняли наконец-то одевшиеся 'барышни'.

Гонора в выкриках лидера черни сразу же поубавилось:

— Продолжать наступление! — капитану почудилось, что зов резаного раздался на некотором отдалении от эпицентра сражения. Что ж, крыса всегда убегает прочь первой. — Не трусить! Не отступать! Только вперёд, к победе и славе!

— Храбрец хренов, — Кирчим презрительно сплюнул, тем самый ещё более распалив очередного противника. — Держать строй! Ни шагу назад!

Под непрестанным обстрелом напор черни с каждой секундой ослабевал. Атака голытьбы захлебнулась, а значит, настал черёд стражей переходить в наступление.

— Стражи, по моей команде выпад вперёд! Раз! — капитан рубанул по руке надоевшего ему мужика, что упрямо долбил его щит, словно желал проделать в том дырку. — Во славу предков! За Короля! Не давать пощады изменникам!

И тут, наконец, начала в полной мере сказываться разница в физической и воинской подготовке. Исступление агрессоров улетучивалось вместе с упадком их сил. Выносливость голодных бойцов не шла ни в какое сравнение со стойкостью стражей, тренированных долгой муштрой. Профессиональные воины чужой кровью отрабатывали сейчас своё недешёвое содержание.

— Ать-два! Руби в капусту говно! — Кирчим мог более не раздавать своих указаний, но он вошёл в раж. — Получай, сука, за нашего брата! В память о павших товарищах, убивай!

Сражение превратилось в откровенную бойню, где взрослые мужи избивали наивных детей. Вернее, не избивали, а методично разделывали тела на отдельные составляющие.

— Назад!!! Отступайте придурки!!! — приказ мужественного вождя бедняков донёсся от самых Нижних ворот. — Назад!!!

Дурман окончательно выветрился из глупых голов. Бросая оружие, нищеброды поворачивались спиной к страшным воинам и неслись всей гурьбою в свою родную дыру. С неприкрытым садизмом стражи преследовали их, разя наповал.

Кирчим и сам настолько впал в буйство, что остановился практически у самого прохода в Квартал, когда выпущенный из пращи камень снова чуть не пробил ему голову. Из-за укрытия скалились побледневшие рожи уцелевших в резне голодранцев, выцеливающих слишком увлёкшихся отмщением воинов.

— Все ко мне! Группируемся и отходим! Я сказал, все ко мне!!!

Война не была полностью выиграна, но какой смысл понапрасну складывать головы, влезая в нору с клубком змей? Тем более что у Кирчима имелся печальный опыт штурма весьма специфического укрепления и вновь повторять эксперимент он желанием не горел.

Шаг за шагом, забрызганный кровью отряд во главе с командиром пятился по усеянному телами пространству назад.

— Капитан, капитан!

Оказавшись на безопасном от броска из пращи расстоянии, Кирчим с болью в сердце оценивал масштабы потерь. Из трупов, усеявших поле брани, можно было бы сложить десяток, а то и больше 'стен смерти', коей так гордилась срамная беднота. Причём сии стены состояли бы процентов на восемьдесят из тел бунтарей. К сожалению, мертвецов со стороны стражей тоже хватало. Если б только у него имелось побольше времени на воспитание новобранцев, сколь много нелепых смертей можно было бы избежать...

— Капитан! — запыхавшийся паренёк настойчиво тряс Кирчима за руку. — Чернь атакует наши позиции на Верхних воротах, нас вот-вот окружат и перебьют! Мы остро нуждаемся в подкреплении!

Командир ошарашенно посмотрел на мальца, но стоило ему открыть рот, дабы отдать новый приказ, как вдруг он увидел, что к нему со всех ног бежит ещё один гном.

— Ка-капитан! — посыльный едва ли мог говорить, настолько тяжело он дышал. — Напа... напали на дворец! Бунт... благородных! Вы незамедлительно должны прийти на помощь личной гвардии Короля!

Кирчим посмотрел на притихшего разом юношу, перевёл взгляд на судорожно хватающего ртом воздух королевского гонца.

— Твою мать... — всё, что сумел сказать он.

* * *

— Вааахахах! Братва, поднажмите, победа близка! — воодушевлённый клич Дорки на миг перекрыл грохот битвы.

Лех упорно пытался протиснуться к главнокомандующему, рьяно сражающемуся в первых рядах. Несмотря на всю свою неприязнь, торговец вынужден был признать — Дорки бьётся словно герой из древних сказаний. Нисколько не щадя ни сил, ни собственной шкуры, вождь без устали обрушивал удар за ударом на всех попавшихся под руку стражей. Конечно, дюжина верных головорезов прикрывали неистовавшего лидера, но, учитывая царившие вокруг хаос и неразбериху, риск отправиться к Праотцу всё равно был крайне велик.

От пролетевшего буквально в паре дюймов перед глазами болта у Леха похолодело внутри. Тучный гном на мгновенье застыл, уже было решив бросить храбрую, но самоубийственную затею и выбираться из этого пекла, пока ещё цел, но напиравшая со всех сторон толпа влекла его за собой, не оставляя ни единой возможности трусливо сбежать.

— Аааргх! Норин бить!

Гигант с размаха опустил двуручный топор на голову стража. Бедолага отреагировал моментально, чётко, как на учениях, подставляя под удар круглый щит, вот только грубая сила порою оказывается куда действенней самой отточенной техники. Секира пробила и щит, и шлем, и то, что было под ним. Безвольное тело грузно осело на холодный каменный пол.

— Стреляй в великана! Да в великана целься, дубина, кому говорю!

Сколь бы не были ущербны ментальные способности переростка, инстинкт самосохранения у огромного детины работал словно прекрасно отлаженный механизм. Пригибаясь так низко, что он практически не выделялся из общей массы вопящих повсюду мужей, Норин, мягко ступая, крался вперёд, вновь выжидая момент для сокрушающего любую защиту броска.

Чернь наступала, а профессиональные воины, мягко говоря, не производили серьёзного впечатления. Половина из них не была даже должным образом экипирована в столь хвалённые всеми доспехи! Идеального строя тоже не наблюдалось.

'Может, я зря компостировал себе и Дорки мозги? Не воины, а какая-то херь!' — поразился мысленно Лех, но на всякий случай продолжил 'погоню' за рвущимся вперёд вожаком.

Успех явно сопутствовал беднякам. Жалкая пародия баррикады была прорвана быстро и без проблем, кое-как одетые стражи умирали столь же легко, как и любые обычные гномы. Несколько солдат без всякой борьбы бросили оружие и стремглав мчались от кровопролития прочь, не обращая внимания на яростные крики своего командира.

На фоне тотального беспорядка резко выделялся отряд, что медленно отступал, оставляя за собой просеку из трупов отчаянной голытьбы. Настоящие ветераны, закованные в броню по самые брови, рубили копья, руки, плечи и головы нападающих так спокойно и методично, словно находились на тренировке. Пожалуй, сии герои являлись единственным фактором, что хоть как-то сдерживал стражей от полной и безоговорочной капитуляции. Конечно, Дорки не мог не заметить и не отреагировать на столь вопиющую наглость.

— Окружить латников! Пращники, обстреливать гадов! Не давать передышки ни на секунду!

Противостояние двух сословий постепенно сужалось вокруг главного бастиона сопротивления из когорты опытных стражей. Под градом летящих камней те вынуждены были отступать всё дальше и дальше к краю пещеры. Остальные солдаты, разбившись на небольшие кучки, гибли один за другим.

Едва дыша от натуги, Лех наконец-то добрался до остановившегося напротив последних бойцов зачинщика кровавой резни.

— Фу-у-ух... Что ты собираешься делать?

Дорки едва ли удостоил тучного гнома вниманием:

— Порешать ублюдков, чего же ещё?! — Вождь с любопытством посмотрел на тесак в руке толстяка. — Хах, и с этакой хренью ты собрался идти воевать?! Ты либо глупее, либо смелей, чем я предполагал!

Лех смутился и покраснел, словно непутёвый воришка, застигнутый на месте мелкого преступления, поспешно спрятал огромный нож за спиной. 'Блин, я, должно быть, выгляжу сейчас как конченный идиот...'

Дорки, однако, на странное поведение торгаша внимания не обратил:

— Пора с этим кончать... — вожак до предела наполнил грудь воздухом, решив поорать во всю мощь: — Эгей, народ! Пришёл наш черёд взять своё! Замочим козлов! Все вперёд!!!

Взбудораженная кровью и близкой победой толпа безудержно хлынула на оставшихся стражей, подхватив и буквально неся на стену щитов упирающегося изо всех сил толстяка.

'Ну вот и всё, мне конец', — промелькнуло в голове у несчастного торговца при виде стремительно приближающихся мужественных защитников Короля.

Время замедлилось, Лех словно во сне с трудом передвигал одеревеневшие ноги, с тихим ужасом наблюдая за опускающейся рукой могучего воина впереди. Удар, вне всяких сомнений, должен был раскроить ему череп, но неожиданно мир перевернулся, и перед глазами шокированного торговца возникла пыльная поверхность земли.

Кто-то больно пнул упавшего толстяка, а затем начался сущий ад. Озверевшая толпа безжалостно топтала сжавшегося в клубок гнома. Тело Леха мгновенно превратилось в один сплошной очаг боли, а сам он мог лишь тихо поскуливать, молясь Праотцу и давая клятвенные зароки по всем поводам, какие только приходили на ум в тот момент.

Леху казалось, минули долгие годы, тогда как в действительности не успело пройти и пары минут. На него плюхнулось бездыханное тело, буквально сразу рядом пристроился ещё один труп. Несчастный торговец украдкой взглянул наверх. Над ним, широко расставив ноги, стоял какой-то мужик. Лех мог видеть только штаны, из чего сделал вывод, что это всё-таки свой — стражи навряд ли носили столь рваное и поношенное бельё. Гном что-то громко кричал, затем внезапно сел прямо на толстяка. От обуявшего его ужаса Лех боялся пошевелиться, а потому не сразу понял, тот типчик уже нежилец. Напирающая толпа столкнула покойника с насиженного местечка, некто из голытьбы споткнулся о трупы, упал, создавая ещё большую кучу-малу.

Лех так и лежал, придавленный телами убитых и раненых: беспомощно, не рыпаясь и не пытаясь хоть как-то улучшить своё положение. Как ни странно, именно благодаря сей крайне пассивной стратегии он был всё ещё жив и даже начал потихонечку приходить в себя. Гномская масса над ним колыхалась, он чувствовал громадную тяжесть и едва мог дышать, но то было лучше пинков и безжалостной поступи по живому. Давка наверху медленно шла на убыль.

Истоптанный согражданами толстяк на всякий случай полежал под настилом из плоти ещё какое-то время и лишь затем решил, что пора выбираться на свет. Кривясь от боли в боку, спине и прочих отёкших членах своего организма, Лех сталкивал с себя неподвижные тела одно за другим. Осторожно высунулся наружу, растерянно огляделся. И постарался сразу зарыться под трупы назад.

Ветераны отступили к самому краю пещеры, где из последних сил рубились с упрямо лезущей на рожон голытьбой. Ни те ни другие не видели выходящий из закоулка на другой стороне площади большой отряд стражей, что пользуясь царившей сумятицей спокойно выстраивался в боевом порядке позади бедняков.

— Арбалетчики, пли! — отдал звучный приказ командир подкрепления.

Ничего не понимающие бедняки в задних рядах оборачивались на громкий окрик, но лишь для того, чтобы увидеть летящую на них смерть в виде целого шквала тяжёлых болтов.

— Перезаряжай! Пли!

До того, как нищеброды сумели сообразить что к чему, арбалетчики успели дать второй залп с тем же фатальным последствием. Только потеряв свыше сотни бойцов чернь запоздало отреагировала на угрозу в тылу.

— Развернуться! Всем развернуться и атаковать новоприбывших! Твою мать, да в другую же сторону повернись!!! — Дорки драл глотку как мог, внезапно оказавшись позади разношёрстного воинства.

Неуправляемая толпа перестраивалась чудовищно медленно.

— Пли! — практически в упор арбалетчики выпустили третий убийственный залп, когда чернь, наконец, налетела на строй изготовившихся к бою солдат. Началась мясорубка, кто скажет, какая по счёту за этот про́клятый день? В любом случае вряд ли сегодня то была последняя кровь.

Прикрывшись трупами, Лех терпеливо пережидал, пока стадо промчится в обратном направлении. Затем принялся поспешно выбираться наружу, на сей раз твёрдо решив, что всей этой жути с него на сегодня достаточно.

— Твою ж! Лех, какого хера ты меня так пугаешь?! Сука, словно из ада восстал! — услышал толстяк доброжелательное приветствие, стоило ему высунуться из-под изрядно увеличившейся после обстрела кучи погибших бойцов.

В паре шагов от него стоял Дорки, крепко стискивая в руках конфискованные в приснопамятном сражении за Нижние ворота топоры.

— Мы окружены Лех. Право, не знаю, стоило ли тебе выползать...

По-прежнему слегка заторможено воспринимая реальность, торговец непонимающе огляделся.

От отряда ветеранов осталось едва дюжины две забрызганных с головы до пят кровью солдат. Воинство черни оказалось разделено на две части: малая, несмотря на приказ вожака, настойчиво продолжала давить оставшихся защитников, большая, судя по всему, делала всё, чтобы сравниться по численности с меньшей. Пришедшие на выручку стражи были под стать ветеранам, изрядно пустившим кровь беднякам — идеальный строй не ломался и не продавливался несмотря на яростный напор голодранцев. Видимо, лимит удачи для черни на сегодняшний день был исчерпан.

— Дорки, вели отступать! — Лех удивлённо уставился на нож в своей правой руке. Он даже не осознавал, что вцепился в него и не отпускал всё то время, пока барахтался на земле. — Ты же видишь, нам не одолеть подкрепления!

И без того красный от злости вождь нищебродов побурел пуще прежнего:

— Отступить... — недобро процедил он сквозь зубы. — Ты хоть понимаешь, что это наш последний шанс, идиот?! Либо сейчас, либо пиздец! На новый бросок нам не хватит сил уже никогда!

— Дорки, мы потеряли слишком много бойцов! Посмотри, скоро стражи отбросят толпу и перейдут в наступление!

Словно подтверждая его слова, строй стражей согласованно сдвинулся на шаг вперёд. Откинутая назад челядь тотчас бросилась атаковать вновь, но с тем же катастрофическим для себя результатом. Не понять, глядя со стороны, что исход сражения предрешён, было попросту невозможно.

— Заткнись, заткнись, заткнись, заткнись!!! — Дорки замахнулся на толстяка, его лицо исказилось от гнева. — Мы победим! За нами правда, мы не можем не победить! — воодушевившись от собственной речи, вожак передумал рубить посмевшего перечить ему сотоварища.

Повернувшись в сторону главного столкновения, потрясая над головой топором, Дорки принялся с жаром выкрикивать успевшие от многократного повторения набить всем оскомину лозунги:

— Друзья мои! Враги падут под нашим праведным гневом! Вперёд, вперёд и только вперёд! Будущее в наших руках! Сегодня мы сделаем первый шаг к новому, прекрасному миру! Построим вместе царствие райское под землёй! Идеалы наши святы! Вам известны названия их! Это свобода! Равенство!! И справедли... — Лех вогнал тесак под броню обожаемого народом вождя. — ...во... ...сть.

Глава 21. Победа?

Не слова, а несчастья учат неразумных.Демокрит

Над площадью, где отбывал свою очередную 'мученическую казнь' Скалозуб, царила гнетущая атмосфера тяжёлого поражения. Немногие уцелевшие в резне у Нижних ворот покорно плелись к эшафоту, безвольно понурив плечи и опустив головы. Одни являли собой олицетворение отчаяния и безнадёги, другие — безразличия, а то и полного отупления. Вероятно, здесь имела место прямая зависимость от количества употреблённой перед битвой настойки и отходняка от неё.

Скалозуба несколько удивило, что именно его обиталище стало местом паломничества потерпевших полный разгром бедолаг. Главная площадь Квартала находилась несколько в стороне от дороги между Нижними и Верхними воротами, где ровнёхонько посерёдке раскинулся главный лагерь Сопротивления. Тем не менее народу всё прибывало. Торк обеспокоенно озирался, подозрительно косясь на незваных гостей. Остальные последователи Безбородого пророка испытывали не меньшее беспокойство, плотным кольцом окружив 'избранника Божьего'.

— В стане Сопротивления множество раненых, от их воплей я чуть не оглох! — примчавшийся из разведки Григги несколько развеял недоумение приспешников пророка, но только не сомнения оного.

Среди присутствующих нынче на площади, тяжелораненых, и правда, не наблюдалось, отчего напрашивался вывод, что те просто бегут от давящей обстановки лагеря, превратившегося волею судеб в полевой лазарет. Что ж, в таком случае выбор места временной дислокации мог быть вполне обоснован. Однако новоявленный пророк, знакомый с хитросплетениями борьбы сильных мира сего, не был скор на преждевременные суждения.

— Как обстоит дело с атакой на Верхних воротах? — Скалозуб догадывался как, но уточнение ситуации ещё никому не мешало. Война — мероприятие непредсказуемое.

— Никто из рядовых гномов не в курсе, вернувшиеся с донесениями бойцы не выходят из штаба, — Григги оттёр грязной рукой пот со лба. Юркий парнишка явно старался выложиться по максимуму, дабы лишний раз получить похвалу от почитаемого взрослыми дядьками гнома. — Зерк велел всем способным стоять на ногах собираться на площади. Говорят, для помощи на Верхних вратах...

Скалозуб хмыкнул, теперь всё сошлось:

— Вторую часть воинства постигла та же судьба! Иначе сей сброд не толпился бы тут, а спешил со всей мочи на помощь товарищам. Хотя нет, — пророк обвёл взглядом чутко внимавших каждому его слову последователей. — Боюсь, участь тех воинов куда горше наших унылых гостей. Не просто так Зерк запер вестников и отослал народ подальше от новостей, то бишь сюда. Думаю, на Верхних воротах произошла настоящая катастрофа, и... выживших практически нет.

Окружавшие его сторонники побледнели. Хотя Скалозуб давно внушал им мысль о тщетности противостояния стражам, сука-надежда теплилась в наивных сердцах до последнего.

— Благодарю тебя, Григги! Помощь твоя не будет забыта, а награда превзойдёт всякие ожидания! — от счастья паренёк весь сиял. Кто бы поверил, что сей ангелочек не так давно был конченым хулиганом? Безбородый пророк понизил голос, обращаясь к соратникам. — Если в битве пал Дорки, восстанию нищебродов конец. Мужайся, паства моя, ибо скоро здесь разверзнется ад!

Приметный узник в самом центре площади, вдобавок окружённый группой странных последователей, не мог долго оставаться в стороне от внимания публики.

— Смотри-ка, я думал, тот законнорожденный давно уж издох, а нетути! Стоит себе живёхонький хоть бы что!

— Угу, а морда, морда-то какая широкая!

Ничуть не таясь, кучка бравых ребят возбуждённо обсуждала многострадального гнома, то и дело тыча пальцами в направлении колодок. По всей видимости, удальцы первыми покинули поле боя, а посему сохранили достаточно сил на поиски козла отпущения.

— Может, он с голоду пухнет?

— Чтоб мне так пухнуть! Жрёт, небось, за троих!

— Да почём ему жрать? Разве что эти ему свою еду отдают.

— Пф, отдать последние крохи ссаному власть гребущему, с ума, что ль, сошёл?!

— Дык глянь, как вокруг него сгрудились, будто бесценное сокровище охраняют!

Торк сверлил яростным взором развязно рассуждающих молодцев, но те, похоже, были железно уверены в собственном превосходстве:

— Может это? Ну, того?

— Грохнем тварь?

— Ага, оторвёмся хоть за нашего брата.

— Согласен. А с теми придурками что?

— Да, херанём за компанию, все дела! Дебилы, нашли кого защищать!

— Сдюжим?

— Говно вопрос! Нас-то вон сколько!

Соотношение сил, действительно, внушало пророку и его подопечным опаску. Скалозуб невольно втянул голову поглубже в колодки, хоть и прекрасно осознавал, что укрыться таким образом у него ну никак не получится.

— Не трожь Безбородого, это святой гном! — одетый во всё чёрное, строгого вида мужик погрозил не в меру активным задирам длинным копьём.

Наконечник и древко у острия несли на себе следы запёкшийся крови. Несмотря на солидный возраст, говоривший невольно внушал к себе страх и сопутствующее тому уважение. Морщинистая загрубевшая кожа и густая борода, обильно прореженная тут и там сединой, удивительным образом сочетались с воистину могучим телосложением.

Широкие плечи, прямая спина, руки толщиною с бедро исхудавших бойцов... Вряд ли суровому деду кто-то посмел бы перечить, оставшись с оным один на один, вот только всякого рода отребье никогда не брезговало воспользоваться численным преимуществом. Парни притихли на пару секунд, но лишь затем, чтобы вновь перейти в наступление:

— А хоть бы даже он и святой, что с того?

— Он же из этих! — не самого большого ума нищеброд показал в направлении, должно быть, символизирующим Пещеру ремёсел. Ошибся он всего-то-навсего градусов на сто восемьдесят.

— Может, именно из-за него мы и проиграли, а?! Навёл на нас порчу, дабы отомстить за своё наказание!

— Это законнорожденный предупредил стражей о нашей атаке!

— Да, да! Мы потерпели поражение из-за него!

— Пора, в конце концов, по-настоящему казнить гниду!

Привлечённые громкими возгласами, у колодок стягивались немногочисленные зрители из числа переживших резню.

— Из-за кого проиграли?! Я скажу вам, из-за кого мы проиграли, мои юные сотоварищи... — мужчина с отведавшим крови копьём опасно притих прежде чем резко возвысить свой глас: — Сегодня мы проиграли из-за наших долбанутых на всю голову вожаков!!! — взорвался тот от хлынувших наружу эмоций. — Один погнал всех на рожон, погнал без предупреждения, ни с того, ни с сего! Половина погибших даже не успела сказать своим близким слово 'прощай'! Не успела подготовиться ни физически, ни морально! Все в бой, справедливость, бла-бла и вперёд!

Распалившийся не на шутку гном обвёл взглядом толпу:

— И ладно бы у Дорки действительно был какой-нибудь план. 'Херачь стражей!', отличная тактика — уровень Бог! Братья, мы с самого начала шли на убой!

Многие из собравшихся на площади бедняков начали недовольно роптать, другие же, наоборот, согласно кивали. Отважный дед, однако, не собирался останавливаться, сколь бы не было неравным соотношение тех и других:

— Разве ж так делается?! Разве ж вот так идут умирать?! Пасть в заведомо проигрышном бою ни за что... — говоривший словно бы стремился заглянуть в глаза каждому. — И кто из вас, так непоколебимо верящих в своего говновождя, сообщит семьям о погибших сегодня мужах? Может быть, ты? Или ты? А как насчёт тебя, мой дружок? Сможешь сказать матери прямо в лицо, что её любимый сынок пал в бесполезном сражении? Жене — что она стала вдовой и, скорее всего, сдохнет от голода, потому что её ненаглядный поверил в идею и пошёл перекраивать мир? Найдёшь в себе силы утешить брата, друга, товарища, что больше никогда не встретятся с родною душой? На это хватит твоего острого язычка?

Теперь уже пристыженно примолкли все окружающие.

— А, между прочим, вот он, — разошедшийся оратор показал копьём на Скалозуба, — он, как и Пастырь, неоднократно предупреждал вас об опасности столкновения со стражами! Призывал не к войне, а к этой, как же её...

— Дипломатии, — шепнул Григги, оказавшийся тут как тут.

— Да, дипло..., дилдо... да чтоб её! Демократии! — выступающий облегчённо вздохнул, словно само это заумное словно, пусть и 'немного' попутанное с другим, волшебным образом могло решить все проблемы. — Взывал к благоразумию вашему, и что же вы сотворили? Послушали мудрый совет? Так, какого же хрена вините единственного, кто сохранил разум, не разделив сумасшествие ваше?!

Над площадью воцарилась глубокая тишина. Затеявшие весь сыр-бор хулиганы успели утратить всяческий интерес к личности Безбородого и теперь стремительно рассеивались в толпе, почуяв, куда дует ветер. Ибо давно никто не осмеливался столь открыто критиковать Вождя, непогрешимого и непобедимого Дорки. Скалозубу же всё происходящее до боли напоминало приснопамятное выступление Пастыря, после которого он обрёл не только свободу, но и новую жизнь. До сегодняшней развязки, однако, было пока ещё далеко.

Нарушившие безмолвие громкие размеренные хлопки звучали язвительно, будто грубая ругань на светском балу:

— Браво, Хог, воистину, браво! Скажи, ты сочинил всю речь сам или тебе помог безбородый товарищ?

Народ неуверенно расступался перед Зерком, шествующим навстречу разводчику кротосвинок. Изрезанная морда садиста кривилась в жуткой гримасе, долженствовавшей, по всей видимости, изображать снисходительную ухмылку:

— Ого! Копьишко-то где так измазал, раненого побратима добил? — Зерк презрительно сплюнул. — Ты что-то там рассуждал про долбанутых на всю голову командиров. Во множественном числе, насколько мне доложили, но упомянул пока только про одного. Что ж, у тебя имеется замечательная возможность высказать все претензии ко второму командующему не за глаза, а прямо в лицо! Ну же, смелей, поведай мне какой я мудак! — рука Зерка угрожающе легла на топор. Тот самый, что сделал когда-то для себя Скалозуб и которым сей монстр искалечил несчастного Кларка.

Запугать Хога, однако, было не так-то легко. А уж учитывая его малоизвестное прошлое...

— Поведать тебе? Сказать прямо в лицо?! С удовольствием... мразь.

Зерк резко остановился, хотя от Хога его по-прежнему отделяло изрядное расстояние. Похоже, он был абсолютно уверен, что смутил внезапным появлением обычно тихого гнома, редко когда высовывавшего из дома свой нос. Впрочем, как это частенько бывает, тихоня, войдя в раж, с лёгкой руки крушил все представления окружающих:

— Половина погибших слегла сегодня из-за тебя! Ты жалкий трус!!! — Хог максимально возвысил свой голос, дабы быть услышанным каждым: — Уродец с разукрашенным сталью лицом... тьфу, каким там лицом, мордой! ...первым сбежал с поля боя! Прикрывая свой зад, оставил других погибать! Не отрицай, не я один тому был свидетель. Если б ты хоть немного подумал о порученных тебе гномах, то организовал бы планомерное отступление. Да что там, ежели ты вообще был способен на мыслительный процесс, то не позволил бы попасть войску в тиски, когда арбалетчики обстреливали нас, полностью открытых с боков! Мы могли избежать огромных потерь...

Зерк лишь успевал разевать рот, явно желая вставить в чужую речь хоть словечко, но Хог не давал ни единого шанса себя перебить. Обличительная тирада лилась непрерывным потоком:

— Столь долго практиковаться, отрабатывать тактические манёвры и потерять всё за раз! Война, мать вашу, война не одно или два там сражения! Всегда надо продумывать не только атаку, но и пути отступления. Лидеру нужно трезво оценивать обстановку, принимать своевременные решения, а не выкрикивать, стоя в первом ряду, всякую чушь! А после уносить ноги, позабыв обо всём! Где тот сопляк, который спрашивал, кто виноват в поражении?! Вот он, один из виновных, стоит здесь сейчас перед вами! С изуродованной мордой, с такими же точно покорёженными мозгами и изуверской душой! Отдайте же дань таланту 'великого полководца'! Просравшему всё!!!

Зерк застыл на месте как вкопанный, покраснев от ярости так, что его прорезанное шрамами лицо стало похоже на обвязанную верёвками колбасу. Казалось, ещё чуть-чуть и он взорвётся от распирающей изнутри злобы, бросится крушить топором своего обличителя. Вот только косые взгляды толпы были направлены уже не на Хога, а по большей части на его визави.

Волнение собравшихся усиливалось, Зерка неспешно обступало недружелюбно настроенное мужичьё. Несмотря на всю свою злость, не почуять опасности тот просто не мог:

— Братья! Друзья! — хитрый маньяк широким жестом развёл руки в стороны, вновь скорчил жутковатую гримасу, кою, вероятно, считал за улыбку. — Не стойте хмурные, ведь я принёс вам добрую весть!

Толпа немного притихла, готовые броситься всем скопом на недавнего лидера мужики остановились, подозрительными взглядами буравя Зерка насквозь.

— Воинство Дорки одержало блистательную победу! Стражи разбиты! Скоро наш Вождь вернётся, и, объединившись, мы вновь пойдём на штурм Нижних ворот! — надо отдать Зерку должное, он мог соображать достаточно быстро, особливо когда над его жопой маячила угроза расправы. Садист призывно поднял руку вверх, размахивая над головой топором словно флагом. — Ура, товарищи! Слава Дорки!!!

Гномы ошарашенно переглядывались, некоторые неуверенно улыбались, в то время как наглый лгун вопил без умолку, понимая, что если Хог и Безбородый начнут разоблачать его вздор, то он труп:

— Он возвращается к нам с великой победой! Ждите, ждите братья мои! — Зерк методично продирался сквозь недоумевающую толпу, удаляясь всё дальше от центра площади. — Я должен выполнить пару указаний Вождя, а посему вынужден отлучиться! Ура-а-а!!!

Даже будучи на грани жизни и смерти, подлец стремился не просто спасти свою шкуру, но нагадить напоследок по-крупному:

— Схожу, попрощаюсь с вашим безруким дружком! — крикнул уродец, когда уже практически капитулировал, адресуя своё сообщение всеми силами стремящимся переубедить народ Скалозубу и Хогу.

* * *

От раздиравших душу волнений Скалозуб дёргался в колодках как одержимый. Последние слова кровожадного монстра могли означать для его лучшего друга, Кларка, лишь одно — смерть. В сём не было ни грамма выгоды или логики: разоблачение блефа Зерка — вопрос короткого времени, а осознавшая надувательство толпа разорвёт обманщика на куски. Неудавшийся командир должен был прекрасно всё понимать, однако вместо того, чтобы воспользовавшись сумятицей скрыться, искал отмщения. Воистину, слова писания Мерхилека зрели в самую суть: 'Не суди о поступках других исходя из здравого смысла. Зверь живёт сиюминутным желанием, ему неведома долгосрочная перспектива'.

Пытавшемуся было преследовать подонка Хогу пришлось отступить назад к эшафоту, ложная весть о победе изменила настрой легковерной толпы в отнюдь не благоприятную для сторонников дипломатии сторону.

— Ха! Что ты на это скажешь, Хог, а?! Разве не стоили сегодняшние жертвы великой победы? Скоро стражам, законнорожденным и Королю настанет конец! Пришло наше время! Эпоха равенства, справедливости и свободы грядёт!!!

Несмотря на то что в компании бедняков он провёл уже изрядное количество времени, Скалозуб до сих пор поражался, как гномы могут быть настолько тупы и наивны. Однако индульгировать и философствовать по данному поводу было некогда. Жизнь Кларка висела на волоске, пора было кончать балаган и спешить на выручку другу.

— Хог, при первой возможности несись со всех ног Кларку на помощь! — разводчик кротосвинок кивнул.

Скалозуб глубоко выдохнул и вздохнул, стремясь отогнать переживания и эмоции прочь. Тщательно подобранные слова — всё, что сейчас имело значение.

— 'Слепые прозрите, глухие отворите слух! Кто прячет разум во тьме невежества, готовься внять истину!' — лучшего начала, чем цитирование Мерхилека, он придумать не смог. — Я, известный вам не иначе как Безбородый, ученик Пастыря и продолжатель деяний его, имею, что сказать народу последнему!

— Заткнись, чмо! — в сторону новоявленного пророка полетел увесистый камень, едва не угодив в одного из последователей.

— О паства, за ложным мессией войны и разрухи столь слепо последовавшая, послушай же, ибо надежда твоя — прах и ничто! Вновь обмануты вы, зря тешитесь и возвращения вождя своего ожидаете!

Следующий бросок оказался точнее, попав в голову стоящего перед Скалозубом сторонника. Мужчина пошатнулся, схватился за рану, но устоял. По рукам верующего лились струйки крови, но тот продолжал упрямо прикрывать собою пророка. Другие последовали примеру товарища, кусая губы, скрипя зубами, но не издавая ни звука, несмотря на причиняемую градом камней страшную боль.

— Да прекратите вы! Дайте гному сказать! — самоотверженность и стойкость приверженцев Безбородого задели тонкие чувства многих уставших от насилия бедняков. — 'Справедливость' это что, просто красивое слово, вы, кровожадные смельчаки, бьющие безоружных?! Сражаться надо было в бою!

Увлёкшихся метанием камней молодцев немилосердно колотили недавние товарищи по оружию. На площади вновь возник шаткий порядок.

— Благодарю вас, друзья! Вижу, разумение покинуло далеко не все головы, — Безбородый пророк печально вздохнул. — Понимаю, не хочется верить слову законнорожденного. Ещё более противна сама мысль о тщетности надежды, едва успевшей поселиться в ваших сердцах. Посему говорить я буду сугубо чёткие аргументы и да найдёт правду сохранивший способности к здравомыслию! Зерк, эта столь изуродованная насильем душа... блефовал!

Толпа загудела опять, но Скалозуб говорил, словно резал:

— Доносчики с Верхних ворот сидят взаперти в главном штабе. Отправьте дюжину гномов, освободите бедняг и приведите сюда. Пусть сходит кто-нибудь на разведку и в сам туннель, оценит картину и масштаб бедствия непредвзято, — из-за спин последователей он не видел, что происходит, но движение в задних рядах толпы уловил. — Подумайте, отчего вас согнали сюда? Служить подкреплением? Хрена с два! Если бы воинство Дорки одержало победу, вы бы сейчас окружали стражей на Нижних воротах с обеих сторон, а не торчали здесь, слушая выступления узника! Ну, соображайте же! Зачем Вождю возвращаться сюда? Чтобы потом всем скопом лезть в узкий проход?!

Лица собравшихся постепенно мрачнели.

— Лишь дабы отстрочить панику, волнение и скорый суд над обосравшимися по полной вождями, вы топчитесь тут! Кто-нибудь видел в лагере раненых бойцов с Верхних ворот? Или они все разом превратились в богов и бьются до последней капельки крови?! — гномы подавленно смотрели под ноги, кое-кто сокрушённо хватался за голову. — Праотец милостивый, боюсь, вместо великой победы речь идёт о сокрушительном, чудовищном поражении!!! Воинство Верхних ворот уничтожено! Возможно, пал и сам Дорки...

— Сука, ты лжёшь! — откровение давалось народу с трудом, и не все желали его принимать.

В сторону Скалозуба вновь посыпалась ругань, мимо пролетела пара камней, однако на сей раз особо упоротых было значительно меньше, и действовали те не шибко активно.

'Ничто не поддаётся столь трудному понимаю, как осознание очевидных вещей', вспомнил ученик слова Пастыря. Что ж оставалось держаться и ждать возвращенья посыльных — расставание с последней надеждой шло у горе-бойцов крайне медленно и тяжело.

* * *

Кларк повёл предплечьем, орошая из лейки грядку увядшей грибокартошки. Похоже, несмотря на всю свою мудрость, Пастырь не мог сравниться познаниями в области садоводства с прежним хозяином дома. Цикл дня-ночи оказался существенно сбит, что не самым благоприятным образом сказывалось даже на таких неприхотливых растениях, как грибокартошка.

Проблемы с урожаем, однако, не шибко беспокоили оставшегося без обеих рук гнома. Засохнут посадки или, наоборот, расцветут, значения не имело. Ведь плоды пожинать будут не сеятели, а паразиты.

Тем не менее юный гном с усердием выполнял самую тяжёлую работу по огороду. Мышцы получали нагрузку, а разум отдохновение от мрачных и тягостных дум. Прав был Пастырь, приговаривая: 'Бытие лучше небытия, а труды приносят больше радости, чем безделье'.

Закончив поливать грядки в дальнем углу, Кларк повернулся назад, намереваясь вновь наполнить лейки водой, когда внезапно увидел его. Невзирая на то, что встречались они всего один раз, не узнать друг друга гномы никак не могли.

Изуродованная глубокими порезами морда.

Искалеченные обрубки двух рук.

Трагическое переплетение настолько непохожих судеб и душ, что больших противоположностей сыскать было, наверное, невозможно.

Уловив на себе пристальный взор, уродливый гном остановился, широко улыбнулся, отчего его рожа стала ещё страшнее, чем прежде. Надзиратели на другой стороне двора поспешно уводили Дедушку и Бойла, собираясь загнать тех в подвал. Побратим Кларка яростно сопротивлялся, из-за чего двое тюремщиков принялись зверски избивать едва оправившегося от предыдущего насилия гнома.

Кларк стиснул зубы, помочь лучшему другу сейчас он не мог. Лёгкие движения предплечий освободили петли на руках от их ноши.

— Вот мы и встретились вновь, мой прыткий дружок, — Зерк не спеша приближался, явственно смакуя грядущий момент отмщения. — Как твоё самочувствие? Фантомные боли не беспокоят? Ого, вижу, ты нашёл интересную замену своим ловким рукам!

Искалеченный гном угрюмо молчал.

— Ох, должно быть, чертовски неудобно с верёвками заместо кистей?! — уродец издевательски, с показным состраданием, разглядывал культи рук, с которых свисали сдвоенные петли. — Занятно-занятно... Скажи, а как ты этакими приспособлениями теребишь себе хер? Или вместо члена у тебя тоже один лишь шнурок, ха-ха-ха?!!!

Зерк заржал над собственной тупой шуткой, в полной мере наслаждаясь чувством своего превосходства. Кларк просто стоял, по-прежнему ничего не отвечая садисту.

— О, кстати! У меня для тебя кое-что есть. Где же ты, мой подарочек... — монстр с усердием ковырялся за пазухой, извлекая оттуда странный предмет. — Во! Узнаешь?

Изувер протянул в его сторону две небольшие иссохшие кисти. По всей видимости, те самые, что принадлежали когда-то чудесному юноше, обожавшему развлекать жонглированием и разными трюками детвору. Борясь с тошнотворным позывом, Кларк неприметно сглотнул. Он твёрдо решил ничем не выказывать своего душевного состояния, дабы не доставлять удовольствий мучителю. Но, Праотец всемогущий, каким же нужно быть конченым психопатом, чтобы таскать с собой засушенные руки врага?!

— Ру-у-учки! Ручоночки! Глядите, вот ваш владелец. Соскучились по нему? И он по вам тоже скучал! — Зерк баюкал две бывших конечности Кларка, словно те приходились ему родными детьми. — Хотите снова побыть вместе со своим телом?! Ну-у-у, не знаю. Ладно-ладно, я попытаюсь что-нибудь для вас сделать. Но я ничего не могу обещать!

Кларк продолжал хранить спокойствие внешне, хотя изнутри его буквально трясло. Но он точно знал, чего ждёт.

— Эх, да чтоб тебя! Пора с этим кончать, — Зерк со злостью отшвырнул обрубки в кусты, видимо, равнодушие собеседника разочаровало жаждущего чужих страданий убийцу. — Мы проиграли войну, скоро сюда явятся либо стражи, либо обиженная толпа, что в любом случае сулит мне одно.

Несостоявшийся командир взял в руку хорошо знакомый Кларку топор:

— Ты знаешь, зачем я пришёл. Я не могу отказать себе в удовольствии напоследок. Всё, чего я хочу — увидеть, как ты дёргаешься в агонии, тварь!

Маньяк бросился на неподвижно стоявшего Кларка, замахиваясь для удара иззубренным в боях топором. Отточенными движениями калека накинул Зерку на шею обе петли.

Кларк пятился и со всей силы тянул врага за собой, волоча по земле брыкающееся в неимоверном исступлении тело. Выронив топор, Зерк вцепился двумя руками в душившие его петли, тщетно пытаясь вздохнуть.

Борьба продолжалась недолго.

От дома к нему неслись со всех ног надзиратели, а Кларк всё волок и волок обмякшую тушу противника. Он не мог допустить ни малейшей возможности, что его мучитель останется жив.

* * *

У Скалозуба внутри всё свербело, время текло чудовищно медленно. Любая секунда бездействия могла оказаться фатальной для Кларка, но пока посыльные не принесли вести, подтверждающие его правоту, рыпаться было бессмысленно. Хог нервничал, то и дело поглядывая на окружавшую их толпу, ища возможность прорваться наружу. Несколько предыдущих попыток покинуть площадь едва не закончились дракой.

Торк и остальные последователи пророка выглядели понурыми и крайне уставшими, многие были самым серьёзным образом ранены. Скалозуб искренне восхищался их мужеством и самоотдачей, испытывая чувство вины за то, что обманывает невинные души. В самом деле, разве тот он за кого себя выдаёт? Мессия, Безбородый пророк?! Пф! Просто гном чуть более умный, нежели окружающие, только-то и всего.

Обступившие эшафот гномы тоже выглядели отнюдь не счастливыми. Что же, их можно понять. Как будто мало было одного серьёзного поражения, так им дают вначале надежду, а затем жестоко втаптывают оную в грязь! Многие из собравшихся безвольно уселись прямо на землю, покорно ожидая сведений, что раз и навсегда решат их судьбу. Двое гномов яростно спорили, тыча друг в друга пальцами и грозясь расправиться с оппонентом и всем его родом до седьмого колена. Остальные не обращали на 'политический диспут' никакого внимания.

Григги же, наоборот, словно муха за задницу укусила. Парня переполняли неуёмная энергия и, что было совершенно не к месту, энтузиазм. Он то рвался в разведку, то скакал вокруг колодок как угорелый, то пытался забраться на них, якобы для того, чтобы осмотреться получше.

У Хога опять сдали нервы, суровый гном сплюнул и попёр сквозь толпу напролом.

— Эй-ей, полегче приятель! Куда это ты так споро намылился? — парочка удальцов загородили разводчику кротосвинок проход. — Разве тебе кто разрешал уходить?

От наглости, сквозившей в позе и голосе говорившего, Хог на мгновенье остолбенел. В следующую секунду нос активиста превратился в кровавое месиво. Гномы повскакивали, словно очнувшись от крепкого сна, одни кинулись на выручку поверженному товарищу, другие, наоборот, принялись лупить забияк.

— Я что, у каждого ушлёпка теперь обязан просить разрешения сходить по большому?! Вы чё тут все, совсем охренели?!!! — оказавшийся в эпицентре потасовки Хог расшвыривал от себя супостатов, создавая тем самым ещё большую кучу малу.

Несколько бедняков схватились за копья, то ли от страха, то ли желая расправиться с разъярившимся силачом. Ситуация выходила из-под контроля.

— Остановитесь! Во имя Праотца священного, прекратите глупцы! Идут! Посыльные, они возвращаются!

Драка, естественно, по мановению ока не прекратилась, но, по крайней мере, оружие в ход не пошло. Неохотно и не спеша, гномы растаскивали сцепившихся в бессмысленной схватке товарищей в разные стороны.

Из переулка, ведущего к лагерю, вышла горстка потрёпанных воинов. Нерешительно застыв на самом краю площади, те с опаской наблюдали за вялотекущей вознёй гномов, боровшихся друг с другом у лобного места.

Вид новоприбывших не внушал оптимизма. Почувствовав воцарившуюся вокруг мрачную тишину, горячие головы остывали и мало-помалу приходили в себя. Лишь когда последние из дебоширов наконец успокоились, бойцы с Верхних ворот двинулись к эшафоту.

Народ нехотя расступался, пропуская процессию. По лицам пришедших всё было понятно без слов, но гномы словно желали оттянуть момент страшной истины до последнего. Надежда держалась в сердцах большинства до конца.

— Братья, это полное поражение!

Взявший на себя роль лидера угрюмый мужик поднялся на небольшую возвышенность, встав рядом с Торком. Тот во все глаза таращился на незнакомца, открыв рот словно какой-нибудь дурачок. Всё-таки ранения в голову не самым лучшим образом сказываются на способности адекватно воспринимать окружающий мир.

— Наше воинство, воинство Верхних ворот, практически одолело всех стражей, когда к тем пришло подкрепление. Зайдя с тыла, нам подло ударили в спину, когда победа была столь близка! — растроганный воин в сердцах погрозил кому-то невидимому большим кулаком. На глазах повидавшего в жизни немало разочарований и тягот мужчины блестели капельки искренних слёз. — Мы бились, братья, сражались с ними почти до последнего! Никто не желал отступать. Никто не щадил ни себя, ни врагов! Лилась кровь, трещали доспехи и кости, гномы уходили к Праотцу один за другим! А потом... потом мы поняли, что Его больше нет.

Не выдержав душевного напряжения, суровый муж разрыдался, от стыда перед публикой спрятав в ладони лицо. По рядам черни прокатился тяжёлый, горестный вздох.

— Что с Дорки?! — взволнованно выкрикнул юноша из толпы.

— Где он? Где?! — как будто это могло иметь значение, настойчиво вопрошал бывалый головорез, один из тех, кто был в Сопротивлении с самого его основания.

— Что с ним стряслось?

— Да говори же, Проявленный тебя побери!

В голосах вопрошавших Скалозуб отчётливо различал истеричные нотки. Поражаясь собственному равнодушию и жестокости, он отдавал себе полный отчёт в том, что не испытывает к страданию ближних ни капли сочувствия.

'Они выбрали свою судьбу сами и боль их заслужена. В конце концов, именно из-за них мучительно умер Фомлин, напрасно отдав жизнь на потеху неблагодарным глупцам. И в этих треклятых колодках я тоже стою из-за них! Из-за них скончался Хиггинс, мой славный добрый учитель... А теперь, может погибнуть и Кларк!'

— Я... я не знаю, — докладывающий всё ещё всхлипывал, однако нашёл в себе силы убрать руки с лица. — Вот он, — указательный палец нацелился на одного из спутников очевидца событий, — он говорит, что будто бы видел, как Вождя убил Лех!

Говоривший поднял голову вверх, то ли обращая дальнейшую речь в высшие сферы, то ли просто желая завыть от раздирающей душу тоски и полного непонимания ситуации:

— Праотец милосердный, да разве ж такое возможно?! Воткнул, значится, нож в спину Дорки в самый разгар решающего сражения!

Собравшиеся на площади гномы не могли поверить услышанному, настолько чудовищной казалась им сама мысль о предательстве одного из главных лидеров сей злосчастной войны. Недавние драчуны обменивались друг с другом ошеломлёнными взглядами. Толпа притихла, переваривая страшную новость. Что ж, надо признать, такого поворота не ожидал и сам Скалозуб.

'Так вот о чём хотел поведать тогда мне толстяк... Воистину, ненависть затмила мне взор! Каким-то образом Пастырю удалось обратить правую руку тирана против него самого. Невероятно!'

Не успел у черни пройти первый шок, как на площадь ворвался запыхавшийся тип, вероятно, один из посыльных:

— Тама... там... — грудь гонца возбуждённо вздымалась. Бедняга никак не мог отдышаться, чтобы связно произнести пару слов. — На Верхних воротах... Они все мертвы!!! — голос гнома сорвался на визг: — Всё пространство усеяно трупами! Горстка выживших, какая нахрен победа?! Тот урод, он наврал нам с три короба! А-а-а-а-ах! — разведчик плюхнулся на колени и, ничуть не стесняясь, зарыдал на глазах у собравшихся.

И без того ссутуленные плечи опечаленных бедняков опустились совсем ниже плинтуса. На глазах взрослых мужей наворачивались горькие слёзы. Продолжать заниматься самообманом и дальше они уже не могли.

— Теперь нам точно конец, — прошептал выступавший до этого гном, выразив мнение окружающих.

'Ну что ж, вот и пришёл мой черёд. Праотец видит, не такой судьбы я хотел, но разве есть у меня какой-нибудь выбор?' — отстранённо решил про себя Скалозуб, готовясь взвалить на себя ношу ответственности за заблудшее стадо. Получить власть над слабыми духом. В своих или общественных интересах? В тот миг он не ведал ответа на этот вопрос.

— Братья! Нет. Дети мои, пускай не телом, но сущностью своею духовной! Напрасно горюете и отчаиваетесь... — начал свою воодушевлённую речь новый пророк.

Хог бежал со всех ног к дому Фомлина, а потому не мог ни слышать ставшую со временем легендарной проповедь Безбородого, ни видеть, как на лицах обездоленных гномов вновь начинает светиться надежда. Не дано ему было стать свидетелем того, как узник вновь обретает свободу, выходя из несправедливого заключения в прежнем обличии, но в совершенно иной ипостаси — истинного Вождя угнетённых.

Непосредственное участие Хог принял в событиях другого рода. Менее общеизвестных, но гораздо более драматичных.

Глава 22. Великолепная борода

Неправда, что страдания облагораживают характер, иногда это удается счастью, но страдания в большинстве случаев делают человека мелочным и мстительным.Сомерсет Моэм

Бойл выхаркнул очередной сгусток крови, хрипло закашлял. С усилием выплюнув красные слюни на бороду, со свистом втянул в себя воздух.

Пастырь осторожно приподнял голову избитого гнома, подложил под затылок импровизированную подушку из разного рода тряпья. Особого облегчения пациенту сие не принесло.

Всегдашний тихоня лежал практически неподвижно, словно то был не юноша, а немощный старец. Руки безвольно откинулись в стороны, глаза не открывались из-за обширных кровоподтёков. Лишь ходила ходуном грудь, сотрясаясь от беспрерывного кашля.

Пророк тяжко вздохнул. И без обширных познаний в области медицины было ясно, что дело дрянь.

— Де... душ... Дед...

Гримаса мучительной боли исказила лицо юного гнома, когда тот попытался приоткрыть залепленные кровью глаза. Правая рука едва приподнялась над матрасом, по всей видимости, обозначая желание приманить к себе Пастыря. Тот нежно погладил раненого товарища по густым волосам, наклонившись почти к самому уху, прошептал успокаивающие сердце слова.

Бойл лишь досадно поморщился. Собственная участь мало его волновала:

— К... К... Кларк. Помочь... ему...

Пророк почувствовал, как по щекам текут горькие слёзы. От желания разрыдаться и завыть во весь голос его сдерживала лишь необходимость оказывать поддержку другу, что пребывал сейчас на грани жизни и смерти. Бурные переживания врачевателя вряд ли могли способствовать успеху в этой борьбе.

От вопиющей несправедливости и обиды душа старца разрывалась на тысячи мелких частиц.

'Почему? За что, Праотец?! Заслужили разве двое юных созданий участи столь трагичной?! Что сделали они плохого Тебе или кому из творений Твоих? Так доколе испытывать собираешься праведников?!'

Бойл снова надсадно закашлял.

'Взгляни, обрати взор Свой на юношей сих! Они — лучшие из детей Твоих на этой земле. Почему, почему жаждешь отнять Ты чудесный дар жизни? Разве не о Тебе говорят Милостивый, Благосклонный и Всепрощающий? Злодеям сходят с рук страшные преступления, отчего же чистые души не заслужили вкусить плодов земного существования, кое не повторится больше уже никогда?!'

Красная мокрота летела во все стороны изо рта зашедшегося густым кашлем гнома. Похоже, дело было во внутреннем кровотечении, с которым истово молящийся Пастырь навряд ли мог что-то сделать.

'Прошу, дай шанс молодым! Пусть в полной мере пройдут извилистый путь в юдоли сей! Ощутят вкус, тяготы и радости жизни!'

Борода Бойла была уже насквозь пропитана слюной и кровью, но он продолжал сплёвывать на неё всё новые и новые порции красной харкоты.

'Праотец, взываю к Тебе, пощади раба Своего! Не дай умереть душе, бытия не познавшей! А если, если так уж нужна Тебе чья-нибудь жизнь — возьми лучше меня! Давай, вперёд, я готов! Довольно говна повидал я за долгую жизнь! Хоть сейчас меня забирай! Ну же! Давай!!!'

Содрогнувшись всем телом, Бойл выплюнул большой комок густой крови и с облегчённым видом притих. Со стороны двора, приглушённые дверью, долетели отзвуки грубого смеха и гнусного улюлюканья. Ни то, ни другое, ни третье, Пастырю решительно не понравилось.

* * *

Пары могучих ударов хватило, чтобы выбить из рук вон плохо отремонтированную дверь дома, ставшего нынче тюрьмой. Хищно пригнувшись, Хог впервые в жизни вошёл в жилище старого друга без приглашения, сразу вляпавшись в подозрительно вонявшую лужу.

В обычно идеально чистой гостиной царил жуткий бардак. Повсюду валялись бутылки, объедки, разбитая утварь. От запаха мочи, пота и отвратительной выпивки перехватывало дыхание. Взгляд Хога моментально выцепил двоих виновников беспорядка.

Сидевшие за обеденным столом не самого лицеприятного вида гномы с открытыми ртами уставились на незваного гостя, что застыл на пороге. Огромный, в иссиня-чёрных одеждах, Хог походил на изготовившегося к прыжку дикого зверя. На полусогнутых ногах он сделал небольшой шаг вперёд.

— Какого ху...

Договорить фразу головорез не успел. С неимоверной для своих габаритов скоростью Хог подскочил к ближайшему супостату и, не мудрствуя, пронзил копьём в сердце. Удивлённо уставясь на торчащее из груди древко, бандит завалился под стол.

Сосед убитого оказался шустрее. Опрокинув массивный стол прямо на Хога, он вскочил с места и рванул в сторону. Туда, где так беспечно покоились в углу комнаты дубинки, копья и, казалось бы, совершенно неуместный в таком контексте хозяйственный молоток. Добежать и схватить оружие мерзавец успел. Засим удача покинула жестокого надзирателя.

Не заморачиваясь с вытаскиванием застрявшего в теле копья, Хог просто швырнул первый попавшийся под руку предмет в голову прыткому гному. Таким предметом оказался весьма увесистый табурет, что с грохотом припечатал ублюдка к стене. Осевший на задницу лиходей безвольно наблюдал, как подошедший к нему здоровяк с лёгкостью вырывает из ослабленных рук добротного вида дубину, не раз и не два решавшую серьёзные разногласия в пользу владельца.

Взвесив в руке тяжёлый предмет и удовлетворительно хмыкнув, Хог без лишних эмоций превратил череп тюремщика в фарш из мозгов и костей. Дубинка оказалась исключительно крепкой.

Осторожно приоткрыв дверь, ведущую во внутренний двор, Хог некоторое время прислушивался. Убедившись, что по крайней мере сразу за порогом его не ожидает засада, всегда размеренный и спокойный разводчик кротосвинок мощным толчком распахнул настежь двери и устремился вперёд.

Ворвавшийся в скрытую от посторонних пещеру боец был физически и морально готов к любым передрягам. Опасность давно перестала страшить мужа, прожившего невероятно суровую жизнь. Ведь что, по большому счёту, он мог потерять? Ежедневный труд в поте лица? Надежду на мифическое светлое будущее? Долгие вечера в одиночестве? Неприятностями и прочим дерьмом Хога было не удивить.

Судьба, однако, в очередной раз преподнесла жестокий урок оказавшемуся излишне самоуверенным гному.

Посреди чудесного подземного сада, в котором судя по яркому освещению сейчас царил 'день', раскачивался, повешенный на большом сталактите, тот, кто был Хогу как сын. Ступни висельника слегка задевали сочную зелень кустов. Тихо журчал текущий рядышком ручеёк. Наливались соком начинающие краснеть помидоры.

Обрубки двух рук, что безвольно свисали вдоль стройного тела, плохо сочетались с идеалистической картиной райского сада. На совсем ещё юном лице застыла гримаса мучительной боли, судорожного напряжения, но в то же время и какого-то глубокого удовлетворения, словно под конец недолгого земного пути Кларк успел исполнить некий важный внутренний долг. Сердце Хога мучительно сжалось в тугой комок боли. Самый активный, оптимистичный и жизнерадостный юноша покинул худший из миров навсегда.

Стоявший поодаль от входа мужчина, задрав голову, внимательно рассматривал труп. Услышав стук резко распахнувшейся двери, гном вздрогнул и с расширенными от испуга глазами повернулся на шум. Непонимающе воззрился на застывшего Хога.

— Твою медь, я чуть от страха не обосрался! Какого хера ты пинаешь так дверь?! — тюремщик оправился от шока быстрее, чем гость.

— Эта сука убила Зерка, ты представляешь?! Задушил его своими чёртовыми руками-верёвками, подлая мразь!

Изо рта говорившего вылетала слюна, скрюченный палец указывал на мёртвое тело Кларка:

— Когда Дорки узнает, он нас на куски разорвёт! — голос гнома стал значительно выше. Похоже, он пребывал на грани истерики. — Но ведь это несправедливо!!! Мы следовали прямым указаниям Зерка и занимались стариком с молчуном!

От застрявшего в горле кома Хог не мог промолвить ни слова.

— Разве могли мы знать, что безрукий калека опасен? Передай Дорки, мы тут ни при чём! Это всё он! Он виноват! А мы, мы убили драную тварь его же орудием! — каратель энергично хлопнул в ладоши. — Скажи Вождю: Бирк, Харшег и Ганин отомстили за Зерка!

Самообладание медленно возвращалось к оцепеневшему гному.

— Мужик, ты вообще меня слышишь? Эй, тормоз, ау! — взгляд убийцы наконец-то упал на окровавленную дубинку в руках странного посетителя. — Да кто ты такой?

Тихий мужчина в преклонных летах отбросил оружие и, как-то очень не по-доброму улыбаясь, подошёл к последнему надзирателю:

— Говоришь, разорвёт тебя на кусочки? Что ж, так тому, значит, и быть.

Вопли неспешно расчленяемого подонка раскатывались по потаённой пещере в течение многих часов. Лишь необходимость крепкого сна тяжело избитого Бойла заставила освобождённого из неволи пророка уговорить Хога прекратить пытку. На месте снятого с петли Кларка посреди сада теперь висел жестоко обезображенный труп.

* * *

Страшная картина побоища внушала благоговейный ужас, служа олицетворением всех мрачных пророчеств и предостережений, что на протяжении последней пары веков втолковывали грешным сердцам избранники Всеобъемлющего. Как видно, старания их успехом не увенчались. Так уж устроены гномы: каждый считает, что вот именно лично он имеет право нарушить периодически заповедь, по каким-то причинам ему обязаны дать поблажки в соблюдении высших законов, в крайнем случае всегда можно выклянчить очередное прощение, чуток помолившись и пожертвовав два гроша... А кара, серьёзная кара за преступления — она ведь предназначена исключительно для других.

Сразу за разлагающейся стеной давешних мертвецов валялась плоть свежая. До самого противоположного конца площади пространство было усеяно телами стражей и бедняков. Беспорядочно разбросанные, в самых неожиданных позах, те лежали везде. Гномы старые и молодые. Храбрые и не очень. Сильные умелые воины и голодные доходяги. Что ж, по крайней мере, столь желанное многими равенство было достигнуто, ибо небытие одинаково трагично для всех.

Убитых было столь много, что 'Стена смерти' казалась детской забавой по сравнению с огромным 'Покрывалом погибших за правое дело'.

— Упокой Праотец несчастные души... — пробормотал Торк, истово верящий в лучшую долю опосля земного пути.

Скалозуб не был уверен, получат ли утешение за последней дверью павшие в этом или в каком ином бою гномы, но свои сомнения по поводу загробного существования решил не высказывать. Сейчас был явно неподходящий момент для философских дискуссий. Да и пророка, что усомнился в собственной вере, общество вряд ли сумеет понять.

— Вам не кажется это странным? — задал, словно бы риторически, вопрос Скалозуб.

— Странным? Да сие же просто чудовищно! — возмутился стоявший слева от него мужчина в летах.

Безбородый пророк обернулся к столпившимся позади него нищим. Узкий проход был под завязку забит желающими воочию узреть 'славную победу', о которой говаривал Зерк. Гномы в задних рядах вытягивали шеи, вставали на цыпочки и подпрыгивали, стремясь хотя бы мельком взглянуть, что же такого увидели их товарищи впереди. Те, кому 'посчастливилось' разглядеть все подробности, наоборот, с округлёнными глазами пятились от жуткого зрелища, шепча все известные им молитвы.

— Я не про то. Стражи. Их, считай, что и нет.

Действительно, на площади практически не было заметно движения. Лишь горстка бойцов оттаскивала покалеченных соратников в сторону. Ещё двое мерзавцев неспешно прогуливались по полю сражения, иногда тыкая в лежащих копьём.

— Это совсем, поверьте, совсем не в духе стражей, оставлять своих раненых без лекарей и защиты. Бросать на произвол судьбы кучу оружия, ценнейших доспехов! Да и просто оставлять вот так трупы. Разводить санитарию, как делал ваш Дорки... — Скалозуб зажал нос рукой. — Праотец милостивый, как вы вообще несли столько времени караул у этой смердящей стены мертвецов?!

Гномы смущённо пожимали плечами, уставившись в пол.

— Нам давали повязки, смоченные в мухоморной настойке, — ответил за всех тот же мужик, что поначалу не понял пространные рассуждения Скалозуба. — Но ты совершенно прав, Безбородый... хм, пророк?

Говоривший словно бы пожевал непривычное слово. Не все могли быстро переключиться и признать над собой новую власть. Изменить отношение к тому, кто так долго был узником, посмешищем, 'украшением площади', а затем в одночасье стал лидером, было непросто.

— Чтоб эти ублюдки вот так побросали товарищей, своё драгоценное обмундирование и умчались невесть куда, должна иметься ну прямо-таки крутая причина! — нищеброд почесал плешивый затылок. — Что будем делать... пророк?

Скалозуб обвёл взглядом притихших жителей злосчастных трущоб. Немногие уцелели сегодня в боях. Ещё меньше осталось тех, кто был способен стоять на ногах и сражаться. Не за свободу и равенство. Но пусть хотя бы за справедливость и месть. Личную месть одного изрядно пострадавшего гнома.

Взвалив на плечи тяжёлую ношу ответственности, лжепророк печально вздохнул. Конечно, он не имел ни малейшего права так рисковать подопечными, но другого шанса у него не будет уже никогда:

— Есть только один способ выяснить ВСЁ, — новый вождь черни выделил интонацией последнее слово. — Дети мои, мы выдвигаемся в последний поход! Оберите тела стражей и экипируйтесь самым лучшим оружием и бронёй! Раненых и иже с ними взять в плен, отвести в Лагерь. Вреда не причинять, пусть станут заложниками!

Так, повторяю ещё раз. Чтоб ни один волосок с бороды тяжелораненых не упал! Понимаю, вы жаждите мести, но живыми стражи послужат нам лучше. Мы выменяем их на гарантию безопасности наших жён и детей! — бедняки хотя и без особого энтузиазма, но всё-таки утвердительно закивали. — Тех двоих палачей поймайте и приведите ко мне.

И самое главное. Никто из стражей не должен сбежать!

— А если живым схватить кого-нибудь не получится?

Скалозуб долго смотрел на задавшего вопрос бандюгана, что с нехорошей ухмылкой поигрывал в руке самодельной пращей.

— Они... не должны... убежать.

Странное дело, но он совершенно не испытывал положительных эмоций и чувств, рассматривая труп одного из заклятых врагов. Не было ни радости, ни злорадства. Осознание справедливой расплаты не согревало изувеченную душу пророка. Скорее наоборот, смотря на бледное лицо Дорки, сердце его переполнялось печалью. Хотелось бы верить, что, пройдя испытания, он изменился, стал выше низменной мести. Но если быть честным, причина, конечно, не имела никакого отношения к нравственности. Скалозуб ощущал разочарование оттого, что у него отобрали возможность отомстить самому. Посмотреть напоследок убийце в глаза, сообщить, за какой именно грех того ждут вечные муки в аду...

Сгрудившаяся вокруг тела Вождя голытьба выражала эмоции гораздо более интенсивно. И противоречиво. Кто-то тихонечко всхлипывал, кто-то осуждающе смотрел на недавнего лидера, кто-то опять впал в отчаяние. Несколько особенно отмороженных юношей начали плевать на гнома, коего ещё пару часов назад почитали как Бога. Чуть было не вспыхнула драка. Дабы не дать накалу страстей посеять раздор в и без того поредевших рядах, Скалозуб взашей отогнал всех от трупа, велев заняться поиском пригодной брони. Невозможно предсказать, что ждёт впереди, но когда на тебе хороший доспех, шансы на выживание существенно повышаются. А Дорки как раз был экипирован в превосходное снаряжение...

Ослабленный продолжительным заключением Скалозуб поморщился, сделав в тяжёлых доспехах пару шагов. Долгий период малоподвижности давал знать своё. Тем не менее нынешнее лишение всех свобод было не чета предыдущему, когда до дома его буквально несли на себе Фомлин и Бойл. Несмотря на голод, охвативший блокадный Квартал, он неплохо питался, периодически, насколько позволяли колодки, разминал конечности и что самое главное — чувствовал себя королём ситуации. Рука, ушибленная пинком Норина, практически зажила, а потому, если не принимать в расчёт лёгкого головокружения, вырвавшийся на волю гном был полон решимости творить ход истории. Эксцентричный пророк усмехнулся собственным мыслям. Вероятно, сейчас его бы не испугала даже возможность в третий раз оказаться в колодках.

От стражей, коих не всех, к сожалению, удалось захватить в плен живьём — к вящей радости пращников, несколько воинов всё же предприняли попытку сбежать, — удалось вызнать весьма скудную информацию. Бунт законнорожденных и осада дворца, конечно, проясняли стремительный отход стражей, но ничего не сообщали о текущем соотношении сил. Сколько было мятежников, насколько серьёзную угрозу они представляли, и как быстро солдатам Короля удастся справиться с новой бедой, оставалось загадкой. В такой ситуации терять время было нельзя.

— Дети мои, торопитесь! — воззвал Скалозуб к подопечным. — Я всей душой скорблю по погибшим, но сейчас у нас нет возможности хоронить мертвецов! Знаю, здесь полегли ваши родственники и близкие сердцу друзья, но отдавать честь храбрецам мы будем потом!

Вокруг пророка без бороды медленно собирался теперь уже тяжеловооружённый отряд. Задумавший крайне рисковую операцию гном задумчиво почесал подбородок, обдумывая очередную публичную речь. Почувствовал гладкую кожу лица. Даже находясь в заточении, он оставался верным принципу и не давал отрасти щетине. Была какая-то ирония судьбы в том, что роль его брадобрея досталась именно тому пареньку, из-за которого Скалозуб порой забывал своё настоящее имя...

— Глядя на вас, моё сердце наполняется гордостью! Дети мои, вы прошли суровые, неимоверные испытания, но не сдались! Напротив, ваша сила утроилась! Посмотрите на себя и друг друга, разве такими вы были ещё полдня назад? Нет. Тогда вы были обычными нищими, бедняками, но сейчас передо мной стоят настоящие воины! Я вижу решимость в ваших глазах, чувствую пыл и жар ваших душ! Сегодня, вместе, мы повернём ход истории вспять!

Небольшая толпа ответила пророку приветственным кличем. Тот продолжал:

— Неведомо мне, чем закончится нынешний день, что за развязка ожидает Оплот, но зов свыше гонит дух мой вперёд! Дети, я чувствую, пришёл, наконец, наш черёд! — спонтанно прорифмовал Скалозуб. — Мы прошли все жернова! Мы страдали, истекали кровью, теряли близких, друзей и себя! Всё сие было одним большим очищением. Но мы выдержали, сумели достойно пройти испытания и стать чистыми как алмаз! А теперь, теперь мы должны подать пример остальным. На нас возложена священная миссия самим Праотцом! Дети мои, пора явить истинное правосудие в этот мир!

Воспрявшие духом бойцы загорелись неподдельным энтузиазмом. Выполнять богоугодное дело всегда приятнее, чем заниматься убийством и грабежом. Пускай со стороны особой разницы часто и не заметно.

— Помните, мы не стали неуязвимыми, нет. Праотец упаси уповать на подобную чушь! Но мы стали умными, хитрыми, аккуратными. Наша задача — произвести разведку, выведать обстановку и использовать оную в свою пользу. Стражи сцепились с мятежными законнорожденными, и хотя в успех восстания я не верю, конфликт даёт нам шанс нанести точечные удары и повернуть ситуацию в нужное русло.

Да, шанс этот мизерный. Да, риск огромный. Да, я знаю, к чему сие может нас всех привести. Да, другого пути, к сожалению, нет. Итак, если кто сомневается или боится — оставайтесь, молитесь и уповайте на лучшее. Те, кто готов этому самому лучшему поспособствовать — следуй за мной!

Возражений от новоявленных 'вершителей правосудия' не последовало.

— Кажется, я знаю, кому первым принесём мы добро... — уже тише промолвил идущий впереди молчаливого отряда воителей Скалозуб.

Новый вождь с тревогой оглядывался по сторонам, за каждым поворотом ожидая засаду, однако скромное воинство встречало лишь всеобщее запустение. Пещера ремёсел казалась полностью вымершей. Никто не спешил по делам, не слышно было гомон детишек, патрули Короля не совершали обход. Скалозуб мог поклясться, что пару раз улавливал некоторое движение в окнах домов и чувствовал на себе чужой взор, но шарахаться совсем уж от каждого шороха и почудившегося недоброго взгляда не было ни времени, ни возможности. Пророк вёл свою паству вперёд.

Единственная живая душа, что попалась им на пути, принадлежала глубокому старику. Прижавшись к обочине, тот самым внимательным образом осматривал идущий мимо отряд. Постоял ещё какое-то время, глядя им вслед. Пробурчал под нос что-то про 'долбанных стражей', сплюнул и спокойно поковылял себе дальше.

Решившиеся идти до конца бедняки... хотя нет, уже самые настоящие воины, по-прежнему шествовали в угрюмом молчании. Гномы, что прошли сквозь тяготы неудавшейся революции, были готовы на всё. Собственная жизнь потеряла для них прежнюю ценность, чужая тем паче. Скалозуб дал им надежду, но он сам же признался в неведении того, что ждёт впереди. К тому же в отличие от Дорки, чьи мотивы и действия были прямолинейны и целиком направлены супротив врага, курс нового лидера мало кто понимал. И если красочные слова о дипломатии ещё можно было как-то увязать с захватом заложников, то вторжение в запретный район, какие-то 'точечные удары' и вершение правосудия явно разнились с миролюбивыми лозунгами. Никто, в том числе и сам Скалозуб, не знал до конца, зачем они здесь. Все с трепетом ожидали исхода сегодняшних воистину глобальных событий. К чему приведёт их 'последний поход'.

На контрасте с остальными полузаброшенными владениями в Пещере, поместье Рыжеруба смотрелось словно дворец средь трущоб. Отремонтированный фасад, выкрашенный новый забор, садик с идеально высаженными в узоры грибами и мхом... Скалозуб аж присвистнул, такой роскоши Дом Среброделов не мог позволить себе и в лучшие времена!

У входа, так же как и во время его последнего посещения, топтались двое громил. Один из них, прищурившись, разглядывал отряд, экипированный в броню стражей. Другой с задумчивым видом ковырялся в носу. Вытащив большую козявку, долгое время изучающе смотрел на неё, затем щелчком пальца отправил в полёт. Удостоив вниманием приближающуюся группу вооружённых бойцов, некоторое время вглядывался в лицо предводителя. После чего как-то сразу весь сдулся и посерел. С дурным видом ринулся прочь, но далеко убежать не сумел.

Скалозуб отлично помнил 'мыслителя', что саданул его когда-то по рёбрам и вышвырнул из поместья. Пращник понял взгляд доброго пророка без слов. Снаряд размозжил голову гнома, мозги растеклись по земле вместе со всеми глубокими думами. Что же, похоже, мир так и останется во тьме и невежестве, не узнав никогда, к каким умозаключениям за долгое время дежурства пришёл наш философ. Что всё-таки лучше: выпивка, стрёмные девки или жратва? Извечный вопрос, а для многих — единственный по-настоящему важный...

Несущие правосудие и добро гномы стремительно рассредоточивались по дому, переворачивая и круша всё, что встречалось им на пути. Скалозуб с запозданием пожалел, что недостаточно конкретизировал задание своим подопечным. Если приказ о поиске провизии всем был понятен, то аналогичную задачу конфисковать ценные вещи каждый воспринял по-своему. У кого-то ценность ассоциировалась с деньгами, у кого-то с предметами роскоши, а у некоторых наибольший интерес вызывали молоденькие служаночки, от чьих пронзительных воплей пророк всякий раз втягивал голову в плечи. Всё остальное, не представлявшее для необразованной черни значения, следовало, само собой, уничтожить, просто забавы ради. Сам Скалозуб, однако, совершенно точно знал, куда держит путь, а потому решительно пёр вперёд, не предпринимая попыток остановить творившееся повсюду насилие. 'Конфискация' шла полным ходом, ломая судьбы и жизни несчастных существ.

Не дожидаясь пока обмякшее тело мордоворота, что преданно охранял покои хозяина, осядет на холодные плиты, миролюбивый пророк пинком открыл дверь. Входя в гости к старому другу, он чувствовал лёгкий мандраж. Именно так и представлял он своё возвращение. Именно так желал явиться сюда — не в роли просящего, но как вестник возмездия!

В первый момент ему показалось, что в комнате никого нет. От разочарования Скалозуб ударил кулаком по стене. Пафосный миг триумфального возврата героя был безнадёжно испорчен, ведь оценить его было попросту некому. Лишь глубоко вздохнув и выдохнув пару раз, умудрённый испытаниями муж мысленно отругал себя за мальчишеский гонор и внимательно осмотрелся.

Кабинет Рыжеруба поражал своей роскошью. Высокие стулья стояли вдоль стен, что украшали картины давно ушедших в небытие мастеров. На аккуратных тумбах были выставлены изящные статуэтки, в углу комнаты на постаменте покоился бюст, изображавший, кого бы вы думали? Короля! Кто-то явно хорошо научился засовывать в жопу вышестоящих язык. Но главную ценность представлял, безусловно, шкаф с великолепным собранием книг. Древние рукописи, что были в нынешние тёмные времена на вес золота, соседствовали с внушительного вида гроссбухами, в которых, как догадывался Скалозуб, новоиспечённый купец фиксировал свою баснословную прибыль. Свет из декоративного камина приятно пульсировал, создавая ощущение тепла и уюта. Пахло жареной грибокартошкой и водкой. И то и другое нашлось на отполированном до блеска круглом столе. Трапеза ещё не успела остыть, а значит, преуспевающий на чужих страданиях делец был где-то неподалёку.

Скалозуб закинул хрустящие ломтики грибокартошечки в рот, с наслаждением пожевал. Грешно жаловаться, но практически исключительно мясной рацион последних недель успел изрядно ему надоесть. Следуя давнишним указаниям Пастыря, к водке прилежный ученик даже не прикоснулся.

Едва заметное движение мгновенно привлекло его взор. Отодвинув большое кресло в углу, Скалозуб встал, уперев руки в бока, и с любопытством разглядывал сжавшегося в комочек 'партнёра'. Невзирая на явное обнаружение, тот по-прежнему сидел, скрючившись, на полу и старательно жмурил глаза. Как будто в его положении это чем-то могло помочь! Пророку показалось, что губы рыжебородого гнома шевелятся в беззвучной мольбе.

— Давай-давай, хорошенечко помолись, Рыжесруб! Авось Праотец не станет слишком уж мучить твою грешную душу в аду!

Услышав знакомый голос, забившийся в угол владелец имения решился-таки обратить мутный взор в сторону гостя:

— Ч... Чоппи? — глава разбогатевшего Дома протёр заплаканные глаза, в которых на краткий миг появилась надежда. — Чоппи, поверить не могу, это ты?!

Скалозуб ухмыльнулся:

— А ты ждал кого-то ещё?

Рыжеруб схватился за спинку кресла, медленно и неуклюже поднялся. Несколько раз вытер лицо, провёл руками по бороде. Похоже, сии нехитрые манипуляции помогли ему чуточку успокоиться.

— Хвала Королю, я думал, банда Кремня пришла и по мою душу...

Скалозуб удивлённо приподнял одну бровь:

— Хвала Королю? Банда Кремня?! Дружочек, ты часом того, не рехнулся? Иль может быть, перепил с утреца? — мало что понявший гном указал взглядом на бутылку водки, что так и осталась стоять на столе.

Хозяин дома гордо вздёрнул подбородок, воинственно приосанился. К сему моменту он ещё, конечно, не понимал, что перед ним вовсе не тот умный, но совершенно безобидный делец из Квартала, а прошедший через суровые испытания безжалостный муж.

— Чоппи, да что ты о себе возомнил?! Врываешься без приглашения ко мне в дом, учиняешь внизу балаган, пугаешь слуг, так ещё и орёшь на меня!

— Здесь вопросы задаю я! — отчаянный вопль насилуемой где-то неподалёку служанки словно бы подтвердил последнее утверждение.

Рыжеруб нервно оглянулся в сторону входной двери — в комнату вошли Торк и пара недружелюбного вида ребят из числа первых последователей пророка без бороды. Поражённые невиданной роскошью, гости не сразу обратили внимание на двух собеседников.

— Чоппи, кто все эти гномы? Почему на вас доспехи стражей? Чего вы хотите?! — всё та же служанка визжала как резаная, не затихая ни на секунду. — Я всё вам отдам! Клянусь, всё!

Истеричный тон собеседника понравился Скалозубу больше надменности, что улетучилась столь же стремительно, как возникла. Однако он пришёл сюда в первую очередь за ответами, а уж затем ради сведения личных счетов. Хотя... одно другому не помешает.

— Знаю, знаю, не переживай так. Конечно, ты отдашь... всё! Пха-ха-ха!

Рыжеруб затравленно смотрел на гнома, что не так давно ходил к нему на поклон. Скалозубу стоило немалых усилий вновь взять себя в руки, дабы перевести разговор в нужное русло. Как быстро меняется поведение и характер даже лучших из нас, когда власть над другими внезапно становится данностью...

— Извини, кажется, я немного увлёкся. Давай по порядку. С каких это пор ты стал восхвалять Предателя, будто тот ровня Праотцу?

Рыжебородый гном смущённо опустил глаза, но ничего не ответил. Скалозуб не стал напирать и перешёл от риторических вопросов к более важным:

— Вначале ты решил, что мы 'банда Кремня'. Я хочу знать, кто они и какое имеют отношение к беспорядкам в Пещере.

Владелец имения насупился вновь:

— Тебя волнуют мотивы этих сумасшедших ублюдков? Отлично, я расскажу тебе. Без проблем! Вот только навряд ли жителю трущоб скажут что-нибудь имена...

Скалозуб снова едва не сорвался на грубое замечание, но сдержался, дожидаясь, когда его собеседник продолжит.

— Вам, беднякам, будет, наверно, сложно это понять, но законнорожденные вовсе не так близки и преданы Королю, как вам кажется. Среди нашего брата полно недовольных славным правлением Маронона. Жизнь с каждым годом становится всё труднее и слабые духом ищут виновных. Ха, они просто не умеют работать! Неудачники и долбанные лентяи. Кризис — это возможности, трамплин для новых свершений! Надо просто пахать, а не сидеть и сопли жевать. Следует...

— Следует прекратить умничать и начать говорить по существу! — раздражённо перебил Скалозуб вознёсшегося в сердцах своих гнома, коего явно понесло не в ту сторону. — Или тебе напомнить, как один нытик не мог заключить ни одной мало-мальски выгодной сделки?! Пока кое-кто не взял его за ручку и не объяснил каждый шаг. Разжевал всё как есть. За что получил 'преогромную благодарность'!

Так называемый успешный успех смотрел на него со смесью страха, стыда и нескрываемой злобы. На сей раз Скалозуб не сдержался:

— Чтоб тебе видеть золото лишь на тёще, говори дальше!

Вздрогнув всем телом, хозяин поместья продолжил рассказ:

— Да-да-да-да... На чём я остановился? А, вот. Среди всех неудовлетворённых нынешним положением дел самым возмущённым, безусловно, был Кременькан. Этот тип просто рехнулся! Вначале он бредил идеей снарядить поход за Врата, можешь себе такое представить?! Врата, что были наглухо запечатаны свыше трёхсот лет назад! Что он хотел там найти, я даже вообразить не могу. Самое страшное, каким-то образом ему удалось, в конце концов, осуществить замысел, — Рыжеруб грустно вздохнул. — Как я узнал много позже, в одной из таких экспедиций участвовал мой племянник. Бедный малыш поддался на уговоры чёртова демагога!

— Вот значит, куда запропастился Трясун... — задумчиво констатировал Скалозуб. Рыжебородый гном с удивлением уставился на него. — Неважно, прошу, продолжай.

Владелец имения с опаской глянул на распивавших грибную водку гостей, после чего заговорил вновь:

— После организации самоубийственных походов безумец, естественно, не успокоился. На тайных собраниях власть имущих Кременькан принялся открыто призывать нас к вооружённому бунту. Обстановка всё накалялась, — взор Рыжеруба блуждал меж призрачных далей не столь далёкого прошлого, — нехватка продовольствия ощущалась с каждым днём всё сильней. Без объяснения причин был взят под арест весь Дом Среброделов, что ещё больше усилило недовольство. — Скалозуб слегка вздрогнул, в памяти всплыли отголоски не самых приятных событий. — И если поначалу Кремня воспринимали как сумасшедшего практически все, теперь к его призывам прислушивалась значительная часть общественных лидеров.

Дальше хуже. Чернь, хм, прости, жители Квартала, устроили набег на Пещеру. Угадай, кого они обокрали? Дома, главы которых не разделяли убеждения Кременькана — просто невероятное совпадение! Авторитет стражей, допустивших разбой, а затем получивших по щам от необразованной голытьбы заметно упал. Теперь воинство Короля не казалось неодолимой преградой. Если какие-то голодранцы смогли дать им отпор, то чего бояться законнорожденным, чьи доспехи пылятся без дела?! Не знаю точно, что происходило на тайных собраниях, я давно перестал посещать сии мероприятия, но месяц назад они вконец перестали быть тайными, и началась активная подготовка к восстанию.

Я говорил об этом Велеру, не раз и не два, предупреждал об опасности, но тот лишь смеялся. Назвал меня фантазёром, обвинил в том, что я желаю избавиться от конкурента посредством низменной клеветы! — Рыжеруб в сердцах хлопнул кулаком по спинке кресла, которое неосознанно использовал как прикрытие. — Видишь ли, у Кременькана тоже существовали договорённости с главным кладовщиком, не я один покупал товар у короны. Правда, куда Кремень девал запасы еды непонятно — со всеми в Пещере торговал только я... Ладно, неважно. Когда чернь отвлекла на себя абсолютно всё внимание стражей, наши герои наиподлейшим образом атаковали дворец. Сложно судить, оказался ли удачным неожиданный штурм, но раз здесь находишься ты и твои мародёры, стражам сейчас явно приходится туго.

Закончив длинную речь, Рыжеруб устало вздохнул. Как ни крути, то был всего лишь пожилой гном, пусть на него и свалился внезапный успех. Что вскружил ему голову, заставив поступиться с мешавшей обогащению нравственностью. Последствия, к сожалению, были трагичны для всех. В борьбе за возможность поесть полегло слишком много народу, чтобы жадного старика можно было простить.

Допив грибную водку, Торк и сотоварищи с деловым видом принялись выносить всё ценное из шикарного кабинета. Хозяин провожал каждую вещь взглядом, исполненным глубокой тоски. Скалозуб по-прежнему стоял напротив, теребя гладковыбритый подбородок. Как ни странно, он понятия не имел, что делать со своим недопартнёром. Оставить безнаказанным преступление спекулянта он, конечно, не мог, но удовлетворяющее его тонкое чувство справедливости решение никак не желало приходить в голову.

— Что ты планируешь делать со мной? — жалобным голоском вопросил зажатый в угол делец. — Убить? Обобрать до последней нитки? Избить? Ох... понимаю... — Рыжеруб печально вздохнул. — Да, Чоппи, я прекрасно осознаю, как сильно виноват пред тобой.

— Если бы только передо мной... — задумчиво проговорил Скалозуб. — Сдержи ты тогда своё слово, исполни часть сделки и не случилось бы голодного бунта черни. Законнорожденные не решились бы на отчаянный штурм дворца. Сотни, может, даже тысячи мужчин остались бы живы! Пускай им и не светила счастливая жизнь, но, по крайней мере, они не потеряли бы её понапрасну в жестоких боях!

— Знаю я, знаю! — охрипшим голосом отчаянно выкрикивал слова Рыжеруб: — Знаю, что был неправ! Жадность. Жадность и тщеславие вскружили мне голову! — на краткий миг пророку всепрощающего Бога показалось, будто старик действительно кается. — Что тут сказать, я всю жизнь только и наблюдал, как Дом мой приходит в упадок. Великое наследие предков я безвозвратно просрал! — на глазах главы Дома блестели слезинки. — Пришла старость, смерть перестала казаться чем-то далёким, а вокруг была одна лишь разруха да пустота. Все ушли от меня: слуги, женщина, мой племянник... Остались только древний лакей, которому попросту больше некуда было идти, да доморощенный сторож. Закат моей бессмысленной и никчёмной жизни был близок, когда появился ты, Чоппи.

В один миг изменилось решительно всё! Я стал востребован! Меня вновь начали уважать! Влиятельные мужи приходили ко мне на поклон. Женщины хотели меня. Вокруг собиралось всё больше народу и мне это нравилось! Я не мог отказать кому-то из них. Они все зависели от меня, все нуждались во мне!

— Им просто нужны были твои деньги и банальное пропитание, идиот! На тебя любому из них всегда было, есть и будет глубоко наплевать! — со злобой констатировал милосердный пророк. — Гарантирую, как только ты не сможешь обеспечить быстрорастущие потребности неблагодарных скотов, с тобой вновь не останется никого! Чего качаешь головой, сомневаешься? Ну ничего, скоро тебе представится возможность убедиться в правдивости моих слов, хе-хе-хе... Эй-ей, Торк, рукописи тоже берите! Да, оно самое. Что?! Эти 'дурацкие бумажки' в десять раз ценнее всего остального!

Напряжение приближающейся развязки, дикая смесь из чувства вины и уязвлённого самолюбия, страх потери нажитого, пусть и весьма посильным трудом, богатства — придали смелости рыжебородому неудачнику. Правду глаголют, нет собеседника более искреннего, нежели гном, которого довели до отчаяния:

— Жаждешь мне отомстить? Что ж, валяй! Но помни, наворованное сегодня добро стражи рано или поздно, один хрен, отнимут, в свою очередь, и у вас! А если не стражи, то законнорожденные.

Ты уверяешь меня, что без бабла все снова уйдут, и я останусь один?! Позволь и мне просветить тебя, мой дружок. Неважно, кто возглавит Оплот, как ты выразился, 'всем всегда было, есть и будет' ... глубоко насрать на вас, чернь! Маронон, Кременькан, любой случайно выбранный гном — для вас не имеет никакого значения, ибо никого не волнует судьба простого народа. Все власть имущие хотят тот самый народ поиметь, для этого они к власти и рвутся. Так что давай, наслаждайся своим сиюминутным триумфом, глупец! Порадуйся ненадолго, прежде чем вновь окунуться с головой в свой свинарник!

Рыжеруб сплюнул, но неудачно, слюна тонкой струйкой повисла на бороде. Стряхнув руками плевок, дошедший до ручки гном вызывающе выпятил грудь:

— Осуждаешь меня? Считаешь, что сам поступил бы на моём месте иначе? Сразу стал бы творить добро за просто так всем вокруг?! Ха, да это просто потому что ты нищеброд из трущоб, для которого пара грошей — состояние! Тебе никогда не понять возможностей, что дают серьёзные деньги! Слышишь, ты даже представить себе такого не можешь!!! Торговец он, как же, ха! Даже имя и то, словно кличка собакоморды!

Безбородый гном нехорошо улыбнулся:

— Не знаю цену деньгам, говоришь? Не имя, а кличка?! Что ж, хотя бы с последним ты действительно угадал, — вождь черни изобразил циничный поклон. — Пора мне представиться, нет боле смысла таиться. Никакой я, конечно, не Чоппи.

Просто удивительно, что ты до сих пор меня не узнал! Ведь мы столь часто хаживали вместе с Бригиттой в гости к тебе и твоему ненаглядному племянничку, Проявленный его побери!

Сперва на лице хозяина Дома не отражалось абсолютным образом ничего. Набычившись, он смотрел на собеседника пустым непонимающим взором. Затем, словно по щелчку, Рыжеруб буквально подпрыгнул. Глаза едва не повылазили из орбит, выражение искреннего удивления исказило изборождённую морщинами ряху:

— Скало... Скало...

— Да-да, он самый. Скалозуб Усердный, наследник Дома Среброделов, ныне известный как Безбородый пророк! Новый вожак бедняков. Жаждущий найти ответы и восстановить справедливость!

Прозвучало, пожалуй, чересчур пафосно, но живший долгое время грёзами о мести узник находил в том какое-то изощрённое удовольствие. Тщеславие, желание быть великим, в последнее время всё сильнее захватывало дух новоявленного мессии.

Рыжеруб, казалось, не мог поверить услышанному:

— Скало... зуб. Но ведь... Дом Среброделов... Никого из них давно нет в живых! Я спрашивал о судьбе Дома у Велера и не раз...

— И что же этот подонок ответил?

Ещё не до конца пришедший в себя Рыжеруб принялся бубнить что-то под нос. Не расслышав ни слова, Скалозуб схватил пожилого гнома за плечи и начал немилосердно трясти.

Не помогло.

— Да, скажешь ты сегодня хоть что-нибудь стоящее?!

Потеряв терпение, пророк принялся лупить ошеломлённо уставившегося куда-то вдаль старика по щекам:

— Говори! Говори! Говори! — от тяжёлых шлепков голова Рыжеруба моталась из стороны в сторону. Струйка крови медленно вытекала из правой ноздри.

Как ни странно, грубая 'терапия' возымела воздействие. Речь гнома вновь стала осмысленной:

— Эээ... Чего?! А, Среброделы... Ох. Мужчин использовали в качестве живых манекенов для обучения стражей. Женщин... тех, что посимпатичней, отправили в казармы удовлетворять похоть убийц их мужей. Тех, что постарше, оставили умирать с голоду в казематах. А тебя, — гном сглотнул, — тебя забила насмерть камнями разъярённая чернь! По крайней мере, именно так он сказал...

Скалозуб крепко сжал кулаки. Челюсти практически свело судорогой, но он твёрдо решил во что бы то ни стало подавить стон, рвущийся из самого нутра его естества. Конечно, он давно уже смирился с мыслью о смерти родных, но представив себе все муки и ужас, через которые пришлось тем пройти...

Нет, он не станет вопить. Не будет вырывать свои и без того короткие волосы, биться об стену и совершать подобные глупости, нет.

Он будет мстить. Медленно, методично, всем и каждому, кто имел отношение к трагедии, постигшей его славный Дом.

Усилием воли пророк всепрощающего Бога расслабил сведённые мышцы, выдавил скупую улыбку одним краешком рта:

— Что ж, били меня, действительно, и камнями, и палками, и всем остальным. Вот только насчёт смерти Велер сделал выводы немножечко преждевременно, — лицо прошедшего огромное количество испытаний гнома посуровело. — Почему? Эта сука сказала тебе, почему Предатель так поступил с моим Домом? Чем не угодили Королю Среброделы? Что сделали такого, за что мой род истребили?! Ответил что-нибудь тебе Велер? Говори!!!

Ему показалось, Рыжеруб вот-вот расплачется от давления, но от отповеди старого знакомого чуть не заплакал он сам:

— Вас тупо подставили, вот и всё. Экспедициям Кременькана не удалось уйти далеко, почти всех 'первопроходцев' схватили. И все, все как один заявили, что поход организовал твой отец! Под пытками тот признался в содеянном. Я вас умоляю, да под пытками палачей Короля любой бы сознался во всём, что угодно! Судьба вашего Дома была предрешена.

Вопль вновь стал рваться наружу. Хотелось бить кулаками об стену, пока есть силы поднять руки вверх. Скалозуб ожидал чего угодно: безумия Короля, желание присвоить имущество богатого Дома, политическую жертву для провокации власть имущих и черни, но не такого мотива. Бессмысленная гибель родных и близких из-за ничего не представляющего собой сумасшедшего, по неведомой причине решившего подставить именно его Дом, была вне пределов его представлений о вселенской справедливости и высшем смысле.

— Прости, мне искренне жаль. Не знаю, чем Дом Среброделов не угодил Кременькану. Вроде никто из ваших его бред особо не критиковал, дорогу не переходил... — Рыжеруб скорчил сочувственную гримасу. — Я хочу, чтоб ты знал, я всегда относился к твоему отцу с большим уважением! Да и ты, Скалозуб, мне очень нравился. Правда! Пока не увёл у моего мальчика, Трясуна, его долбанную возлюбленную, я считал тебя другом семьи...

Скалозубу стоило немалых усилий сдержаться, чтобы не разбить голову рассочувствовавшемуся 'другу семьи'. Делиться своими соображениями по поводу того, кто у кого увёл лживую суку Бригитту, он тоже не стал.

— Что ж, спасибо за ценные сведения, мой старый 'друг'. Кажется, я знаю, кого навещу теперь следующим...

Пророк обвёл взглядом опустевшую комнату. Прислушался. Вопли насилуемых толпою служанок практически перестали разноситься по дому. Конфискация подходила к своему завершению, но одно дело оставалось по-прежнему не законченным. В кабинет, потирая руки, вошёл верный Торк. Вопросительно глянул на своего господина.

— Погоди, мне нужно ещё пару минут... — Скалозуб задумчиво почесал гладковыбритый подбородок. Посмотрел на холёную бородищу своего собеседника. — Найди-ка мне ножницы, Торк!

Глаза Рыжеруба расширились. Новый пророк возвышался над ним, смотря сверху вниз:

— У тебя такая великолепная борода...

Глава 23. Страж, который не страж

Не ищите злой умысел там, где всё можно объяснить глупостью.Наполеон Бонапарт

Скалозубу крайне не нравилось такое решение, однако отряд пришлось разделить. Бродить по вражеской территории с огромным грузом добычи было смерти подобно. Как говорилось в одной старой книженции: манёвры — половина успеха в войне. Не использовать в полной мере единственное преимущество было по меньшей мере не слишком умно. Проводив взглядом удаляющуюся цепочку нагруженных до предела бойцов, глава бедняков вместе с горсткой самых отчаянных гномов устремился вперёд.

О том, чтобы светиться у Королевской пещеры, и речи быть не могло. Законнорожденные запросто могли принять их за стражей, а стражи за бунтовщиков. И в первом, и во втором случае шансов пережить встречу было немного. Оставалось надеяться, что Кременькан руководит операцией из безопасного места, а не бьётся с пеной у рта на передовой, как один не слишком умный вожак.

Ибо смерть Дорки, разорение и унижение жадного гнома не могли удовлетворить тонкое чувство справедливости миролюбивого вестника воли Божьей. Главный зачинщик всех бед обязан был дать ответ и понести наказание за свои преступления. Сколько верных соратников может полечь во имя свершения праведной мести, Скалозуба интересовало весьма незначительно.

С предельной осторожностью, останавливаясь у каждого перекрёстка и дожидаясь донесений разведчиков, они продвигались через мятежную Пещеру ремёсел в направлении выбранной цели. Путь к имению Кременькана был долог и не обошёлся без неожиданных встреч.

* * *

Глирик устало брёл по Пещере. Ноги налились свинцом, но он упрямо продолжал шагать всё вперёд. Неважно куда, главное было идти. Как можно дальше... лишь бы скрыться наконец от безумия, что преследовало его сегодня весь день.

Невезучий охранник, дезертир, а теперь просто враг каждого встречного. Почему законнорожденные набросились на него, он не знал. Неужели весть о его трусливом бегстве от бедняков распространилась так быстро? Но даже если и так, какое дело знати до обычного стража-наёмника? Однако в их глазах Глирик видел такую страшную ярость, что сомнений в намерениях мажорных ублюдков не оставалось. Его хотели убить прямо на месте, жаждали разорвать на куски без следствия и суда! Если бы только он знал, какое наказание понесёт за отказ сражаться с полуголыми психами из Квартала, то бился бы в первых рядах! Эх, надо было слушать, когда капитан зачитывал новобранцем устав, а не ковырять, как обычно, в носу...

Дезертир снял шлем, протёр рукой лоб и потную шею. Беготня в тяжёлой броне забрала все его силы. Страшно хотелось пить, во рту было сухо как в горне. Залить в себя ведро жидкости, желательно крепкой, забраться в уголок и сидеть там, покуда всё это сумасшествие не закончится — вот что представлялось несостоявшемуся стражу пределом мечтаний в данный момент.

На фоне окружающей тишины странный шум за углом мгновенно привлёк внимание беглеца. Застыв на месте как вкопанный, Глирик напряжённо прислушивался. Ошибки быть не могло, ритмичные звуки повторялись снова и вновь. Инстинкт самосохранения подсказывал, что нужно скорее уносить ноги, но отупение от усталости оказалось сильней. Затравленный гном сделал ещё пару шагов.

Похоже, весь мир сошёл сегодня с ума. Другого объяснения происходящему ошеломлённый наёмник найти просто не мог.

На земле лежало тело тучного гнома. Лишний вес в нынешнее голодное время сам по себе был исключительной редкостью, но на загадочном незнакомце восседало ещё более невероятное существо. Самый настоящий гигант, выше и здоровее всех когда-либо виденных Глириком гномов, сидел на груди толстяка и методично обрушивал на голову оного удар за ударом. Руки великана до локтей были заляпаны кровью, лежащий гном не подавал никаких признаков жизни, но огромные кулаки продолжали опускаться на то, что некогда было лицом.

Зрелище одновременно и отвращало, и завораживало. Ненужное, совершенно бессмысленное насилие было выше всякого понимания, но зверь, что живёт в каждом из нас, смаковал каждый миг. И ликовал, словно это он победитель.

Засмотревшись на жуткое представление, Глирик слишком поздно заметил, что гигант не один. От удара в затылок в глазах потемнело, пещера перевернулась вверх дном. Рваные башмаки стали последним, что увидел неудачливый гном прежде, чем отключиться.

* * *

Приняв их за отряд стражей, гномы бросились врассыпную. Скалозуб с усмешкой покачал головой — наивные голодранцы не подозревали, что со всех сторон их давно окружили. Вот оно, преимущество хорошей разведки! Конечно, острая необходимость в сих изощрённых манёврах отсутствовала, он был прекрасно осведомлён кто перед ними, но, во-первых, хотел проверить своих ребят на способность слаженно действовать, а во-вторых, не мог допустить, чтобы с перепугу глупцы разбежались по всей Пещере ремёсел. Сейчас на счету был каждый способный сражаться, и упускать чудом выживших в битве товарищей было попросту непростительно.

Удрать, однако, спешили не все. Троица гномов так и осталась на месте, не обращая на приближение потенциальных врагов никакого внимания. Скоро причина столь странной пассивности стала ясна.

Одному из оставшихся, а именно обезображенному до неузнаваемости толстяку, уже в принципе всё было до фени. Мертвецы не волнуются и не переживают. В этом ведь и заключается посмертное счастье...

Другим лежебокой оказался побитый и крепко связанный страж. Как ни странно, пленник не выказывал радости от встречи с соратниками. Скорее наоборот. То ли сразу раскусил кто они, то ли спятил, ибо вырывался так, словно за ним явился Проявленный.

Третьим был Норин. И этим всё объясняется.

— Бедный, бедный мой Лех. Воистину, сполна ты получил за свои преступления! — громогласно провозгласил Скалозуб, признав бывшего торговца скорее по телосложению, нежели по лицу. Распухшая от обильных кровоподтёков туша казалась ещё толще прежнего.

Гигант, что, подтянув ноги к груди, сидел рядом с трупом, смотрел снизу вверх на пророка взглядом полным тоски. Сжавшись в комочек и положив на колени свой подбородок, он мог бы при иных обстоятельствах показаться невинным словно младенец. Лишь покрывавшая детину с головы до ног кровь 'немного' нарушала сей образ.

— Толстяк убил Дорки, — просветил остановившихся на изрядном расстоянии от него бойцов Норин. Несмотря на численное превосходство, никто не желал попасть под горячую руку полоумному монстру. Тот, однако, одним ему известным чутьём сразу признал их за своих. Доспехи стражей могли ввести в заблуждение кого угодно, но только не дурачка. — Безбородый, ты теперь новый Дорки?

Вопрос привёл Скалозуба в лёгкое замешательство, но вошедшие в натуру осторожность и деликатность сделали своё дело:

— Да, Норин, да. Я теперь новый Дорки...

— Отцепитесь от меня, никакой я не страж! — связанный по рукам и ногам пленник упрямо не желал отвечать ни на один вопрос Скалозуба. — Не знаю я, где остальные! Я здесь случайно!

— Нам этот урод втирал то же самое, — разбежавшихся было голодранцев одним за другим приводили обратно. — Я не страж, я не страж... Ага, а я, сука, король, а не житель трущоб!

Склонившийся над пойманным 'не стражем' пророк неодобрительно покосился на 'короля'. Взяв пленника за бороду, грубо повернул тому голову, вынудив смотреть на себя:

— Значит так, страж, который не страж. Ты либо перестаёшь нести всякую ахинею, либо отправляешься сопровождать к Праотцу нашего толстожопого друга! — Скалозуб резко дёрнул бородищу допрашиваемого, заставив взглянуть на обезображенный труп. — Поверь, я не любитель насилия, но у меня нет ни времени, ни желания выслушивать сивый бред. Если ты не страж, то кто тогда, твою наискось?!

— Наёмник! Самый обычный наёмник! Они набирали добровольцев за небольшое вознаграждение, чтобы временно усилить ряды, — протараторил перепуганный гном. — На вас вон тоже доспехи, но вы же не стражи!

— Что верно, то верно. Почему же ты здесь, а не защищаешь дворец?

— Я убежал с поля боя у Нижних ворот... А законнорожденные чуть не разорвали меня на куски, стоило показаться им на глаза! Не знаю, как они узнали про моё предательство. Не понимаю, какое им до этого дело! Я всего лишь хотел оказаться подальше от стражей, от благородных, от черн... ой! Простите, пожалуйста. В общем, так я сюда и забрёл... — гном грустно вздохнул. — Это правда, я не хочу ни с кем сражаться, гибнуть и убивать. Просто, я просто... желал набить брюхо хотя бы скудным армейским пайком.

Скалозуб выпрямился, задумчиво поскрёб подбородок. Почему-то он верил нерадивому беглецу. В конце концов, добрая половина завербованных Дорки бойцов вот так же вынуждены были пойти на убой за еду. Дороговато встал им в итоге 'халявный паёк'.

— Отберите у него оружие и броню. Он пойдёт с нами, но глаз с него не спускать! — лидер небольшого отряда вновь посмотрел на странного пленника. — Как тебя звать-то, страж, который не страж?

— Глирик, — пробурчал дезертир, у которого никак не получалось держаться подальше от центра событий.

— А чего это ты раскомандовался тут, Безбородый? — теперь уже все оборванцы вернулись обратно. Некоторые с выражением искренней радости на лице, другие всё ещё с недоверием поглядывали на сотоварищей в прекрасной броне. 'Сука-король' был из числа особенно подозрительных. — Кто тебя вообще выпустил? Как вы здесь оказались?

— Последний вопрос я сам хотел бы задать, причём в первую очередь, — сразу перешёл в контрнаступление Скалозуб. — Каким образом вы очутились практически на самых дальних задворках Пещеры ремёсел?!

— Я не собираюсь отчитываться перед законнорожденным! Указания будешь раздавать своим слугам, понятно?!

Тон 'короля' явно пришёлся Торку и остальным не по вкусу. Преданные последователи пророка взялись за оружие. Испугавшиеся голодранцы, не понимая, что происходит, схватились за копья в ответ.

— Стоять!!! Вы что, совсем охренели?! Опустите оружие идиоты!

Слова успешного прежде оратора не произвели никакого воздействия. Торк шипел так яростно, что на губах вспенивалась слюна. 'Сука-король' беспрерывно сплёвывал пророку под ноги, провоцируя драку. Остальные скалились, буравя друг друга полными ненависти взглядами. Взывать к разуму обезумевших от насилья существ было бессмысленно.

— Он новый Дорки! — резко вскочил на ноги Норин, доходчиво объясняя собравшимся текущее положение дел. — Толстяк убил Дорки, Безбородый заместо него!

То ли безупречная логика, то ли вид забрызганного с головы до ног кровью гиганта, мигом остудили пыл и той и другой стороны. Поблагодарив про себя дурачка, сумевшего донести мысль до таких же придурков, Скалозуб деликатно прокашлялся, переводя внимание на себя:

— Благодарю тебя, Норин. Воистину, Праотец молвит устами детей своих, излишней разумностью не осквернённых! В общем, друзья, если не вдаваться в детали, всё именно так, как брат ваш сейчас рассказал.

На лицах нищебродов по-прежнему сквозило непонимание. Скалозуб деланно вздохнул и словно бы снизошёл дать несколько более подробное пояснение:

— Что на Нижних, что на Верхних воротах сражения были безнадёжно проиграны. Дорки погиб, Зерк наврал всем с три короба и сбежал. Фомлина давно нет в живых, и Лех вряд ли оторвёт свой зад от земли. Судьбу Дедушки я, к сожаленью, не знаю... — Скалозуб преувеличенно пожал плечами. — За неимением других кандидатов лидером Квартала нынче стал я. Нравится это кому из вас или нет, мне, если честно, насрать. Вы либо идёте со мной и безоговорочно выполняете все приказы, либо подыхаете здесь. Законнорожденные подняли бунт, сейчас в Пещере опасность таится за каждым углом, а вы подняли шум на половину района! — вошедший в раж любитель пространно поговорить обвёл взглядом слушателей. — Надеюсь, я всё доходчиво разъяснил? В любом случае повторять я не стану.

Уцелевшие в страшной бойне мужи переминались с ноги на ногу и угрюмо молчали. Безбородый пророк, не моргая, смотрел в глаза 'короля'. Так и не дождавшись поддержки от сотоварищей, что, насупившись, изучали чрезвычайно интересный пол Пещеры ремёсел, тот был вынужден уступить:

— Когда стало ясно, что стражей не одолеть, мы бросились кто куда. Путь обратно в Квартал был отрезан. В Пещере никто особо не ориентировался. Увидев Норина, хех, сложно было его не заметить, мы тупо побежали за ним. А он, как оказалось, в свою очередь преследовал Леха, — так и не удосужившийся представиться гном злобно сплюнул в сторону трупа. — Поганый ублюдок. До сих пор не понимаю, как мог он так поступить?! Зачем? Почему? Без Дорки нас точно всех теперь перебьют...

— Ну-ну, парни, ещё рано впадать в жалость к себе! Пока законнорожденные сошлись насмерть со стражами, мы собираемся проведать истинного зачинщика всех наших бед. Пусть нас мало, но мы в доспехах! Отомстим и за вашего Дорки, и за родных. У кого есть яйца — за мной!

Скалозуб строго глянул на пятившегося по-тихому от 'мужиков с яйцами' недостража:

— Нет-нет, Глирик, ты идёшь с нами независимо от желания и наличия мужского достоинства. Прости, но я не могу допустить распространения вестей о нашем присутствии раньше времени.

* * *

Кирчим уже, наверное, в сотый раз за сегодняшний день грязно выругался. Отчаянная попытка прорваться сквозь ряды законнорожденных к дворцу окончилась крахом. Их играючи отшвырнули за пределы Королевской пещеры, не оставив ни единого шанса быстро переломить ход сражения, что кипело внутри.

Теперь капитан осознавал в полной мере, новый противник был гораздо опаснее обезумевшей голытьбы. У Нижних и Верхних ворот им противостояла грубая сила, отчаяние и ярость, здесь же имела место стратегия, продуманная до мелочей. К их появлению мятежники явно готовились, встретив баррикадами, градом болтов, камней и умелыми рубаками в передних рядах. Отлично, заметьте, обмундированных. Удар 'в тыл' бунтовщикам не возымел никакого воздействия.

На неутешительном для стражей итоге кровопролитной сечи сказалась и банальная усталость бойцов. Успевшие побывать за один день в двух сражениях, набегавшиеся между весьма удалёнными рубежами, тренированные, но не железные воины не могли действовать столь же эффективно, как прежде. Всё складывалось один к одному.

— Предатели. Вонючие зажравшиеся богатенькие сынки и готовый продать душу за золото сброд! Ничего, ещё посмотрим, как вы запоёте, когда придёт время отвечать за содеянное. Такой подлянки вам никто не простит! — Кирчим злобно бубнил под нос проклятия в адрес врагов. — Бойцы, отступаем! Нет смысла идти на рожон. Отрежем бунтарей от снабжения!

И будем молиться, что наши братья внутри сумеют защитить Короля... — уже совсем тихо пробормотал умудрённый годами вояка.

Глава 24. Логово монстра

Ничто так не искажает человеческую природу, как маниакальные идеи. Если человеком овладевает идея, что всё мировое зло в евреях, масонах, большевиках, еретиках, буржуазии и т.д., то самый добрый человек превращается в дикого зверя.Николай Бердяев

Осторожно выглянув из укрытия, Скалозуб проводил взглядом очередного посыльного, что сломя голову мчался из имения в сторону Королевской пещеры. Гонцы сновали туда и обратно, за последние двадцать минут, то был уже третий. Что же, сие могло свидетельствовать лишь об одном — главный зачинщик смуты правит балом, не выходя из убежища. Пожалуй, стоило порадоваться такому удачному стечению обстоятельств. Вот только до кукловода ещё нужно было добраться, штаб мятежников охранялся не хуже дворца.

Скалозуб вернулся к ожидавшим поодаль бойцам. Уставшие, равнодушные к боли глаза смирившихся со своей участью воинов нацелились на него. Сердце пророка щемительно сжалось. Не должен, не имеет он права рисковать жизнями доверившихся ему от безысходности гномов.

Отступить, однако, он тоже не мог.

— Взбодритесь, дети мои, достигли мы цели нашего недолгого путешествия! Истинный враг, что виновен в братоубийственной бойне, на совести коего сотни и тысячи жертв, скоро ответит за всё! Не можем мы ждать справедливости Праотца, надеяться на праведный суд — монстра должно наказать нам самим! — вдохновенно вещал Безбородый, пророк самого миролюбивого Бога. — Вспомните погибших друзей и товарищей, их души не упокоятся, пока не будут отомщены! Пускай нам суждено слечь сегодня в неравном бою, но лично я готов отправиться даже в ад, если сумею забрать тирана с собой! Дети мои, вы со мной?!

Пару невероятно долгих мгновений все угрюмо молчали.

— Веди нас, герой, — просто ответил за собравшихся Торк.

— Я что, зазря шарахался по драной Пещере?! Покажем законнорожденным кузькину мать! — неожиданно легко согласился 'король'.

— Бей богатых! — подхватили все остальные.

Норин с глупым видом крутил головой и радостно улыбался. Только Глирик по-прежнему косился затравленным взглядом на окружавших его психопатов. Но на него Скалозуб не полагался и так.

— Отлавливайте всех посыльных, что носятся с донесениями. Никто не должен знать, что здесь происходит. А теперь, братья, вперёд!

* * *

Он бежал, сжимая в каждой руке по топору. Да, в его здоровенных ручищах они смотрелись словно игрушки, но что поделать, свою секиру он бросил на поле брани у Верхних ворот. Конечно, то было чрезвычайно глупо, безоружным гнаться через пол-Пещеры за толстяком, но разве отличался он когда-то умом? Вот и сейчас сломя голову Норин нёсся вперёд, но зачем? Да хрен его знает, все побежали, и он побежал.

Благодаря широким шагам, он, сам того не желая, оказался в первых рядах спешащих куда-то бойцов. Лишь спина Безбородого маячила впереди. Новый Дорки раскраснелся и пыхтел от натуги, однако бравым примером подгонял остальных. До Норина наконец дошло, в чём же дело.

Пращники, забравшись на крыши близлежащих домов, обрушили на зазевавшихся караульных целый град тяжёлых камней. Снаряды нашли свою цель, однако произвели много шума. Следовало торопиться, покуда гномы внутри огороженного каменным забором поместья не поняли, что к чему. Створки ворот были слегка приоткрыты, но если они закроются...

— То нам не пройти! — пришёл к блестящему умозаключению великан.

Норин ускорил свой бег, оставив всех, включая Безбородого, позади.

В щёлку меж створок ворот осторожно высунул голову гном. Его глаза удивлённо расширились:

— Трево...

Гигант с разбегу размозжил плешивую черепушку. По инерции столкнувшись с обезглавленным телом, буквально влетел внутрь вражеской территории. Перекувырнувшись через плечо, сразу вскочил. Не глядя ударил кого-то, отскочил в сторону, низко пригнулся. В паре сантиметров от его крупного торса просвистел первый болт.

— Шевелись, шевелись, шевелись... — твердил шёпотом беспорядочно перемещающийся между бочками, оружейными стойками и прочей утвари переросток. Свист, что нёс смерть, сопровождал его беспрерывно.

Встревоженные защитники сбегались отовсюду на шум. Норин не умел считать, но понимал, что их много. Не задумываясь ни на секунду, он ворвался в самую гущу врагов. Здесь, по крайней мере, в него никто не стрелял.

Что-то больно царапнуло его руку, плечо, левый бок. Сталь обожгла защищённое кольчугой бедро, в спину упёрся острый предмет. Положение было критическим, оставалось одно.

Норин начал 'крутиться', нанося страшные удары, в кои вкладывал весь свой немаленький вес. За рубящим ударом следовал по диагонали удар второй рукой с разворота, и без малейшей паузы всё повторялось опять. Инерция несла его тело вперёд, чьи-то конечности разлетались в разные стороны, и не было в этом мире силы, что способна остановить сей живой таран кружащейся стали. 'Мельница', так называл Дорки сей трюк, превосходно зарекомендовавший себя в массовых потасовках.

Дорки. Старый добрый друг презираемого всеми всю жизнь дурачка. Слёзы боли от ран и от горести, от невосполнимой утраты и одиночества, заливали великану глаза. Норин видел одни лишь мутные силуэты. Он выл, он кричал, он рыдал. И крутился, крутился, крутился...

В конце концов, головокружение победило, гигант упал на колени и приготовился умирать. Он не мог бесконечно в одиночку сражаться с толпой.

— Норин! Но-о-рин! Но-о-о-рин!!!

В сознание пробивался чей-то настойчивый зов. Разжав судорожную хватку, великан положил на землю топор, протёр грязной дрожащей ладонью лицо.

Склонившись над ним, Безбородый с озабоченным видом осматривал то раны отважного воина, то обстановку вокруг:

— Норин, ты цел? Вставай же, вставай! Скорее, здесь слишком опасно!

Словно в подтверждение слов самого умного из всех виденных Норином гнома, в плечо переростка впился увесистый болт. От резкой боли перед глазами снова всё поплыло, а затем столь же внезапно разум его прояснился.

Пришла она. Холодная ярость.

С диким рёвом он бросился к главному входу в жилище, выдолбленного прямо в скале. Именно оттуда, из окон необычного дома, выцеливали новые жертвы подлые арбалетчики.

Те, конечно, не могли не заметить угрозы.

Болт оцарапал гиганту скулу почти у самого глаза. Бедро пронзила острая боль. Ещё один смертоносный снаряд пронзил предплечье, пробив насквозь плоть и вылезя наполовину с другой стороны. Норин лишь крепче сжал зубы. Расстояние до цели стремительно уменьшалось, всё остальное значения не имело.

С разбегу влетев в закрытую дверь, он снёс преграду, выбив её пока ещё здоровым плечом. В треске и грохоте невозможно было понять, ломалось ли то старое дерево или кости великана не выдержали-таки страшного столкновения. Левая сторона тела предательски онемела. Норину было плевать.

Крутанувшись вокруг своей оси, дабы снизить инерцию и сохранить равновесие, он сразу ударил ошарашенного охранника единственной послушной рукой. Тело поверженного противника не успело упасть, а переросток, жутко рыча, кинулся на второго. И третьего. И... дальше он считать всё равно не умел.

— Какая разница сколько? — невнятно бубнил дурачок, носясь по лабиринту из помещений и кроша в кровавое месиво всё живое, что попадалось ему по пути.

Дверь. Окно. Оборачивающийся на шум арбалетчик. Широко открытые от страха глаза. Перерубленный надвое труп. Дверь. Окно. Труп. Дверь. Окно. Мольба о пощаде. Труп. Дверь. Окно...

Норин застыл, занеся руку над головой. Выронив арбалет, трясясь от смертельного ужаса и что-то скуля, перед ним стоял Безбородый. Нет. Не Безбородый. То есть безбородый, но не Безбородый. Просто молоденький гном без бороды. Не отрывая ни на секунду взор от дрожащего юноши, переросток наклонился, поднял самострел. Укоризненно покачал головой и вышвырнул коварное оружие подальше в окно.

— Оставь его, Норин! За мной! — голос настоящего Безбородого вывел гиганта из замешательства. — Видишь, красавчик, не зря тебе тогда бороду сбрили! — последнее замечание предназначалось осевшему бессильно на пол нерадивому сторожу.

Они бежали вдвоём с новым Дорки по пустым коридорам. Позади по-прежнему слышались звуки сражения, но с каждой секундой слабее. Ярость, а вместе с ней и силы покидали израненного богатыря. Всё тело горело огнём, многочисленные раны отдавались болью на каждом шагу. Но он не мог бросить друга. А друга ли? Дорки...

Безбородый рывком открыл дверь, прыгнул внутрь невероятно засраной комнаты. Указал знаком Норину на внутренние покои. Великан в ответ так же молча кивнул. Из-под закрытых створок пробивалось странное свечение, которое сразу ему не понравилось. Осторожно подойдя к двери, переросток прислушался, втянул в себя воздух. Пахло очень нехорошо. Да, что там, воняло ссакой и чем-то гораздо более скверным. Норин не мог понять, чем именно, но чувствовал — за дверью таится опасность.

Слабость одолевала его, время, пока он был ещё в силах хоть чем-то помочь, истекало. Разбудив усилием воли остатки недавнего боевого безумия, Норин ворвался в логово монстра.

В центре грязного кабинета стоял Он. Дурачок сразу понял, что именно этот гном был целью их вылазки. Нет, 'монстр' не был как-то особо ужасен, у него была вполне заурядная внешность неухоженного, часто прикладывающегося к бутылке пожилого мужчины. И всё же... он был олицетворением зла.

С отчаянным воплем гигант бросился на врага.

Невероятная сила отшвырнула огромного гнома словно игрушку. Переросток медленно сползал по стене, уставясь невидящим взглядом куда-то в далёкую даль. Темнота затуманивала измученный разум, манила к себе, обещая блаженное забытье и покой. Перенапряжённые мышцы расслабились. Норин выполнил всё, на что был способен. Сделал для друга всё, что он мог.

* * *

Скалозуб осторожно перешагнул через порог. В ноздри сразу ударил сильнейший запах мочи, пота и выпивки. Глаза заслезились, рука непроизвольно зажала несчастный дыхательный орган. Что говорить, обстановка внутри кабинета не поменялась в лучшую сторону с момента его последнего посещения. Скорее наоборот, бардак лишь усилился. Однако внимание вошедшего без приглашения гнома целиком захватило нечто иное.

Круг, прямо по центру заваленной мусором комнаты. Именно он излучал то странное неземное свечение. Идеально ровный, полтора метра в диаметре, исписанный древними рунами. Теми самыми рунами, знание коих было якобы безвозвратно утеряно.

— Твою ж...

Скалозуб категорически отказывался верить своим глазам. Этого не должно было быть. Сие было решительно невозможно! Никто не использовал магию по меньшей мере последние триста лет! Каким образом тайные знания стали известны безумцу, что стоял внутри круга и, прищурившись, рассматривал посетителя? Почему из тысячи гномов Праотец наделил великим даром самого мерзкого из подгорных детей?!

Норин сидел на грязном полу, вытянув ноги и прислонившись к стене. Глаза дурачка были закрыты, подбородок опущен на грудь. 'Новый Дорки' не был уверен, подымается ли грудь великана, либо сон его вечный.

Вытянув перед собой руку с оружием, он осторожно приблизился к кругу.

Всё тело пронзила острая боль, рука непроизвольно отдёрнулась от незримой преграды ровнёхонько над вязью из рун. Топор с грохотом отлетел в другой угол комнаты, упокоившись среди наваленных бутылок, тарелок и прочего хлама. Прекратив зажимать чувствительный нос, Скалозуб принялся растирать и массировать онемевшую кисть. О скверном запахе он и думать забыл.

— И тебе добрый день, странный гость, — деликатно поздоровался хозяин имения. — Хм, не ведал я, что Предатель унижает так своих слуг. Настолько же сильно провинился ты пред своим королём, раз он побрил тебя словно женщину?!

Застигнутый врасплох, Скалозуб поначалу совершенно не понял вопрос и лишь спустя пару секунд осознал, что его вновь приняли не за того.

— Я не страж, Кременькан. Пусть не вводит тебя в замешательство сие снаряжение.

Главный зачинщик братоубийственной бойни вперился в него ещё более пристальным взглядом. Самое время было представиться. Все эти 'Безбородые', 'Чоппи', 'стражи', 'пророки' стали порядком надоедать:

— Наследник уничтоженного по вашей милости Дома Среброделов любезнейше просит соблаговолить вас уделить ему немножечко времени и дать ответы на столь гложущие его уже очень долго вопросы, — заковыристо представился Скалозуб, отвесив ироничный поклон.

Как и предыдущий собеседник благородных кровей, Кременькан ошарашенно воззрился на восставшего из мёртвых знакомца:

— Скалозуб... Охренеть. — Довольно кратко и ёмко выразил свои чувства могильщик прежней жизни успешного гнома. — Ну что же, тогда добро пожаловать... друг. Если не возражаешь, я и дальше постою тут, в кружочке. Оно мне как-то спокойнее...

Лишившийся бороды, да и почти всего прочего, законнорожденный презрительно хмыкнул. Хотя чего в нынешней ситуации следовало ещё ожидать? Радостных объятий и умилительных слёз воссоединившихся наконец-то друзей?!

— Даже не знаю, с чего и начать... Знаешь, почти всё время с момента нашей последней встречи я изводил себя, мучился бесконечно терзаниями, почему Король столь жестоко и непоследовательно избавился от нашей семьи? Чем не угодил ему Дом Среброделов?

Может, Предатель и в самом деле свихнулся? Сошёл втихую с ума, как все о том говорят?

Или удумал наложить лапу на имущество богатого Дома? Отнять заработанное поколениями добро, дабы решить проблемы казны.

Была даже дикая идея, что всё это специально затеяно, дабы спровоцировать чернь напасть на законнорожденных, устроить резню промеж сословий. Сократить чужими руками количество голодных ртов, ибо нормального урожая больше не будет...

А потом внезапно оказывается, наш Маронон-то вовсе не крайний! Нет, конечно, он та ещё мразь, но всё же... — тяжёлый вздох непроизвольно вырвался из уст потерявшего родных и близких гнома. — Просто скажи, что сделал плохого тебе мой отец? Почему ты принёс в жертву именно наш славный род? Да, мы не особо разделяли твои сумасшедшие убеждения, но никогда и не мешали тебе. Ответь, почему, почему, сука, именно Среброделы?!!!

Постепенно повышавшийся тон достиг апогея, едва не сорвавшись на визг. Скалозуба трясло.

На Кременькана негодование гостя не произвело, однако, ни малейшего впечатления:

— Почему, почему... Так уж вышло, прости. Ничего личного, — предводитель восстания небрежно пожал плечами, словно вопрос не стоил и выеденного яйца. — Трясун, бороду ему в зад, ни в какую не соглашался участвовать в экспедиции, если я не пообещаю ему подставить тебя. Ну а мне, в общем, было особо без разницы. Что Дом Среброделов, что 'недоделов', один пёс, мне не союзники. Слишком вы были зажравшимися, слишком всё было у вас хорошо! А вот Трясун, с другой стороны, был парень хороший, умненький был. Жаль, не вернулся с того похода, сучок, — Кременькан напустил на себя вид столь равнодушный, что казалось вот-вот зевнёт. — Так что это, претензии не ко мне. То, что вы какую-то бабу не поделили, меня не касается.

Скалозуб чувствовал, как внутри него просыпается зверь, но лишь до боли сжимал кулаки. Вот так всё, мать твою за ногу, просто! А он-то дурак, столько маялся и страдал...

— С превеликим удовольствием побеседовал бы я с Трясуном, да вот беда, не думаю, что он когда-нибудь вернётся обратно из-за ваших долбанных Врат. Ох, заставил бы я его в полной мере соответствовать прозвищу...

Однако не время и место предаваться сладким грёзам о мести, решил про себя прагматичный пророк:

— Кремень, не думаешь же ты, что я просто покиваю понимающе головой, попрощаюсь и пойду себе дальше? Из-за тебя погибли сотни, тысячи гномов! И со многими из оных я имел честь быть близко знаком.

Тебе навряд ли скажут что-нибудь имена. Фомлин. Хиггинс. Они были хорошие гномы. Лучшие из всех, кого я когда-либо знал. И виноват в их гибели ты! Ты, а не Трясун, Дорки и остальные, чьими руками ты жар загребал! Твои сумасшедшие идеи привели Оплот к катастрофе! Гномы истребляют сами себя!

— Они всегда убивали друг друга! — не смутившись ни на секунду, перешёл в контрнаступление Кременькан. — Или ты из тех идиотов, кто верит, что раньше всё было лучше? Да, ты и твой Дом пострадали и, честно скажу, незаслуженно, но остальные... они страдали всегда! У них годами не было ни пищи в достатке, ни денег, ни будущего. По-твоему, это нормальное положение дел? Вон, Рыжеруб любил постоянно орать: 'кризис', мол, 'кризис'. Да этот грёбаный кризис длится уже три сотни лет и становится с каждым годом лишь хуже! Необходимо было что-то менять в этой насквозь прогнившей системе неравенства и господства одного ублюдка над всеми другими. Я лишь взял на себя смелость выразить мнение большинства, коих задрало положение нуждающихся и вечно просящих!

Фух. Друг мой, ты даже представить не можешь, какое грандиозное надувательство свершил наш Король! Как промывал сотни лет нам мозги, что мы привыкли воспринимать всё как должное! А такого, повторяю, быть не должно! С этим нужно что-то делать, эту проблему надо решать!

Распалившийся гном во все стороны брызгал слюной, что оседала на невидимой стене над руническим кругом:

— Вы все зовёте меня сумасшедшим, но я говорю — это вы посходили с ума! Неужто не видите очевидного?! Нас грубо, жестоко и дерзко обманывают! Привести примеры тебе, доказательства? Да легко!

Вот, взгляни хотя бы на круг, столь поразивший тебя. 'Знание рун безвозвратно утеряно'. Ага, а мне они во сне, не иначе, приснились?! Или любимый нищебродами Праотец снизошёл со сводов пещерных и одарил избранника своего волшебным талантом?! Или... Нет, дружок мой, гораздо всё проще. Кое-кто жаждет всеобщие блага присвоить одному лишь себе, вот и скрывает древние знания! Но полностью скрыть то, что некогда было открыто, трудно даже такому подлецу, как Предатель!!!

Рьяный разоблачитель подлейшего короля достал из-за пазухи ту самую книжку, на которую во время своего последнего визита обратил внимание Скалозуб. Тогда он увидел мельком всего один разворот и совершенно не придал значения чертежам, списав всё на очередное ребячество сумасшедшего. Сейчас он дорого бы дал за возможность как следует ознакомиться с содержанием тома.

Кременькан уловил его жадный взгляд и демонстративно помахал книгой, как бы намекая — тебе о подобном только мечтать. Руны на обложке излучали такое же синеватое свечение, что и круг. Нежно погладив своё сокровище по твёрдому переплёту, новоявленный адепт древней магии на несколько секунд успокоился, но когда продолжил свои рассуждения вновь, умиротворённость растаяла словно дым:

— А Дом Жизнетворцев, каковых истребили якобы за измену? Да, безусловно, они совершили воистину страшное преступление — хотели выращивать грибокартошку повсюду, а не только в сраном саду Короля! Предателю оно надо? Чтобы каждая семья могла прокормиться и жить в достатке, а не гробиться за гроши, не разгибая спины? Конечно же, нет, нельзя даже в мыслях допустить столь жуткого безобразия! На хер всех, под топор!

Знаешь, Скалыч, у меня даже есть основания полагать, что и дня-то Рокового не было никогда. Все эти отродья, Проявленные и прочая мутотень — просто хитрая выдумка, чтобы отвлечь внимание обывателя. Дабы как следует этого самого обывателя поиметь!

К концу монолога Кременькан заплевал практически весь волшебный барьер, слюни медленно стекали по невидимой стенке. К сожалению, от сего надругательства рунический круг светиться не перестал.

— Так что не стоит меня во всём обвинять. Вы благодарить меня, падлы, должны за то, что сегодня тиран наконец-то падёт! Борода моя пресвятая, как я устал от ваших переполненных скептицизмом и презрением рож! 'Кременькан — безумец', 'Кременькан окончательно спятил', 'Кременькан третье и десятое'! От вас никакой пользы, один только вред!

Вот ты, врываешься ко мне в самый разгар штурма дворца, задаёшь свои тупые, сугубо личные и никому не интересные нахрен вопросы! Угрожаешь! В общем, делаешь всё, чтобы сыграть Предателю на руку! А ведь это именно он, а не я, Трясун, Лех с его Дорки и прочие, является истинной причиной всех бед. Понимаешь? Доходит до тебя в конце-то концов? Маронон — вот кому следует мстить!

Безбородый пророк неспешно обошёл ярого мстителя раз, другой. Тот явно нервничал, топтался на месте и крутил головой, не желая упускать гостя из виду. Запах вонючего пота беспрепятственно преодолевал волшебный барьер, атакуя чувствительный нос посетителя. Однако вопреки отвращению, граничащему с лёгким головокружением и тошнотой, Скалозуб улыбался:

— Ты что-то противоречишь сам себе, Кременькан. То утверждаешь, что деспоту вот-вот настанет конец, то убеждаешь меня направить все силы супротив него. Я понимаю, сложно ориентироваться в ситуации, когда сидишь дома. В самом деле, где ещё находиться лидеру революции, в то время как наивные дураки сотнями гибнут за светлые идеалы?!

— Ни хрена я не противоречу себе, идиот! — зло прошипел руноплёт. — Как раз сейчас я и делаю возможной нашу победу! Король защищён сильнейшими чарами, которые я пытаюсь пробить!

Довод, возможно, действительно имел под собой основания, но недоверчивость давно уже стала характерной чертой пережившего многие потрясения гнома:

— Ох, прости меня, пожалуйста, дорогой. Ну конечно же! И как я сразу не догадался?! Ай-яй-яй... — Скалозуб артистично взмахнул руками — Это же поистине гениально! Дрожать за свою драгоценную шкуру не из-за трусости, а из благих побуждений! Какой героизм! Воистину, ты наш спаситель! Мерхилек новоявленный, светоч подземный! Мы, наверно, от счастья обоссаться должны и молиться на тебя с утра до ночи?!

Безбородый пророк издевательски сложил вместе ладони, возводя очи к своду:

— Знаешь, о чём я думаю, Кременькан? Что ты не только сумасшедший, но также наглый и циничный брехун! Что тебе, как и Маронону, глубоко насрать на несчастный народ, на страдания и лишения обывателей.

С какой лёгкостью ты в жертву принёс бедняков! Наплёл с три короба Леху, Дорки, а через них и всем остальным. Кормил голодранцев словно кротосвиней на убой, а затем использовал наивное мясо ради своих алчных целей!

Чем лучше Предателя в таком случае ты? Ты, который обманул целый Квартал! С самого начала прекрасно осознавая их роль в этой бойне...

Ты всем внушаешь высокие идеалы, но сам им не следуешь.

Кулаки 'спасителя' сжались, после каждого обвинения лицо приобретало всё более багровый оттенок.

— Я думаю, что и Дом Среброделов ты подставил не столько ради своего драного Трясуна, сколько следуя собственным планам. Тебе нужно было монополизировать торговлю съестными припасами, дабы довести бедняков и законнорожденных до отчаяния. Мы с отцом мешали тебе, то ли дело наш друг Рыжеруб. Идеальнейший 'конкурент'! Так, чисто для видимости.

Скалозуб продолжал навёрстывать круги вокруг учащённо дышавшего 'спасителя подгорного царства':

— Мне кажется, я даже знаю, что будет дальше. Король, вероятней всего, и правда падёт. Зуб даю, ты промыл мозги всем гномам нужного рода, служащим во дворце! Маловероятно, что их польстили идеалы свободы, равенства и прочей брехни, но вот обещания ещё большей власти... это, пожалуй, могло и сработать.

Предательство на предательстве, лишь бы только отнять трон у Предателя! Хорошее начало правления, многообещающее.

— Я не такой! — отчаянно выкрикнул Кременькан. — Я не Предатель!

— Конечно, конечно. Вот только после твоего прихода к власти почему-то начнут один за другим умирать гномы, что помогали вершить революцию. Вопросы и сомнения станут зарубать на корню. 'Кременькан наш новый великий король!'. Нет, император! 'Он приведёт нас к спасению!'. 'Светлое будущее — оно неизбежно!'. Тотальные справедливость и равенство, отсеивающие любых несогласных!

Гулкий топот заставил оппонентов на некоторое время забыть о дискуссии. Оба гнома тревожно смотрели в сторону входа. От того, к кому именно придёт подмога, сейчас зависело всё. Каждый отчётливо понимал — из комнаты живым выйдет лишь кто-то один.

Скалозуб на всякий случай вытащил из-за пояса нож, вернее, настоящий тесак, что извлёк из спины предыдущего вождя бедняков. Безропотно принимать данную свыше судьбу он категорически не желал:

— Достаточно с меня Твоей воли Отец! Пусть смирением пудрят мозги трусам и дармоедам, я же беру всю ответственность на себя! — озвучил не самый богобоязненный манифест Безбородый пророк.

Из прихожей долетел грохот падающей мебели, грубая ругань. На пару мучительно долгих секунд наступило затишье. Затем из дверного прохода осторожно высунулась перевязанная грязными тряпками голова.

— Торк! — никогда прежде вид преданного, но раненного на всю черепушку, товарища не вызывал у Скалозуба столь бурный восторг. — Хвала Праотцу, это ты!

— Верующие — такие верующие... — скептически прокомментировал непоследовательную реакцию Безбородого, помрачневший враз Кременькан.

Во все глаза таращась то на рунический круг, то на боготворимого им пророка, то на Норина, что по-прежнему не подавая признаков жизни сидел у стены, Торк нерешительно вошёл в кабинет. Вслед за ним, примерно с такой же реакцией, заходили один за другим остальные.

— Пророк, мы захватили поместье! — отчитался о ситуации безымянный 'король', вошедший последним.

— Ну что ж, Кремень, пришло время прощаться. Скажу честно, не от тебя ожидал я предательства! Истину говорят, 'кто прикидывается безумцем, легко одурачит всех прочих', — Скалозуб грустно вздохнул: — Что, собственно, ты и сделал.

Лицо Кременькана исказила гримаса обиды и горечи:

— Вам никогда не понять всю глубину лжи, коей опоясал нас Маронон! Знаю, я не святой, но цели мои и вправду были благи. Я страстно желал освободить наш народ от внушаемых с самого раннего возраста предрассудков!

В голосе 'спасителя' послышалась ярость:

— А что хорошего сделал для них, — хозяин имения мотнул в сторону Торка и остальных головой, — ты, Скалозуб? Хочешь сказать, не плёл им всякую чушь, не давал пустых обещаний? Ради большой любви к твоей женоподобной физиономии попёрлись они через охваченный смутой район? Сражались с моими бойцами и гибли удовольствия ради?! Ты такой же проклятый уродец, как я, Скалозуб. Такой же 'Предатель', как все, кто дорвался до власти.

Очередной 'Предатель' с невозмутимым лицом начал переносить утварь из кабинета, складируя оную вокруг круга. Не понимая, что происходит, но свято веруя в пророка без бороды, Торк принялся активно в том ему помогать. Другие, пожав плечами, не стали вдаваться в раздумья, но последовали примеру мудрых товарищей. Скоро в ход пошли вещи из соседних покоев.

— Да, вижу, как следует ты их обработал! Выдрессировал как собачонок! Браво, мой друг. По сравненью с тобой я просто жалкий червяк. Сколь долго я убеждал, вынуждал, запугивал, подкупал... А надо-то было сбрить бороду и заделаться новым пророком! — Кременькан плюнул на оказавшегося более удачливым визави. Не достигнув цели, слюна стекла по прозрачной стене. — Однако, старания ваши напрасны. Руны не одолеть грубой силой! Вам не достать меня, тупые фанатики! Слышите?! Не достать!!!

Удовлетворённо оглядев наваленную вокруг круга груду хлама, что достигала почти потолка, Скалозуб хлопнул в ладоши:

— Дайка мне свой кремень, Торк. Хех, забавно: Кременькан от кремня и погибнет!

После нескольких неудачных попыток пророку удалось высечь искру. Добропорядочный гном бережно обносил сымпровизированный из подручных средств факел, поджигая кучу мусора с разных сторон. В комнате стало действительно жарко.

— И снова ты не сумел учесть всё, руноплёт. Твой сраный круг не пропускает предметов, но воздух через него ведь проходит! Не знаю, что добьёт тебя раньше, жар или дым, но желаю, чтобы смерть твоя была как можно мучительней! Не думай, что я такой злой, просто есть присказка: 'боль душу очищает в грехах тёмных погрязшую!'. Передавай привет на том свете Дорки, Леху и прочим мерзавцам! — выходя из комнаты, Скалозуб на секунду застыл на пороге. — Как знать, может, скоро и я присоединюсь к вашей компании...

Глава 25. Такой же предатель как все

У меня самые мирные намерения. Мои желания: скромная хижина, крыша из соломы, но хорошая кровать и еда, очень свежее молоко и масло, цветы перед окном, несколько красивых деревьев перед домом, а если милостивый Бог пожелает осчастливить меня до конца, то доставит мне радость, повесив на этих деревьях шесть или семь моих врагов. Перед их смертью я с умилением прощу им все обиды, что они причинили мне в жизни, — да, своих врагов надо прощать, но не раньше, чем их повесят.Генрих Гейне

Кирчим без всякого снисхождения подталкивал гнома вперёд, понукая указывать путь. Несмотря на тихий скулёж и вжатую в плечи многострадальную голову, идти хоть немного быстрее пленник упорно отказывался. Едва волоча ноги, он словно стремился как можно дольше оттягивать неизбежное. Терпение капитана было почти на исходе:

— Живее, падла, живее! Шевели своими копытами! У нас тут, драная борода, не прогулка!

Крепкий подзатыльник на короткое время ускорил бунтаря-неудачника, что угодил в лапы разведчиков. Однако всего через десяток шагов Кирчиму вновь пришлось форсировать темп. Пинок под зад окованным сапогом также оказался вполне подходящим инструментом для мотивации.

Нерадивый проводник внезапно остановился как вкопанный. Капитан, уже всерьёз задумавшийся над применением более действенных методов принуждения, в последний момент опустил занесённый для удара кулак. Они наконец-то дошли.

Грубо оттолкнув ненужное более существо на обочину, Кирчим отдал приказ строиться.

Уставшие гномы с тяжёлыми вздохами поднимали щиты. Арбалетчики, грязно бранясь, заряжали верные самострелы. Несколько разведчиков осторожно приблизились к открытым воротам, какое-то время изучали самым внимательным образом обстановку, после чего как-то странно расслабились и призывными жестами стали подзывать остальных.

Отряд двинулся на штурм логова бунтарей.

* * *

— Стражи! Стражи идут! Прямо сюда! — совсем ещё юный гном, красный как помидор от волнения, тряс склонившегося над Норином Скалозуба. — Много! Строем идут! Нам конец!!!

Вздрогнув, пророк оторвался от великана. Несмотря на страшные раны, жизнь продолжала теплиться в могучем теле бойца, что в одиночку убил несколько дюжин мятежников. Отбросив извлечённый из плеча переростка болт в сторону, Скалозуб распрямился. Обвёл взглядом уцелевших ребят. Посмотрел на убитых. Оценил количество раненых. Грустно вздохнул. Шансов на победу в ещё одной битве у них не было никаких.

— Братья мои! Счастлив я, что имел честь сражаться плечом к плечу с каждым из вас!

В отдалении показались первые стражи. Спорым маршем те двигались прямо во внутренний двор имения Кременькана, где собрались остатки воинства бедняков. Сомнений в их намерениях быть не могло.

— Поверьте, вы самые лучшие из нашего рода! В сердцах ваших настоящее мужество, в душах — свет, что ярче тысячи солнц! Братья мои, я всех вас люблю!!! — на глазах пророка заблестели слезинки. — Позвольте же и мне отблагодарить вас за краткую, но верную службу. Воздать за столь бескорыстную веру в меня!

Опустите оружие, сопротивление бесполезно. Слишком многие пали в бою со злодеем. Сидите, молчите и не говорите никому ничего. Всю вину я возьму на себя!

Нет, Торк, прошу, не перечь и не иди вслед за мной. Знаю, знаю, я всё понимаю, мой самый преданный друг. И я тебя тоже люблю. Прости меня, если сможешь. Прощай...

* * *

Навстречу им, широко разведя руки в стороны, словно желая обнять, шёл самый странный гном, которого Кирчим когда-либо видел. А надо сказать, за свою жизнь странностей капитан повидал, и немало. Потерявшие всякий страх законоотступники, неадекватные новобранцы, перебравшие грибной водки бойцы-ветераны. Упивающиеся своим положением командиры, испытывающие пределы его терпения бюрократы. Казарменные шлюхи и беспризорная малышня. Отклонений от нормы в окружении бывалого стража хватало всегда. Но здесь дело было в ином.

Перед ним, в капитанских доспехах, исхудавший до безобразия и что самое невероятное — совершенно без бороды, стоял гном, в чьих глазах читалась глубокая мудрость, а отнюдь не безумие. И, кстати, да, он был действительно без единого, даже самого маленького волосочка на подбородке и вдавшихся в скулы щеках!

Невольно припомнились солдатские басни про тайный отряд, что исполняет самые опасные и деликатные поручения Короля. По легенде, элитные стражи каждый день сбривали все волосы, дабы враг ни за что не мог ухватиться. Ясное дело, в подобную чушь Кирчим не верил, однако сейчас всё факты свидетельствовали о том, что именно с подобной командой они и столкнулись.

Трупы валялись повсюду. Проткнутые, с размозжёнными головами, оторванными конечностями, а то и вовсе перерублены надвое. Словно сквозь толпу мятежников пронёсся вихрь из стали, перемолов мешки с костями и мясом в труху. Из окон главного здания валил густой чёрный дым.

Позади красавца без бороды в напряжённых позах застыли немногочисленные стражи, кои, по всей видимости, и сделали всю работу. Хотя выглядели они не столь эксцентрично, как их предводитель, что-то явно отличало их от рядовых бойцов Короля.

В глазах воинов горел нетушимый огонь! Они готовы были погибнуть прямо здесь и прямо сейчас! Сомнений у Кирчима уже практически не осталось:

— Приветствую, командир! Кирчим, капитан третьей роты, честь имею представиться! — отсалютовал, как положено вышестоящему по званию, старый солдат.

Безбородый некоторое время пристально смотрел ему прямо в глаза, затем едва заметно ухмыльнулся краешком рта:

— Вольно бойцы! Нынче не до формальностей, — странный страж почесал подбородок. — Рад видеть вас целыми и здоровыми. Как видите, моему отряду не столь повезло.

— Командир, у нас в отряде имеется несколько полевых врачевателей, они окажут помощь бойцам...

— Нет-нет! — тут же отмахнулся от предложения гном. — Мои ребята, эээ, не из тех, кто принимает помощь от посторонних.

— Не понимаю вас, командир, — не унимался Кирчим, глядя на скучковавшуюся горстку переживших штурм стражей. — У вас много раненых...

— Капитан! — резко остановил его безбородый. — Прошу, не подходите и не трогайте этих мужей! Вы, вероятно, не понимаете кто они, — элитный страж подошёл к нему ближе, прошептав почти в самое ухо: — Мы только что вернулись из очень длительной экспедиции. Карательной экспедиции из-за Врат!

Глаза Кирчима полезли на лоб.

— Тише капитан, успокойтесь! Я понимаю, вы очень удивлены, но прошу вас не подавать виду. Ведите себя как можно непринуждённее. То, что я вам сейчас говорю, является информацией крайне секретной и разглашению не подлежит! — быстро шептал слова, одно за другим, невероятнейший гном. — Едва вернувшись, наш отряд попал из огня да в полымя! Настоящая революция! Такого я себе и представить не мог! Думал, наконец-то упьюсь и оторвусь с бабёночкой помясистей, а здесь у вас битва не за живот, а на смерть!

Безбородый страж шумно выдохнул:

— Нам быстро удалось выявить источник всех бед. Глава бунта, им оказался один из законнорожденных, гном по имени Кременькан, устранён. Тем не менее Король всё ещё в страшной опасности! Капитан, вы были в Королевской пещере?

Кирчим утвердительно кивнул головой.

— Какова ситуация? Стражам удалось прорвать линию осады мятежников? Тогда почему вы топчетесь здесь, а не спасаете Короля?!

— Я... мы... — Кирчим прочистил горло. — Мы пытались. Они слишком прочно там окопались. Нам не пройти.

Безбородый как-то хитро сощурил глаза. Внезапно, буквально на миг, капитану почудилось, что его собеседник обрадовался, услышав ответ. То едва заметное шевеление губ. Дрожание век... Кирчим отогнал дурацкие мысли.

— Что ж, не буду вам врать, капи... Кирчим. Я правильно имя запомнил? — тот снова кивнул. — Так вот, Кирчим. Перед тем как убить сию гнусную тварь, — каратель кивнул в сторону дымящихся окон, — я кое-что выяснил. Среди ближайших сторонников Короля есть изменники! Эти твари только и ждут возможности ткнуть нож своему господину под бок! Вы понимаете теперь всю серьёзность нашего положения, капитан?

Кирчим сглотнул.

— Вы зря потратили уйму времени, попёршись сюда, вместо того, чтобы спасать Короля! Приказывай своим солдатам трогаться в путь, нам нужно немедленно идти на выручку Маронону!

Всё ещё туго соображающий Кирчим показал пальцем на элитных стражей, что с хищными лицами неотрывно смотрели на двух собеседников.

— Моих ребят слишком сильно покоцало, капитан. Боюсь, на сей раз помочь они вам не смогут. Но Кирчим, мой друг, не волнуйся! С вашим отрядом к дворцу пойду я.

* * *

Они шли в угрюмом молчании. Все: и стражи, и капитан, и сам Скалозуб — были измотаны сегодняшним днём до предела. Бои, долгие переходы, снова бои. И чем всё закончится неизвестно. Вернее, оно, конечно, понятно — счастливого окончания 'приключений' ждать не приходится, вот только от осознания этого как-то не легче.

— Пришли, — выдавил одно единственное словцо капитан.

С точки зрения стражей, ситуация, и правда, выглядела весьма безнадёжной.

Проход в Королевскую пещеру был в разы шире, нежели на Верхних и Нижних воротах, однако охранялся надёжно. Нет, здесь не было 'стены мертвецов' и прочих творений извращённого разума — просто ряды баррикад и много-много-много отлично вооружённых бойцов. Арбалетчики бунтарей, едва завидев отряд, с энтузиазмом принялись заряжать страшные орудия смерти. Остальные мятежники суетились поодаль.

Капитан, безусловно, был прав. Прорваться напролом через кордоны не представлялось возможным. Скалозуб, однако, по сему поводу нисколечко не расстроился. Помощь стражам в его планы никоим образом не входила.

— Эээ, ты чего? — вытаращился на стаскивающего с себя броню гнома Кирчим. — Командир. Командующий! Да что же такое вы делаете?!

С трудом избавившись от доспехов, лишённый всяких внутренних ограничителей гном не стал останавливаться. Пропотевшая рубаха также отправились на пол. Вслед за штанами последовала набедренная повязка.

Оставшись в чём мать родила, Скалозуб немного подумал. Затем всё же надел сапоги.

Сказать, что стражи были шокированы, значит не сказать вообще ничего.

— Это... это... — несмотря на видимые усилия, у капитана никак не получалось связать больше двух слов.

— Это хуй, если сие для вас новость, — цинично перебил невнятное мычание Безбородый. — А чего ещё вы ожидали от меня, капитан? Что я придумаю гениальнейший план, и мы героически спасём Короля?! Боюсь, хитроумные ходы на сегодня закончились. Я отправляюсь вести переговоры с мятежниками.

— З-з-зачем раздеваться?...

— Как зачем?! Авось голой жопой удастся всех распугать, муха-ха-ха! — ни один гном не поддержал саркастический смех. Скалозуб вновь посерьёзнел. — Кирчим, мой друг, не тупи. Решиться стрелять в голого мужика гораздо трудней, нежели нашпиговать болтами ненавистного стража. Вы же сами попались сегодня на эту уловку! Ладно ребятки, чёт стало как-то прохладно. Пойду, гляну, что можно сделать. Бывай, капитан!

Словно завороженные, стражи ещё долго следили за удаляющимися от них половинками ягодиц, что колебались в такт шагов странного гнома. Никто не произнёс ни единого слова.

* * *

Именно таким запечатлел его неизвестный художник.

Один, совершенно голый, идущий навстречу полчищам вооружённых до зубов воинов... С руками, широко разведёнными в стороны... С бесстрашной улыбкой, расплывшейся на устах... И с толстым членом, что свисал до колен.

Большинство историков сходятся во мнении, что последняя деталь была плодом фантазий больного художника, ибо более ни в одном из источников не сохранилось свидетельств о чрезвычайном размере мужского достоинства Безбородого. Тем не менее находятся и такие, кто утверждает, будто половой орган героя достигал воистину невероятных размеров! Якобы, именно благодаря столь явному превосходству над окружающими, тому удалось, в конце концов, убедить повстанцев в своих добрых намерениях и войти в прямой контакт с их лидером, Велером. Но поскольку, повторюсь, заслуживающие доверия первоисточники по данному вопросу отсутствует, нам кажется, будет разумнее не идеализировать легендарного гнома, сколь бы ни были велики заслуги оного пред отчизной.

Надобно понимать, наш разум обманчив и, увидав частное, легко распространяет сие на целое. Так, небольшие пороки, кои присутствуют абсолютно у каждого, рисуют в нашем воображении картину злодея, а столь же скромные добрые качества порой превращают гнома в святого.

Что тут сказать, разделение на чёрное-белое смешно и наивно. Одна и та же личность будет вести себя совершенно по-разному в обстоятельствах, на первый взгляд идентичных. Проявиться может как сила, так и коварная слабость души. Безупречен лишь Праотец, мы же, смертные, имеем тенденцию идти на поводу у эмоций. 'Главное правило реальности — не запутаться в своих заблуждениях' — гласит Мерхилек, указуя простым земным тварям на иллюзорность картины мира, что всякий раз кажется нам полной и окончательной, однако по факту меняется снова и вновь.

Давайте постараемся смотреть на ситуацию объективно. Безбородый — мужик, безусловно, крутой, но почему для этого обязательно должен быть член до колен?

* * *

— Пекло подгорное, да прикрой ты уже этот срам! Поняли мы, поняли, что ты не из этих! Задрал. На вот, заместо труселей намотай, смотреть на твоё убожество тошно, — сопровождающий его воин буквально швырнул груду тряпья в область чуть ниже пупка.

Решив не испытывать понапрасну судьбу, Скалозуб подчинился. В конце концов, он и сам ощущал себя как-то неловко, пускай бравадой перед стражами убедил на какое-то время в собственной неуязвимости даже себя самого. Неуклюжая повязка на бёдрах навряд ли могла послужить защитой в бою, тем не менее, закрыв причинное место и жопу от взглядов, он почувствовал облегчение. Гномы, шагавшие рядом, тоже заметно расслабились.

— Во, видал?! Экак мы стражей уделали! — мятежник указал на столбы-светочи вдоль дороги к дворцу. На каждом болтался повешенный гном. — Будут знать, сучары позорные, как понукать теми, кто выше по праву рождения! Никогда не забуду, как гады в юности меня отмудохали за сушёные мухоморы...

— Га-га-га, за мухоморы отмухомудохали! — зашёлся противным смешком второй воин, что отрядился сопроводить Скалозуба. — Ну, скажешь тоже!

— Смейся-смейся, вот только мне тогда не до смеху было совсем. Предки на полгода из дома выходить запретили!

Глубоко уйдя в свои мысли, Безбородый пророк перестал воспринимать болтовню не шибко умных попутчиков. В перевозбуждённом сознании роились тысячи мыслей. Ощущение, что нечто подобное он уже видел, упорно не покидало его.

Повешенные на столбах трупы... Целая аллея из выставленных на всеобщее обозрение мертвецов...

'Сон! То давнее сновидение в первую ночь после освобождения! Сколько воды с тех пор утекло...

Что я делаю здесь? Один, среди совершенно чуждых мне гномов...

И я ещё гордился когда-то своей принадлежностью к знати?! Праотец милостивый, да эти двое придурков и рядом не стояли с 'нищебродами', коих я имел счастье столь близко узнать! Каким же наивным был я глупцом...

Зачем я пришёл? Для чего сунулся в это гнездо? Я сделал ведь всё, что хотел...

Дорки мёртв.

Лех мёртв.

Кременькан мёртв. Ублюдок получил по заслугам!

Рыжеруб лично мною унижен.

Так какого, спрашивается, я попёрся сюда?!

Отомстить Королю?! Неужели засим, наконец, успокоюсь? Иль нет? Велер, к которому я иду, тоже мне навредил...

Кто ещё?! Давай, кровожадное чудище, вспомни всех, кто косо на тебя посмотрел! Сказал грубое слово! Просто не сделал в силу различных причин то, чего ты хотел!

Предатель. Ты такой же предатель как все, кто дорвался до власти. Так он сказал.

Зверь.

Монстр.

Но вернись я в прошлое, поступил бы иначе?

...'

Глава 26. Без царя в голове

Герой — это человек, который делает, что может. В отличие от остальных.Ромен Роллан

Велер выслушал краткий доклад провожатых с выражением крайнего скептицизма на своём извечно высокомерном лице. Прищуренным взглядом внимательно осмотрел с ног до головы Скалозуба. Не самое приятное ощущение, когда ты практически голый. Взгляды двух гномов встретились.

— Никак не соображу, где тебя раньше видел... — Велер почесал ухоженную пушистую бороду. — И давно ты разгуливаешь в таком виде?

— Я что совсем ненормальный?! Повторяю, разделся только, чтоб не нашпиговали болтами...

— Да я не про то. Когда ты бороду сбрил?

— Хм, — Скалозуб закатил глаза вверх. — Даже и не припомню. Наверно уже пару месяцев... Какая, в конце концов, разница?!

Велер неотрывно смотрел Скалозубу в глаза:

— А такая, что ты утверждаешь, будто тебя прислал Кременькан. Но тут, видишь ли, выходит у нас с тобой нестыковочка. Так получилось, что я знаю всех подручных Кремня. И тебя среди оных никогда ни разу не было точно!

Главный кладовщик Оплота изменился за прошедшее время не сильно. Всё тот же наглый самоуверенный тон. Холёные волосатые руки. Здоровый румянец на пухлых щеках и плотно сбитое тело. Странно было видеть столь избалованное достатком, пышущее жизненными силами существо в роли правой руки полубезумного исхудавшего Кременькана. На что можно было прельстить того, кто и так всё имел? Насколько же ненасытна алчность у гномов?

— Велер... — немного помявшись, Скалозуб всё же добавил учтивое обращение, — господин. Поверьте, у нас большие проблемы. Я бы даже сказал, что критические! Успех всего предприятия оказался теперь под угрозой! Прошу, давайте отложим подробные объяснения на потом. Стражи атаковали имение Кременькана, не спасся никто!

— Непреодолимый рунический круг...

— Оказался не таким вовсе неодолимым. Колдуна окружили и сожгли, не мудрствуя, в его драной сфере. Зажарили как шашлык! — главный очевидец и участник событий содрогнулся всем телом. Душевные переживания здесь были, конечно, совсем ни при чём, просто холодок пробежал по голой спине. Со стороны, однако, выглядело весьма драматично. — Мне удалось заморочить голову стражам, дабы прорваться сюда, но если мы хотим добраться до Короля, нам нужно спешить!

— Знать бы ещё кому это 'нам'... Ладно-ладно, я услышал тебя, не начинай свою песню по пятому кругу! — Велер утихомиривающе поднял руки вверх. — Позже выясним, кто есть кто. Ты прав, парень, прав. У нас действительно неприятности. Вернее, как ты подметил, большие проблемы! Настолько огромные, что мы понятия не имеем, как быть.

Повисла долгая пауза.

— Ну и? Может расскажете наконец, что происходит или считаете меня ясновидцем?!

— Пойдём, — произнёс лидер мятежников вместо ответа, поворачиваясь к Скалозубу спиной.

— Завораживающее зрелище, правда?

Втроём: Скалозуб, Велер и гном с комплексами из-за отнятых в юности стражами мухоморов — они стояли посреди коридора, ведущего в тронный зал. Массивные створки дверей, разбитые в щепки, валялись вперемежку с кишками, конечностями и прочими составлявшими естество каждого гнома частями. Брызги крови цветными узорами покрывали стены и потолок. Пахло смертью, ужасом, болью и, о чём редко упоминают в эпичных преданиях, содержимым тех самых кишечников и мочой.

Помимо воли, перед сознанием пережившего серьёзные потрясения гнома вновь всплыли образы четвертования Фомлина. Одна картина плавно наложилась на другую, ему поплохело.

— Ну-ну, эк, какие мы нежные! Именно это я и имел в виду, парень. Тут совершенно непонятно как быть...

С немалым усилием преодолев рвотный позыв, Скалозуб молча кивнул. Посмотрел вновь вперёд. Вид мертвецов в последнее время становился привычным, но вот за порогом начинались действительно чудеса. Рунический круг Кременькана казался сейчас наивной детской забавой.

Вся площадь огромного зала, что находилась в пределах их видимости, рябила от знаков могущества. Руны, заплетённые в геометрические фигуры разных форм сложности, с бешеной скоростью перемещались по полу.

Ярко-голубое мерцание древних букв, их хаотичные вращения и кульбиты вызывали головокружение, что в конечном счёте добило ослабленного пленением и крайне насыщенным днём мужичка. Остатки давнего перекуса вместе с желчью вырвались-таки на свободу.

— Ха, да я под мухоморами и не такие глюки видал, подумаешь тоже! — смотря на согнувшегося пополам Скалозуба, бравировал сопровождавший их гном. — И он ещё помогать нам собрался! Пффф, слаба...

— Ложись!!! — завопил словно резаный Велер.

Лёгкий ветерок прошёлся над расстающимся с содержимым желудка 'героем'. Утерев рот рукой, Скалозуб распрямился, непонимающе глядя на распластавшегося на грязном полу кладовщика.

— Что это бы... — закончить фразу знаток токсичных грибов не сумел. Голова плавно съехала по идеально ровному сечению вниз. Постояв ещё какое-то время, тело осело на мраморный пол.

Второй раз Велеру кричать не пришлось. Скалозуб плюхнулся вниз. Внезапно ему захотелось жить, да так сильно, что столь неважные мелочи, как собственная блевотина и чужая кровища под носом, не доставляли ну совершенно никаких неудобств!

На этот раз 'ветерок' пролетел чуть правее, содрав кожу с плеча. Теперь он сумел разглядеть тончайшую серебристую нить, что отпечатала ровную линию на полу и стене. Нити шли по диагонали, а значит, отлёживание не было панацеей.

— Бежим!!! — с резвостью, достойной молодого гонца, главный изменник рванул прочь из гиблого коридора.

Посвятивший многие годы усердным тренировкам законнорожденный до сего момента не знал, что может бегать так быстро. По потолку прямо над его головой прошла новая линия. Прыгнув за угол, он перекувырнулся через плечо и смачно втемяшился в стену. Перед глазами поплыли цветные круги.

— Твою мать! Твою мать! Твою мать! — ревел Велер, дрожащими руками щупая голову. Изрядная прядь волос была ровно сбрита невидимым лезвием. Кровь заливала обычно такую самоуверенную и наглую рожу. — Твою мать!!!

Скалозуба тоже изрядно трясло, однако его реакция была не столь бурной:

— Нам не пройти, — констатировал очевидный факт голый гном. Набедренная повязка, не выдержав столь бурной активности, осталась в распроклятом коридоре. — И этого так просто не выкуришь...

— Твою ма... чего?! — безумным взглядом Велер уставился на него.

— Не подберёшься к Предателю достаточно близко! Поджечь или задымить тронный зал не получится! Ведь стражи сожгли Кременькана именно так... — попытался исправить свою оговорочку Скалозуб.

К счастью, холёного кладовщика гораздо сильней занимала кровоточащая рана, а потому он вновь принялся поминать чью-то мать.

— Чего уставились, орочьи дети?! Перевяжите скорей ему голову! — заорал тоном беспрекословного лидера на столпившихся неподалёку бойцов Безбородый пророк.

Требование голого гнома, коего не знал абсолютно никто, было исполнено незамедлительно.

Скалозуб по привычке почесал подбородок. Оттёр прилипшую блевотину, что спасла ему жизнь:

— Нам нужно найти иной путь.

— Да заколебал ты уже! — не выдержал он нытья распереживавшегося из-за царапины гнома. — Отрастут твои волосы, отрастут! Тоже мне горе великое, причёску немного подпортили!

Следовавшие за ними воины захихикали. От ярости кладовщик мигом забыл свои причитания, злобно шикнув сначала на них, а после уставившись на Скалозуба взором сулящим мало хорошего кому бы то ни было.

Тому, однако, было плевать. Пророк черни не особо надеялся выйти из передряги живым. Силы, которым он стал сегодня свидетелем, были явно не по зубам простым смертным.

— Ха, этаким взглядом ты мог бы, наверно, убить Короля!

Эйфория, нашедшая на него, вероятно, являлась последствием только что пережитой опасности, когда противный рвотный позыв уберёг несчастную голову от расставания с телом. Скалозуб с удивлением обнаружил, что мысленно неустанно благодарит Праотца от веры в коего, казалось, не так давно отказался. По меньшей мере не самым благочестивым образом усомнился. Так уж устроены слабые души — вспоминаем о Творце лишь в минуты крайней нужды, в другое время гордо мня себя превыше судьбы и бабкиных предрассудков...

— Ладно, ладно, зла не держи. Я просто рад, что наша борьба с Предателем не закончилась в том коридоре.

Велер малость расслабился:

— А ты храбрый парень, не так ли?

Скалозуб лишь пожал плечами в ответ. Разве мог он надеяться объяснить этому холёному любимцу судьбы, что прошёл через настоящую преисподнюю и не единожды? Кто видел ад на земле, не боится спокойствия загробного царства. Лишь инстинкты в минуту опасности заставляют его хвататься за жизнь.

— В зал должен вести чёрный ход. Он просто обязан существовать! — не спрашивал, а утверждал как-то сам собою перенявший эстафету лидерства гном. — Вопрос лишь в том, кто может нам его показать?

К сожалению, никто не вызвался раскрыть сие таинство.

— На меня не смотри. Да, я был главным кладовщиком. Кладовщиком, а не евнухом, чтобы баб Королю приводить! — фыркнул Велер в ответ на испытующий взгляд.

Скалозуб остановился как вкопанный:

— Именно! Как же я сам не допёр?! — хлопнул себя по лбу гном без бороды и, по мнению лидера мятежников, без царя в голове. — Гарем Маронона! Его вы точно не могли при всём желании пропустить!

Велер хотел было почесать затылок, но ощутив под пальцами тугую повязку, растерянно уставился на полуголого гнома. Только сейчас он заметил, что на безбородом безумце неизвестно как и когда появились штаны.

— Эээ... найти-то гарем, конечно, нашли. В общем... хм, ребята снимают там напряжение.

Обалдевая от собственной дерзости, Скалозуб крепко сжал руку кладовщика повыше локтя:

— Тогда скорее туда! И моли, Праотца, дабы евнух был жив!

Ага, мечтать, как говорится, не вредно. У самого входа в покои наложниц, с выпотрошенными наружу кишками, лежали три трупа. Двое мужчин самого обычного телосложения, вероятно, были охранниками. Третий своими габаритами напоминал толстозадого Леха. Распахнув ярко-синий халат, убийцы как будто специально выставили на всеобщее обозрение причиндалы разжиревшего гнома, вернее, полное отсутствие оных. Над беднягой явно поиздевались, и Скалозуб не был уверен, происходило надругательство над трупом или ещё живым на тот момент евнухом.

— Твою мать... — опять завёл свою песню Велер. — Сказал же дурням, не переусердствуйте здесь!

Из опочивален доносились характерные уханья и девичий визг. Пророк грустно вздохнул. Второй раз за сегодняшний день он становился безучастным свидетелем насилия над прекрасной половиной гномского общества. Обычно превозносившие своих женщин гномы, почувствовав вкус победы и безнаказанности, казалось, стараются компенсировать недотрах за долгие годы.

Крики слабого пола усилились.

— Сука!!! — внезапно завопил один из участников постельного двоеборья. — Ааа!!! Аааааарх!!!

Из комнаты, навстречу непрошеным свидетелям оргии выскочила совершенно голая гномиха, не узнать которую Скалозуб просто не мог.

Растрёпанная, с перепачканным кровью ртом, фингалом под глазом, и тем не менее всё столь же прекрасная, как и прежде.

Лгунья. Изменница. Потаскуха... Единственная женщина, которую он когда-то познал и всем сердцем любил.

Его несостоявшаяся невеста...

Бригитта.

Словно не видя ничего пред собой, она споткнулась о труп гаремщика, упав прямо к ногам Скалозуба. Приподнялась на четвереньки, глядя куда-то позади сапог бунтарей. И так и застыла, поняв наконец, что выхода из помещения нет.

Ошеломлённый жених молча взирал на неё сверху вниз.

— Убью!!! Убью тварь! — нагой гном выскочил из той же комнаты вслед за девой. Пах и бёдра любителя женщин были залиты кровью, что ручьём лилась из причинного места. Завидев 'покусившуюся' на его мужское достоинство пленницу, тот взвыл пуще прежнего. — Убью-ю-ю!!!

С перекошенным от ярости, боли и злости лицом гном бросился на лежавшую у ног Скалозуба красотку.

— Убь... — вырвав из-за пояса ближайшего воина нож, Безбородый пророк прекратил муки теперь уже недомужчины.

Булькая кровавой пеной, тот осел на колени. Схватился за рукоятку, что торчала из шеи, потянул, будто желая вытащить из тела чужеродную сталь. После чего упал лицом вниз и больше не шевелился.

У Велера отвисла нижняя челюсть. Остальные невольно шарахнулись от странного гнома без бороды с явно больной головой.

— Зачем жить без члена? — с невозмутимым видом пожал плечами герой. — А ты встань!

С одинаковым страхом взирая как на преследователя, так и на спасителя с голым торсом, Бригитта медленно поднялась.

Бригитта...

Впрочем, она изменилась. Раскрасневшиеся опухшие глазки. Прорезавшиеся морщинки на лбу. Следы от укусов на пышной груди, бёдрах, попе. Ссадины от ногтей. Шрамы от плети. Даже спутанные волосы, казалось, утратили прежний блеск.

Но всё же... Его сердце билось быстрее, смотря на неё.

— Одевайся. И даже не вздумай сказать, что ты не знаешь скрытого хода в зал Короля!

— Хреновый план. Хреновый, понимаешь ты или нет?! Хреновый, я тебе говорю!!! — Велер, как это ни удивительно, казалось, искренне переживал за него.

Могло ли быть такое возможно? Скалозуб особо не обольщался. Тот просто боялся провала и ответственности, что вновь ляжет на его плечи в случае гибели безбородого гнома.

— Хреновее придумать было, наверное, невозможно! Парень, да ты вообще меня слышишь?!

'Парень' слышал отлично. Тем не менее он ни на секунду не прекращал заниматься своим перевоплощением... в женщину.

— Ты долбанутый! Парень, ты трахнутый на всю голову сумасшедший! Ты, ты...

— Делаю то, что должен. И хватит об этом. Добавь ещё пудры.

Бригитта послушно покрыла усталое лицо гнома ещё одним слоем косметики. Отсутствие бороды, исхудавшие щёки и чудеса макияжа делали возможным немыслимое. Скалозуб поправил парик, вытянул губы трубочкой, похлопал ресницами:

— Хех, теперь я прям как тупая пиз... хм, прошу любезнейше меня извинить, — с трудом затянув корсет на спине, он снова критически оглядел себя в зеркале. — Так, надо сделать груди побольше. Как говаривал один мой знакомый художник: 'Рисуй сиськи, да покрупней! Остальные косяки тогда никто не заметит...'

Несколько тугих мешочков с песком послужили отличными бугорками, даже бугрищами! Несоответствие пропорций жопы, талии и плеч женскому образу подправила широкая юбка.

— Я готов! Эй, а ты чего расселась как королевна?! Идёшь вместе со мной! И никаких глупостей, ясно?

Бригитта грустно вздохнула. И принялась наводить красоту вслед за ним.

— Нет, я понимаю, этот псих косит под бабу, но тебе-то на кой хрен прихорашиваться? — не дождавшись ответа, Велер покачал головой. — Женщины...

Скалозуб раз, наверное, в сотый проверил кинжалы за поясом, в рукавах и за голенищами высоких сапог. Воткнул в парик две длинные булавки. Вспомнив наставления Кларка, подбросил в руке метательный нож. Баланс был что надо.

— Ладно, хватит мять сиси. Пора Маронону почувствовать нашу любовь!

Бригитта незаметно припрятала острые маникюрные ножницы меж грудей.

Глава 27. Предатель

Зло, чтобы существовать, должно притворяться добром. Оно безнравственно уже этим притворством. Зло всегда обладает комплексом неполноценности: оно не смеет быть откровенным.Борис Пастернак

Похоже, она до сих пор не признала в гноме, перевоплотившимся в женщину, своего 'ненаглядного'. Скалозубу, однако, такое положение дел было на руку. Слишком бурные страсти кипели в израненном сердце, слишком много событий произошло за сегодняшний день, слишком высок был риск предприятия, кое он столь безрассудно затеял. Для разговора по душам худшего места и времени найти было попросту невозможно! А потому, он молча плёлся вслед за столь же немногословной девицей. Узкая и тёмная лестница вилась, казалось, целую вечность, хотя в действительности время подъёма составило от силы пару минут.

'Что толку выяснять отношения, если шансы пережить встречу с Предателем стремятся к нулю? Да и не всё ли тебе фиолетово, с кем эта дрянь переспала до, после или даже 'во время' тебя?'

Тем не менее сей вопрос оставался для него по-прежнему крайне болезненным, с расстройством отметил про себя Скалозуб. Считать изменницу мёртвой это одно, видеть же хрупкую шею на расстоянии вытянутой руки и не впасть в искушение — нечто, требующее гораздо больших душевных усилий.

— Дошли, — Бригитта указала светлокамнем на массивную, хотя и довольно узкую дверь. Как в столь малый проход протискивался толстый евнух, Скалозуб представить не мог.

Пыхтя, сопя и топая, как стадо кротосвиней, за ними поднялись Велер и остальные.

— Я вас очень прошу, раньше времени не высовывайтесь. Если Король заметит...

— Да понял я, парень! Неужто считаешь, что я такой же псих, как и ты?! Ворвёмся в зал, когда взаправду сможем помочь, а не сдохнуть с бравыми криками на устах.

— Хорошо, — глубоко вздохнул и выдохнул Скалозуб. — Ты готова?

Бригитта, как обычно, ничего не ответила.

— Открывай!

В первое мгновение он чуть не ослеп. После тьмы скрытого хода неестественно яркий свет рун резал глаза словно нож. Что-то зашипело, полыхнуло, невероятная сила буквально впечатала его в стену. Грудную клетку сдавило, вышибив весь воздух из лёгких. Не будучи способен пошевелиться, горе-затейник превратился на миг в живой барельеф.

Столь же внезапно невидимая хватка ослабла. Продолжая бороться с исчезнувшим сопротивлением, Скалозуб по инерции повалился вперёд. Череп, казалось, сейчас вот-вот лопнет, из носа каплей за каплей покидала бренное тело красная жидкость. Второй раз за сегодняшний день его вырвало, теперь уже исключительно желчью.

Из-под сощуренных век измученный гном разглядел удаляющуюся спокойной походкой Бригитту. С великим трудом найдя в себе силы подняться с колен, он сделал несколько неуверенных шагов следом за проводницей.

Вновь бахнуло, причём с такой мощью, что Скалозуб даже не удивился, поняв, что снова лежит на полу. В ушах звенело, громадный зал ходил ходуном. Несчастный авантюрист что есть духу цеплялся ногтями за гладкие плиты, распластав руки и ноги в разные стороны, и тем не менее всем естеством ощущал, будто скатывается куда-то в бескрайнюю пропасть.

Так же нежданно как начался, 'шторм' прекратился. Жадно дыша, Скалозуб ловил грудью воздух, сведённые судорогой пальцы медленно разжимались. Мраморный пол приятно холодил горячую щеку.

Минула, наверное, тысяча лет, когда он сумел наконец приподняться на четвереньки.

— Хитрый план такой хитрый, — спокойный уверенный голос отдавался неприятной вибрацией внутри черепа. — Говоришь, этот тип у них за старшого? Да уж, клоуны, как есть клоуны! Маскарад идиотов, и только!

До Скалозуба дошло, что 'сиськи', накладные волосы и прочие 'бабские штучки' несостоявшейся маскировки расшвыряло в разные стороны. Помада и пудра размазались по морде и полу. Должно быть, он представлял сейчас действительно жалкое зрелище.

Зачинщик 'хитрого плана' покосился в сторону чёрного хода. На месте оного теперь зияла дыра, размером в два гномских роста. Края бреши дымились, камень раскалился до такой степени, что на глазах превращался в стекло! Если Велер с ребятами и сумели уцелеть в развернувшейся наяву преисподней, на помощь от них не стоило рассчитывать даже в самых смелых мечтах.

— А ты умница, запамятовал, как тебя звать? Всё правильно сделала: раньше ли, позже, безумцы нашли бы проход — так хоть жизнь себе сохранила. Да не дрожи, рядом со мной ты в безопасности полной! Насилуют моих девок?! Вот же подонки... Хотя чего ещё ожидать от этих зверей? Ну ничего, ничего, разберёмся. Найдём и накажем их всех. До самого распоследнего негодяя, кто пусть даже косвенно способствовал бунту!

Стоящий на карачках гном исподлобья осматривал обстановку.

Приёмный зал бессменного владыки Оплота имел поистине впечатляющие размеры, но в то же время казался каким-то заброшенным и пустым. Ряды высоких колонн, изящные скамейки для посетителей, пара длинных столов за коими никто не сидел, похоже, очень давно. Странные запахи, навевающие тоскливость и безнадёжные думы. Освещение, слишком яркое по меркам подземного царства... Складывалось впечатление, что архитекторы тронного зала сделали всё, дабы подчеркнуть чуждость королевской обители и незначительность простых смертных, забредших к Предателю на поклон. На громоздких тёмно-красных гобеленах Скалозуб приметил изображения эпической битвы, что на века запечатлели трагедию Рокового дня и 'Спасение'.

Всё это было, однако, не важно. Личность, что восседала на изукрашенном золотом и множеством драгоценных камней троне последние триста лет, представляла для него гораздо большую опасность и интерес.

Не сказать, что он выглядел как-то особенно. Не молодой, но в то же время и не глубокий старик, каковым представляло его большинство. Черноволосый, с густой бородой, аккуратно подстриженной в форме ромба. Покрытое морщинами лико украшало несколько шрамов: на нижней губе, правом веке и лбу. Сурово сведённые брови и рот, что редко расплывался в улыбке, свидетельствовали о непростом характере их владельца. Гордая осанка, широкие плечи, выдающийся немного живот — придавали сидящему гному вид зажиточного власть имущего, возможно, военачальника или правителя, но уж точно никак не соответствовали образу жуткого колдуна, играючи разорвавшего на куски пытавшихся проникнуть в зал бунтарей. Ни татуировок, ни бездонных глаз, отражающих извечную тьму, ни светящейся ауры, рогов, копыт и прочей мистической чепухи. Не было при нём амулетов, жертвенной атрибутики, сосудов с кровью грешников и невинных — вообще ничего необычного. Тем не менее Скалозуб знал без тени сомнения, ответственным за все невообразимые чудеса был именно сей индивид.

Спаситель — для тех, кто пасся за счёт налогов и угнетения простых граждан. Предатель — для всех остальных. Обрёкший людей, орков, эльфов и весь белый свет на бесславную гибель. Довёдший своих подопечных до голода и отчаяния без всяких на то нужды и причин. Уничтоживший без следствия и суда семью Скалозуба, отнявший у него абсолютно всё кроме жизни. Да и ту, сохранив совершенно случайным и непреднамеренным образом.

— Ну здравствуй, красавица! — язвительно обратился к нему повелитель последней про́клятой расы. — Прошу тебя, встань. Бессмысленно ползать тут раком, ты не в моём вкусе, увы.

Скалозуб и сам был не прочь подняться с колен. Попытка встать на ноги, однако, успехом не увенчалась. Вращающиеся по полу руны ускорились, перед глазами всё поплыло, и он вновь распластался на каменных плитах. Слабость растекалась по измождённому телу, хотелось просто закрыть глаза и уснуть.

— Я сказал, встать!

Наполненный властью и неземной мощью голос повелевал самой сутью вещей. Ожившие древние символы стекались со всех сторон к лежащему гному, забирались на плоть, обжигали. Помимо собственной воли, тело, оставаясь в горизонтальном положении, медленно поднялось параллельно земле. Ни единый мускул в движении не участвовал, лишь широко открытые от страха глаза беспомощно взирали на отдалявшийся пол. Невидимая сила резко перевернула тушку, придав оной стоячую позу.

Скалозуб закричал. Руны стекали с него словно с вершины горы и тут же пытались подняться обратно, удерживая худощавое тельце подвешенным в воздухе. Вожак черни был беспомощен как младенец, магия предков имела над костями и мясом абсолютную власть.

— Так-то лучше. Терпеть не могу говорить, не видя лица собеседника! — фыркнул Король. — Может представишься, наконец? Ох нравы, ох времена! Ни малейшего почтения, уважения и манер!

Не успев оправиться от пережитого шока, Скалозуб с ответом не торопился.

— Ладно, попробуем ещё раз. Кто ты есть, как тебя звать и, что самое главное, какого рожна вы со своими разбойниками забыли у меня во дворце?!

Самообладание постепенно возвращалось к нему. 'Плоть слаба, но вера ваша в Меня творит чудеса!', гласил Мерхилек, и сие слабое утешение придало гному храбрости:

— С... с... — Король напрягся прислушиваясь. — Отсоси мой хер, сраный Предатель!!!

Жар, исходивший от рун, резко усилился. Скалозуба будто сжимали тиски. Он снова завыл.

— Зря-зря-зря. Не нужно быть таким грубияном, — покачал головой Маронон. — Мы все здесь взрослые серьёзные гномы, которые желают спокойно поговорить и всё рассудить. Будь хорошим мальчиком... ну или девочкой, если тебе так больше нравится. Следи за своим язычком и мне не придётся причинять тебе боль.

Только сейчас Скалозуб обратил внимание на столпившихся позади Предателя гномов. Королевские лизоблюды, что вместо защиты своего властелина прятались от мятежников в тронном зале, с ненавистью взирали на обездвиженного рунами заговорщика и с подобострастием кивали, стоило Маронону повернуться в их сторону. Бригитта стояла слева от Короля и вела себя схожим образом.

'Что ж, ты ведь прекрасно знал сущность сей гнилой бабы, чего удивляться?' — с досадой подумал про себя Скалозуб.

Решимости покрыть напоследок мучителя матом у него тем не менее поубавилось.

— Итак, мой переодетый под женщину гость, тебя зовут? ... — Предатель с участливым видом смотрел на него.

Отвечать не хотелось. К чему бесконечное словоблудие, когда итог беседы всем очевиден? Он не выйдет отсюда живым и уж тем паче не изменит историю. Король и дальше продолжит править Оплотом, мятежный сброд дружным строем пойдёт под топор, уменьшив и без того немногочисленное трудоспособное население. Несправедливость и нищета с каждым годом будут лишь дальше усиливаться. Возлюбленная когда-то невеста не перестанет разводить ноги перед всеми 'нормальными мужиками' подряд...

— У меня много имён, — медленно вымолвил он.

Проговорил ненужные пустые слова просто потому, что тишина в зале давила на нервы. Поскорее закончить спектакль и отправиться в лучший мир. Снова встретиться с Фомлином, Хиггинсом, родными и близкими...

— Безбородый. Пророк. Хех, кое-кто называл меня Скалозубик. — Глаза Бригитты удивлённо расширились. — Скалозуб Усердный. Наследник Дома Среброделов, что ты истребил по заведомо ложному обвинению! Пощадив только тех, кто действительно заслуживал наказания... — взгляды суженых встретились, и в них горела отнюдь не любовь.

Маронон грустно вздохнул. Успокаивающе положил ладонь на предплечье Бригитты. Перестав прожигать несостоявшегося жениха взором, в коем перемешались обида и горечь, та, заискивающе лыбясь, повернула мордашку к правителю.

— Так вон оно что. Личная месть, конечно, как сразу не смог я понять?! Что же ещё, как не сие низкое чувство, способно толкнуть гнома на преступление? Страшное, безумное и совершенно напрасное. Теперь-то ты должен отчётливо понимать, шансов на удачный исход у вас не было изначально!

Предатель повернулся к нахохлившимся чиновникам, прислуге и прочей бесполезной для общества мишуре, способной лишь угодливо поддакивать вышестоящему руководству, да разводить бумажную волокиту:

— Мщение рождается из обиды, обида из зависти и тщеславия, либо, как в случае с нашим гостем, жёсткого неприятия ситуации. Взамен смирения, принятия воли мудрых мира сего, в сердце несчастного тлела ненависть, покуда огонь не выжег из разума все барьеры, мешающие достижению одной-единственной цели. Кровь, смерть, искалеченные судьбы сотен и тысяч — всего лишь плата за 'высшую правду'. Цена, кою каратель всегда платит сполна и без малейших сомнений, ведь у него имеется на то безусловное оправдание!

Мина разфилософствовавшегося властителя гномов выражала столь глубокую озабоченность, что Скалозуб не мог понять, издевается тот, играет в 'мудрого короля' или же в самом деле искренне верит в произносимые без малейшего перерыва слова.

— Коварное ощущение несправедливости — вот сила движущая порядочным, на первый взгляд, гражданином, заставляющее оного творить ужасное лиходейство, устраивать бунт! Увлекать страстной речью таких же глупцов, дабы вместо веками проверенного устройства свершить тиранию! Да и ту опосля ещё более жуткой анархии. Ха! Разрушить до основания социум, предложив взамен идею банального равенства, братства, распределения благ по потребностям — с иже подобной брехни начинается каждый мятеж! Видали уже, видали и проходили, к несчастью, не раз. Сценарий сей неизменен от сотворения гор! Что у гномов, что у эльфов, людей и даже примитивнейших орков — любое восстание вершилось всегда одинаково!

Чего морщишься? — вернул внимание висевшему в воздухе гному колдун. — Считаешь, в сей раз всё иначе? Убьёте меня, и будет всем счастье?! На трон сядет, наверно, посланник вашего любимого Праотца и будет творить всё по-честному?! Ну конечно, конечно, до вас ведь жили одни идиоты, и только вашему поколению обязательно удастся построить мечту!

Эх, благие наивные замыслы, да вот на деле страх, насилие и разруха, а власть опять забирает сильнейший, — продолжил свой затянувшийся монолог Маронон. — Столько жертв, столько жертв и ради чего?! Говоришь, дабы отомстить за несправедливую казнь близких своих королю? А так ли ты уверен в их невиновности? Дознаватели доложили мне совершенно иное, поверь, я не стал бы без веских причин истреблять славный Дом. Что вы, Среброделы, что Жизнетворцы, сунули нос в слишком важные тайны и лишь за чрезмерную дерзость свою поплатились!

Предатель с самым расстроенным и сочувствующим видом демонстративно уставился на кровищу, забрызгавшую парадный вход в зал:

— Сколько народу ты вынуждаешь меня погубить, сколь много мужей уже лишились здоровья и жизни в ненужных боях! И ты по-прежнему считаешь, месть того стоит?

Король наконец замолчал, многозначительно глядя на пленника. Не было слышно ни звука, верноподданные Предателя стояли словно застывшие статуи. Ни шепотка, ни почёсываний, ни даже шмыганья носом. Скалозуб всем естеством ощущал — возникшая пауза не случайна, но служит для большего драматизма. А потому, дабы хоть чем-то нагадить обидчику, и не придумав затеи умнее, он принялся громко и иронично смеяться. Очень хотелось похлопать в ладоши, добавив абсурдности ситуации, но скованный рунами гном не мог пошевелить даже пальцем.

Неестественный смех, разносящийся эхом по залу, таки подпортил игру колдуна. Лицо правителя кривилось с каждой секундой всё больше. Очнувшиеся от спячки чиновники с негодованием ворчали под нос.

— Не ломай комедию, Маронон. Право, не понимаю пред кем распинаться в месте сём окаянном? Здесь собрались одни лишь ничтожества, паразиты, да шлюха! — прекрасную мордашку Бригитты опять исказила гримаса. Злобы ли, ярости, а может, раскаяния и сожаления? Кто же до конца поймёт женщину... — Вдобавок, Предатель, ты не угадал ни разу вообще! Не я, слышишь, не я организовал бунт, но столь любимый тобою народ, что помирает от голода и нужды, дошёл до отчаяния!

Мы: с Пастырем, Фомлином, чей Дом Жизнетворцев ты также сгубил на корню, и парой отличных ребят — пытались не допустить восстания черни сколь долго могли. Праотец видит, для этого мы делали всё! Объясняли, призывали и умоляли, но когда тебе нечего жрать, голос рассудка слабеет.

Нельзя винить бедняков. Власть имущие — вот истинный источник всех бед! Король, коему насрать на собственных граждан. Безумцы, что жаждут любой ценой занять его трон. Набивающие за счёт ближних мошну и обиженные на весь мир кровожадные психи, способные утвердиться лишь применяя насилие — вы, вы, одни только вы причина случившейся катастрофы! — Скалозуб презрительно сплюнул. Даже косвенное упоминание Кременькана, Рыжеруба и Дорки на пару с Зерком вызывало в нём отвращение. — За грехи единиц страдают, как всегда, обычные гномы. Пешки, угодившие на поле битвы амбиций своих же сородичей! Праотец милостивый, да что ж мы за про́клятый род, если в гибнущей юдоли слёз вместо взаимной помощи токмо и смотрим, как перерезать глотки друг другу?! Дабы прожить на пару лет дольше и лучше всех остальных...

Выпалив в едином порыве всю горечь и боль, что кипела в несчастной душе, Скалозуб устало закрыл глаза. Сколь долго продлится ещё этот цирк? Когда наконец ему будет позволено умереть?

Руны нещадно жгли кожу, непригодившийся макияж стекал вместе с потом, слезами и кровью с лица. Однако главной пыткой казалось не страдание бренного тела, а вид женщины, кою он так беззаветно когда-то любил. Каким же наивным он был, считая, что душевные муки остались далеко позади! Хотелось жестоко её наказать, хотелось простить, хотелось спасти... Но всё, что он мог, так это трагически умереть на виду множества бесчувственных глаз.

— Поцелуй меня Проявленный в зад, вы только гляньте, да перед нами настоящий святой! Ну и ну. А я, значится, нехороший и злобный король. Замучил бедный народ! Довёл до страшной нужды! Вот же подонок, вот негодяй!

Маронон явственно переигрывал. Очевидцы спектакля, однако, выглядели глубоко возмущёнными, старясь одним своим видом подлизать лишний раз седалище повелителя.

— Да если б не я, вы все никогда даже не родились! Я, я спас подгорный народ от великой беды! От страшной напасти, что сгубила весь мир! И ты смеешь публично вот так утверждать, яко мне наплевать на Оплот?! Мне, что борется веками с великим Врагом, о коем вы не знаете вообще ничего, окромя сказочных выдумок драного Мерхилека! — кулаки правителя гномов стиснули подлокотники трона. — Только благодаря моим невероятным усилиям пещеры сии не постигло небытие до сих пор! Жертвы, что я принёс и продолжаю приносить каждый день триста лет, дают возможность дышать, ходить, размножаться и спать по ночам крепким сном единственной расе, уцелевшей в той безнадёжной войне!

Что знаешь ты о мире за пределами Врат, дабы судить меня свысока?! Что знаешь о прошлом, настоящем и будущем? Ведомо ли тебе, с чем мне приходится сталкиваться, к каким силам взывать, дабы сохранить наш Оплот?

Здесь снова должна была возникнуть многозначительная пауза, но Скалозуб принимать правила игры решительно не хотел:

— Ведомо мне?! Ты жалуешься, что подвиг твой не способен никто оценить?! Неблагодарный народ?! Ну так, а херли ты ожидал, если ситуация за Вратами — тайна, покрытая мраком!!! — Безбородый пророк выкрикивал слова как ругательства. Усиливающаяся с каждой минутой боль оставляла всё меньше сил на обдумывание и составление красивых убедительных фраз. — Ты истребил весь мой Дом за одно подозрение в организации вылазки! За одно грёбаное, ничем не подтверждённое подозрение!!! Да любой скажет под пытками твоих палачей всё что угодно! Прошу, не делай наивное личико, будто для тебя сие утверждение откровение!

Казалось, с каждым неосторожным высказыванием руны обжигали плоть всё сильней. Тем не менее он ещё не закончил:

— Не по той же причине пошли под топор Жизнетворцы? А? Ты погубил гномов веками кормивших всех нас!

Слетевшее с уст обвинение эхом разносилось по залу. Многие из придворных потупили взор. Как ни крути, гибель умелых фермеров ощутил на собственном желудке практически каждый житель подземного царства.

— Измена?! Предательство?! Ха! Да членам этого Дома на политику всегда было срать с самой высокой горы!

Может, может, всё куда проще? Жизнетворцы откопали в Королевском саду то, что ты всеми правдами и неправдами пытался скрывать. Нашли иной путь выбраться за пределы Оплота! — по насупившийся физиономии Короля он понял, что попал в самую суть. — Что ты столь тщательно прячешь от всех, Маронон?

Правитель не торопился с ответом. Над огромным залом повисла-таки долгожданная тишина, вот только играла она не в пользу властителя про́клятой расы. Подавляющее большинство лизоблюдов по-прежнему буравили Скалозуба гневными взглядами, но часть из тех, кто был помоложе и не достиг ещё высокого положения, задумчиво чесали холёные бороды.

Какое-то мгновение казалось, Предатель вот-вот приоткроет завесу и скажет наконец всё, но сделав для длительной речи большой глоток воздуха, Маронон в последний момент передумал и лишь отрешённо покачал головой:

— Не стоит вам знать... Поверьте, не стоит.

Король выглядел осунувшимся и постаревшим. В другой ситуации видавший гномскую неблагодарность пророк, возможно, и пожалел управителя, но не теперь.

Не теперь, когда он стал заложником древней магии, вертевшей его немощное тело словно игрушку. Когда могучая сила расплавила толстенную стену, когда на его глазах гному срезало голову! Когда у входа в покои Предателя повсюду валялись кишки несчастных мятежников. Когда весь его род истребили без справедливого следствия и суда! Когда прежде великая раса влачила существование на грани своего выживания долгие-долгие годы...

Учитывая все обстоятельства, ответ деспота категорически не устраивал доведённого до отчаяния гнома:

— Бедный-бедный, несчастный король. Наш долбанный благодетель! Заботливый пастырь заблудших овец! Избавитель!!! — Маронону явно не нравился сквозивший в словах Скалозуба сарказм. Усталость и бесконечная озабоченность стремительно сходили с лица, сменяясь суровой гримасой не привыкшего к подобному обращению повелителя. — Недаром тебя прозвали Предателем. Предателем с большой буквы, именно так!

Не счесть твоей лжи, не сосчитать преступлений и душ, что ты погубил! Эльфы, люди, орки, гномы. Нет существа, не пострадавшего от твоего вероломства! Ради чего, ради чего всё это, бессменный король? Тебе так нравится власть? Ты получаешь своё извращённое удовольствие, смотря на страданья других? Или простой народ не значит для тебя вообще ничего?! — Диктатор едва заметно покачал головой, похоже, вновь уйдя в свои думы. — Мы лишь расходный материал во имя достижения неведомых простому смертному целей?

Говорят, что молчание — знак согласия. Так ли это, или очередная глупая поговорка, но удостоить отповедью 'простых смертных' король явно не собирался.

— Ну? Давай, приведи уже наконец одно, хоть одно достойное оправдание своим решениям и поступкам! Или бездействию, что часто оказывалось гораздо страшней...

Руны не просто обжигали, а рвали раскалёнными клещами многострадальную плоть. Время, отведённое мученику в обители боли и слёз, подходило к концу.

Предатель молчал. Как никто иной, он должен был понимать, к чему всё идёт.

— Давай...

Сил терпеть непрерывную пытку оставалось с каждой секундой всё меньше:

— Давай!

Для связанной речи воли уже не хватало:

— Давай же! Давай!!!

Скалозуб и сам не понимал в тот момент, что именно должен дать ему подлый король. Ответ или избавление от страданий? На первое рассчитывать не приходилось. Второе... Хотя бы второе, пусть даже дальше одна пустота. Либо ад.

Предатель наблюдал за муками гнома, что смел в открытую выдвигать ему столь тяжкие обвинения, не шевелясь и не произнося ни единого слова. На лице колдуна не отражалось больше ни гнева, ни затаённой обиды, ни возмущения. Не было на нём удовлетворения или усмешки. Скорее разочарование и уныние, словно то было очередное рутинное дело, что надлежало исполнить и двигаться дальше. Как будто и не было этого разговора. Ровно и не было очевидцев события, кои так спокойно взирали на страдания ближнего.

— Давай! Давай! Давай!

Что ж, свидетелей драмы, и правда, не стоило брать в расчёт. Единственным помыслом лизоблюдов во все времена была, есть и будет услуга хозяину. Сопереживание, сочувствие, чистая совесть? Для оных всегда найдётся тысяча оправданий бездействию.

— Давай...

Предатель же на то и Предатель, что поломал барьеры нравственности и благородства много столетий назад.

Скалозуб в последний раз обвёл помутневшим взором присутствующих. Попытался сфокусировать взгляд на Бригитте. Жгучий пот, смешанный со слезами, макияжем и кровью, позволил увидеть лишь контуры бывшей возлюбленной:

— До свидания милая. Найди себе нормального мужика... — прошептал он, будучи уже практически без сознания.

Руны впились в тело особенно сильно.

— Аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!!! — раскатился по залу отчаянный крик.

Глава 28. 'Переговоры'

Жизнь легче, чем вы думаете: нужно всего лишь принять невозможное, обходиться без необходимого и выносить невыносимое.Кэтлин Норрис

— Он ушёл. Ушёл со стражами! — закончил Торк свой эмоциональный, но крайне бессвязный рассказ. — Сказал, что так нужно. Сказал, что спасёт нас! Возьмёт всю вину на себя! Дедушка, он... он ведь вернётся? Он... он...

Взрослый мужик разразился рыданиями, так и не сумев высказать надежды и ожидания, что, по умозаключениям Пастыря, имели весьма мизерный шанс воплотиться в реальность.

Старый пророк аккуратно обнял распереживавшегося не на шутку товарища по несчастью. Обвёл взглядом лица небольшой группы гномов, что стояли, понурив головы, рядом.

Первые и самые преданные сторонники Безбородого среди творящегося повсюду хаоса и безумия казались неподвижными статуями. Им не было дела до делёжки добычи, что приволокли из вылазки остальные. Не волновало их множество раненых, чьи стоны не умолкали ни на секунду. Им был безразличен гном, судя по всему, тот самый проворовавшийся Рыжесруб, коего пинками загнали на площадь и грубо запихали в колодки. 'Безбородые колодки', как прозвала их толпа, ибо не прошло и полдня, как в них вновь оказался очередной бедолага, лишённый начисто бороды.

Мысли Пастыря с несвойственной старику прытью перескакивали с одной на другую. Лишь невероятным усилием воли ему удавалось хотя бы внешне сохранять спокойствие и безмятежность мудреца, какового продолжали видеть в нём окружающие.

'Праотец милостивый, на что вообще рассчитывал Безбородый, затевая эту отчаянную вылазку?

Грабануть напоследок богатую жертву? Ну, это ещё можно понять, хотя 'возвращённые по праву запасы' кардинально ничего не меняют. Раньше ли, позже, стражи подавят бунт законнорожденных и вновь отрежут Квартал от остального Оплота. Пропитание кончится достаточно быстро, а ценные вещи менять на еду будет не у кого.

Но вот переть через охваченную боем Пещеру ремёсел к организатору мятежа... Во имя чего?! Задобрить таким образом Маронона? Принести тому на блюдечке голову главного инициатора братской резни — отвести гнев и возмездие от невольных пешек игры власть имущих? Смелый план. Вот только сумеет ли Безбородый добраться до Короля? Сможет побороть жажду мести за свой родной Дом и испросить у Предателя милости?

И что делать дальше всем остальным? Сидеть и ждать триумфального возвращения чудо-пророка? Готовиться к продолжению осады? Посыпать голову пеплом и каяться на площади у дворца?'

Стоявший рядышком Хог лишь пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд. 'Ты пастырь, не я', как бы говорил простой жест. Бывший вояка и фермер, казалось, думал сейчас совсем о другом...

Что же, его переживания несложно было понять. Не каждый день приходится разделывать ещё живого гнома на части. Такие теперь времена — хорошим, добропорядочным гражданам приходится будить в себе Зверя, дабы не допустить безнаказанности гораздо более чудовищных преступлений.

Не можно, подобное нужно понять. И простить. О высокоморальных нормах и убеждениях легко рассуждать в спокойное время, но вряд ли возможно быть 'правильным, чистым и богоугодным', когда родных и друзей убивают у тебя на глазах.

Пастырь тяжко вздохнул:

— Боюсь, что если мы не явимся и не сдадим оружия стражам сейчас, когда они давят бунт, шансов избежать возмездия у нас нет. Мы должны продемонстрировать смирение и покорность, дабы подвиг Безбородого не оказался напрасным.

* * *

Кирчим размял затёкшую шею. Потянул слегка икры. Как ни крути, сегодняшний день вымотал его подчистую. Выносливость выносливостью, тренированность тренированностью, однако предел бренного тела весьма ограничен. Стражи, что помоложе, держались лучше, но и на их осунувшихся лицах читались усталость и беспокойство. Сколь долго сумеют продержаться их соратники во дворце? Сможет ли тот странный гном договориться с мятежниками? Когда наконец всё закончится?

Время медленно шло своим чередом, секунды переходили в минуты, минуты в часы, но по ту сторону баррикад не наблюдалось никакого движения. Противоборствующие стороны мрачно и неотрывно буравили друг друга взглядами, не предпринимая каких-либо действий.

В животе у Кирчима предательски заурчало:

— Драная борода... Старшина!

Помятый гном, бесцеремонно растолкав застывших в оцепенении стражей, вышел вперёд.

— Снаряжай отряд к Нижним воротам. Надобно проведать там обстановку и приволочь остатки провизии. Мятеж, не мятеж, а жрать ребятам хочется всё равно. Ну, давай, шевелись!

Капитан раздосадовано сплюнул в сторону баррикад:

— Непохоже, чтобы они о чём-то договорились.

— Капитан! Капитан!!! — вывели Кирчима из задумчивости тревожные возгласы поспешно возвращавшихся подопечных. — Там! Бедняки! Целая туча! Идут прямо к нам!

— Твою ж... — командир стражей присвистнул. Похоже, все жители Квартала выползли, дабы в самый неподходящий момент ударить им в тыл. — Вот же ублюдки. Мало вы получили сегодня?! Ну ничего, ничего. Арбалетчики!

Толпа черни медленно, но верно двигалась в направлении стражей. Впереди шли одетые в снятые с трупов доспехи бойцы, за ними перебинтованные, но сохранившие боеспособность мужчины. За теми граждане самых разных мастей: от стариков до подростков. Позади шествия... Кирчиму почудилось, что он видит женщин.

— Капитан! — военачальник потряс головой, смахнув наваждение. — Законнорожденные!

Мятежники, блокировавшие проход в Королевскую пещеру, словно очнулись от спячки. Из-за баррикад выползал и споро выстраивался в боевом порядке отряд, явно превосходящий стражей по численности.

— Сукины дети. Только толпой и можете нападать. Построить баталию! Шевелись! Шевелись!

Стражи резво выстраивались квадратом без тыла и флангов, готовые встретить противника с любой стороны. К сожалению, Кирчим не мог не понять — их великолепно подготовленный, но слишком поредевший отряд обречён.

Конца огромного сборища бедняков не было видно за поворотами улицы. Передние ряды предусмотрительно начали останавливаться. Толпа по инерции сдвигала мужей в доспехах вперёд, но на расстояние прицельного арбалетного залпа пока никто не высовывался.

— Твари. Подлые, низкие твари! Но не надейтесь, мы так легко не сдадимся! — Кирчим поплевал на ладони, повёл плечами сбрасывая напряжение и приготовился подороже продать свою жизнь.

Они вышли друг другу навстречу одновременно. Седой, потрёпанного вида старик со стороны бедняков и та холёная мразь, что долгие годы заведовала всеми складами, со стороны законнорожденных-бунтарей. Голова Велера была перевязана, но рот расплывался в улыбке настолько широкой, что казалось самодовольная харя сейчас вот-вот треснет.

— Предатель... — прошипел себе в бороду Кирчим, без особой спешки направляясь к представителям двух совершенно разных сословий.

Вести переговоры с мерзавцами не хотелось. Капитан никогда не любил весь этот пафосный трёп. Чешут языками с минами как у святош, а по итогу, один хрен, решает всё сила. А сила была сегодня не на его стороне.

— 'Капитан! Капитан, улыбнитесь!

От хмурой рожи не растопятся сердца!

Капитан! Капитан, подотритесь...' — пропел лучащийся от счастья мятежник.

Кулаки Кирчима сжались ещё крепче прежнего. Да, он вынужден был демонстративно оставить топор и щит, выходя на 'переговоры' с изменниками, но эту самодовольную скотину он мог без труда прихлопнуть на месте и без оружия.

Старик, представляющий интересы наибеднейшего слоя общества, напротив, выглядел весьма озабоченным и притихшим. Его лицо показалось Кирчиму смутно знакомым, но ковыряться в воспоминаниях сейчас было некогда.

— Какого это, предать своего господина? — От резких слов улыбочка Велера чуть-чуть поубавилась. — Обречь на смерть коллег, приятелей и друзей? Признайся, ведь это ты открыл все ворота? Не думаю, что паршивым наёмникам удалось бы иначе проникнуть во дворец столь легко! — Кирчим плюнул под ноги отступнику. — И как себя чувствуешь, Велер? Совесть совсем-совсем, ни капли не мучает?

— Хватит, хватит. Хорош! Кончай нести всякий вздор, капитан! — поганая улыбка кладовщика переменилась на явное раздражение. Каких-либо признаков раскаяния и сожалений на морде, однако, не наблюдалось. — Предать Предателя не предательство, но благороднейший подвиг! — Велер поднял указательный палец вверх, будто наставлял несмышлёного малыша.

— Драная борода, дык ты у нас значит ещё и герой! Ударил в спину своим же и хвастаешься?!

Гордая осанка перебежчика выбешивала капитана всё больше. Кирчим совершенно не представлял, что могло сподвигнуть гнома, имевшего практически всё, пойти на столь чудовищное и подлое преступление. Он мог понять чувство несправедливости у бедняков, мог даже отчасти согласиться с недовольством законнорожденных. Но заведующий всей жизнедеятельностью дворца гном? Во имя чего?! Ради каких таких 'благих целей'?!

Велер снова противно заулыбался.

— Ладно, мразь. Посмотрим, как ты запоёшь, когда я...

— Остановитесь глупцы!!! — неожиданно сильный глас старика заставил замереть капитана, уже готового с голыми руками броситься на изменника.

Предусмотрительно отступивший на пару шагов кладовщик вместе с Кирчимом наконец обратили внимание на седобородого представителя черни, мнение которого, по правде сказать, мало кого особенно волновало.

— Достаточно сегодня было пролито крови! Гномы мы или орки?! Пришла пора говорить, а не махать топором!

Кирчим горестно усмехнулся:

— Говорить? О чём говорить нам, старик?! Стражи не могут сложить оружие и сдаться на милость врагам! Каждый из нас присягал служить Королю до последнего, и никакими угрозами, никакими щедрыми предложениями и уговорами вы не заставите нас нарушить клятву, данную кровью! Да, мы устали. Да, вы многократно превосходите наше войско числом, но мы не сдадимся! Не бросим властителя и товарищей на милость толпы! Мы...

— Твою мать, да как ты уже задолбал! — прервал тираду бравого капитана главный мятежник. — Всегда ты бесил меня своей правильностью, Кирчим, всегда! Никаких схем, откатов и махинаций. Всё всегда по уставу, по чести, по совести и прочее высокоморальное бла-бла-бла! Ладно, теперь всё это не важно, — Велер повысил свой голос. — Кидайте сюда!

У оккупированного бунтовщиками прохода началась какая-то суета. Решив воспользоваться возможностью вставить слово, посол черни открыл было рот, но позиция бедняков, как обычно, услышана не была. Один из законнорожденных швырнул в направлении переговорщиков большой чёрный предмет, что, пролетев изрядное расстояние, совсем чуть-чуть не докатился к ногам троих гномов. Челюсть старикана так и осталась отвисшей.

Вальяжной походкой Велер подошёл к испачканной кровью и пылью отрубленной голове. Улыбнулся, глядя в остекленевшие глаза мертвеца. После чего грубо пнул голову в сторону капитана.

Кирчим наотрез отказывался верить глазам.

То был...

То был...

Капитан безвольно упал на колени. Глаза сурового мужа наполнялись слезами. Подняв дрожащими руками голову с грязной земли, Кирчим принялся баюкать её как младенца.

— Теперь ты свободен от клятвы, мой праведный друг! Великий Предатель получил, в конце концов, по заслугам! Король мёртв, да здравствует справедливость!!!

Капитан нечасто видел своего повелителя, но не узнать застывшее в гримасе недоумения и боли лицо он не мог. Ни спутанные волосы, ни засохшая кровь, ни прочее непотребство не оставляли шанса даже для тени сомнения.

То был бессменный владыка Оплота, что оказался, однако, отнюдь не бессмертным.

То был великий колдун и Спаситель.

То был Предатель.

То был Король.

Был.

Глава 29. Прекрасный новый мир

Политика — это маятник, который совершает колебания между анархией и тиранией и черпает энергию в вечно обновляемых иллюзиях.Альберт Эйнштейн

Смятение. Беспокойство. Тревога. Смутное ощущение невыразимой, но страшной опасности преследовало его неотступно. Куда бы ни направил он взор, сколь далеко бы ни шёл, как часто не оглядывался, пытаясь найти причину угрозы, — не помогало ничто.

Кто-то следил за ним, Скалозуб чувствовал это всем своим естеством. Кто-то нашёптывал ему ужасные, мерзкие вещи. Подстрекал, льстил, оправдывал самые низкие из сокровенных желаний. Пугал, грозил невыносимыми муками. Воодушевлял, окрылял. Угнетал. И всё это без единого слова, без единого, даже самого тихого звука. Лишь едва уловимые образы в и без того замутнённом сознании.

Потерянный в безднах пространства и времени, несчастный, одинокий до глубины души гном из ниоткуда брёл в никуда, гонимый невидимым призраком собственных грёз.

— Пошёл вон из моей головы! — не выдержав напряжения, закричал в пустоту Скалозуб. — Убирайся! Ты слышишь? Вон! Вон из моей головы! Во-о-он!!!

Он замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. На миг ему показалось, что наваждение отступило. Затем образы хлынули с удвоенной силой.

Мочи бороться с безумием не было, и Скалозуб просто бежал, бежал и бежал, не глядя, не думая и ни на что уже не надеясь.

— Прочь! Прочь! Прочь! — какая-то совсем ошалелая мысль мелькнула на самых задворках сознания. — Про-о-о-о-очь!!!

Внезапно путь ему преградила стена. Скалозуб затравленно огляделся. Он совершенно не понимал где находится, кто преследует его и что вообще происходит. Со всех сторон его окружала кромешная тьма, загнанный гном лишь смутно различал очертания большого туннеля, который, вероятно, и привёл его к тупику.

Что-то приближалось. Нечто огромное, нечто невероятное, абсолютно чуждое всему, что когда-либо видел свет, тянулось к нему, однако бежать больше возможности не было. Скалозуб совершенно отчётливо понимал — это конец, ему крышка. Спасения нет. Ноги словно вросли в каменный пол. Оставалось лишь ждать страшной участи. Молиться и ждать. Ждать... Молиться...

...

Ничего не происходило. Скалозуб буквально кожей ощущал присутствие силы, что может в любой момент разорвать его на куски. Превратить саму сущность в ничто, в иллюзию, в пустоту, что будто и не было никогда.

Его манил мрак, что предлагал неведомое доселе могущество. Затягивала бездна, способная воплотить в реальность любые желания и мечты. Стереть само понятие невозможного. Раз и навсегда преодолеть все барьеры дозволенного.

Превратить гнома в Бога? Легко. Распылить естество на частицы, что не способен увидеть даже зоркий глаз эльфа? Ещё легче!

Вычеркнуть из истории мира или сделать вершителем эпопеи? Возвеличить и низвести — это был не более, чем вопрос его выбора.

Сила, что может свершить абсолютно любое намерение, была на расстоянии вытянутой руки перед ним. Скалозуб знал, знал без тени сомнения, необходимо всего лишь открыться, и он получит безграничную власть.

Впустить в сознание поток образов, что захлёстывал, что рвался поглотить его дух целиком, дабы наконец-то стать всем...

И в то же время никем. Исчезнуть как личность. Раствориться в извечном небытие навсегда.

Но явиться в мир ипостасью чего-то иного! Бесконечно великого и могущественного! Преобразующего. Меняющего. Сносящего все преграды на пути к одной-единственной цели!

...

Всё это походило на сплошной непрекращающийся жутчайший кошмар. На сон, что никак не хотел отпускать из объятий измученный разум.

— То сон, мой хороший, и есть. Жаль только, реальность не лучше. — Рядом со Скалозубом стоял непонятно как, когда и откуда появившийся здесь отец. Глава уничтоженного по злому стечению обстоятельств Дома грустно улыбнулся наследнику пустоты. Погладил его по выбритой, гладкой щеке. — Без бороды ты выглядишь так молодо, так невинно, так чисто. Словно младенец, что не успел познать греха и насилия. Не успел познать жизнь со всей её подлостью, несправедливостью, низостью...

— О... отец?

Тысячи вопросов готовы были сорваться с уст Скалозуба, забывшего в тот момент обо всём, даже о страшной угрозе, что по-прежнему маячила перед носом, но рядом раздался другой голос, невероятно знакомый и милый душе:

— Время пришло. Печати сломлены и дальше всё зависит только от вас. На твои плечи ложится громадная ответственность, Скалик. Но знай, ты не один, — Хиггинс похлопал бывшего ученика по плечу. — Есть те, кому ещё только предстоит сыграть свою роль. В спасении или гибели. В позоре и славе. В отважной борьбе или трусости. В... во всём светлом, тёмном и том, что находится между.

— Уч... учитель... — глаза одинокого гнома стали слезиться от раздирающих сердце чувств. — Ты...

— Ты справишься, Безбородый! Ты куда достойнее, чем представляется даже тебе самому. Святые не смогут помочь, но те, кто сумеет перебороть в себе тьму, укажут другим путь к спасению! — Фомлин крепко пожал ему руку. Кивнул понимающе головой.

— Выше нос! Начинается всё самое интересное! — Кларк, у которого вместо кистей свисали с предплечий петли толстенных верёвок, изобразил своими орудиями в воздухе нечто столь замысловатое, жизнеутверждающее и радостное, что на лице Скалозуба невольно возникла улыбка.

— Друзья мои, вы самые лучшие! Самые преданные! Самые... самые...

Растроганный гном не мог подобрать нужных слов, но в том необходимости не было. Друзья ведь на то и друзья, чтобы понимать друг друга без лишнего сотрясания воздуха. Все хлопали его по плечам, улыбались, кивали, подбадривали.

Скалозуб уверенно шагнул навстречу жуткой тьме впереди:

— А ты! Ты, чем бы ты ни было... Катись в пизду! Катись в пизду, слышишь?! Катись...

— ...зду.

Внезапно он осознал, что лежит на невероятно мягкой и удобной кровати, уставившись в потолок.

— Ох уж эта молодёжь со своей неуёмной похотью, страстью. Не успел очнуться, сразу бабу ему подавай! Стыд, срам, безобразие! — послышались шутливые добродушные причитания.

Ничего не понимающий Скалозуб попытался приподняться и оглядеться, однако сил едва хватило на то, чтобы просто повернуть голову.

Пастырь сидел у изголовья постели, на измождённом лице сияла улыбка. Старикан исхудал, уголок правого глаза весьма заметно подёргивался, волосы на бороде словно бы поредели, но для Скалозуба всё это было совершенно неважно:

— Дедушка... — непрошеные слёзы ручьём струились из глаз. Он вновь предпринял попытку привстать, но снова потерпел поражение. — Ты жив! Ты... ты...

— Жив-живёхонек! А учитывая, как вы, молодые, себя усиленно гробите, дам фору ещё любому из вас! Да лежи ты спокойно!

Скалозуб прекратил бесплодную дерготню — тело категорически отказывалось повиноваться своему обладателю. Словно того было мало, потревоженную по неосторожности кожу начало жечь. Спина непроизвольным образом изогнулась дугой, прикованный к постели гном зашипел.

— Тихо-тихо! Мы не для того с тебя пылинки сдуваем третий день кряду и трясёмся как мать над новорождённым, чтоб ты сдуру все волдыри себе разодрал! Сейчас-сейчас... Аккуратненько... Переворачиваемся на животик...

Сухие, но твёрдые руки пророка позволили Скалозубу сменить положение. Пастырь умеючи отодрал от спины гнома какую-то марлю и, смочив в растворе, пахнувшем грибокартофельным клубнем, чистые тряпки, наложил их на кожу своему пациенту.

— Так-то лучше, — удовлетворённо кивнул старичок, погрозив больному указательным пальцем. — Постарайся шевелиться поменьше, быстрее твои же ожоги пройдут! На вот, попей.

Лишь медленно осушив из соломинки огромный сосуд, очнувшийся от кошмара гном стал приходить в себя, по крупицам восстанавливая в памяти картину последних событий:

'Он маячит перед испуганным лицом ножницами и усмехается. Грубо остриженные рыжие волосы валяются на полу. Униженный, опозоренный гном трясётся и плачет.

Рыжеруб. Всплывает из глубин сознания имя.

Битва. Огромного роста гном вертится, словно юла, кроша в одиночку толпу супостатов. Как хорошо, что он бьётся за нас.

Бег по бесчисленным коридорам. Рунический круг. Пламя. Истошные вопли и запах тлеющей плоти.

Снова он улыбается.

Кременькан.

Он идёт голый навстречу врагам. Нет страха, нет сомнений, нет сожаления о содеянном. Или есть?

Монстр. Какой-то там монстр...

Голова соскальзывает с шеи гнома.

Голая женщина. Он вонзает нож в шею такого же голого мужика.

Он поступил правильно, разве нет?

Взрыв. Его мотает из стороны в сторону. Тело не поддаётся контролю. Злой гном пытается в чём-то его убедить. Он плюёт на него. Король — пустое место, никто! Позади стоит свита — жалкие, тупые ничтожества. Враги! Одни враги!

Имя колдуна Маронон.

Ему больно, он кричит. Злой гном убивает его.

Бригитта...'

— Она...

— Да, — Пастырь какое-то время молча смотрел на него, затем понимающе кивнул головой. — Бригитта убила Предателя.

И вновь в сознании вспыхнули образы:

'Уже практически мёртв. Тело раздирают на части раскалённые клещи. Он кричит, он что-то невероятно громко кричит.

Глаза начинают закатываться. Небытие. Темнота. Вечный покой.

Бригитта, стоявшая словно статуя, внезапно вонзает руноплёту в шею острый предмет'.

— Ножницы. Простые миниатюрные ножницы для ногтей! Кто мог бы подумать, что бессмертного практически Короля убьёт обычная женщина?! Да ещё и столь нетривиальнейшим образом. Ха! У Праотца определённо есть чувство юмора!

'Вспышка.

Одна, другая.

Всполохи по всему залу становились всё чаще и ярче по мере того, как колдун судорожными движениями хватался за рану, то ли пытаясь сплести какое-то волшебное заклинание исцеления, то ли просто инстинктивно желая остановить хлещущую ручьём кровь.

Руны хаотично перемещались по полу, образуя фигуры самых причудливых форм. Фигуры сталкивались с другими фигурами, рассыпались, взрывались. Несимметричный многоугольник пересёк черту, что отделяла трон и прислужников Короля от бешеной пляски рунических знаков. Послышались крики.

Невидимая хватка, что удерживала в воздухе его бесполезное тело, ослабла. Безвольно падая на пол, он уже мало что понимал.

Бригитта забралась под трон и широко открытыми глазами уставилась на него. Предатель медленно сползал со своего векового седалища. Крики свиты переросли в вопли отчаяния — одна из поддерживающих своды колонн обрушилась прямо на них. От грохота и последовавших нескончаемой чередой новых вспышек всё слилось в один безумный калейдоскоп.

Пол приятно холодил горячее тело. Он просто лежал и смотрел на происходящее без всяких эмоций.

И вот он куда-то идёт. Из ниоткуда бредёт в никуда.

Кто-то следит за ним. Кто-то нашёптывает ужасные, мерзкие вещи...'

Скалозуб не разделял весёлое настроение Пастыря.

— Почему? — лишь один вопрос вертелся на языке.

Наречённая, что изменяла ему и врала без зазрения совести. Через которую прошло неведомо сколько мужей. Смотрящая на Предателя словно на своего благодетеля, а на него, как на олицетворение зла...

— Это определённо любовь! — промурлыкал вконец разошедшийся Пастырь. — Прекрасная невеста спасает возлюбленного от злобного короля! Женская смекалка и хитрость...

— Дед. Де-е-ед! Заткнись.

Скалозуб тяжко вздохнул. Похоже, с Бригиттой ему придётся поговорить самому. Не сказать, что подобная перспектива его особо прельщала. Подлая шлю... Но так или иначе, он обязан ей жизнью, а это что-то да значит.

Он чувствовал себя ужасно уставшим, как будто не с другом беседовал пару минут, а ворочал мешки и упражнялся в борьбе по меньшей мере неделю. Стоило прикрыть на секунду глаза, и раненый гном вновь провалился в мир грёз. Хвала Праотцу, на сей раз обошлось без кошмаров.

Открыв глаза, он снова непонимающе уставился в потолок. Высокий и сводчатый, со множеством барельефов, инкрустаций и невероятно красивых узоров...

Гномы всегда славились не только как превосходные ювелиры и кузнецы, но и как искусные зодчие. Скалозуб видел в детстве картинки с планами легендарных, ныне навеки утерянных городов, изображения огромных подземных дворцов, крепостей и поместий. В одной толстой книге те сравнивались с грубыми постройками 'человеков', вроде таким уничижительным словом называли когда-то людей, и на маленького наследника Дома Среброделов это произвело гнетущее впечатление. Долгое время не мог он понять, как люди, столь примитивные существа, могли являться доминирующей расой старого мира?! Лишь повзрослев, ушлый делец с удивлением обнаружил — истинными властелинами всегда были не самые талантливые, умные и умелые, а самые наглые, подлые и жестокие типы.

Рядом кто-то заёрзал.

Медленно повернув голову, Скалозуб встретился взглядом с женщиной, что сидела у изголовья постели.

Она была очень красива, хотя и казалась вымотанной, не спавшей по меньшей мере неделю. Растрёпанные косички уныло свисали с макушки, плечи сутулились, а шея оставалась жёстко напряжена, будто гномиха ожидала, что её вот-вот начнут бить. Солидные бугорки на груди были прикрыты строгой одеждой.

С минуту они молча смотрели друг другу прямо в глаза. Затем девушка неожиданно встрепенулась и стремглав выбежала куда-то из комнаты.

— Бригитта... — пробормотал смутно начинающий что-то осознавать Скалозуб и снова уснул.

* * *

Он быстро шёл на поправку. Пастырь, дорвавшись до Королевского сада и щедрых запасов лекарственных средств, пичкал его настоями, отварами и прочей бурдой всякий раз, как пациент просыпался. Горькие, вонючие, мерзкие — те делали своё дело, и с каждым днём самочувствие смельчака улучшалось. От втираемых в обгоревшую кожу мазей Скалозуб ощущал себя выпачкавшимся в жире неряхой, страшно хотелось чесаться, от постоянного лежания ломило спину, но пророк лишь грозил ему пальцем и советовал набраться терпения.

Ха! То было легче сказать. К физическому дискомфорту примешивались переживания и думы о происходящем вокруг.

Поводов для беспокойства было, к сожалению, предостаточно.

Это только в сказках с гибелью злобного короля сами собой решаются все проблемы, и безудержное счастье охватывает каждого от мала до велика. На деле же... место одного тирана почти сразу занимает другой. Ещё более злобный.

Не успел народ отпраздновать освобождение от гнета Предателя, Велер принялся вершить 'справедливость', нисколько не считаясь, признаёт ли большинство его главным или имеет какой-то иной взгляд на мир.

Сдавшихся стражей бросили гнить в темницы, чернь вежливо, но настойчиво спровадили обратно в Квартал, не поддержавших мятеж законнорожденных лишали имущества и всех прав. Продовольствия гражданам выдавалось по самому минимуму, оправдывая сие якобы большими потерями при штурме дворца. Каким образом в отсутствие поджогов могли пострадать королевские запасы, никто, само собою, не уточнял. Со всего Оплота телегами свозили трупы и, сваливая огромными кучами, сжигали, не особенно разбираясь, кто на чьей стороне воевал. Немногих умеющих врачевать не хватало на толпы раненых и искалеченных гномов, что навсегда потеряли способность нормально работать и жить.

Прислужники самого Маронона по большей части висели повешенными на столбах-светочах вдоль улиц Пещеры ремёсел. В Квартале регулярно происходили стычки между группами вооружённых бойцов, остатками бандформирования Дорки. До проблем бедняков, впрочем, никому дела не было. Между законнорожденными, принимавшими участие в бунте, шло активное перераспределение имущества, отродясь не принадлежавшего им — всё остальное отошло на второй-третий план.

В общем, огромная жертва простого народа явно не стоила результата. Слова Предателя про революцию оказались пророческими.

Мириться с таким положением дел, Скалозуб категорически не хотел.

— Да пойми ты, мы сейчас не в том положении, чтобы влезать в открытое противостояние с этим кладовщиком! Слишком много погибло наших ребят, слишком многие ранены. И почти каждый убит горем по погибшему брату, другу, товарищу...

Новый пророк на сей раз был в корне не согласен со старым, ибо время играло скорее против них, нежели за. Горстка подлецов, что резко возвысилась после бунта, явно не собиралась останавливаться на достигнутом и с каждым днём представляла всё большую угрозу для всех, кто жаждал сделать мир хоть чуточку лучше. И в первую очередь опасность грозила разлёживающемуся в постели больному.

— Теперь, когда Велер знает кто я, это только вопрос времени, когда меня попытаются устранить. Думаю, он бы уже прикончил меня, не останься здесь Торк с остальными.

Последователи Безбородого пророка наотрез отказались покидать дворец и не впускали в покои Скалозуба никого, кроме Бригитты, Пастыря и собственных братьев. Гномиха, правда, старательно избегала его, уходя как только он просыпался. Горе-жених, впрочем, был такому раскладу лишь рад — разбираться в запутанных чувствах ему сейчас было некогда.

Несколько раз Скалозуб пытался выведать у Торка подробности о расстановке сил власть имущих и текущей ситуации во дворце — Пастырь был слишком занят врачеванием его и сотни других бедолаг, а потому всего знать не мог. К несчастью, рана в голову слабо поддавалась лечению, и спрашивать Торка о тактической обстановке было столь же перспективно, как разговаривать с табуреткой.

Именно тогда на выручку вновь пришёл Григги.

Паренёк не принимал участия в приснопамятной 'вылазке возмездия', а потому остался цел и невредим. Юркий подросток сновал по переходам дворца, оставаясь практически незамеченным, став настоящими глазами и ушами лежачего гнома.

Какие-то сведения Скалозуба пугали, какие-то озадачивали, заставляли задуматься. К несчастью, известий, что давали надежду на благополучный исход, по-прежнему не было.

Глава 30. Шанс на шанс

Мы знаем, что власть никогда не захватывают для того, чтобы от неё отказаться. Власть — не средство; она — цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть.Джордж Оруэлл

Не успел едва вставший на ноги гном отойти от опочивальни далее чем на двадцать шагов, как несколько законнорожденных вежливо, но настойчиво попросили его явиться незамедлительно в тронный зал.

— Освободитель хочет поговорить с тобой, Скалозуб, — новый титул Велера был столь же непривычен на слух, как и старое, всеми забытое имя безбородого гнома. — Не стоит заставлять его ждать.

Пророк кивнул напрягшимся враз последователям. В конце концов, не может же он вечно лежать на кровати и прятаться за теми, кого надлежит наставлять и оберегать от всяческих глупостей?! Под предлогом помощи при ходьбе, Скалозуб тем не менее оставил при себе Торка и двух самых крепких ребят.

Тронный зал весьма заметно преобразился, хотя с момента его последнего визита сюда прошло от силы недели две. Эпичные гобелены были безжалостно содраны, часть поддерживающих своды колонн окружены строительными лесами. Повсюду с озабоченным видом сновали рабочие, запах известняка, глины и иных компонентов вяжущей смеси, что называлась странным словом 'цементос', забивал ноздри, а неустанный стук молотков отдавался внутри головы. Не до конца окрепшему Скалозубу сразу захотелось покинуть проклятое место как можно скорее, но всё самое неприятное было ещё впереди.

— О, какие гномы пожаловали! Приветствую, мой странный друг, рад снова видеть тебя на ногах!

Велер восседал на троне с таким невозмутимым и самоуверенным видом, словно был законным правителем Оплота не одну сотню лет. За спиной узурпатора выстроилась в ряд чёртова дюжина превосходно экипированных воинов. Матёрые головорезы, ставшие волею судеб телохранителями, буравили хищными взглядами всех, кто мог представлять хотя бы малейшую угрозу для их нанимателя.

— Да, парень, ты настоящий мастер по части перевоплощений в разные личности! Голый мужик, помощник Кремня без царя в голове, роковая мадам... Безбородый пророк, Скалозуб — столько ролей, что я уже и не знаю, кто ты на самом деле такой! А ты сам-то, что думаешь? Кого в тебе больше?

Скалозуб остановился в десяти шагах от седалища самопровозглашённого правителя подземного царства. Все тринадцать наёмников вперились в него так, будто готовы были наброситься на едва державшегося на ногах гнома, стоит тому сделать резкий жест или произнести одно неверное слово.

— Я всего лишь частица огромного целого, непостижимого, всеобъемлющего. Праотец дал мне... а, впрочем, можешь называть меня как угодно. — Непохоже, чтобы Велер чтил веру в единого Бога или какую другую мораль, так что высокий слог пророк решил приберечь для более наивных и отзывчивых слушателей. — Лучше поведай мне свои планы, раз уж именно ты занял место Предателя.

Последняя фраза прозвучала с вполне очевидным намёком, но рассевшийся на троне гном был, по всей видимости, настолько уверен в своём праве повелевать, что не обратил на двусмысленность никакого внимания:

— Ох, парень, всегда-то ты был немного с приветом, но боюсь, 'немного' превратилось в последнее время у тебя в много. Да так много, что ого-го! Ха-хах! — рассмеялся над собственной 'остроумной' шуточкой бывший кладовщик. — Что же касается твоей просьбы... боюсь, я слишком слабо понимаю твои мотивы и цели, чтоб всё начистоту так запросто сейчас выложить.

Велер пожевал пухлыми губами, немного скривился:

— Да и не особенно я тебе доверяю. Скорее даже, не доверяю совсем. Ты ведь, оказывается, весьма мстительный у нас мужичок — дошёл аж до самого Короля, лишь бы поквитаться за Дом! И Кремня, как выяснилось, тоже ты завалил, причём крайне жестоко. Рыжеруба, считай, что убил... А я тебя как-никак на казнь тогда отводил, да и раньше несильно-то жаловал. Так что... — громилы за спиной мятежника заулыбались, предвкушая расправу, — думаю, будет лучше держать тебя подальше от Королевской пещеры. Например, спровадить в твой любимый Квартал. Будешь ответственным за чернь: вещать им про Праотца, про нового справедливого короля, важность честного труда и прочее в том же духе. Так и мне спокойнее будет, и от тебя польза случится, и не придётся никому никого убивать. Как тебе планчик, мой друг? По мне так, лучше и не придумаешь!

Предложение, и правда, было очень заманчивое... Учитывая, что никакого другого выбора, конечно же, не было.

— Да не дуйся ты так, не дуйся, ну я же не изверг! Заберёшь с собой ту кусачую девку, за хорошую службу будешь щедрые дары периодически получать. А там уж обустраивайся на месте как хочешь, сам знаешь, до Квартала у власть имущих руки редко доходят... Ты там будешь, считай, что местный король! Только удерживай чернь от всяческих глупостей: 'героических' вылазок, слишком бурного проявления недовольства — и живи себе хоть лет двести! Что скажешь, парень, разве я не самый милосердный и добрый правитель, каких ещё не видывал свет?!

'Самый лучший диктатор' вальяжно развалился на троне, улыбаясь настолько самодовольно и широко, что Скалозуб в очередной раз искренне поразился, как эта ряха не треснула до сих пор как переспелый томат!

— Служба простому народу тяжёлый, но крайне необходимый для всеобщего процветания труд, — пытаться что-либо сейчас доказать давно принявшему решение 'королю' было столь же бесперспективно, сколь и опасно для жизни. Тактическое отступление с возможностью сохранить хотя бы крупицы достоинства — лучшее на что можно было рассчитывать в сложившихся обстоятельствах. — Могу я попросить лишь небольшую отсрочку, прежде чем навсегда покину дворец? Процесс управления столь значительной частью населения нашего многострадального города потребует от меня серьёзных усилий... и рисков. Боюсь, не все станут беспрекословно внимать приказам законнорожденного, пусть тот давно лишился всего, чем когда-то владел. Я готов столкнуться с проблемами, и постараюсь все их решить, но сейчас я всё ещё слишком слаб. Мне нужно прийти в себя и как следует всё обдумать. Ваше, хм, величество?

Прогиб был засчитан, Велер снисходительно махнул холёной рукой:

— Всегда приятно иметь дело с умным мужчиной, а не с одним из этих, — узурпатор кивнул в сторону суетящихся в зале рабочих и слуг, — дебилов, что только клянчат чего-то, но сами предложить ничего не могут и не хотят. Ступай, парень, наберись сил. Тебе и правда предстоит взвалить на себя солидную ношу.

— В смысле не знаешь, что делать? Как только поправишься, собираем вещички и уходим обратно в Квартал! — Пастыря, похоже, вполне удовлетворяло щедрое предложение Велера. — Паства и так уже одичала без проповедей и погружается каждый день всё глубже во тьму! Никогда ещё не делал я столь длительных перерывов в нотациях, даже во время уединения и постов не покидал надолго народ!

Скалозуб устало вздохнул. Старик был, конечно, мудр и очень умён, но зачастую слишком оптимистичен.

— Дедушка, ты разве не понимаешь, чего на самом деле добивается Велер? Устранить любую угрозу своему новоприобретённому положению и заткнуть недовольных — его единственная конечная цель!

Из-за чего началась вся резня? Чернь изолировали от жизненно важных ресурсов и оставили медленно умирать.

Что будет с нищетой дальше? Да всё то же самое! Поставки продовольствия через месяц-другой сойдут вновь на нет, охрана у Верхних и Нижних ворот будет усиливаться и в один прекрасный день даже до самого последнего идиота дойдёт — смерть Предателя не изменила для простого народа ничего ни на грамм!

Столько пролитой крови, столько убитых и ради чего? Чтобы одну сволочь сменила другая?! И нам пришлось проходить через все круги ада опять?!

Пастырь открыл было рот, собираясь привести ретивому ученику свои аргументы, но, помешкав пару секунд, передумал:

— Что бы ни происходило, какие бы потрясения ни переживал наш народ, гномская натура остаётся неизменной вовек. Жадность, амбиции и бесконечные оправдания неблагочестивым поступкам ведут нас по порочному кругу, выхода из которого нет. Горе нашей про́клятой расе, горе и стыд! Мы заслужили...

— Ну хватит, Дед, прекрати! Нашёл время поминать все грехи, нужно думать, как предотвратить пришествие второго Предателя!

— Предотвратить... чего?! О Втором пришествии в совершенно ином контексте в пророчествах говорится...

— Да хрен с ним с пророчествами, писаниями, лобзаниями и прочими абстрактными штуками! Велер — прагматик и чихать хотел на все наши верования! Единственный способ остановить его — действовать. Действовать, а не дискуссиями о трактовках религии и обсуждениями гномского естества заниматься!

Пастырь обиженно нахохлился и молчал. Скалозуб ожесточённо теребил подвернувшуюся под руку вилку. Ему было неловко за то, что он столь пренебрежительно отозвался о вере так много сделавшего для него старика. Посвятившему всю свою жизнь проповедям и служению Богу пророку при всей его мудрости было сложно руководствоваться одним лишь сухим расчётом: без вдохновения ярких, запоминающихся нравоучений не почитаешь. Однако сейчас требовались именно чёткие, продуманные и решительные шаги, а не высокодуховные откровения.

— Поднимать против Велера чернь бесполезно. Народ слишком устал и зализывает раны. К тому времени, когда они оправятся от устроенной Дорки резни, будет уже слишком поздно. Да и не думаю, что один из главных организаторов мятежа настолько глуп, чтобы повторять ошибки Предателя и недооценивать боевой потенциал бедняков. Как только он почует угрозу, всех наёмников сгонят к воротам и понаделают баррикад. А может, и вовсе завалят туннели в Квартал...

Нет, мы не можем рассчитывать на своих. Сами мы тоже вряд ли к Велеру подберёмся, пока его день и нощно охраняет чёртова дюжина вооружённых до зубов церберов.

— Дюжина? Когда тот планирует серьёзную встречу или совещание их собирается вокруг него куда больше... — отметил наблюдательный Пастырь.

— Да уж, ничего не скажешь, вооружённые вилками и столовыми ножами последователи Безбородого против профессиональных убийц в полной броне! Отличнейший план. Хотя один раз нам с маникюрными ножницами уже повезло...

— Непохоже, чтобы Велер испытывал недостаток внимания женского пола, так что посылать твою невесту к нему тоже идейка сомнительная, — старик отрицательно покачал головой. — 'Кусачую цареубийцу' нынче даже самые отмороженные мужи стараются обходить стороной.

— Поднять народ мы не можем, атаковать напрямую своими силами не способны. Пытаться договориться с другими недовольными законнорожденными — долго и нет никаких гарантий, что нас никто не предаст, дабы выслужиться пред новым владыкой...

Скалозуб сломал-таки зубец несчастной вилки, что беспрестанно вертел в руках, уйдя глубоко в свои мысли. Сломанный, но в целом всё ещё пригодный столовый прибор вызвал довольно странную ассоциативную связь:

— Стражи! Кирчин, или как его там... Их капитан, — пояснил он не совсем понявшему его рассуждения Пастырю. — Григги сказал, что их морят голодом в темницах дворца. Видимо, Велер не решился публично казнить верных воинов, это могло бы отпугнуть часть наёмников, запахни вдруг жареным. Если капитан всё ещё жив...

— Если получится уговорить его сражаться за нас, если удастся освободить, если посчастливится вооружить... Многовато 'если' для 'решительных чётких шагов', — съехидничал всё ещё несколько обиженный приземлённым учеником пророк.

— Я поговорю с ним, — беспечно отбросил старческий скептицизм Скалозуб. — Если будет на то воля Праотца, — подмигнул он пророку, — у нас будет шанс на шанс, дабы получить шанс свергнуть очередного Предателя!

* * *

Он пребывал в одиночестве и тьме своей камеры, казалось, долгие годы.

Никто не мучил его, никто не допрашивал. Никто не давал ему есть. Лишь изредка поддатый тюремщик приносил попить протухшую вонючую воду, которой всегда не хватало, дабы утолить жажду оставленного медленно умирать воина.

В том, что его бросили именно умирать, Кирчим не сомневался от слова совсем. Велер давно испытывал к нему неприязнь, да и сам капитан не выносил вечных увиливаний и пакостей главного кладовщика. Получив возможность избавиться по-тихому от неугодного гнома, мятежник не преминул ею воспользоваться.

'Эх, всё-таки нужно было тогда наброситься на него и убить', — в очередной раз мысленно прокрутил последние события перед капитуляцией капитан.

Но тогда он обрёк бы на верную смерть своих подопечных. Впрочем... им, так же как и ему, один пёс, не жить. Только вместо мужественной смерти в бою теперь они сгниют в катакомбах.

Когда тюремщик напивался совсем вдрабадан, Кирчим просовывал, насколько то было возможным, лицо сквозь решётчатое окошко в дверях и устраивал перекличку. С каждым разом на зов командира отзывалось всё меньше ребят. Несколько гномов умерли, у кого-то уже не было сил говорить, многие просто утратили интерес к каким бы то ни было действиям.

'Нужно было биться тогда до последнего!', — сокрушался поддавшийся минутной слабости при виде головы Короля командир.

Шло время и голод медленно, но верно вытеснял раскаяние и прочие мысли из несчастного разума. Велер, Король, странный гном без бороды. Страдающие по его вине подопечные. Всё отходило на второй план, оставляя лишь животную потребность что-нибудь съесть. Хоть что-то съедобное...

Кирчим чувствовал, как Зверь внутри него с каждым днём становится всё сильнее.

Услышав шорох, капитан словно обезумевший бросился к двери. Прильнув к оконцу, тяжело и прерывисто задышал.

'Пить. Пить! — одна мысль, одно желание, один доведённый до отчаяния гном. -Пи-и-ить!'

Что-то было не так. Что-то...

Обострённые инстинкты дали сигнал телу раньше, чем пребывающий в спячке рассудок сумел что-либо понять.

Отпрыгнув назад и в сторону от двери, Кирчим буквально врос в стену.

Нечто черней окружающей тьмы, влетело через решётку, стремительно пронеслось по углам его камеры и столь же быстро выскочило обратно наружу.

Капитан неподвижно стоял, затаив дыхание и не решаясь вздохнуть. Из соседней камеры послышались дикие вопли, грохот, стук в дверь. В течение нескольких долгих минут крики отчаяния обречённого гнома усиливались. Несчастный уже не просто бил в дверь, он грыз и царапал ту, будто какой-нибудь монстр. Вой боли перешёл в яростный рык. Затем всё внезапно затихло. Не было слышно ни звука, лишь сердце бешено колотилось в груди перепуганного, как никогда в жизни, бывалого воина.

Он медленно сполз по стене. Усевшись на каменный пол, прижал колени к груди. Дрожь сотрясала тело сурового капитана, по щеке стекала солёная капля. Каким-то непостижимым, загадочным образом, он знал без тени сомнения — кошмар не закончился.

Пока что, тот даже не начался.

* * *

Срок его пребывания во дворце неумолимо заканчивался, но получить тот самый пресловутый 'шанс на шанс' возможности не было.

Стоило Скалозубу отойти от покоев хотя бы на пару шагов, как за ним, не скрываясь и не таясь, начинали следить. Приспешники Велера следовали за приметным гномом повсюду, даже потуги уединиться в кабинете раздумий, не привели ни к чему кроме неловкости и обид. Каждое слово, каждый кивок, каждый непринуждённо брошенный взгляд подмечались и, вне всяких сомнений, фиксировались для дальнейших докладов. Попытка договориться, а уж тем паче освободить стражей, с таким хвостом была заранее обречена на провал.

Проходили минуты, часы, дни, и Скалозуб всё больше думал уже не о свержении узурпатора, а о действиях, предстоящих по возвращении в Квартал. Адекватных идей, как переломить ход неудавшейся революции, не было, как не было и желания за просто так умирать.

Пастырь разводил руками, Бригитта молча кивала. Торк бешено вращал глазами, но предложить никаких дельных мыслей не мог. Григги... Паренька всё больше начинали интересовать лица противоположного пола, и добиться от него иных сведений становилось с каждым разом всё трудней и трудней.

Фиаско. Скалозубу не нравилось это слово, но с другой стороны, подобный поворот событий был для него не внове.

Биться, трудиться и рисковать. Чтобы в один миг лишиться всего. Чтобы кто-то другой получил все посеянные его кровью и потом плоды. Чтобы в очередной раз начать всё сначала, с нуля.

От подобных мыслей и жалости к себе хотелось завыть. Он не хотел, он отказывался мириться и принимать всё как есть! Он был не согласен с такою судьбой!

Но реального выбора не было.

Глава 31. Добро всегда возвращается

Очень важно научиться не возмущаться мнениями, отличными от ваших собственных, и научиться анализировать и стараться понять, каким образом они могли сформироваться. Если поняв их, вы по-прежнему считаете их ложными, вы можете бороться с ними гораздо более эффективно, чем если бы вы просто продолжали возмущаться.Бертран Рассел

То, что сегодня всё так или иначе закончится, он понял, едва взглянув на лица отправленных за ним гномов. Не проронив ни единого слова, те знаком велели следовать за собой.

Скалозуб нехотя волочил ноги, угрюмо оглядываясь по сторонам. Стойкое ощущение, что смерть Предателя ничего глобально не изменила, находило в его душе всё новые и новые подтверждения.

Те же подобострастные выражения лиц мельтешащих повсюду слуг и мелких чиновников. Высокомерные взгляды бюрократов более серьёзного ранга. Наглая походка у гномов, действительно обладающих властью. Агрессивное поведение громил, призванных эту власть охранять. И абсолютное равнодушие каждого к проблемам и бедам тех, за счёт кого вся эта шваль жирует и наслаждается жизнью.

Ремонт тронного зала был практически завершён, что лишь ещё более подчёркивало незначительность произошедших после свержения Предателя перемен.

Подлатанные гладкие холодные плиты. Почти те же самые колонны, мебель и пьедестал. Разве что вместо эпических гобелен на стенах красовались одноцветные ткани, да прислужников у нового владыки Оплота стало чуть меньше. Зато охраны заметно прибавилось.

— Ну наконец-то! Парень, за тобой как за смертью посылать! Эх, кабы не моя доброта, не миновать тебе наказанья за нерасторопность и мрачную рожу! — узурпатор покосился на излишне ретивых телохранителей и отрицательно покачал головой. — Ладно, хрен с ним. Пойдём прогуляемся, хочу тебе кое-что показать.

Будучи совершенно не в настроении впустую чесать языком, Скалозуб молча отвесил формальный поклон и в сопровождении десятка вооружённых бойцов последовал за новым властителем. По пути Велер несколько раз поворачивался к нему, желая что-то сказать, но всякий раз передумывал, чему Скалозуб был только рад.

Целью экскурсии оказалась массивная дверь, судя по всему, наглухо запертая.

— Скалы несокрушимые, просил же отмыть все стены как следует! Вонище, что в туннелях у бедняков!

Неприятный запах вывел Скалозуба из душевной прострации, что навеяла ему прощальная прогулка по неизменившемуся ни на малость дворцу. Тошнотворно-сладковатый приторный 'аромат' заполнил лёгкие, безошибочно давая понять, что здесь произошло. Внимательно осмотрев убранство широкого коридора, он заметил в паре труднодоступных местечек ошмётки мозгов и иные внутренности гномского организма.

— Знаешь, что находится за дверью, мой старый друг? — Скалозуб отрицательно покачал головой. — Личная библиотека нашего почившего короля. Ты лучше, чем кто бы то ни было знаешь, на что тот был способен. В конце концов, ощутил это на собственной шкуре! А потому должен понять, насколько ценной представляется информация, хранящаяся в книжной коллекции.

— Магия рун...

— Да, парень, оно самое. Знание, считавшееся навеки утерянным, хранится за этой долбанной дверью! Есть лишь одна маленькая проблема. Все, кто пытался сию дверь отворить, нынче размазаны по стенам и портят мне аппетит.

— Продолбить стену...

— Тоже пробовали. С тем же эффектом. Похоже, защитные чары окружают всё помещение целиком.

Велер легонько коснулся указательным пальцем препятствия, что отделяла мир от секретов древнего колдовства.

Яркая вспышка синего цвета заставила Скалозуба прищуриться. Казалось, стены коридора ожили, знакомая пляска рун вызывала головокружение и тошноту. Затем магические символы медленно потускнели, оставив пошатывающихся гномов тревожно озираться по сторонам.

— Обидно, не правда ли? Быть на расстоянии шага от величайшего могущества и сокровеннейших тайн и не иметь возможности овладеть сим сокровищем!

Должно быть, ты испытываешь схожие чувства, глядя на трон. Так близко подойти к тому, чтобы стать королём и быть вынужденным отступить. Вернуться обратно... хм, даже не домой, в трущобы, где умным гномам вроде тебя совершенно не место! Тут бы и у меня рожа скисла.

— Я вовсе не собирался становиться новым владыкой Оплота.

— Нет? — Велер с сарказмом прищурился. — Хочешь сказать, тобой двигала одна лишь безумная месть?! Не лукавь, парень. Мы оба прекрасно знаем, чего ты на самом деле хотел. Власти! Величия! Пусть и под благовидным предлогом сделать мир хоть чуточку лучше.

— Я правда...

— Не надо! Не передо мной! Прибереги лапшу для ушей своей паствы. Сколь бы ты не притворялся одержимым местью маньяком без царя в голове, я вижу, что ты таковым не являешься.

Просто доведённый до отчаяния гном. Очень хитрый, амбициозный, в меру отважный и невероятно находчивый! Такие мне будут нужны. На таких-то и держится по-настоящему мудрая власть.

Решив не спорить с 'великим мудрецом, зрящим в самую суть', Скалозуб задал встречный вопрос:

— Ну а ты, Велер. Зачем ты вообще вписался в мятеж? Ты был фактически вторым гномом Оплота, у тебя было всё! Золото, женщины, подчинённые, сытый живот. Рисковать, вступая в союз с сумасшедшим, помешанным на своих экспедициях за Врата гномом, ради того, чтобы продвинуться на одну позицию вверх?! Много ли дала тебе сия победа? Стоила всех этих жертв?

Какое-то время Велер молча смотрел на дерзкого гнома, накручивая на палец конец ухоженной бороды. Когда Скалозубу уже стало казаться, что он снова переборщил и задал чрезмерно провокационный вопрос, новоиспечённый хозяин Оплота вздохнул и довольно неожиданным образом удосужил простого 'парня' развёрнутым объяснением:

— Ох, парень, любишь ты ковыряться в пороках. Ох, любишь, особенно если грехи не твои! Пророк, твою мать, проповедник до мозга костей!

Ну да ладно, когда ещё, в конце-то концов, удастся покаяться правителю гномов? — бывший кладовщик заговорщицки подмигнул безбородому представителю веры и сурово оглядел окружающих воинов. — А вы, держите рот на замке, если не хотите завершить свои дни в подземелье! Впрочем, то же относится ко всем моим обсуждениям с глазу на глаз...

С чего ты там начал? Зачем я участвовал в мятеже? Да потому что тот был неизбежен и даже в случае неудачи повторился бы снова опять! Маронон замкнулся в себе и не решал практически никаких государственных дел. Он мог неделями не вылезать из этой самой библиотеки, а чтобы выйти куда-нибудь из дворца... такого я даже и не припомню. Причём никто ведь не знал, чем он занимался. О том, что магия рун вовсе не детская сказка, я узнал, только когда вошёл в доверие к Кременькану.

Тот вовсе не был таким сумасбродом, как думало о нём большинство. Да, он был одержим идеей исследовать внешний мир, но поверь, у него были на то основания! Книга, откуда Кремень черпал древние знания, она не из воздуха ведь материализовалась. Не снисходил под грешную землю любимый тобой Праотец, и Предатель, уж точно, не допустил бы утери сокровища.

— Где же Кремень её тогда откопал? — вынужден был задать ожидаемый вопрос Скалозуб, дабы Велер продолжил рассказ.

— Хм, парень, да ты практически угадал! Вот только 'откопал' не Кремень, а ныне почившие Жизнетворцы и не книгу, а проход за Врата.

Случайным образом, ведя работы в Королевском саду, те натолкнулись на полость между подземными плитами. Каверна оказалась не очень большой, но пересекающий оную узкий туннель вывел фермеров далеко за пределы Оплота.

Испугавшись, те сразу вернулись обратно и закопали колодец, мудро решив ничего не говорить ни стражам, ни Королю, ни даже товарищам и родне. И всё бы на том, наверно, закончилось, однако один из первопроходцев после сего происшествия заболел. В предсмертном бреду, тот поведал об открытии сыну, а тот с парочкой юных лоботрясов решил проверить слова отца.

В отличие от осторожных старших товарищей, ребята не отступили, поняв, куда же их занесло. Они бродили по туннелям несколько дней и ни разу не встретили ни тех самых отродий, ни монстров, ни живых мертвецов, — ничего из тех ужасов, что с детства внушали нам рукописи! Просто пещеры, туннели, ветвления. Насекомые, грызуны, змеи и прочая живность. Вернувшись, они поведали испереживавшимся семьям об увиденном во внешнем мире.

Старейшины Жизнетворцев столкнулись с нелёгким выбором: требовать ответа от Короля, втихую продолжить исследования, закопать колодец опять и делать вид, что ничего не было, просто у ребятишек разыгралась фантазия. Мудрые мужи склонялись к последнему варианту, но поскольку о вылазке знало уже слишком много народа, пришлось выбрать второй.

Фермеры начали мало-помалу обследовать и составлять карту подземных коридоров, что окружали сетью Оплот. Они обнаружили целые кладези природных ресурсов: огромные территории пригодные для ведения хозяйства, охоты и разведения скота.

Тут даже самые осторожные старейшины Жизнетворцев начали понимать — что-то не так. Всё необходимое для процветания города было рядом, рукой подать! И при этом половина Оплота перебивалась грибокартошкой, а о мясе могла лишь мечтать. Жизнетворцы начали аккуратно подступать к Королю, намекая на возможность расширить Королевский сад и накормить всех, а не только богатых, однако вскоре после этого всё закончилось.

Как оказалось, рыщут за пределами Врат не только отважные земледельцы. Особые отряды стражей поймали искателей истины, после чего в один день все Жизнетворцы были арестованы и казнены. Неважно, участвовал ли кто в вылазках или в ус не дул, что таковые вообще происходят, под топор пошли все.

Выглядело всё так, будто Король не желает допускать своих верноподданных к изобилию.

— 'Выглядело'?! — удивился весьма странному в данном контексте слову пророк. — Звучит так, словно у Предателя имелась совсем иная причина истребить целый род...

— Всё вовсе не так однозначно, как показалось тогда свидетелям драмы, — узурпатор озабоченно нахмурил лоб. — Скоро ты убедишься в этом и сам, наша прогулка ещё не окончена.

Взглянув напоследок на закрытую дверь, бывший кладовщик, прежний законнорожденный и кучка молчаливых телохранителей продолжили шествие по дворцу.

— Но каким образом Кременькан оказался причастен к тем давним событиям? С твоих слов выходит, что всех, кто хотя бы потенциально мог знать о находке Жизнетворцев, убили без следствия и суда. А книга...

— Слушай дальше, — Велер недовольно пожевал губы. — Проговорились не почившие Жизнетворцы, а один из их палачей. Фог... Гог... Хог... неважно, как там его звали, один из стражей, что казнил по приказу Предателя землепашцев, не выдержал стресса от убийства ни в чём не повинных женщин и их детей. Послав на три буквы сотоварищей и отдающего подобные распоряжения короля, он оставил столь желанную многими службу. Напившись в ссаную тряпку, кающийся солдат ожидал неминуемой расплаты: за преступленья — на небесах, за дезертирство — от своих же менее моральных коллег.

В таком-то состоянии и нашёл его всегда тянувшийся к выпивке Кременькан. Из пьяной солидарности он укрыл беглеца, откачал, дал время прийти в себя. Палач мало что мог поведать, но сложив два плюс два, Кремень сумел сделать выводы об истинной причине истребления славного Дома. Он вписался в довольно убыточный королевский контракт на ремонт перешедшего в казну имущества Жизнетворцев. И самым внимательным образом исследуя дом за домом, отыскал-таки неприметный тайник.

Неизвестно, где именно первопроходцы наши книгу знаний, спросить к тому времени уже было не у кого. Мы можем только строить предположения и гадать. Лично мне наиболее вероятным кажется вариант обнаружения стоянки не сумевших добраться до Оплота переселенцев.

Кременькан в своих соображениях пошёл дальше.

Он считал, что Король водит всех за нос и никакого 'конца света' не было. Что Жизнетворцы дошли до других городов и там встретили наших братьев. Те поделились с ними древними знаниями, дабы несчастные вернулись и освободили народ.

Какие только не выдвигал он догадки, зачем Предателю понадобилось вершить сей грандиозный обман!

Что Маронон — жуткий демон, питающийся страданиями своих верноподданных. Что наш король — тёмный маг, ведущий чудовищный эксперимент над целыми поколениями. Что скрывая таким образом от народа альтернативы, деспот пытается сохранить абсолютную власть. Что ему нужны жертвы, дабы поддерживать вечную жизнь и так далее.

Так или иначе, в Оплоте медленно, но верно стал нарастать продовольственный кризис. Король совершенно не обращал на проблемы внимания, после происшествия с Жизнетворцами он ещё больше замкнулся и теперь даже не принимал посетителей. Управление Оплотом фактически легло на мои хрупкие плечи, — Скалозуб невольно взглянул на упитанную мужицкую фигуру кладовщика, — вот только полномочий и необходимых ресурсов мне никто не давал. Стражи подчинялись по-прежнему непосредственно Маронону, из толковых ребят идти работать в Сад, по понятным причинам, никто не хотел.

Ситуация с каждым новым неурожаем усугублялась и, несмотря на моё личное благополучие, было ясно — вечно так продолжаться не может. Я стал совать свой нос куда только мог и вскоре вышел-таки на Кремня.

Из двух безумцев: бессменного короля и параноидального мага, — я выбрал жаждущего решительных перемен. Вместе мы составили план.

Дальше ты более или менее знаешь всё сам. Вооружение черни, натравливание на колеблющихся законнорожденных. Оттягивание стражей на блокировку Квартала и удар по дворцу.

Голод, увечья и смерть. Сотни, тысячи жертв! И всё для того, чтоб обнаружить — мы не знаем по-настоящему ничего. Пришли.

Скалозуб застыл словно вкопанный. Он знал, куда его привели. Видел эту каморку, пустые бутылки и вечно пьяного сторожа.

— Здрасте, — приветствовал правителя Оплота тюремщик, неуклюже пытаясь изобразить что-то крайне отдалённо напоминающее поклон. — Вы это, туды?

— Туды-туды, куда ж нам ещё? Открывай.

Заведующему подземельями гному понадобилось четыре попытки, дабы попасть-таки дрожащими руками в замочную скважину. Раздался характерный щелчок, страшный скрип и дверь наконец распахнулась, являя взору темноту коридоров.

— Чего застыл, парень? Неприятные воспоминания? Не боись, надолго мы здесь не задержимся. Ну же, вперёд!

Если бы не весьма грубые толчки в спину, он вряд ли сдвинулся с места. Внутри всё похолодело — неужели Велер прознал его план? Впрочем, маловероятно, чтобы в таком случае он что-то показывал и объяснял.

Свет фонарей, каковые нёс с собой каждый охранник, выхватывал череду однотипных дверей с маленькими зарешёченными оконцами сверху. Непохоже, чтобы в камерах кто-нибудь находился, однако от внимания Скалозуба не укрылась деталь — почти в каждом окне прутья были значительно покорёжены, а кое-где и вырваны вовсе.

— Видал? — Велер осветил один из подобных проёмов. — Такое и собакомордам не снилось!

Подойдя ближе, Скалозуб сразу понял, о чём идёт речь. Прутья не просто выламывали, их грызли. Причём с такой силой и яростью, что оставалось лишь удивляться, как зубы узника выдержали сие издевательство. Иль всё же не выдержали?

— Тюремщик сказал, что нашёл парочку. А если уж этот пьянчуга сумел найти в темноте зуб другой, значит, их разбросано тут гораздо больше, — подтвердил его опасения Велер.

— Что произошло? — задал давно назревший вопрос Скалозуб. — Один-два таких инцидента можно понять, пребывание в камере испытание не из лёгких, но чтобы с ума сошло такое количество пленников...

— Они не просто рехнулись, они рвались наружу с таким стремленьем и силой, что поубивали сами себя! Все. Абсолютно все стражи, излишне преданные слуги Маронона и упёртые законнорожденные, что сидели здесь под замком. И если первых, и правда, не баловали, то с остальными обращались вполне даже сносно. Кормили их... иногда.

Группа остановилась у ничем не примечательной камеры.

— Из двухсот с лишним гномов выжил только один. Угадай кто? Доблестный, мать его, капитан! Скалы несокрушимые, вот уж последний страж, кого я хотел видеть в живых! Правильный, сука, как твой Мерхилек! Самоотверженный воин, что соблюдает дотошно устав. Храбрый муж...

— Что с ним? — прервал сочащийся ядом сарказм, вглядывающийся в провал окна Скалозуб. — Что он бормочет?

— Ох, да хрен его разберёт. То отродья, то какая-то тень, то Проявленный. Дрожит, трясётся, а рассказать, что случилось, не может. Мы ему уже и пожрать дали, и водки налили — умял всё за милую душу, а толку ноль! Он, конечно, и раньше не ахти каким собеседником был, а теперь и вовсе словарный запас истощил.

— Вызволить его из темницы не пробовали? В такой обстановке навряд ли захочется говорить... Не могу сказать, что хорошо знал этого стража, но трус или безумец — явно не про него. Если уж он находится в таком состоянии, значит, тут произошло нечто действительно страшное...

— Дык ясно, без причины двести гномов одновременно с ума не сойдут! И ты прав, при всей моей неприязни, Кирчим действительно стойкий мужик. Если уж ЭТО сломило его, неудивительно, что остальные убились.

— Надзиратель...

— Надзиратель, скотина, нажрался в говно и в ус не дует о происшедшем! Его б самого в камеру запихать, вот только, один пёс, ничего не добьёшься. Кроме 'здрасте', 'угу' и 'туды-растуды', я от него за десять лет практически ни единого слова не слышал. Долбанный алкоголик.

Ну да ладно, что есть, то есть. Кирчима заберёшь в Квартал с собой. Глядишь, удастся разговорить. Ты ведь у нас мастак по гномам, раненным на всю голову! — Скалозуб проигнорировал явный намёк на Торка, с коим за время пребывания во дворце случился отнюдь не один инцидент. — Вот и славно. Как только что-нибудь выяснишь, доложишь немедленно мне. И вот что ещё, парень...

Дрожащий свет отразился на помрачневшем лице кладовщика:

— Если не хочешь кончить как эти несчастные, то смирись. Я новый король, пусть ещё и не проведены все церемонии и обряды! Продолжишь поиски своего 'шанса на шанс' — окажешься здесь. Да-да, я знаю, о чём ты замышлял, благодари своего любимого Праотца, что сие так и осталось задумкой.

Скалозуб открыл пару раз рот, пытаясь выдумать на ходу хоть сколько-нибудь удобоваримое оправдание, но этого не понадобилось.

— Если тебе так хочется поиграться в царство небесное под землёй, пожалуйста, в Квартале есть где для этого развернуться. Я даже посильно тебе помогу. Но о новом перевороте и думать забудь! Не для того я рисковал всем, чтобы отдать трон идеалисту-фанатику! Власть — удел прагматиков и мерзавцев, лишь они могут трезво оценивать ситуацию. А ты со своими наивными представлениями о справедливости моментально настроишь против себя все Дома и державу просрёшь!

Фанатиком веры Скалозуб себя никоим образом не считал, но счёл за лучшее промолчать.

— Понимаю, ты думаешь, что я ничем не лучше Предателя и, будучи на моём месте, ты действовал совершенно иначе. Но ты не знаешь и половины того, с чем приходится сталкиваться властителю каждый день! На какие компромиссы и жертвы идти, чтобы сохранить шаткий мир. Удовлетворить неуёмные амбиции власть имущих, оставив беднякам хоть какие-то остатки свободы, не дав отнять у наивных граждан последние средства на жизнь! Или ты веришь, будто законнорожденных остановит 'воля Праотца' и прочие моральные сопли, когда они учуяли выгоду? Тебя самого много она останавливала, покуда ты не лишился всего?!

Внутри Скалозуба начинал разгораться знакомый огонёк праведной ярости, но пока он сдерживал себя и не вступал в дискуссию с 'умудрённым опытом' гномом.

— Даже мне, фактически управлявшему Оплотом последние годы, не до конца понятны все трудности, что ждут впереди. Я говорил тебе, с Предателем всё не так однозначно, как кажется. Да, из-за него страдал наш народ, но те ужасы, что случились вот здесь, — Велер мотнул головой, в сторону пустых камер, — воочию демонстрирует, как мало мы действительно знаем. Каким-то образом всё это связано с ситуацией за Вратами и магией рун, но как именно...

Услышав слово 'магия', страж в камере принялся бубнить значительно громче. Смысла в его бормотании, к сожалению, от этого не прибавилось.

— У Короля имелись причины оберегать Оплот от внешнего мира. И причины весьма веские, полагаю, пусть оные по-прежнему остаются загадкой.

Помнишь хвалёные экспедиции Кременькана? Так вот, кроме тех ребят, что отловили практически сразу на выходе, никто не вернулся. Как не вернулась часть посланных в погоню за этими безумцами стражей. Останься те в Оплоте, и далеко не факт, что штурм дворца прошёл бы столь стремительно и удачно.

Не верю я, что Маронон изолировал Оплот из одного злого умысла. Не верю, и всё! Он с кем-то или чем-то сражался... По-своему, конечно, как мог.

— С чем бы он ни боролся, Предатель уничтожал свой народ, а это не может оправдать никакая внешняя угроза и сила! — таки высказал своё мнение Скалозуб.

— Что и следовало доказать! Идеалист очень негибок в суждениях и видит всё в чёрно-белых тонах. Либо хороший, либо злодей. Либо друг, либо враг. А власть...

— Власть всегда виновата и несёт ответственность за своих подданных. Особенно если власть абсолютная.

— Особенно если ты понятия не имеешь, с чем этой власти приходится сталкиваться и какие проблемы решать! Повторяю, ты судишь крайне поверхностно и поспешно, пророк. Погоди, может статься, мы ещё горько пожалеем о смерти Предателя...

Скалозуб фыркнул. Вот уж о ком он точно не сожалел, так это о Короле, Кременькане и Дорки. Хотя слова Велера, и правда, заставляли несколько переосмыслить видение ситуации.

— Ладно, парень, что-то мы с тобой заболтались, причём не в самом приятном для общения месте, — Велер с поистине королевской уверенностью принялся раздавать указания: — Берите капитана и уходим отсюда!

А ты, наидобрейший мудрый пророк, собирай вещички, своих гномов и, так уж и быть, запасы еды на неделю-другую. Сегодня вы отправляетесь обратно в Квартал! Хватит уже 'выздоравливать' и придумывать глупости. Пора восстановить порядок в логове черни.

И начать новую, хм, счастливую жизнь.

Есть одна старая гномская поговорка: 'всё всегда возвращается'. Хорошее и плохое. Славное, светлое и не очень. Вот и на сей раз народная мудрость вновь подтвердила свою правоту.

Добро, конечно, тоже всегда возвращается. В ту самую глухую дыру, из которой оно случайным образом выползло...

...выползло ненадолго.

Эпилог

Ты всё пытаешься проникнуть в тайны света,В загадку бытия... К чему, мой друг, всё это?Ночей и дней часы беспечно проводи,Ведь всё устроено без твоего совета.Омар Хайям

Вечность. Казалось, целая вечность минула с тех пор, как он покинул Оплот.

О чём он думал тогда?! Как дал столь легко себя убедить?! Отправиться в самоубийственный поход ради мести какой-то бабе и её никчёмному жениху... Глупость, очевидная страшная глупость! Которую не исправишь, ведь обратно пути давно нет.

Из всей группы таких же безумцев, вписавшихся по неведенью в 'экспедицию', в живых осталось менее половины ребят. И это при том что им на удивление раз за разом везло. О том, что случилось с менее удачливыми отрядами горнопроходцев, Трясун старался не думать.

Как старался не думать и о другом. О том, чего не мог знать наверняка, но каким-то образом без тени сомнения чувствовал: их группа — последняя.

— Нужно двигаться дальше, — голос разведчика вывел его из задумчивости. — Мы уже слишком долго торчим здесь, а стражи навряд ли потеряли наш след.

Трясун с сожалением обвёл взглядом пещерку, где остановился отряд. Прислушался к журчанию хрустально чистого ручейка. Провёл ладонью по мягкому мху, покрывавшему стены.

Здесь было хорошо. Рядом была вода, вполне себе съедобная живность и самое главное — ничто не пыталось их убить по меньшей мере два дня!

Уходить не хотелось. Ни ему, ни всем остальным.

— Двигаться дальше? Куда?! И зачем? Мы видели достаточно, чтобы понять — Кременькан ошибался. Вся эта авантюра была с самого начала обречена на провал! Жизнетворцы... а, ладно. Чего говорить об этом теперь. Нет никакого смысла продолжать путешествие, ибо исход что так, что этак будет один. Вопрос лишь в том, насколько мучительной будет смерть. Насколько быстро окончатся наши страдания...

— Стражи...

— Да знаю я, знаю! У них нет приказа взять нас живьём. Но и терзать нас они вряд ли станут. Голова с плеч, и дело с концом! Не худший способ покинуть сей мир, учитывая, в какой жопе мы оказались. А вы как считаете, хлопцы?

'Хлопцы' угрюмо молчали, но судя по тому, что никто, кроме остолопа-разведчика, не рвался в путь, Трясун сделал вывод об обоснованности своих рассуждений:

— Ну чего трясёшься, это моя привилегия, — он великодушно похлопал наивного гнома по плечу. — Ты, правда, всё ещё веришь, будто впереди есть шанс на спасение? Смирись, друг. Смирись и насладись последними часами в покое и тишине. Приляг на мягкий тёплый мох, расслабься...

— Стражи...

— Хватит! Ублюдки всё едино нагонят нас. В этой пещере им, по крайней мере, не удастся застать нас врасплох. Мы сможем подготовиться и с честью сразиться...

— ...они... уже здесь.

В тот же миг что-то с невероятной силой ударило Трясуна по плечу. Перед глазами всё поплыло, в ушах зазвенело, мир сузился до очага чудовищной боли в руке. Лишь малая часть сознания отстранённо отметила, что пещера почему-то перевернулась на девяносто градусов, а какие-то гномы методично расстреливают из арбалетов его сотоварищей.

'Похоже, стражи не потеряют ни единого бойца со своей стороны', — мелькнула наконец первая, весьма обидная мысль.

Пара ребят, кто успел-таки схватиться за топоры, не сумели вступить в ближний бой. Те, кто попытался в последний момент убежать, прожили не сильно дольше.

'Вот так вот, даже помереть нормально не вышло. Какое уж тут сражение, какая там честь...'

Не раз призывавший двигаться вперёд разведчик лежал рядом с ним. Глаза бедолаги были широко раскрыты, прямо из груди торчал болт. Трясун осторожно повернул голову, дабы убедиться, что из его плеча торчит точно такой же. Вся правая половина туловища онемела, он мог лишь беспомощно наблюдать, как стражи не торопясь добивают ребят, вся вина коих заключалась в наивной вере во что-то большее, нежели ежедневная борьба за насущные грибокартошку и хлеб.

Один из стражей склонился над ним:

— Веришь в Праотца и лучший мир?

Трясун утвердительно кивнул головой.

После всего, что он видел, как-то не слишком верилось в существование Бога, но умирать было страшно. Хотелось жить. Дышать, чувствовать, осознавать, и неважно, что двумя минутами ранее он говорил совершенно обратное. Хотелось...

— Тогда помолись.

Из глаз хлынули слёзы. Только не сейчас, только не сегодня, только...

Шея хрустнула, голова отделилась от тела. Мир схлопнулся до узкого тёмного туннеля перед немигающим взором.

И лишь два красно-огненных глаза виднелись на том конце.

* * *

Скалозуб разогнул затёкшую спину, оттёр со лба пот. Вдохнул полной грудью пахнущий сырой землёй воздух. И широко улыбнулся.

Скажи ему кто месяц назад, что он будет счастлив, живя в сих трущобах, Скалозуб решил бы, что собеседник издевается либо спятил. И тем не менее сейчас он действительно чувствовал себя если уж не счастливчиком, то вполне удовлетворённым собой.

Вокруг кипела работа. Одни копали, другие поливали, третьи несли со всех концов Квартала светлокамни и 'удобрения'. Стоявший на валуне Бойл с несвойственной ему уверенностью отдавал указания, координируя разношёрстную толпу бедняков. Вспыхивающие ссоры и недопонимания быстро сводил на нет Норин. Оба гнома практически полностью оправились от полученных ран и оба почему-то считали себя обязанными жизнью не только вылечившему их Пастырю, но и ему.

По образу и подобию сада Фомлина они обустраивали уже третий двор. Скрываться более смысла не было, и Скалозуб твёрдо решил превратить опустевшие задворки Квартала в огороды. Да, не все жители хотели работать и ждать урожай. Да, им остро не хватало ресурсов, в первую очередь плодов и семян. Но жёсткие методы 'убеждения' Торка и золото, вырученное на продаже 'конфискованного' имущества Рыжеруба, помогали в решении неурядиц.

Сам рыжебородый спекулянт, к несчастью, скончался в колодках до возвращения Скалозуба. В отличие от ситуации с Безбородым, его, конечно же, никто и не думал подкармливать.

Немногочисленные головорезы, сумевшие пережить битвы со стражами и взаимную резню во время анархии после гибели Короля, теперь зорко следили, чтобы никто кроме 'фермеров' и иных 'поливальщиков' не подходил к растениям, пока те не дадут урожай. Руководство над не самыми дружелюбными ребятами взял на себя тот самый кающийся палач Жизнетворцев, а именно Хог. Несмотря на всю свою отмороженность, вкусившие крови подонки слушались бывшего стража беспрекословно.

К компании новоиспечённых охранников, к немалому удивлению Скалозуба, также примкнул довольно колоритный 'страж, который не страж', коего они повстречали во время похода в логово Кременькана. Странный гном утверждал, что по части охраны у него имеется большой опыт, но возвращаться обратно к законнорожденным почему-то категорически не хотел. Что ж, стража в гноме Хог действительно не признал, но и причин отказывать добровольцу не видел:

— Видывал я таких, как твой Глирик, и не раз, уж поверь. Не возьмут в стражи — подастся в охранники. Выгонят из охраны — пойдёт вышибалой в трактир. Закроют трактир... В общем, нормально работать такой тип не будет. Так хоть какой-то прок будет от остолопа, авось ту же беспризорную малышню от ростков отпугнёт...

Пастырь по большей части выхаживал раненых и калек, а Безбородый пророк неустанно научал заблудшую паству, в том числе и примером, как вот сейчас. Когда каждый занят посильным трудом и получает за это награду, беспорядков и глупостей становится в разы меньше. Жаль, что столь очевидная мысль ускользала столь долго от прежнего короля.

С новым владыкой Оплота тоже всё было пока не так однозначно. С одной стороны, жителей Квартала больше не изолировали от остальной части города, с другой, те были никому особенно не нужны. Законнорожденные продолжали тихую грызню и передел собственности. Король, да, Велер всё же устроил себе формальную коронацию, занимался наведением порядка исключительно у себя во дворце. Несмотря на все слова и критику в адрес предыдущего повелителя гномов, каких-то кардинальных реформ им предпринято не было.

Все были предоставлены сами себе, и каждый использовал эту свободу по-своему. Большинство, конечно, не слишком разумно. Стоило ради этого гибнуть сотням, и даже тысячам, гномов? — Скалозуб весьма сомневался.

Но, как бы то ни было, ему дали шанс построить царство небесное под землёй, и Скалозуб вознамерился эту возможность использовать. А потому с удвоенной энергией принялся копать землю дальше.

— Сделай перерыв, Скалозубик. Ты ведь не мальчик, чтобы целый день лопатой махать! — улыбающаяся Бригитта заботливо протянула ему флягу с родниковой водой.

В первый миг он хотел отказаться и поработать ещё, но затем передумал. Пример примером, но если пророк будет пахать словно смерд, то скоро из пророка в смерда и превратится. Гномы странные существа. Им льстит, когда начальник не чурается заниматься тяжёлым трудом наравне с подчинёнными, но они быстро теряют уважение, если чувствуют, что командир одного с ними уровня.

— Ты права, дорогая. К тому же я изрядно проголодался, накормишь своего жениха?

Восстановление отношений с Бригиттой стало ещё одной неожиданностью, в кою он вряд ли поверил бы месяц назад. Не сказать, что он испытывал прежнюю страсть и влечение, но... Скалозуб был рад вновь обладать своей женщиной. Образ идеального ангела развеялся словно дым, оставив взамен спокойное общение, взаимную заботу и помощь в решении бытовых дел. Спать тоже стало намного приятнее.

Что же касается 'толпы, прошедших через любимую мужиков', Пастырь мудро посоветовал не брать сие в голову, ибо: 'поиск невинной преданной девушки — прямой путь к бездетству'. Тем паче, что после всех своих злоключений, на других мужчин Бригитта смотрела теперь исключительно с презрением и опаской, а вся ласка и внимание доставались ему.

Жить в доме прежнего старосты Скалозуб не хотел. Слишком многое напоминало о Фомлине, Кларке и Хиггинсе. Слишком грустно становилось от осознания, что эти прекрасные личности покинули грешный мир.

Да и нужда трястись над потайным садом пропала, а посему он вместе с возлюбленной, Торком и Кирчимом перебрался в заброшенный дом неподалёку от главной площади Квартала. Колодочной площади, как её теперь называли.

Колодки вызывали воспоминания ещё более мрачные, чем дом Фомлина, но то был центр пещеры, да и видеть в оковах очередного провинившегося сверх меры гнома было приятно. Даже не столько приятно, сколь удовлетворительно, ибо Скалозуб как никто иной понимал, что испытывает на себе бедолага. И знал, что через недельку-другую подобного наказания преступник неизбежно раскается. За тем же, чтобы грешник к тому моменту не помер, следил главный специалист по водопою заблудших овец — Григги.

Паренёк давно оклемался от унижений и теперь помогал Скалозубу, бегая повсюду с его поручениями. В награду его всегда ждал сытный обед вместе с 'семьёй' из двух больных на голову гномов, Безбородым пророком и Кусачей цареубийцей — прозвище Бригитты прижилось и за пределами дворца.

В привычном составе они трапезничали остатками барской роскоши, то есть взятым в своё время с запасом из дворца продовольствием.

— Как дела у Гмары и Жмоны? Норин больше не доставляет хлопот? — поинтересовалась подружившаяся с двумя пожилыми женщинами Бригитта.

— Да вроде подуспокоился. Приказал ему охранять Дедушку, ходит теперь за ним как привязанный. Сама понимаешь, мне и этих двоих 'в свите' достаточно, — Скалозуб кивнул в сторону молча жующих Торка и бывшего капитана. — Не могу же я всех, у кого разногласия с головой, вокруг себя постоянно держать!

Бригитта понимающе улыбнулась. Несмотря на всю свою преданность 'новому Дорки', Норин требовал слишком много внимания, которое Скалозуб не мог тому уделять. С Пастырем, Бойлом и бывшими сожительницами Фомлина держать великана под контролем было гораздо сподручней. И безопасней для всех.

— Не понимаю, что не так с моей головой? — пробурчал уплетающий похлёбку за обе щеки Торк. — Рана вроде давно зажила...

То, что дело не в оцарапанной черепушке, а в том, что под ней, Скалозуб донести до Торка не мог. Фанатичный гном упрямо не желал слышать что бы то ни было не согласующееся с его взглядом на мир. И неважно, насколько этот взгляд на мир странный.

Если с Торком, несмотря на всю его эксцентричность, ладить было достаточно просто, с капитаном стражей дело обстояло сложней. Хвала Праотцу, тот больше не шарахался от каждой тени и ветерка, но оставаться в тёмном помещении наотрез не хотел. Пришлось оборудовать для него отдельную комнату с кучей светлокамней. Говорил Кирчим мало, а все попытки выдавить из него что-то о происшествии в темницах дворца заканчивались невнятными бормотаниями.

— Твоя-то рана может и зажила, а вот руку того шалопая, каковую ты столь рьяно сломал, Дедушка будет лечить теперь достаточно долго...

— Дык, а я что, если тот оболтус действительно виноват?! Делать ничего не хотел, так ещё и остальным стал мешать! Зато больше от работы никто не отлынивает.

— Угу, только такими темпами скоро трудоспособного населения в Квартале совсем не останется. Сколько уже бедолаг отправилось после общения с тобой и Кирчимом в лазарет?

Торк неуверенно начал загибать пальцы, видимо, производя в уме сложные вычисления.

— Одиннадцать, — неожиданно подал голос обычно неразговорчивый капитан. — За месяц мы избили одиннадцать гномов и дюжины две припугнули.

Дошедший до пальцев на второй руке Торк удивлённо посмотрел на своего главного пособника в воспитании молодёжи. Перевёл взгляд обратно на загнутые пальцы, после чего вновь надолго задумался.

— Всё правильно сделали. А тем дурням нефиг было строить из себя крутых мужиков! Сказали 'работай!', значит иди и паши! — вставил своё веское замечание недавний бунтарь, а теперь образцовый труженик, Григги. — Совсем распоясались, пока мы торчали словно пленники во дворце!

— Добрее нужно быть, добрее. — Пророк он, в конце концов, или кто?! Решил немного поумерить пыл своих помощников Скалозуб. — Все мы совершаем ошибки и делаем за свою жизнь много глупостей. Но это не значит...

— Да, всё верно, одиннадцать! — радостно завершил наконец-то подсчёты вспотевший от натуги фанатик. — Это ведь столько и столько?

Кирчим кивнул демонстрирующему пальцы рук Торку.

— А теперь добавь к этой компании: 'Норин молодец', 'Норин делать', 'Норин пошёл посрать' — и ты поймёшь, почему я спровадил великана в помощники к Деду, — устало пожаловался возлюбленной Скалозуб.

— Григги пожрал. Григги быть вкусно. Григги хотеть добавку...

— Григги получать щас по жопе! — быстро нашлась с ответом Бригитта. — Первого урожая ещё ждать и ждать, а еды хватит в лучшем случае на неделю, максимум две. Если, конечно, наш новый правитель не соизволит высунуть нос из Королевской пещеры и снизойти до нужд своих граждан.

Скалозуб вздохнул:

— Это вряд ли. Велер много чего мне наплёл перед нашим уходом, но, похоже, все его планы и здравые рассуждения так и останутся сотрясанием воздуха. Как и предыдущего деспота, его волнует нынче лишь всякая мистика, тайны и заговоры. Во дворце всех по струнке поставил, а остальные делайте что хотите! У короля, мол, есть дела куда глобальнее и важней.

— Такие, как борьба с неведомым великим Врагом? — со скептицизмом поинтересовалась практичная женщина. — Ох, каких только бредней про все эти отродья, сговоры и прочее я не наслушалась в своё время от... гм... неважно, в общем-то, от кого. Если бы вы, мужики, хотя бы половину энергии, что тратите на подобные сказки, направили в нужное русло — мир стал бы значительно лучше!

'Вечно витающие в облаках мужики' молча переглянулись.

Услышавший про отродья Кирчим сразу как-то осунулся и побледнел. Торк растянул лицо в глупой подобострастной улыбке — женщина пророка ведь практически столь же свята и всегда права, как сам мессия, непререкаемый кумир всех раненных в голову. Избранник Праотца призадумался, а юный Григги явно расстроился, что не получит добавки.

— Так я не понял, отродья всё-таки существуют иль нет? — нарушил тишину ещё не доросший до абстрактных понятий и сложных философских вопросов подросток.

Скалозуб долгое время смотрел на неловко ёрзающего, суетливого юношу:

— Существуют, мой друг, существуют. Отродье — это наша озверевшая от злобы душа.

Благодарности

Первой прочла книгу, конечно же, мама. Я предполагал, что произведение будет интересно достаточно взрослой аудитории, но не думал о внимании со стороны пенсионеров... Что ж, переживших 90-е ненормативной лексикой и прочей жестью не отпугнёшь! А если серьёзно, то, возможно, именно благодаря чуждости жанра, мама обратила внимание на многие мелочи. Пара десятков опечаток и досадных помарок были исправлены благодаря указаниям мудрой женщины.

На удивление активно комментировал, по ходу чтения, книгу мой брат Руслан. Огромное количество гипотез как будет дальше развиваться сюжет, теории заговоров, впечатления о разворачивающихся событиях, мнение о каждом из персонажей — такое количество обратной связи на этапе окончательной редактуры бесценно.

Отдельное спасибо Максиму Костину за разрешение использовать его иллюстрацию для обложки. Хотя сам художник считает данную работу наброском, мне кажется, что она идеально подходит по духу к книге. Найдя портрет мрачного гнома практически в самом начале творческого пути, я поглядывал на него в течение всех пяти лет, пока писал и редактировал свой роман.

Пусть и через полгода после выхода романа в свет, большой список правок прислал Саша Баранов. Плюс дал отличный совет прогонять текст не только через проверку орфографии в Microsoft Word, но и дополнительно через сервис Google Документы. Эти два инструмента имеют разные движки проверки правописания, оба не всегда корректные, но, дополняя друг друга, могут помочь найти множество опечаток, которые пропускает глаз автора, 'замылившийся' от многократного перечитывания и редактирования.

Помог в исправлении ошибок и сервис Орфограммка. Если вы читаете этот абзац, значит, перед вами как минимум третья редакция книги. В первых двух опечаток и проблем с запятыми было значительно больше...

И конечно же, я благодарю тебя, мой читатель! За то, что не побоялся прочесть книгу неизвестного автора, не отпрянул от грубости и жестокости подземного мира, но дошёл вместе с его героями до конца. 'Автор пишет только половину книги. Другую половину пишет читатель', — говаривал классик, и, учитывая неоднозначность персонажей и недосказанность, нужно обладать хорошим воображением и эмпатией, дабы проникнуться атмосферой и понять движущие силы, казалось бы, несовместимых идей. Надеюсь, у нас с вами получилось создать действительно интересное фэнтези, и большие разборки в маленьком Оплоте останутся в вашей душе навсегда.

Глоссарий

Аргомерон — Последний император людей, лидер Союза свободных рас.

Бегство — Паническое отступление гномов после Рокового дня в подземный город Оплот. Из-за отсутствия какого-либо предупреждения и предварительной подготовки, практически всё наследие расы во время исхода было утеряно.

Врата — Наглухо запечатанные после Бегства ворота, преграждающие единственный вход в гномий город.

Говножоры — Насекомые, напоминающие больших жирных мух. В обилии обитают у отхожих мест, отчего и удостоились своего названия. Как и многие другие подземные насекомые не имеют крыльев, окраска варьируется от белого до светло-серого цвета.

Грибная водка — Один из любимейших спиртных напитков у гномов. Пользуется популярностью как среди законнорожденных, так и у черни. Сильно отличается по ингредиентам, используемым в приготовлении, вкусом и крепостью напитка.

Грибокартошка — Основная сельскохозяйственная культура подземного города. Плотная и упругая на ощупь, после варки заметно размягчается.

Дома — Самые влиятельные семейства гномов Оплота. До Рокового дня похожие семейные структуры назывались кланами, но если кланы вели своё происхождение от легендарных предков, то Дома — от тех, кто успел больше всех хапнуть в период становления новой иерархии в обществе.

Жизнетворцы — Один из самых богатых Домов, занимавшийся преимущественно подземным фермерством. Все члены Дома в один день были схвачены и казнены по обвинению в заговоре согласно приказу Короля-Предателя.

Законнорожденные — Дети, рождённые в браках между членами Домов. Фактически, знать и высшая каста Оплота.

Квартал черни (Квартал) — Одна из трёх пещер, составляющих Оплот. Средняя по размеру. Пристанище беднейшего сословия гномов, по большей части побирающегося крохами, которые передают тем родственники, служащие в Домах законнорожденных.

Королевская пещера — Самая большая из трёх пещер, составляющих Оплот. Именно здесь находится дворец, где правит бессменный Король. Большая часть пещеры закрыта от посторонних, являясь житницей всего города. Здесь же находятся казармы стражей.

Король-Предатель (Маронон-Спаситель) — Король гномов, предавший Союз свободных рас в Роковой день ради спасения гномов.

Кротосвинки — Маленькие животные, выведенные гномами в старые времена на откорм. Их мясо очень жирное и питательное. В настоящее время является крайне дорогим деликатесом.

Мерхилек Стальной — Автор воспоминаний 'О былой славе', повествующих о Бегстве и первых годах жизни в Оплоте. Считается основателем и главным пророком религии о Праотце. Его труды 'Всеобъемлющий', 'О проявленной и непроявленной сущности' запрещены, однако активно цитируются и пропагандируются как среди черни периодически сменяющими друг друга меньшими пророками, так и тайно передаются среди членов Домов. Объявлен вне закона и казнён Королём-Предателем, когда влияние пророка на массы стало слишком велико.

Нижние и Верхние ворота — Два узких прохода между Кварталом черни и Пещерой ремёсел.

Оплот — Единственный уцелевший очаг жизни и цивилизации в настоящее время. Находится глубоко в недрах гор. Наглухо запечатан три столетия назад.

Отродья — Загадочные создания, призванные Проявленным. Обычно описываются в виде полупризрачных теней с ярко горящими глазами. Из-за запредельной скорости этих существ и крайне малого количества переживших с ними встречу, достоверных сведений об отродьях практически нет.

Пещера ремёсел (Пещера) — Самая маленькая из трёх пещер, составляющих Оплот. Место дислокации всех Домов.

Праотец (Всеобъемлющий) — Единое Божество в религиозном представлении гномов. Незримо присутствует во всем, является создателем вселенной и всего сущего.

Проявленный — Необъяснимая сущность, уничтожающая всё живое. С точки зрения Мерхилека, также является частью, или даже ипостасью, всеобъемлющего Праотца, 'проявленной' Тем с целью завершения очередного цикла вселенной.

Роковой день — День поражения последних сил Союза свободных рас. Некоторые предпочитают использовать термин 'конец света', ибо с того дня ни один гном не поднимался на поверхность планеты.

Рунописцы — Гномы, владевшие магией рун. Считается, что тайные знания были утеряны во время Бегства.

Светлокамни — Слабо светящиеся кристаллы, повсеместно используемые для освещения в Оплоте.

Слепокуры — Изначально самые обычные курицы, утратившие со временем зрение из-за жизни под землёй в течение многих поколений подряд.

Собакоморды — Небольшие, но плотно сбитые собаки. Будучи слепыми от рождения, отличаются превосходным обонянием и слухом. Морды сильно вытянуты, чтобы залезать в норы или, при необходимости, оттяпнуть чью-либо конечность.

Сопротивление — Банда терроризирующая Квартал черни и вымогающая деньги под благовидным предлогом защиты бедняков от власть имущих.

Союз свободных рас — Невероятный союз людей, эльфов, орков и гномов, сплотившихся перед угрозой отродий Проявленного.

Стражи — Профессиональные воины на службе Короля-Предателя. Рядовые в стражи отбираются преимущественно из физически одарённой молодёжи Квартала черни, командиры — из отпрысков не слишком состоятельных Домов. После вербовки все 'везунчики' в принудительном порядке дают клятву отречения от своего прежнего сословия, проходят долгое и трудное обучение. Жизнь стражей проходит в строгом соответствии с уставом и контролируется командирами подразделений практически полностью. В качестве награды за такую суровую жизнь, стражи полностью обеспечиваются всем необходимым, начиная от еды и койки, до женщин, что делает службу крайне привлекательной для черни и малоимущих законнорожденных.

Философия — Сложная, глубоко проработанная система знаний об окружающем мире и о роли в ней каждого гнома, существовавшая во времена расцвета расы гномов. Была забыта и утеряна во время Бегства и первых десятилетий выживания в Оплоте.

Школа гномских искусств и ремёсел — Единственная в Оплоте школа, в которой дети законнорожденных постигали гномские ремёсла. Была закрыта из-за низкой рождаемости.

Яжрачмень — Злаки используемые для приготовления хлеба, перловки, пива и эля. Преимущественно для приготовления пива и эля...