Капитан госбезопасности разочарованно обвел взглядом найденное — нет, все это добро стоило сумасшедших денег, это было понятно даже столь далекому от антикварной торговли человеку, как он — но они-то рисковали головами не ради этих средневековых железок, и, тем паче, не ради денег, которые можно было за них выручить. Жалко было попусту потраченного времени, которого оставалось все меньше и меньше.
Капитан уже повернулся, чтобы выйти из этой комнаты — но ему что-то помешало, какое-то воспоминание буквально кольнуло его в душу. Резко остановившись, он вспомнил своего пожилого преподавателя на курсах повышения квалификации ОГПУ, бывшего чиновника царской охранки, учившего молодых чекистов тонкостям ремесла. И тут он понял, что именно его кольнуло — оперативник вспомнил занятие, на котором старый сыскарь растолковывал им премудрости устройства тайников, а, именно, что бывает два тайника в одном: в первом тайнике прячут что-то важное или дорогое, для отвлечения внимания обыскивающего — а во втором тайнике, тщательно замаскированном в первом, прячут самое важное.
— Камераден, выносите все это железо в библиотеку — приказал гауптштурмфюрер ассистировавшей ему тройке диверсантов — надо, чтобы здесь остались только голые стены и пол.
Недоуменно переглянувшиеся подчиненные дисциплинированно выполнили приказ. Немного передохнувший капитан, поразмыслив, решил пока не возиться с простукиванием стен и пола — если тайник сделан на совесть, то простукивание ничего не даст — а сразу проверить помещение миноискателем, резонно рассудив, что что-то очень важное, скорее всего, спрячут в небольшом сейфе, а не положат в выемку в стене.
Через полчаса его умозаключение подтвердилось, причем, даже с превышением плана, если так можно выразиться — миноискатель показал два скопления металла, вместо одного, на который надеялся капитан. Выворачивание из сделанных в стене и полу полостей небольших сейфов, намертво вделанных на положенные им места в толстенных стене и поле, стало еще той работенкой — диверсанты матерились непрерывно, с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на 'великий и могучий'; единственным утешением для них стало то, что немецкий язык ненамного уступает русскому по части ненормативной лексики. Вскрытие этих сейфов газорезкой требовало предельной аккуратности, но заняло намного меньше времени.
После вскрытия сейфов капитан нетерпеливо вытащил лежавшие в них дорогие кожаные папки. Бегло просмотрев их содержимое, он счастливо улыбнулся — эти документы стоили всех трудов и риска. В стенном сейфе содержалась переписка Людвига и Вольфганга фон Гессенов с кардиналом Мальоне, финансистами Ватикана, главами британской и франко-швейцарской ветвей Ротшильдов, американскими банкирами — принц Людвиг недаром представлял интересы старой германской аристократии при Гитлере, конечно, пользуясь посильной помощью своего брата-близнеца, так что очень немалая часть финансовых контактов шла через него. В папке, находившейся в спрятанном под полом сейфе, нашелся 'Виндзорский протокол', дополненный данными Гитлером гарантиями соблюдения интересов высшей аристократии Британии, в том числе, и британской ветви Ротшильдов.
Теперь надо было доставить эти документы в Москву — и тогда Советский Союз мог не просто вить веревки из Виндзоров и Ротшильдов, старой европейской элиты, в общем, и ее банкиров, в частности, но и плести из них макраме по своему вкусу. Наверняка и в открытой части архива имелось много интересного, способного неплохо дополнить этот компромат.
Насколько мог понять капитан — он все-таки был оперативником с диверсионной подготовкой, а не специалистом по финансам — компромат на американских банкиров был пожиже, хотя и позволял крепко взять их за глотку.
— Ну да это не моего ума дело — подумал опытный чекист — тут, похоже, даже у товарища Берия будет только совещательный голос.
Понимая, что главная добыча найдена, гауптштурмфюрер продолжил поиски тайников. К 19.00 он был вынужден констатировать неудачу дальнейших поисков — в трех найденных тайниках обнаружились документы фон Гессенов на владение землями и домами, разнообразные ценные бумаги и кое-какие суммы наличными.
Зиберт к этому времени закончил опрос слуг, работавших в замке. Результат был вполне ожидаем — что-то мог знать только управляющий, упрямо отрицавший любую причастность к государственной измене, но по его неуверенному взгляду даже вчерашний выпускник милицейской школы заподозрил бы его в неискренности; штурмбаннфюреру это было очевидно. Так что пожилого человека ждала дальняя дорога — намного более дальняя, чем он мог предположить.
Пока же надо было заканчивать игру в замке — поэтому найденные деньги и ценности были сданы по акту помощнику управляющего; самого же управляющего Зиберт прихватил с собой до выяснения. Со слуг были взяты подписки о неразглашении — Кузнецов не пожалел получаса времени на то, чтобы оставить насельников замка Фридрихсхоф в полной уверенности в том, что им выпало редкое 'счастье' общаться с эсэсовской спецгруппой.
В 20.30 колонна выехала из замка, провожаемая испуганными взглядами.
После доклада 'замка' об обнаружении 'царской дичи' Кузнецов решился на наглый, но, одновременно, и очень надежный вариант отхода — точнее, надежным он становился при таком количестве задействованных сил, которые были привлечены к обеспечению отхода группы. Возле города Кронбург, расположенного в 12 километрах от замка, еще в 20-е годы был построен маленький аэродром для легких частных самолетов. С учетом того, что маленький, очень уютный Кронбург с давних пор был местом, где строили свои загородные виллы и особняки самые богатые люди Франкфурта-на Майне, у владельца аэродрома не было недостатка в клиентах. С началом войны аэродром был передан в распоряжение Национал-социалистического летного корпуса (примерный аналог советских аэроклубов Осоавиахима В.Т.), проводившего там начальную подготовку планеристов и летчиков. Для диверсантов это был идеальный вариант — с одной стороны, на такой аэродром с гарантией могли сесть несколько 'Дугласов', необходимых для эвакуации группы с добычей, с другой стороны, в отличие от надежно охранявшихся аэродромов Люфтваффе, на таких аэродромах охрану несли по несколько фольсштурмовцев, у которых и пулемет-то имелся далеко не всегда.
Собственно, их даже не надо было резать — достаточно было спокойно подъехать к аэродрому, представиться вымышленной фамилией, сообщить, что специальное подразделение СС выполняет свою задачу, собрать в одно место, и, разоружив, связать.
Через полчаса диверсанты подъехали к летному полю. Увиденное ими почти полностью подтвердило их предположения — аэродром охраняли аж семеро фольксштурмовцев, двое из которых явно пребывали в зрелых годах еще во время Империалистической войны, пятеро же были четырнадцати-пятнадцатилетними сопляками из Гитлерюгенда. На вооружении этой 'гвардии' нашлись четыре пехотных 'Маузера' Г98, два странных пистолета-пулемета, похожих на английские 'Стэны' (копии 'Стэнов' выпускались в РеИ — в 1945 году; в основном, они шли фольксштурму В.Т.) и до неприличия потрепанный ручной пулемет, в котором осназовцы с удивлением узнали допотопный французский 'Шош'.
Для приведения этой сбродной солянки к должному повиновению хватило вида эсэсовской формы и командного рыка Кузнецова 'Я командир подразделения СС штурмбаннфюрер Дитрих. Выполняю задание командования. Всем оставаться на местах — старший, ко мне!'. Горе-вояки выполнили команду быстро, хотя нормальной четкости там не было и в помине — сначала они оторопели, а потом попытались заменить армейскую четкость в исполнении команды старшего по званию суетливой исполнительностью. Выглядело это комично. Что характерно, никому из них и в голову не пришло попросить Зиберта предъявить документы.
Дальше все протекало просто — для начала Кузнецов проинспектировал эту охрану. То, что к несению караульной службы эти комики из погорелого театра были пригодны примерно в той же степени, в какой глухонемой приспособлен исполнять оперные партии, было понятно и так — но, особо диверсантов повеселил тот факт, что когда Кузнецов ткнул носом старшего и пулеметчика в покорябанную конструкцию, изображавшую ручной пулемет, спросив у них, что это за свинячье дерьмо, те доложили, что, во-первых, 'Шош' им выдали со склада трофейного имущества, поскольку нормальных пулеметов нет, во-вторых, французских патронов к нему тоже нет. Следующие две минуты майор потратил на то, чтобы с трудом сдерживая смех, охарактеризовать пригодность этой компании к несению службы, активно используя при этом шедевры германской окопной словесности. Этой речи мог бы позавидовать любой старослужащий унтер Вермахта — в совершенстве владевший немецким языком Кузнецов творчески сочетал классические обороты 'немецкого командного', в которых упоминались отходы жизнедеятельности вкупе с представителями европейской и африканской фауны, с переведенными на немецкий язык добротными русскими матюгами. Риска в этом не было ни малейшего — почему-то иностранцы, постоянно общающиеся с русскими, первым делом перенимают мат; немецкие же военнослужащие, воевавшие на Восточном фронте, охотно переводили классические 'посылы' на хохдойч.
Закончив изложение своего мнения, штурмбаннфюрер приказал фольксштурмовцам сдать посты его подчиненным — и сидеть в караулке, чтобы не путаться под ногами. Для контроля этой компании туда же было отправлено звено осназовцев. Этот вариант был оптимален — в случае звонка отвечал бы несомненный старший охраны, сначала приведенный в нужное психологическое состояние, а потом получивший приказ о соблюдении секретности, так что можно было не сомневаться в том, что он ни словечка не скажет о присутствии неизвестных эсэсовцев на аэродроме.
Группа же занялась делом — пока рядовые осназовцы занимали оборону, радист отправил короткий кодированный сигнал и получил 'квитанцию'. Теперь оставалось только ждать — если все будет нормально, то летчики появятся через два с половиной — три часа. Диверсанты понимали, что они ушли чисто, ничуть не нашумев, так что погони быть не должно — но, всегда оставался шанс на паршивую случайность; в этом случае группа должна была держаться любой ценой до прилета наших транспортников — и обеспечить погрузку документов и взлет загруженных машин. Пока что все было тихо — по просматривавшимся с территории аэродрома двум дорогам время от времени, с изрядными интервалами, проходили одиночные грузовики; через полтора часа после приезда группы прошла небольшая колонна из пяти грузовых и одной легковой машины, следовавшая во Франкфурт. Никаких признаков погони пока что не было — но нервы у диверсантов были на пределе, поскольку 'закон подлости' им был известен как нельзя лучше.
Через два с четвертью часа в караулке раздался звонок, буквально ударивший по нервам всех, услышавших его. Через пять минут вышедший покурить старший звена тихо доложил Кузнецову, что все в порядке — звонили из штаба местного фольксштурма, проверяли охрану; главный клоун доложил дежурному, что охрана несется должным порядком, происшествий нет, ничего подозрительного не замечено.
Еще через полчаса в небе раздался гул многочисленных моторов. Кузнецов с заместителем недоуменно переглянулись — да, шум моторов доносился с востока, да и по времени это должны были быть их 'извозчики' — но они ждали четыре-пять 'дугласов' с сопровождением из эскадрильи дальних 'яков', тут же был слышен гул десятков моторов. Это было странно — но, Москва могла что-то переиграть в последний момент. Кузнецов кивнул, глядя в глаза заместителю — все было ясно, надо было действовать. Кузнецов приказал готовиться к приему самолетов, капитан же, прихватив троих диверсантов, отправился в караулку.
— Герр гауптштурмфюрер, осмелюсь доложить — начал, вскочив, старший охраны — и рухнул без сознания, получив удар в подбородок. Остальных в считанные секунды вырубили остальные диверсанты. Еще секунд пятнадцать ушло на то, чтобы надежно связать горе-вояк — убивать этих комиков, не имея на то никакой необходимости, никто не хотел.
Застывший над рацией радист терпеливо ждал подтверждения — через минуту, когда самолеты уже были рядом с аэродромом, он, сорвав наушники, буквально крикнул 'Это наши!'.
— Включить освещение! — приказал майор Кузнецов, уже мысленно сбросивший 'шкуру' Зиберта. Исполнен приказ был моментально — через пять секунд взлетная полоса и стоянки самолетов были освещены ярким электрическим светом.
А еще через полминуты на посадку зашел первый транспортник. Доселе смирно сидевший в грузовике под присмотром одного из мнимых эсэсовцев управляющий едва не схлопотал инфаркт, увидев на борту садящегося самолета красные звезды. Точнее, сначала он попытался вскочить, но, наткнувшись носом на прикрученный к стволу 'Вальтера Р-38' глушитель, плюхнулся на скамейку, начав бормотать что-то вроде: 'Как же так, вы же все немцы.. Это же большевистские аэропланы..'. А потом у пожилого человека всерьез прихватило сердце — хорошо, что на одном из транспортников были врач и два фельдшера, взятые в рейс на тот случай, если в группе будут раненые, так что потенциально ценный источник информации удалось отпоить таблетками и микстурами, не дав ему помереть с перепугу.
А потом были двадцать минут дикого аврала, заключавшегося в скоростной погрузке добычи — и, в финале, самих диверсантов. Заодно и выяснилась странность с количеством самолетов — курировавший операцию Меркулов, узнав, что для вывоза группы с добычей нужны три транспортника под прикрытием эскадрильи дальних истребителей, приказал отрядить шесть 'дугласов' под прикрытием двух истребительных полков; когда же у него вежливо поинтересовались, зачем столько, заместитель Берии резонно ответил, что запас карман не тянет. Летчики рассудили, что он прав — Франкфурт-на Майне располагал неплохим ПВО, да и спорить со вторым человеком в госбезопасности им не хотелось.
Как это ни забавно, но атаковать их действительно попытались — как потом рассказали летчики, в атаку вышли шесть 'Ю-88', точнее, их модификация в варианте тяжелого ночного истребителя. Видимо, кто-то из немецких офицеров ПВО принял их рейд за атаку тяжелых бомбардировщиков — и отреагировал соответственно. Исход боя был предрешен с самого начала — тяжелые, довольно неуклюжие 'летающие батареи' на базе средних бомбардировщиков в принципе не могли вести маневренный бой с многократно превосходящими их численно легкими истребителями. Так что отогнать их удалось быстро — немцы поняли, что противник им точно не по силам.
А потом были три часа ночного полета — предельно осторожного, по курсу, проложенному в обход немецких городов, чтобы минимизировать вероятность встречи с вражескими ночными истребителями или попадания под обстрел зениток.
Послесловие 3.
Через три недели после неприятного пробуждения Эрнст Ханфштенгль сидел на веранде скромного домика в подмосковном поселке Томилино (в РеИ там одно время содержали Паулюса В.Т.) — конечно, представитель американских финансистов при Гитлере, в те времена, когда он еще не был фюрером, не мог знать своего точного местонахождения, но, вот своего визави он опознал сразу — среднего роста, полноватый человек, в слегка мешковато сидящем на нем костюме, страдающий близорукостью, и оттого вынужденный носить пенсне, был отлично известен специалистам. Тут не надо было изощряться в интеллектуальных изысках — все было ясно и так.
