Зверь лютый. Книга 37. Дедовщина

— Как-как... муж — приличный блондин, я — в парчовом платье, сидим за богатым столом, отражаемся в золотой посуде. И больше — ничего! И это — счастье... Ненавижу ту девчонку... Счастье ждала, ленивая дура, в парче, за тарелкой! Вот сволочь!

— Тебе двадцать три. Был отеческий дом, был мужнин. Нужно начинать третью жизнь.

— Какую, Ваня?! Какую жизнь начинать?!

— Пятая дорога. Куда твой мизинчик укажет.

Я понимаю уже, по здешнему опыту, как проходит занятие судна призовой командой. Варианты отрабатывали по шагам с Диком. Понимаю, примерно, захват города после штурма. А вот занять сданный большой город... Как-то и коллеги мои... без подробностей. Только классика: "телефон, телеграф, вокзалы...".

Восемь воротных башен, шесть — во внешнем периметре, одна — между детинцем и Окольным городом, другая — между детинцем и Великим посадом. Туда караулы. Монастыри и большие церкви — каменные укрепления — занять. Заполотье и Рогволдово городише — патрули. По дорогам... и по реке вниз вёрст на пять-десять — дозоры.

Для начала парламентёры-капитулянты:

— Здрав будь, Дионисий.

— И на тебя, княже, милость божью снизойти молю. Вот, порешили люди полоцкие, мужи добрые, принять волю твою, пустить тебя в город свой.

— Не мою волю — Государеву. Это хорошо. Однако же дело не сделано. Тридцати голов родов боярских в таль не пришло. Лодок со сданным оружием — нет. Уж не готовит ли мне паства твоя западню в городе?

Вся делегация дружно запротестовала. Типа:

— Не-не-не! Как же ж можно! Мы ж всей душой!

А Дионисий молчит. То ли врать не хочет, то ли Полоцкие вечевики воспитали. Что князю, что епископу рот открывать... очень осторожно.

— Что ж. Всеслав. будь добр — шли своих гридней на ту сторону. К Чёрному ручью, на Богоявленский взвоз.

Замковая гора здесь зовётся "Чёрной". И течёт с неё "Чёрный ручей". Топонимы используются ещё в нач. 20 в.

Мои уже разгрузили один учан, сплавили вниз к Салману. Он поднял "акул", переехал на ту сторону, ещё дальше к западу. Учан же — осадки почти нет, куда хочешь — туда причалишь. Большой, можно и с лошадьми. "Сорок человек или восемь лошадей" — про железнодорожный вагон, речной транспорт — сходно.

"Акулы" десантировались и пошли по кругу, с запада, аж за Заполотьем, к северу. Перекрывая прибрежную дорогу, выходы с мостов через Полоту, и дальше, обходя то поле, с которого Рогволд с сыновьями некогда убежал от Крестителя в замок. И само Рогволдово городище. Вышли на дорогу к Спасо-Евфросиньевскому монастырю. И встали там, разворачивая возы беглецов назад в город.

С другой стороны, выше города, пяток моих "грачей" подошли к Полоцкому берегу, половинки команд "ушкуйников", человек тридцать, прогулялись спокойненько через древний курганный могильник к башне на Витебской дороге. И, глядя на стражу в башне, поинтересовались:

— А вы чё домой не ушли? Там, поди, майно крамольников делят, а вы тут пугалами торчите.

Бывший с моими парень из Нечародеевых начал здоровкаться со знакомыми: здоров ли твой скот? а баба? Подколол десятника — жена всегда двойни рожает. Десятник плюнул и ушёл к жене. Следом плюнул и весь десяток. И тоже ушёл. Даже ворота открыли.

Ребята заняли башню, ума хватило не идти дальше: там Торговая площадь Великого посада. Полна-полнёхонька вопящего народонаселения — аналог веча, которое непрерывно заседает в детинце. Хотя сидеть негде, все на ногах.

Как же правильно сказать про вече? Вечит? Вечкует? Вечкуячит?

Там и там — визги, мордобой и волеизъявление. У торговцев эмоциональнее, "без галстуков".

Две мои пришедшие сотни, драгуны и конвойные — без лошадей: плотность упаковки при транспортировки. Слать ребят в бой пешком... буду. Когда в город войдём.

Над Витебскими воротам — мой флаг, хоругви Нечародея — над Чёрным ручьём, над городом дым в двух местах. В церкви "Новой Богородицы" в Великом посаде возле реки в набат ударили. Позвенели и замолчали. Приречные ворота открыли. За нами главная улица с севера на юг. Позже её Пробойной назовут. Потом Льва Толстого, Ленина... Пока просто Великая. Стандартное название для древнерусского города. Как "Ленина" — для советского.

К открытым воротам подгребают мои драгуны. Во, и знамя на башне подняли.

Ну, поехали.

Солнышко сияет. На колокольнях благовест вызванивают. Не на всех. Дионисий рядом на ослике едет. Ещё немелкая свита образовалась. Народ местный кто разбежался-попрятался, кто наоборот — из-за заборов выглядывают, на улицу выходят, кланяются. Охрим с ребятами головами крутят: из такой приветствующей толпы запросто может стрела или сулица прилететь.

"Хорошо, что коровы не летают" — в смысле: самодельные взрывные устройства.

А вот и поворот в детинец из Великого посада. По крутому подъёму поднимаемся к крепости. И ворота нараспашку, и башня пустая. Мои драгуны рысцой, хоть и пешие, лезут в башню и на стены. Въезжаем на площадку с востока, смотрю влево, на южные ворота, откуда Нечародей вошёл. Там, вроде, суета какая-то.

— Слышь, Дионисий, у вас короб сливной не забился?

— К-какой к-короб?

— Который тут на пяти аршинах в засыпанном рву лежит.

При въезде в детинец с юга настил из толстых бревен "уложенных на выравнивающий слой из битой плинфы ориентированный на южный портал Софии. Рядом с мостовыми ров глубиной 3 м, забит строительным мусором, на его дне — дренажный кирпичный короб, отводящий воду к южному склону".

Дионисий смотрит на меня испуганно. "Зверь Лютый" — колдун, сквозь землю видит. Дёргается креститься, под моей весёлой улыбкой останавливается.

А вот и сама красавица.

Похожа. Но все три Софии — разные. У Софии Киевской — тринадцать куполов, у Полоцкой — семь, у Новгородской — пять. А ещё у неё внутри — вима: дополнительное алтарное разделение, образованное двумя столбами.

Снаружи... громада. 26,4 м в ширину, 31,5 м в длину, высота 31 м, толщина стен 2,3 м, пятинефный крестово-купольный храм с княжескими хорами, выделенная алтарная часть в центральной апсиде с синтроном, диаметр купола — 5,85 м, нет галерей, фрески как в Новгороде, декоративной отделки из мозаики, как в Киеве, нет.

Кладка — с "утопленным рядом": каждый второй ряд плинфы утоплен вглубь стены и сверху затёрт цемянкой.

"Крошка енот": полосатый. Храмы Полоцка иногда называют "белыми кораблями". Белых кораблей тут нынче два: мои "шилохвосты". Привести церквушку в соответствие песенке? Облицовку поставить? Отштукатурить? Изнутри-то штукатурка есть.

Мда, снаружи дождями смоет.

Прямо дальше, на мысу над Полотвой — княжий терем, справа ближе — домик епископа. "Домик"... длинный, побогаче "домика митрополита" в Киеве, где меня чуть не убили. За ним усадьбы бояр. Слева, ближе к спуску к Двине, сама София, мне в профиль. Главное крыльцо видно не всё, но понятно: там Нечародей и его свита. С мечами в руках.

Полная площадь народу. Многие в бронях и с оружием. Все орут, толкаются, ругаются, плюются, таскают друг друга за грудки и за бороды. На меня с епископом, да и на князя на крыльце — ноль внимания. Закономерно: морда соседа противнее любого правителя.

— Сотник. Давай по кругу. Без шума и пыли. Перекрыть выходы.

Сотник драгун кивает и рысцой ведёт бойцов. Хорошо, что пешком: внимания не обращают.

— Что скажешь, Дионисий? Это и есть "мужи добрые"? Которые, с твоих слов, решили принять волю мою?

Епископ грустно вздыхает. Креститься на купола Софии.

— Господь Всеблагой. Просвети их, вразуми и помилуй. Ибо не ведают они что творят.

— Творят они массовые беспорядки. Которые нынче есть государева измена.

Ещё одни мой спутник... вечно нерадостный.

— Яков Олексеич, поработай-ка Фемидой.

Пожилой боярин вздрагивает, испуганно смотрит на меня.

— Ч-чем?

— Богиней. Греческого правосудия. Ты ж всех в лицо знаешь. Будешь указывать: кто — друг, кто — враг.

— Дык... в души-то не влезть...

— А ты по предыстории. Кто против твоего Всеслава бунтовал — в одну сторону, кто нет — в другую.

— А которых "в одну"... Казнить будешь?

— Не. Стражу приставлю, цацки отберу.

Боярин тяжко вздыхает. Не пойдёт он на конфликт, не по душе. Всё бы мирком-ладком. А мне надо сразу отделить "избоину".

— Вестовой. С боярином. Под запись — кого куда. Смотри, Яков, перемилосердишь — сам пойдёшь.

Произвол. И "обвинительный уклон". А жоподелаешь?

Конец сто сорок седьмой части

Часть 148 "Золотистый хвост его украшен тысячею...".

Глава 758

В городе три десятка родов, сотня взрослых "больших" бояр. И втрое — бояр "малых". В княжестве 17 городов, но аристократы всегда кучкуются в столице. Там же власть! Частью которой они и хотят являться. Ещё духовные. И несколько десятков "крикунов" из простонародья. Активные общественные деятели. Кто — по происхождению, кто — по должности. А кто и по душевной склонности. Половина — "болото". Остальные — три партии, по князьям. Две, кроме витебской, надо... изъять. Как ту щуку из реки.

Я несколько... перегружаю "фемиду" ответственностью. Большинство решений уже приняты. Список всех значимых личностей уже составлен. Игумен Бельчитского монастыря постарался по моей просьбе. Проверил, что мои слова о железных штырях в фундаменте — не шутка. Понял. Воспринял продолжение моих слов: "выдерну нах... сложится в...". И — постарался.

Все вятшие в монастыре бывали неоднократно, с игуменом лично знакомы. Иные и исповедовались ему.

"Тайна исповеди" священна, конечно. А вот оценка благонадёжности...

Нечародей кое-кого добавил. Ещё есть источники. Вот "сидят на возах" беженцы. А майно их в городе осталось. Нет сомнений, что значительную часть соседи пограбили. Таких надлежит сыскивать, и, как тут говорят, "на них взыскивать".

Два списка: "чёрный", "враг закоренелый" и "белый", "друг проверенный". Сперва отрабатываем обработку по первому. Потом — по "не-второму". Оставшиеся уйдут с Нечародеем. "Варим лягушку постепенно".

Какой-то я... идеалист гуманистический. Предполагал неторопливое, без массовых репрессий, точечное изъятие особо злобствующих. С минимальными потерями и разрушениями. Фигня. В демократиях всё... дерьмократичнее.

Бойцы заняли позиции. Сотник молодец: позиции стрелкам указал правильные. Площадь простреливается насквозь. Может, и обойдётся.

— Княже! Останови их! Вели им бросить оружие!

Насколько я понимаю душевные движения толпы хомнутых сапиенсом из "мужей добрых", пихание и обматерение вот-вот перейдёт в протыкание и порубание. Предотвратить? Встать между враждующими группировками? Чем живых врагов меньше — чем лучше. Рисковать своими людьми ради бояр русских...

— Ты, Дионисий, три года проповедовал им мир. Преисполнившись благодати Божьей. А теперь хочешь, что бы я, просто человек, сделал это по щелчку? Сорную траву — с поля вон. Не правда ли? Много окровавленных "сорняков" ныне потянут божедомы с этого поля.

Что смотришь растерянно? Разве не ты три года назад поддержал решение Евфросинии превратить двух девочек в сосуды? Разве не внимал благосклонно проповедям преподобной о человеческом ничтожестве, преходящем характере жизни, тщете всего мирского и высоте Божественного Промысла... Что же скорбишь ты о "тщете" и "ничтожестве"?

"Разница между грешником и праведником в одном: праведник успел покаяться".

В рукопашном бое мало кто умирает мгновенно, время для покаяния есть. Сотни душ праведных, кто успеет, вот-вот устремятся к престолу Его. Что ж ты не рад, твоё преосвященство?

И началось. Кто-то удачно попал по носу оппоненту, "пустил юшку". Тот взвыл и вытащил меч. В полминуты площадь превратилась в свалку. Не в свалку мусора бытового, а в свалку мусора человеческого, "лутчших людей полоцких". Вопящие бородатые мужики в длинных дорогих одеждах вцепились друг в друга, стремясь вбить, порвать, изничтожить. "За всё хорошее". За дольку во власти, доходах, имуществе.

Толпа в три сотни мужчин орала и клубилась. В ней возникали брызги и водовороты. Некоторые пытались выскочить с площади, но у ворот епископского дома стояли "владычные молодцы". У княжьего терема — люди Нечародея. Остальные выходы были перекрыты моими. Едва где-то возникала многочисленная группа, которая шла на прорыв, как её останавливал ряд моих копейщиков, накрывали забравшиеся повыше стрелки. А сзади наваливалась толпа противников.

* * *

"Старый чёрт молодому:

— А за этим котлом можешь не следить. Если кто и выберется — свои же назад утянут".

Здесь не "утягивали", а "укладывали". Насмерть.

* * *

Постепенно водоворотики из людей начали разделяться и укрупнятся. Одна часть стекалась к стенам Софии, примыкая к людям Нечародея. Другая устремилась к Богоявленскому взвозу. Откуда прямая дорога на берег реки. Увы, ворота закрыты, на башне мои драгуны. Им сверху лупить стрелами — одно удовольствие.

Третья же часть скапливалась передо мной. Перед выходом из детинца в Великий посад. За моей спиной по спуску уже строились бойцы из "сборной солянки".

Пришлось наклониться вбок и схватить вестового за коленку. А потом несколькими быстрыми ляжко-пожатиями обратить на себя внимание.

— Ой! Ты... ты чего? Ты... опять? Ты... прямо здесь?!

— Да, принцесса. Всегда, везде и по всякому. Но я не об этом. Рот закрой. Смотри и думай. О том, что ты видишь. Как ведёт себя толпа вооружённой знати, состоящая из враждебных партий. Что нужно сделать, чтобы они сами себя истребили.

— А... а что?

— Зубы дракона.

— ?!

— Ясон посеял зубы. Из них выросли воины. Кинул в них камень — они поубивали друг друга. Так и здесь. Кинь камень. Или дай возможность кому-то из них стукнуть другого по носу. И перекрой выходы. А дальше — "сама-сама". И не забыть приборку.

— Это... как?

— Сделать богоугодное дело — помочь слабому. Остальных растоптать. И одень, наконец, шлем. А то жалко будет.

* * *

Размышления по теме: на какой именно конец следует одеть боевой шлем... не сейчас, коллеги.

* * *

Дионисий и свитские подались в сторону. Сотник "сборной солянки" впился меня взором и слухом.

— Кто у Софии — не трогать. Остальных... чем меньше, тем лучше. В пики. Командуй.

Эти мгновения... когда всадники неторопливо, но без задержек, выезжают попарно из ворот башни, разворачиваются в двойную цепь, опускают пики... Их же все видят! Некоторые оглядываются, толкают соседей... но — свалка. Отвлёкся — умер. А копейщики уже готовы. Сотник подносит к губам свисток... Атака!

В четверть часа площадь была очищена. В смысле: завалена. Лежащими неподвижно и пока ползающими. Как и принято у нас, ползающих дорезали тут же, остальных сразу раздевали до исподнего и складывали в кучи для удобства последующего вывоза божедомами.

Все мои хитромудрые расчёты: этих берём в первую очередь, этих — во вторую... суемудрие бесполезное: половина полоцких вятших легла на площади. Теперь только прибрать. Есть кому. Очень удобно: с караваном пришло множество обученных людей. Пусть и без большого опыта, но знают что делать. Как они ведут сбор трофеев — смотреть приятно. А я подъехал к Нечародею.