— А Лёха сейчас где?
— Алекс? Он...
Я осеклась — и даже не потому, что какой-то там урка вдруг откуда-то знал об Алексе. Я вдруг вспомнила, где и когда слышала этот голос. Решительно отведя от подбородка обрез и вывернувшись из-за урки (тот не стал меня хватать), я шагнула к столу, взяла подсвечник и поднесла огонек свечи к лицу своего визави.
— Дядя Петя? — неверяще прошептала я, вглядевшись в его черты.
Тот неторопливо убрал обрез обратно в укрытие под плащом, достал вместо него фонарь и ослепил меня режущим после полутьмы электрическим светом, внимательно разглядывая лицо.
— А ведь выросла ты, Ксюха, — задумчиво сказал он. — Ясно, что не узнал сразу. Тогда, четыре года назад, ты совсем соплячкой выглядела, а теперь глянь — взрослая баба, рожать пора. И на ногах стоять не могла. Вылечили тебя космиты, значит?
Мои прежние усталость и апатия внезапно смыла мощная волна эмоций. Я уронила на пол подсвечник (свечи сразу же погасли), вцепилась в его плащ в и голос заревела. В мои рыдания вылилось все: ужас перед возвращением в Русский Мир, сломанная нога Алекса, заключение у чинов, безнадежная гонка на кваде в никуда... Петр успокаивающе похлопал меня по спине.
— Ну, ну, малая, не нюнь, — сказал он. — Своих в обиду не даю. Только давай еще раз — как ты сюда угодила из своего космоса? Что за Санду такие?
Я несколько раз шмыгнула носом, втягивая сопли, потом решительно отвернулась и резко высморкала остатки на пол. Вытерла глаза рукавом мокрой куртки — и лишь сейчас почувствовала, что в промозглом воздухе меня бьет озноб. Температура явно упала, сейчас вряд ли было выше плюс десяти, и мокрая одежда только добавляла дискомфорта. Меня вдруг пробило на чихание, после чего нос заложило снова. Перспектива подцепить простуду становилась все более реальной.
— Где Головешка? — под нос пробормотал Петр. — Сказал же — двадцать минут на стреме, потом назад, и валим. Постой, ты сказала квад пошел прятать? Тот, у дерева на дороге?
— Ага...
— Дебил. Ищи его теперь!
Скрипнула дверь, и в комнату вошел новый человек. Я видела лишь его тень да силуэт, на мгновение подсвеченный вспышкой молнии.
— Тут я, — сумрачно сказал он. — Чё?
— Когти рвать пора, чё! — рявкнул Петр. — Куда делся?
— А эта сучка еще дышит? — недоуменно спросил новый. — Слышь, Колун, я кумал, что уже кончил ты ее.
— Я тебя раньше кончу, ушлёпок. Своя она. Пальцем тронешь — руки оборву и в жопу засуну.
— Ну, так бы сразу и капнула, что с Колуном завязки имеешь, — разочарованно сказал новый. — Ну чё, линяем?
— Квад где?
— В схроне. Не найдут. Ливень следы смыл.
— А трекер?
— Чё я, фраер? Сорвал сразу. Не найдут. Через неделю солью, есть один такой, кому надо.
— Нам тоже сгодится по лесу гонять. Линяем. Ксюха, щас рванем в город на хату, там прикид сменишь. Давай!
Он хлопнул меня по плечу, и я последовала за ним.
Оказалось, что метрах в тридцати от дома под маскировочной тканью стоит джип. Как и вся местная техника, с бензиновым мотором. Хотя с деревьев все еще лились потоки, дождь заметно утихал. Проблески молний становились все реже, раскаты грома отдалялись. Гроза прокатилась над нами, и в лесу потихоньку светлело. Петр с вторым мужчиной сноровисто скатали ткань и сунули в багажник, после чего забрались на передние сиденья. Я пристроилась сзади. Пока под полком горела лампочка, я успела разглядеть — и поразиться — нашего третьего спутника. Он и раньше выглядел как-то смутно и неразличимо, но теперь я поняла, почему. Он был чернокожим — самым натуральным, иссиня-черным, с плотными курчавыми волосами и живыми глазами. Я видела афро в Поясе — и иммигрантов, и урожденных внезов, но в Иркутске — никогда. Однако комментарии я пока что оставила при себе.
— Давай еще раз, — сказал Петр, трогая машину с места и выруливая на едва заметную грунтовую дорогу между деревьями. — Как ты из космоса к нам свалилась? Головешку не боись. С думалкой у него плохо, но не трепло, о чем не надо чужим не поет.
Я быстро рассказала нашу историю, начиная со встречи с шаттлом переговорщиков и кончая моим бегством от чинов. Услышав, как я заперла одного из них в тюремной камере, Петр хохотнул.
— Ну ты даешь, девка! Бесится он сейчас, наверное, знатно. Может, еще и не нашли, где он. Ну да хрен с ним, с китаёзой. Значит, говоришь, тебя америкосы к себе вербовали, а ты не далась? Эт правильно. Не боись, не выдадим тебя ни америкосам, ни косым.
— Дядь Петя, а Алекс? И остальные? Их тоже выручать надо.
— Нет! — властно отрезал Петр. — Косорылые наверняка там тебя искать начнут. К гадалке не ходи, засада там сидит. А я тебе не спецназ, чтобы напролом лезть. Обмозговать надо сначала.
— Дядь Петя, а как ты здесь? И... Колун?
— Вишь, Ксюха... — Петр замялся, выворачивая руль, чтобы выбраться из особо вредной колдобины. — Скажу, конечно, но сама понимаешь — могила, да?
— Зуб даю, — поклялась я, весьма кстати вспомнив, как цепануть зуб ногтем. — Никому. Кроме своих, разумеется.
— Ладно, верю. В общем, так...
[закрытая секция — старт]
Те, кто читал полную версию мемуаров Алекса и Лены о их похождениях на Терре, в курсе, что только благодаря Петру, застрелившему последнего из чинских спецназовцев, нам удалось выбраться с Терры. Однако где дальневосточный космодром с его Гептиловкой, и где Иркутск! Встретить его здесь казалось просто чудом. Однако вышло, что чудесами тут и не пахнет, только невероятное везение. Дальше я слегка причесанно пересказываю то, что нежданный друг поведал мне, пока мы лесными грунтовыми дорогами добирались до Иркутска.
После нашего отбытия на орбиту на местный аэродром свалилась целая армия из трех десантных самолетов с легкими БТР и тремя десятками солдат. Видимо, потеря первой компании, отправленной на наш захват, настолько впечатлила руководство Чжунго, что во второй раз они отправили целую тактическую группу, по полной программе оснащенную для ведения полноценных боевых действий. И не просто группу, а элитную, если судить по тому, что самолеты сумели сесть на местную полосу, а впоследствии и взлететь с нее. Судя по описаниям, у них не было разве что тактических нюков. Но воевать оказалось не с кем: все урки уже умерли, а местные ушли в тотальную несознанку и изображали из себя стадо насмерть перепуганных овец.
Времени на подготовку совместной версии имелось масса, а гласила она — практически не отклоняясь от правды — что бандюки с солдатами перебили друг друга. Потребовалось лишь договориться, что последний выстрел в расслабившегося спецназовца сделал издыхающий бандюк, вскоре после того склеивший ласты. Деревенских допрашивали и поодиночке, и группами. Но поскольку отвечать перед барином за потравы и кражи им было не впервой, то и презирающие местных приезжие ничего сверх того не добились. Какие разборки случились с контрабандистами на космодроме, местные не знали, но непохоже, что тех слишком сильно прижали. По крайней мере, их главного потом еще не раз видели проезжавшим через деревню.
Однако на ружье, из которого Петр убил последнего спецназовца, в изобилии нашлись его отпечатки пальцев, а потому чинский следователь в покое его не оставлял. После седьмого или восьмого изнурительного допроса он понял, что рано или поздно его все-таки возьмут, если не из-за доказательств, то как козла отпущения. Следующей ночью он с женой Евой и сыновьями-близнецами собрал пару рюкзаков и исчез из дома. Двадцать километров до Углегорска они частично прошли пешком, частично проехали на попутке, после чего поездами добрались сначала до Читы (где не рискнули остаться), а потом и до Иркутска.
И тут возникла проблема. Денег за свою жизнь Петр сумел отложить не слишком много. С паспортами крепостных и без барского позволения легально путешествовать нельзя, так что запасы ушли на двукратные переплаты проводникам, пускавшим их на свободные плацкартные места, а иногда и в багажные вагоны. Когда семья Петра добралась до Иркутска, карманы почти опустели.
К тому моменту их наверняка объявили в розыск как беглых, так что даже на улицах показываться им было опасно, чтобы не засветить физиономии на камерах уличного наблюдения. Тертый мужик, Петр быстро нашел комнатушку в бараке в таких окраинных трущобах, где не только о камерах не слышали, но и даже и чинские "смотрящие" с охраной появляться не рисковали, не говоря уже о местной полиции. Но остро встал вопрос: что делать дальше? Поперебивавшись мелкими заработками типа перетаскивания ящиков в магазине или чистки выгребных ям в бараках (да, в Русском Мире такие вещи делаются руками), Петр уже было подумывал двинуться дальше, в сторону европейской части Русского Мира. По уличным слухам, в Новосибе или Челябе жилось куда слаще и можно было даже в черную найти работу на фабрике с поденной оплатой. Но в поездах оставался слишком высокий шанс нарваться на патруль и проверку документов. Еще имелся вариант работы на Ковыктинском газоконденсатном месторождении. Чтобы наняться вахтовиком, пришлось бы пройти жесткую фильтрацию чинов, но Петр уже разведал, кому и сколько следует занести, чтобы на его документы не обратили внимания. Однако случай распорядился иначе.
Однажды поздно вечером Петр с сыновьями возвращались с одной такой подработки — ручной разгрузки угля. В непроглядном уже мраке — фонари там горели один на десять — он заметил, как на углу четверо месят ногами одного лежащего. Битый жизнью, он предпочитал держаться подальше от чужих разборок, но тут что-то в нем взыграло. Четверо не отличались физической статью (хиляки, как презрительно бросил Петр), так что разбросал он их с легкостью. Сыновьям даже помогать не пришлось. А когда трое вытащили ножи, выдернул из забора полусгнившую доску и отметелил ей противников так, что никто из них не сумел подняться на ноги. Тот, кого они били, на ногах тоже не держался, но Петр забросил его на плечо и утащил в свою комнатушку. Зачем — так и не сумел объяснить. Наверное, по той же причине, что несколько лет назад принял такое живое и бескорыстное участие в судьбе двух абсолютно незнакомых внезов и одной прибившейся к ним русской безногой нищенки. Любил он подбирать затравленных бездомных щенков, что поделаешь.
А дома оказалось, что спасенный — афро. Тот самый Головешка, по паспорту Егор Иванов, что сидел сейчас рядом с Петром на переднем сиденье и с интересом прислушивался к разговору.
Головешка являлся правнуком нигерийского студента, в двадцать втором году учившимся в университете Мариуполя. Во время войны оккупанты насильно вывезли студента в Иркутск, где он и остался без денег и документов, лишь с обещанной, но так и не полученной государственной помощью. Местные доброхоты ему помогли, но выехать обратно на родину было не на что, так что он волей-неволей остался в Сибири. Женился на военной вдове (свободные молодые мужчины тогда шли нарасхват даже без рук и ног), получил местное гражданство и документы (в крепостные тогда таких, как он, еще не отдавали), нашел работу на заводе... ну а его правнук, в цвете кожи которого неожиданно и ярко прорезались гены предков, сейчас не имел ни профессии, ни положения. Работать на чинов ему было в падлу, свой мелкий бизнес не задался, и в девятнадцать лет он прибился к местной банде, державшей район и торговавшей в нем разнообразной шмалью. Несколько месяцев он дилерствовал на улицах и даже установил неплохие отношения с крышей из полицейского департамента по борьбе с наркотиками. Но потом появилась новая банда, начавшая вытеснять из бизнеса его собственную. Бившие его гопники принадлежали как раз к конкурентам. Его наверняка забили бы насмерть, если бы не Петр.
За ночь Головешка отлежался, а утром исчез, не сказав ни слова. А вечером, когда Петр вернулся с работы, во дворе барака его уже ждали пятеро, включая спасенного. Прежде чем он успел сообразить, где ближайший забор с шатающимися досками, его похлопали по плечам, сунули в карман рваного пиджака пачку рублей и сделали предложение, от которого он даже и не подумал отказываться. Начав в банде с низовой должности "торпеды" и выбивальщика долгов, он быстро вошел в авторитет. Он никогда не крысятничал, не пытался заработать на стороне в ущерб своим, а когда его звали на разборки, решение выносил быстро и круто. После кучи переломанных ребер, рук и носов, а потом и пары жмуров, в которых превратились особо агрессивные клиенты, он стал если и не паханом банды, то одним из авторитетов.
Банда его называлась "Пожарники" и возводила родословную к криминальной группировке столетней давности. На деле сформировалась она лишь лет пятнадцать назад, но главарям нравилась такая псевдоистория. Занимались они не только шмалью и дурью, но и держали несколько районов города, включая нефтехим, собирая дань с торговцев, контриков и тому подобной мелочи. Крупняк они не трогали — тот плотно лежал под опричниками, но и с мелочи дохода вполне хватало. Петр, получивший погоняло "Колун", так и остался на выбивании долгов и защите уличных дилеров, в чужие занятия носа не совал, но чужого вмешательства не терпел. А Головешка как-то незаметно превратился у него во что-то типа верного адъютанта.
С ментовской крышей отношения он тоже установил прочные, знал, кому и сколько надо занести, а кому звонить в случае проблем. Менты тоже его хорошо знали и претензий не предъявляли. Как-то раз ему намекнули, что в курсе его происхождения и биографии, но даже не для того, чтобы попугать, а чтобы показать: работай спокойно, если что, прикроем. Документы он тоже купил всей семье чистые, без пометок о крепости, а выходил он по ним коренным иркутянином в двадцатом поколении. Сыновей, Мишку с Володькой, он в банду не пускал и драл уши, если начинали о том заикаться. Вместо того тщательно следил, чтобы посещали занятия в школе — лицее "Алтай", считавшемся в Иркутске элитным: выше него были лишь школы, где учились дети чинских чиновников и членов триад. В школе о его профессии либо не знали, либо предпочитали делать вид, что не знают. Близнецы, которым уже стукнуло по шестнадцать лет, по ее окончании имели все шансы выйти в люди и сделать мелкие карьеры в том же нефтехиме.
Чем Петр занимался сегодня в заброшенном лесном доме со "смотрящим" и еще одним "коллегой" по банде, он так и не сказал, но я догадалась по намекам: речь шла об установке нового канала поставок шмали из Средней Азии, а его роль заключалась в обеспечении охраны — и на самой встрече, и впоследствии. И лишь тогда я осознала, насколько близко оказалась к тому, чтобы оказаться закопанной — и хорошо если не заживо — где-то на задворках той избы. Любой другой посторонний на моем месте кончил бы именно так. Но я оказалась своей, чему была очень рада. И свое счастье намеревалась держать за хвост как можно крепче.
[закрытая секция — финиш]
К моменту, когда мы въехали в город, дождь перестал, но по улицам неслись потоки воды: забитая ливневка, как всегда, не справлялась. Попетляв по мрачным окраинам, где я ни разу в жизни не была, мы приехали в небольшой и на удивление приличный район, застроенный относительно новыми панельными многоэтажками. Здесь даже горели фонари на улицах. Петр въехал во двор и остановился у одного из подъездов недалеко от мусорки.
