Маскарад или Сколько стоит твоя любовь?

В жизни не было так стыдно за неумение себя контролировать.

Зачем пил? Без алкоголя, может, и смог бы противиться её чарам. Только поздно сожалеть. Сделанного не воротишь. Так обычно говорит Виктор? Интересно, а дядя когда-нибудь попадал в подобную ситуацию?

Но, в принципе, его правда: то, что они натворили этой ночью, не исправить при любом желании. А Тимофей ни о чём не жалел. Если только о том, что они оба были не в меру пьяны. Поступила бы Ксана так же, не выпей лишнего?

А всё он виноват. Не потащил бы её с собой, ничего бы и не случилось. Она бы не увидела мать и не нажралась бы, как последняя алкоголичка.

Винить себя не в пример легче. И сейчас, и тогда. А он в тот вечер поругался с матерью, не желая отпускать её с отцом на один из множества светских раутов, где любил красоваться Константин. Тимофей так и не смог понять, за что же Катерина полюбила его отца.

Маленький Тимка тогда словно чувствовал, что случиться что-то плохо. Но кто будет слушать избалованного, требующего внимания двенадцатилетнего мальчишку, привыкшего получать всё, что пожелает? Его наказали, заперев в комнате. А в итоге наказание постигло всех. Не стоило ругаться с матерью. Тимофей дословно помнил, какие гадости тогда наговорил ей, доведя до слёз. Сколько раз потом приходил на могилу мамы за прощением...

Теперь придётся долго вымаливать его у Ксюши...

В квартире что-то грохнуло, возвращая Тимофея в субботнее утро, где на нём недовольно заворочалась обнажённая девушка. Ксана причмокнула, потянулась, что-то злобно пробормотала, вздохнула и потёршись щекой об его грудь, лениво приоткрыла глаза.

Ну, вот он - момент истины.

Тимофей глубоко вдохнул и задержал дыхание.

Несколько блаженных секунд неги, словно она всё ещё купалась в своих сладких снах, довольная улыбка, плавный поворот головы и в затуманенный взгляд ворвался дикий ужас...

"Алко-го-ли-и-ичка", — противно затянул внутренний голос, как только мозг сказал "хватит спать".

"Будешь мной, поймёшь", — лениво отмахнулась я и попыталась устроиться удобнее. Хотя куда уж удобнее? И так почти в Раю...

"Я и есть ты! Дура! " — высказался пылающий злобой голос и расколол мой Рай на множество ма-а-аленьких осколков. И сразу в теле проснулись все признаки похмелья. В голове заработала самая противная и громкая дрель мира, в виски заколотили дятлы, во рту заскреблись кошки, перепутав его со своим туалетом, а в животе забурчало, требуя жрать! Кажется, сейчас умру, если не поем. Одна и та же реакция на все времена. Но, к удивлению, на этом организм не закончил радовать отходником. Всё тело ломило так, словно меня всю ночь... кхе-кхе, прошу прошения за такие подробности, имел некто весьма изобретательный с очень извращённой фантазией.

Господи, да что ж я вчера такое пила? А главное, с кем?

"С Чудовищем", — злорадно подсказал не желающий успокаиваться голос.

"Было. Признаюсь и каюсь. Знать бы ещё, что случилось после..." — тяжко вздохнула я и почесала щёку обо что-то тёплое и удобное, на чём имела счастье возлежать. С трудом разлепила глаза и уставилась в знакомый письменный стол.

Ага. Значит, у себя в комнате. Можно вздохнуть свободно, обошлось без приключений.

В голове продолжило гудеть, звенеть, рычать, трещать и ещё Бог знает чего противно и болезненно, но не смертельно. Сейчас как встану, как выпью пару таблеточек, потом наберу из холодильника вкусностей, приготовленных Морозовым, притяну под голову подушку и снова окажусь в Раю. Сегодня суббота, могу валяться хоть целый день.

Кстати, а где моя подушка? И почему кровать подо мной начала дышать?

Медленно и осторожно повернула голову, дабы не вызвать новых не милых моей черепушке звуков и ощущений, и столкнулась взглядом с...

— Только не кричи, пожалуйста, — мягко попросил растрёпанный и помятый Тимофей, с каким-то странным выражением лица. Провинился, что ли?

Та-а-ак! Я чего-то недопоняла...

Или перепила, и мне теперь мерещатся черти, точнее Чудовища. Тогда почему в моей постели и в полуобнажённом виде?

Подняла краешек одеяла, осмотрела живописную картину и медленно опустила обратно. Сползла с обнажённого тела снящегося мне парня, легла на спину и зажмурила глаза.

Страх сменился... Ничем. Пустотой. Ведь зачем бояться своих снов? Их можно контролировать. И я очень хочу проснуться.

Сейчас открою глаза и навсегда забуду этот кошмар. Это ж надо до чего докатилась...

"Допилась", — поправил не в меру разговорчивый для сновидения внутренний голос.

В общем, допилась до того, что Морозов начал сниться в эротических снах. Послесониях? Утренних миражах? Или как такое называется?

"Это называется: пить надо меньше", — безустанно прокомментировал чересчур разговорчивый паршивец. Когда ж ты заткнёшься?

— Ксана, — плеча коснулись уж больно натуральные для простого, пусть и эротического сна пальцы.

— Ты ведь не сон, да? — не открывая глаз, рваным шепотом спросила я.

— А ты бы хотела, чтобы я был сном? — пальцы переместились на шею, мягко обхватив и поглаживая.

— Убирайся из моей постели, — оттолкнув руку парня, ровно попросила я, повернулась к Тимофею спиной, положила ладошку под голову и уставилась в никуда. Даже слёз не было. Только безразличие, полностью поглотившее всё внутри.

Наверное, надо было устроить истерику, наорать, погнать, написать заявление в полицию за совращение несовершеннолетней. Но зачем? У него и так много проблем.

— Ксан... — на талию легла ладонь парня.

— Не трогай меня.

Рука исчезла.

— Ксани...

— Убирайся.

Матрац легко дрогнул. Морозов встал, оставляя меня на огромной кровати одну. Его вообще не должно здесь быть. Так не бывает...

— Знаешь Ксани, уже слишком поздно меня гнать, — присев передо мной на корточки, сказал Тимофей. Я перевела безразличный взгляд на парня и снова уставилась в пустоту.

— Что хочешь на завтрак? — он никак не желал угомониться. Чувство вины замучило? А оно у него есть — это чувство? О чём он думал, ложась со мной в постель? Уж явно не обо мне. Хорошо, что не помню вчерашний вечер, иначе бы...

— Уйди, — в очередной раз попросила я.

— Нет, — отрицательно мотнул головой Тимофей. — Я никуда не уйду. Сейчас моё место здесь.

Глухо рассмеялась, вызвав недоумение на лице Чудовища.

— А потом где будет твоё место?

— А это зависит только от тебя. Ксан, оживай. Я расскажу всё, что было вчера, но только за завтраком. К тому же... подожди минутку, — хитро улыбнулся Морозов. Попытался было дотронуться до моей щеки, но, наткнувшись на ни чем не уступающий по холодности его коронной бездне взгляд, помрачнел и убрал руку. И, наконец, оставил меня одну.

Он расскажет: мне оно надо? То, что было вчера, не вернёшь. Надо жить дальше. Только как?

— Вот, — не прошло и обещанной минуты, и Тимофей вернулся. На руке у него, любопытно крутя мордочкой, сидел крошечный дымчато-серый котёнок.

Столько эмоций не вызвало даже пробуждение в одной кровати с Морозовым. Я села, поёжилась под немигающим взглядом парня и поспешила укутаться в одеяло. Он, конечно, всё уже видел, но так спокойнее.

— Откуда? — требовательно протянув руки к котёнку, спросила я. Тимофей тут же передал недовольно фыркнувшего кроху.

Руки Морозова старалась не касаться. Было не противно, просто... Не знаю, как правильнее описать это чувство. Не могу на него злиться, но и простить не могу.

Тим отдал кота и, отойдя на шаг, уселся прямо на пол. Парень уже успел одеться: джинсы и чёрная майка. А мне продолжало казаться, что он голый. Бред, знаю. Но ничего не могу с собой поделать.

— Ты вчера ночью подобрала, когда мы возвращались из "Монолита".

— И что мы там забыли? — уточнила, закончив рассматривать котёнка. И, устроив совсем юную кошку у себя на коленях, начала осторожно почёсывать за непрерывно шевелящимся ухом. Второе тоже навострилось, умная мордочка повернулась ко мне, и левый зелёный глаз подмигнул. Я улыбнулась и порадовалась, что сделала вчера хоть что-то хорошее. Если бы кроха замёрзла и погибла, не простила бы себе. Как можно быть таким жестоким, чтобы выкинуть котёнка на улицу, ещё и зимой? Если уж у меня при мысли выгнать Чудовище начинает щемить сердце... Живодёры!

— Мы там напивались, — вздохнув, ответил Морозов.

— Ах, да... припоминаю...

— Хорошо.

— Нет, плохо. Я не помню остального и, что самое удивительное, не хочу вспоминать.

Тимофей поник: плечи опустились, взгляд упёрся в пол... Ну, прямо невинный ангел. А кто просил его забирать мою невинность? Нет, я никогда не собиралась хранить девичью честь до самой свадьбы. Просто так, как поступил Тимофей...

— Ты его Вельзевулом назвала, — не к месту рассказал Морозов.

— Это кошка.

— Ты хозяйка, тебе и решать, — пожал он плечами.

— Значит, Вельзевула. Зевка, да? — приподняв котёнку на уровень глаз, спросила я у неё. В ответ получила комплект царапин от крошечных коготков на нос.

— Ах ты, малявка! — рассмеялась и выпустила извивающуюся мелкую хозяйку квартиры на пол. Дымчатый пушок со всех ног бросился из спальни в направлении кухни. Похоже, ночью её сильно напугали.

И мы снова остались с Морозовым один на один. Он сидел на полу, сцепив в замок руки, упёртые локтями в колени, а я — на кровати. И смотрели друг на друга.

— Надо сменить простыни, — первой отвернулась я. Смотреть на пятна крови ещё раз желания не было. И так всё понятно.

— Я поменяю, — подскочил на ноги Тим. Усмехнулась. К чему это всё? Не верю в его искреннее раскаянье. Боится, что выгоню из квартиры? Не в стиле Морозова. По-моему, он ничего не боится.

— А ты иди пока позавтракай. Я чайник поставил.

Пожала плечами, поплотнее завернулась в одеяло и ушла. Только не на кухню, а в ванную. Хотелось смыть с себя... А что, собственно, смывать? Да, на внутренних сторонах бедёр чуть крови. Это не страшно.

Страшно другое.

Быстро вымывшись, вытерлась, завернулась в огромное мягкое полотенце кроваво-красного цвета и вышла.

Тимофей всё ещё возился с моей кроватью. Как раз надевал на подушку чистую наволочку. Пачканная валялась в куче из простыни в красных пятнышках и второй наволочки.

— Одеяло в ванной, — сообщила я Морозову.

— Понял, — кивнул он, подобрал с пола грязное бельё и отправился за тем, под чем я теперь не смогу спать. Мне всегда будет казаться, что Тимофей рядом...

— Тима, — окликнула я парня. Он мгновенно вернулся в комнату, уже без свёртка из постельного белья и выжидательно посмотрел на меня.

— Мы предохранялись?

— Нет, — сглотнул и отвернулся. Да и это "нет" выглядело жалко.

— Выйди.

— Ксан, я...

— Выйди, мне нужно одеться.

Кивнул, сунул руки в карманы и вышел, плотно закрыв дверь.

Я подошла к зеркалу, заменяющему одну из дверей шкафа-купе, и взглянула на себя. Тощая, с растрёпанными мокрыми волосами, с потускневшими глазами... Припухшие розовые губы выделялись на бледном лице ярким пятном.

Дотронулась и... постаралась сразу же забыть. Я не помню поцелуев Тимофея этой ночью, но его обжигающий поцелуй в университете — отлично.

— Хватит! — одёрнула я себя. Достала из шкафа плотные зимние джинсы и свитер, из комода вытащила самый простой комплект белья чёрного цвета и тёплые носки. Высушилась, оделась, взяла деньги и вышла в коридор. Под дверью поджидал Морозов с одеялом.

— Куда-то уходишь?

Смерила его пустым холодным взглядом и, завязав волосы в хвост, принялась одеваться.

— Мне пойти с тобой?

— В аптеку? — насмешка в адрес Чудовища не прошла. Настолько серьёзного Тимофея я ещё не видела.

— Пойду! — непреклонно заявил он и отправился к себе. Через десяток секунд — я даже не успела толком завязать шнуровку на сапогах — вернулся, на ходу влезая в свитер.

— Заодно зайдём в зоомагазин, купим Зевке всё необходимое.

— Тим.

— Ум? — присев, чтобы завязать ботинки, отозвался парень.

— Зачем тебе всё это?

Морозов поднял голову и улыбнулся. Трудно было не понять, какие чувства плескались в бездонно пропасти его глазах. Вот только я не верю.

Отвернулась, надела куртку и схватилась за бурчащий живот.

— Ксюш! — руки Тимофея обхватили мои плечи и поддержали. Только я падать не собиралась.

— Не лезь!

— Прости, — покаялся парень и отошёл на несколько шагов.

— Не смей ко мне прикасаться, это ясно? — развернувшись, спросила я. Дождалась утвердительного кивка и, жестом приказав Морозову уйти с прохода, направилась на кухню. Хочу есть. Хорошо хоть живот напомнил. Я со всем этим сумасшествием забыла и про голод, и про похмелье...

Но стоило вспомнить, и все неприятные чувства разом вернулись.

Вошла в кухню и заворожено остановилась. Везя восседала на столе и с упоением объедала цветы. Ваза валялась на боку, благодаря своей немного угловатой форме не упав на пол. Половина стола залита водой, которая капала на пол, где успела образоваться небольшая лужица. А под одним из стульев красовалась крошечная "ароматная" кучка. Вот и завела себе котёнка...

— Ешь, я уберу, — сообщил стоящий позади Тимофей.

— Убери, — согласилась я, расстегнула куртку, дошла до стола и подхватила за шкирку мелкую заразку. Везя выпучила глаза и замерла.

— Я, конечно, понимаю, что ты сейчас права, но гадить в квартире не позволю. Ясно?

Котёнка, само собой, не ответила, только подмигнула левым глазом. И как после этого на неё злиться?

Для профилактики всё же ткнула её носом в устроенное безобразие и отпустила. Везька, задрав хвост трубой, унеслась в коридор и, судя по звукам, начала там что-то драть...

Тимофей как усердная пчёлка порхал по кухне с тряпкой и веником, а я, наконец, добралась до холодильника, залпом влила в себя два стакана сока и соорудила бутерброд гигант. Буду есть по дороге.

Откусила и, жуя, направилась в коридор.

— Ксан, без меня не уходи только.

— Догонишь, — безразлично бросила я и вышла из квартиры. Дверь не закрыла, ключи не взяла... А зачем? Пусть заходит, кто хочет. Может, вернуться обратно к папе с братом?

Пешком медленно спустилась до первого этажа. Бутерброд к этому времени успела съесть до половины и очень пожалела, что не сделала два. Надо будет купить шоколадку или какую-нибудь булочку.

На улице было жарко. Или это только мне было жарко зимой, в минус сколько-то там градусов? От греха подальше всё же застегнула куртку и неспешно поплелась к соседнему дому. Там располагалась ближайшая аптека. Беременеть в семнадцать лет мне как-то не улыбалось. Отец, разумеется, поймёт и не бросит свою блудную дочь, а вот Кешка не успокоится пока в подробностях и на кулаках не объяснит счастливому отцу ребёнка, что так делать нехорошо.