— Каждый аспект линий, кажется, содержит данные: их расположение в трех измерениях, время, в которое они были нанесены, природу снарядов, которые их нанесли. Здесь, в этих шрамах, действительно поразительное количество информации — я подозреваю, целая библиотека. Не то чтобы я приблизился к тому, чтобы извлечь из нее больше, чем часть. Это кажется грубым способом оставить сообщение, все равно что подписать свое имя пулями, распыленными на стене. Но ты не можешь отрицать, что это эффективно!
— Ты должен понимать важность этого открытия. Да, квагмитов привлекла ваша ВЕС-энергия; похоже, они питаются ею. Но они не нападали на вас. Они пытались общаться с вами. И в этих двух фактах, я полагаю, кроется ответ на загадку природы квагмитов.
— Квагмиты живые, Пириус. Они такие же создания этой вселенной, как и мы. Но материал, из которого они сделаны, сейчас не так распространен. Понимаешь? Нам снова приходится сталкиваться с универсальной историей. Ведь квагмиты — как и ксили! — пережили гораздо более раннюю эпоху...
Он говорил о тех моментах перед нуклеосинтезом, всего за микросекунду или около того после сингулярности, когда Вселенная была супом из кварков, квагмой. Квагмиты копошились в бульоне из квагмы, сражаясь, любя и умирая. Но квагма остыла. Жидкость, поддерживающая их жизнь, превратилась в холодные протоны и нейтроны, а затем и в атомные ядра. Они были мыслящими существами, но ничего не могли поделать с концом своего мира.
— Они нашли способ пережить великий космический переход, застывание их жизненного материала. — Его слезящиеся глаза были затуманены, поскольку он рассматривал перспективы, невидимые Пириусу. — Интересно, что они видят, когда смотрят на нас. Для них мы холодные, мертвые существа, сделанные из мертвого материала. Все, что они видят, — это случайную яркую искру наших ВЕС-приводов. И когда они видят, они приходят, чтобы поесть и поговорить с нами.
— Не с нами, — сказал Пириус. — С нашими кораблями.
— Ха! — Нилис хлопнул себя по бедру. — Конечно, конечно. Должен сказать, что это не совсем оригинальное понимание. Квагмитов изучали и раньше. Я обнаружил, что уроки все еще существуют, но похоронены глубоко в наших архивах. Иногда я задаюсь вопросом, как много мы забыли, как мало сохраняем — и чем старше становится наша культура, тем больше мудрости мы теряем. Какая печальная мысль!
Пириус попытался вернуть его к сути. — Комиссар, я не понимаю, какое это имеет отношение к проекту.
— Ну, я тоже, — весело сказал Нилис. — Вот почему мы должны это выяснить! Видишь ли, из захваченного ночного истребителя ксили я сделал вывод, что ксили тоже являются реликтами более ранней космической эпохи, даже более ранней, чем квагмиты. Конечно, это не совпадение, когда мы видим, как и те, и другие роятся вокруг Чандры! — Нилис потер лицо, разглаживая выступающую челюсть. — Очевидно, что существует закономерность, которую мы должны понять. Вот почему я искал способы изучения ранней Вселенной, такие как этот нейтринный телескоп. И я должен продолжать изучать, собирать данные, учиться... Но если хоть что-то из этого верно, возникает вопрос "почему".
— Что почему?
Нилис неопределенно махнул рукой. — Почему вселенная должна быть такой плодородной? Почему так должно быть, что на каждом этапе она наполнена жизнью, с растущей сложностью? Это, конечно, не обязательно должно было быть так. — Он наклонился ближе и заговорщически проговорил. — Знаешь, древние много думали об этом. Можно представить вселенную, в которой не было бы жизни ни на одной стадии. Конечно, в этом случае рядом не было бы никого, кто мог бы это наблюдать. Были некоторые философы, которые предполагали, что плодовитость нашей вселенной не случайна. Возможно, это было каким-то образом задумано или, по крайней мере, взращено. Возможно, сама Вселенная — это огромный артефакт, технологическая утроба пространства-времени! Но эти идеи были подавлены, как и многое другое, когда усилилась хватка Коалиции. Для человечества, травмированного почти полным вымиранием от рук кваксов, идея о том, что такие силы могут существовать, была просто слишком сложной. Итак, древняя работа была похоронена, но не уничтожена.
Пириус уже знал, что у Нилиса была привычка пускать свои исследования на самотек, далеко за пределы какой-либо практической пользы. — Но что нам делать?
Нилис поморщился. — Все это очень косвенно, основано на длинных цепочках умозаключений. Нам нужно приблизиться к цели. Я бы хотел, каким-то образом, выполнить несколько прямых наблюдений по самой Чандре. Но боюсь, что для этого я должен вернуться в центр Галактики — по крайней мере, частью себя.
Пириус не знал, что он имел в виду. — Но, комиссар, что здесь делаю я?
— Здешние сотрудники продолжат работать над моим анализом квагмитов. Я хочу, чтобы ты поработал с ними. Ты был обучен поведению и свойствам квагмитов. Все эти жители обиталища больше теоретики; возможно, ты придашь их мышлению немного конкретики! И, — сказал он более нерешительно, — я подумал, что ты, возможно, оценишь немного тишины, чтобы поразмыслить.
Пириус кивнул. — Ой. Так что это наказание за Плутон.
— Не наказание, вовсе нет. Я просто хочу, чтобы ты, ммм, разобрался с проблемами, которые вызвали твой срыв.
— Нервный срыв? — возмутился Пириус. — Вы что, психолог?.. Извините.
— Все в порядке, — спокойно сказал Нилис. — Как думаешь, что творилось у тебя в голове там, на льду?
Пириус попытался подобрать слова. — Это было просто — в таком месте, как Арчес, ты растешь в Скале. Это весь твой мир. Ты тренируешься, ты сражаешься, ты умираешь. И все. Это одинаково для всех. Тебе даже не приходит в голову, что возможны другие вещи. Ты никогда не задаешься вопросом, почему твоя жизнь такая, какая она есть. Доктрины просто на заднем плане, такие же бесспорные, как, как...
— Как Скала под твоими ногами.
— Да.
— А потом ты прилетаешь на Землю, — мягко сказал Нилис.
— А потом ты прилетаешь на Землю. И внезапно подвергаешь сомнению все.
— Проблема не в состоянии Галактики, ты знаешь, даже не в Земле.
— А в чем тогда?
— Проблема в тебе, Пириус. Ты растешь, и это некомфортно. Всю твою жизнь агентства с опытом тысячелетней давности кондиционировали тебя. С тех пор, как я вытащил тебя из базы Арчес, ты столкнулся с опытом, который противоречил этому кондиционированию. Теперь, поскольку ты не дурак, ты делаешь еще один шаг вперед. Ты начинаешь понимать, что тебя кондиционировали. Разве это не правда?
— Полагаю, что да, — несчастно сказал Пириус.
— И ты открываешь для себя настоящего Пириуса — если в этой кондиционированной оболочке есть что-то от него.
— И что потом?
— И тогда, — сказал Нилис, — тебе придется решить, за что именно ты хочешь бороться. Конечно, это моя вина. Я никогда не предполагал, насколько тяжело это будет для тебя и Торек. Но мы такие разные, Пириус! Я живу на Земле — в конце концов, именно там эволюционировали люди. В то время как ты вырос в чем-то вроде бутылки. Я реагирую на ритмы вращающейся Земли, ты — на часы. Для меня день начинается с рассвета; для тебя это подъем. В моем мире есть птицы, птицы и цветы, в твоем — ничего, кроме крыс. Даже язык у нас разный: я твердо стою на земле, но мои идеи иногда небесно-голубые — но такие метафоры для тебя ничего не значат! И у тебя нет возлюбленной, у тебя есть тисканье... Я никогда не предвидел, насколько несчастным это тебя сделает.
— Возможно, вам следовало это предвидеть, — резко сказал Пириус.
Нилис отстранился. — Но у меня были более высокие цели. Что касается Венеры, мои инструкции остаются в силе.
Он отвернулся и уставился на разрабатываемую поверхность искусственной Венеры. — Знаешь, углерод всегда был основой молекулярной нанотехнологии человека. Искусственный алмаз без дефектов намного прочнее и тверже, чем когда-либо мог быть любой металл. По всей Галактике наши инструменты, стены наших домов, боевые корабли и корветы наших флотов, даже импланты в наших телах сделаны из алмазов и нанотрубок, молекул углерода, которые когда-то дрейфовали в густых облаках Венеры. И так было на протяжении двадцати тысяч лет. Как и Земля, этот единственный мир экспортировал саму свою субстанцию для поддержания галактической цивилизации. И, как Земля... — Он не договорил фразу.
Пириус сказал: — Как и Земля, она истощается. — Должно быть, это правда, подумал он. Он мог увидеть это, просто выглянув в окно. Воздух все еще был густым, но, должно быть, это лишь след плотного воздушного океана прежних времен. — Но Венера всегда была мертва.
— На самом деле, нет...
В первые эпохи своего существования Венера была теплой и влажной, мало чем отличаясь от Земли, хотя, благодаря своеобразной истории столкновений во время своего формирования, она медленно вращалась вокруг своей оси. Подобно Земле, Венера быстро породила формы жизни, основанные на углероде, сере, азоте, воде; и в мире, где "день" был длиннее года, установился сложный и уникальный климат и биота.
Нилис сказал: — Когда климат ухудшился, и земля раскалилась докрасна, выжившие нашли места в облаках — живя внутри капель воды маленькими стержнями и нитями, размножающимися достаточно быстро, чтобы прошли поколения, прежде чем капли распадались. Вскоре потерянная земля перестала быть даже биохимической памятью. Они научились специализироваться; там, наверху, плавало много серной кислоты, так что метаболизм на основе серы был необходим. И это было то, что обнаружили первые исследователи-люди. Это была целая облачная биота, в которой отсутствовали какие-либо многоклеточные животные, но в некотором смысле такая же экзотическая и сложная, как на Земле или Марсе. Но углерод Венеры был слишком ценным.
— А местная жизнь?
— Мне говорили, что в музеях можно найти пару чашек Петри. — Лишенный теней блеск Венеры лишил его лица всякого выражения, и Пириус не был уверен в мнении комиссара об этом древнем ксеноциде.
Глава 25
Через месяц после Заводской Скалы на базе Квин снова начались тренировки.
Сначала это были бессмысленные учения. После этого начались элементарные наземные операции: окопные работы, передвижение по открытой местности, новые взводы учились действовать сообща. Как в старые времена, подумал Пириус Блю.
Однако для него все изменилось. Теперь, когда Пириус стал ветераном, хотя в то же время он был всего лишь рядовым армейского корпуса обслуживания, от него ожидали, что он поделится опытом со своим взводом новичков с черными зрачками. Поэтому он взял на себя инициативу в упражнениях и показал им, как копать грунт астероида, не попадая электростатически заряженной грязью на лицевые панели.
Он полагал, что приятно снова чувствовать какую-то ответственность. Но больше всего Пириусу нравились занятия фитнесом, даже бессмысленное беготня вокруг знаменитого кратера, наказание Марты. Он бежал и бежал, пока его тяжелые мысли не растворялись в тумане, отравленном усталостью.
Однажды ночью он вернулся с поверхности обычным путем через воздушные шлюзы и отсеки для скафандров и, прихрамывая, добрался до своей койки. У него затекли и болели все мышцы, и он ничего не хотел, кроме как отоспаться после дневной работы.
Но койки вокруг него были пусты. Даже Тили отсутствовала — даже Коул.
Пириус лег и помассировал ноющее плечо. Он вгляделся в темноту. Его новые глаза изменили то, как он видел мир, даже такую обыденную сцену, как эта, пусть и на периферии. Вы видели новые цвета, которым кадеты дали названия вроде пронзительно-фиолетового и кроваво-красного. И вы разглядели новые детали. Он мог видеть горячее дыхание, вырывающееся из его собственного рта, завивающиеся клубки турбулентности, которые поднимались и лениво плескались на койке над ним. Бессмысленно красивые.
Где все были? Ну и какое ему было дело? Но любопытство взяло верх. Кроме того, он чувствовал себя странно одиноким; после нескольких месяцев, проведенных в этой переполненной казарме, он пристрастился к компании.
Он скатился со своей койки.
Босиком он прошлепал по центральному проходу казармы. Здесь было тише, чем обычно, вокруг почти никого не было, всеобщая возня, драки, флирт и секс были приглушены. Но он услышал единственный четкий голос, говоривший мягко и уверенно.
Он завернул за угол и наткнулся на толпу.
Это Бремя Должно Пройти стоял на перевернутом шкафчике, широко раскинув руки и улыбаясь. Перед ним рядовые и кадеты сидели на полу или теснились на койках, прижавшись друг к другу с непринужденной интимностью фамильярности. Здесь их было около пятидесяти, собравшихся вокруг Бремени.
Пириус сел на пол сзади, поджав под себя ноги. Кадеты подвинулись, освобождая место, но он все равно оказался прижатым теплыми телами с обеих сторон. Оглянувшись, он увидел Тили-три и Коул. Бремя заметил его, и Пириусу показалось, что он подмигнул ему в знак признательности. Но Бремя не нарушил свою плавную речь.
Бремя говорил о своей религии, кредо Друзей.
— Энтропия, — сказал он. — Подумайте об этом так. Вы начинаете с сотней человек в роте. Сотня выходит из какой-нибудь мрачной траншеи. Десять умирают сразу, еще десять получают ранения. Итак, восемьдесят переходят к следующим земляным укреплениям. А потом все снова кончается, ребята, и еще десять падают, еще десять ранены... Так продолжается. Это энтропия, все медленно изнашивается, жизни стираются. Это неумолимо. — Он ударил одним кулаком о другой. — Но энтропия повсюду. С момента нашего рождения и до самой смерти наша жизнь зависит от машин. Энтропия воздействует и на них; они изнашиваются. Если бы мы просто приняли это, воздушные, водные и пищевые машины вышли бы из строя одна за другой, и мы бы умерли через несколько дней. Но мы этого не принимаем. Все изнашивается, — ну и что? Ты это исправляешь.
Гладкие юные лица кадетов, такие похожие друг на друга, когда видишь их всех вместе, были похожи на пучки маленьких антенн, повернутых к Бремени, металлизированные глаза сияли. Лицо Тили, все еще молодое, было изборождено морщинами горя. Но по мере того, как говорил Бремя, Пириус видел, как эти морщинки исчезают, ее глаза проясняются. Она даже улыбнулась неудачным шуткам Бремени. Может, Бремя и нес много чепухи, но это явно была утешительная чепуха, утешающая так, как не смогли бы никакие слова Пириуса. Однако он задавался вопросом, что чувствовал Бремя внутри, когда впитывал боль этих искалеченных детей.
И это, безусловно, не было доктриной.
Бремя продолжал говорить. — Мы долго не протянем. Никто из нас не протянет. Но наши дети выживут, и дети наших детей — бесконечная цепь крови и силы, которая будет продолжаться вечно, продлится до скончания времен. И в конце, во времениподобной бесконечности, где пересекаются все мировые линии всех частиц и всех звезд во всей Вселенной, всех людей, которые когда-либо жили, когда все это соберется воедино, наши потомки встретятся — нет, они станут — Конечным Наблюдателем. И будет сделано последнее наблюдение, в высшем разуме сформируются окончательные мысли. И все будет очищено. — Он махнул рукой. — Все это, все наши страдания и горе, пройдет — потому что этого никогда не было. Вселенная — просто еще одна упрямая машина. Любой из вас мог бы починить вышедший из строя очиститель воздуха или биопакет. Когда-нибудь мы починим саму Вселенную!
