Эсташ Доже и его дьявол

Преклоняя колени и снова садясь на скамью в толпе придворных, крестясь и механически перебирая бусины розария, Эсташ думал, не получил ли и герцог привет от Лазара. Видимо, нет, иначе он сообщил бы об этом. Надо его предупредить.

После мессы Эсташ поехал к герцогу, но не застал его дома. Тогда он отправил записку, к которой приложил послание Лазара (понадобилось решиться, чтобы взять его в руки). Из осторожности он не стал писать, что намерен предпринять для своего спасения, но в обтекаемых выражениях посоветовал быть осторожнее в ближайшие ночи.

На записку герцог не ответил.

В остальном день прошел спокойно — к немалому облегчению короля, который ожидал от своего брата более бурной реакции на камуфлет с шевалье де Лорреном. Месье был, конечно, несколько подавлен и на первых порах заперся у себя, но вскоре вышел и как ни в чем не бывало присоединился к обществу, хотя и не демонстрировал прежней веселости. Могло показаться, что он в самом деле был околдован, а теперь чары спали, оставив вместо прежней любовной эйфории лишь пустоту в душе. А может, он просто наконец-то вспомнил о своем достоинстве. Как бы то ни было, король был благодарен ему за эту сдержанность и самообладание. Он не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить благодарность, но его величество вообще не был мастером говорить утешительные речи. Он просто, как ему было свойственно, обходил неприятную тему стороной, будто ничего не случилось, а поддержку и братскую любовь проявлял на деле, окружая Месье чрезвычайно трогательными заботами.

Среди дня Месье отправился на долгую прогулку инкогнито в обществе одного лишь Эффиа. Вернувшись, они вдруг решили поупражняться в стрельбе и установили мишени прямо на внутреннем дворе.

Мушкетная пальба под окнами привлекла внимание короля. Он выглянул и впал в величайшее изумление, увидев своего брата и маркиза д'Эффиа за столь несвойственным им занятием. Стрелял один Эффиа, Месье же в основном работал вахтмистром (если можно представить себе вахтмистра, прячущегося под зонтиком от солнца) и следил, чтобы тот не отлынивал. Постепенно на стрельбище потянулись остальные дружки Месье. Всем им хотелось попробовать. Зрелище получилось завораживающее. Забыв обо всем, король с приближенными высунулись из окон и любовались этим, как выразился граф де Сент-Эньян, священным отрядом из Фив. Некоторым удавалось сделать приличный выстрел, особенно Эффиа наловчился и почти не мазал мимо мишени, но в основном кавалеры как будто объявили между собой конкурс на самую нелепую ошибку. Они гасили фитили, слишком слабо забивали заряд, отчего вместо выстрела из ствола извергался фейерверк, а один особо одаренный забыл перед залпом извлечь шомпол из дула. Месье тоже решился разок пальнуть, и его едва не свалило не землю отдачей. И, конечно, после каждого выстрела все разбегались в разные стороны, и даже сам стрелок бросал мушкет и пускался в бегство, чтобы не покрыться копотью.

Последним на импровизированном стрельбище появился Эсташ. Он был слишком погружен в свои мысли, чтобы заметить, какими взглядами обменялись при его приближении Месье и Эффиа. К тому времени Эффиа уже успел приватно побеседовать с его слугой Жюльеном, а этот последний был их тех, что за сходную цену маму родную продадут, не то что хозяина. Жюльен сразу сообщил, что Эсташ действительно имеет привычку исчезать по ночам. Где он бывает и с кем, Жюльен до сих пор не интересовался, но поклялся все выяснить и представить полный отчет. И вообще, чем больше Месье и Эффиа наблюдали за Эсташем, тем больше замечали деталей, которые прежде ускользали от их внимания в блестящей суете, царившей в Сен-Клу, но стоило присмотреться, как многое бросалось в глаза — болезненная бледность, синяки под глазами, дрожание рук, сосредоточенность на каких-то мрачных мыслях, привычка беспокойно оглядываться или всматриваться вдаль, словом, множество странных непроизвольных реакций. 'Похоже, у него в самом деле совесть неспокойна', — заметил Месье, но Эффиа возразил: 'А мне кажется, что он просто умирает со страху'.

Поэтому, когда Эсташ неожиданно предстал перед ними собственной персоной, после того как они столько обсуждали его, щекоча себе нервы, они настороженно переглянулись. Но Месье тут же овладел собой и вспомнил о своем намерении подпустить объект поближе для более плотного наблюдения.

— Мы решили посостязаться в меткости, Доже, — сказал он сладким голосом. — Не хотите посрамить нас?

— Кажется, этот лучше всех, — заметил король, понаблюдав, как быстро и умело Эсташ заряжает мушкет и целится.

— Доже де Кавуа хорошо показал себя во Фландрии, ваше величество, — сообщил Вильруа. — Он был при Ландреси и при взятии Дюнкерка вместе с графом де Гишем.

— Как жаль, — сказал король, — что такие храбрецы, которые могли бы и дальше покрывать себя славой, предпочитают достойному призванию жизнь под крылышком моего брата. Это большая потеря и для королевства, и для них самих.

Эсташ сделал три выстрела подряд, и все с такой быстротой и ловкостью, что при взгляде со стороны казалось, будто нет ничего проще, чем стрелять из мушкета. Видя это, Месье загорелся желанием попробовать еще раз. Он сделал один выстрел, но опять неудачно.

— Этот мушкет слишком тяжел для вас, монсеньор, — объяснил Эсташ. — Отдача большая, из-за нее вы так сильно мажете. Попробуйте с подсошника.

Принесли 'шведское перо'[2] и надежно укрепили в щели между каменными плитами, которыми был вымощен пол. С ним дело пошло лучше, но все-таки не идеально. Отдача была такой, что у Месье зубы лязгнули, и, конечно, рука и плечо ходили ходуном. К тому же, он был мал ростом, а мушкет — слишком велик и громоздок для него.

— Попробуйте целиться с земли, монсеньор, — посоветовал Эсташ.

— Бог мой!.. — ахнул король, следя из окна за тем, как его брат под руководством Эсташа опускается на одно колено.

Не успел Месье прицелиться, как тут же пожаловался, что ему больно стоять на твердом камне. Тотчас — к восторгу зрителей, облепивших окна, — ему принесли диванную подушку, которую Месье и подложил под пострадавшее колено.

— Упирайтесь прикладом в землю, — Эсташ опустился на землю позади него и помогал поставить мушкет поудобнее. — Мягче ставьте курок, вот, смотрите, он слушается вас, необязательно так дергать. Осторожнее, фитиль!..

У Месье не получалось раздуть огонек на фитиле, и Эсташ помог ему, подув на тлеющий кончик. Они были так близко друг к другу, что он почти касался щекой гладкой щеки принца. Показывая, как правильно ставить курок на боевой взвод, он накрыл его руку своей и направлял движение его пальцев. Месье глубоко вздохнул, его длинные, черные, похожие на перышки ресницы затрепетали, а когда он наконец нажал на спусковой крючок и его все-таки немного тряхнуло отдачей, он привалился к Эсташу спиной.

Эсташа вдруг охватила злость. Вот ради чего он рискует жизнью, оставаясь в Сен-Клу, — ради этих игр, которые никогда ни к чему не ведут! Он ужасно, нестерпимо захотел причинить Месье боль и, помогая ему подняться на ноги, с силой стиснул его локоть, постаравшись оставить синяк.

Месье нисколько не разгневался, только глубоко вздохнул от боли.

— Вот это темперамент... Между прочим, Доже, сегодня я целый думаю о вас.

— В самом деле, монсеньор? — сухо спросил Эсташ, не веря ни единому слову.

— О, да. Не знаю, с чего бы это, но вы не идете у меня из головы. Надеюсь, вы-то не прибегали к черной магии?

Просто шутливый вопрос требовал ответной шутки, не более ('Это потому, что вам срочно нужен новый любовник, монсеньор, ведь вы уже целые сутки соломенная вдова'), но почему-то Эсташ запнулся, и у него дернулось веко. Что-то странное померещилось ему в пристальном взгляде Месье, как-то коварно змеился его голос. Эсташ приоткрыл рот, но так и не смог придумать достойного ответа, за что потом страшно на себя злился. Вот так он на ровном месте сам против себя возбуждает подозрения.

Впрочем, Месье как будто вовсе не обратил внимания на его странную реакцию и не заподозрил ничего. Весь оставшийся день он был как никогда внимателен к Эсташу и не отпускал его от себя. Стоило ему отлучиться, как немедленно прибегал паж с сообщением, что Монсеньор спрашивал о нем, или даже сам Месье находил Эсташа в уединенном уголке парка, где тот прятался, надеясь хоть немного передохнуть и успокоить нервы.

— Вы больше не любите меня, Доже, — пожаловался в конце концов Месье, проскользнув в искусственный грот, где Эсташ рассчитывал переждать очередной приступ паники.

Тот принялся вяло и неубедительно отнекиваться. У него не осталось душевных сил на галантные речи.

— Нет, нет, я вижу, — настаивал Месье, присев рядом с ним на каменную скамью и настойчиво ловя его взгляд. — Вы так холодны со мной. Вы как будто смотрите сквозь меня.

— Я просто устал, монсеньор, — не выдержал наконец Эсташ.

— Устали? Но чем же вы занимались?

— Я устал бегать за вами. Раньше меня поддерживала надежда, но ее давно уже не осталось. Вы столько времени держали меня на коротком поводке, но любой поводок износится, если за него все время дергать. Вы твердите о любви, но знать не знаете, что это такое, иначе сами видели бы, что я, увы, по-прежнему люблю вас слишком сильно. Вам хочется, чтобы я пожирал вас глазами, вздыхал и целовал ваши руки, но ведь любовь измеряется совсем не этим. Я совершил нечто большее, много большее, но вам и невдомек.

Месье придвинулся ближе и взял его за руку или, вернее, вложил свои горячие пальцы в его ладонь.

— Вы не первый раз намекаете, будто совершили ради меня нечто невероятное, но так и не соизволили объяснить, что же именно.

Эсташ промолчал.

— О, как вы суровы со мной, — пальцы принца легко поглаживали его ладонь изнутри. Бархатные подушечки пальцев, твердые острые ногти. Эсташ рефлекторно поежился от щекотки. — Наверное, я и впрямь виноват перед вами. Я слишком долго испытывал ваше терпение. Но подумайте сами, стал бы я так мучить вас, если бы был равнодушен к вам? — Месье придвинулся еще ближе, но не удовлетворился этим, и вдруг приподнялся и ловко оседлал его бедра. — Ах, все-таки вы разлюбили меня совершенно. Прежний Доже непременно поцеловал бы меня сейчас.

— Вы просто-напросто ищете замену шевалье, — холодно заметил Эсташ.

— А вы разве не хотели заменить его? — и Месье недвусмысленно поерзал у него на коленях, потершись об него животом и бедрами.

'Да, — подумал Эсташ, — я же в самом деле этого хотел. Он бессердечный, избалованный ребенок. Он даже своего шевалье по-настоящему не любил и забыл на следующий же день. И меня он тоже любить не будет. И все же я хочу его'. Как и предупреждал герцог де Фуа, Месье оказался довольно тяжелым, но это была приятная тяжесть, так сладостно, так плотно прижавшая Эсташа к скамье. Из складок его одежды, как обычно, веяло лихорадочным жаром тела и пряным запахом духов. Его губы были слаще меда и нежнее сливок, но за ними прятались острые зубки — только растворишься в нежности поцелуя и зазеваешься, как сразу чувствительно цапнут. А еще он был действительно охвачен желанием — гораздо сильнее, чем Эсташ, в котором вожделение боролось со страхами и тягостными предчувствиями. Завтра полнолуние. Эта мысль стучала ему в голову с равномерностью маятника, пока они с Месье целовались. Завтра полнолуние. До чего же не вовремя на вас нашел любовный стих, монсеньор!

Эсташ чувствовал себя больным и слабым. И вздохнул с облегчением, когда за стенами грота послышались голоса, и Месье разорвал поцелуй, настороженно вскинул голову, а затем, хотя гуляющие прошли мимо, слез с его колен.

— Нет, милый, так не годится. Терпеть не могу эти обжимания в темных уголках, точно лакеи, фу! Наша любовь заслуживает достойных декораций. Я все устрою и позову вас. Обещаю! Хотите, составлю письменное обязательство? — смеясь и играя глазами, Месье взял руки Эсташа в свои. Но тот видел его точно сквозь мутное стекло и ничего не мог с этим поделать.

— Уф! Нас едва не застукали! — делился позднее Месье с Эффиа. — Надеюсь, шевалье, когда вернется, не узнает о моем поведении, иначе мне конец.

— Вы ведь пошли на это только ради него, — заметил Эффиа. — На месте шевалье я был бы вам благодарен.

— Вы знаете сами, дружок, что чувство благодарности ему незнакомо. К тому же, — Месье поймал конфидента за перевязь, притянул к себе и прошептал ему на ухо, — мне ужасно стыдно, но я действительно захотел его. Вы представляете, мой ангел? Не знаю, что со мной случилось. Это было какое-то помрачение рассудка, вакхическое безумие, другого слова не подберу. Я повторял себе, что, возможно, целуюсь с убийцей или даже с чем-то худшим, нежели просто убийцей, но от этого хотел его еще сильнее. Чем вы это объясните?

Эффиа вслух признал, что это величайшая загадка, хотя на самом деле не усматривал ничего загадочного в том, что Месье воспылал, сидя на коленях у привлекательного кавалера и целуя его. Ему, слава богу, вообще немного нужно, чтобы воспылать.

Месье, откинувшись на диванные подушки, обмахивался веером.

— Я с трудом удержался и до сих пор не могу прийти в себя. Потрогайте мою руку, какая горячая... Ах, нет, лучше не трогайте меня сейчас. Право, я как шальной. Готов наброситься даже на вас.

— Э-э-э... Я к вашим услугам, монсеньор.

Чтобы удобнее было набрасываться, Эффиа даже спустил с коленей на пол собачку, но Месье проявил истинно спартанскую выдержку.

— Что за вздор! Сейчас не время для глупостей. Я хочу вам кое-что показать, идите сюда.

Принц легко вскочил с дивана и вытащил Эффиа за собой на балкон. На Сен-Клу уже опустились бархатные летние сумерки. Кусты, окаймлявшие газоны, были усыпаны светлячками. Над курдонером и террасами парка рывками носились летучие мыши. Их крошечные силуэты четко высвечивала луна — огромная и яркая.

— Видите? — сказал Месье, понизив голос. — Сегодня полнолуние. Как кстати.

— В таком случае, — Эффиа разглядывал луну, запрокинув голову, — мы можем окончательно сбросить Доже со счетов. Насколько я могу судить, он сохраняет человеческий облик.

— Но знали бы вы, как странно он себя ведет. Вы правильно сказали: он умирает от страха. Сегодня что-то произойдет. — И Месье щелкнул пальцами, вдруг поймав важную мысль: — Зарядите свой мушкет серебряной пулей.

— Но где я возьму ее, монсеньор? — страдальчески спросил Эффиа, который уже начал уставать от этой эпопеи.

— Отлейте, — безжалостно приказал Месье. — Возьмите пару серебряных ложек, и будут у вас пули.

— Но, монсеньор, может быть, сгодятся обычные пули? Воля ваша, я не могу себе представить существо, которое не остановил бы старый добрый свинец. — Эффиа с тоской подумал о зеленых столах в салоне аккурат этажом ниже. А еще — о синеглазом голосистом отроке, принятом недавно в труппу господина Мольера. Этот отрок не успел получить ни единой роли, а здешние распутники, соответственно, не успели его приметить. Сам Эффиа узнал о таком удачном пополнении труппы по счастливой случайности и хотел бы воспользоваться своим преимуществом. Словом, ему было чем заняться в этот вечер, помимо литья серебряных пуль. Но Месье взял его под руку: