Свадьба состоялась. Невеста приехала в Вавилон, где Набарзан с её отцом, вчерашние враги, обсудили перспективы совместных действий против бактрийца Фаррухана. Но для начала требовалось немного утихомирить раздражённого Мазея и отдать ему давно обещанную Киликию. Ну и приструнить, наконец, совсем потерявших страх финикийских царей, Адземилькара с Адар-Мелеком. Эти двое, пользуясь тем, что персам стало не до них, совершенно отодвинули державу Ахеменидов от моря. А тут ещё мутили воду египтяне, Неферкар с Хашехемом Аменертесом. Красный уселся на морских торговых путях, а Селевк неожиданно явился с войском на берега Оронта и наглейшим образом предъявил претензии на ближайшую к Аманским горам часть Сирии. Он даже заложил там город, назвав своим именем — Селевкия-на-Оронте.

Таким образом, на Востоке в любой момент была готова завариться густая нажористая каша, и множество народу уже расселось вокруг котла, нетерпеливо гремя ложками. Однако Антигону до этого не было никакого дела. Он, казалось, потерял всякий интерес к Востоку. Пусть там барахтается Селевк. Циклоп сосредоточился на Западе. Теперь все мысли его занимало новое детище — Островная симмахия, накапливающая силы для противостояния с Афинами.

В отсутствии Селевка самыми верными соратниками Антигона, опорой во всех начинаниях, стали Пердикка и Леоннат. Первый происходил из рода князей Орестиды, второй — из линкестийской знати. Оба имели основания считать себя куда родовитее Антигона, но без колебаний назвали его царём, когда эта мысль исподволь была внушена македонянам, в числе великом пополнившим войско Одноглазого благодаря договору с Александром Линкестийцем. Пердикка и Леоннат понимали, что, каковы бы ни были их личные заслуги, воины следуют за Антигоном.

Когда началась заваруха вокруг Эвбеи, Циклоп послал туда восьмитысячный отряд наёмников, возглавил который Леоннат. С ним царь отправил своего сына, дабы Деметрий под руководством опытного старшего товарища учился воинскому искусству не во дворце над доской с фигурками воинов, а на настоящей войне, пламя которой разгорелось не на шутку.

Лицом Деметрий пошёл в мать, Стратонику, дочь Коррага. Поэты и художники не уставали славить её красоту, называли её Латоной, матерью Аполлона. Сын Стратоники и Антигона Одноглазого действительно выглядел так, как эллины привыкли представлять своего солнечного бога. Волосы светлые, черты лица тонкие, аристократичные. Развитая постоянными воинскими упражнениями мускулатура не отличалась геракловой громоздкостью и, по мнению многих скульпторов, идеально вписывалась в канон Лисиппа. Именно так выглядел его знаменитый Апоксиомен, атлет, очищающий пыль палестры.

Год назад, в Олимпии, когда имя сына Антигона внезапно оказалось у всех на слуху, его постоянно сравнивали с Александром, сыном Филиппа. Тот, благодаря своему поистине царственному облику, тоже в своё время восхитил эллинов и удостоился лестных эпитетов, но в этот раз сравнение вышло не в пользу покойника. У Александра имелся один недостаток — боги пожалели для него роста. А вот Деметрий, хотя и уступал исключительно рослому отцу, но, все же, был выше очень многих своих соотечественников.

Воспитание сына Антигон поручил македонянину Тевтаму, знаменитому бойцу[115], и тот немало сделал для того, чтобы Деметрий преуспел в воинских искусствах. В свои семнадцать лет сын Антигона считался вполне совершеннолетним. Он собственноручно убил на охоте уже не одного кабана, что по македонским обычаям давало ему право присутствовать на пирах мужей. Деметрий превосходно владел всеми видами оружия, мог сражаться в строю фаланги, надёжно удерживая правый угол, что доверялось лишь опытнейшим бойцам, но, конечно, царевичу более пристало биться в конном строю "друзей". Антигон доверял сыну уже многое, но отправляя сюда, на Эвбею, все же поставил под начало более опытного стратега.

[115] Вероятно, реальный Тевтам действительно был выдающимся воином, поскольку удостоился чести стать одним из командиров аргираспидов, "Серебряных щитов", самого боеспособного подразделения македонской армии, созданного во время Индийского похода из ветеранов. Однако в историю его имя вошло, как символ жадности и подлости. Во время войны диадохов Тевтам предал Эвмена, своего полководца, и выдал его Антигону.

Тевтам среди воинов пользовался большим авторитетом. Ему исполнилось уже шестьдесят лет, но он по-прежнему был крепок телом и в единоборстве легко одолевал молодых. Конечно, с годами ушла быстрота движений, да и сила в руках уже была не та, что прежде, но эти потери с лихвой восполнились огромным опытом и воинским мастерством.

В лагере Леонната наставник царевича, благодаря всеобщему уважению, был фигурой едва ли не более важной, чем сам стратег. Наёмники единогласно избрали Тевтама грамматиком[116], доверили ему "хлебную казну", ситархию. Он расставлял часовых, отвечал за улаживание конфликтов с местными, которых за несколько месяцев стояния Леонната в северной части Эвбеи возникло немало.

[116] Грамматик — квартирмейстер, начальник военной канцелярии, он вёл списки личного состава и заведовал вопросами снабжения.

Боевые действия текли вяло. Леоннат раз разом предпринимал попытки отбить у афинян плодородную Лелантскую равнину в средней части острова, но закрепиться здесь, слишком близко от Халкиды, ему не удавалось. Наёмники устраивали грабительские рейды и возвращались обратно на север, куда, в свою очередь, не рисковал соваться Леосфен.

Топтание на одном месте почти пятнадцати тысяч мужчин, которые любили хорошо поесть (причём каждый день и, желательно, не меньше двух раз) разоряло страну. За три месяца войны лагерь Леонната успел крепко обрасти хозяйством. Одного скота насчитывалось не менее тысячи голов. Их тоже требовалось кормить. Местные, уставшие от бремени на своей шее, уже были не рады "спасителям", но открыто выступить против наёмников боялись. Особо буйных пока ещё удавалось вразумлять мыслью, что уход Леонната пустит на север афинян и халкидцев, которые, устроив у себя резню неугодных, недвусмысленно показали всем остальным эвбейцам, что их ждёт.

В среде наёмников было весьма непросто хранить секреты. Народ сей не отличался ни дисциплиной, ни сдержанностью языков. Несмотря на все усилия Леонната и Тевтама по сохранению военных тайн, сведения, добываемые лазутчиками, распространялись среди "псов войны" с быстротой лесного пожара. Вот и сейчас лагерь с самого рассвета гудел, растревоженный вестями о том, что к Леосфену прибыли подкрепления, и он выступил на север.

Сейчас стратег, не дожидаясь, пока Деметрий соблаговолит продрать глаза, обсуждал с лохагами план предстоящих действий. Тефтама, тем временем, окружили два десятка воинов. Они хотели вызнать подробности происходящего и говорили все разом.

— Тихо! — рявкнул грамматик, — чего раскудахтались, как бабы? Афиняне зашевелились, скоро выступаем. Засиделись на жопах, бездельники, сейчас растрясёте жирок. А ну-ка всем разойтись и привести оружие в порядок!

— Тевтам! — окликнул наставника царевича один из часовых, из тех, что несли охрану лагеря.

— Чего тебе? Почему оставил пост?

— Мы задержали человека. Просит пропустить к Леоннату.

— Кто таков, чего ему надо?

— Не назвался.

— Послание привёз? От кого?

— Не говорит.

— Пошли.

Добивался встречи с Леоннатом человек средних лет, неприметной внешности. Он обратился к Тевтаму по-эллински, но, оценив его выговор, македонянин сразу понял, что имеет дело с соотечественником. И это его сразу насторожило. Зачем македонянину скрывать, кто он?

Проситель утверждал, что должен сообщить стратегу нечто важное с глазу на глаз. Он отказывался говорить, от кого прибыл. Это Тевтаму тоже не понравилось. Совершенно очевидно, что прислал его не Антигон и не Пердикка. А кто тогда?

— У тебя письмо? Давай сюда, я передам стратегу.

— Нет, господин, — гонец коснулся пальцем виска, — письмо здесь. Я должен увидеть стратега.

Наставник недовольно пожевал губами.

— Хорошо, пойдём.

Тевтам привёл посланника к палатке стратега.

— Жди.

Грамматик вошёл внутрь.

— Где ты ходишь? — спросил Леоннат, — и где Деметрий?

— Он так и не появился? — удивился Тевтам.

— Нет.

— Всыпать бы бездельнику, как следует, ивовой каши, — пробормотал наместник, — да поздно уже.

— Ладно, потом разберёмся с Деметрием. Дела, значит, наши таковы — Леосфен занял долину Керея. Но возле реки, судя по всему, сидеть не будет. Лазутчики сообщают, что его авангард свернул на дорогу к Эгее. С берега видели сорок афинских триер. Тоже туда ползут.

— Что слышно от Пердикки?

— Вчера вечером его корабли пристали к берегу у мыса Артемисий.

— Ни мы, ни он к Эгее не успеем.

— Да, но сидеть, сложа руки, нельзя. Выступаем немедленно.

Лохаги наёмников согласно кивали. Леоннат отпустил их. Тевтам задержался.

— К тебе до разговора просится человек. Не назвался откуда. Хочет что-то сообщить.

— Он здесь? Зови.

Тевтам завёл в палатку посланника. Тот почтительно поприветствовал Леонната, покосился на Тевтама, который не спешил уходить.

— Прости, господин, но мои слова только для твоих ушей.

Леоннат усмехнулся, посмотрел на Тевтама. Тот недовольно фыркнул, но вышел.

Эти тайны ему совсем не нравились. Как и сам факт подчинения Леоннату. Последние несколько лет наставник вместе со своим подопечным проводил много времени в обществе Пердикки, который считал себя правой рукой Антигона. К Леоннату Тевтам относился прохладно, поскольку сам родом был из Орестиды (как и Пердикка) и линкестийцам не доверял.

Тевтам обошёл кругом палатку стратега, осмотрелся по сторонам и приблизился к шатру настолько, насколько можно. Прислушался. Лагерь гудел, как пчелиный рой и разобрать, о чём говорят внутри, было весьма непросто.

— Кто тебя послал? — спросил Леоннат гостя.

— Мой господин полагает, что ты узнаешь печать.

Последовала долгая пауза. Потом снова послышался голос Леонната. Несколько удивлённый.

— Чего он хочет?

— Встречи.

— Зачем мне встречаться с ним?

— Мой господин хочет сделать тебе очень ценное и выгодное предложение.

Раздался смешок.

— Я не покупаю кота в мешке. Говори по делу или убирайся.

— Прости меня. Суть дела в том, что в Пелле кое-кто слишком засиделся. Мой господин считает, что прозвища "Линкестиец" более достоин другой человек.

Снова тишина в палатке. На сей раз Леоннат молчал гораздо дольше.

— С чего бы вдруг твой господин заполнил свой разум такими мыслями?

Мимо, что-то оживлённо обсуждая, прошли несколько наёмников. Тевтам отшатнулся от палатки и разобрал лишь несколько слов гостя — "сестру моего" и "тем самым".

— Тевтам, на сколько дней выходим-то? — окликнули наставника.

Он отмахнулся.

— Не знаю, Леоннат ещё не сказал.

Подошли ещё воины и засыпали грамматика кучей насущных проблем, он еле отбился от них. Быстро вернулся к входу в палатку Леонната, спросил воинов стоящих на страже:

— Гость стратега ушёл?

— Ушёл.

Тевтам покрутил головой, высматривая посланника. Не увидел. Вышел Леоннат.

— Ты здесь? Это хорошо. Я решил, не брать с собой Деметрия. Ты тоже останешься.

— Это почему?

— Пердикка по уговору должен прийти в устье Калласа. Вы поедете к нему, скажете, чтобы следовал к западному берегу, и останетесь в его отряде.

— Антигон приказал Деметрию следовать за тобой, — насупился Тевтам.

— Мы не знаем, сколько точно сил у Леосфена, — возразил стратег, — я пойду один.

— Хорошего же ты воспитаешь полководца, если все время будешь держать его в тылу.

— А если с ним что-то случится, Антигон снимет мне голову.

Тевтам хотел ещё что-то сказать, но Леоннат отрезал:

— Все, это решено. Вы переходите к Пердикке.

"Решил избавиться от нас. Что ты задумал, Леоннат?"

Стратег удалился. Тевтам кликнул одного из преданных лично ему воинов.

— Сфенел, найди человека, который приходил к стратегу.

— Где я его найду? Я и рожу его толком не запомнил.

— Из-под земли достань! И без шума.

Через некоторое время, придумав благовидный предлог, грамматик в отсутствии стратега вошёл в его палатку. Такое случалось и раньше, все же Тевтам был важной персоной, потому стражи пропустили его беспрепятственно.

На походном столе не обнаружилось ничего подозрительного, лишь нарисованная на папирусе карта Эвбеи, счёты-абак и пара вощёных табличек с подсчётами затрат на ситархию в минувшем месяце, которые он, Тевтам, сам же и делал.

Сундук с личными вещами Леонната был заперт. Грамматик уже собирался уходить, когда заметил на земле возле стола раздавленный черепок. Он наклонился, поднял один из обломков, осмотрел. На обожжённой глине были выдавлены какие-то канавки. Тевтам аккуратно собрал остальные осколки и попробовал их соединить. Они сложились в круглый диск, три пальца в поперечнике. Ещё до отжига в глине выдавили маленькую печать. Тевтам узнал её. То был оттиск перстня, когда-то принадлежавшего Антипатру. Ныне сей перстень мог носить только один человек. Кассандр.

Гиппарх Фракии о чём-то сговаривается с Леоннатом? О чём?

"В Пелле кое-кто слишком засиделся. Прозвища "Линкестиец" более достоин другой человек".

Тевтам нахмурился. Он догадался, о чём шла речь. Леоннат происходит из рода линкестийских князей. Его троюродная бабка Эвридика была женой царя Аминты и матерью царя Филиппа. Благодаря этому родству сын Антея, будучи под хмельком, иногда позволял себе неуважительные высказывания в адрес человека, занимающего ныне македонский трон. Пердикка посматривал на Леонната косо и даже намекал Антигону, что с ним нужно держать ухо востро. Циклоп отмахивался, дескать, это все акратовы проделки и не стоит беспокоиться. Леоннат свою верность доказал неоднократно.

Итак, Кассандр намекает на то, что Леоннат более достоин Линкестиды, нежели Александр. А какой интерес в этом деле у Кассандра?

"Сестру моего..."

"Тем самым..."

Сестру моего господина... Отверг? Тем самым нанёс обиду?

Похоже на то. И он только сейчас об этом задумался? Ну да, когда все отчётливее маячит на горизонте свадьба Деметрия с дочерью Линкестийца. Тройственный союз Фессалии, Македонии и Азии. А сын Антипатра совсем остаётся не при делах, да ещё и в обиде.

Интересно, он сам придумал развлечься заговором или кто помог?

Пока не важно. Важно, что решил Леоннат. Почему он отсылает Деметрия и его, Тевтама? Чтобы не путались под ногами? Чтобы не мешали встретиться с Кассандром?

Но сейчас он всё-таки не на встречу с Кассандром идёт. Он действительно собрался схватиться с афинянами за Эгею.

Может быть, отказал посланнику? Антигон не сомневается в верности Леонната. Может быть, подозрения Тевтама не стоят и выеденного яйца? Но все же, почему Леоннат не берет с собой Деметрия? "Вдруг что-то случится". Какое-то невнятное объяснение. А кого мы хотим воспитать из мальчика? Царя и воина или изнеженного сибарита, способного лишь трахать красивых флейтисток, да пролёживать бока на перинах?