Может, оно и к лучшему. Кто знает, что увидел бы ребёнок там, где Стэну привиделось бесконечное нагромождение заброшенных комнат. Дети часто бывают восприимчивее взрослых.
— Отчаянный мальчишка. Особенно для пяти лет. Хотя поступок только для пяти лет и простительный, но пацан мне всё равно нравится. Может, у него дар есть?
— Немного подрастёт, тогда и узнаем. Если, конечно, нам ещё будут нужны чистильщики.
За окном небо понемногу меняет цвет на светло-серый. Может, бледное солнце сегодня всё-таки вылезет в просвет между облаками. Тогда можно будет выбраться погулять. Зазвать в гости Эрна. Или просто забрести в парк или в промзону, постоять на краю ещё не восстановленного моста через реку, посмотреть, как далеко внизу плещутся волны.
Как будто и нет ничего, ни километров неисследованных территорий, ни ряда пустых могил на городском кладбище, ни тишины в эфире, в которой радисты до последнего надеются разобрать позывные других государств и регионов. На пару дней в это даже можно поверить. Но где-то в совершенно другом районе чистильщик поймает в прицел чужую тень. Водитель грузовика, матерясь, будет гнать свою верную машину по пережившим Ржавчину трассам, чтобы привезти в недавно восстановленный посёлок еду и медикаменты. Вихрастая девчонка отработает заводскую смену и пойдёт домой отсыпаться, уступив подруге место у станка.
А люди, сменившие правительство, которых мы даже не знаем в лицо, потому что их фотографии не мелькают на первых полосах газет и на экранах телевизоров, замрут над картами и отчётами, прежде чем принять очередное решение. И, вполне возможно, когда один из пакетов доберётся в сумке курьера до Базы, чистильщиков Райнена и Сайлас вызовут в кабинет полковника и скажут:
— Внеплановая зачистка, ребята.
И под нашими ботинками вновь захрустят осколки убитых сказок.
— Дэй?
— Да?
— Я видела, как ты убиваешь. Без злости, без ненависти, но не как машина. Ты... устраняешь. Убираешь опасный фактор. Не равнодушно, просто спокойно. Как человек, который всё для себя решил. Звучит жутко, но выглядит правильным. — Я придвинулась к нему, чувствуя, что Дэй понемногу выходит из своего странного оцепенения. — Не думаю, что когда-то было иначе.
— Веришь в меня? — Призраки тёмных подворотен отступают, прячась в углах комнаты. Шрамы, оставленные улицей, нельзя стереть ни с кожи, ни с души, но можно однажды переступить через прошлое.
— Приходится. Раз уж ты сам не хочешь в себя верить.
И подалась вперёд, чтобы поцеловать.
...Полковник был мрачен. Нет, он, конечно, не имел привычки прыгать от радости, вручая нам задание, но что-то тягостное в воздухе висело. Будто грозовая туча или дым пожара у горизонта.
— Что случилось? — Меньше всего мне хочется играть в дипломатию. — Почему такая срочность?
— Убит охранник.
Дэй берёт со стола листок с рапортом. Откладывает.
— Но этот город зачищен уже три года как! Там люди живут.
— А теперь они снова просят прислать чистильщиков. Да, вот ещё что. Подписки я с вас брать не буду, сами всё понимаете. Но о том, куда едете, трепитесь поменьше. Паника — это последнее, что нам нужно. Если понадобится, успеем всех эвакуировать. А пока — не надо.
— Как убит? — Дэй ещё раз просматривает неровную стопку бумаг.
— Перерезано горло.
— А вы уверены, что это по нашей части? Больше похоже на обычный криминал.
Об обычном криминале не слышали с тех пор, как вычистили банды мародёров, но вдруг...
— Был бы обычный криминал, комендант бы управился сам. Но он просит помощи.
— Значит, кто-то перерезал горло охраннику. — Я пробарабанила пальцами по столу. — Перерезал или порвал?
— В протоколе написано — перерезано, — Дэй нахмурился, — но это не значит, что резали ножом. Мы возьмём всё это?
— Да берите, — как-то отчаянно махнул рукой полковник, — только не показывайте кому попало.
Оставшиеся до выезда два часа мы потратили на изучение документов. Комендант оказался человеком дотошным: он описал и обстоятельства, при которых был найден труп, и его позу — в общем, чувствовалась наблюдательность человека, не понаслышке знакомого с полицейской работой. Но вот толку от этого было немного. Зашёл человек проверить подозрительный шорох на складе. Сменщик ждал у двери. Естественно, ни о каких потусторонних тварях ни один из них не думал, всем ведь давно известно, что город зачищен. А ещё через несколько минут забеспокоившийся товарищ нашёл бдительного охранника с перерезанным горлом.
Сюжет детектива для интеллектуалов. Нам бы ещё навыки гениальных сыщиков. Но что-то мне подсказывает, что, раз уж человек, написавший идеальный полицейский протокол, обратился за помощью к чистильщикам, то всё и правда плохо.
Перерезанное горло.
Не сломана шея, тело не обескровлено, не превращено в мешанину плоти и костей, лицо не искажено нечеловеческим ужасом.
Перерезанное горло — в помещении, где, кроме двоих охранников, никого и не было.
— Может, это его второй? — хмыкнул Дэй, уставший просеивать сухие строчки протокола и рапорта в поисках крупиц новой информации. — Да, знаю, что тупо, эту версию они наверняка сами отработали. Надеюсь, хоть догадались склад запереть и никого внутрь не пускать. А то полезет ещё что-нибудь...
— Наверняка заперли, они же не полные идиоты. Да и инструкции для людей мы пишем.
— После таких вот шоу на зачищенной территории я могу поверить и в клинических идиотов, оставивших там на ночь ещё пару охранников. — Дэй забросил свёрнутые трубкой бумаги в рюкзак. — Ладно, едем, дорога зовёт.
Дэй.
Большую часть пути Рин проспала. Для разнообразия нам пришлось прокатиться не в кузове, а в кабине — машина была из тех, что раньше таскали из одного конца страны в другой огромные контейнеры с грузами. Шофёр оказался парнем весёлым, упорно пытался завязать разговор, балагурил, но я отделывался короткими ответами, и он оставил меня в покое.
А я смотрел на привалившуюся к моему плечу девушку, осторожно обнимая её, когда грузовик потряхивало на ухабах, и думал. Много думал.
Мне было страшно. Как-то в процессе ничего не значащего трёпа со Стэном мы решили, что находимся на своём месте. К двадцати трём годам я уже выбросил из головы мечты о мирной жизни и обычной профессии. Поначалу верил — пока спасатели и военные прочёсывали радиоэфир, пытаясь получить указания хоть от кого-то, пока люди в форме призывали не паниковать, пока не сменил потёртые голубые джинсы и мотоциклетную кожанку на камуфляж, а длинный хаер — на неряшливую короткую стрижку, пока не убил первую тварь, пока... А потом понял: на наш век спокойной жизни не выпадет. И не столько было жалко себя, сколько Рин. По большому счёту, я ничего не потерял. А вот для неё всё рухнуло в один момент. И не только для Рин.
Мне, бродяге, автостопщику, любителю страшных историй, привыкнуть оказалось проще. На меня косились куда меньше, чем когда я пытался устроиться на работу, а потом стали и уважать. Мы видели, как из взглядов людей, которых мы защищали, понемногу уходила затравленность, как запускали электростанцию, как все поверили, что впереди замаячил шанс... Дохлый, призрачный, но всё же шанс.
"А что, если это цикл?" — промелькнула паническая мысль. Люди вычищают свои города, запечатывают прорехи в мироздании — и через несколько лет вся эта гадость начинает лезть снова? Если нас убивают медленно, с садистским наслаждением, давая глотнуть воздуха, приподняться — и снова втаптывая в грязь, чтоб уже с гарантией не встали? Причём это не обязательно чья-то злая воля, просто неизвестный нам закон природы.
Кулаки сжались сами собой.
Сейчас я как никогда понимал тех, кто давал нам с Рин задания, распределял ресурсы, расчерчивал карту на районы, прикидывая, какой из них нам нужнее, а зачистка какого может подождать.
Ответственность. Не за конкретный участок, не за своё дело, не за один рейд — за всю ситуацию.
Если мы за пару дней не разберёмся с этим любителем вспарывать глотки, я связываюсь с полковником и вызываю всех наших. И войска для помощи в эвакуации. Полковник поймёт, Стэн тоже.
За нами не просто район зачистки. За нами — всё, что удалось отвоевать у неисследованных территорий. Дома, улицы, заводы, дети, родившиеся уже после Ржавчины.
А потом до меня дошла ещё одна мысль.
Мы ведь никогда не пытались выяснить, кто из нас лучший чистильщик. Это так же нелепо, как спорить, с какой стороны лучше мозаику собирать: снизу, сверху или вообще с середины. У каждого свои методы. Кто-то медитирует перед выходом (не вру, сам видел), кто-то, отправляясь на задание, представляет себе, что деревянную головоломку складывает. Мы слишком странные, чтобы соревноваться, двоих похожих нет. Потому и обучить чистильщика невозможно.
Так вот, никаких инструкций мы не получили. Хотя бы того же самого приказа самостоятельно оценивать опасность и вызывать подкрепление.
То есть нам полностью доверяют. И решение будет зависеть от того, что мы скажем.
В семнадцать это было бы для меня поводом вскинуть голову и заявить: ну что, неплохо для шпаны.
В девятнадцать я бы просто испытал гордость — ещё бы, мне доверяют, надо постараться не подвести.
Сейчас я огромным усилием воли заставил себя разжать кулаки. И попытался привыкнуть к девизу: "Не имеем права проиграть".
Рин.
Этот город, наверное, один из наименее пострадавших. Нечасто встретишь такое место. Стоит пройтись по здешним улицам — и можно мысленно без особых усилий вернуться в прошлое. В окне клуба — чудом переживший все испытания плакат: "Сегодня танцы". Интересно, если зайти внутрь и закрыть глаза, можно ли услышать некогда звучавшую здесь музыку?
Нахожу взглядом вход и читаю надпись на прикреплённом к двери бумажном листе. Общественная столовая.
Нам дальше по улице.
Бывшее административное здание узнаётся с первого взгляда, несмотря на обшарпанный вид. Дэй толкает тяжёлую дверь, пропуская меня в полутёмный холл. Похоже, здесь не видят смысла зря жечь электричество. Единственная лампа горит на столе у охранника. Он поднимается нам навстречу. На нём — я чуть глаза не протёрла — старенькая полицейская форма. Ещё один привет из прошлого.
— Вы к кому?
— К коменданту города, — отвечаю я.
Охранник внимательно рассматривает наши удостоверения. Бланки напечатаны на плохой серой бумаге; на затёртых синих обложках раньше было вытиснено название какой-то организации, но золотистые буквы уже стёрлись к тому времени, когда нам выдали документы. Единственное, что придаёт им силу — печать и подпись нашего полковника.
— Второй этаж и направо.
Второй этаж тоже погружён в полутьму, изредка разрываемую прямоугольниками льющегося из окон серого дневного света. Оставшаяся от былых времён ковровая дорожка глушит наши шаги. Табличка на двери нужного нам кабинета заклеена белой бумажной полосой с надписью от руки: "Комендант".
Внешность у мужчины за столом совершенно невыразительная. Бледное лицо, редеющие волосы, форма — опять полицейская — сидит неладно. Значит, мы не ошиблись, когда предположили, что он работал в полиции. Вот глаза очень живые, серо-голубые. Взгляд — жёсткий и одновременно как будто усталый.
Нелегко ему.
— Анд Теренс, — коротко, по-деловому бросает он, пожимая нам руки. — Из центра?
— Да, чистильщики.
Он принадлежит к тому типу людей, которых мне всегда жалко. Полицейские, военные... Когда им говоришь, что попытаешься помочь, в их глазах остаётся какая-то детская растерянность. Помочь — это к Эллийским стрелкам, десанту, спецназу госбезопасности. Но никак не к нам — возмутительно молодым, длинноволосым. Странным. Нет тут Эллийских стрелков, только мы. Хорошо, если попадается кто-то вроде Стэна.
Таким очень тяжело ставить на кон жизни своих людей, руководствуясь инстинктом человека с нерешительной улыбкой вчерашнего библиотекаря или признавать авторитет хрупкого мальчишки.
— Мы читали ваш рапорт и копию протокола, — мягко начинаю я. — Расскажите, что у вас случилось.
— То и случилось. Труп. На пустом складе. Ночью.
— Мы можем посмотреть на него? — Не то чтобы очень хотелось, но без этого нельзя. Вдруг получится углядеть что-то, что пропустил осматривающий тело медик.
— Можете, но завтра с утра. Сейчас врач уже ушёл домой. Могу отвезти вас на склад, поговорите с тем охранником, который тело нашёл.
— Идёмте.
Когда мы спустились во двор, где ждала неновая юркая машинка — как раз для города — уже почти стемнело. Ну, хоть темнеет как зимой.
Дэй.
— Склад закрыт? — уточнил я, когда мы въехали на территорию какого-то завода и остановились у серых складских дверей.
— Закрыли сразу после того, как вынесли тело и осмотрели место происшествия. — Анд Теренс даже не подозревал, сколько нервов он нам сэкономил этим признанием.
— Но охрана там по-прежнему стоит?
— Да, снаружи.
У склада и правда перетаптывались, чтоб не замёрзнуть, двое парней в военной форме и с автоматами. Рядом с ними стоял мужик постарше, одетый в серую ватную куртку. Без оружия.
— А это Элтер, тот самый сменщик.
С приветствиями и представлениями разобрались быстро, и Рин попросила ещё раз рассказать о том, как нашли убитого охранника.
— Я уже должен был смениться, дождался Виара, но тут мы услышали шум внутри. Глухой такой, будто что-то уронили. Виар меня упросил у входа подождать, покараулить, чтоб склад без охраны не стоял. Пошёл проверить. Свет на ночь отключали, он маленький фонарик с собой взял. Мы ж не думали, что там что-то серьёзное. Может, крысы. В общем, постоял я минуту, постоял две. Ну тебя к демонам, думаю, Виар, я домой к жене хочу. Виар, говорю, хватит ночами ящики с тушёнкой инспектировать, выходи уже. А он молчит. Я перетрухнул, сунулся его искать, — мужик перевёл дух. — И нашёл.
Я потрогал здоровенный замок на дверях. Немного подумал.
— Открывайте. Посмотрим, что тут творится.
Склад выглядел в точности так, как и описывал Элтер: длинные стеллажи, два ряда которых плотно прилегают к стенам, а один делит помещение на две части. Полки плотно заставлены контейнерами и коробками, идущего с другой стороны человека никак не разглядишь. Чистильщики никогда бы так не сделали — мы предпочитаем, чтобы помещение просматривалось. Дело не в правилах, просто привычка, которой, не сговариваясь, следуют почти все наши. Перегородки, ширмы, разделяющие комнату шкафы — всего этого вы не найдёте в доме у чистильщика. Профдеформация.
Но это были не чистильщики, а охранники, не ожидавшие, что в знакомом помещении может оказаться что-то серьёзнее крысы.
— Вот здесь его нашли.
Белого мелового контура человеческого тела, как в полицейских сериалах, на месте убийства не оказалось. Несколько кровавых пятен. Охранник лежал лицом вверх, и большую часть крови, видимо, впитала плотная зимняя одежда. Зато на полке остался маленький плоский фонарик вроде тех, какими когда-то подавали сигналы на железнодорожных станциях.
— Это убитого?
— Да.
