Утром буран прекратился, но небо все также нависало черными тяжелыми тучами. Сразу, как только стало возможно Роин и защитники города, уповая на то, что Майлс не раскрыл их авантюру, решили отыграть сценарий с взятым заложником до конца. Поднявшись на стену вблизи северных ворот прекрасно зная, что из артэонского бивака за ними будут наблюдать, поставив на колени Роя, руки которого для вида заранее связав, приставив нож к его горлу один из верных Палиру ярлов, продемонстрировал якобы серьезность намерений своего правителя. Когда одна из громадных летучих мышей везущая на своей спине восьмерку лучников зависла в нескольких десятках метров от них, степной лихой воитель дополнительно озвучил предостережение в случае штурма или попытки какой-либо провокации тут же убить заложника, прекрасно понимая, что армидейские громилы его слышали. Спустя час во временно опустевшем небе над городом появилась одна из громадных армидейских летучек, в центре спины которой позади правящего ею наездника на стальной опоре возвышалось устройство, представляющее собой четыре рупорных раструба скрепленные друг с другом основаниями. Со спины летающей кругами крылатой твари улицы застывшего города огласил механический бесполый голос. Голос, бесконечно повторяющий предупреждение о том, что у властителей Винсулы есть двенадцать часов на то чтобы отпустить взятого в заложники помощника посла, иначе сводными миротворческими войсками артэонов будет предпринят приступ.
— То есть время только для раздумий, только чтобы освободить меня, а после сразу штурм. А как же эвакуация простых людей? — разочарованно удивлялся Рой, с осадком горечи теперь точно зная, что его жизнь не стоит ничего. Инстинктивно взывая к чему-то свыше в мыслях, до последнего в глубине своей надеявшийся на чудо для жителей Винсулы и для себя, сейчас он чувствовал себя полным дураком, вернее 'идиотом' если исходить из терминологии начальника.
— Мы же якобы взяли в заложники помощника посла. Ситуация резко обострилась, мирное население и возможные жертвы уже никого не интересуют, — ответил ему погрузившийся в хладнокровие Палир.
— Простите, я действительно все усугубил, сделал только хуже, — с тяжестью признавал Рой.
— Успокойся, мы просто попробовали. И в очередной раз убедились в бесконечности безумия якобы разумных артэонов. И это вот с ними я должен договариваться, искать точки соприкосновения, с тварями которым во внешних делах неведомо ничего человеческого? — глядя на Роина, еще раз сам себя в полной беспросветности убеждал Палир. — Ты ни в чем не виноват Рой, это просто они безумцы, ты хотел как лучше, — видя, что тот совсем приуныл, пытался утешить его примирившийся со скорой смертью несостоявшийся государь.
— Раз не получилось я тогда пойду, якобы вы меня отпустили, ну или признаю ошибку, постараюсь хоть как-то все уладить? — не выражая никакого желания, блестя в печальных глазах страхом, пробурчал Рой.
— Это уже не поможет. Якобы взятием тебя в плен мы совершили акт агрессии, и теперь они получили повод для применения силы и уже как мы понимаем, не остановятся. Пойдут до конца. Мы сыграли козырным тузом, надеясь, что у игры есть правила, но в итоге лишний раз убедились в полной беспросветности. Лично я убедился во всем в чем нужно.
— Майлс был прав, — тихонько признал взглядом приросший к полу Рой, тягостно вздохнув.
— Я для себя все решил, — статный Палир горделиво водрузился в свое тронное кресло, возвращенное на место — на положенное возвышение у дальней стены вытянутой залы. — Не хочу я договариваться с этими тварями, соглашаться на их условия. Ведь все равно все, что им нужно, это чтобы у нас здесь все лежало в руинах и не представляло для них ни опасности, ни конкуренции. Ничего хорошего они мне создать не дадут. От всего этого я уже устал, не описать как сильно... А они стоят там и не уйдут пока не решат нашу проблему. И пока есть силы, есть возможность, неспособный победить врага превосходящего во всем и, не желая жить по его правилам, я решил хотя бы дать им бой, выплеснуть свое накипевшее со всем этим несогласие, — пальцами барабаня по подлокотнику, рассуждал вслух Палир.
— Я останусь с вами. Давайте отыграем нашу постановку до конца, — не поднимая глаз, Роин настроился на сложный болезненный финал.
— Твое право. Я отдаю указ о всеобщей эвакуации. Обычные люди, крестьяне пусть собирают все свое добро и уходят, со мной останутся лишь воины готовые принять последний бой, — озвучил отчаянный Палир сидящий на троне в полумраке своего зала.
За полдень из второстепенных западных ворот города, растекаясь на ближайшем перекрестке по разным сторонам, потянулись подводы, в которых спасающиеся люди везли все свое наспех собранное имущество. Разумеется, бегство отягощалось горькими слезами женщин и детей, ведь в разрушенных под артэонским влиянием степях этим несчастным снова беженцам было просто некуда податься. Также сердца пригретых за стенами Винсулы отягощало переживание за своего правителя Палира, в их глазах попытавшегося хоть немного навести порядок в родных землях, за что получившего неизбежную расплату. Вместе с мирным населением город, пыша недовольством, покинули многие здешние вояки, не отважившись на попытку восстания, не желающие вслед за своим князем становиться смертниками.
Роин с вершины городского частокола обреченно смотрел на артэонский видимый вдали ставший враждебным лагерь овитый черным облаком дыма периодически извергающий грохот, что свидетельствовало о проведении работ по укреплению занятых позиций: прокладка окопов, сооружение защитных землянок. Ныне недруги артэоны окапывались, готовились к серьезной заварушке. Не понимающий всех этих военных тонкостей Роин, просто смотрящий вдаль, своей ненавистной совестью, да и наивной глупостью сам себя приговоривший, уставший лить бессмысленные слезы, о любимой Фиалке, о стоящей за ней армидейской семье боялся даже думать. Надорванное сердце и так стонало при каждом вдохе. Чувствуя себя ренегатом, предавшим всех кого только можно, самостоятельно свою жизнь разрушившим просто так выйти за ворота Винсулы и отправиться домой при всей на первой взгляд легкости, полной доступности он не мог. Казалось бы, плевать на всех и кто что о нем за спиной скажет, но манящее спасением шкуры возвращение принуждало взглянуть в глаза Майлса, раскаяться, признав свою тупость и идиотизм, в истерике разрыдавшись, стать самым жалким на свете. Самое сложное — возвращение под артэонские знамена означало в его понимании примирение с их политикой основанной на угнетении отсталого рода людского. Нет. Продолжить жить, переступив через свои внутренние принципы, сейчас он был не в состоянии, итогом выбирая смерть в статусе совестливого дурака. Оправдываясь перед вселенной тем, что желал как лучше, действительно искренне пытался кого-то спасти, во внутри образовавшейся мерзкой пустоте настраивался он на тяжелый исход сложившегося тупика.
Уже к вечеру город был пуст, оставшиеся защитники которого в количестве нескольких тысяч отчаявшиеся на последний бой, заняли оборону вдоль его северной стены. Привычный для степей ветер размел насыпавшийся ранее снег по обочинам в ожидании разрушения замерших улиц, поземкой пригладил неглубокие сугробы покинутый городок окружившие. В глубине своей столицы на главной площади, с большим распаленным в ее центре костром за спиной князь Палир в полном боевом облачении обратился к преданному своему полукругом перед ним столпившемуся окружению: — Вот и пришел логичный исход нашего княжества. Мне кажется, все это было очевидно с самого начала. Вынужденным делить этот мир с артэонами нам остается либо соглашаться с ними, отдавая за это честь, либо жить по чести обрекая себя на смерть. Последние годы я жил, пытаясь не посрамить отца, зная, что он смотрит на меня со звезд. Мне кажется, я с этим справился, и теперь пришло время мне отправиться к нему. Ну что соратники, кто готов присоединиться ко мне?! — на сложном грубом по сравнению с общеартэонским языке прокричал изношенный вопреки молодости правитель, взбудоражив сотенную толпу своих лучших воинов, отреагировавшую согласным воплем, кулаками забарабанив по латам и щитам.
По распоряжению правителя Палира вся еда, имевшаяся в дворцовых закромах, была роздана оставшимся с ним бойцам, чтобы все они могли хоть как-то скрасить, очевидно, последний вечер в своих жизнях. Роин к небольшому пиршеству в бражном зале здешнего дворца присоединиться отказался, в одиночестве выделенной кельи выпив немного вина, чтобы хоть как-то согреться в пустых ледяных покоях. Вечером по истечении двенадцати часового ультиматума со стороны артэонского лагеря, хищно замершего, стало доноситься бесполым механическим голосом озвучиваемое бесконечно повторяющееся требование: 'Захватчики Винсулы выдайте нам своего лидера, и ваши жизни будут сохранены. Князь Палир сдайтесь и сохраните жизни своих подчиненных, не делайте глупостей'.
Тяжелым мрачным утром всех доставшее требование артэонского лагеря замолкло, и спустя секунды морозной тишины загрохотала рядами расположенная за ним всевозможная артиллерия. Роин придремав в отведенной комнатке жилых покоев, лежал на так и не застеленной кровати. В погруженном во мрак бражном зале, не сохранившем и следа вчерашнего необходимого умеренного веселья, князь Палир в гордом боевом облачении одиноко сидел на своем тронном кресле. Торсом и головой склонившийся, за рукоять и основание блестящего клинка сжимая удерживаемый перед собой драгоценный от отца доставшийся меч идеальным острием упертый в пол, в размышлениях о прожитой жизни с опущенными глазами внутренне он прибывал в напряжении. Последним указом попросив приготовившихся к обороне своих воинов 'первыми не начинать', сейчас он больше всего боялся не успеть сделать одно важное для себя дело. Один из первых снарядов артэонской артиллерии попал прямо в центр деревянной крыши вытянутой залы, несколько стропильных шагов которой с брызгами щепок обвалив, в паре метров от подскочившего со своего кресла молодого князя свалив на пол несколько обломков. После еще пары тут же последовавших прицельных попаданий с древесным стоном и гулким грохотом продолговатая крыша пировой залы завалилась.
Роин, оглушенный сыплющейся вблизи бомбардировкой подскочил в ужасе, судорожно выдыхая паром в окружающем холоде, понимая, что самое страшное началось, заметавшись в незнании что делать, куда бежать. Мины с визгом в непрекращающемся своем граде сыплющиеся с неба принялись разрушать пристройку жилых покоев, по первому этажу коридора которой он попытался выбежать в залу, которая к его незнанию уже была разрушена. Коридор сложился прямо перед ним. Чудом не засыпанный обломками, весь измазанный в пыли он влетел в свою изначальную комнату, пока сохранившуюся; с кровью, сочащейся из разбитого виска, забившись в угол, сжался в ожидании смерти, когда в перекосившемся дверном проеме его убежища вдруг показался Палир. Легко раненный, откуда-то с макушки истекающий слепляющей волосы кровью глядя на живого Роина заметно обрадовавшийся. Схватив за руку, князь через завалы поволок его куда-то в обнажившийся здешний подвал, в остатках помещения которого дополнительно спустившись по лестнице, уводящей в подземелье, в полумраке отварив тяжелую дверь, мощной рукой закинул его в небольшую комнатушку.
— Прощай артэонский посланник. Постарайся выжить вопреки всему. Не смей проникаться ненавистью и гневом, не повторяй моей ошибки. Прости меня за то, что я тебя послушал. И... вернись домой и будь счастливым, просто живи, — перед тем как захлопнуть дверь ему в шоке замершему дружеской улыбкой исказившись, высказал Палир. Когда дверь захлопнулась и облаченный в доспех князь, судя по грузным шагам ушел, придя в себя Рой, естественно постарался вырваться наружу, забившись в истерике не желая умирать в темноте, но дверь оказалась заперта. Впрочем, горько стеная в кромешной темени ему сидеть пришлось недолго — после следующих нескольких попаданий осколочных мин разметавших остатки завалов наверху, перекрытие образующее здешний потолок разошлось трещинами, частично обвалившись, образовав дыру. Имея возможность через отверстие в потолке выбраться наружу, Рой наоборот зажался в угол уцелевшей половины своего убежища, сев на пол, зажмурив глаза уши закрыв руками, не имея никакого желания выходить на поверхность, где разрушительные взрывы раздавались один за другим. По руинам дворца прилетело несколько пучков плазмы, зачав чудовищный пожар быстро сжирающий древесные нагромождения. Едкий дым заполнял убежище, в глубине которого в обездвиживающем ужасе сжался засыпанный пылью Роин.
Бомбардировка не сбавляла темпа ни на секунду; всевозможные мины, пучки плазмы своими брызгами прожигающие даже металл разносили на куски обволакиваемый пожаром город. Артиллерия, имеющаяся в распоряжении у людей, работала по тому же принципу что и артэонская. Вместо пороха использовалась волшебная пыльца, с издаваемым звоном засыпающаяся в ствол, куда следом закладывался снаряд, затем специально обученный наводчик, касаясь ствола, произносил заклинание, добавляя заранее расписанные координаты цели. Например: 'Вольтурес. Квадрат двадцать два, сектор три!' — кричали людские наводчики, ладонями упираясь в стволы орудий, приводя в действие волшебную в них вместо пороха засыпанную розовую пыльцу, призванную отправить снаряд в заданном направлении. И после оглушительного хлопка вырываясь с облаком отработанной светло-красной пыли звеня неспешно оседающей, снаряд вопреки законам физики улетал прямо в указанную цель. Не оставляя артэонскую агрессию безответной, используя все орудия, стянутые к северной стене, дополнительно на колесных лафетах выкатив до этого спрятанные в амбарах и сараях по всему городу как уже виденные мортиры и гаубицы, так и своеобразные минометы не столько защитники Винсулы, сколько мстители за род людской загромыхали выстрелами.
Первоначально люди принялись бомбить артиллеристские батареи своего врага. Громоздкие плазмометы и гаубицы ведущие огонь по городу со спин, раздвинув лапы упершихся в землю стальных носорогов, минометы и пушки армидейцев стреляющие без перерыва стали разлетаться на куски от мощных точных сжигающих вихрями адского пламени взрывов, с воем посыпавшихся с неба. Стальные гиганты СБК, несущие орудия на спинах, тяжко поднимаясь с осыпанием с себя остатков снега, стали менять позиции, выходя из зоны обстрела, а армидейской артиллерии оставалось только надеяться на чудо. Пять имеющихся армидейских летучек истребительного назначения, набрав нужную высоту, с кровожадным ревом ринулись вниз атаковать пылающий город. С рыком врываясь в наблюдаемые скопления врага, рассредоточенного по улицам атакованного города, перепончатокрылые твари, покрытые прочным хитиновым слоем, при столкновении раскидывали людей как кукол. После приземления хищно скалясь пастями и расположенными над которыми сочащимися ядом хелицерами, вызывающие страх врывающиеся с воздуха чудища немедля вытягивали костные жала из своих паукообразных увесистых брюх и резко взмывали, делая по нескольку шустрых витков на небольшой высоте обдавая оставшихся внизу оторопевших и травмированных людских воителей мощными струями токсина. Белой горячей кислотой щедро расплескиваемый из жал яд, даже одной капельки которого было достаточно чтобы прожечь плоть на пару сантиметров, с мучительными криками съедал тела несчастных попавших под его струи людских солдат, которых не спасали не щиты ни латы. Также смертоносные армидейские нетопыри-пауки, удачно спикировав, своими лапами и пастью живьем хватали от одной до трех оказавшихся беспомощными жертв, тела которых после играючи разрывались и раскидывались кусками по воздуху или просто сбрасывались с огромной высоты. Одно из этих чудищ умудрилось даже утянуть целую гаубицу, правда на небольшую высоту, с железным звоном потом обрушив ее на головы оборонителей города.
