— И что с того? — недобро спросил приземистый, широкоплечий возчик-корд позади рыжего вожака.
— Балда... — Горбатый насупился, свел широкие брови к переносице, опустил топор. — Заворожен он был, вот что. Тварь, верно, носит проклятие какого-то мага, да и сама, верно, магическая...
— Заворожен? — медленно переспросил я.
— Кто ты? — вместо ответа спросил воин. — Почему Схолан должен был напасть на тебя?
— Не понимаю, о чем ты...
— Хальд... движется на восток... Круг Причастия... Пророчество... — забормотали мужики между собой, обмениваясь многозначительными понимающими взглядами.
— Того, кто ищет Круг Причастия, часто сопровождают проклятия недоброжелателей, — пояснил воин, не спуская с меня внимательного, изучающего взгляда. Старые, выцветшие от времени глаза смотрели пронзительно и мудро. Он словно пытался забраться мне в душу, чтобы убедиться, тот ли я человек, за которого он меня принял.
Я выпрямился, слегка откинувшись в седле. Ярость вдруг потухла, точно язык пламени под порывом ветра. Силы Зла, этого еще не хватало... Теперь растерялся я:
— Я не ищу.
— Может быть, ты еще этого не знаешь... В Аванате, откуда Схолан родом, я скажу, что с ним произошел несчастный случай. Схолан был неосторожен, и увалень раздавил его. Так, мужики?
— Так, так, истинно так, — закивали возницы. — Всегда был шальной, непутевый. Говорили ему — погодь, не суйся, пока топоры не возьмем, так нет, удаль решил показать, больше всех добычи захотелось... А увалень — он вон какой вымахал, на телеге не объедешь...
Они говорили, кивали, трясли густыми нечесаными бородами, чесали взлохмаченные рыжие и русые шевелюры заскорузлыми от работы и крови пальцами, неуклюже размахивали руками, убеждая друг друга, и уже верили в то, что говорили. Они заступались за меня, за убийцу. За того, кого видели впервые в своей жизни. А в глазах светился тщетно скрываемый огонек затаенной надежды... Я видел, чувствовал, что про себя они уже окрестили меня Именем, без спроса загнав мою судьбу в рамки собственных представлений. По каким-то случайным, совершенно неубедительным для меня признакам, вполне достаточным для них. Да, я растерялся. Я не нуждался ни в подобном поклонении, ни тем более в подобной ответственности. Я отмахнулся от Пророчества, когда впервые узнал о нем, а оно, как выяснилось, пристально присматривалось ко мне, неотступно следуя за мной и намереваясь предъявить свои права. Тот сон...
Выудив из кармана мешочек с манами, подаренный Гилсвери, я кинул его Хорсту. Он поймал, вопросительно приподняв брови. Я разомкнул вдруг ставшие непослушными губы:
— Передай маны родственникам Схолана. И... да пребудет с вами Свет.
Седоусый Хорст понимающе кивнул:
— Да пребудет Свет и с тобой...
Он не договорил, но я слышал — Светоч, Светоч...
Злыдень без понукания двинулся вперед, проявляя инициативу, чувствовал мое состояние. Прошел широким, быстрым шагом сквозь строй почтительно расступившихся людей, по-прежнему сжимавших в руках забытое железо, плотоядно заворчал, шумно раздувая ноздри, когда под копытами оказался окровавленный участок, начиная переходить в галоп... Быстрее, парень... Унеси меня отсюда как можно быстрее, от всего этого ужаса, унеси от самого себя...
Я не оглядывался, взгляды провожающих толкали в спину, рождая в груди странное чувство, под влиянием которого уже начавшая становиться привычной усталость ненадолго отступила...
Час или два — я не засекал время, не замечал его — я ехал в каком-то ступоре ума и сердца. Что же вы от меня все хотите... чтобы я остался на этой земле горсткой праха, подобно многим другим, уже испробовавшим ваш Круг Причастия на себе?.. А свобода воли? Для вас это — пустой звук? Я всегда знаю заранее, кто настроен враждебно, кто нет. Я способен внушить нейтральное отношение, не сказав ни слова, заставить потерять к себе интерес того, кто еще готовится нанести удар. И не состоявшийся враг будет смотреть на меня, как на пустое место. Я способен... Но сейчас это уже не имело смысла — описывать все, на что я способен.
Потому что все это было возможным, пока я был здоров...
Как ни гони эту мысль прочь, от нее никуда не деться. Придется признать, что я подхватил какую-то болезнь. Просто ничем другим уже не объяснить того, что со мной творится. Лешу не могло подвести, ведь оно — часть меня, моей плоти и крови, моего разума. Но подвело. Как подводят иногда руки того, кто болен. Или ноги. Или разум. Память может изменить. Заболеть сердце. Все смертны. А я сейчас — как все. Даже хуже. Без Лешу я стану слабее обычного человека. Все дело в привычке полагаться на свои сверхвозможности, применять их не задумываясь, интуитивно, безошибочно и результативно, делать вещи, на которые нормальный человек не способен. Все поражения, какие я когда-либо знал, остались в далеком и оттого нереальном прошлом, когда я еще не владел Лешу и моей защитой являлось лишь искусство Мобра — структурированные мыслеобразы, оперирующие измененными состояниями человеческого организма. Мощная штука, но куда ей до быстровременья...
Пытаясь окончательно разобраться в своих ощущения, я пришел к выводу, что взъярился не столько на этого несчастного — с "нарезки" меня заставил сойти взрыв подсознательного, идущего из глубин естества страха. Впервые за много лет я испугался настолько сильно. Охраняемый искусством иной расы, я привык к исключительной, всеобъемлющей безопасности своего существования в его теплой, предупредительной скорлупке, поэтому это мгновение, едва не стоившее мне жизни, вытряхнуло меня, словно неоперившегося птенца из материнского гнезда, носом в грязь, в страшный незнакомый мир, где безопасность иллюзорна, где она лишь плод воображения. Хваленая цивилизованность под давлением обстоятелств осыпалась, как гнилая кора с мертвого дерева.
Жар сожаления горячил щеки.
Итак, я снова убил, несмотря на то, что все утро терзался предыдущей смертью. Снова поневоле. Я становлюсь опасен для людей этого мира, сам того не желая. А ведь они, даже нападая, беззащитны передо мной, перед моей силой. Впредь придется поменьше брезговать направленным внушением, потерпят, зато целее будут. Жаль, что сделанного не вернешь. Просто буду повнимательнее на будущее, и постараюсь предотвратить подобные случаи...
Справа пронесся постоялый двор, просторный, окруженный высокой, плотной изгородью из колючего мята. Обоз, оставшийся далеко позади, скорее всего, успеет добраться сюда до полной темноты и заночевать под защитой жилища и изгороди. Я же устремился дальше... Желание закончить все как можно быстрее гнало вперед, заставляя забыть об отдыхе...
Для эмпатического восприятия тот охранник в момент атаки был практически пустым местом. Он двигался, как машина, робот, не испытывая никаких эмоций, ощущений, ни единой мысли не вертелось в его голове. Подобная бездушность должна была меня насторожить. В его ауре преобладало красноватое свечение — цвет грубой физической силы, цвет действия. И больше ничего. Но такого не бывает. Человеческая личность всегда испытывает гамму разнообразных чувств, даже если не осознает этого. Тут уж поневоле сделаешь вывод, что не только его воля, но и сама личность была подавлена какой-то посторонней силой. Кроме того, седоусый говорил о какой-то твари, что садилась на плечо молодого воина, после чего его поведение изменилось. Зацепок было предостаточно. Запущенная В информационный массив эмлота наживка прояснила ситуацию окончательно. Мне стало ясно, что такое эта каруна, являющаяся источником марнов, людей, зомбированных для выполнения определенной цели. Трактирщик и охранник — две невольные жертвы, два звена одной цепи, тянувшейся, без сомнения, к дал-роктам в целом и к Драхубу — в частности. Полученная информация лишь усилила снедавшее меня беспокойство. Проблемы, громоздясь одна на другую, кажется, скоро выйдут за рамки моих возможностей. Вернее, уже выходят...
Поневоле мысли снова вернулись к недавнему сну. Мне очень редко снятся сны. И почти никогда — просто так. Сны были моим проклятием. Я обладал слабым даром предвидения. Слабым — потому что оно посещало меня в самые критические моменты моей жизни и касалось только меня самого. На Шелте картины разрушения и смерти преследовали меня неотступно, и во сне, и наяву, вплоть до развязки, оказавшейся кошмарно похожей на мои видения. Привидевшийся сон являлся очень плохим признаком. Он относился к местному Пророчеству. Силы Неба, только не это...
Я все еще несся во весь опор на своем чарсе, когда начало темнеть, а в окружающем лесу снова появились уже знакомые мне костлявые твари — лысуны. Свирепые, безжалостные, вечно голодные ночные охотники с невинно-детскими лицами. Почуявший их чарс начал немедленно звереть, глаза налились кровью, из клыкастой глотки вырвалось низкое утробное рычание, полное нешуточной угрозы. Он тоже к этому времени проголодался и был не против перекусить парочкой лысунов. Но лысунов было много, а нас с чарсом — мало, поэтому, когда те начали окружать нас, прячась за лесными зарослями у дороги, я снова распугал их своим ментальным "чудищем".
Разбежались твари неохотно.
То ли попались менее пугливые и более голодные, то ли осмелели с приближением темноты, то ли получаться у меня стало хуже. Неудивительно — все тело жгуче ныло от изнеможения. Тело требовало отдыха, но я не был уверен, что обычный отдых принесет мне облегчение. Тут было что-то иное, что-то очень скверное... Мне нужна была помощь Гилсвери, ожидавшего в Абесине. Маг должен хорошо разбираться в таких вещах, он наверняка знал, в чем дело, и знал, как с этим бороться.
Вскоре лес кончился, и дорога вынесла меня к давно ожидаемому городу.
Лысуны отстали, не решившись выйти из привычной среды обитания до наступления полной темноты, а я устремил взгляд на приближающиеся городские ворота. В отличие от Жарла и Аваната, здесь возводить стены разрешалось, хотя и невзрачные, всего в три метра высотой. Причин тому было множество. Во-первых, вблизи проходила граница соседнего макора — Адаламоса, где обитали серые адалаи, во-вторых, город обосновался на берегу Великого озера, где можно было ожидать нападения врагов с воды, и заключение, в Абесине нет поселений нубесов, не выносивших близости воды. Время от времени здесь появлялись только отдельные патрулирующие разъезды, именуемые клантами и состоявшие из боевых семерок, соединенных родовыми связями.
Ворота начали уже закрываться, когда я подъехал, и старый ворчливый стражник, придержав створки, впустил меня внутрь. Вместо пошлины за въезд пришлось навесить "призрак", и он тут же меня забыл.
13. Старый враг
В полдень в макоре серых адалаев поднялась метель.
С неба вдруг повалил сильный снег, задул резкий, обжигающе холодный ветер, и завертелась свистопляска, затрудняя видимость и заметая дорогу. Драхуб глубже надвинул капюшон поверх устрашающего шлема, стараясь оградить лицо от летящих навстречу снежных хлопьев, чарс недовольно ворчал, поворачивая морду то вправо, то влево в попытке уберечься от незнакомого ему явления. Но снег летел отовсюду, заставляя зверя нервничать, и магу пришлось коснуться его разума успокаивающим импульсом. Вместо своего старого боевого зверя, покоренного демоном, магу еще перед отъездом из Колдэна пришлось выбрать подходящий экземпляр из стаи созревшего для дела молодняка, и этот молодой зверь, естественно, в других макорах еще не бывал. В родном же, где он вырос, нет ни таких холодов, ни снежных зим.
На пардов, неотступно следовавших за ним, он не оглядывался. Ветеранам было не привыкать к подобной погоде. Несмотря на ухудшение видимости, сбиться с дороги маг не опасался — острейшее чутье дал-рокта не позволит заблудиться где бы то ни было. Так что черные звери продолжали выкладываться во всю силу ног среди всей этой круговерти. Лишь немного сбросили скорость из-за увеличившейся глубины снежного покрова, доходившего теперь до щиколоток.
То же чутье вскоре неожиданно донесло до него запах опасности, притаившейся впереди, но маг и не подумал замедлять бег своего небольшого отряда. Что могло быть такого в макоре серых адалаев, что оказалось бы способным остановить его?
Трое всадников продолжали нестись по заснеженной, стиснутой с двух сторон огромными стволами камнелюбов дороге.
Пока не вылетели на засаду.
Метель неожиданно стихла, воздух очистился от снега, и впереди, словно из ниоткуда, выросла шеренга тяжеловооруженных всадников, перегородивших дорогу полукольцом, от края до края леса. Их было не меньше двух десятков, все закованы в тяжелые стальные латы, а руки сжимают длинные, искривленные к концу мечи, предназначенные для верховой рубки. Морды, шеи и грудь серых дракхов тоже были покрыты броней. Воины явно были отборными и выглядели бы грозно... для какого-нибудь простолюдина-хаска. Для огромного дал-рокта эти пан-цирники выглядели мелковато, словно перед ним были не воины, а подростки из собственной расы, облаченные в настоящие, подогнанные по фигуре доспехи.
Но вот тот, кто стоял позади шеренги, представлял для мага определенную опасность.
Темно-красные, как запекшаяся кровь, одежды мага серых адалаев резко контрастировали с белизной окружающей природы, а насыщенность цвета указывала на реальный уровень силы, умения, зрелости обладателя этих одежд. Красный Мастер был старым, опытным магом и обладал значительной силой.
Драхуб узнал его. Когда-то, сотню лет назад, он убил его сына, когда тот по собственной глупости встал у него на пути. А теперь его отец, несомненно все еще желающий мести, решил повторить глупость своего сына. Ловчий маг не возражал бы против боя в другое время, сейчас же ему не хотелось распылять силу, предназначенную демону. Но он понимал — боя не избежать. И все же решил попытаться уладить дело миром, чувствуя себя при этом довольно странно — никогда ранее ему не приходилось совершать подобного.
Драхуб остановил чарса, не доехав до шеренги двух десятков шуггов. Парды настороженно замерли за спиной, положив руки на рукояти тяжелых длинных мечей и оценивая внимательными взглядами позицию для предстоящего боя.
— Я-то думаю, кто это к нам пожаловал, — проговорил маг адалаев с надменной усмешкой, выставив вперед короткую белоснежную бороду, украшавшую лицо цвета остывшего пепла. — А это сам ловчий маг Драхуб, собственной персоной. Вот кто все банды вольных извел у моих соседей прямо под самый корень — слухами земля полнится.
— Прочь с дороги, Оценол, — угрожающе пророкотал ловчий маг. — Я всего лишь воспользовался правом проезда по вашему макору, коим дал-рокты обладали всегда.
— Дал-рокты, но не ты, ловчий маг. — Адалай поднял руку и резко ткнул в его сторону костлявым пальцем. — Я не приглашал тебя в свои владения. И ты знаешь почему.
— Если ты желаешь поединка, то я предоставлю тебе эту возможность на обратном пути, после того, как выполню задание, возложенное на меня Владыкой Колдэна. А сейчас — прочь. Я тороплюсь.
— Ты никогда не имел понятия о вежливости, Драхуб. — С лица адалая исчезла всякая насмешливость. Теперь оно выражало гнев. — Попроси ты иначе... Но теперь у меня нет выхода. Ты больше никуда не поедешь. И я позабочусь о том, чтобы забрать все твои послежизни, когда прикончу тебя. — Оценол небрежно взмахнул затянутой в красное рукой, отдавая приказ своим панцирникам. — Уничтожить.
