Через полчаса Маркелов уехал. Сварил себе кофе, выпил, сидя у окна и морщась, и Настя представляла, что за гадость он сварил, а приходится пить, ведь жена кофе не варит и завтраком не кормит. И ей совсем не стыдно. Настолько не стыдно, что она даже прощаться с ним не стала, стояла у окна, пока Серёжка с сонной Викой прощался, а когда муж на улицу вышел и на окна их квартиры посмотрел, Настя отвернулась. Вот только негодование улеглось через пару часов, а чувство обиды уступило место беспокойству. Настя не знала, откуда оно взялось, беспокойство было не к месту, но она вместо того, чтобы продолжать на мужа злиться, вспомнила о том, что у него вчера болело плечо, и вряд ли боль чудесным образом к утру прошла, если только затихла немного, а Серёжка снова сел за руль и в дороге проведёт не один час. А московская трасса — опасная.
Она полдня гнала от себя эти мысли. Старалась думать об их вчерашнем разговоре, о тех оправданиях, что Серёжка привёл, совершенно дурацкие, которые и на оправдания-то похожи не были, такое чувство, что ему просто нечего было ей сказать, но раз за разом Настя в мыслях возвращалась к тому, что Маркелов не позвонил ей по приезду в Москву. Он всегда звонил, всегда сообщал, как доехал, и что случилось в дороге, но сегодня этого вряд ли стоило ждать. И Настя не ждала, только думала, думала...
— Вика, позвони папе, — не выдержала она, в конце концов. Близилось время ужина, Серёжка не звонил, и у Насти всё из рук валилось. Она уже некоторое время посматривала на дочь, которая рисовала, устроившись за кухонным столом, и, наконец, не выдержала.
Девочка подняла на неё непонимающий взгляд.
— Зачем?
— Просто так. — Настя в сердцах всплеснула руками. — Узнай, как он добрался. Чем... занят.
Вика забавно почесала кончик носа, затем пожала худыми плечами.
— Позвоню. А ты сама чего не звонишь?
Настя размышляла над ответом несколько секунд.
— Я с папой не разговариваю, — призналась она в итоге.
— Поругались?
— Немного. Так ты позвонишь? Только не говори, что я просила.
Вика усмехнулась вполне по-взрослому.
— Ладно уж, — сделала она матери одолжение.
Её разговор с отцом занял минут пять. Настя старательно прислушивалась, стояла к дочери спиной, и пыталась уловить голос мужа в трубке мобильного телефона, а у самой мурашки по спине. Она бы сейчас всё отдала, чтобы точно знать — где он, что он, а самое главное, с кем он. Как только представляла его одного в их большой квартире, так сразу тоска подкатывала. Если честно, не смотря на то, что Маркелову о разводе объявила, у самой до сих пор в голове не укладывалось как это — развестись с ним. И вместо мыслей о мести, перед глазами образ этой Ирочки из его конторы, и то, как он её целует, что они делали в том пансионате. Номер-люкс! Знает она эти люксы, там кровати на полкомнаты!
Всё-таки она его ненавидит. На самом деле ненавидит, и жалко, что Серёжки сейчас рядом нет, вот в эту секунду, она бы на его пустую башку надела сковороду с макаронами, с превеликим удовольствием. И в таком виде за порог бы выставила, пусть его "Дроздовы" подбирают и клюют ему печень, клюют!..
— Мама!
Настя вздрогнула, от мыслей своих очнулась и повернулась к дочери.
— Что, милая?
Вика сложила брови домиком.
— Я тебя три раза звала.
Настя виновато опустила глаза.
— Я задумалась. Что там у папы?
— Он дома, сказал, что заказал пиццу. С колбасой!
— Замечательно, — немного ворчливо проговорила Настя. — Пицца, потом гастрит разыграется, и будет всю ночь по квартире бродить, как привидение.
Вика с умным видом покивала.
— Да, мужчины они такие.
— Ты про таблетки ему напомнила?
Дочка невинно взглянула на неё, покачала головой. А Настя кинула прихватку на стол.
— Ну и ладно. Так ему и надо, — чуть слышно пробормотала она.
Полночи вертелась с боку на бок, никак уснуть не могла. Настолько измучилась, что встала среди ночи к Вике, будто та ещё малышка и без её присмотра не может обойтись. Подошла к кровати дочери, осторожно поправила ей одеяло. Постояла немного, прислушиваясь к её дыханию. Ушла только потому, что слёзы вдруг на глаза навернулись. А следующим утром, отпустив Вику гулять, решила позвонить Лиде, необходимо было выговориться. Даже про магазин не сразу спросила, настолько в душе накипело.
— И что теперь? — Голос Лиды звучал взволнованно. — Ты всерьёз про развод?
Настя на стол облокотилась и прикрыла глаза от бессилия.
— Я не знаю. Я сейчас в таком состоянии, что не знаю, чего больше хочу — убить его, кастрировать или развестись.
— Если задумаешь кастрировать, то потом лучше разводиться, — хмыкнула Григорьева на том конце провода, — отработанный материал.
— А можно так, чтобы на других? — не удержалась Настя.
— Можно, — тут же согласилась подруга. — Но это надо к колдунье. Говорят, делают.
— Лида, я же серьёзно!
— Если серьёзно, то нет.
Настя побарабанила по столу костяшками пальцами, звук вышел глухим и мрачным.
— То-то и оно.
— А Серёга чего говорит?
— Да чего он говорит, Лид? "Прости, это была ошибка, больше никогда". В общем, всё, как обычно.
— А про развод?
— Не дам, — озвучила Настя главную мысль.
— Не дам, — передразнила Лида. — Лучше бы он это своим бабам говорил! — И тут же возвысила голос: — Да все они козлы, Насть! Ты в нашем окружении хоть одного верного и порядочного знаешь?
— А мне наплевать на всех! Но меня пугает паскудство в характере моего мужа, понимаешь?! Когда он со мной, когда говорит: "люблю", а потом везёт очередную потаскушку в пансионат отдыхать. И плевала я на статус или что у него там!
— Ладно, ладно, не кричи.
— Может, и, правда, плюнуть, Лид? Пусть живёт, как хочет.
— Так он хочет с тобой.
Настя сжала руку в кулак, ногти больно впились в кожу.
— Ты ведь мне позвонишь, если что? — спросила она.
— Позвоню, конечно. Не волнуйся, я с Маркелова глаз не спущу.
— А вот этого не надо. Я просто не могу понять, что мне делать.
Лида на том конце провода вздохнула.
— Попытаться пережить.
— Я уже пережила, три раза. А сейчас вот как-то не получается.
Вика довольно быстро прижилась в новой обстановке. Настя даже подумала, что дочь воспринимает это, как приключение. Она ещё никогда не оказывалась в новом месте столь долго, ей не приходилось знакомиться с таким количеством людей и находить себе друзей, причем друзей, с которыми у неё было не так много общего. Вика много времени проводила во дворе, играла с местными девочками, выяснила, что они интересуются немного другими вещами, чем её московские друзья и одноклассники, и теперь с интересом погружалась в мир чужих забав и интересов. Каждый вечер докладывала об этом отцу по телефону, а Настя в эти моменты неизменно оказывалась рядом. Делала вид, что занята делами и совсем не прислушивается к разговору, но старалась не пропустить ни слова. А выключив телефон, Вика обязательно передавала ей привет от Сергея и каждый раз повторяла, что папа по ним скучает.
— Это он так говорит? — спросила как-то Настя.
— Нет, но у него голос грустный.
— Грустный? — Настя лишь неприятно усмехнулась и себе под нос пробормотала: — Интересно, с чего это он загрустил.
Как-то вечером позвонила свекровь. Поначалу ходила вокруг да около, спрашивала, как продвигаются дела с продажей квартиры, интересовалась тем, чем Вика в незнакомом городе занимается, потом перевела разговор на Настиных родителей и их внеплановый затянувшийся ремонт водопровода, и уже в конце осторожно спросила:
— Вы с Серёжей поругались?
Настя глаза к потолку подняла, словно надеялась, что на нём правильный ответ написан.
— Он жаловался?
— Насть, если бы он жаловался, я бы тебе этот вопрос не задавала, я бы знала.
— Да, наверное.
— Что? Да, наверное, поругались?
— Нет, здесь без "наверное".
— Этого только не хватало, — расстроилась Лариса Евгеньевна. — Что он натворил?
Настя с ответом медлила, сколько могла, но потом всё же сказала:
— У нас с ним всегда одна проблема.
Повисло молчание, свекровь раздумывала, затем осторожно поинтересовалась:
— И что ты будешь делать?
— Я думаю.
— Настя!
— Что? Лариса Евгеньевна, он мне клялся, он обещал мне, и не раз, вы же знаете! И что в итоге? Опять одни и те же оправдания! Не устоял, устал, заскучал.
— Он так говорит?
— Нет, конечно, но из всего, что он говорит, только это следует.
— Вот ведь поросёнок, — свекровь, кажется, всерьёз расстроилась. — Не понимаю, от кого у него это. Ваня вот никогда... Это точно в Аркадию! Она у нас любительница любовных романов!
Настя поневоле улыбнулась.
— Аркадия Львовна-то тут при чём?
— А в кого тогда?
— Это вырождение мужчин, как вида, — сказала Настя. — Так Лида говорит.
— Ты только своим родителям ничего не рассказывай, — попросила её Лариса Евгеньевна. — Не зачем им знать.
Эта просьба Насте не понравилась, она означала, что всё снова замнётся и её родители точно ничего не узнают, — правильно, зачем? — и, в конце концов, всё вернётся на круги своя. А Настя не была уверена, что хочет этого на этот раз. Вот только как сказать это свекрови? Которая ещё и усугубила всё следующим замечанием:
— Вы же о втором ребёнке подумывали.
Настя даже зажмурилась, чувствуя, как сердце болезненно сжалось. Да, такта Ларисе Евгеньевне всегда не хватало.
— Я поговорю с ним, Настя, — пообещала она напоследок. — Я так с ним поговорю. За ремень возьмусь! Никогда его не порола, и видно зря. Надо было.
На это обещание можно было только улыбнуться, но никакого удовлетворения или спокойствия в Настину душу оно не принесло. Хотя, думать о том, как Лариса Евгеньевна потрясает кожаным отцовским ремнём перед тридцатичетырёхлетним сыном, который на неё за это и в суд может подать, при его-то профессии, было довольно забавно.
— Ты же знаешь, что он тебя любит, — добавила Лариса Евгеньевна, когда Настя уже собиралась вешать трубку. — Он всегда тебя любил.
После этого захотелось плакать. Настя пожалела, что не может сказать свекрови правду, да никому не может, даже собственной матери. А как бы хотелось, хоть раз, чтобы выговориться наконец, облегчить душу, и понять — умрёт она без Маркелова или выживет. Сейчас же казалось, что без него останется лишь пустота. Всё самое главное в её жизни связано с ним. Дочка, их дом, даже её работа, она ведь всегда советовалась с мужем, когда собиралась что-то изменить в магазине. И смеялась или спорила с ним, слыша ответ. В голове всё ещё вертелась сводящая с ума мысль: как он посмел всё испортить в очередной раз?
За те несколько дней, что Настя обитала в бывшей родительской квартире, её посетили, кажется, все соседи, в основном, соседки, которые ещё помнили их семью. Расспрашивали о родителях, о том, как те живут на новом месте, всё ли у них в порядке, а сами Настю глазами ели, приглядываясь и оценивая. Она не спорила, понимая, что это бесполезно, и они не успокоятся, пока не выведают всё, что их интересует. Зато потом разговоров им хватит не на один месяц. Когда она появлялась на улице, с ней здоровались и опять же разглядывали, косились то на Вику, иногда вслух сравнивая её рыжие косички с Настиными когда-то, а то и на машину посматривали, неизвестно чему в ней удивляясь.
— Здесь все друг друга знают, — сказала Насте Вика дня через три после их приезда, и голос был растерянным. — Представляешь? Все друг с другом здороваются!
Настя улыбнулась.
— Это точно. Но многие здесь давно живут. Тебя это удивляет?
— Я думала, так только в бабушкиной деревне бывает. Там с ней тоже все здороваются, когда мы по улице идём.
— Так она учительница, её все знают.
Вика задумалась, голову рукой подпёрла, навалившись на стол, и забыв про обед.
— Мам, а это ведь хорошо, когда тебя все знают, да?
Настя пожала плечами.
— Если тебе это нравится.
— Мне нравится, — уверенно кивнула Вика.
Настя улыбнулась, к дочке подошла и поцеловала ту в рыжую макушку.
— Я не сомневаюсь.
Лер появлялся в поле зрения обычно после обеда. Объяснял это тем, что работает он много и усердно, по двенадцать часов, причём каждый день, вот только его рабочий день начинается часа в четыре по полудню и заканчивается под утро.
— Я ночной обитатель этого города, — говорил он, смеясь.
— И единственный, да? — поддевала его Настя.
Фёдор хмурился.
— Как-то грустно сразу становится. Для кого я всё это делаю?
А однажды Настя встретила во дворе вместе с ним молодую женщину, она показалась смутно знакомой, но вспомнить так сразу не получилось. Но Настя улыбнулась приветливо, когда поняла, что это пассия Фёдора. Они вместе вышли из подъезда, сверху, из кухонного окна, послышался недовольный голос его матери, возмущавшейся по поводу того, что у кого-то не работа, а полное безобразие, раз шатаются где-то всю ночь, а потом спят по полдня, да и женщин себе под стать выбирают. Ведь, где это видано, чтобы приличная девушка спала до двух, да ещё в чужом доме. Настя невольно взглянула наверх, встретилась глазами с соседкой, а та, закончив свою обличительную речь, спокойно кивнула ей.
— Здравствуй, Настя.
— Добрый день, тётя Валя, — отозвалась она с улыбкой, а на Лера взглянула со значением. Но тот лишь отмахнулся от матери и сказал:
— Надо съезжать, запилила.
Девушка рядом с ним улыбнулась.
— Это она меня терпеть не может, — сообщила она, совершенно не обеспокоенная этим фактом. — Когда меня нет, она бегает за ним с тарелкой котлет и варит борщ. — Толкнула любимого локтем. — Поэтому он и не съезжает.
Фёдор смешно сморщился. Потом опомнился.
— Насть, ты помнишь Кристину? Вы, кажется, вместе учились.
Настя заинтересованно вздёрнула брови.
— Да?
— В параллельных классах. Мы с тобой вместе в соревнованиях по бегу участвовали пару раз, за школу бегали, за район. Но я перекрасилась в блондинку, вот ты меня и не узнаёшь.
Настино лицо разгладилось. Ей в какой-то момент стало неудобно, все её узнают, а она через раз на пятый. Так ещё решат, что зазналась она в своей Москве, здешние люди могут так сказать, она-то знала.
— Я помню, — поспешила сознаться она. — Но меня цвет волос и смутил. — Руку для приветствия протянула. — Рада снова встретиться.
Кристина несколько растеряно взглянула на протянутую руку, а Фёдор откровенно усмехнулся, головой покачал.
— Ты совсем очумела в этой Москве, — огласил он то, о чём Настя подумала минуту назад. Она даже расстроилась немного.
— В меня так долго вдалбливали правила этикета, что мне без этого уже странно.
— Так правильно, Маркелов-то профессорский сынок.
Настя чуть мстительно Леру улыбнулась.
— Бери выше, внук академика.
— Вот-вот. Кстати, так и не приехал?
— У него важное дело, вся неделя в судах.
— Ё-моё, скучно как.
— Ему об этом не скажи, Федь.
Кристина подхватила Лера под руку.
— Да, не всем каждую ночь в клубе тусоваться.
