Московский физико-технический

Такое сочетание мне очень нравилась, хотя я общалась с Милешкиной мало, но концентрация яда у Наташки всегда была такой высокой, что это замечалось и при не близком общении.

Как-то раз, когда она была в нашей комнате, еще в 65-ой, разговор шел о моей худобе. Милешкина, бывшая гимнастка, была тоненькой девушкой, и я бросила ей:

-А ты-то чего выступаешь. На себя погляди, такая же почти.

-Я, — закричала Милешкина. — Я такая же?! Да у меня руки толще, чем у тебя ноги.

Ручки и ножки у Наташки были, действительно, чуть покруглее моих. Ее отпор так мне понравился, что я еще долго хихикала после того, как Милешкина ушла.

Девчонки жили в корпусе "Д", так как места в нашем общежитии стало не хватать, и студенток, в основном москвичек, переселили в корпусе "Д". Жить стало легче — в корпусе "Д" сделали два душа — мужской и женский, и появилась возможность мыться каждый день, а до этого у нас был душ в подвальчике — все дни мужские, и только один — четверг женский, так что приходилось неделю хрюкать.

В комнате у них, как и во всем корпусе был ужасный холод, еще холоднее, чем у нас, топили совсем плохо, а панельные стены были тонкие, и вот, как-то ранним вечером они с Наташкой Милешкиной лежали на кроватях под одеялами в одежде — грелись.

Пришел Марк, Валю не застал и стал звать девочек пройтись — мол, прогуляетесь, подвигаетесь, и теплее вам будет. Девчонкам лень было вылезать из-под одеял и они продолжали валяться, ожидая, что Марк сейчас уйдет, но он не ушел, а завалился в одежде на свободную кровать, тоже укрылся одеялом и стал читать какую-то книгу, которую взял с тумбочки.

Всё бы ничего, но тут случайно, перепутав дверь, в комнату зашли родители девочки-первокурсницы, которая жила рядом.

Представляете, как они изумились, увидев двух девушек и одного парня, уютно лежащих, как ни в чем не бывало, в постелях. Для усиления впечатления совместной жизни, мгновенно реагирующий на ситуацию Марк открыл дверцу тумбочки и, достав оттуда кусок хлеба, начал жевать, в то время как Наташки объясняли остолбеневшим предкам, где живет их дитятя.

Родители удалились с круглыми от изумления и ужаса глазами.

-Наверное, захотят забрать дочку из этого вертепа, — хохотали мистификаторы.

Вот с этим Марком и обошлась потом так круто судьба, вернее, Советская власть.

А вообще, как нас предупреждали, только на физхиме еще читали тяжелые курсы, и надо было бы учиться, но кругом шло полное расслабление и сплошные свадьбы.

Начал Алик Кобылянкий, как я уже говорила, их с Валей свадьба была в конце третьего курса, потом Люся вышла за Сашку Юноша. Они еще весной договорились, что осенью поженятся, и поженились.

На ее свадьбе Люсина мама, проходя мимо меня, узнала сразу, обрадовалась знакомому лицу, она помнила меня еще со второго курса, когда я у них гостила, обняла и сказала:

-Красавица ты моя, вот бы и тебе под венец.

Но мое время еще не пришло.

Свадьбы играли комсомольские, собирали по 10 рублей и отдавали молодым, окупая таким образом свадебные расходы, причем собирали заранее, так как иначе не было денег на свадьбу.

Я собирала деньги на Люсину свадьбу от тех девчонок, что были приглашены, и Виолетта, с неохотой сунув мне в ладонь 10 рублей, буркнула как бы про себя:

-Студенты тоже люди. Где напастись таких денег на все свадьбы.

-Я предпочла не расслышать. Виолетта не была скупой, и не денег ей было жалко, а обидно: Люся выходит замуж, а она сама, такая клевая девица, еще не пристроена.

На Люсиной свадьбе, попозднее, когда все уже напились, я заметила знакомого студента с нашего факультета, с физхима, который ну никак не мог быть приглашен. Он сидел в конце стола, спокойно ел и пил, и я вдруг вспомнила, мне ребята говорили, что есть такой способ разживиться на халяву — пройти на чужую свадьбу, когда все уже перепьются и плохо узнают друг друга, и, пожалуйста, ешь и пей сколько душе угодно.

Не могу сказать, как меня огорчил самодовольный вид этого парня, спокойно зашедшего, собственно говоря, в гости непрошенным, не приглашенным, даже незнакомым жениху и невесте, и вот теперь лопающим и пьющим за их счет.

Парень этот, кстати, очень прилично учился, и тем хуже было полное отсутствие у него даже понятий о морали и нормах поведения, и я подумала:

"Окончит физтех, защитит диссертацию, пробьется в начальники, и будут у него, непорядочного и недоразвитого в плане этики человека, в подчинении люди, которым он и в подметки не годится, и ведь безразлично будет ему их мнение о нем, а они будут думать: И откуда такая скотина взялась? С физтеха, там все такие".

Люся и Саша сняли в Долгопрудном комнату за 30 рублей в месяц.

Жили они дружно между собой, Сашка был довольно вспыльчив, но Люся умела гасить его всплески. В квартире, где они поселились, комнаты были не изолированные, а проходные, Люся с Сашей жили в запроходной комнате, я бывала у них, но не часто, стеснялась хозяйки, да и боялась быть в тягость молодоженам.

Как-то я позвала Светку Светозарову в гости к Юношам.

-Пойдем пройдемся до Люси, посидим, чаю попьем,

-Нет, сказала Света решительно. Не пойду я к молодоженам, я просто стесняюсь их общества. У них всегда такие расслабленные удовлетворенные лица, не могу на них смотреть.

Я задумалась и тоже не пошла.

Люся как-то сказала, что жить в смежных комнатах с хозяйкой очень неудобно.

-А как же живут со взрослыми детьми в одной комнате? — напомнила я Люсе жизнь наших отцов и матерей — одна комнатка в коммуналке, вот и вся жизнь.

-Ну, когда дети большие, они уже наживутся, и быстро — раз, два и готово, — как-то легко ответила Люся.

Как я услышала это ее "раз, два и готово", то краска бросилась мне в лицо, хотя мы были наедине, Сашки с нами не было.

-Господи, — сказала Люся, — ну, извини. Я никак не дождусь, когда же ты замуж выйдешь, и с тобой можно будет нормально разговаривать.

Люся была права, пора, наверное, и мне было замуж, да только никто меня не интересовал.

Люська привыкает к семейной жизни, а я потихоньку приспосабливаюсь к жизни в новой комнате на четвертом этаже и сдружаюсь с девочками.

Милада Хачатурова, небольшого роста, с пушистыми темными волосами, светло-карими глазами, аккуратная, тщательно-старательная и наивная в своих серьезных рассуждениях о жизни. Милка, наполовину армянка, а по маме чешка, из Алма-Аты, имеет интересную смесь национальных черт в своем характере: мир вещей у Милки в полной гармонии, все вещички аккуратно сложены, учебнички на полке, тетрадки, ручки, вещи в гардеробе все уложены, никакого беспорядка.

И при этом мир людей в полном хаосе, никаких полочек, никаких наклеек. Каждый имеет, по понятиям Милки, право на свою индивидуальность, и это трактуется очень широко, странности и чудачества у Милки тоже норма. Ну, посмеяться над чужими недостатками можно, а осуждать нет, осуждению подлежат только явные пороки, преступные, а всё остальное — уж как природа создала человека, так он и живет, выше головы не прыгнешь.

Саму Милку природа создала болтушкой. Говорит Милада безумолку, молчит, только когда спит, учится или ест. Нет, когда ест и учится, тоже говорит. Слова ее, легко выпрыгивающие с мягких губ, заполняют пространство как-то легко и быстро, и горошинами, горошинами, набивается ими комната. Они шуршат, закатываются под кровати, попадают под ноги. Можно ходить, думать, есть, пить, чистить зубы под непрерывное их катание по комнате. Так Милка выплескивает эмоции, слушать ее необязательно, она не очень ждет ответов, это скорее монолог, чем диалог, но мы, трое других, иногда всё же вставляем слово. Мила обычно или соглашается, или начинает спорить, можно продолжить полемику, а можно замолчать, и поток, побурлив еще на месте, где его слегка преградили, потечет себе дальше с равномерным журчанием.

Так вот, Милка стала встречаться с парнем из ее группы — невысоким умненьким мальчиком, которому она явно нравилась и которого одновременно пугала.

Юрка хоть и появлялся у нас часто, был очень молчалив, стеснителен, я лично не сказала с ним и двух слов, не сравнить с Берштейном, с которым я когда не цапалась, то беседовала на всякие темы, правда, темы выбирал сам Толька и таким образом давал Наташке повод гордиться эрудицией своего избранника, а Юрка молчал и проигрывал на фоне Тольки, как позднее и Алешка.

Юрка приходил, здоровался и сидел, молча ждал Миладу. Она одевалась за шкафом, и они уходили гулять.

На октябрь я взяла путевку в профилакторий и переселилась туда. В течение учебы на физтехе я делала это не менее двух раз в год. В профилактории меня подкармливали, накачивали витаминами, глюкозой с аскорбинкой, и таким образом я немного подзаряжалась для дальнейшей сумасшедшей учебы. В профилактории комнатки были на двоих, и я жила вместе с Валей, курочкой рябой с аэромеха, желтоглазой миловидной девушкой, усыпанной светло-коричневыми веснушками и светло-коричневыми же волосами, закрученными на плечах. Валюша была тихоней, ни с кем еще не замеченной, а тут подцепила себе кавалера — мальчика с первого курса, чем вызвала молчаливое осуждение своих ровесниц.

Объяснила она мне свой неожиданный и нелепый с точки зрения окружающих девиц роман так:

-Понимаешь, Зоя, мы познакомились в походе, а там не имело значения, какого возраста парень, просто преимущество мужчин в таких условиях очень велико, он мне помогал, поддерживал, и я не чувствовала, что он много младше.

Ее голубоглазый мужичок нисколько не был озабочен тем, что нашел себе девушку постарше — он держался свободно и на равных как с ней, так и со мной.

Если он приходил и Валя училась, он не только не проявлял трепетного уважения к занятиям четверокусницы, а тотчас интересовался, не нужно ли ей стимулирующее. Валя стеснялась, краснела, но не возражала.

Всё бы ничего, но раздражали они меня тем, что не удалялись для стимуляции куда-нибудь в укромное местечко, а садились напротив меня на Валину кровать и непрерывно целовались, правда, Валя, скосив глаза на меня, делала вид, что отстраняет его. Я вынуждено уходила и сидела у своих, в 121 комнате.

-А чего ты здесь? — интересовалась Милка. — А, наверное, тебе этот детский сад надоел.

-Да, — сознаюсь я. — Достали. Просто жуть, все целуются и целуются. Надеялась отдохнуть месяц, и так не повезло.

-Ты только скажи, я с Юркой приду, сяду напротив, и тоже буду целоваться, и кто кого пересидит, а то нам с ним и деваться некуда, а они хорошо устроились.

-Да, еще целуются перед девушкой, которой, может и поцеловаться не с кем, — дорисовываю я грустную картину.

Но предложенным Милкой методом выживания соседей так и не пришлось воспользоваться, потихоньку прошел октябрь, и я снова переселилась в 121 комнату.

Я куда-то бреду мимо корпуса наших ребят, и мне навстречу попадаются Лебедев и Боря Каплан.

-Вон Зоя идет, — вдруг радостно говорит Боря, поднимая тонкие женские брови над круглыми детскими глазами

-Зоя, пойдем, у меня что-то есть для тебя.

Заинтригованная, я секунду колеблюсь, и Лебедев тут же комментирует:

-Ее товарищ приглашает от чистого сердца, а она еще думает.

Боря ведет меня по коридору до своей комнаты, заглядывает в нее и, вздохнув, останавливает меня.

-Подожди здесь, — говорит он, и я понимаю, что в комнате такой бардак, что запустить туда даже хорошо знакомую девушку, даже закаленную физтешку всё-таки нельзя.

Минут через пять (ищет, комментирует его отсутствие Пашка, а что ищет, я не знаю) на пороге комнаты появляется Боренька с небольшой коробочкой в руках, открывает ее и протягивает мне.

Шоколадные конфеты, набор.

Я хватаю конфету, и мгновенно надкусываю.

-Осторожно, не разлей, -хором кричат мне мальчишки, но уже поздно, я пролила находящийся в конфете ром.

Пашка мне выговаривает:

-Ну, вот хоть бы поломалась немного, сказала бы, что, мол, нет, спасибо, я шоколадных конфет не ем, нет, только увидела, сразу цап-царап и в рот, даже предупредить ее не успели, даже полсловечка сказать.

Я обескуражено молчу, мне жалко, что по усам текло, да в рот не попало, но тут Каплан, которому из Риги родители прислали посылку, а в посылке коробочку этой экзотики, мучительно поколебавшись, принимает мужественное решение.

-Всем по одной, — говорит он, — но Зоя-девушка. Ей можно две, тут есть лишние.

И я, несмотря на вопли Лебедева, что это дискриминация мужчин, осторожно беру вторую конфету, аккуратно скусываю шоколадный верх, выпиваю ром и закусываю нижней половинкой.

-Вкусно, — я облизываюсь, а Боря и Павлик внимательно смотрят мне в рот, заново сопереживая со мной вкус рома и конфеты.

Потом мы втроем идем куда-то в институт, в общем, каждый идет туда, куда он шел до нашей встречи на углу.

Утро. Пасмурный осенний день. Я не пошла на занятия, вернее, не поехала на базу, проснулась и валяюсь в постели, лень вставать.

Ленка уже умчалась в свой научно-исследовательский, оставив на столе, как обычно всю свою косметику, ватки с остатками пудры, кисточки румяна и прочую дрянь. Девчонки на лекциях, и я одна не надолго.

Я встаю, подхожу к окну, смотрю на унылую погоду, дождит, слякотно. Но деревья еще не облетели и радуют глаз разноцветием. Смотрю на корпуса общежития, и вдруг — я с начала года ни разу не вспомнила про существование Ефима!

И понимаю, всё, я совсем свободна.

Я снова залезаю в постель и думаю о своей жизни, как бы оглядываюсь.

Я на четвертом курсе физтеха, худющая, бледная, с кучей хронических желудочных болезней. А учиться еще три года. У меня после перегрузок третьего курса плохо с памятью, и навряд ли я буду учиться хорошо, но институт, наверное, закончу. Люська замужем за своим Сашкой, Динка тоже скоро выйдет за Женьку, Виолетта с Сережкой Пинчуком, но Ирка еще со мной.

Я растеряла старых друзей, живу с новыми, жить в общаге надоело, зато мама близко, под Москвой, и всё еще наладится, впереди еще много встреч и долгая жизнь, я еще совсем молодая.

Ефима я положила в один из ящичков памяти, наклеила этикетку и задвинула ящичек, и мне уже совершенно всё равно, как сложится его жизнь — отныне у него свою дорога, ну, а у меня своя, и не будет больше пересечений наших судеб.

Я познаю, что настоящий, полный разрыв — это не ненависть, не горечь утраты, это безразличие.

Много, много лет спустя, я расскажу Зойке, когда она приедет ко мне из Ленинграда:

-Я знала про жизнь Ефима всё. Все наши общие знакомые с Электроники, когда я их встречала, первым долгом рассказывали мне про Ефима без всяких просьб с моей стороны. Он женился на пятом курсе, на москвичке, как и собирался, Кажется, она была студентка пединститута, во всяком случае, Наташка Анохина, которая ее видела, сказала:

-Типичная учительница, ничего особенного, — хотя навряд ли Наташка стала бы нахваливать жену Ефима при мне, даже если она бы ей понравилась.

Ефим заработал на кооператив поездками в стройотряды, купил 3— комнатную квартиру, а потом развелся, долго жил один, второй раз женился поздно.