При этом проштрафившиеся "неаполитанцы" оказались в подчинении штаба танкового корпуса СС, который вскоре после окончания боев за Салерно приказом группы армий "Юг" был выведен из состава 4-ой танковой армии и переведен в резерв. Заодно на эсэсовцев возложили задачу обороны Неаполя в случае повторной попытки высадки союзников, что считалось крайне маловероятным, но позволяло на вполне законных основаниях подчинить штабу Хауссера все итальянские части в этом районе, не ущемляя чрезмерно самолюбие последних. А Ганс получил возможность немного поностальгировать, вспоминая первый год своей службы в частях "Тотенкопф", тогда еще не входивших в состав ваффен-СС, и лишний раз доказать, что не зря считается превосходным командиром, способным решить любую задачу. Обе эти возможности он реализовал с блеском, творчески применив довоенный опыт охраны концентрационных лагерей при организации исправительных работ итальянских штрафников.
Впрочем, присмотр за "неаполитанцами" и патрулирование побережья никак нельзя было считать сложными или даже просто обременительными задачами, так что фактически эсэсовцы предавались заслуженному отдыху, любуясь видами Везувия и регулярно купаясь в ласковых водах Тирренского моря. А война шла своим чередом. Остатки 1-ой британской армии, измочаленные и перемолотые непрерывными атаками танковых и армейских корпусов Манштейна, эвакуировались в Африку, бросив на побережье Калабрии всю свою технику и тяжелое вооружение, а также 4-ю гуркхскую дивизию, которой выпала почетная, но тяжелая доля — прикрывать отход и посадку на суда остальных частей. Германская пресса трубила на весь мир о новом Дюнкерке и неприступности европейских берегов для любого вражеского вторжения. Британское радио упирало на спасение большей части личного состава, попавшего в безвыходное положение, разумеется, не по вине собственного командования, а исключительно в силу неблагоприятного стечения обстоятельств. Американцы обживались на Сицилии, методом проб и ошибок, изыскивая способ окончательно выдавить немцев с этого острова. Группа фон Виттерсгейма, преобразованная между делом в 10-ю полевую армию, тоже не теряла времени даром. Её ударные соединения — XIV-й танковый корпус и дивизия "Герман Геринг" были переправлены на материк, им на замену в Мессину прибыли свежий армейский корпус и 999-я пехотная дивизия, укомплектованная бывшими социал-демократами и прочими, пораженными в правах призывниками. Остатки итальянского "Альпийского" корпуса также подверглись ротации. А в небе над Мессинским проливом крутилась нескончаемая карусель ожесточенного воздушного противостояния...
Все эти события проходили как бы мимо Нойнера, служа своеобразным фоном для приятного времяпрепровождения на берегах Неаполитанского залива с регулярными посещениями города и близлежащих курортов. Понимая, что такое счастье просто не может продолжаться долго, Ганс, как и все остальные солдаты и офицеры корпуса, буквально упивался этим отпуском посреди войны, чередуя буйные загулы во время увольнительных с блаженным ничегонеделанием на службе. В результате эти несколько недель мягкого итальянского лета стали едва ли не самыми счастливыми временами его жизни. Но всё проходит, закончился и этот веселый период его насыщенной биографии.
Первой ласточкой грядущих изменений стала переброска эсэсовского корпуса на север. Попутно на подчиненных Хауссера была возложена почетная миссия участия в совместном параде победы, проводимом в Риме по случаю окончательного изгнания англо-саксонских войск из Италии (про Сицилию предпочли дипломатично "забыть"). На торжествах присутствовал сам Муссолини, Германию представлял командующий сухопутными силами фельдмаршал фон Браухич. Механизированные колонны танкового корпуса СС, ставшего главной звездой отгремевших боев, попирали булыжник древних улиц итальянской столицы, проходя мимо величественной громады Колизея, и казалось, что тени великих побед прошлого ложатся на плечи современных триумфаторов — наследников былой славы.
На эсэсовцев пролился настоящий ливень наград, не обошедший стороной и Ганса — герой битвы у "монастырского холма", командовавший подразделением, первым рассекшим вражеский плацдарм и ворвавшимся в Салерно, оказался одним из одиннадцати военнослужащих дивизии, которым триумф в Кампании принес долгожданное посвящение в рыцари. В ходе торжественной церемонии, в присутствии командующего корпусом и командиров всех трех эсэсовских дивизий, гауптштурмфюрер Нойнер был награжден "Рыцарским крестом", застежку которого защелкнул на его шее сам командующий группой армий "Юг" — фельдмаршал Эрих фон Манштейн!
Затем перед офицерами корпуса, а также кавалерами "Рыцарских" и "Германских" крестов в роскошном зале Королевской оперы, ничуть не пострадавшем за время недавних боев, выступил рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Напутствуя героев недавних боев, глава "Черного ордена", среди прочего, произнес: "Мы никогда не позволим поблекнуть этому отличительному оружию, и страху, и наводящей ужас репутации, которые шли впереди нас в боях за Салерно, а будем постоянно повышать их значение"*. Нойнер, слушавший эти слова из партера, не испытывал в ту минуту и тени сомнения в истинности данного изречения.
* * *
После торжественной части состоялся шикарный банкет, на котором рейхсфюрер еще раз поздравил всех вновь награжденных и лично пожал руку каждому из них. Похвала шефа СС, как и возможность пожрать деликатесов за одним столом с высшими чинами организации, была приятна, щекоча самолюбие молодых сорвиголов, но слова, определившие дальнейшую судьбу Нойнера и еще нескольких отличившихся офицеров корпуса, прозвучали уже после застолья.
Дивизионный адъютант выловил Ганса на следующее утро и передал приказ срочно явиться в штаб дивизии. Шестое чувство гауптштурмфюрера насторожилось, но как-то странно. Проанализировав свои ощущения, Ганс пришел к несколько необычному выводу: незапланированный утренний вызов к начальству, да еще и переданный таким подчеркнуто-официальным способом, как ни странно, непосредственной угрозы не нес. Вроде бы. Скорее повод для беспокойства. Ну что ж, могло быть и хуже. Придя к такому заключению, Нойнер отправился на встречу неизбежному.
В кабинете какого-то графского особняка, исполнявшегося в последнюю неделю роль дивизионной штаб-квартиры, Ганса, помимо сосредоточенного Присса, поджидал еще и Баум, рожа которого имела на редкость кислое выражение. Что могло так расстроить старого друга, недавно награжденного дубовыми листьями к Рыцарскому кресту, а на днях еще и произведенного в штандартенфюреры, Нойнер не представлял, но задуматься над этим всерьез ему не дали. Едва выслушав стандартный рапорт Ганса: "командир III-го батальона 1-го панцер-гренадерского полка "Тотенкопф", гауптштурмфюрер Нойнер по вашему приказанию прибыл!", Присс указал пальцем на заранее придвинутый стул.
— Садись, разговор у нас будет не обычный.
При этих словах Баум скривился еще больше. Значит, Отто в этой истории что-то не устраивает. Интересно...
Едва Ганс уселся, бригадефюрер выбил пальцами на лакированной столешнице замысловатую дробь и тут же перешел к делу:
— Сперва о приятном. Поданный Отто и подписанный мной, рапорт о присвоении тебе внеочередного звания — утвержден. Поздравляю, штурмбаннфюрер!
Мозг еще не осознал до конца произошедшее, а намертво вбитые рефлексы уже подбросили тело вперед, заставив вскинуть руку в "германском приветствии":
— Хайль Гитлер!
— Хайль! — Присс и Баум тоже поднялись, теперь уже вполне официально приветствуя сослуживца, но официоз развития не получил. Едва Ганс сел на свое место, как бригадефюрер продолжил:
— Понимаю, что настроение у тебя сейчас неподходящее для серьезных разговоров, но время не ждет, а потому — к делу! Сейчас мы победили, корпус СС покрыл себя славой, но война на этом не заканчивается. Напротив — всё только начинается. Наш противник по прежнему силен и недавние поражения заставят его многому научиться, а значит, мы не имеем права почивать на лаврах. Опыт, приобретенный в боях и оплаченный кровью наших товарищей, должен быть осмыслен и применен с максимальной эффективностью. Ваффен-СС расширяются и реорганизуются. Формируются новые дивизии и корпуса, соответственно расширяются структуры обеспечения и снабжения. Для управления всей этой системой нам нужны квалифицированные штабные офицеры. Офицеры, имеющие богатый боевой опыт, дополненный системным военным образование, ценны вдвойне. Понимаешь, что это значит?
Ганс покосился на мрачного Баума и уверенно кивнул:
— Перевод в новое соединение?
— Да, но не совсем. Вернее не сразу. В корпус пришел приказ из кадровой службы СС: им не хватает офицеров генерального штаба, поэтому командиры, проявившие склонность к планированию и организации боевых действий, должны быть откомандированы на соответствующие курсы Военной академии, после окончания которых, смогут занять штабные должности во вновь формируемых соединениях.
Просмотрев твои доклады, отчеты и рапорты, я пришел к выводу, что из всех офицеров дивизии именно ты наиболее подходишь для штабной работы. — Тут бригадефюрер тоже бросил взгляд на недовольного Баума, после чего продолжил. — И Отто, хоть и не хочет терять своего лучшего комбата, согласен с моим мнением. Так что пиши рапорт, штурмбаннфюрер. И готовься к вступительным экзаменам — времени до окончания очередного набора осталось совсем немного.
Вот так судьба свежеиспеченного штурмбаннфюрера Ганса Нойнера нежданно-негаданно совершила очередной резкий поворот, заставив забыть о, казавшихся такими близкими и легко-осуществимыми, планах на будущее и с головой погрузиться в новые заботы. Полетели к чертям надежды на законный отпуск, полагавшийся в связи с награждением. Напомнили о себе столь хорошо знакомые Гансу заботы, связанные с передачей своего подразделения новому командиру. Подготовка к поступлению заставила вновь засесть за уставы и наставления — завалить экзамен, опозорив дивизию и своих командиров, рекомендовавших его к обучению, решительно не хотелось.
Но опыт и целеустремленность, помноженные на некоторую толику таланта, способны свернуть горы, а потому, когда пришло время отправляться в Берлин, Ганс передал свой, теперь уже бывший, батальон его новому командиру — гауптштурмфюреру Вальтеру Ридеру в идеальном состоянии. После чего уверенно сдал вступительные экзамены и был зачислен в стройные ряды учащихся десятого набора курсов офицеров генерального штаба при Военной академии.
В последний день перед отправкой в столицу, во временную квартиру Ганса заявился Баум и, окинув тоскливым взглядом интерьер, задумчиво протянул:
— Собрался уже?
И в ответ на кивок Нойнера невозмутимо продолжил:
— Ну да, ты всегда на подъем легким был. Я чего зашел: там, в столовой, парни собрались тебя проводить. Не каждый день у нас офицерами генштаба становятся, так что пошли, пока время есть.
В длинном зале столовой Ганса дружно приветствовала немалая толпа народу — офицеры и унтера с которыми он, так или иначе, пересекался за время своей долгой и успешной службы в дивизии. Те, с кем он воевал и дебоширил, кто был рядом во время жестоких боев и разгульного веселья относительно мирных дней. Те, кто остался жив, исходив вдоль и поперек всю Европу по неверным военным дорогам.
Стоило Гансу в сопровождении Отто появиться в помещении, как Вальтер Бестманн, старший по званию среди собравшихся, поднял руку, призывая гомонящих сослуживцев к тишине:
— Камрады! Сегодня мы провожаем нашего друга, одного из лучших офицеров дивизии и просто хорошего парня. Тащите его за стол!
После этих слов Ганса подхватила сразу дюжина крепких рук и, под смех и шутливые выкрики собравшихся, поволокли к уставленному явно не стандартной выпивкой и закуской столу. Из дальнейших событий на следующий день, валяясь на мягком диване в купе экспресса "Рим-Берлин", Нойнер достаточно отчетливо смог вспомнить только Майера в расстегнутом мундире, провозглашавшего очередной тост, стоя одной ногой на своем стуле, а другой — на столе, да "барона", вручавшего ему памятный подарок. Последнее обстоятельство вспомнилось быстрее всего, так как подарок обнаружился утром на его руке — дорогие и очень качественные швейцарские часы с массой дополнительных функций и памятной гравировкой, вручая которые фон Равенштайн проговорил:
— Ты вел нас за собой и всегда был рядом в самых жестоких боях. И нам ни разу не пришлось об этом пожалеть. Возьми, командир. На память о третьем батальоне, который никогда тебя не подводил.
Колеса отстукивали мерную дробь, поезд летел к перевалу Бреннер, Ганс в гордом одиночестве поправлял здоровье полусухим красным вином и гадал, чем его встретит столица тысячелетнего Райха. Начинался новый этап его военной карьеры.
* * *
А пока Нойнер обживался в Берлине, активно готовясь к занятиям в академии, мир жил своей собственной жизнью. Война, идущая четвертый год, продолжала сотрясать океаны и континенты, пожирая все новые и новые человеческие жизни.
Войска 7-ой армии США предприняли очередную попытку прорвать "линию Этны", воспользовавшись сменой немецких войск на передовой. Атака провалилась, обернувшись упорными трехдневными боями, сопровождавшимися чувствительными потерями с обеих сторон. В Италии состоялся суд над руководителями недавнего мятежа во главе с Бадольо. А на бескрайних просторах Тихого океана развернулось очередное ожесточенное сражение — американская морская пехота, при поддержке австралийцев, высадилась на занятый японскими войсками остров Новая Георгия.
Немецкое командование тоже не сидело, сложа руки, спеша воспользоваться благоприятной стратегической обстановкой, сложившейся после провала англо-американского вторжения в Италию. И первым звеном в цепи планируемых операций стало давно подготавливаемое наступление в северном Иране. Время, прошедшее после взятия Тебриза, не было потрачено даром. Оперативную группу "Кемпф" преобразовали в 12-ю армию и значительно усилили. В ее составе появился штаб LVII-го танкового корпуса, вместе с которым прибыла пополненная и отдохнувшая 23-я танковая дивизия. 28-я и 90-я дивизии были окончательно переформированы в моторизованные. XVIII-й горнострелковый корпус пополнился 97-ой легкопехотной дивизией, а корпус "Ф" буквально накачали новыми формированиями, в основном из числа различных мусульманских легионов, и теперь это своеобразное соединение по своему составу напоминало усиленную, частично моторизованную пехотную дивизию. Люфтваффе со своей стороны выделило для поддержки грядущего наступления на Тегеран V-й авиакорпус и 9-ю зенитную дивизию. Также немало было сделано для улучшения снабжения и расширения сети коммуникаций.
Не зевали и англичане. Монтгомери энергично взялся за дело, стремясь превратить второсортные оккупационные соединения, не видавшие ранее противника страшнее местных повстанцев, в полноценную боевую армию, способную не только противостоять немецким ветеранам Восточного фронта, но и одержать над ними верх. Снабжение и подкрепления шли потоком. В портах Персидского залива днем и ночью разгружались суда из Индии, метрополии, Южной Африки и США, выбрасывая на спешно расширенные и модернизированные причалы десятки тысяч солдат и сотни тысяч тонн грузов. Вопрос: кому владеть персидской нефтью? — был слишком важен для Британской империи, и потому Комитет начальников штабов не мелочился, отправляя 10-й армии все необходимое по первому требованию. Задачу перед генерал-лейтенантом Бернардом Лоу Монтгомери поставили весьма решительную: разгромить противостоящие германские формирования и восстановить полный контроль над всей территорией Ирана.
