— Да вроде уже и не платили. Венецианцы сами рады были задать жару ромеям, дабы в одиночку потом владеть всеми морскими путями. — Крепыш криво усмехнулся. — Я не особо вникал во все эти дела, да мой дружок Шарль, из бедных рыцарей, любил обо всем этом потолковать.

— Дальше что? — Охотник прилег на кровать, не потрудившись снять сапоги.

— Пол года стояли мы в городе у Влахернского дворца. Житуха была, я вам скажу, знатная. Местные, как прознали о нашем приближении, тут же отпустили плененного императора, который начал править со своим сынком. Заморыш оказался малым благодарным. Поборы своим ромеям устроил адские, да мы, зато, словно сыр в масле катались: хочешь тебе бабы, хочешь вина, хочешь камни, золото, серебро.

Вим прикрыл глаза. Довольная широкая улыбка расплылась на круглом грубом лице.

— А потом все разом завершилось, — резко продолжил он. — Ромеям надоело нас кормить. Ну, они и учинили бунт против императора с сынишкой. И тут наши святоши заявили, что именно мы призваны навести порядок в городе и передать его под управление истинным слугам Господа. А мы были и не против.

— И как, значится, навели порядок? — Съехидничал Трубецкий.

— Ja-a-a! — Вскричал крепыш, хохоча. — Три дня мы резали ромеев, как зайцев, грабили их дома, пользовали их девиц. Даже монашек отведали. Ох, как же они молились, как кричали. Но это такое, прошлое. Главное, что хотел сказать: столько золота, серебра, камней я не видел нигде. И не подумайте, что я какой темный крестьянин. Помотала меня жизнь по свету. Многое повидал. Но такой роскоши, как в Константинополе нигде нет. Клятвенно могу заверить.

— Хм... — Микула глянул на Вима затуманенным взором. — А тут ты как очутился?

— Was? — Крепыш присел на кровати, допивая содержимое бутыля. — Да пошли мы, как-то с товарищами в таверну к Иоанну, к которому я раба сейчас посылал. В общем, набрались неразбавленного. Вышел я по нужде. А дальше и не помню. Очнулся уже прямо в этом самом доме. Передо мной дож стоит со свитою. Говорит, мол, не человек я больше, а родич — вриколакос по-ромейски. Так я и стал слугою-наемником у нашего сеньора Викензо. Уже, как-никак, лет сорок с того времени прошло.

— Так это дож тебя обратил? — Снова перебил рассказчика мастеровой.

— Ну, ты и глупый, дружище! — Вим расхохотался, весело глядя на новичков. — Дож никого не обращает. Он же из старых сородичей. А они-то не больно любят создавать себе потомство. Меня обратил один норманн из свиты сеньора. Я даже не помню, как его звали. Сгинул он через несколько дней после моего становления. Говорят, бунтовщики его прикончили.

— Кто такие бунтовщики? — Ратмир сфокусировал плывущий взгляд на собеседнике.

— Ты, Bruder9 , правда думаешь, что мы здесь первые сородичи? — Больше сомнений не возникало. Вим был изрядно пьян. — До того, как мы прибыли в эти земли, здесь тысячи лет проживали другие вриколакос. Не одно поколение их, думается мне, сменилось в стенах этого города. И нашему приходу они явно не обрадовались.

— Но вы смогли их победить, — подытожил витязь.

— Победить? Нет. — В дверном проеме стоял высокий худощавый незнакомец. — Но изгнать из города удалось.

— О! — Радостно воскликнул Вим. — Это наш сержант объявился. Прошу знакомиться — шевалье Анри де... как-то там...

— Анри будет достаточно, — отрезал сержант, закрывая дверь. Широким шагом он подошел к беседующим и присел на угол свободной кровати. — Я ваш командир. Именно я буду отдавать вам приказы, а вы будете их исполнять. Не вставайте. Qu'est-ce que c'est10 , Вим? Ты снова хлестал кровь пьяных моряков?

— Так за знакомство же, — пробурчал крепыш.

Сержант пропустил отговорки Вима мимо ушей.

— Думаю, вы теперь догадываетесь, что ваша служба дожу будет заключаться в борьбе с не признавшими его власть сородичами и различными нарушителями нашей mystere11 ?

— Ми-сте-ре, — Вим неуклюже попытался изобразить французское произношение командира. — Иными словами, вы будете убивать всякого смертного, кто прознает о нашем существовании...

— И захочет поделиться своим открытием с остальными смертными, — закончил Анри. — Tout est-il clair?12

— Эй, Ратмир Михалыч, ты куда, друже? — Удивленный окрик вывел охотника из состояния глубокой задумчивости. — Не зевай, нам сюда.

Витязь тряхнул головой, прогоняя остатки воспоминаний, и направил свою кобылу в переулок, куда свернул товарищ. Микула терпеливо ждал, посмеиваясь над нерасторопностью друга.

— А может ты снова к нам? — Спросил мастеровой, когда их лошади поравнялись на мощеной тесаным камнем улице. — Здалась тебе эта своя хата? Сидеть там в одиночку только думы темные нагонять. С нами в казарме всяко веселее. Там и языками почесать можно и в кости сыграть. А намедни сержант налакался моряцкой кровушки, такое устроил... Эй, ты чуешь?

— Чую-чую, — вяло отозвался Ратмир. — Что на сей раз?

— Значится устроил поединок с Вимом. И оба вдрызг пьяные. Дошло дело до того, что отпанахал сержант Виму сразу два пальца на руке. Вот потеха была! Оно, конечно, знамо дело, пальцы то отрастут, но бедолага Вим еще не скоро сможет из лука постреливать. — Трубецкий хлопнул товарища по плечу. — Ну, так что, айда к нам?

— Нет, Микула. Даром что ли я у дожа позволение на свой дом испрашивал? Он же, по первой, ни в какую не хотел. Но за двадцать то лет верной службы можно и поблажку сделать. А на Вима с Анри и остальными я вдоволь нагляделся. Мне теперь охота и в тишине пожить.

— Ну, как знаешь, друже, — пожал плечами мастеровой. — Как говориться: хозяин-барин. Бывай.

— Бывай, Микула.

Витязь спешился, взял пегую под уздцы и, дабы не обращать на себя излишнего внимания, пересек вечно многолюдную Месу13 . Проходя через Форум Быка14 , он отвесил крепкую оплеуху мальчишке-бродяге, пытающемуся незаметно срезать у Ратмира кошель с деньгами. Воришка тот час все понял и бросился наутек сквозь толпу. Охотник преспокойно продолжил свой путь.

Отперев ворота во двор своего дома, он завел лошадь в стойло. Сорока радостно зафыркала, предчувствуя дневной отдых и заслуженный ужин. Витязь насыпал полную кормушку душистого овса, вынул из-за пояса нож и сделал аккуратный разрез на своем запястье. Тонкая струйка темной крови полилась в кормушку. Убедившись, что этого достаточно, Ратмир лизнул ранку, которая тут же затянулась. Сорока смачно зачавкала. Этот способ приручения животных когда-то показал Магомед — личный конюх дожа. 'Впрочем, сей способ неплохо работает и со смертными людьми' — говорил он. За что и был однажды казнен Бьерном, так как производить смертных рабов крови и, тем более, обращать людей в сородичей разрешалось только с личного позволения дожа Викензо.

Охотник вошел в дом, спустился в подвал. Не зажигая лампад, сбросил с себя кольчугу, снял оружие и тяжело повалился на деревянную лавку, покрытую старой, изъеденной молью, некогда привезенной из родной земли медвежьей шкурой. Веки сомкнулись.

Он просыпается в своей землянке в глухом лесу близ Великого Новгорода. Сладко потягивается. Мерцающая лучина озаряет жилище неровным тусклым светом. Он выбирается наружу. Такой чистый лесной воздух. Такое яркое звездное небо. В стороне тихо плещется река. Ратмир идет к ней, чтобы умыться свежей прохладной водой.

Внезапно раздается гром. Небо моментально затягивается тяжелыми черными грозовыми тучами. Запахи леса куда-то исчезают. Вмиг тысячи истошных людских криков наполняют пространство вокруг. Ратмир не может этого вынести. Он зажимает уши ладонями и валится на прибрежный песок. Он тоже кричит, но не слышит себя. Он находит силы подняться и бросается прочь в глубину леса.

За деревьями небосклон освещен заревом гигантского пожара. Оттуда раздаются крики. Витязь спешит. Он понимает, что должен успеть, должен помочь этим людям. Продираясь сквозь ветви колючего кустарника и выскакивая на открытый широкий луг, он видит, как пылают огнем стены Новгорода. Он ясно слышит крики, лязг оружия, ржание лошадей. Идет бой. В городе все его родные. Он обязан их спасти. Он бежит, но понимает, что очень медленно.

Ратмир врывается в город. Повсюду лежат изрубленные тела, мостовые залиты кровью. Ноздри неприятно щекочут ужасные запахи гари, боли, страха, смерти. 'Только бы успеть' — проносится в голове. Он бежит. Ему кажется, что он узнает некоторые лица из павших новгородцев. Дома горят.

Охотник оказывается в Торговом конце. На площади, где некогда стояли лавки купцов, пылает огромный костер. Вокруг него на коленях стоят пленные. Они опутаны по рукам и ногам. Они плачут, стонут и молят о пощаде. Ратмир принимается резать путы ножом. Он шепчет что-то ласковое, успокаивающее, но пленные продолжают громко рыдать.

Вмиг площадь заполняется десятками людей в кольчугах и серых накидках. У каждого на груди и плечах вышиты красные и черные кресты. Витязь поднимает с земли меч и бросается в бой. Он рубит, режет, колит врага. Он больше себя не контролирует. В его теле пробудился древний страшный зверь. Под ударами меча враги разлетаются на куски, роняют щиты, копья, мечи и топоры. Их кольчуги лопаются, разлетаются на тысячи блестящих, в свете костра, колец.

Вот, почти все враги повержены. Остается только один. Это высоченный рыцарь в белой мантии с черным крестом на груди. Голова защищена круглым шлемом с прорезями для глаз. Он замахивается огромным топором и бросается на охотника. Ратмир делает пируэт, крутится на пятках и оказывается за спиной у противника. Удар мечом. Мантия гиганта рвется на спине. Между лопаток хлещет кровь. Еще пируэт и Ратмир бьет врага по незащищенному кольчугой запястью. Топор с глухим звуком ударяется о мощеную бревнами площадь.

Гигант страшно рычит и бросается на витязя с голыми руками. Ратмир отскакивает в сторону, становится на одно колено. Лезвие меча со свистом рассекает крестоносцу сухожилие на правой ноге. Великан теряет равновесие и плашмя валится на мостовую. Охотник одним броском оказывается у головы врага, хватает того за шлем, чтобы его снять, но слышит знакомый голос у самого уха: 'Молодец, мой мальчик'.

Он поднимает глаза. Вокруг стоят освобожденные пленные новгородцы. Все они грязные, рваные, покрытые запекшейся кровью, но улыбаются. Ратмир ищет среди них лицо матери и не находит. Он оборачивается и в ужасе издает громкий крик.

Прямо за спиной стоит мертвенно бледный незнакомец со сверкающими красными глазами. Он тоже улыбается, обнажая длинные клыки. Он тихо произносит: 'Молодец'...

Ратмир резко распахнул глаза. Прямо над ним склонилось ужасное лицо незнакомца. Витязь скатился с лавки, нащупал среди валяющейся одежды нож и вскочил, готовясь к бою. Бешено озираясь по сторонам, он никого не увидел. Чтобы удостовериться наверняка, охотник заглянул под лавку и тяжело опустился на пол.

— Я так давно не видел сны, — вслух произнес он.

Дневной кошмар оказался для него настоящим шоком. С тех пор, как Ратмир прибыл в Новый Рим, он старался как можно меньше думать о прошлом. Со временем он перестал видеть сны о доме, родных и даже бледном незнакомце, обратившим его чуть более двадцати лет назад. И тут новый кошмар.

— Нужно идти.

В самом наихудшем расположении духа охотник натянул повседневную одежду, накинул на голову капюшон и вышел из дома.

1. Стаурион — портовый район в Константинополе.

2. Мареотик — белое сладкое вино.

3. Скарамангий — парадное одеяние византийцев.

4. Умбон — металлическая бляха-накладка полусферической или конической формы, размещенная посередине щита, защищая кисть воина.

5. I miei amici (итал.) — друзья мои.

6. Buonasera (итал.) — добрый вечер.

7. Sia cosi gentile (итал.) — будьте любезны.

8. Ratte (нем.) — крыса.

9. Bruder (нем.) — брат.

10. Qu'est-ce que c'est? (фран.) — Что такое?

11. Mystere (фран.) — тайна.

12. Tout est-il clair? (фран.) — Все ясно?

13. Меса — одна из центральных улиц Константинополя.

14. Форум Быка — площадь со статуей быка в Константинополе.

Альба. Вампир Средневековья. Глава 12.

— Кап! — Звук эхом разлетелся в пространстве замкнутого помещения.

Очередная капля неспешно собиралась на потолке, готовясь рухнуть вниз и разлететься на десятки брызг. Наконец, она, набрав нужную тяжесть, сорвалась, гулко ударяясь о каменный пол.

Глаза под закрытыми веками зашевелились. Костлявая, обтянутая сухой серой кожей рука, медленно зашарила по полу, слегка чиркнув длинными когтями о камни. Альба проснулась.

Девушка, точнее то, что от нее осталось, уже не помнила, сколько ночей она находится в лаборатории Люциана. Не имея возможности питаться, она превратилась в полуживой труп, лежащий на каменном полу запертой клетки. Когда-то давным-давно, или всего месяц назад, лаборатория была освещена несколькими свечами. Но воск слишком быстро растаял, заставив помещение погрузиться в густой непроглядный мрак. Альба смирилась. Особое зрение позволяло ей неплохо видеть и без свечей. Только смотреть было не на что.

Люций все не возвращался и она, чтобы хоть как-то развлечь себя, предприняла несколько попыток разговорить искалеченного Дави, который ютился в соседней клетке. Но к тому моменту рассудок бывшего стражника помутился настолько, что он мог либо отпускать бессмысленные фразы, либо тихо всхлипывать, забившись в угол своей камеры.

Спустя несколько ночей, мучимая голодом, Альба забыла о своем отвращении к уроду и принялась подманивать его поближе к себе. Наконец, это у нее вышло. Дави, во время очередного припадка отчаяния, неуклюже, по-паучьи, бродил взад-вперед. Изловчившись, девушка схватила урода за пришитую к бедру руку и притянула к себе. Несчастный не издал ни звука, пока она терзала его плоть, жадно пила горячую кровь из разорванных вен. С тех пор она осталась в одиночку страдать и высыхать от голода, периодически забываясь воспоминаниями и погружаясь в глубокий сон.

— Кап! — Звук ворвался в уши с новой силой. Альба закрыла глаза и мысленно вернулась в прошлое.

Она сидела на каменном полу, жадно вгрызаясь в теплую мякоть свежего ржаного хлеба.

— Не торопись, прожевывай, как следует, — Люциан стоял чуть поодаль, опершись о пюпитр. — Не хватало еще, чтобы ты слегла с заворотом кишок. Запей молоком.

— Да, господин, — девушка быстро закивала. Ее взгляд был полон любви и преданности. — Благодарю, господин.

— Ладно-ладно, — отмахнулся монах. — Как только покончишь с едой, поройся вон в том мешке и найди себе одежду по размеру. На тебя уже без боли смотреть невозможно. Не хватало мне еще, чтобы от тебя все смертные шарахались, как от чумной.

Взяв свечу с пюпитра, он направился к клетке, в которой постанывал Дави.

— Как поживает мой пациент? — Люций широко улыбался.

— Пошел ты к черту!

— Я смотрю, все конечности прижились идеально, — не обращая внимания на ругательства узника, произнес монах. — Эксперимент определенно удался. Хотя я подумываю пришить ему еще пару рук. Как думаешь, девочка?

— Да, господин. Как пожелаете, господин, — Альба ползала по полу, собирая крошки.