Когда цветёт багульник

Терёхин поморщился:

— Ваня это другое. Если б я даже проститутку снял, она в худшем случае вымыться с мылом меня заставила. А тут, Любаша решила, что я всю жизнь любил ту, тебя родившую. Имени её даже произносить не хочу.

Иван вытянул из кармана носовой платок, вытер им пот со лба и принялся катать его по краешку стола.

— Понятно. Ты-то о чём думал, когда пошёл на такой дурдом?

Терёхин развёл руками.

— Ни о чём. Если б думал, беды б не было, но что теперь делать не знаю?

Ваня с шумом опустил ладонь на стол.

— Не понимаю... Какого чёрта отец! Тебе мало показалось того, сколько нам обоим от неё досталось и ты кинулся за добавкой? Убей, не понимаю... Сколько раз человеку нужно трахнуться башкой об одну и ту же ветку, чтоб он спилил её или обходил десятой дорогой, а? Ты ж не дурак, объясни мне, не понимаю...

Терёхин поморщился.

— Что тут непонятного... Кобелей во время течки сук видел. Они срываются с привязи, бегут от хозяев, топают от дома и еды непонятно куда, рвя друг друга в клочья...

Парень аж присвистнул:

— Ха! Сравнил. У тебя же мозги...

— Как видишь, мало помогли.

Ваня, поглядывая на него с укоризной, всё же подался поближе к нему.

— Переубедить её нельзя?

— Нет... Не думаю... Уже пробовал. Одно накладывается на другое...

— Что ещё?— откинулся на спинку стула Ваня.

Он сказал так, как оно было.

— Тебя та сука позвала, и ты тоже пошёл. Вот Люба и решила, что нам она больше не нужна.

Терёхин видел, как у Вани расширились глаза, открылся в изумлении и непонимании рот. Но, справившись, он забормотал:

— Полнейшая ерунда. Я ж пошёл как раз с обратной целью, боясь, чтоб та маме чего не сделала, потому, как она беременна была Машей. Надо было рассказать ей это. Убедить. Почему ты не сделал этого?

— Когда женщина слушать не хочет никакими силами не достучаться. Для себя уже всё решив, она закрыла уши. Я не оправдываюсь, упаси Бог, но пойми, на каждого человека время от времени находит волна воспоминаний — ностальгия о былых временах. Всё то облако и не более. Но Люба это Люба. Она воздух мой..., но втолковать ей то невозможно...

— Значит, надо придумать что-то другое. Понятное для неё без слов. Чего ты взялся горе заливать? Ты же всегда деятельный мужик был и деловой. Напором брал.

Слова сына вдруг произвели на него обратный эффект. Он вспылил:

— Не надо меня учить. Умник. Что вы все от меня хотите. Надоели все.

— Даже так?— вскочил Иван.

— Как есть,— рявкнул Славка, ища предлог остаться одному.

— Извини. Я тебя понял.— В запальчивости бросил Иван отцу.

Конечно, он не думал сейчас о душевном состоянии отца и его словах. В его понимании Терёхин сильный человек, без нервов и эмоций. Он застрял на руинах семьи, именно там болела душа и кровоточило сердце. А ещё на своей личной обиде и непонимании его, Вани, отцом, а ещё, как ему показалось абсолютной ненужности ему. Ваня долго стоял под дверьми комнаты, боясь напугать Таню своим видом, но это ему мало помогло. На бледном лице в сумасшедшей пляске дёргались губы, а сквозь пелену слёз пробивался безумный блеск глаз.

— Ванюшка, родненький, что с тобой?— бросилась она к нему, положив в кроватку ребёнка.

Ваньку трясло. Он развернул жену к себе и без сюсюканий спросил:

— Ты меня любишь?

— Зачем спрашивать?

Но Ивану показалось этого мало и он отправился в уточнения:

— Любым?— настаивал он.

Её глаза сузились до щёлочек.

— Ваня ты же знаешь...

— Тогда собираемся.

Таким его Таня ещё не видела. Тяня время пыталась сообразить, что же случилось. А случилось точно и не шутейное. Чтоб Ваньку так расшатать, надо сильно постараться.

— Куда?

— К маме,— отчеканил он.

Она усадила его в кресло. Забралась на колени. Обняла.

— Подожди, сядь, что случилось?

— Танюха не надо ля-ля или ты со мной, или я отвезу тебя в твой дом, пока не разберусь со своей жизнью. Выбирай.

— Я с тобой. Но не об этом речь. С ребёнком не легко сейчас будет в такое время и погоду. Раз ты собрался уходить, значит, машину тоже оставишь здесь.

— Об этом я как-то не подумал. Вызову такси.

— Подожди. Выслушай. Я тихонечко соберу вещи, а ты попроси подвезти тебя Толю и езжай за моей машиной к нам домой. У Любы нам транспорт тоже понадобится. Она добирается на маршрутках.

— Хорошо. Ты только не напрягайся. Сейчас я тебе сумки и чемодан достану. Складывайся. Бери самое, самое. Остальное в коробки сложи, потом заберём, я сейчас их принесу.

— Вань, не сори деньгами. Я так поняла, раз пошёл такой перепляс, ты и из фирмы уйдёшь.

— Да, нам придётся зажаться, пока я работу не найду.

— Ничего. Правда, не совсем удачное время, маленький ребёнок, но мы переживём. Вань, а может, к нам пойдём. Дом пустой. Мама одна кукует. Иногда случается с Сергеевичем по вечерам в карты играют...

— Не будем мешать их робким шагам к счастью. Маме своей позвони насчёт моего приезда и машины. Только много не распространяйся.

— Я поняла.

Утром Славка не обнаружив ни Вани, ни Танюхи за завтраком, удивился, но вида не показал. "Таня понятное дело, может и поспать, случается такое, маленький ребёнок, но Иван поднимался вместе с ним. Что могло случиться?"— Ломал он голову над происходящим. Путало другое, он видел, что обе машины сыновей стоят под крыльцом, но за завтраком был только один — Артём. Выходя из дома и направляясь к машинам, не выдержав, всё же спросил идущего следом сына:

— Артём, а где Ваня?

Посопев, сын сделал вид, что не расслышал вопроса. Терёхина это только завело.

— Артём, что стряслось, он заболел?

Парень, постукивая, нога об ногу, молчал.

— Артём?

— Он уехал.

Терёхин развернулся в сторону автомобиля.

— Не дуди, машина же стоит?

— На Танюхиной уехали,— нехотя разлепил губы Артём.

— Что-нибудь с "ауди"? Что ж вы ничего не сказали, надо предупредить Толю, чтоб отпарковал её в сервисный центр.

Артём пошаркал подошвой по дорожке и буркнул:

— Оставь эту затею, машина в порядке.

— В порядке?— насторожился Слава.

Наконец, набравшись сил, он посмотрел отцу в глаза.

— Ванька совсем ушёл.

Терёхин опешил.

— Как ушёл? Куда ушёл?

— К маме,— выкрикнул, боясь, что не хватит сил Артём.

Славка помычав, бессильно прислонился к подогнанной Юрой машине.

— Почему?

Артём отвернулся.

— Тебе лучше знать, ты с ним вчера беседовал...

— Почему?— повторил отец сердито вопрос.

Артём без какого-либо желания пробормотал:

— После вашей плодотворной беседы... Он считает, что мы тебе не нужны и не интересны. Ты хоть помнишь, что вчера ему ляпнул?

Славка отвернулся. Внутри всё клокотало. "Что я такого сделал, чтоб Ваня бросил меня?"— искренне не понимал он сейчас.

— Ты бы следил за своим языком,— жалея отца, робко попросил парень.

И опять слова сына вызвали в нём протест. Вырастила непонятно что... Он, резко развернувшись, ткнул ему в грудь пальцем:

— А ты, почему не ушёл. Хорошую жизнь боишься потерять. Пристраиваться, как и я любишь?— вдруг обрушил он поток обидных слов на сына, так похожего внешне на него.

Артём вспыхнул, но сдержался. Тихо-тихо сказал:

— Не пойму, когда ты настоящий? Тогда до ухода мамы или сейчас? Зачем жалишь. Мы память о тебе любили. Я всех водителей за родню считал, потому что ты за баранкой сидел, а ты норовишь лягнуть. Я тебя пожалел. Роскошь, конечно, не плохое дело и затягивает, но мы без тебя по-другому жили и, как бы тяжело маме не было и чтоб мы не нашкодили, она никогда с нами так не обращалась. Мы тебя в ватнике любили и на большее не рассчитывали. Вот смотрю на тебя сейчас и понимаю, что зря остался. Не ошибся Ваня, мы действительно тебе не нужны. Похоже, зажился и я тут. Не волнуйся, без проблем, вечером не будет и меня. Будешь жить, как жил в своё полное удовольствие.

Терёхин проведя по лицу холодной ладонью, наблюдая за поспешно возвращающимся в дом сыном, опомнился:

— Артём, стой. Артёмка, куда ты?

Артём обернулся:

— Вещи соберу, чего ж откладывать при таком натиске, мы мальчики понятливые. Теперь проясняется, почему ушла мама, ты ей первой объяснил политику партии и правительства, а потом нам по очереди.

Славка шагнул к нему.

— Сынок ты всё не так понял. Я безумно люблю маму и вас троих.

— Странная у тебя любовь... Не понятная.

— Артём, пожалуйста, не горячись. Ты прав, я сам себя кусаю. Что с меня взять неотёсанный чурбан. Язык нескладно работает. Ну, честное слово, не хотел я вас так обижать. Чем мне вам доказать чтоб вы поняли, застрелиться что ли?...

Артём видел, как мечется отец и, может быть, не врёт, но остаться он не мог... Сделав шаг к нему сказал:

— Тебе Ваня правильно подсказал. Подумай, как вернуть маму. Ты же умный.

— Не уходи,— простонал Славка.

Артём отрицательно покачал головой.

— Нет, не проси, пока ты так жалишь, с тобой жить нельзя.

Не глядя больше на скрывшегося в доме сына, и с тоской напоровшись на две стоящие теперь не нужными рядышком машины сыновей, он, нырнув, скрылся в салоне своего "мерседеса". Махнув Юре рукой, чтоб не говорить и не показать дрожащего от обиды голоса. "Поехали". На работу Терёхин прилетел злой. С ходу приказал вызвать Ваню. Но вместо сына пришёл Сергеевич, крутя в пальцах исписанный листок бумаги.

— Я тебя не вызывал,— буркнул он Сергеевичу.

— Догадываюсь. На почитай,— сунул он ему под нос принесённый листок.

— Что это?

— Взгляни.

Дочитав до конца листок, Славка, скомкав, бросил его в корзину.

— Почему они так?

— Это я тебя должен спросить. Мы оба знаем, почему ушла Люба, но что ты там такое творишь в семье, ещё и с детьми, для меня сплошная загадка?

Терёхин взорвался. Но почему его никто не понимает.

— Они такие же не практичные, как и она. Вырастила по своему подобию.

Полковник усмехнулся.

— Тоже с приветом, на добро твоё не зарятся?

Луканув каждодневник в стену он раскричался:

— Что у них в головах мне лично не понятно. Может, ты, мне растолкуешь? Похоже, на облаках летают и со звёздами перемигиваются.

Сергеевич, чертя пальцем круги на столе, хмыкнул:

— Какие ты открытия делаешь...

А Терехин погрохав кулаками по тому же столу, словно вбивая гвозди, продолжил орать:

— Как что не так, так сразу и в обиды. Ах, ах, люблю, не люблю. А я вот такой, какой есть...

— Здорово. А теперь просто скажи — где Ваня?

— Ушёл вчера, — нехотя проныл он.

— Артём?

— Сегодня утром.

— Значит, тебе мало показалось Вани, и ты укусил утром Артёмку. Люба столько лет с ними справлялась, а ты вмиг всех разогнал. Что с тобой происходит?

Терёхин вскочил, опрокинув кресло, и прячась от полковника, отошёл к окну.

— Сергеевич, не надо, а?

Тот поднялся и последовал за ним.

— Ты разогнал всю семью, они, что не нужны больше тебе?— обняв его за плечи, он усадил его на место.

— Без нравоучений можешь? Давай меня хоть ты не доставай,— попробовал огрызаться Славка, но Сергеевича не пронять.

— Приехали. Тормозим. Сядь и успокойся,— усадил он вскочившего Терёхина.— Начнём всё сначала. Вспомним, с чего всё началось.

— С Любы.

— Будем возвращать Любу в дом.

— Как?— устало простонал он.

— У тебя же раз уже получилось. Хитрость вещь полезная. Ищи способ заставить её поселиться в доме.

— Легко сказать...

— Не говори, а думай. Думаем, думаем, думаем,— чесал Сергеевич макушку.— Придумал — Маша.

Его брови взлетели вверх. Он переспросил:

— Маша?

А Сергеевич, не копаясь на месте, шёл вперёд:

— Ты телефон ей отвёз?

— Мы с ней по десять раз в день общаемся. Я тебя понял. Надо упросить Машу, по нашему с ней большому секрету, проситься домой.

Рука Сергеевича взлетела вверх.

— Вот. Пусть капризничает, по полу валяется, плачет и просится, просится, просится.

— А, если не поможет?— вскинулся он.

Сергеевич тут же прервал его панику.

— Не надо провальных настроений. Раз ты её заманил уже к себе в дом. Чем твоя милость рискует? Давай пробуй.

— Ох, не знаю,— метался он за столом.

Леонид Сергеевич повысил тон.

— Послушай Николаевич, ты как-то не сопротивляешься обстоятельствам. Я тебя не узнаю. Плывёшь себе по течению, даже не рыпаешься. Лапки поднял и буль-буль. А, может, дети правы и они тебе на фиг все не нужны. Жил же без них. Нормально жил. Или всё дело в той пристреленной сучке. Ты за неё всех кусаешь? Так ты скажи, я тоже углохну, испарюсь...

Терёхин сцепил зубы.

— Добить меня решил. Или тоже романтической дури начитался. Я, что угодно бы отдал, только б вернуть тот сволочной день. Сам бы, сам, веришь, своими руками ту гадину задушил...

— Но уже ничего не изменить и давай плясать от того, что мы имеем, а имеем мы кучу навоза. Ты вместо того, чтоб развязать узел, усугубил проблему.

— Веришь, я не хотел, но... Голову себе разбил, как выпутаться.... Люба— это не женщина, а кремень. У неё звёзды в голове, а уж если любовь, то до гроба чистая, светлая и как в кино. Она с детства на романтических чувствах тронутая. Я ей всю картину переломал. Но, посмотри на меня, ведь я простой мужик. Не понимаю ни хрена в этих лирических штучках. Любовь не любовь, кто её разберёт. Все говорят, люблю и я говорю, а что она обозначает, в толк не возьму. Но я жить без неё не могу. Дышать. Она мне ночами снится. Вот что это? Не знаю. Только невмоготу мне без Любушки моей.

— Беда с вами. Тебе что романтики придумать слабо. Если ей так надо, организуй. В чём проблема-то, не вижу проблемы я. Человеку свойственно примерять на себя ту или иную роль в зависимости от конкретной ситуации. Элементарную лень завяжи в узелок. Докажи ей, что твоя любовь не меньше книжной. Только сначала замани домой.

Терёхин вскинулся.

— Машка мне обязательно поможет. Она жалеет меня и скучает.

— Отлично. И кончай ты коньяк хлебать. В тяжёлые времена не прикладывался, а сейчас выход нашёл. Ребята на тебя с раскрытыми ртами смотрели, а ты слабинку дал. Они верили тебе, зная, что найдёшь выход из любой трудной ситуации, время шло, а ты и пальцем не пошелохнул.

Славка кивнул.

— Всё надеялся, само собой наладится. Знал, что любила, чуда ждал...

— Сделай это чудо сам. Давай Машенцию подключай.

По возвращению вечером из редакции Любу ждал сюрприз. Во дворе стояла машина Тани. Около порога мешали пройти гора вещей, навстречу ей бросилась счастливая Машка с рассказами, а из-за стола поднялись Иван с Танюшкой.

— Ребята, что стряслось?— напугалась Люба.

У сына надломился голос.

— Ма, ты что, нам не рада?

Люба заметалась в своём изумлении и радости.

— Безумно рада, но, что это значит. Как отец вас отпустил?

После объятий и приветствий Ваня, смущаясь, попросил:

— Если не прогонишь, то мы с твоего разрешения поживём тут с тобой.

Люба сорвалась с места, метнулась к своей комнате.

— Располагайтесь, я очень рада, в моей комнатке, а я бабушку потесню. Сейчас, сию минуту вещи свои перенесу.