Лаэр-Данвед

Когда ветки прогорели во второй раз, а мрак за пределами светового круга окончательно сгустился, Финрод сказал:

— Пора.

Лютиэн сбросила плащ, поёжилась — от свежих углей тянуло жаром, но в спину дышал промозглый холод ночи. Под плащом на ней было чёрное платье, во всём подобное тому, что носила Тхурингвэтиль. На плечах Келегорма был плащ из волчьей шкуры — не тот, что носил на себе оборотень, но похожий на него

Финрод обошел костёр и сел перед ними. Взяв застёжку с волком, он расстегнул её и взглянул на Келегорма.

— Готов?

Тот кивнул. Финрод взял его за левую руку, аккуратным быстрым движением проколол иглой застёжки жилку на запястье и смочил железную пластину несколькими каплями крови. Потом набросил Келегорму на плечи волчий плащ и застегнул фибулой на груди.

Взяв вторую застёжку, Финрод повернулся к Лютиэн. Келегорм дал бы превратить себя в подушку для булавок, лишь бы не видеть, как игла касается её нежной кожи. Но тут уже ничего нельзя было поделать: чтобы чары личины подействовали на тела Воплощённых, они должны были стать одним целым с этими телами. Фибула в виде летучей мыши, окроплённая кровью Лютиэн, скрепила её чародейный плащ.

Угли в костре прогорели почти дотла и больше не давали света, но тучи разошлись к полуночи, и в небе над Наургланом засеребрился Итиль в полном цвету. Хуан поднял морду и фыркнул, приветствуя собрата-охотника на хрустальном челне.

— Возьмитесь за руки, — велел Финрод.

Они последовали приказу, сплетя пальцы в замок. Финрод положил правую руку на плечо Келегорма, левую — на плечо Лютиэн и запел.

Келегорм узнал песню — её часто пели охотники Оромэ. Сложил её Тилион ещё в те времена, когда не вздыхал по Ариэн, а странствовал по затенённым краям Средиземья, охраняя первые поселения эльфов от набегов из Утумно. Песню эту любили многие — в ней был и задор, и непривычная для Амана тоска, навеянная бескрайними просторами Эндорэ, и какая-то простая, безыскусная красота. Но Келегорм никогда не слышал, как её поёт Финрод.

А пел он хорошо — и этот задор, эта тоска оживали в его чистом голосе и стучались прямо в сердце, требуя отклика. И Келегорм, сам того не ожидая, подхватил песню и повел её на второй голос, как пел когда-то с Тилионом в лесах Бессмертной Земли. И, прежде чем он успел понять, не нарушил ли он колдовства, ещё два голоса влились в напев: Лютиэн и... Хуан? От неожиданности он чуть не сбился, но Хуан и впрямь пел с ними, выплетал переливчатую волчью трель, и его вой сливался с голосами эльфов, словно так и было задумано.

Страх вдруг исчез, растаял бесследно в потоке знакомой мелодии. Боль в оцарапанном запястье сгладилась и отступила, сменившись горячим покалыванием в такт ударам сердца. Келегорм пел, и вместе с песней в груди разгоралось ликование, дикая необузданная радость. Ночной воздух был терпким и сладким, лунный свет пьянил сильнее вина, и хотелось уже не петь — кричать во всё горло, выплеснуть кипящее внутри возбуждение пронзительным охотничьим кличем. Он не замечал, что его голос, не теряя мелодии, уходит всё ниже, падает до грудного рыка, а голос Лютиэн поднимается, взлетая до нестерпимой, раздирающей горло высоты.

Угли погасли под слоем пепла, и всё заполнил белый свет Итиль. Он сочился сквозь веки, пронизывал тело щекочущими лучами, нежил и обжигал. Голова была как в огне, в глотке клокотало рычание. Сорваться бы с места — и мчаться по следу, ловя дразнящий аромат чужого страха, захлёбываясь горячей слюной... хмельной восторг погони, бросок и прыжок — и хруст позвонков, и густое тепло на языке...

...там, у берега, где солёная вода... где волны смывают багрянец с белого песка...

Воспоминание дёрнуло его, как ошейник-удавка. Он сбился бы непременно, но как раз в этот миг песня оборвалась, и луна нырнула в облако, оставив землю во мраке.

Кровь стучала в ушах. Воздух полнился будоражащими запахами — дым, железо, конский пот...

Пёс!

Большой, опасный зверь, белый даже в темноте. Пёс стоял так близко, что они почти соприкасались носами.

Он поднял шерсть на загривке. В горле зародилась гневная дрожь. "Чужак!"

Пёс качнул хвостом, примирительным движением отвернул морду. "Свой. Друг. Свора."

"Свой?" — подозрительно шевельнулись ноздри.

Пёс спокойно дал себя обнюхать. "Свора. Хозяин. Песня-охота. Хозяин-Говорящий. Друг-Говорящий. Госпожа-ночь-песня..."

Госпожа...

Словно лунный луч скользнул между ставнями, озарив тёмную, наглухо запертую комнату — в голове прояснилось, мир встряхнулся и встал на место. Келегорм — теперь он вспомнил своё имя — повёл головой и сделал два шага, привыкая к новому телу. Глаза волка видели в темноте не хуже эльфийских, но всё выглядело немного иначе — точка зрения сместилась из-за разницы в росте и положении глаз. Он медленно повернулся вокруг себя и с облегчением понял, что не путается в лапах. Чем меньше он задумывался над тем, как двигаться, тем легче ему давались эти движения.

Он обернулся к Хуану, тронул его носом за плечо, извиняясь за неласковое приветствие. Посмотрел в другую сторону, ища глазами Лютиэн...

И присел от неожиданности, увидев рядом с собой огромную, чуть не с него самого величиной, летучую мышь.

Борясь с желанием поджать хвост, он обошёл сидящее на земле чудище. Из кокона сложенных крыльев выглядывала чёрная ушастая морда с носом-завитком и треугольной клыкастой пастью — но с этой морды на него смотрели знакомые ясные глаза. Смотрели, пожалуй, с таким же потрясением, с каким он сам взирал на преображённую Лютиэн.

Он рассмеялся бы, но в этом теле у него вышел лишь отрывистый, совершенно не волчий лай. Летучая мышь потянулась, расправила крылья, увенчанные железными когтями на сгибах, и сложила их обратно.

— Хорошо, — раздался рядом тихий голос Финрода. — Чары продержатся трое суток, от полуночи до полуночи. Пока эти фибулы на вас, вы сможете менять облик по образу и подобию их владельцев, но сами фибулы не трогайте и не снимайте.

Келегорм наклонил голову в знак понимания. Финрод достал заранее приготовленный вьюк на прочных ремнях, куда было сложено всё, что они не могли держать при себе, оборачиваясь в зверей: запас еды на один день, мех с водой и кинжал Келегорма. Иного оружия они не брать не стали — против могущества Чёрного Врага им не помогли бы ни меч, ни лук, а лишняя тяжесть могла обернуться роковой задержкой.

Опоясав волка ремнями, Финрод напомнил:

— Мы будем ждать вас здесь, с конями наготове. В этом облике вы опередите любых слуг Моргота, если за вами будет погоня.

Лютиэн хлопнула крыльями, взметнув тучу пепла с гаснущих углей. Хуан сердито чихнул и потёр морду лапами. Финрод засмеялся. Лунный свет блестел на его светлых волосах, и в эту минуту он показался Келегорму совсем юным, как в их прежние беспечные годы в Тирионе, в час, когда Тэльперион разгорался в полную силу, заливая склоны Туны живым серебряным огнём.

— Я не буду прощаться, — сказал он, — потому что мы увидимся снова.

~ ~ ~

Они мчались сквозь ночь втроём — белый зверь, серый зверь и бесшумная тень со сверкающими глазами, скользящая по воздуху на чёрных бархатных крыльях. Одинокий костёр на краю Наурглана давно скрылся из виду; теперь их провожала только луна, ныряющая в облаках, — она то исчезала из виду, то выкатывалась в чёрные прорехи, как вставшая на ребро монета.

Рыхлый пепел, засыпавший равнину в дни Браголлах, слежался слоями, затвердел от дождей и снега, потом снова высох и растрескался — и теперь, спустя два года после пожарища, обширное пространство между Наургланом и предгорьями Тангородрима было покрыто исчерна-серой глиной. Сверху лежал слой мелкой пыли — она перетекала по рассохшейся глиняной корке, как позёмка в зимнюю пору, поднимаясь в воздух от малейшего порыва ветра.

Как ни мягка была поступь пса и волка, но пыль взлетала из-под их лап лёгкими клубами, и по равнине за ними курился дымный след. Волшебным зверям эта пыль повредить не могла, хоть и набивалась в пасти и ноздри вместе с дыханием; но конному или пешему эльфу пришлось бы здесь несладко, не говоря уже о смертных людях. О том, что творилось здесь летом, страшно было даже подумать — и Келегорм изумлялся наивному сумасшествию своих прежних замыслов. Да, смерть на пепельной равнине под палящими лучами солнца была лучшим, на что он мог тогда рассчитывать.

Рассвет застал их на полпути к цели. Облака расступились и пропали, но небо под ними оказалось не синим, а белёсым, словно застиранная до полинялости рубаха. Пыль висела в воздухе тонким паутинным маревом, и солнце висело в ней молочно-тусклым глазом без радужки и зрачка.

Когда его бледные лучи немного согрели землю, они остановились на короткий отдых. Келегорм слегка забеспокоился, пытаясь освободиться от груза, но Лютиэн знала, что делать. Сложив крылья, летучая мышь упала на землю, а с земли поднялась женщина в чёрном платье — и снова Келегорм подавил недостойное желание поджать хвост: женщина была как две капли воды похожа на кровопийцу Тхурингвэтиль.

Ласково потрепав волка по голове, Лютиэн, облачённая во второй облик майэ, стащила с его спины торок. Потом провела ладонью по его груди, но против шерсти — и Келегорм поднялся на ноги, чуть пошатываясь с непривычки. Он чувствовал себя таким же, как прежде, но слишком длинные волосы, падающие на плащ из волчьей шкуры, были чужими. Он вытянул одну прядь, скосил глаза — и точно, волосы были седые, а не золотистые.

Хуан настороженно поводил хвостом, глядя на них обоих. Им и самим было не по себе в этих телах, поэтому, едва покончив с трапезой, они перекинулись обратно в зверей и помчались дальше.

Через пару часов после полудня они достигли рубежа, где местность опять менялась. Растрескавшаяся глина уступала здесь место камню — зелёно-серому и ноздреватому, как заплесневелый ржаной хлеб. Из отвалов мелкого щебня поднимались серые скалы, уходящие к подножию Тангородрима пологими гребнями, словно волны окаменевшего моря. Здесь по-прежнему не росло ни травинки, но на крупных камнях кое-где проступал рыжий налёт лишайника — жизнь, изгнанная из этого мрачного края, не оставляла попыток вернуться.

Волк и пёс остановились, летучая мышь мелко затрепетала крыльями и опустилась рядом. Здесь, у кромки предгорий, начиналась настоящая вотчина Тьмы, и вступать на эти земли Хуану было опасно. Без личины пса из своры Оромэ опознали бы мгновенно, а с ним разоблачили бы и остальных. Приходилось разделиться. В самой Цитадели Мрака Хуану нечего было делать, зато на обратном пути его помощь могла стать неоценимой — если они выйдут из Ангбанда с погоней на плечах.

Если они вообще оттуда выйдут...

Хуан лёг у подножия скалы с южной стороны. "Буду ждать тебя, — взмахнул на прощание пушистый белый хвост. — И тебя, госпожа."

"Мы вернёмся," — рыкнул волк — и помчался на север, догоняя летучую мышь.

...На то, чтобы пересечь предгорье, ушло ещё два часа. Келегорм с неудовольствием обнаружил, что даже волк-оборотень может стереть лапы на грудах мелкой щебёнки с острыми краями. Если бы Лютиэн не летела впереди, указывая дорогу, он заблудился бы в этом каменном лабиринте.

Когда скалы остались позади, и два оборотня выбрались на ровное плато, примыкающее прямо к Тангородриму, оба чувствовали себя такими усталыми, что, не сговариваясь, упали на холодные камни и лежали, едва переводя дыхание. Летучая мышь завернулась в крылья и прижалась к волку, греясь в его густом меху. Келегорм перекатился на бок и свернулся вокруг неё калачиком, стремясь отдать ей как можно больше тепла. Сам он почти не мёрз — шерсть служила хорошей защитой.

Но долгого отдыха они не могли себе позволить. Солнце уходило, погружалось за далёкий туманный излом Эред Вэтрин, и холод усиливался, а ветер становился злее, пробираясь ледяными пальцами даже в плотный волчий подшёрсток. Надо было двигаться дальше, чтобы не замёрзнуть.

К счастью, идти по гладкой каменистой поверхности было легко. Летучая мышь немного проехалась верхом на волке, цепляясь когтями за его загривок, потом, набравшись сил, снова взмыла в воздух.

Три вершины Тангородрима вырастали перед ними, заслоняя собой полнеба. Облака висели над ними серыми, грязноватыми от дыма и пепла шапками. У Келегорма ёкнуло в груди, когда он снова увидел вблизи исчерна-серые утёсы, круто поднимающиеся на недоступную глазу высоту. На эти вершины смотрел перед смертью его отец, посылая Врагу своё последнее проклятие; к этим скалам приковали его брата, и чёрные камни были немыми свидетелями его страданий...

Вблизи утёсов ровную поверхность плато рассекали глубокие трещины. Края трещин блестели свежими изломами камня, разбитого ударами чудовищной силы; и снова у Келегорма захолонуло сердце. Значит, это здесь Верховный король Финголфин сражался с Морготом, это здесь раз за разом врезался в землю чёрный молот Врага, пока один роковой удар не достиг цели.

Перепрыгивая и перелетая через трещины, волк и летучая мышь приближались к отвесной скальной стене, перегородившей плато, и к огромным железным воротам, врезанным прямо в эту стену. Им оставалось пройти всего ничего, когда из последней трещины, что прорезала землю перед воротами, высунулась чёрная морда, покрытая косматой свалявшейся шерстью. Высунулась — и зевнула во всю пасть, показывая жёлтые клыки, длинные, как плотницкие гвозди.

Неторопливо, вытягивая лапу за лапой, из расселины выбрался волк, какого Келегорму не доводилось видеть за всю свою долгую жизнь. Его и волком-то трудно было назвать — по размерам он скорее смахивал на медведя. Ростом в холке он превосходил Хуана на добрых две ладони, но голову держал низко и от этого казался горбатым, а по шее вдоль хребта, словно грива, тянулась полоса густой длинной шерсти. Широкие челюсти, плоский нос, низкий, словно сплющенный, лоб — каждая его черта была несоразмерна и уродлива; только зубы да острые уши роднили его с волчьим племенем. Глубоко посаженные глаза горели кровавым светом, словно в голове чудовища тлели раскалённые угли.

Бежать было поздно: зверь уже заметил их. Келегорм порадовался, что не успел встать обратно на две ноги — Чёрным Наречием он не владел, да и говорить на нём было сущей пыткой для любого из эльдар, а волки Моргота объяснялись на том же языке, что и волки остальных пределов Белерианда.

Он вздыбил шерсть, насколько мог, и с вызовом царапнул когтями камни. Страж Ангбанда сверлил его злобным взглядом, и Келегорм так же упорно смотрел на него в ответ, помня древний волчий закон: кто первым отведёт глаза — тот и проиграл.

Чёрный зверь сердито рыкнул, вздёргивая верхнюю губу. Келегорм ответил таким же низким, недовольным рычанием.

"Господин ждёт, — буркнул он. — Прочь с дороги."

"Ты несёшь запах врагов, — оскалился волк, шумно втягивая воздух вывороченными ноздрями. — От тебя разит эльфами."

"А от тебя — падалью, — огрызнулся Келегорм. — Не задерживай. Мы спешим."

Чёрный повёл мордой в сторону Лютиэн.

"Она мне не нравится. Чужой запах. Чужая сила. Ты идёшь, она остаётся."

"Мы идём вместе. Господин ждёт. Приказ Господина."