В приказе командующего ВВС ЗапОВО вводится боеготовность авиации, но ничего не говорится о том, что война начнется завтра утром. Видимо, письменные приказы, где прямо говорится, что завтра будет война с Германией, в штабы полков и других частей передавать еще не решались. Такие указания и инструкции, как и что сообщать личному составу, командиры дивизий давали своим подчиненным офицерам лично в устном порядке. Как станет понятно чуть ниже, именно по этой причине командир 10-й сад полковник Белов собирал ранним утром 21 июня командиров авиаполков (саму по себе боевую готовность частям объявляли проще и быстрее — короткой шифротелеграммой, как в 16-м авиационном полку 11-й сад). А командиры полков это сразу сообщили всему остальному комсоставу (как начальник УНС-89 своим офицерам), включая технический персонал. Вот что сообщил технический специалист, командированный из Москвы в 123-й истребительный авиаполк для помощи в освоении самолета Як-1:
"21 июня 1941 года мы, как обычно, встали в 6 утра и пошли на аэродром. По пути зашли в штаб. Сурин [командир 123 ИАП] сказал, что в четыре утра полковник Белов собирал у него в кабинете командиров авиаполков, сообщил приказ командующего ВВС округа о приведении полков в боевую готовность и вызове из отпусков личного состава.
— Война неизбежна. Вопрос времени, — закончил Сурин". {10}
А вот документальное подтверждение того, что вслед за приказом о боеготовности и объявлением тревоги командиры дивизий лично собирали командный состав авиаполков и сообщали, что завтра будет война. Утром 21-го июня в 160-м истребительном авиаполку 43-й истребительной авиадивизии, как и повсюду, прозвучал сигнал тревоги, самолеты начали рассредоточивать и маскировать. Через некоторое время в полк прилетел командир дивизии генерал-майор Захаров {11}:
"В субботу 21 июня на утреннем осмотре командиры эскадрилий зачитывали списки увольняемых из расположения лагеря в авиагородок. Люди ожидали конца полетов и были немало удивлены, когда узнали, что домой никого не отпускают. Со старта с удивлением посматривали на лагерь летчики и техники, где было заметно оживление. Самолеты, стоявшие на линейке, рассредоточивались по аэродрому, а частью маскировались в кустах. В народе, основанные на догадках, распространялись какие-то слухи о предстоящих маневрах.
В три часа дня, после обеда, на аэродром в Пронцеевку прилетел командир дивизии генерал-майор Захаров. На середине аэродрома, подальше от случайных слушателей, было собрано совещание руководящего состава полка, на котором выступил генерал-майор с предупреждением о возможности военных действий между Советским Союзом и Германией.
За последнее время, говорил генерал-майор, участились провокационные случаи на границе. Немецкие самолеты в одиночку и целыми соединениями нарушают нашу границу. Наша страна никому не позволяла и не позволит впредь, подобные оскорбления со стороны какого-либо государства. По линии дипломатии были уже сделаны соответствующие заявления с требованием немедленного прекращения всяких провокационных действий, допускаемых германскими военными властями, но до сих пор нарушения на границе не прекращаются, а за последнее время все больше участились.
Очевидно, на нашу с Вами долю, товарищи, вышла почетная миссия научить немецких захватчиков уважать права и независимость Советского Союза, и я думаю, продолжил генерал, что мы с этой задачей справимся и покажем себя неплохими преподавателями.
Совещание закончилось, несмотря на то, что он просил, чтобы все это пока не распространялось в народе, к вечеру о прилете и причине прилета генерал-майора знали все".
Это выдержка из документа под названием "Боевой путь 137 гвардейского истребительного авиаполка" (бывший 160-й иап), написанного уже в конце войны. В тот момент, как и всю войну, "внезапность нападения Германии" была политикой СССР в области пропаганды, и потому все, что ей противоречило, не афишировалось, хотя в секретных документах и не запрещалась. Поэтому летописец полка выражался довольно осторожно и сглаживал острые углы, чтобы не сильно противоречить официальной линии. К примеру, посмотрите еще раз, как он уклончиво сказал уже об очевидном для нас факте — утренней боевой тревоге в полку:
"Люди ожидали конца полетов и были немало удивлены, когда узнали, что домой никого не отпускают. Со старта с удивлением посматривали на лагерь летчики и техники, где было заметно оживление. Самолеты, стоявшие на линейке, рассредоточивались по аэродрому, а частью маскировались в кустах. В народе, основанные на догадках, распространялись какие-то слухи о предстоящих маневрах".
Прямо-таки дипломат или сторонний наблюдатель — сразу и не поймешь, была тревога в полку или нет.
Поэтому в реальности генерал Захаров наверняка говорил резко и прямо, не стесняясь в выражениях, и даже из такого осторожного описания совершенно ясно: командир дивизии почти за сутки до войны лично собрал комсостав полка и без обиняков предупредил его, что завтра будет война с Германией.
Теперь посмотрим, как с этим обстояло дело в сухопутных войсках. Если, повторюсь, еще несколько дней назад в ЗапОВО за разговоры о войне с Германией строго предупреждали и даже наказывали, то в этот день о войне официально сообщили даже курсантам Борисовского танкового училища — в глубоком тылу округа:
"21 июня объявили тревогу. Вообще-то училище по тревоге поднимали как минимум два раза в неделю, так что никто особо и не побеспокоился. Выстроились на плацу. Вышел из штаба начальник училища — корпусной комиссар (было такое звание у политсостава) Иван Захарович Сусайков, вывел всех на лужайку и отдал не совсем обычный приказ: "Присаживайтесь, ребята, сейчас я прочитаю вам лекцию о войне с Германией... Договор договором, а на вред это не пойдет... " {12}
Корпусной комиссар Сусайков действовал почти под копирку с командиром 43-й иад Захаровым — вывел нынешних и будущих командиров подальше от посторонних ушей, усадил на лужайку и сообщил о завтрашней войне с Германией.
Но поскольку кроме Захарова и Сусайкова сообщили это своим офицерам и остальные командиры, то теперь понятно, откуда во многих местах вдоль границы местные жители уже днем 21 июня точно знали, что завтра, через сутки, начнется война. Вот, к примеру, полоса обороны 56-й стрелковой дивизии 3-й армии в районе Гродно (к слову, за 400 км от базирования 160 ИАП):
"В субботу 21 июня мы [солдаты 142-го отдельного саперного батальона] работали в 3-4 км от деревни и пошли за молоком в д. Жабинск. Нас встретили женщины и плакали, сообщив, что завтра будет война, что погибнет много ребят. Мы им отвечали словами политрука, но женщины утверждали, что будет война". {13}
К вечеру 21 июня в магазинах Бреста расхватали соль, спички, мыло, потому что местное население уже знало и вовсю говорило о войне с немцами. {14} Впрочем, оно тогда говорило об этом почти везде вдоль границы. И когда красноармейцы 56-й дивизии в лагерях у границы поздно вечером того дня смотрели фильмы, то местных жителей, которые раньше с удовольствием ходили на такие киносеансы, на этот раз оттуда как ветром сдуло.
То есть утром 21-го о предстоящем нападении немцев сообщили командирам и начальникам практически по всему округу. И хотя их настоятельно просили, "чтобы все это пока не распространялось в народе", но те, как водится, по "секрету" сообщили своим женам, а перепуганные женщины разнесли тревожную весть по всей округе. Впрочем, (забегая вперед) как минимум в двух округах, ПрибОВО и ЛВО, семьям военных об этом официально сказали уже днем 21 июня. Не знали о том, что война будет завтра, видимо, только рядовые красноармейцы и только в ЗапОВО (да и то многим из них об этом рассказали жены командиров).
Вернемся к сухопутным войскам ЗапОВО. 24-я стрелковая дивизия составляла часть второго эшелона 3-й армии и располагалась в 100 км от границы у г. Молодечно. Тем не менее, ее командир К. Н. Галицкий также в ночь на 21.06 лично от командующего армией Кузнецова получил задачу приготовить дивизию к поднятию по боевой тревоге, а также информацию, что часть войск армии уже получили приказ выйти ближе к границе:
"Положение тревожное. Мною отдан приказ вывести часть войск ближе к границе, к северо-западу от Гродно. Поезжайте к себе, подготовьте все к приведению частей в готовность в соответствии с планом поднятия по боевой тревоге. Никому об этом пока не говорите. Всю работу проводите лично и без шума.
Ехал я обратно в Молодечно в тихую летнюю ночь на 21 июня...".
Далее Галицкий рассказывает уже со слов члена Военного Совета 3-й армии Н. И. Бирюкова:
"Обстановка была угрожающая. Обменявшись мнениями, В. И. Кузнецов и Н. И. Бирюков сочли необходимым без доклада командующему округом — на это не было времени — вывести часть сил 345-го стрелкового полка из казарм на подготовленные оборонительные позиции. Лучше получить выговор, чем оказаться беспечными людьми — таково было их единодушное решение.
Командам отдал соответствующий приказ В. К. Солодовникову, и тот вскоре доложил, что 1-й и 3-й стрелковые батальоны выведены на позиции, прикрывающие Августов с севера, со стороны Сувалки. 2-й батальон оставался в казармах, чтобы по сигналу боевой тревоги занять позицию на рубеже р. Нетта и Августовского канала юго-западнее города...
Таким образом, в Августове 345-й стрелковый полк 27-й стрелковой дивизии был приведен в боевую готовность". {15}
Военачальники показали, что все это они выполнили самостоятельно, без разрешения командования на том основании, что для согласования не было времени. Но отчего же не было, если готовность в ПрибОВО и ЗапОВО назначалась на 18.00 21 июня и впереди были почти сутки? На самом деле командующий 3 армией Кузнецов сам доложил об этом в штаб округа, а тот в 2 ч. 40 минут 21 июня — в Москву начальнику Генштаба РККА:
" [По] Докладу командующего 3-й армией проволочные заграждении вдоль границы у дороги Августов, Сейны, бывшие еще днем, к вечеру сняты. В этом районе лесу будто бы слышен шум наземных моторов.
Пограничниками усилен наряд.
345-му стрелковому полку (Августов) приказано быть готовности". {16}
Но быть в боевой готовности в 3-й армии приказали не только 345-му стрелковому полку 27-й стрелковой дивизии. В ночь на 21 июня была объявлена тревога в частях Гродненского укрепрайона и соседней 56-й стрелковой дивизии:
"С 20 на 21 июня, с пятницы на субботу, по батальону [9-й артиллерийско-пулеметный батальон 68-го Гродненского УР] была объявлена боевая тревога. Доты были буквально завалены снарядами, ящиками с пулеметными лентами, а ездовые Звягин Дмитрий, Зехов и Сергеев все подвозили и подвозили их, спеша на подводах. По тревоге был поднят и комсостав 213-го стрелкового полка [56-й стрелковой дивизии], находившегося на правом фланге 9 ОПБ.
Все в сборе. Готовы. Ждут и не верят. Из памяти всплывают инциденты, стычки с диверсантами и шпиками, от которых становилось не легче. Из головы не выходит настораживающий шум и рокот моторов, отчетливо слышавшихся в последние дни по ту сторону. И это вызывало не страх, а тревогу. Команды "По местам!" и "Матчасть к бою!" выполнены... ". {17}
То есть тревогу объявили во многих передовых частях 3-й армии, но отметили в донесении почему-то только 345 стрелковый полк — тот самый, который согласно плану прикрытия, составлял передовой отряд поддержки погранвойск. А передовые отряды предназначались для противодействия отдельным бандам, то есть, по сути — для предотвращения провокаций. (Хотя лучший способ борьбы с провокациями, по мнению многих военачальников высшего ранга — не поддаваться на них. Для чего держать войска подальше от границы.)
Хотя о 4-й армии речь будет отдельно, сейчас скажем, что там тоже были извещены о начале войны на следующий день. Только к вечеру 21 июня войну с Германией уже стали называть всего лишь "провокациями немецкой военщины" (почему — тоже отдельный разговор). Известный диверсант полковник И. Г. Старинов 19 июня отправился на учения в Бресте и после встреч в Минске с генералами Павловым, Климовских и Кличем, к вечеру 21 июня вместе с коллегой подполковником Колесниковым прибыл в штаб 4-й армии, располагавшийся в городе Кобрин:
"Добрались до Кобрина к вечеру. Прошляков [начальник инженерных войск армии] подтвердил, что фашисты подтягивают к Западному Бугу военную технику, соорудили множество наблюдательных вышек, на открытых местах установили маскировочные щиты.
— Нас предупредили, что германская военщина может пойти на провокации и что поддаваться на провокации нельзя, — спокойно сказал Прошляков. — Ничего. Слабонервных в штабе армии нет". {18}
КОВО
Днем 21 июня командный состав дивизий прикрытия округа тоже знал, что завтра будет война. 41-я стрелковая дивизия:
"В 17 часов командир дивизии начал совещание с командирами частей и их заместителями по политчасти. Сначала были заслушаны краткие доклады некоторых командиров о размещении, устройстве и состоянии частей. При этом упоминалось и о настроениях личного состава в связи с упорно державшимися слухами о войне. Основная масса красноармейцев и командиров высказывала недовольство тем, что мы очень многое спускаем фашистам, даже не открываем огня по самолетам и тем самым позволяем им беспрепятственно нарушать государственную границу и летать над нашей территорией.
Затем командир дивизии ...перешел к самому главному и злободневному вопросу...
— Я воевал в первую мировую войну и очень хорошо познал коварство кайзеровской армии. Ну а фашисты пожалуй, будут еще похлеще. Мы с вами должны быть готовы к самому худшему с их стороны. Думаю, что вы меня понимаете". {19}
Какие уж там "слухи о войне", если утром 21.06 о нападении немцев сообщили официально! Поэтому командиры и красноармейцы выплеснули свое недовольство: предупредили, что завтра начнется война с немцами, а их самолетам по-прежнему не мешают летать над нашей территорией.
Ну и как у ее соседей из Западного округа, авиации КОВО также приказали быть в в боевой готовности. В истории 92-го истребительного авиаполка, входившего в состав 14-й истребительной авиадивизии, кратко сообщается:
"21 июня 1941 г., согласно шифровки командующего ВВС КОВО, было закончено рассредоточение, маскировка и укрытия для личного состава". {20}
ЛенВО
Ленинградский военный округ хоть и граничил с враждебным государством, но статуса особого не имел. Более того, поскольку руководство Финляндии ее участие в боевых действиях в первую неделю войны не предусматривало, то боевых действий с внезапным нападением утром 22.6 там не готовилось. Тем не менее, командир 5-го пограничного отряда Ленинградского пограничного округа полковник А. М. Андреев сообщил следующее:
