Почему-то вполне правильные слова вызвали негативную реакцию у толстого военачальника. Он обернулся, и взору хозяина тела, где пребывал заколдованный пленник, показалась аналогичная пузу брюзгливая рожа, украшенная тремя болтающимися подбородками, мясистым рылоподобным носом и малюсенькими, заплывшими жиром глазками. Груда жира всколыхнулась, обозначая хозяйский гнев, и прорычала:
— Не можем? Это правда! Мы не можем ничего сделать с этими бунтовщиками, поскольку за них заступился сам Наместник! И я даже знаю, что будет дальше! Они снова расползутся, как шиксы, по своим норам, и растрезвонят остальным, что теперь можно ничего не бояться! Что сам Наместник, лично, отнял их у справедливого суда! А мой самый безмозглый на свете штаб только и может, что разводить руками и твердить то, что я и сам знаю! Что, ждете небось, когда мне из-за угла влепят "змеиное яйцо" в висок? Вы этого ждете, да?!
— Мой аррей, вы слишком... Неосторожны в высказываниях, — подал голос третий, даже не подозревающий, скорее всего, что находится уже не один в своем теле. — Я не хочу сказать, что ваши слова могут стать известны кому-то за пределами этой комнаты, но в таком тоне говорить о Наместнике... Я не удивлюсь, если... — Что "если", он предпочел не договаривать.
Господин Нариа чувствовал себя абсолютно беспомощным паралитиком, которого зачем-то дергают в разные стороны и говорят из-за его спины. Он не ощущал ни рук, ни ног, ни иных членов, был не в силах пошевелить и пальцем, даже взгляд перевести в другую сторону! Правильно, мрачно подумал начальник полиции, ведь для этого надо перефокусировать зрачки, а как он это сделает, если подселен в чужое сознание бесправным приживалой? Его отделяло от соседствующего разума что-то вроде непроницаемой сплошной стены, не удавалось даже уловить мысли владельца тела. Полицейский горестно представил себе, а что, если он обречен всю жизнь мыкаться вот так по чужим физическим оболочкам? И как будет отмеряться тогда, собственно, эта самая жизнь, если, как показал первый пример, он даже умереть теперь толком не в состоянии? Вот так и придется вечно перемещаться из тела в тело, не имея возможности предпринять хоть что-то, хоть какое-то физическое действо, кроме мыслительного. Господину Нариа чуть ли не впервые за много лет стало по-настоящему страшно. Из этой ловушки не выбраться. Он целиком зависит от воли Наместника Тьмы. Может быть, это и есть то наказание, что уготовано было ему за все земные прегрешения? Сознание — то последнее, что осталось у него, начал парализовывать настоящий, инстиктивный ужас. Почему-то этот ужас ощущался как холод, медленно подбирающийся откуда-то снизу...
И тогда Кеш-га предпринял самое мощное, самое отчаянное, самое безнадежное волевое усилие за всю свою жизнь. Стукнула почти паническая мысль — ведь холод-то я чувствую?! И вторая за ней— и все-таки мыслю?! А мозг-то у нас один на двоих! Значит, мозгом, одним биологическим мозгом, мы с ним пользуемся одновременно? Значит... Значит, можно так сделать, чтобы захватить контроль над телом, чтоб хотя бы иметь возможность взять и выпить стакан воды! О том, что тогда у этого тела будет два хозяина, и выйдет форменное раздвоение личности, господин Нариа не задумался — не успел. Он просто собрал всю свою волю в кулак и ударил ею, как тараном в крепостные ворота, в ту проклятую стенку, что отделяла его от сознания селинианца.
— О Боже... Мне плохо. — Селинианец со стоном обхватил голову и зашатался, как подрубленная корабельная сосна. Двое других с удивлением уставились на него. — Моя голова... Раскалывается... Лекаря! Позовите лекаря!
— Что это? — Брезгливо спросил толстый военачальник-аррей.
— Мигрень, наверное. — Пожал плечами тот, что носил боевой тиртак. — А я и не знал, что у Гирка...
Господин Нариа обрадовался — ага! Значит, его совладелец все же чего-то чувствует! Пошла, пошла вода на мельницу, господа мои хорошие! Он снова мысленно подобрался, как пружина в том нехитром устройстве, что метает "змеиные яйца" — кованые стальные шарики, но теперь уже сосредоточил всю силу в одной точке, которую вообразил себе на разделительной стенке-границе. Следующий удар был не такой могучий, но зато гораздо более сконцентрированный. На этот раз... Полицейский почти торжествовал — он явственно услышал, как трескается незыблемая, сверхпрочная некогда стенка.
Несчастный селианианец рухнул на пол и катался по нему, воя от невыносимой боли. Двое его сограждан в ужасе отскочили, как от больного или сумасшедшего, обладатель тиртака распахнул дверь и теперь громко звал лекаря. В коридоре уже топотали чьи-то ноги, когда господин Нариа задел плечом ножку стола и понял, что ОЩУТИЛ ЭТО! Он чувствовал гладкий паркетный пол, ему мешали кольчужные элементы мундира, он ощущал это тело! Начальник полиции (посмотрим еще, бывший или нет!) попробовал пошевелить рукой или хотя бы пальцем на ней — и почувствовал, что их скорчило судорогой. Еще немного, еще одно усилие...
Третьего удара, как он и предполагал, стенка не выдержала. То ли у этого селинианского офицера была не самая могучая воля, то ли сам господин Нариа был сильнее, чем сам о себе думал (приятно помечтать, конечно), только барьер обрушился, рассыпаясь на мелкие осколки, как самое обыкновенное стекло, разбиваемое палкой дворового мальчишки. Полицейский приготовился опереться на уже свои руки и приподняться, как вдруг...
Он ничего не смог противопоставить внезапному появлению Тьмы.
Глаза разлепить удалось не сразу. Когда он открыл их, то не смог сразу сообразить, на каком находится свете. Вверху было что-то зеленое, снизу, под спиной, ощущалось плоское, твердое и холодное, чему он очень порадовался — чувствую, значит, существую! Но перед глазами все плыло и размазывалось, и прошло около целой минуты, прежде чем он смог сфокусировать взгляд.
Который немедленно остановился на удрученно-сожалеющей мине, которую на сей раз нацепил на себя Наместник Тьмы.
— Я вернул вас в ваше тело, — упреждая вопрос, сказал де Морральен. — Вы снова ему истинный, полноценный хозяин, чем можете теперь вволю насладиться.
— Спасибо... Вашими молитва... Кхе-кхе... Стараниями, — выдавил из себя господин Нариа. — Что теперь, господин Аларик? Будем продолжать наши игры или поговорим, как деловые люди?
— Наконец-то, — сказал Наместник. — Демонстрацию моей силы, надеюсь, можно закончить?
— И моей тоже, — парировал господин Нариа. — В последний раз я чуть было не переиграл вас, почтеннейший дьюк Тьмы. Я уже почти совсем захватил того селинианца.
— Да, вы оказались весьма сильным человеком, — согласился черноволосый. — Вот только не переиграли, а чуть было не погубили себя вместе с ним.
— Почему это?
— Вы убили его, — просто сказал Наместник. — Устроили обширный инсульт, сиречь разрыв мозговых кровяных сосудов. Его мозг захлебнулся в крови. А поскольку это был и ваш мозг тоже, то вы погибли бы вместе с ним, не выдерни я вас в самый последний момент.
— То есть я еще и должен вам жизнь?!
— Выходит, что так, господин Нариа. Вы применили очень простую, примитивную методику порабощения сознания с помощью ментального удара. Но скажу вам, что даже она — громадное достижение для обычного, нисколько не подготовленного человека. У вас отличные способности, только неразвитые. Если вы хотите, я помогу вам их развить.
— За мою жизнь? А не кажется ли вам, господин Морральен...
— Де Морральен, — поправил тот.
— Де Морральен, что ваше предложение не имеет смысла? Погиб бы я вместе с тем несчастным, и пришлось бы вам обходиться без меня. Может быть, для меня нет разницы, жить или умереть? Может быть, мне все равно, а?
— Может быть, — согласился Аларик. — Вы хорошо пожили, нажили немало врагов, наворотили порядочно дел. С чистой совестью можете отправляться на покой, оставив ваше занятие, в которое вложили всю жизнь, заботам молоденькой девушки, вся заслуга которой в том, что она дружна с королевой. Они вообще не разлей вода, скажу я вам... Молоды, юношески идеалистичны, преисполнены самых светлых намерений. Добры, милосердны, даже гуманны. Вы не знаете этого слова — гуманизм, так я вам объясню значение. Это любимое слово вашей королевы, означает оно — человечность. То есть человек, как личность, превыше всего, жизнь его — наивысшая ценность, даже если это жизнь беспробудного пьяницы, бессердечного насильника или того генерала, который хотел, скажу я вам, бросить под шипованные копыта лошадей двадцать восемь человек, захваченных в бунте против повышения цен на соль. А еще гуманизм ни коим, самым малейшим образом, не сочетается с нормальной работой той организации, который вы отдали всю жизнь.
— Да что вы можете знать о моей жизни, — прорычал старый полицейский.
— Кое-что, вы представляете, знаю. При гуманизме самым пышным цветом расцветают казнокрадство, бюрократизм, лживость, лицемерие, авторитеты лишаются веса, а любое преступление становится возможным обосновать защитой прав человека! Вы помните, их упоминали Ее Величество? Это хорошие права... Когда ваши люди на месте пускали стрелу в лоб грабителю, убившему и ограбившему одинокого купца, вы знали, что это правильно. Что он заслужил, что нечего было переступать через последние жалкие остатки совести! А согласно гуманизму и защите прав человека, эта сволочь, мясник и убивец, получила бы пять-десять лет каторги, в надежде на то, что он одумается, осознает свои прегрешения и исправится когда-то в будущем! Скажите, много ли вы знали таких, которые исправлялись? Вор навсегда остается вором, шулер — шулером, а убийца — убийцей. Так не лучше ли просто по мере сил очищать от них землю?
— Все, что вы говорите, не имеет под собой реальной опоры. Пока это только слова, господин де Морральен. Всего лишь ваши пустые слова.
— Вы хотите дождаться того, что время докажет их правоту? — Поднял бровь Наместник. — Ваше государство, ваша Родина оказалась во власти двух совсем юных женщин. Вдумайтесь в этот факт, подключите интуицию, господин Нариа! Вспомните все, что было с вами, вспомните все разговоры, все нюансы и детали, сравните их с выкладками, которые излагаю я, и скажите себе, что я, как ни крути, прав! У власти Таварра было два вида людей: умные циники и разукрашенные золотым шитьем болваны. Теперь их время ушло, и настало время реформаторов-бессребреников и экспериментаторов — идеалистов. Вы отлично знаете историю — вспомните, был ли хоть где, хоть когда, хотя бы один такой случай, чтобы изменения, возглавляемые идеалистами, приводили к добру и свету? Нет! Рано или поздно, но к власти снова приходили умные и циничные, либо же раззолоченные и ограниченные. А в промежутках безвластия лились реки крови, и мостовые застилались трупами. Которые стали таковыми, то есть прекратили жить, прошу заметить, защищая либо ту, либо другую ИДЕЮ! А теперь скажите мне, что мои слова пусты и не имеют под собой реальной опоры.
— Вы тоже молоды, как я вижу, — спокойно сказал господин Нариа. — А судя по той горячности, с которой вы говорите, вы тоже доказываете мне некую идею, которую готовы защищать даже ценой трупов. Собственно, вы уже пошли по ним. На вашей совести, чему свидетель я лично, минимум смерть одной женщины, возможно, смерть путем самоубийства изнасилованной девочки и смерть офицера селинианской армии, которого убил, конечно, я, но из-за вас, засунувшего меня в его тело. Так что вы ничем не лучше и не справедливее тех, против кого меня яростно агитируете. С одной только пометкой: они, как ни крути (по вашему выражению) — законная власть! Королева Тереза Дрейк — моя королева, которой я присягал на верность. Я давал клятву перед Наместником Эс-Тьери хранить ей верность. А это значит — верность Господу Богу Эссалону.
— Скажите, господин Нариа, а отчего вы ни разу за всю свою эскападу — по моей вине, конечно, кто бы спорил — ни разу не попытались воззвать к вашему Богу? — Вдруг с любопытством спросил Наместник. — Глядишь, он помог бы вам, как ни крути, а я — его личный враг. Вон тот офицер, селинианец, вспомнил о Боге, пусть инстинктивно, сам не соображая уже от боли, что говорит. А вы ни разу даже не задумались о возможности прибегнуть к помощи высших сил. Отчего бы это, господин Нариа?
— Вероятно, оттого, что я привык всегда полагаться лишь на себя, — скрипнув зубами, ответил полицейский.
— Вы нашли отличную отговорку. Но раз так, зачем тогда вообще вам какая-то власть над собой? Что такое власть? В особенности та, которая вас не устраивает? Вы не верите ей даже в мыслях, раз даже в мыслях не просите ее поддержки! Вы давно уже не верите никому и ничему, господин Нариа. Только в себя, в свои собственные силы. Я же и предлагаю вам всего только их укрепление, — Наместник Тьмы блеснул белозубой улыбкой.
Полицейский открыл было рот, чтобы что-то сказать... Потом подумал и закрыл его. Покрутив в голове свежую мысль, он тоже улыбнулся, так же дружелюбно и искренне, совсем не хуже Наместника.
— У нас завязывается очень интересный разговор, господин Аларик де Морральен. Думаю, я буду рад продолжить его немного погодя, мне нужно время, чтобы отдохнуть и как следует все обдумать. Кроме того, неплохо бы и перекусить, если, конечно, вас не устраивает мой хладный труп, погибший голодной смертью.
— Полностью с вами согласен, — Наместник встал со скамьи и подал руку начальнику полиции. — Там, за поворотом, будет небольшой домик, который своим убранством и содержанием, надеюсь, полностью устроит ваш взыскательный вкус.
— Я тоже надеюсь, — согласно кивнул господин Нариа. — Если можно только, чтоб он не был черным...
— Увы, а вот этого нельзя. — Серьезно сказал Аларик де Морральен.
По виду строение напоминало жилище средней руки ра-тусского ремесленника, не накопившего еще суммы для выкупа супруги, а потому семьи не имеющего. Одноэтажное, имеющее всего две небольших комнаты, оно было бы даже уютным, если б не абсолютная, увы, монохромность интерьеров. Проще говоря, здесь тоже царил вкус Ночи, довольно изысканный, но сильно утомляющий разум простого смертного, привыкшего к ярким цветам полного радужного спектра. Хотя... начальник полиции, будучи далек от Гильдии Искусств, даже не подозревал доселе, что у черного цвета столько разнообразных оттенков — от густой безлунной ночи до яркой, блестящей и насыщенной черноты тонко выделанных кожаных перчаток, какие по традиции носили офицеры таваррского океанского флота. Да, и конечно же, повсюду был разлит этот странный, ничем не порожденный мягкий бело-желтый свет, не похожий на излучение ни одного из небесных светил.
Господин Нариа нашел в маленьком шкафу на кухне нехитрые продукты — классический холостяцкий набор из хлеба, сыра, копченого мяса и вина, и по здравом размышлении неплохо всем этим подкрепился. У островных и горных варваров, помнится, не принято брать в рот даже крошки в доме врага, ну так на то они и варвары, собственно говоря! Ведь если ничего не есть, то обессилеешь вне зависимости от того, напился ты раствора порошка из шерника, или даже залился им по самое не могу. А качественная работа мозга напрямую зависит от насыщения его питательными веществами.