Bal Rog

— Ты звал меня?.. Кто ты?...

Коктейль чувств, тянущийся из глубины кровавого месива, трудно передать словами. Опаска, восхищение, удивление, надежда, веселье, непокорность, свобода... И все же, какие-то это... детские, простые чувства. Я улыбнулся.

— Не обижу. Вылазь.

Медленно, аккуратно приподняв какую-то липкую тканюшку, под которой он прятался, из горки трупов, прямо рядом с разорванной пополам тушей лошади, выбрался крохотный жеребенок. Совсем мелкий, на ножках еле держится. А ведь он меня понимает... Понимает без слов, на одной мысленной связи. И это очень, очень необычно...

— Малыш, что тут произошло?...

Жеребенок говорил странно. Частично словами, произносимыми мысленно, частично образами — картинки, как молнии, вспыхивали в мозгу, передавая всю гамму чувств — вид, звук, дрожь в коленках, мокрый мамин нос, запах... да, запах. Вскоре он освоился с речью, и сумел связно ответить мне.

Люди отчего-то бежали в лес, а они с мамой вместе с людьми. Мама бежала рядом, а его везли на телеге. Люди боялись леса — жеребенок чувствовал запах страха. Но того, от чего они бежали, люди боялись больше. Что было раньше этого ужасного леса, жеребенок не помнил. Ну да, ему всего-ничего, совсем еще малыш... Люди встали на поляне, и развели костер. А потом пришли деревья, и все стало с запахом крови. Мама сказала ему прятаться, и не вылезать. Мама пыталась сказать деревьям, что человека дядю Эриля не надо есть. Тогда деревья сломали и съели маму. Он послушный жеребенок, он хорошо спрятался. Он лежал рядом с мамой, а мама остывала. Он смелый жеребенок, но ему было очень-очень страшно, и он стал тихонько звать папу, только папа не пришел. Тогда он стал звать пра-прадедушку, про которого ему рассказывала мама... Пра-прадедушку? Жеребенок ответил запинаясь, но четкой фразой, ощутимо воспроизводя взрослые интонации:

— Мама сказала, мы, дети Феларофа, ведем род свой от великого Нахара...

Я задумался. Вот это поворот... Жеребенок стоял рядом, пошатываясь. Черной масти, весь перемазанной в чужой крови, со свалявшейся шкуркой... Мда, а тут где-то волки бродят. Кстати, вот и они — сидят на краю поляны, ждут, глядя на нас восхищенными глазами. Впрочем, зачем я решаю за него? Жеребенок достаточно умен, хоть и мал — поразумнее иных людей будет.

— В твоих жилах течет кровь Первого Коня. Пра-правнук Нахара! Чего ты хочешь, и куда ведет тебя твой путь?

Жеребенок задумался, но ненадолго. После чего ответил, отчетливо и кратко.

— Деревья убили маму. Я хочу с тобой. И я хочу есть деревья, как ты.

Вот тебе раз.

— Ты хорошо подумал?

Мелкий согласно мотнул головой. Впрочем, почему нет? Нахар — спутник Вала Ороме — Охотника, так почему бы детям Нахара не стремиться к похожей судьбе?.. У каждого своя дичь для охоты. А мне, для маскировки, не помешает конь. Тем более, такой разумный.

— Трижды должен я спросить тебя. Будешь ли ты носить меня, будешь ли ты спутником и другом в моих странствиях?..

— Да.

— Что ж... нити наших следов сплелись. А чтобы ты смог есть деревья, я дам тебе искру силы огня. Гори с честью.

Я одновременно наклонился к нему, прикрывая всем телом, и распрямился во весь рост, вскидывая руки ввысь, вспоминая Мелодику в пустоте, и пробуя на ощупь струны судьбы. Человекообразная фигура расплылась дымом, кровь по поляне и остатки деревьев задымились и вспыхнули жарким пламенем, огонь растекся по поляне, волки отпрянули. Музыка вспыхнула черным дымом...

Заболело сердце у меня (*)

Переливы мелодии отзвучали, огонь прогорел, человеческие и лошадиные кости истлели, пепел рассыпался. Я снова сфокусировался, обретя человекообразную форму "харадрима в багровом одеянии", и взглянул на жеребенка. Передо мной, прямо на догорающих углях, стояло умилительное существо, такое же мелкое и нескладное, как и раньше, черной масти, но с длиннющей огненно-рыжей гривой и хвостом, и серо-стальными копытцами. Задорное веселье полыхало в его черных глазах, пушистая грива развевалась по воздуху от мельчайшего дуновения ветра. От жеж бестия. Он искал глазами, чего бы поесть.

Он искал дерево.

Кого ж я такого напел?.. А ну, малыш, попробуй-ка вон туда...

Малыш, резко заржав, присел и одним прыжком махнул на самый край поляны. Огненная грива, разметавшись, прошлась по кустам, испепелив их напрочь; хвост прочертил длинную косую полосу по земле, оставив выжженный след. Отхватив крупной кусок от толстенного древесного ствола, жеребенок с наслаждением жевал; тлеющие искорки, шипя, падали на землю из его клыкастой пасти. По поляне разливались эмоции — задор и чистое, незамутненное счастье от жеребенка; и отчетливая опаска от волков. Что ж, малыш... ужинай. Нам завтра далеко идти, но навряд ли ты от меня отстанешь — вероятней, как бы ты меня не загонял...

Расположились на ночлег мы — я, жеребенок и волки — в овраге, в сторонке от выгоревшей поляны. Древний лес вокруг притих, устрашенный странным действом. Бледно-белый цветок Телпериона светил в небе. Волчий вожак, притявкивая, рассказывал мне про свое житье-бытье, не переставая:

— Нет, друг Черного Вожака. Двигающиеся деревяшки нас специально не ловят. Мы, волки, всегда жили в лесу — и мы не рубим деревья. Впрочем, зазеваешься — так схарчат, конечно. Но в лесу спокон веку так заведено — олень зазевается, так мы его схарчим; а мы зазеваемся, так найдется, кому схарчить нас. Все в природе взаимосвязанно, и все честно. Каждый охотник с самого начала знает, что он может стать дичью. Великий Круговорот Еды был всегда, и всегда будет...

Я рассмеялся.

— Да ты философ, Серый...

Волк очень по-человечески хмыкнул, но не заткнулся.

(*) Песня Александра Розенбаума, не полностью

* * *

Глава 33

С утра я проснулся оттого, что мокрый нос ткнулся мне в шею, и острые клыки нежно пожевали мое ухо. Нет, ну какая симпатяшка! Волков я ощущал в лесу поблизости — они сторожили. Матерый вожак лежал рядом, и умильно глядел на возню жеребенка. Попрыгав вокруг, мелкое очаровательное создание снова ткнулось в меня носом, и протелепатировало:

— Как меня зовут?

— А как звала тебя мама?...

— Мама сказала, имя мне даст позже. Когда?... Сейчас. Сейчас. Хочу сейчас!!!

Я встал, торжественно воздев руку, и произнес:

— Нарекаю тебя Агнаар!!!

Свеженареченный Агнаар подпрыгнул, и, оглашая окрестности воинственным ржанием, умчался куда-то в лес. Волк, глянув на меня, спросил:

— Это имя... оно что-то значит?

— На одном древнем языке, это значит Огненная Шерсть! — гордо ответил я.

— Как тонко! — восхитился волк.

— А то! — поддержал я.

Вслед за Агнааром тянулась прожженая просека, возмущенные вопли взлетающих стай птиц отмечали его движение. Мелкая бестия по широкому кругу возвращалась к нам. Волк, снова по-человечески вздохнув, спросил меня.

— А тебе не кажется, что мелкий подрос?

— Так и должно быть. Из песни слова не выкинешь...

Волк состроил просительные глазки, и глянул на меня снизу вверх:

— Друг Черного Вожака... а давай, я пойду с вами!

— У тебя ж стая?

Вожак грустно уткнулся носом в лапы.

— Я уже слишком стар, чтобы вести стаю. Там давно рвется в вожаки один из молодых, и скоро он станет сильней меня. Идти в лес умирать я еще не хочу. И вообще... одному скучно. А с тобой поговорить можно! Мало кто с нами, волками, говорить хочет...

Я понимающе покивал.

— Поговорить ты любишь, я заметил. Если бы у меня был мозг, от твоей вчерашней болтовни он бы прокис.

— Ой, да попробуй сам вот так — один, да один! Волчки у меня совсем молоденькие, говорят простенько, только у них на уме — еда да щенки. А поговорить?...

— Ну, Серый, если пойдешь со мной — придется ведь меня слушаться. И не в шуточку, а по-настоящему.

Волчара серьезно кивнул.

— Согласен, Вожак. Место шутки в логове, у мяса; на охоте же будь собран и деловит, и не отвлекай Вожака твоего. И не издавай лишнего воя, дабы не спугнуть добычу. А догнав, первым делом...

Я закрыл лицо руками, и попытался заткнуть уши.

Вернулся запыхавшийся Агнаар, я перетек в волчью форму, и мы побежали в направлении к Изенгарду — один матерый живой волк, один здоровенный волк с нечеткими очертаниями и огненной шкурой, и один.. гм... жеребенок. Я пытался заткнуть волчий фонтан красноречия, но бесполезно — даже увещевания, что ему молча будет легче бежать, не помогали. Истосковался по собеседникам, бедный... Я частично транслировал жеребенку волчий поток сознания по нашей мысленной связи. От этого бесконечного трепа даже Агнаар вскоре начал разбирать хриплое волчье тявкание. Серому, болтая, бежать было тяжелее всех, но мы с жеребенком не гнали — куда спешить? все равно к вечеру выйдем на берег Изена, придется думать, как переправиться. Выручил нас волченька — он знал тропинки в Мглистых горах в обход истоков Изена — ему неоднократно приходилось там бывать.

— А бараны там какие бегают — мммм! только догонишь ли их?

И мы, вместо того, чтобы спускаться в долину, мы полезли в горы, сквозь сырые тучи, под длинные волчьи рассказы об особенностях анатомии баранов и способах их разделки.

Бараньи тропы — это нечто. Бараны, завидев нас, взлетали на какие-то невозможные столбы, и стояли там, замерев неподвижными статуями. Серый лез по их тропам скребясь лапами и тихонько ругаясь сквозь стиснутые челюсти. Я, подумав, для баланса и страховки выпустил крылья, в дополнение к четырем цеплючим лапам. И только Агнаару было все нипочем — он прыгал вокруг нас лихими прыжками, его копыта выбивали искры и выбоины в монолитном камне, а грива и хвост помогали разворачиваться прямо в полете. Я за него волновался, и телепатировал "осторожней, кроха, не упади", на что он, хихикая, показывал мне с отвесной скалы раздвоенный язык. Вскоре пришлось сделать привал — Агнаар, проникнувшись байками Серого, схулиганил, и сбил нам одного из баранов с их неприступных бастионов. Баран, слегка опаленный ударом огненного хвоста, не пережил встречи с поверхностью, и мы решили не дать мясу пропасть. Серый вгрызся в тушу и наконец (будь благословенно баранье племя!) замолчал. Агнаар стоял рядом, сосредоточенно сплевывая и вытирая язык о скалы. Детская доверчивость вышла боком — баранье мясо пришлось коню-химере не по вкусу. Тут тучи разошлись, и внизу открылся великолепный вид на Изенгард...

* * *

Глава 34

Я сидел, и экспериментировал. Зрячего камня у меня с собой теперь нет, но зато забавное дело — в струях горячего воздуха изображение искажается, и иногда, временами — увеличивается. Интересно, можно ли подобрать такой способ прогрева воздуха, чтобы приблизить интересующие меня участки местности? Пока получалось не очень — ветер развеивал и уносил все мои температурные художества прочь. Вскоре Серый, сыто икнув, отвалился от туши, и подвел итог:

— Эхх, давно не жрал по-нормальному. Уфф, хороша.

— Ты бы забрал мяса... сколько сможешь тащить. Некогда нам будет тебе еще пропитание искать, мы сами-то мясо не едим...

Согласно хрюкнув, Серый принялся отгрызать барану заднюю ногу. Я продолжил эксперименты, и вдруг до меня дошло: деревья, росшие в Изенгарде, на иловых наносах посереди улиц, на разрушенных остовах строений... это не просто деревья. Это гворны. Лес гворнов. Уловив мою мысль, мелкий замер, неверяще вгляделся, и предвкушающе облизнулся. Упс... Я осторожно позвал:

— Серый. А, Серый. Тебе лучше не ходить с нами в Изенгард...

— Почему?

Волчара смотрел на меня немного обиженно.

— Там гворны. Много. Тебя — они съедят. А мы как-нибудь отбрехаемся... Потому, когда жевать барана тебе надоест, жди-ка нас воон там, видишь — где каменный столбик валяется? И любые деревья в этих краях — оббегай сторонкой. Пойдем, Агнаар.

Скорость передвижения у нас с жеребенком оказалась куда как выше, чем у волка. Я мягко соскальзывал с круч, расправляя крылья. Агнаар совершал головокружительные прыжки, мягко отталкиваясь от отвесных скал, и задорно встряхивал гривой. Он растет прямо на глазах, верно Серый подметил... И еще впитывает знания, как сухой мох воду — берет сразу полные образы памяти. Для эксперимента я предельно быстро странслировал жеребенку наши с Седым уроки Общего языка, и через какой-то час мелкий вполне сносно мог понимать обычные слова. Невероятная скорость обучения. Но при этом жеребенок не успевает — да, похоже, и не собирается — критически обдумывать передаваемое ему. Получается, что вместе со знаниями он воспринимает и отношение того, кто ему обучает — ко всему на свете. Идеальный спутник — полностью предсказуемый — такой же, как ты...

По мере приближения к городу, меня посетило странное чувство. Будто там, под развалинами, есть... катакомбы? лабиринт? склады? в общем, нечто, до боли мне знакомое и родное. Подобравшись к Изенгарду со стороны гор, но не дойдя до внешнего кольца разрушенных стен, мы с жеребенком залегли в укромном месте, и просидели в засаде полные сутки. Ближе к южной части городских развалин под землей ощущался полуразрушенный резервуар чего-то жидкого, стремящегося вспыхнуть: его так и тянуло погладить. В разных местах большим кольцом по городу располагались противно-сырые пачки чего-то тягучего, воняющего приторно-сладким. Трогать что-либо я опасался, но противную сырость терпеть не хотелось. Я тихонько потянулся туда, слегка подогревая и сбрасывая излишки воды — и над развалинами со свистом поднялись клубы пара. Если все это — машины Сарумана, то почему у онтов было так мало потерь при штурме Изенгарда? Рванул бы маг вон ту емкость — и горящими брызгами накрыло бы тут полгорода. Пустые предположения... Самые интересные ощущения шли от десятка мелких камней, расположенных в строгой системе под северной частью развалин: "точки в глазах, комариный звон и потрескивание в ушах, запах грозы". Потом я вспомнил, где испытывал подобное — в том самом глубоком логове под городом гномов, где прочел на стене свое имя. Интересно бы потрогать такой камешек... Кстати, может, заодно попробовать небоевые применения своим новым возможностям? Для обычных гворнов я исключительно неудобный противник, если что — уж от них-то как-нибудь отобьюсь. Решено. Активирую телепатическую связь: