Риджийский гамбит. Дифференцировать тьму

— Всем сердцем. Как и я.

— А ведь если эльфы откажут нам в союзе, в следующий раз мы встретимся на поле битвы. Противниками. И тогда мне придётся его убить.

— Тебе не придётся.

— Надеюсь. Иначе Мириана мне этого не простит.

— Ты сам себе этого не простишь.

Тэйрант промолчал — и оба растворились во тьме.

Я зависла в обсидиановой пустоте, и сердце леденила гадкая тяжесть. Особенно когда я понимала — вряд ли это последнее, что мне хотят показать.

И понимала: я предпочла бы не видеть того, что увидела.

— Мне проще было бы думать, что Тэйрант был кровожадным монстром, — не поворачиваясь к Акке, негромко бросила я. — Который никогда никого не любил.

— Лёгкий путь редко бывает правильным, — заметил иллюранди за моим плечом. — Ты должна понимать, с кем имеешь дело.

Да. Наверное, должна. Должна понимать, что Алья действительно похож на Тэйранта. Оба чётко делили мир на 'своих' и 'чужих' — и своих никому не давали в обиду, тогда как к чужим не ведали пощады. До сих пор помню темницы: жгучая ненависть в глазах Альи, обращённых на Дэна, ненависть и страшная, бесчеловечная жестокость — и искреннее беспокойство за Лода...

Но Алья не был пленником навязчивой идеи о расовом превосходстве дроу. И у него была Морти: которая не отмалчивалась, когда брата заносило в опасные дали. И, всегда оставаясь на его стороне, не боялась с ним спорить.

А ещё у него был Лод, который не разделял многих его взглядов.

И, возможно, последние два различия являлись причинами первого.

Потому что хороший друг — не тот, кто согласен с тобой во всём. Не тот, кто восторгается каждым твоим действием, и не тот, кто исступлённо поддерживает любые твои начинания. Хороший друг — тот, кто, оставаясь на твоей стороне, трезво оценивает тебя и все твои действия. Кто не побоится в решающий момент дать тебе затрещину, чтобы ты не сделал поворот не туда.

Даже зная, что на какое-то время ты возненавидишь его за это.

— Хочешь продолжения? Дальше будет тяжелее. Предупреждаю.

Я вздохнула:

— Хочу.

И в глаза ударил яркий, слепящий свет, заставив зажмуриться: солнце, от которого я успела отвыкнуть.

А потом я открыла глаза в городе эльфов.

Если каменные жилища дроу органично вписывались в то, что их окружало — жилища эльфов были частью окружения. Их домами служили деревья: живые и зелёные, раскинувшиеся под незабудковым небом, окружённые пестротой цветущих садов и огороженные плетнями — тоже живыми, похожими на ивовые. Стены каждого дома сплетали тысячи коричневых лоз, гибких и тонких, обвивавших двери и стеклянные окна, формировавших два-три этажа; лишь наверху, над крышей, они пушились листьями, маленькими и длинными, формируя зелёные кроны.

Дома-деревья выстраивались в ровные ряды, меж которых пролегала широкая брусчатая дорога. Над иными дверьми виднелись пёстрые вывески. Мимо меня по дороге шествовали эльфы, высокие и златовласые — а рядом цокали лошади, понукаемые людьми, грохотали колёсами повозки и телеги...

Странный, поразительный симбиоз природы и урбанизма.

— Эльфийские города тоже впечатляли, — я проводила взглядом одного из эльфов: для меня все они были на одно лицо, как и дроу — однако этот щеголял тёмной шевелюрой, напомнив о Дэнимоне. Меня толпа явно не замечала, но тем не менее обходила стороной.

Впрочем, даже если я оставалась призраком-наблюдателем — это ведь было не воспоминание, а сон по воспоминанию. Сон, который создали для меня.

А, значит, в нём оставили место незначительным изменениям для моего комфорта.

— Они и сейчас такие, — откликнулся Акке. — В отличие от городов дроу.

Одеяния здешних эльфов куда больше походили на то, в чём я привыкла их представлять: длинные, летящие, напоминавшие приталенные туники. Женские доставали до земли как юбками, так и широкими рукавами; мужские подобными похвастаться не могли, но обрывались они чуть ниже колена, показывая узкие штаны и мягкие сапоги. Не чета обыденной куртке Дэнимона.

Впрочем, я мигом сообразила, что принц путешествовал инкогнито. И носить традиционные одежды, выставляя принадлежность к эльфам напоказ, не собирался.

— Впрочем, — добавил иллюранди, — они всё же не всегда были такими.

— Почему?

Чернота. Всего на один миг.

После которого мир обратился в ад.

Я стояла на том же месте, на той же дороге — а сады, дома-деревья и живые плетни пожирал огонь. Он был везде: яркий, рыжий, будто поток золотой воды, стремившейся в небо. Он жадно глодал лозы и зелень, траву и цветы, рассеивал мрак ночи и заволакивал небо клубами чёрного дыма...

А по дороге метались эльфы. Бежали, волоча на руках детей, крича и плача, убегая от огненной смерти, отныне владевшей городом вместо них.

Я не чувствовала ни жара, ни запаха гари — но знала, что они чувствуют.

...я сожгу ваше королевство дотла, мой маленький брат...

В отблесках пожара вдруг мелькнул иллюранди. Не Акке, другой — с длинными волосами. Он показался и исчез: видимо, разведывал обстановку. Передо мной брёл одинокий ребёнок, выкрикивая чьё-то имя, кулаками размазывая слёзы по лицу. Маленький, не больше пяти. Кто-то сбил его с ног, и он упал; а потом конь без всадника, ошалевший от пожара, промчался мимо, и малыш был прямо у него на пути.

Я рванула вперёд.

Но даже если б я не была лишь призраком — я не успела.

Хруст.

Когда конь унёсся вперёд, а ребёнок остался на брусчатке, и золото его волос окрасил багрянец — я зажмурилась:

— Прекрати! Не хочу, не хочу этого видеть!

Неужели этот писк принадлежит мне?

— Но ты уже увидела, — голос иллюранди оставался спокойным. — Впрочем, ты права. Это не то, за чем стоит наблюдать долго.

Треск пламени и крики стихли мгновенно, точно кто-то убавил звук; и когда их сменил стук копыт — частая, как шум дождя, дробь, будто на меня надвигался целый табун — я неохотно разомкнула веки.

Ночь сменилась днём, но тучи делали свет серым, тусклым, приглушённым. Или клубы дыма? Не понять...

Вокруг меня было то, что осталось от зелёного города. Пепел — вместо садов. Чёрные остовы — скелеты древесных домов. Порушенные плетни.

И тела. Тела. Тела.

Затоптанные. Изрубленные. Сгоревшие.

Наверное, я могла смотреть на них только потому, что спала.

А передо мной была армия дроу. В тёмных доспехах, на белых конях, грациозных и великолепных, чьи шкуры будто светились в окружающей серости. Дроу медленно ехали по мёртвому городу — и во главе, конечно же, был Тэйрант: в чёрной с серебром броне, гибкой и изящной, и длинном плаще со сливовым подбоем. А рядом с ним — Ильхт, сжимавший в руке тёмное знамя: его латы отделали палевым золотом, под цвет русых кудрей.

Должно быть, город зачистили ещё ночью, и теперь дроу лишь двигались дальше. Тэйрант Кровавый и Ильхт Злобный, прекрасные и жестокие, ехали бок о бок, обозревая дело рук своих: я не видела их личного участия в бойне, я вообще не видела этой бойни — но она была, и свершили её по их приказу. И когда эти двое смотрели на трупы, в их лицах не проявлялось ни жалости, ни сомнения, ни брезгливости.

Лишь спокойное удовлетворение.

Я смотрела на них — а стук копыт отбивал ритм слов Альи, что он бросил совсем недавно.

...выйти из-под гор, пройтись по Риджии вихрем крови и разрушений, как мой предок, чьей копией они меня считают...

Милостивая чернота пришла, лишь когда конь Тэйранта приблизился ко мне вплотную.

— Это больше похоже на твоё представление о кровожадных монстрах?

Я не сразу смогла ответить на вопрос.

Даже в кромешной тьме, отделявшей один сон от другого, даже перед закрытыми веками — я видела глаза Повелителя дроу. Глаза, горевшие золотым огнём: неистовым, ярким...

Совсем как тот, что пожрал город эльфов.

— Да. Это очень похоже, — я смотрела в чёрную пустоту: мне удалось взять себя в руки. — Это тоже твоя память?

— Нет. Другого иллюранди. Я был очень молод и оставался в Хьярте, но многие отправились на войну вместе с дроу. И мне это показали так же, как я показываю тебе, — кажется, Акке нравилось моё спокойствие. — Хочешь продолжения?

— Нет. Не хочу. Но показывай.

Продолжение оказалось полем битвы.

Это была равнина под серым небом, лежавшая между холмами, окутанными сизой дымкой. Я стояла в кружке пустого пространства — где-то метр в диаметре, точно стеклянный купол, стены которого все старались избегать. Но за его пределами...

По земле, скользкой от крови, через трупы шагали дроу в тёмных доспехах и эльфы — в золотых. Сотни лезвий опускались и поднимались, рождая алые веера кровавых брызг. Сотни воинов падали, чтобы их место заняли другие.

Звон. Крики. Смерть.

Не танец с мечом, который юный Тэйрант исполнял в паре с Эсфором — мясорубка.

Я видела иллюранди: они убивали из-за спины, мигом исчезая в пустоте. Я видела маленьких, вполовину нормального роста человечков в ярко-зелёных доспехах: видимо, лепреконы. Лиц под шлемами не разглядеть, но дрались они чем-то вроде копий с изогнутыми наконечниками — кажется, глефы. Тэйрант тоже был тут, прокладывая путь сквозь вражескую армию со смертоносной яростью; серебряные узоры на доспехах стёр жидкий багрянец, шлем потерялся, на лбу запеклась кровь — видимо, один из ударов чуть не стал роковым.

Он продвигался вперёд стремительно и безжалостно, и дроу шли за ним; и каждый, кто осмеливался встать у него на пути, падал, сражённый.

Кроме одного.

Эсфор тоже сбросил шлем. И потому, вскинув клинок в очередной раз, Тэйрант отчётливо увидел его лицо — прямо перед собой. Смертной бледности, в окружении светлых волос, лучами разбросанных по плечам.

Золотые глаза встретились с синими.

И клинок Повелителя дроу, не знавший сомнений, не ведавший пощады, замер в высшей точке замаха. На миг. Всего на один миг.

Но мечу эльфийского принца, который и не подумал остановиться, хватило и этого.

Лезвие, длинное и тонкое, вошло Тэйранту в подбородок. Снизу вверх, как нож в масло, и выскользнуло обратно: почти сразу. Тэйрант пошатнулся и упал спиной назад, на руки своим подданным.

А Эсфор застыл с опущенным клинком в руке. Глядя на мёртвого названого брата.

Когда он моргнул, по грязной щеке его скатилась слеза.

Нет, дроу не дрогнули и не побежали. Ещё нет. Они закричали, яростно и тоскливо, и бросились на убийцу своего короля; а эльфийский принц даже не думал сопротивляться, убегать, снова поднимать меч — просто стоял. В абсолютном равнодушии к тому, что будет с ним дальше. Но светлые — только что одержавшие победу в войне, пусть они ещё и не знали об этом — кинулись вперёд, защищая героя, чьей рукой был повержен Тэйрант Кровавый; Эсфориэля оттеснили назад, и он скрылся из виду.

Должно быть, кто-то увёл принца с поля боя. Сам Эсфор явно жаждал покинуть его лишь под руку с собственной смертью.

Потом даже я ощутила порыв ледяного ветра, пощёчиной хлестнувший по лицу; и волна сизого тумана заставила всех вокруг — и светлых, и тёмных — рухнуть наземь срезанными колосьями.

Когда туман рассеялся, Ильхт уже подошёл к телу Тэйранта. Переступая через своих и чужих. Ему было плевать, кого он обезвредил, чтобы дойти сюда.

Он не кричал, не пытался исправить что-то, не пытался проверить, жив Повелитель или нет: должно быть, и так знал, что нет. Просто упал на колени, вглядываясь в мёртвое лицо своего друга. Потом согнулся пополам, и мне показалось, что он плачет.

Но он лишь склонился, чтобы взять лицо Тэйранта в свои ладони — и коснуться губами его лба.

Когда Ильхт, выпрямившись, закрыл золотые глаза Повелителя дроу — в его собственных открывалась такая бездна боли, что горло сжала горькая судорога.

— Да, Тэй мёртв, — предок Лода поднял остекленевший взгляд, явно обращаясь к кому-то очень далёкому. — Отступайте. Уводите всех, кого сможете.

Дроу всё-таки бежали: я видела это. В той стороне, откуда наступал Тэйрант. А с другой уже подступали эльфы, приближаясь к Ильхту.

Да только тому тоже было абсолютно всё равно, что будет с ним дальше.

— А я остаюсь. Да. Моё место рядом с Тэем. Всегда, — и колдун прикрыл глаза. — Защитите мою семью. Это приказ.

Я нырнула во тьму, когда лезвие эльфийского клинка уже неслось к его шее.

Акке молчал, и какое-то время мы просто висели во мраке: пока я пыталась заглушить абсолютно неуместное ощущение комка в горле.

Я заговорила первой.

— И что... он не захотел жить дальше... ради их дела? Ради семьи?

— Ты же слышала, что он сказал. Он любил жену, но Повелитель был ему ближе. А дочь он и вовсе не видел: она родилась уже после того, как Ильхт ушёл на войну.

— Как можно ставить друга выше возлюбленной?

— О, Ильхт испытывал к супруге глубокое уважение, искреннюю нежность и пламенную страсть — и не более. Они были любовниками и партнёрами, но не друзьями. Тэйрант же стал для него всем. Светом во тьме, глотком воздуха, тем, кто придаёт жизни смысл и цель. Что-то вроде зависимости, но от живого существа.

— В зависимость впадают лишь слабые.

— Никто и не говорит, что Ильхт был сильным.

— Но ты говорил, что Лод похож на него.

— В чём-то. Далеко не во всём, — Акке пожал плечами. — До встречи с Тэйрантом Ильхт не вполне осознавал, кто он и чего хочет. Не ощущал себя личностью в полной мере, не находил достойного применения своему уму и Дару. Тэйрант же был прирождённым лидером... и он повёл Ильхта за собой. Подарил ему жизненный путь, где он был нужным и незаменимым. Направил его таланты в то русло, где они раскрылись лучше всего. Позволил принять и полюбить себя.

Я поёжилась, когда поняла: кого-то мне это напоминает. Не полностью, но всё же.

И не Лода.

— Лод совсем не такой, — сказала я, отгоняя печальные мысли.

— Конечно. Будь это не так, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Тебя не стало бы в тот же день, как ты попала в Риджию.

— Тогда почему Лод боялся стать таким же?

— Внутри него спит тот же дракон. Но Ильхт был слаб и долго прятался от него — а когда всё же решился с ним познакомиться, позволил ему поглотить себя целиком. Лод же надел на дракона поводок и выпускает лишь тогда, когда нужно ему.

Тень, знай своё место...

— Это всё, что ты хотел мне показать? — помолчав, спросила я.

— Почти. День на исходе, и вскоре тебе придётся проснуться. Осталось последнее.

Тьма рассеялась; и я стояла в том же саду, с которого всё началось.

Он не изменился. Изменилось лишь то, что в нём происходило.

В воздухе звенели крики: они неслись из окон дворца, перелетали через крышу и разбивались эхом галереи на отзвуки-осколки. Мимо меня, втаптывая в землю травяную зелень, с оружием наголо шли светлые. Лепреконы были без шлемов, позволив наконец разглядеть их лица: уменьшённые копии эльфийских, только глаза — яркий малахит, да волосы — огонь рыжих листьев.

На земле лежали четыре тела. Три девушки, один мужчина. Все четверо — дроу.

И одной была принцесса Мириана.

Королевского венца не было ни на ней, ни рядом: то ли потерялся где-то, то ли содрали с мёртвого тела. Тёмные волосы расплескались по траве, неподвижный взгляд устремлён в небо — а на груди, вокруг древков арбалетных болтов, расплылись багровые пятна.