7 футов над килем

И пришла беда, откуда не ждали. Маргелову доложили, что на экзамене по марксизму-ленинизму один курс нахватал столько двоек, что теперь непонятно, что и делать. То ли экзаменатор оказался болезненно принципиальным, то ли невзлюбил он этот курс, а только ситуация сложилась хуже некуда. И замять историю было уже нельзя,

Главное политуправление прознало о скандале и уже готовило специальную комиссию.

—  Летим в Рязань! —  решил Маргелов.

На следующий день провинившийся курс марш-броском был выведён в учебный центр в шестидесяти километрах от города. Преподаватели проделали тот же путь в училищном автобусе.

В лесу белели палатки, а на большом плацу, построенные в каре курсанты ожидали решения своей судьбы.

—  Вот что, сынки! —  начал Маргелов, выслушав громовое приветствие. —  До меня дошли слухи, что вы не знаете марксизма-ленинизма. Я в это не верю! Вы его знаете. Только объяснить не всегда можете. Так я вам помогу. Курсант! —  он ткнул пальцем в правофлангового. —  Ко мне!

—  Есть! —  ответил здоровенный хлопец, парадным шагом он приблизился к Маргелову и представился таким густым басом, что с елей посыпались шишки.

—  Повтори фамилию ещё раз, —  удивился Маргелов.

—  Курсант Бум! —  выкрикнул правофланговый.

—  Иностранец, что ли?

—  Тамбовский — я!

—  Ну, в Тамбове всё что угодно может быть, —  успокоился Маргелов.

—  Тоже двоечник? Только не ори больше.

—  Так точно! —  паровозным шёпотом ответил курсант.

—  Слушай приказ! —  Василий Филиппович нахмурился. —  Остановить танк!

—  Есть! —  машинально ответил курсант. — А где танк, и чем его останавливать?

—  Танк тебе сейчас будет, —  пообещал Маргелов. —  Чем останавливать? Чем хочешь! Хоть шишками забрасывай. Ты их своим рыком вон сколько посбивал. Остальным рассыпаться!

Плац мгновенно опустел, а через несколько секунд раздался рёв мотора, и выскочившее из-за деревьев бронированное чудище остановилось, чуть клюнув орудием. Курсант снял берет, засунул под погон и озадаченно почесал широкий затылок. Танк фыркнул сизым дымом и пошёл на двоечника. Тот пошевелил губами и вразвалку двинулся навстречу. Далее началось такое, что и в кино не увидишь. Курсант носился вокруг машины, падая, пропускал её над собой, а танк крутился на месте и вращал башней, стараясь ударить десантника орудием по башке. Наконец, Бум ухитрился вскочить на кормовую броню, оттуда перебрался выше и, стараясь сохранять равновесие, стал быстро раздеваться. Через несколько минут на нём остались только трусы, зато все приборы наблюдения командира, наводчика и механика оказались плотно замотаны. Танк остановился и, вроде, задумался. Бум уселся на башню и стал ждать. Вскоре открылся командирский люк, и показалась голова в шлеме. Курсант быстрым рывком вытащил голову вместе с туловищем, обезвредил коротким ударом и аккуратно опустил танкиста на землю.

—  Вылезай по одному! —  хрипло крикнул он.

Наводчик начал было торговаться об условиях капитуляции, но курсант раздражённым матом пообещал спуститься и растолковать эти условия врукопашную. Наводчик вылез и также был обездвижен. Механик попытался удрать через люк запасного выхода, но был извлечён из-под танка и положен рядом с остальными. После этого курсант неторопливо оделся, спрыгнул на землю и, строевым шагом приблизившись к Маргелову, доложил: "Товарищ генерал! Ваше приказание выполнено. Танк остановлен!"

—  Вот видите! —  укоризненно обратился Василий Филиппович к преподавателям. —  А вы говорите, что курсанты не знают марксизма-ленинизма. Они его знают. Только... не всегда объяснить могут.

Каменный гость

—  Товарищи курсанты, никто не будет возражать, если я закурю? —  Кирилл Борисович Мартынов чиркнул спичкой, пустил струю дыма, взглянул в окно и вдруг рассмеялся: "Глядите! Никак вырулить не может!"

Мы повскакали с мест. Высокий и худой, как спица, преподаватель Чубаев тщетно пытался бороться с осенним ветром, стараясь двигаться к входу, но злые порывы отбрасывали его назад на площадь. Из дверей выскочили помощник дежурного с дневальным, подхватили наставника под руки и заволокли на КПП.

—  Молодцы! —  одобрил Мартынов. —  Вы не поверите, —  он покосился на своё крепкое брюшко, —  но в своё время я был таким же тощим. А говорят, что табак сушит!

Кирилл Борисович был одним из немногих преподавателей, куривших на занятиях. Он читал курс СНО (Средства навигационного оборудования) — маяки, буи, вехи створы и всё прочее, без чего в море можно заблудиться. Мартынов защитил диссертацию, издал учебник и не требовал от нас особого усердия.

—  Главное, —  любил он повторять, —  чтобы вы научились шевелить мозговой извилиной, правильно определять задачу с учётом всех обстоятельств. А формулы... —  он показывал на доску, —  они и есть формулы.

В начале лекции он кратко обрисовывал тему, сообщал страницы учебника, которые следовало прочитать, и начинал "урок словесности", то есть беседу на вольную тему. Давным-давно, когда он ещё только начинал преподавательскую карьеру, курсанты прозвали его КирБор, и прозвище это передавалось из поколения в поколение.

—  Кирилл Борисович! —  курсант Никаноров перестал драить суконкой бляху ремня и поднял руку. —  Разрешите вопрос? Вот вы объясняли про чувствительность створа — это всё понятно. А, вот, на реках, там только по створам и ходят. Получается, компас там и вовсе не нужен?

—  Сейчас отвечу, Никаноров, —  КирБор загасил в пепельнице папиросу и тут же закурил новую. —  Сейчас отвечу, —  повторил он, поглаживая мясистый нос с горбинкой. — Но пусть сначала курсант Гунько скажет, что за фолиант он держит под столом на коленях? Это явно не учебник, иначе — зачем его прятать? Это и не трактат об искусстве любви, которым курсант Абрамов так увлечён, что даже меня не слышит.

—  Слышу! Слышу! —  досадливо отозвался Абрамов и захлопнул потрёпанную книгу. —  Извините!

—  Извиняю, —  КирБор снова повернулся к Гунько. —  Молодой человек, я ни разу не видел, чтобы курсант читал труд столь объёмный. Удовлетворите же моё любопытство!

Гунько неторопливо встал и выложил на стол кирпичного формата книжищу с золотым орнаментом на обложке.

—  Рабиндранат Тагор! —  изумлённо прочитал Мартынов. —  Да-а-а! Признаюсь, мы в своё время не отличались таким разнообразием интересов.

—  Так как же насчёт створов? —  напомнил Никаноров, разглядывая бляху, сиявшую латунной радостью.

—  Если фарватер или по-речному — судовой ход достаточно оборудован створами, вехами и буями, то при хорошей видимости компас действительно не очень нужен, —  КирБор махнул Гунько, чтобы тот садился. —  Однако плавание по створам требует внимания и навыков.

—  Кирилл Борисович! —  курсант Высокопреосвященский на мгновенье очнулся от дрёмы. —  А вам приходилось работать на реках?

—  Приходилось, —  усмехнулся Мартынов. —  Я, можно сказать, на реке воевать начал, военным лоцманом. Это уже потом на эсминцы перевёлся.

Кирилла Борисовича Мартынова профессия военного не привлекала. Он хотел изучать море и поступил в Гидрографический институт Главного управления Северного морского пути. В тридцатые годы прошлого столетия парни, осваивавшие Арктику, были национальными героями. Именем Мартынова могли бы назвать остров, пролив или бухту, но...

—  Мы конвои сопровождали, за лодками гонялись, —  продолжал КирБор, —  ну, это вы всё знаете. Штурманская и гидрографическая подготовка в нашем заведении и тогда была на очень высоком уровне, а военная — почему-то отсутствовала.

Как война началась, отправили меня на краткосрочные курсы, присвоили лейтенантское звание. Просился на боевые корабли, но мне сказали, что для гидрографа лоцманское дело самое подходящее. И был у меня приятель, тоже лоцман, по фамилии Пустяшный. Он всё шутил, что с такой фамилией высоких чинов добиться невозможно. Отличный был лоцман, потомственный помор. Вызвали его как-то к начальнику лоцманской службы флотилии...

—  Вот, что, лейтенант, —  капитан 2 ранга поглядел на вытянувшегося перед ним офицера, —  завтра к нам пожалует британский крейсер. Вы примете его вот здесь, —  он показал точку на карте, —  и приведёте на якорную стоянку, вот сюда. В штабе вас подробно проинструктируют. Задача ясна?

За высокий рост, упрямство и надёжность капитан 2 ранга имел прозвище — Пиллерс.

Лоцман подумал и сказал, что для корабля такого водоизмещения место якорной стоянки выбрано хреново.

—  Конечно, хреново! —  рассердился начальник. —  Но приказано поставить именно здесь, поближе к городу! Я и сам не всё знаю. Этому визиту придаётся большое политическое значение, —  он показал в потолок. —  Поэтому катера будут швартоваться прямо к набережной. Вам понятно?

—  Так точно! —  вздохнул Пустяшный.

—  А ну-ка, присядьте, лейтенант, —  Пиллерс кивнул на кресло.

Лейтенант сел и положил руки на колени, ощущая сквозь сукно брюк холод кожаной обивки.

—  Можете курить, —  вид у капитана 2 ранга был усталый. —  Крейсером командует офицер в чине коммодора, —  Пиллерс бросил на стол пачку "Казбека". —  Да, да! — раздражённо подтвердил он, заметив удивлённый взгляд лейтенанта. — В этом чине обычно командуют соединением кораблей, а не крейсером.

—  Как бы не обернулось это для меня "Маленькой трагедией" —  пришло на ум Пустяшному. —  Наверное, хотят подчеркнуть уважение, —  предположил он, разминая папиросу.

—  Возможно, —  Пиллерс тоже сел в кресло. —  Мне намекнули, что этот человек довольно близок к премьер-министру Британии. Это всё, конечно, не наши лоцманские дела, но вы понимаете, что я имею в виду?

—  Так точно, —  Пустяшный стряхнул пепел в медную пепельницу. —  Разрешите вопрос? Соответствует ли моё звание уровню, как бы это выразиться...

Пиллерс удивлённо вскинул брови и вдруг расхохотался, показав крупные, желтоватые зубы.

—  Ой, хитёр! —  он хлопнул ладонью по столику. —  Ой, хитёр, трескоед! Только до завтра ты всё равно ещё одну нашивку получить не успеешь. И не об этом думай! —  он стал серьёзным. —  Если что, и ты, и я пойдём рядовыми служить. Это в лучшем случае. Уяснил?

—  Уяснил, —  подтвердил Пустяшный. —  Я это к тому, чтобы они не обиделись.

—  Ладно, — капитан 2 ранга потёр затылок, —  я так понимаю, что тут вот какая политика рисуется... Нужно показать, что мы ценим помощь союзников, но особенно перед ними прогибаться не будем. Стало быть, твоё звание как раз к месту. С тобой пойдёт офицер связи капитан-лейтенант Поспелов. Знаком?

—  Знаком, —  кивнул Пустяшный и подумал, что лучше бы идти с кем-нибудь другим: не очень-то нравился ему этот Поспелов.

—  Понял тебя, —  Пиллерс загасил папиросу. —  За проводку отвечаешь ты, он для тебя в этом деле не начальник. И вот ещё что, —  он чуть поколебался, —  говорят, характер у этого коммодора отвратительный. Поэтому будь начеку! Веди себя предельно корректно, однако ... Ну, сам сообразишь! Иди!

Инструктаж затянулся допоздна. Пришлось раз за разом повторять и докладывать характеристики створов, буев, знаков, заучить манёвренные элементы крейсера.

Ночью лейтенант спал плохо, а ещё до рассвета в дверь постучал посыльный. Под окном тарахтел штабной автомобиль.

—  Здорово, Пустяшный! —  офицер связи подвинулся на заднем сидении. —  Повезло нам сегодня с тобой! Ты, уж, постарайся понравиться союзникам. Глядишь — и по орденочку нам выпадет!

—  Ты-то, точно, понравишься, —  подумал Пустяшный, —  нравиться ты умеешь.

Крейсер прорастал сквозь утреннюю дымку.

—  Девять тысяч девятьсот тонн, —  машинально вспоминал Пустяшный, —  длина сто девяносто метров, ширина двадцать метров, осадка пять метров, восемь орудий калибра двести три миллиметра в четырёх башнях, два счетверённых торпедных аппарата, максимальный ход тридцать два узла, один самолёт на катапульте.

Крейсер навис над катером тяжестью брони и ярусами уходивших в небо рубок. Вскарабкавшись по шторм-трапу, офицеры были встречены свистками, короткими командными воплями, препровождены в ходовую рубку и представлены коммодору. Примерно таким его Пустяшный и представлял — сухой, высокий, физиономия надменная, на рукавах по одному широкому шеврону с "узлом Нельсона", в зубах — прямая трубка.

"Прямо как из книжки, —  усмехнулся лейтенант, —  будто специально для нас подобрали. А взгляд — какой противный!"

Британец обвёл прибывших взглядом светлых глаз, и Пустяшный сообразил, что не слишком приглянулся коммодору. А вот, офицер связи, кажется, произвёл хорошее впечатление. Поздоровавшись, коммодор подозвал старшего помощника, а сам отошёл в угол мостика и взгромоздился в высокое кресло.

"Чёрт с тобой, булавка английская, —  мысленно сплюнул Пустяшный. —  Ты у нас в гостях. Потерплю тебя, и не такое терпеть приходится".

Он разложил на штурманском столе свою карту и стал заполнять бланки документов, задавая вопросы старпому и вахтенному офицеру. Те отвечали чётко, охотно, были доброжелательны и с любопытством поглядывали на русских офицеров. Поспелов стоял рядом и перебивал, пытаясь завести разговор, к делу не относящийся.

—  Есть ли на борту пассажиры или лица, не являющиеся членами экипажа? —  спросил Пустяшный.

Подобных вопросов лоцман не задаёт. Это дело других служб, но в бумагах такая графа была. Вот он и спросил.

Старпом и вахтенный офицер переглянулись. Коммодор крутанулся в кресле, скрипнул мундштуком, уставился на Пустяшного и отчеканил: "На корабле Её Величества может быть только один пассажир, а именно — Её Величество! Господину русскому офицеру следовало бы это знать!"

Офицер связи покраснел и принялся извиняться.

Пустяшный молча записал — "Пассажиров нет".

"Чего это англичанин вскинулся? —  удивлялся он. —  Враньё! Возят они пассажиров. Вон недавно один важный лорд из Лондона пожаловал. Так он — что, в списки экипажа, что ли, был включён? Вот, гусь! Гонор свой показывает. Ладно, у меня работа".

Он нанёс на карту место корабля, коротко рассказал об особенностях движения по фарватеру, сообщил, что постановка на якорь будет сопряжена с некоторыми сложностями.

Старпом — полноватый, румяный коммандер, внимательно слушал, а вахтенный офицер делал пометки в записной книжке и сверялся со своей картой. Всё это время коммодор сидел, уставившись в окно, и дымил трубкой. Офицер связи попытался затеять с ним разговор, но ничего из этого не вышло. Коммодор отвечал односложно, неохотно и с явной досадой.

"Хоть бы из приличия на карту взглянул, —  подумал Пустяшный. —  Показывает, что не барское это дело — общаться с лоцманом. Как говориться, спесь выше ума. Ни один наш командир так бы не поступил. Время! —  он поглядел на свои большие наручные часы и кивнул старпому. —  Пора сниматься с якорей!"

Толстячок живо подошёл к коммодору, доложил, выслушал приказания, и тут же посыпались команды, загремели колокола громкого боя, раздался топот сотен башмаков. В ходовой рубке появилось ещё несколько офицеров.