На неведомых тропинках 2. Шаг в пустоту

— Скорее уж наоборот, — он наблюдал, как мои пальцы сжимаются на липком горлышке.

Широкий замах, и графин разлетается на осколки. Кирилл встряхнул головой, и мелкое крошево осыпалось с его волос на пол. Сегодня здесь разбилось столько стекла, что на цитадель вот-вот должен обрушиться водопад вселенского счастья.

Я перехватила оставшимся целым горлышко и ткнула острым осколком в корпус. Седой без труда перехватил руку и сжал, заставив уронить оружие.

— Стоило лучше выбирать исполнителя, — прошептал он, ударяя хвостом мне под колени.

Я упала, едва не расплакавшись от бессилия, потому что на меня смотрела она.

— Твое решение, — потребовал он, — выбирай. Клятва и Таисия? Или отказ и Тамария? У тебя определенно перебор с наследниками, пора вернуть жертвоприношение во славу рода?

Я силилась подняться. Надо встать. Надо прекратить издевательство. Он не имел права предлагать ей подобный выбор.

— Кто из них тебе дороже? — Кирилл засмеялся, зло, жестоко, то, что все еще горело внутри демона, требовало крови, ему было мало царапин, оно хотело купаться в ней. — Ты ведь уже ответила в тот момент, когда разорвала горло посмевшим коснуться одной и отвернулась от второй.

Я уцепилась за край стола, но очередной удар каменным наростом опять уложил меня к ногам Седого.

— Твоему отцу тоже пришлось выбирать. И он выбрал Игната, не тебя, — она бросила короткий прощальный взгляд на девушку, лежавшую у рапиры, и сжала губы, решение принято, и то, что она смогла сделать, восхитило меня с новой силой, — Тамария слаба, она не удержала бы предел.

— Другое дело Тайя, правда? А то, что именно она вышла из твоего тела, особой роли не играет, — закончил за нее Седой.

Прекрасная дернулась, как от пощечины. Ее боль отозвалась во мне.

И в этот момент хлопнуло. Уши заложило, будто в скоростном лифте одного из высотных торговых центров. Неприятное ватное чувство. В животе напряглась струна, по телу прошла знакомая вибрация. Энергия перехода, где-то рядом разлилось безвременье, всегда сопровождающее линии стежек. Но здесь дороги ныряющей из мира в мир не было и быть не могло. Александр нашел Орихора и разбил пузырек, выпустив в цитадель часть non sit tempus. Оно встряхнуло графитовые стены. Оно встряхнуло меня.

Я посмотрела на Екатерину. Она по-прежнему была прекрасна. Но мир полон как совершенства, так и уродства, и я не видела причин впадать в экстаз. Тот зачаровывающий ореол, что витал вокруг нее, исчез. Танец блестящих капелек на теле остановился.

— Предатель наказан, — сказал Седой, его хвост обвился вокруг моей руки помогая сесть, на ощупь он напоминал то ли рыбу, то ли рептилию, такой же холодный, плотный и чешуйчатый. — Все предатели, — узкие зрачки расширились, ноздри затрепетали.

В ту же секунду в груди Прекрасной расцвел алый цветок, кровь разлетелась лепестками по коже. Хозяйка юга открыла рот и закричала. Восходящий удар в спину был такой силы, что нож пробил грудную клетку и вышел спереди. Я оглянулась: зеркального клинка в столешнице больше не было, кто-то более ловкий или лучше соображающий воспользовался им с большей эффективностью.

Смуглая кожа южного демона побледнела, россыпи бриллиантовой росы потекли по телу, будто капли пота. На их месте тут же выступали новые, но и они не задерживались, скатываясь и оседая на темном полу обычной водой. Голубые глаза мигнули. Раз. Другой. Третий. И остановились. Прекрасная падала. Демон умирал, без фейерверков, взрывов, массовых жертв, без проклятий и смертных пророчеств, как обычный человек. Крик оборвался. Екатерина упала.

— Рад, что не ошибся в тебе.

За спиной у повелительницы стояла Тамария. Бывшей повелительницы.

Убить демона можно. Не важно, каким ножом. Не важно, где и когда. Важно, чьей рукой. Демоны были бессмертны в том самом каноническом смысле, что так ласкает воображение человека. Останься демон в нашем мире и вернись обратно через пять веков, не изменится ни на гран, не постареет, не заболеет, не умрет. Живучие, вечные, не умирающие твари. При таком положении дел их давно бы уже стало больше: и людей, и нечисти. Но всему есть свой срок. Дети вырастают, им становится тесно под крылом у родителей. Хозяином предела может быть только один, и однажды они решаются на убийство. Рука, державшая клинок, должна быть родной. В убийце и в жертве должна течь одна кровь. Дети убивают родителей, жены иногда избавляются от мужей и от надоедливых свекровей, тетушек приживалок.

Демоны — одиночки, но они могут принять в семью постороннего. Кровь демона она, если речь идет о женщине, получит, выносив одного их них внутри себя. А он, если речь идет о мужчине, объединив кровь с демонической в потомках, но даже тогда избавиться от супруги не в его силах. Правило крови будет действовать лишь в отношении детей, внуков, правнуков, тех, в ком его гены соединились с демоническими. У женщин в этом плане преимущество: получив раз семя демона, она меняется, иначе ее тело не сможет выносить хищника. И даже когда ребенок родится, эти изменения, эта кровь демона останется в ней навсегда.

Разница мужской и женской физиологии. Мужчина отдает, женщина приобретает.

Первая легенда о демоне закончилась печально, все умерли, прямо как в нашей классике. Потомки древних созданий твердо шли по стопам предков, творя свою грустную историю здесь и сейчас.

Убить Седого могли двое. По праву крови — Алиса и я. Екатерина сделала свою ставку и проиграла, убийца из меня по-прежнему аховый. Седой был более удачлив или, скорей всего, расчетлив. Он знал, на что я способна, а на что нет. Кирилл не видел риска в том, чтобы пойти на поводу у Прекрасной, я по-прежнему медлительный человек, такому не воткнуть в демона нож.

Обычно таких, как я, потенциальных исполнителей, убивали сразу. Исключали саму возможность. Видят святые, Иван пытался.

Владе, принесенной в жертву вместе с ребенком, Кирилл перерезал горло сам. Именно эта особенность, а не излишняя кровожадность, заставляла родителей лично браться за нож. Они палачи собственным детям. В других руках оружие: клинок, нож, атам, сабля или осколок стекла — для маленьких демонов не страшнее пластиковой вилки. А подданные из особо приближенных подражали, не понимая ни сути, ни практической необходимости этого действия, что не отменяло общей дикости обычая приносить в жертву детей.

Кирилл перешагнул через тело Прекрасной, утратившей право носить этот титул, схватил Тамарию за волосы и потащил за собой. И делал он это с улыбкой. Хвост проехался по моей руке и нехотя разжался.

— Клятву. — рявкнул демон.

Она вырывалась, шипела, рычала, пыталась превратиться, стать такой же Прекрасной, как была мать, вернее, тетя. И в какой-то момент ей это удалось. Жаль, что Седой плевать хотел и на капельки росы на коже, вряд ли я смогла бы так безнаказанно их коснуться, и на потемневшие волосы, которые вдруг утратили всю шелковистость, поднялись и обвились вокруг его пальцев, как водоросли, пытаясь проникнуть, прорасти под его чешую в незащищенную плоть.

Он швырнул девушку лицом в стол, который сдвинулся от удара. Я откатилась, задев рукой что-то мягкое, почувствовала на пальцах влагу, скосила глаза, и тут же вскочила на ноги, шарахнувшись в сторону. Трупы парней, что обеспечивали меня через день ванной, все еще лежали здесь, каждый в своей огромной луже крови. Под подбородком у ближайшего зияла мясистой краснотой рана, второй рот, ощерившийся белыми вкраплениями хрящей, жил. Я затрясла ладонью и судорожно вытерла пальцы о штаны.

Седой не дал Прекрасной прийти в себя и ударил рукой по лицу, среди нечисти такое вполне могло бы сойти за ласку. Ее голова мотнулась.

— Девчонка, — многообещающе протянул Кирилл, — а ведь Катька была права. Ты слаба! На твое счастье об этом пока не знают, — еще один удар. — Клятву!

Ее бархатные, даже в превращении оставшиеся серыми глаза распахнулись, губа задралась. Девушка оттолкнулась от столешницы, развернулась. приседая по-звериному. Клыки оскалены, когти выпущены, за свободу она будет драться.

Ошарашенная предательством матери, ее смертью, требованиями Седого, она все равно не собиралась сдаваться, какие бы слабости ни приписывали ей противники. Это не могло не восхищать, на свой извращенный манер. Она демон, но даже демоны иногда испытывают эмоции, хлтя, как правило, очень дорого за них расплачиваются.

Седого это даже позабавило. Он неторопливо шагнул к телу Прекрасной, усмехнулся и рывком вытащил из тонкой женской спины зеркальный клинок. Звук, с каким лезвие выходит из тела, ничем ни лучше того, с которым входит.

— Даже осколок зеркала ушедших в чужой руке не убивает таких, как мы, — Кирилл повернулся к девушке. — Я зря взял его в руки — буду расплачиваться за химеру. Насмешка, как раз в стиле низших, — он перехватил клинок, — убить нельзя. Заставить визжать от боли — легко.

Тамария бросилась первой, сказалось нетерпение молодости. Седой принял ее четким выверенным движением. Девушка дернулась, рывок смазался, она отшатнулась, зеркальный клинок оставил глубокий порез на скуле. Демон не бил, он показывал ей силу. Тамария зашипела. Кирилл засмеялся. Я смотрела на них, и мне хотелось плакать. Нет ничего более удручающего, чем наблюдать схватк, заранее зная результат. И нет ничего более бесплодного, чем схватка за власть. Борьба за золотую клетку.

Это была не схватка, это было избиение младенца. Уже одно то, что я могла видеть их движения, говорило о многом. Он легко сбивал ее рывки, гасил скорость, не позволяя навязать собственный рисунок боя. Уж не знаю, в чем дело, в молодости или ей на самом деле не доставало силы, но по сравнению с демоном девушка смотрелась ребенком.

Девушка кинулась снова, прочертив черными когтями четыре рваные полосы на его плече. На этот раз он не стал ее жалеть, зеркальное лезвие вошло ей под ключицу. Демон чуть сместился, и Тамария опять налетела на стол, заставив его покачнуться.

От раны на груди разбежалась паутина сосудов. Девушка вскрикнула, дыхание сбилось и стало прерывисто частым. Взгляд оставался все таким же отчаянно дерзким. Она не сдастся из-за боли. Никогда. Седому всегда нравилось упрямство.

Демон улыбнулся, обхватил рукой тонкую лодыжку, затянутую в хлопковую ткань. Таисия никак не отреагировала, маленькое тело по-прежнему было неподвижно, девочка спала и не подозревала, что яд в ее организме уже начал подталкивать ее к краю. Серо-стальной коготь вспорол ткань колготок, оставляя на светлой коже длинную царапину.

— Клянись, — Седой резко выбросил вторую руку, схватил Тамарию за шею и пригнул к столу, рукоять зеркального ножа громко стукнулась о его поверхность, девушка едва сдержала крик, — или займешь место сестры, а я продолжу развлекаться уже с ней. Так или иначе повелительница Южных пределов выйдет отсюда покоренная севером. Или не выйдет совсем. Решай.

Тамария шевельнулась, прозрачные капельки на ее смуглой коже завели завораживающий танец, собираясь на правой скуле и стягивая края пореза. Под ключицей, ловя отблески тусклых светильников, капельки свивались в подвижные ленточки, словно лучики солнца, центром которого оставался зеркальный клинок. Мне с трудом удалось отвести глаза от их совершенного блеска. Было что-то нехорошее в том, чтобы коснуться его рукояти, нужно быть психом, как сказала Екатерина.

— Тайка умрет? — в голосе девушки был страх, надежда и требование.

— Нет.

— Говорят, Видящий почти умер.

— Говорят, — согласился Седой, — ничего не изменилось, ни один яд не может убить демона.

— Но...

Кирилл повернулся к ней и резким движением вырвал нож. Та же самая рана, то же самое оружие и какой разный результат. Екатерина мертва, а ее племянница, настоящая племянница, гортанно вскрикнула и прикрыла рану ладонью, сквозь пальцы заблестели блестящие капельки.

Момент, когда она перестала бросаться и заговорила, стал капитуляцией.

— Этот яд не убьет демона, но будет пытаться. Бесконечно. Она будет умирать всегда, пока я не остановлю это. Подарив противоядие и жизнь или смерть от твоей руки, — он протянул ей клинок, и на этот раз она не колебалась, рука с готовностью метнулась к обмотанной изолентой рукояти.

Красноречивее любых слов.

В последний момент Кирилл неуловимым движением убрал нож, и пальцы Прекрасной схватили пустоту.

— Клятва!

Тамария устало закрыла глаза. А когда открыла, в них закручивалась белесая магическая дымка. Особенность, присущая всем демонам, стоило призвать магию, как глаза светлели. У Видящего полностью затягивалисьсь пленкой, как у больных катарактой. У Седого, и так прозрачные, выцветали настолько, что сливались по цвету с глазным яблоком. У Прекрасной свивался водоворот из беловатых щупалец тумана на темной глади воды. В ее глазах поселилось само безвременье.

— Силой и тьмой, — проговорила она, подвижные жившие своей жизнью волосы взметнулись от ветра, которого тут не было.

— Светом и болью, — эхом отозвался Седой.

Прожилки в графитовых стенах вспыхнули и заблестели. Ему отозвалась сама цитадель.

— Клянусь, — Тамария чуть повела головой, бросая взгляд на сестру, выдохнула и заговорила.

От ее слов вздрогнули стены. Незнакомых, резких, грубых, шершавых. Они царапали слух, заставляя зажимать уши руками, но оставались такими же громкими, забирались в черепную коробку и гудели там, как пойманные осы. Инопись — первый язык этого мира просыпался.

Тот, кто построил цитадель, выплавил его в монолитной скале, вложил в его стены не только свой труд, ум и магию. Он вложил в нее основу этого мира, изливающуюся сейчас светом на графитовых стенах. Он вложил в них буквы, слова, строки. То, что было хаотичным набором переплетающихся нитей-прожилок, вдруг сплелось в ровные древние строки. Цитадель слышала их. Цитадель отвечала.

Каждый звук находил отражение в графите. Звучала клятва. Кирилл стоял, задрав голову, и впитывал, пил нектар слов. Его тело вздрагивало каждый раз, когда ее голос летел к высокому потолку. За сегодняшний день серые стены видели и слышали многое: и смех, и боль, и смерть, и жизнь. Теперь они внимали вечному сну и вечной верности.

Прекрасная умолкла. Заговорил Седой, подхватил царапающий чуждостью речитатив и принял ее клятвы. Слушать его голос было больнее, чем ее. Он не забирался в голову, он по ней бил. В какой-то момент я ощутила на губах соленую теплую влагу. От происходящего кровь пошла носом. Боль причиняли не только звуки, то, что горело на темном графите, обжигало глаза, и из них потекли слезы, размывая картинку. Я упала на колени, продолжая зажимать уши руками. Тщетно. Они говорили. Я слушала. Они клялись. Я внимала.

Когда отзвучали последние слова, я едва дышала, едва ощущала себя. Впервые в жизни магия была осязаема, то, что разлилось в воздухе, можно было потрогать руками, ощутить плотность и упругость, каждое движение сопровождалось разбегающимися по телу мурашками.

Звуки затихли, стены погасли, а спустя мгновение, схлынула и магия, растворяясь в мире. Но если потребуется, она вернется и спросит с того, кто нарушил принесенную клятву, сторицей. Я не сомневалась, стоит Тамарии вырваться отсюда, каждая секунда жизни будет посвящена поиску способа обойти произнесенные слова. Она будет учиться, копить силу, расти, чтобы в один прекрасный момент взять реванш. Она не сдалась. Она временно отступила. Я бы сделала ток же. Кирилл это знал.