| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Вагон! Замер!
— Слышь, а ты, часом, не знаешь, чего это воет? — спросил помощник.
— Колесные пары. При электродинамическом, если тормозная сила выше сцепления, начинается юз. Если при торможении пневматикой колодки при юзе останавливают колесо, то здесь оно вертится, только медленней, скользит во вращении по рельсу, и начинаются такие же автоколебания, как при боксовании. Вон пальцем по мокрому стеклу потри — оно скрипит, так же и колеса скрипят при скольжении.
— Как при боксовании гудят — это я слышал. Точно, похоже. И с какой же скоростью они сейчас скользят?
— Где — то примерно со скоростью пешехода.
— Это как же ты узнал? На слух, что ли?
— Почти на слух. Проводили исследования, выяснили, когда эти колебания начинают развиваться...
Сергей хорошо помнит эти исследования: последний раз они их делали пару месяцев назад на этой самой ноль одиннадцатой машине, чтобы проверить результат. Жаркие солнечные лучи пробивают густую листву деревьев вдоль путей Института, раскаляя щебенку, как камни в сауне, и выбивая из шпал густой запах пропитки. Машина стоит на участке путей у гаражей; рельсы здесь будто изглоданы скользившими колесами, и в Институте даже так и говорят, что здесь механики "упираются и начинают грызть рельсы". К буксе подведен длинный многометровый провод, идущий к тензодатчикам на оси; здесь далеко ехать не надо и можно обойтись без капризного и вредного токосъемника, внутри серой стальной гильзы которого тонкая пленка ртути объединяет собой вращающиеся полированные кольца. Пока провод успеет закрутиться, замеры будут отписаны. Две бумажных полоски, наклеенные под углом, чтобы чувствовать именно закручивание оси, а не изгиб, должны сказать, насколько это все опасно и не лопнет ли ось на перегоне.
Всю мощь дизеля на секции бросают только на один мотор из шести — иначе на сухих рельсах тяжелую машину просто не сорвать. По команде механик набирает позиции, жужжит мотор старенького осциллографа в сером алюминиевом корпусе, машина дрожит и начинает тащить волоком по рельсам удерживающий ее тепловоз прикрытия. Наконец одно колесо накатывается на небольшое — только чтобы стронуть, начать — пятнышко машинного масла, и огромное спицевое колесо начинает проворачиваться, из-под него вылетает пленка содранной окалины, проворачивается лениво, не спеша, и тут появляется и нарастает рокот, и раму тележки начинает трясти, как стальную линейку, если прижать ее одним кольцом к столу и, оттянув второй, отпустить. Тележку болтает так, что, кажется, она сейчас развалится; то идет первая форма автоколебаний, колебания привода, когда оба колеса болтаются враз на упругости торсиона и муфты, нагружая их моментом в несколько раз выше тягового. А бандаж все быстрее скользит по рельсу, и вот рокот сменяется низким воем, когда размахи колесных центров идут навстречу друг другу, перекручивая ось. Тележка дрожит мелко и часто, для стороннего наблюдателя это выглядит не таким угрожающим, но на самом деле сейчас может быть самый опасный момент, когда энергия колебаний сосредоточена в оси. Из-под колеса начинают вылетать искры и пахнет горячим металлом; все быстрее скользит колесо, и вот вой затихает, зато поверхность катания превращается в огненное кольцо из-за частиц горящего металла. Это эффектно, но опасность здесь уже только в износе бандажа и рельса, колебания уже сорвались. Механик сбрасывается на ноль, колесо замедляет свой бег, снова начинает выть, наконец, смолкает, и с глухим ударом, отдающимся в стальном нутре всей машины, восстанавливает сцепление. Замер окончен. Один замер на сухих рельсах на месте. Его повторят вновь и вновь, потому что трение между колесом и рельсом меняется случайно, и надо выловить самые тяжелые случаи, которые только могут встретиться, Затем все повторят на мокрых рельсах, затем — на замасленных. Потом опять все сначала, на сухих рельсах, мокрых, замасленных, но в движении. Муфта, сделанная и собранная по чертежам, все это издевательство выдерживает. И сейчас та же самая муфта, на которой боксовали — держит, тянет двойной состав, и нипочем ей ни удары стыков, ни колебания от юза. Сделано на совесть.
На совесть... Помнится, в том фильме тоже что-то было про рабочую совесть. Вечная тема. Правда, там все очень уж просто: вот есть человек, сломленный тяжелыми обстоятельствами жизни, несправедливостью, вот ему и все равно. Это же сколько жертв судьбы роковой надо набрать, чтобы хватило их и на косые торцы втулок, и на хлопуны, и на обоймы подшиников, на затяжку болтов, на разбеги... на ту самую проклятую ручку...
Сергей усмехнулся про себя, вспомнив давешние размышления о браке и "комфортной барщине". Барщина — это полбеды. Беда в том, что она слишком многим нужна. Не только тем слабым линейным руководителям на производстве, что держат подчиненных за холопов, и не только тем кабинетным работникам высшего звена, для которых смысл жизни — держаться за кресло. С этими все ясно. Но ведь на ее защиту встают и люди, несомненно, деловые и предприимчивые, над которыми не висит необходимость кому-то угождать, у которых есть и талант и свобода его проявить. Им выгодно, чтобы кто-то нарушал технологию, не выдерживал размеры, отступал от пунктов инструкций. Им надо, чтобы все разваливалось, они строят на этом личное благо для себя. Хозяева бесхозяйственности...
Стоп. А кто сказал, что предприниматель всегда должен быть хозяином? Если предприниматель строит свое благополучие, обедняя общество, это в душе тот же "крепостной", обирающий хозяина. Он не чувствует себя частью общества. Он не чувствует общее добро частью своего. Для него общество — чужой господин, у которого он живет, и которого можно при случае обжулить...
Сергей не успевает закончить мысль. Из тайги вдруг показываются массивы гигантских зданий — они настолько огромны, что даже это синевато-зеленое хвойное море, протянувшееся до самого горизонта, не в силах затерять их от посторонних глаз. Казалось, что эти необыкновенные сооружения созданы не людьми, а поставлены неведомыми, могущественными пришельцами, какой-то сверхцивилизацией с безграничными возможностями, и только протянувшиеся к ним ниточки дорог и электропередач позволяют понять, что сверхцивилизация, создавшее космическое чудо света — это мы сами.
Сергей командует последний замер — как пулеметчик, выпускающий остаток ленты вдогонку убегающему противнику, — долгий, очень долгий, пока стрелка скоростемера не начинает съезжать вниз в преддверии входных стрелок станции Печора.
Они сделали все, что могли.
8.
Сергей с трудом выдрал себя из вязкой трясины забытья. Их уже отцепили от состава и загнали в депо. Сейчас прибористы снимут провода, и освобожденный ноль одиннадцатый расстанется с ними — скорее всего, навсегда. Сергей пока не видел случаев, чтобы на испытания в депо дважды выделяли одну и ту же машину.
Он вернулся в вагон. Во всю длину приборного салона, словно бинты в полевом госпитале из фильма про войну, сохли серые полотнища — по его просьбе Александров вывел немного замеров с разных участков на осциллограф. Сергей снял одну, что показалась ему не такой влажной, и смотал в рыхлый рулон — для экспресс-анализа.
Прозрачный квадратик стекла на логарифмической линейке перевел миллиметры отклонения серого следа в силы и ускорения.
Ниже.
Получалось ниже, чем при поездке от Воскресенска до Воронежа.
Сергей взял наугад еще пару лент, выбрал замеры с наибольшими нагрузками. Ниже. Везде получалось ниже, чем под Москвой на ноль ноль третьем.
"Вот и все" — подумал Сергей. "Вот и основания для Предистенского заявить о занижении результатов. Специалисту, конечно, можно объяснить разницу. Под Москвой железобетонные шпалы, вставки разбиты старыми электровозами с тяжелыми двигателями и составами, что мчатся по участку один за другим. Здесь — деревянные шпалы и составы ходят реже. Но это поймет специалист. А лапшу о подтасовке результатов будут вешать на уши управленцу, который краем уха о таких вещах слышал."
Надо найти факт, подумал Сергей. Надо найти в результатах новый научный факт, чтобы результаты вообще нельзя было ни с чем сравнивать... Нет, но так не выйдет. Сопоставлять можно даже с "фантомасами", важно уметь делать это корректно, чтобы делать правильные выводы. А Предистенскому нужны не правильные, а выгодные. Тогда зачем вообще факты? Любым нашим фактам противопоставят громкое красивое слово. Главное, чтобы оно соответствовало не истине, а предубеждению — тогда ему поверят.
Стоп. Слово. Почему мы все время играем по правилам, выгодным Предистенскому? Его фразе надо противопоставить не факт, а фразу. Красивую, очевидную, понятную...Нет, так нельзя. Это уже не наука.
А, собственно, разве мы решаем только научные задачи? Найти режимы нагружения — это наука. Найти, что сказать, если на работу огульно бочку катят — это не наука. В этом споре, как говорил Ходжа Насреддин, выигрывает тот мудрец, у которого лучше подвешен язык.
Итак, слово. Слово, которое не даст некорректно противопоставить этот результат другим. Посмотрим.
Чем отличаются эти испытания от других? Мы писали для автоматизированной обработки от Сосногорска до Воркуты. Раньше сто двадцать первый испытывали на более коротких участках. Еще что у нас? Распределение нагрузок по обобщенным данным, где будут разные участки пути разного состояния, разный профиль, даже разная конструкция пути... Что это значит? То, что процесс, для которого построено это распределение нагрузок, нельзя называть "стационарным", только и всего... Ну так вот же и есть они, два отличительных слова: "впервые в Союзе на пути большой протяженности" и "нестационарный процесс". Что на это скажет Предистенский? А сходу ничего не скажет, ему еще надо осмыслить, что это означает, чтобы при ответе не попасть впросак.
Вот Доктор знает, что отвечать. Он может предложить сделать обработку для отдельных участков, где нагрузки от пути за участок не сильно меняются, то-есть "стационарные", сравнить спектры и характер распределения нагрузок. Ну, так это и хорошо. Этим мы превращаем вопрос из говорильни в нормальную научную работу. Пусть проверяют, анализируют. За нами километры человеческого труда в бобинах. Скорее, Доктор ничего не скажет. Незачем ему ввязываться в этот бой при таком перевесе первичных данных.
Сергей откинулся назад, чувствуя затылком, как слегка дрожит перегородка купе в такт дыханию дизеля на холостых оборотах. Задача была решена. Из опущенного окна потянуло легким ветром. Вагон вздрогнул — его отцепили от локомотива, с которым он уже который день составлял одно целое, ездил на треугольники для разворота и даже на экипировку. Железная пара распалась.
От этого толчка на пол купе упала записная книжка с методикой опыта, неосторожно оставленная на краю столика с железной окантовкой; падая, книжка раскрылась, и из нее вылетел желтоватый листок. Сергей поднял и его; там был телефон и имя, только телефон и имя, телефон, оставленный Аней в тот вечер угасающей зимы; оказывается, он все время здесь лежал, засунутый за пластиковую корочку. Сергей переписал его в книжку: по возвращении надо будет просто взять и позвонить, быть может, на том конце провода все еще ждут ответа.
А если он потом влюбится в другую? "Ну и черт с ним!" — ответил Сергей сам себе. "Переживу как-нибудь. И пусть это будут только мои, а не ее проблемы."
Сергею хотелось просто, не раздеваясь, упасть на полку и отрубиться — и в то же время хотелось выкинуть что-то непредсказуемое, на манер того космонавта — ассенизатора у Кира Булычева, что стоял под первым чистым дождем на планете и кричал: "Мне нравится моя работа!". Сергей не сделал ни то, ни другое. Он просто встал и вышел из вагона.
Он вдруг почувствовал, как огромен этот мир с высоким небом, пропыленной зеленой ребристой шкурой вагона, темно — серыми, чуть розоватыми в косых лучах заката, кирпичными стенами деповских цехов и сплетенными на стрелках струнами рельс, уходящих в безбрежный космос по обе стороны от него.
Он понял, что сделал в жизни что-то главное. Что именно? Реабилитируют Занятина. Муфта пройдет испытания. Тепловоз пойдет в серию. Отрасль преодолеет этой новой машиной набежавшую отсталость от западных фирм — как во времена реконструкции тяги. Будет право сказать себе: "Мы можем". И еще, наверное, самое главное, — "Мы решаем". Каждый из нас, хотя бы немного, но все же решает — если хочет решать и у него хватает терпения. Вот это, наверное, и значит — "сбылось".
Теперь можно спокойно подумать о себе. О том, как защитить диссертацию, завести семью. И еще, для начала, хорошо выспаться.
Где-то неподалеку из репродуктора лилась спокойная и как-то неуловимо щемящая душу песня:
"...Это ты, наша молодость, молодость, молодость
Из уютных квартир погнала нас сюда..."
"Сентиментальность" — решил Сергей. Но мелодия песни, казалось, была замыкающим звеном в этом усталом вечере с солнцем, садящимся за частокол далеких крыш города, с глухим рокотом дизелей, похожим на голос прибоя, с запахом креозота, металла и смазки; без нее эта странная гармония была бы неполной.
Он не знал, что пройдет всего каких-то пять лет — и большая страна, в которой он родился, получил образование, работал, будет расчленена на части, а жившие в ней народы поссорены друг с другом. Он не знал, что завод, что выпускал эту богатырскую, выстраданную таким трудом машину, окажется в другом государстве; поставки нарушатся, производство ее будет остановлено, и оставшиеся экземпляры будут доживать дни свои на базах запаса, безмолвные, облезшие, лишь видом своим напоминая о мощи и способностях людей прошлых десятилетий; в обмен же на куски жизни, отданные созданию великого живого промышленного мира, каждый получит бумажку, с ценностью, равной бутылке водки по текущему курсу.
А пока Сергей стоял у ровной полосы серого щебенчатого балласта, словно у галечной кромки, окаймляющей купол безграничного моря, и освобожденный от проводов ноль одиннадцатый неспешно, словно корабль из гавани, уходил от него в даль, подернутую, словно туманом, сизым соляровым дымком, оглашая прощальным, сочным гудком портовый город.
Жизнь всегда так устроена, что после одной битвы следует другая.
И пока бьется сердце, никогда не надо упускать шанс на победу.
Ноябрь 2005 — август 2006., Брянск.
* "Отдал тормоза" вместо "отпустил тормоза" — старый железнодорожный жаргон, идущий со времен до автотормозов и сохранившийся в 80-х. ("Машинист дал два длинных гудка — чтобы отдали тормоза в составе, если где зажато. " А.П. Платонов. "Корова")
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
