Марсианин. Книга первая

Глава восьмая

Первую брачную ночь Усольцев собирался провести нетрадиционно. Во-первых, сильно устал и не был уверен, что сможет продемонстрировать свои мужские умения, как того требует приличие. Во-вторых... За долгую жизнь у него и на Земле, и на Марсе было немало любовных связей, но все они были именно любовные, а ни в коем случае не случайные. Были и длительные и краткосрочные, но всегда с желанными женщинами. Сама мысль о том, чтобы провести ночь с кем-то ради поддержания престижа, ради устройства дел или, чтобы разогнать скуку, вызывала у него брезгливость. Его же законная жена пока еще не вызывала в нем желания обладать ею. То хищное влечение, что обозначилось у него во время процедуры знакомства, давно улетучилось. И не удивительно: теперь Зубер-лю была не пленницей, не добычей, а женщиной, которой его обременяли в довесок к тому выигрышу, что давал ему его новое положение. А выигрыш сам по себе был колоссальным. Он получал территорию и возможность для создания независимой от Земли колонии. По большому счету Зубер-лю ему была и не нужна. Ни в каком качестве. Выстраивать семейные отношения с ней, если это потребует сил и времени, Усольцев не собирался. Однако и настраивать против себя не хотел.

Когда после процедуры омовения молодую ввели в его покои, он был занят обдумыванием того, как поступить, чтобы сохранить лицо и не нарушить никаких традиций, связанных с первой брачной ночью. Впрочем, о местных традициях на этот счет он ничего не знал, потому и беспокоиться об их соблюдениях не было причины. К тому же, известно ему было и то, что жена является полной собственностью мужа, в связи с чем даже такого синонима к слову "муж" как "супруг" в голове у его переводчицы Лиудау не хранилось.

Зубер-лю, вернее уже Иогор-лю, завернутую в серебристую, матово светящуюся ткань, оставили в нескольких шагах от вырезанного из камня с удивительной бархатистой поверхностью кресла, на котором восседал ее новый властелин. Игорь Валентинович принял надменный вид, более всего, по его мнению, подходящий полубогу и, выдержав томительную паузу, жестом велел ей подойти. Молодая опустилась на колени и поцеловала край его штанины. Игорю Валентиновичу это не понравилось, но он не стал удерживать ее, понимая, что тем самым может невольно нарушить свой изначально определенный традицией статус. А это впоследствии может грозить ему большими сложностями и даже неприятностями. А ну как нарушение ритуала освободит жену от священной обязанности быть преданной и покорной? Занимайся потом ее воспитанием. Иогор-лю меж тем застыла в коленопреклонной позе, не решаясь поднять голову. Свет за оконными проемами уже почти угас и Усольцев с трудом мог разглядеть ее тонкую темную на фоне светлой материи кисть, придерживающую край окутывающего тело покрывала. То, что укрывалось под ним, было грациозно и соблазнительно.

— Ладно, — сказал он негромко, и непонятно откуда взявшаяся хрипотца выдала скрытое волнение, — пойдем-ка, женушка, почивать. Намаялись мы с тобой за день. Что ж делать, будем привыкать друг к другу. Может, и подружимся еще.

Он встал, взял ее за руку и повел к постели, усадил на краешек ложа, повернул к неяркому свету, сочащемуся из окна. Дотронулся до плеча. Иогор-лю словно ждала этого момента — отпустила край покрывала, и оно мягко соскользнуло к ее бедрам.

— А ты ничего, хорошенькая. — Игорь Валентинович смутился. Погладил ее по прохладному, красиво очерченному плечу. — Хоть и родила пятерых, но, как говорится, в прекрасной форме.— А то еще и от меня родишь. — Добавил неожиданно для себя. Эта мысль никогда раньше не приходила ему в голову и теперь вдруг, возникнув, взволновала. У него никогда не было детей. Зачем старому холостяку дети? Но теперь-то, когда помимо его воли сложилась семья, почему бы и нет? Он представил себе мальца, похожего на него. Маленького Усольцева. "Да и заполучить наследника совсем неплохо!"— Постарался он придать своим сентиментальным переживаниям практическую форму. Но тут некстати вспомнил о своем возрасте — восьмой десяток, как-никак... Сколько ему осталось? Помрачнел и выбросил глупую мысль из головы. Куда еще детишек? Этих пятеро. И словно обжег душу ненавидящий взгляд старшего сына Иогор-лю. Семейных проблем будет предостаточно. Зарежет еще, волчонок. А уж мальца, если вдруг родится, точно порешит. Без поддержки Усольцева законный наследник этому тинэйджеру не конкурент. Настроение испортилось.

— Навязалась ты на мою голову, — сказал, обращаясь к Иогор-лю почти сердито.— Хорошо еще, что теща отдельно живет. Ложись-ка спи. Ну тебя! Расстроила старика.

Иогор-лю взглянула непонимающе, с затаенным страхом и, повинуясь его жесту, скользнула под покрывало, мелькнув в белизне простыней точеным смуглым телом. Усольцев было засомневался, но вздохнул и отошел к столу. Вдруг вспомнились забытые в суете свадебных мытарств слова Лиудау, сказанными мимоходом: "Будь острожен ночью". Чтобы это могло значить? Уж, во всяком случае, не шуточное пожелание поберечь себя на сексуальной ниве. Отвернувшись от жены, чтобы не видела манипуляций с пистолетом — нечего приучать к владению оружием — вынул обойму и, оставив в ней три патрона, вновь вставил. Дослал патрон в патронник. Подумав, поставил оружие на предохранитель. Три раза он в любом случае выстрелить успеет. А если этого будет недостаточно, чтобы отпугнуть нападающих, то уже ничего и не поможет. Заколют. А снаряженное оружие в руки врагов отдавать не следует. Но куда его пристроить? Представил себя голым с наплечной кобурой под мышкой и засмеялся. Иогор-лю удивленно повернула к нему голову и несмело улыбнулась в ответ.

— Чего лыбишься, соблазнительница, — буркнул он, чувствуя, как заводит его эта улыбка. Подсел к ней и погладил по волосам. Волосы были жесткие, пружинящие под рукой. Сунув пистолет под тюфяк, прилег рядом.

-Не бойся меня, дурочка. Я конечно, волшебник, но добрый. Что ж делать, коли так нас судьба свела? И не сердись, что муженька твоего хлопнул. Если, что о нем говорят, правда, то и жалеть его нечего. Я же тебя хоть обижать не буду. А не захочешь со мной любезничать — принуждать не стану. Однако и на сторону ходить не смей. А то... Интересно, монастыри у вас тут есть?

Она внимательно вслушивалась в его болтовню, и, казалось, успокаивалась. Иногда прикрывала глаза, иногда смотрела на него вопросительно, словно что-то хотела понять. "Я с ней, как с чужой собакой, — подумал Усольцев.— Породистой. Которая хозяина потеряла. Лаской и лакомством. Угостить нечем. Ничего, наладим связь с миром — будет в шелках и бархате. Как и положено графине. Нет, лучше княгиня. Вот стану тут Великим князем одену тебя в меха, шелка и во всякие женские штучки". Он представил ее в женских штучках и загорелся. Потянул к себе, раскрывая покровы.

Иогор-Лю не засмущалась наготы, но оставалась тихой и сосредоточенной. По виду ее можно было прочесть, что она готова вытерпеть все, что предпримет с ней ее новый муж. Но лис Усольцев не был бы Усольцевым, если бы не знал людей. Загоревшееся в нем желание не заглушило умения здраво мыслить. Уже после первых прикосновений он понял, что эта женщина никогда не знала мужской ласки. Ее брали, использовали, держали при себе как дорогую куклу, как наложницу, нужную только на время сексуальной забавы. Не спеша, исподволь, нашептывая ей на ушко глупости, которых не надо было стесняться, так как она все равно не понимала, что он говорит, приучал ее к своим рукам, околдовывал мягкими, нежными прикосновениями. Чего было больше в этой его попытке соблазнения, куража, спортивного интереса или желания он и сам не знал. Но взять Иогор-лю вопреки ее желанию он не хотел. Может быть, таким образом он решил еще раз поспорить со своим возрастом? А что может убедительней всех доказательств для мужчины, что он ее мужчина, чем взгляд женщины? И еще он чувствовал, что если сейчас она ответит ему, то это решит для них многое. Словно озарение сошло на него: именно сейчас, именно здесь она должна стать его. Это казалось ему знаком того, что в этом новом мире у него все получится, и гарантией того, что получится.

Усольцев чувствовал, как медленно тает под действием его рук и губ ее скованность. Он почти с восторгом ощутил волшебную силу своих рук, околдовывающую женское тело. Постепенно она оттаяла. Руки ее ожили, все больше обретая смелость, пальцы начали отвечать на его пожатия. Робко, неуверенно. Усольцев затягивал игру, изводя ее томлением плоти, и с ликованием чувствуя, что она уже сама ждет продолжения и развития. И когда она, не имея сил сдерживаться, потребовала его в себя, он ощутил, что это его главная победа.

— Ну вот, малышка, — сказал он, успокаивая ее в своих объятиях, — теперь ты меня, будем надеяться, не предашь. — Она неумело ласкалась, остывая от сладостной истомы. Трогала пальцами лицо и шептала что-то невнятное. Да хоть бы и внятное, разве мог бы он понять, что? Слова благодарности? Молитву? Какие-то откровения? Ох, надо язык учить, надо... Наконец Иогор-лю успокоилась и затихла.

Иогор -Ну иди уж, займись гигиеной, — он кивнул ей в сторону проема смежной комнаты и подогнал легким шлепком по упругим ягодицам.

Пока она плескалась, Игорь Валентинович, пребывал в блаженном расположении духа. Все получилось. Здорово получилось. Дай, Бог, не в последний... Он растянулся на ложе, вытянув руки, а затем завел их за голову и вдруг ощутил под изголовьем продолговатый узкий предмет. В белую шелковистую тряпицу был завернут острый выточенный из прозрачного камня клинок с удобной маленькой, явно под женскую ладонь, рукоятью.

Глава девятая

Нож был красив, как бывают красивы кустарные вещи, изготовленные не для продажи. Тонкая тщательная обработка, не скрывающая, а придающая особый шарм грубому основному отесу. Неуклюжее изящество периода солютре. Было в этой вещи что-то чужое, таинственное, настоящее. В отличие от ставших уже, по сути дела, бутафорскими, кинжалов, единственной функцией которых было украшать ковры изнеженных пижонов, этот был еще живым и деятельным. Он был готов к работе. Усольцеву показалось даже, что он чувствует скрытую в нем энергию, ищущую выхода. Налюбовавшись на работу, сунул оружие под подушку. Дивись, Гименей: пистолет у жениха, кинжал у невесты. Брачная ночь. Но чтобы этот кинжал значил? Кому он предназначен? Конечно, может быть, это часть ритуала. Древний обычай. Но скорей всего, тут что-то другое. Что? Прислушался к себе. В душе царило спокойно. Интуиция, которая его никогда не подводила, говорила, что все нормально. Спи спокойно. Ох не прозвучало бы в реальности: "Спи спокойно, дорогой товарищ". Но, в любом случае, паниковать не стоит. Не хватало еще предстать перед подданными в глупом виде. И, на самом деле, с чего бы ей его резать?

Вода в каменной чаше с округлым дном, установленной так, чтобы ее можно было без особого напряжения наклонять, была приятно теплой. Игорь Валентинович отрегулировал наклон так, чтобы лилось тонкой струйкой, и с удовольствием вымылся. Вздохнул: без мыла плохо. И мыло надо записать в список необходимых предметов. Да, обмен с Большим Марсом налаживать нужно будет серьезный. Обтерся куском мягкой ворсистой ткани. Интересно, откуда в пустыне берется сырье для ткачества? Много вопросов. Много. Ладно, если доживем до утра — выясним что к чему.

Жена не легла. Она сидела на кровати, подтянув колени к подбородку и укутавшись в простыню. Ждала?

— Ну что, женушка, пригорюнилась? — Усольцев заглянул ей в глаза и она, ответив испуганным быстрым взглядом, тут же отвернулась.

Лег, притянул ее к себе. Она не противилась, но будто бы какая-то преграда возникла между ними. Эта покорность была сродни отчужденности.

— Ну, вот опять, — проворчал Усольцев. — Не могу же я тебя каждый полчаса приручать. Давай уж спать, завтра будем с ножичком разбираться. — Он вздохнул и закрыл глаза.

Проснулся среди ночи оттого, что за окном кто-то пел. Голос был молодой, сильный, интонации тревожные. Пел мужчина. И чего этому горлопану не снится? — Подумал Усольцев недовольно. Повернулся и вдруг увидел, что Иогор-лю рядом нет. Он сел на ложе и огляделся. Жена стояла возле окна, и, прижавшись к стене, осторожно смотрела вниз, высматривая певца. В голубых отблесках, идущих от стеклянных вкраплений в стене, он видел ее растерянное, испуганное лицо. Она словно затаившийся зверек с опаской выглядывала из своего укрытия туда, где ходил, выслеживающий ее хищник.

— Лю! — окликнул он ее, уже начиная беспокоиться. — Что случилось?

— Она вздрогнула, отринула от стены и, пряча что-то за спиной, подошла к нему. Он встал, выдернул спрятанные за спиной руки. В правой был зажат тот самый кинжал, что он нащупал под подушкой.

— И кого ты резать собралась? — спросил он, с трудом справляясь с охватившей его тревогой. — Никак меня? Вот зараза!

Он попытался отобрать оружие, но она вдруг рванулась и, освободившись, подбежала к окну. Быстрый бросок и кинжал, мелькнув на фоне подсвеченной синим стены соседнего здания, вылетел в окошко. Усольцев услышал стук удара о камни мощеного двора. Песня на улице резко оборвалась. Иогор-лю опустилась на корточки и закрыла лицо руками. Но не плакала, а просто затихла. Усольцев обшарил постель, но ничего подозрительного больше не нашел.

— Поспать, видно, больше не получится, — проворчал, успокаиваясь. — А ну иди сюда! Так и будешь сидеть там до утра?

Она словно поняла, поднялась и приблизилась к нему, пряча глаза. Усольцев взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. Она подчинилась. Видно было, что в душе у нее происходит какая-то борьба. Что она испугана и растеряна. Усольцев прислушался к себе. Страх исчез. Нет, убивать она его не будет. Но что это было? Завтра выясним. А до завтра надо бы проявить строгость и холодность. Но не получилось. Когда легли, она сжалась в комок, а потом вдруг прижалась к нему, словно ища защиты. И он растаял. Погладил ее по голове, по плечу. Вздохнул: "Эх, бабы..." И тут же заснул.

Проснулся от шума в коридоре. Шум был резкий, агрессивный, опасный. Там кричали, били по дереву, топали и падали. Еще не сообразив, что к чему, Усольцев схватился за пистолет. Но в суматохе растерялся, завозился с предохранителем и пропустил тот момент, когда полог, закрывающий вход, с треском распался и впустил в комнату кого-то быстрого, решительного. Человек этот, сжимая в руке искрящийся клинок, бросился к кровати. Усольцев не успел выстрелить. И понял, что теперь уже ничего не успеет. И в этот момент навстречу человеку метнулась Иогор-лю, толкнула его в грудь, вцепилась в руки. Это мгновенная отсрочка смерти дала Усольцеву шанс, на который он уже не надеялся. И когда человек отбросил от себя Зубер-лю, Усольцев выстрелил. Человек отлетел в сторону, словно пуля, не сумев пробить кожу, лишь отбросила его прочь. Бессмертный? Неужели Шестой? Красное пятнышко нервно запрыгало по полу, и Усольцев все никак не мог, не умел, направить его на поднимающееся с пола тело. А потом словно очнулся. А, может быть, и действительно ушел остаток сна. Выстрелил, целясь нападавшему в голову. Это был не бессмертный. Он упал возле кровати, царапнув тюфяк тонким лезвием кинжала. Оружие выпало из мертвой руки. Это был тот самый кинжал, который Усольцев нашел у себя под подушкой. Полог в этот момент снова дернулся, и Усольцев послал красную метку навстречу появившемуся в проеме силуэту. Он не выстрелил в нее только потому, что Лиудау предостерегающе подняла руку. Спросила быстро: