По очередному "лучу" мы вернулись в центр, пройдя мимо Таразского университета, носящего имя средневекового историка и поэта Дулати (36), с соответствующим памятником у входа, и только с этого момента я вдруг заметил, как много вокруг нас было студенческой молодёжи! Похоже, город после празднования славного юбилея пытаются превратить в казахский Кембридж...
От центральной площади мы направились в старинную часть города с узкими улицами, где бок о бок находились искомые нами памятники архитектуры: мавзолей того самого Карахана — аж одиннадцатого века, и мавзолей Давудбека — века позапрошлого. Второй памятник был уменьшенной копией первого — с таким же куполом и восточным "стрельчатым" порталом. В почитаемом мусульманами месте всегда есть паломники — несколько тёток и сейчас ходили вокруг мавзолея Карахана, держась за стены и что-то тихонько бормоча.
Вышли назад — восточные бани девятнадцатого века с кучей куполов, глиняные домики, вросшие в землю, кривые улочки и опять же кучки молодёжи студенческого вида.
Следующим пунктом нашей программы было то самое городище, давшее основание для пышного празднования юбилея Тараза. Его даже на карте города отметили... "Городское начало" находилось на территории рынка вблизи "новодельной" мечети под названием "Аулие-Ата".
Я толкался по торговым рядам шумного восточного базара, силясь найти хоть какие-нибудь признаки древнего городища, а сзади ныла моя жена:
— Ну, пойдём отсюда, а?
Всё-таки Наталья и базар (особенно восточный базар) несовместимы. В принципе, мне это нравится — меня в отличие от других мужей никогда не таскают по барахолкам и продуктовым рынкам, но иногда мне хочется получить "туристское удовольствие" от посещения рынка, а у Натки срабатывает её "природное неприятие многолюдья".
Мы вышли на улицу и направились к памятнику Джамбулу с домброй в одной из раскинутых рук. Забавным типом был этот самый Джамбул Джабаев! Родившись в 1846-м году, казахский акын представлял свой народ на коронации Николая II (37). После революции возлюбил со страшной силой советскую власть и даже писал посвящённые наркому внутренних дел Ежову оды — по-восточному витиеватые и вместе с тем прямолинейные, но настоящим классиком "казах. сов. лит-ры" (как пишут в энциклопедиях) стал после поэмы "Ленинградцы, дети мои!" Мы это написанное в глубоком тылу многостраничное произведение о блокадном Ленинграде в школе проходили. Умер "великий сын казахского народа" после Победы, в 1945-м, не дожив нескольких месяцев до своего столетия...
Сразу за памятником располагались два узких, но полноводных канала с мостиками, разрушенный дворец культуры, копия нашего новосибирского ДКЖ, и какой-то завод. Всё — город кончился, пора в музей.
Музей в Таразе, наверное, один из лучших в стране. Богатое средневековое наследие сформировало экспозицию, которой может позавидовать любое собрание древностей: целые россыпи караханидских (38) монет, золотые, бронзовые и глиняные скульптурки, вазы, кувшины и чаши. А ещё огромные диорамы-реконструкции бытовых сцен древнего города в натуральную величину — в общем, не зря мы туда сходили.
Там же нам удалось, наконец, выспросить, где находятся ещё два памятника архитектуры одиннадцатого века, изображенные на открытках, но не отмеченные на карте. Мавзолеи-усыпальницы Айша-Биби и Бабаджи-Хатун (первая была невестой всё того же Карахана, а вторая — её подружкой) находились в нескольких километрах от города, и мы решили съездить туда на такси. На площади Достык стояло несколько "таксующих" машин, но мы выбрали самый раздолбанный зелёный "Москвич" (точно такой же есть у Натальиного деда в Камне-на-Оби) — и выбрали его только потому, что там сидел русский водитель.
— До Айша-Биби и назад съездим? — предложил я мужичку-шофёру, читавшему газету.
— Поехали, — флегматично согласился он и назвал стоимость поездки, — тысяча тенге, если туда-обратно.
Цена в двести российских рублей нас не испугала, и мы уселись на заднее сиденье.
— Откуда приехали? — спросил водитель, когда мы тронулись.
— Из Новосибирска, — мне было немножко страшно сообщать эту информацию.
Мужичок присвистнул от удивления и продолжил расспрашивать нас:
— К родственникам или так?
— Получается, что "так", — ответил я ему.
— А на Айша-Биби чего собрались? — поинтересовался водитель. — Вы же не казахи вроде...
— А что, туда только казахам можно? — вмешалась в разговор Наталья. — Архитектуру изучаем, вот и собрались.
— Ну да, там красиво, — согласился "русскоязычный". — Я туда давненько уже не ездил — считай, на свадьбе только там и был!
— В смысле, на свадьбе? — не понял я.
— Ну, раньше туда все свадьбы ездили, — пояснил шофёр, — мы с женой тоже катались, а сейчас чо-то только казахи туда ездят.
Мы покинули город, и тут я невольно рассмеялся — рассмеялся, увидев табличку-указатель со стрелочкой и словом "Ауежай". Позавчера вечером, когда мы болтали с дядей Юрой, он между делом сообщил мне, как теперь по-казахски зовётся аэропорт.
— Ауежай, — сказал мне дядька.
Я, конечно, похихикал, но не поверил ему. Если честно, то я принял это словечко за очередной продукт "русско-казахского" юмора. Есть такой пласт народного творчества "русскоязычных" в Казахстане — якобы перевод на казахский язык каких-то слов и понятий. Целая серия, помнится, была в моём детстве — сказочная: "Баба-Яга — Кошмар-апа", "Дед Мороз — Колотун-ата" и так далее. Самым смешным "переводом" в той серии был "Змей Горыныч", "Автоген-батыр", а самым неприличным — "Снегурочка". Ее, по мнению "русскоязычных", по-казахски надо называть "Шалава-кыз", "кыз" значит "девочка".
Про то, что казахи после обретения независимости занялись мощным "словотворчеством", я тоже, конечно, знал. Сначала это выражалось в замене "русских" табличек на "казахские". В Павлодаре, например, году в 92-м на кинотеатре "Баянаул" сменили вывеску "КАССЫ" на более понятное "КАССАСЫ". Но потом случился настоящий прилив фантазии — всем "русскоязычным" словам или словам с "дословным" переводом местные филологи начали находить какие-то мощные аналоги из "великого и могучего" казахского языка. Никогда не забуду, как я два раза подряд "осрамился" в одиннадцатом классе: сначала сказал, что "магазин" по-казахски "магазинi" (я не слепой, и точно помнил, что магазины всегда подписывались так!), а оказалось, что он "давно уже" "дукен", а потом ляпнул, что "новости" — это "жаналыктар" (даже передача такая была на телевидении), хотя "всем известно", что "хабарлар"...
Что характерно — те же самые процессы "создания слов" происходят и в других тюркоязычных республиках (39) (представляю, сколько работы и денег у местных лингвистов — не на одно поколение хватит словари переписывать!), причём в силу сложных порой взаимоотношений между странами, происходят независимо друг от друга — без согласования и "уведомления". В результате родственные языки приобретают в свой арсенал совсем неродственные слова, а кто-то из народов (наиболее "отсталые", не иначе!), вообще, до сих пор пользуется "имперским наследством", чаще всего пришедшим даже не из русского языка, а из греческого или английского.
Итак, оказалось, что "ауежай" — это не "русскоязычная" шутка, а нормальный результат "процесса образования новых слов казахского языка". Аэропорт теперь "ауежай", а автовокзал — "сапаржай". Не удивлюсь, если в следующий мой приезд "колониальное" слово "вокзал" поменяют на очередной "-жай"...
Я отвлёкся, а мы как раз подъехали к терракотовым средневековым мавзолеям. Они находились рядышком и были похожи друг на друга, но у Айша-Биби — гладкий конический купол, а у Бабаджи-Хатун — складчатый. Самым привлекательным в обоих памятниках были ажурные кирпичи, украшающие фасад — с арабской вязью и орнаментами. Первый мавзолей в смысле внешних украшательств был повычурнее второго, но в значительной мере восстановленным — свежая кладка (в том числе и "новодельной" ажурной терракотой) отчётливо выделялась среди украшений аутентичных. Потом в какой-то книжке нашли фотографии — действительно, разрушенный примерно наполовину, мавзолей Айша-Биби раньше стоял в стеклянном павильоне, а Бабаджи-Хатун на тех фотках был точно таким же, как мы видели...
На обратном пути я решил немножко поболтать с водителем о том, как живётся "русскоязычным" на юге Казахстана.
— Да, так-то ничего вроде, — сказал дядька. — Я скоро на пенсию уже пойду по вредности (40), куплю себе домик, буду сад выращивать, фрукты есть, да? — разулыбался он и, немного помолчав, вдруг как-то невесело добавил: — Забор только надо повыше сделать, и пулемёты по периметру поставить.
Существенная добавка, нечего сказать...
(29) Почти как наши Екатеринбург с Питером, которые остаются центрами Свердловской и Ленинградской областей соответственно.
(30) Сейчас уже нету, сейчас новые купюры ввели в обращение, маленькие и какие-то несолидно "пёстрые".
(31) Догадались, надеюсь, что это тоже знатный воин, только из девятнадцатого на сей раз века. Он ещё и ирригацией в здешних местах занимался.
(32) Народного поэта и певца-импровизатора.
(33) Ему даже посмертно звание "Народного героя" (аналог "Героя Советского Союза") присвоили.
(34) Так и не смог нигде найти информации, кто это.
(35) Я об этом соборе в главе 9 написал.
(36) Очередной пример длинных азиатских имён: полное имя поэта звучит как Мырза Мухаммед Хайдар бон Мухаммед Хусаин Дуглат Кореген.
(37) Вообще-то, эту церемонию больше по другому персонажу знают — знаменитому маршалу и президенту Финляндии Карлу Маннергейму, бывшему в 1896-м офицером-ассистентом при коронации русского царя.
(38) То есть выпущенные во времена правления потомков Карахана.
(39) Мне рассказывали забавную историю о том, как в каком-то ташкентском ВУЗе переводили на узбекский учебник по гидродинамике. Одно только название чего стоило: "Су-динамикаси", "су" по-узбекски (и по-казахски тоже) значит "вода".
(40) Там, в Таразе-Джамбуле, вообще-то фосфорный комбинат есть, градообразующее предприятие. Из-за него, в основном, в городе так много "русскоязычных".
Часть 4. Познавая Туркестан...
Поезд "Алма-Ата — Кзыл-Орда", на котором мы планировали уехать в Туркестан, в Тараз прибывал довольно поздно — часов в одиннадцать вечера. Ещё и места нам с Натальей достались в разных купе, причём оба верхних. В одном из "наших" купе уже спали, а вот во втором сидела очень душевная, и, похоже, "спевшаяся" ещё с самой с Алма-Аты компания: белобрысый "русскоязычный" парень, молоденький казах и серьёзный казахский дедушка. Все они мирно общались друг с другом, причём белобрысый называл старика "ата", то есть по-казахски и уважительно. Спать компания не собиралась — и дедуле, и молодому казаху нужно было выходить в Чимкенте, то есть часа через четыре после Тараза. Натка после напряжённого дня валилась с ног, поэтому я уложил её на верхнюю полку, а сам присоединился к беседе, сменив своим появлением ее тему. Когда мои попутчики узнали, что я из России, да ещё и работаю в финансовой сфере (а я тогда в инвестиционной компании "Мономах" трудился), меня начали мучить вопросами: "А как у вас с ипотекой?", "А какая у вас ставка по кредитам?", "Сколько у вас квартиры стоят?" Самым активным был парнишка-казах, оказавшийся мелким чиновником, который после окончания в Астане одного из тамошних ВУЗов остался в столице. Если честно, то похвастаться мне перед ним было особо нечем. Известно, что казахстанский банковский сектор развит лучше российского, законодательство — во многом прогрессивнее, а, например, мелким бизнесом здесь заниматься гораздо проще, чем в России...
Старика же больше интересовало, зачем мы, новосибирцы, оказались в Южном Казахстане. Услышав, что целью нашей поездки является мавзолей Ходжи Ахмеда Яссави в Туркестане, дед аж подпрыгнул.
— Как здорово, что вы этим интересуетесь! — похвалил он нас. — Вам еще обязательно в Арыстан-баба нужно съездить и на Сауран!
Мне после таких слов стало немного стыдно — я ничего не знал ни про первый объект, ни про второй, поэтому честно спросил старика, что это. Оказалось, что Арыстан-баба — это усыпальница учителя Ахмеда Яссави, куда обязательно ездят все паломники перед посещением мавзолея самого суфийского (41) поэта — правда, находится он в сотне-другой вёрст от Туркестана. А вот развалины средневековой крепости Сауран казались более доступным для нас объектом — всего километров тридцать от города.
Меж тем поезд надолго встал на какой-то станции. "Ата" выглянул в окошко и как-то очень грустно сказал:
— Станция Тюлькубас. Здесь раньше продавали очень вкусные яблоки...
Почему-то у меня вдруг тоже защемило в груди, хоть я на станции Тюлькубас бывал всего пару раз в жизни и не помнил, что именно там продавали. Внезапно налетевшую тоску мигом развеял белобрысый парень, воскликнувший:
— О! Надо ж сходить чего-нибудь пожрать купить!
С этими словами он выскочил из купе и вернулся минут через десять, держа в руках пластиковую коробочку с дымящейся едой.
— Каурдак! — предвкушая будущее пиршество, сообщил мне белобрысый.
Точно! Был же такой "каурдак" и в моей жизни. Мама раньше регулярно готовила тушёную баранину с луком, картошкой и помидорами. Настоящий кавардак — в смысле, каурдак!..
Белобрысый ехал из Астаны в Актюбинск. Человек, знакомый с географией Казахстана, после этих слов должен сделать удивлённое лицо. Людям, плохо представляющим себе карту республики, поясняю: это примерно то же самое, что ездить из любой точки нашей страны в Москву через Владивосток. Такое избитое сравнение, думаю, понятно всем россиянам, кроме, конечно же, жителей острова Сахалин и Приморского края, которые вынуждены ездить в Москву именно через Владивосток, ну или как минимум через Хабаровск.
Так вот. Мой попутчик жил где-то в Актюбинской области и теперь возвращался домой после командировки в столицу. Билетов в западном направлении (а Актюбинск, он, вообще-то, на запад от Астаны) в продаже не было, зато было полно билетов на юг, до Алма-Аты, поэтому парень поехал домой "в объезд" (я бы даже сказал, "в суровый объезд") с двумя пересадками: в бывшей столице и в Кзыл-Орде. Собственно, сейчас он находился в конце второго дня своего путешествия, и впереди у него были ночь пути, несколько часов между поездами в совершенно казахском областном центре и ещё чуть меньше суток дороги.
— Блин, чо я там делать-то буду, в той Кзыл-Орде? — спросил парень у всех своих соседей сразу, вернее, ни у кого, то есть вопрос оказался риторическим. Ответа, действительно, не последовало...
В Чимкенте, в который поезд приехал после двух часов ночи, мы с белобрысым вышли из вагона и попрощались на перроне с нашими попутчиками. Несмотря на глухую ночь, в городе было еще теплее, чем днём в Таразе.
— Прикинь, да? — сказал актюбинец. — Во здесь, в натуре, пекло! Декабрь уже, а так жарит!
"Это хорошо, что жарит — значит, в Туркестане завтра тоже будет тепло", — подумал я.
Купив в каком-то киоске по бутылочке местного, знаменитого на всю республику, пива, мы вернулись в вагон.
